Время кружило над ним, методично совершая вылазки, чтобы нарушить обмен веществ в его теле. Но ему не удалось победить его. Нанести ему полное поражение.
— «Блаженны миротворцы», — сказал Николас и снова замолчал. Больше он ничего сказать не мог. Не мог же он рассказать о том, что долгие годы его хобби было изучение культуры и религии североамериканских индейцев! И поэтому он увидел то, что не смогли заметить все эти бывшие обитатели убежищ, им помешала радиофобия, которой они заболели еще в убежищах; теперь их страх перед радиацией стал еще сильнее и скрыл от их глаз то, что лежало прямо перед ними.
И все же его удивляло, что Лантано явно не пытался раскрыть им глаза и не возражал против того, что они считают его калекой, страдающим от радиационных ожогов. Он и в самом деле казался обожженным, только обожжена была не кожа его, а душа. И поэтому, в широком смысле слова, бывшие обитатели убежищ были правы.
— Почему, — спросил Лантано, — блаженны миротворцы?
Вопрос застал Николаса врасплох. А ведь он сам произнес эти слова.
Но он сам не знал, что, собственно, хотел сказать. Мысль эта пришла ему в голову, когда он рассматривал Лантано, добавить ему было нечего. А минуту назад в голове у него мелькнула еще одна мысль о человеке, который был истязуем и страдал. А человек этот был. Ну да ладно, он-то знал, кем был этот человек, хотя большинство жителей «Том Микс» посещали воскресные богослужения только для проформы. Он, однако, воспринимал все всерьез, он и в самом деле верил. Так же как верил и в то, а точнее, не верил, а боялся, что когда-нибудь им придется на своем собственном опыте узнать жизнь американских индейцев. Придется овладеть навыками дубления звериных шкур, и искусству обработки кремня, чтобы делать из него наконечники для стрел, и…
— Приходите ко мне в гости, — сказал Лантано, — на виллу. Несколько комнат уже готово, и я могу жить в комфорте, пока мои металлические слуги забивают бетонные сваи, строят подсобные помещения, подводят к вилле дорогу, сооружают пандусы…
Николас прервал его:
— И я могу жить там, а не здесь?
Помолчав, Лантано сказал:
— Разумеется. Ты сможешь проследить за тем, чтобы моя жена и дети чувствовали себя в безопасности от посягательств железок из четырех соседних поместий, пока я нахожусь в Агентстве в Нью-Йорке. Ты возглавишь моих малочисленных полицейских.
Он отвернулся от Николаса и подал знак своей свите — железки стали покидать подвал.
— Ого, — завистливо сказал Блэр, — ты пошел в гору.
Николас сказал:
— Извини.
Он не понимал, почему Лантано вызывал у него благоговейный страх и почему ему захотелось уйти вместе с ним. Человек этот, подумал он, окутан какой-то тайной, поскольку на первый взгляд кажется стариком, затем человеком среднего возраста, а когда подойдешь к нему совсем близко, то видишь перед собою юношу. Жена и ребенок? Значит, он не такой молодой, каким кажется. Потому что Лантано, шагавший перед ним к выходу из убежища, двигался как молодой человек, которому едва перевалило за двадцать и который еще не изведал бремени обязанностей отца и мужа, одним словом, семейной жизни.
Время, подумал Николас. Это сила, перед которой мы совершенно беспомощны. Оно нас побеждает полностью. Но на него эта сила не действует.
Он существует вне времени; более того, он может использовать его в своих целях.
Вслед за Лантано и его железками он вышел из подвала и оказался в сумеречном свете уходящего дня.
— Закаты здесь красочны, — сказал Лантано, повернувшись к нему. — Это хоть как-то компенсирует тусклое дневное небо. Вы бывали в Лос-Анджелесе, когда над ним еще висел смог?
— Я никогда не жил на Западном побережье, — отозвался Николас. И подумал: с 1980 года смога над Лос-Анджелесом уже не было. Я тогда еще даже не родился.
— Лантано, — спросил он, — сколько вам лет?
Человек, шагавший впереди него, ничего не ответил.
В небе, очень высоко, что-то медленно двигалось. С востока на запад.
— Спутник! — восторженно воскликнул Николас. — О Боже, за все эти годы я ни разу не видел спутника!
— Это спутник-шпион, — сказал Лантано, — он ведет съемку, он вошел в атмосферу, чтобы сделать более отчетливые фотографии. Интересно, для чего?
Что и кому здесь нужно? Может быть, это дело рук владельцев соседних поместий? Они хотели бы увидеть мой труп. Но разве я похож на труп, Николас? — Он помолчал. — Ответь мне, Ник, здесь я или перед тобою труп мой? Что ты скажешь? Разве плоть, что покрывает… — Он отвернулся, замолчал и зашагал еще быстрее.
Николас, несмотря на усталость после четырехчасового пути в Чейенн, умудрился не отставать, он надеялся, что им не придется идти очень далеко.
— Ты ведь раньше не бывал в поместьях? — спросил Лантано.
— В глаза их никогда не видел, — ответил Николас.
— Я покажу тебе несколько поместий, — сказал Лантано, — мы полетим на аэромобиле. Тебе понравится вид сверху, тебе покажется, что ты летишь над парком — ни дорог, ни городов. Очень красиво, только совсем нет животных.
И не будет. Никогда.
Они шли все дальше. Спутник почти исчез за горизонтом в сером, напоминающем смог тумане, который будет висеть, подумал Николас, еще долгие-долгие годы.
— «Блаженны миротворцы», — сказал Николас и снова замолчал. Больше он ничего сказать не мог. Не мог же он рассказать о том, что долгие годы его хобби было изучение культуры и религии североамериканских индейцев! И поэтому он увидел то, что не смогли заметить все эти бывшие обитатели убежищ, им помешала радиофобия, которой они заболели еще в убежищах; теперь их страх перед радиацией стал еще сильнее и скрыл от их глаз то, что лежало прямо перед ними.
И все же его удивляло, что Лантано явно не пытался раскрыть им глаза и не возражал против того, что они считают его калекой, страдающим от радиационных ожогов. Он и в самом деле казался обожженным, только обожжена была не кожа его, а душа. И поэтому, в широком смысле слова, бывшие обитатели убежищ были правы.
— Почему, — спросил Лантано, — блаженны миротворцы?
Вопрос застал Николаса врасплох. А ведь он сам произнес эти слова.
Но он сам не знал, что, собственно, хотел сказать. Мысль эта пришла ему в голову, когда он рассматривал Лантано, добавить ему было нечего. А минуту назад в голове у него мелькнула еще одна мысль о человеке, который был истязуем и страдал. А человек этот был. Ну да ладно, он-то знал, кем был этот человек, хотя большинство жителей «Том Микс» посещали воскресные богослужения только для проформы. Он, однако, воспринимал все всерьез, он и в самом деле верил. Так же как верил и в то, а точнее, не верил, а боялся, что когда-нибудь им придется на своем собственном опыте узнать жизнь американских индейцев. Придется овладеть навыками дубления звериных шкур, и искусству обработки кремня, чтобы делать из него наконечники для стрел, и…
— Приходите ко мне в гости, — сказал Лантано, — на виллу. Несколько комнат уже готово, и я могу жить в комфорте, пока мои металлические слуги забивают бетонные сваи, строят подсобные помещения, подводят к вилле дорогу, сооружают пандусы…
Николас прервал его:
— И я могу жить там, а не здесь?
Помолчав, Лантано сказал:
— Разумеется. Ты сможешь проследить за тем, чтобы моя жена и дети чувствовали себя в безопасности от посягательств железок из четырех соседних поместий, пока я нахожусь в Агентстве в Нью-Йорке. Ты возглавишь моих малочисленных полицейских.
Он отвернулся от Николаса и подал знак своей свите — железки стали покидать подвал.
— Ого, — завистливо сказал Блэр, — ты пошел в гору.
Николас сказал:
— Извини.
Он не понимал, почему Лантано вызывал у него благоговейный страх и почему ему захотелось уйти вместе с ним. Человек этот, подумал он, окутан какой-то тайной, поскольку на первый взгляд кажется стариком, затем человеком среднего возраста, а когда подойдешь к нему совсем близко, то видишь перед собою юношу. Жена и ребенок? Значит, он не такой молодой, каким кажется. Потому что Лантано, шагавший перед ним к выходу из убежища, двигался как молодой человек, которому едва перевалило за двадцать и который еще не изведал бремени обязанностей отца и мужа, одним словом, семейной жизни.
Время, подумал Николас. Это сила, перед которой мы совершенно беспомощны. Оно нас побеждает полностью. Но на него эта сила не действует.
Он существует вне времени; более того, он может использовать его в своих целях.
Вслед за Лантано и его железками он вышел из подвала и оказался в сумеречном свете уходящего дня.
— Закаты здесь красочны, — сказал Лантано, повернувшись к нему. — Это хоть как-то компенсирует тусклое дневное небо. Вы бывали в Лос-Анджелесе, когда над ним еще висел смог?
— Я никогда не жил на Западном побережье, — отозвался Николас. И подумал: с 1980 года смога над Лос-Анджелесом уже не было. Я тогда еще даже не родился.
— Лантано, — спросил он, — сколько вам лет?
Человек, шагавший впереди него, ничего не ответил.
В небе, очень высоко, что-то медленно двигалось. С востока на запад.
— Спутник! — восторженно воскликнул Николас. — О Боже, за все эти годы я ни разу не видел спутника!
— Это спутник-шпион, — сказал Лантано, — он ведет съемку, он вошел в атмосферу, чтобы сделать более отчетливые фотографии. Интересно, для чего?
Что и кому здесь нужно? Может быть, это дело рук владельцев соседних поместий? Они хотели бы увидеть мой труп. Но разве я похож на труп, Николас? — Он помолчал. — Ответь мне, Ник, здесь я или перед тобою труп мой? Что ты скажешь? Разве плоть, что покрывает… — Он отвернулся, замолчал и зашагал еще быстрее.
Николас, несмотря на усталость после четырехчасового пути в Чейенн, умудрился не отставать, он надеялся, что им не придется идти очень далеко.
— Ты ведь раньше не бывал в поместьях? — спросил Лантано.
— В глаза их никогда не видел, — ответил Николас.
— Я покажу тебе несколько поместий, — сказал Лантано, — мы полетим на аэромобиле. Тебе понравится вид сверху, тебе покажется, что ты летишь над парком — ни дорог, ни городов. Очень красиво, только совсем нет животных.
И не будет. Никогда.
Они шли все дальше. Спутник почти исчез за горизонтом в сером, напоминающем смог тумане, который будет висеть, подумал Николас, еще долгие-долгие годы.
Глава 23
Зажав правым глазом монокль, Ценцио рассматривал пленку.
— Два человека, — сказал он, — десять железок. Идут через развалины Чейенна в направлении недостроенной виллы Лантано. Хотите увидеть это шествие крупным планом?
— Да, — сразу же согласился Уэбстер Фут. И в самом деле стоило дать распоряжение спутнику войти в атмосферу, теперь у них фильм отменного качества.
Комната погрузилась в темноту, и на стене появился белый четырехугольник. Затем он преобразился, потому что в проектор, дающий 1200-кратное увеличение, была вставлена пленка. Проектор, который Ненцио просто обожал и расхваливал до небес, заработал. Двенадцать фигур тронулись в путь.
— Это же тот человек, — сказал Ценцио, — который был с двумя уничтоженными железками! Но с ним не Лантано. Лантано совсем молодой парень, ему едва исполнилось двадцать чет. Этот же среднего возраста. Я пойду возьму досье на Лантано и покажу вам.
Он вышел. Уэбстер Фут продолжал смотреть фильм в одиночестве.
Двенадцать фигур шагают, пробираясь сквозь развалины. Бывший подземный житель явно выбился из сил, а второй человек — несомненно Дэвид Лантано. И все же, как сказал Ценцио, человек этот явно среднего возраста. Странно, сказал себе Уэбстер Фут. Вероятно, в этом виновата радиация. Она убивает его, и смерть избрала себе такую личину: преждевременную старость. Лучше бы Лантано убраться оттуда, пока не поздно, пока еще можно что-то сделать.
— Вот видите, — Ценцио принес досье на Лантано, включил верхний свет, остановил проектор. — Он родился в 2002 году. Значит, ему двадцать три года. Так что этот человек, — он снова выключил свет, — не Дэвид Лантано.
— Его отец?
— Согласно досье, его отец умер еще до войны.
Ценцио под небольшой настольной лампой продолжал читать сведения, собранные их корпорацией на йенсениста Дэвида Лантано. Интересно, что Лантано бывший житель убежища. Как-то в один прекрасный день он вышел из развалин Сан-Франциско и попросил убежища в одном из жилых комплексов Рансибла. Его отправили, как это принято в таких случаях, в Берлинский психиатрический институт миссис Морген. Она обнаружила, что он необыкновенно талантлив, и посоветовала Агентству принять его на работу, дав испытательный срок. Он начал писать речи и занимается этим до сих пор.
Очень талантливые речи, сказано здесь.
— Это он на экране, — сказал Уэбстер Фут, — радиация убивает его. И жадность. Он стремится стать владельцем поместья, и Агентство лишится талантливого составителя речей, а он — своей жизни.
— У него жена и дети, так что он не бесплоден. Они вместе, всей семьей, вышли из развалин Сан-Франциско. Это трогательно.
— Вероятно, они тоже умрут. Еще до конца этого года. Включи снова проектор, мой мальчик.
Послушный Ценцио снова включил проектор. Бывший подземный житель плелся позади всех. На какое-то время оба человека скрылись за большим полуразрушенным зданием, потом снова вышли из-за него на свет Божий; железки по-прежнему следовали за ними гуськом.
Неожиданно Уэбстер Фут воскликнул:
— Господи, да что же это такое? Останови проектор!
Ценцио выполнил его приказ, фигуры людей и железок замерли на экране.
— Можешь увеличить изображение одного только Лантано? — спросил Фут.
Ценцио умело настроил систему увеличительных линз, манипулируя точной и приблизительной наводкой; человек, первый из двух, более смуглый, заполнил собой весь экран. Несомненно, он был молод и обладал недюжинной силой.
Ценцио и Уэбстер Фут встревоженно переглянулись.
— Так-то, мой мальчик, — наконец выдавил из себя Фут. — Этот кадр полностью отвергает россказни о радиации.
— Он так и должен выглядеть. Как сейчас. Это согласуется с возрастом, указанным в досье.
Фут сказал:
— В хранилище передовых видов оружия в Агентстве, в Нью-Йорке, хранится некое оружие, работающее по тому же принципу, что и машина времени. Оружие это они используют как своего рода зонд для забрасывания в прошлое различных предметов. Доступ к нему имеет только Броз. Однако то, что мы видим, свидетельствует, что Лантано завладел этим оружием или его модификацией, изготовленной в Агентстве. Я полагаю, что стоило бы вести за Лантано непрерывное наблюдение при помощи видеокамеры, если только это технически возможно. Сможем встроить видеокамеру в железку из его ближайшего окружения? Я понимаю, это рискованно. Но если он ее и обнаружит, то все, что он сможет предпринять — это разбить ее вдребезги. А узнать, кто ее установил, ему не удастся. А нам нужно сделать всего лишь несколько снимков, буквально несколько!…
Тем временем фильм закончился, проектор издал звонок, фигуры остановились. Ценцио включил свет, оба встали, потягиваясь и разминаясь.
— Какие несколько снимков? — поинтересовался Ценцио.
— Фотографий Лантано, чтобы увидеть, насколько старым он становится тогда, когда из юноши вдруг становится стариком.
— Может, мы уже это видели?
— А может быть, и нет. Знаешь, — вдруг сказал Фут, неожиданно оказавшийся во власти своих экстрасенсорно-интуитивных прозрений, — этот парень не белый, он негр или индеец, или кто-нибудь там еще.
— Но ведь индейцев больше нет, — сказал Ценцио. — Вспомните статью накануне войны: программа переселения народов привела к тому, что все индейцы попали на Марс; все они погибли в первый же год войны, которую сначала вели только на Марсе, а те из них, кто остался на Земле…
— Однако вот один из них, — оборвал его Фут, — и в этом нет никаких сомнений. Совсем необязательно сохраниться нескольким десяткам, чтобы утверждать, что перед нами один из них, на которого прежде не обратили внимания.
В комнату вошел один из лаборантов:
— Мистер Фут, позвольте вам доложить о портативном телевизоре. Том самом, который вы приказали вскрыть.
Фут сказал:
— Вы открыли его, и он оказался обычным довоенным цветным объемным телевизором марки «Филко 3-Д».
— Мы не смогли его открыть.
— Использовали резцы из рексероида?
Резцами из рексероида, который привозили с Юпитера, обычно удавалось разрезать все что угодно. Эти резцы хранились в лондонской лаборатории как раз для таких случаев.
— Корпус этого телевизора не иначе как рексероидный, резцы углубляются в него на сантиметр, потом это вещество сжирает кромку резца, и тот выходит из строя. Мы заказали еще несколько таких резцов, но их придется доставить с Луны, на более близких складах их не оказалось. Ни у кого из йенсенистов их нет, даже у Айзенблада в Москве. А если бы они у них и были, они все равно не расстались бы с ними. Вы же знаете, как йенсенисты соперничают между собой. Они побоятся, что если одолжат вам…
— Не нужно читать мне проповедь, — попросил Фут, — постарайтесь еще.
Корпус этой машины я рассматривал лично: это не сплав, а пластмасса.
— Тогда это такая пластмасса, с которой мы никогда раньше не сталкивались.
Уэбстер сказал:
— Несомненно, это передовое оружие из секретных хранилищ Агентства, до которых, однако, кто-то все-таки добрался. Оно было разработано в самом конце войны, и им так и не воспользовались. Разве вы не узнаете почерк немцев? Да это же «Гештальт-махер». Я с таким уже имел дело. — Он потрогал лоб. — Мне подсказывает эго нарост на моей лобной кости. Я просто убежден в этом. Когда вы вскроете ее, вы увидите устройства, которые оставляют следы крови и другие улики: волосы, обрывки тканей, отпечатки пальцев, имитацию человеческого голоса и волну головного мозга. — И, подумал он, вы увидите гомеостатическое острие, пропитанное цианистым калием. А это самое главное. — Вы пытались ее нагреть?
— Только до 115 градусов — мы боялись, что если повысим температуру до…
— Доведите температуру до 175 градусов. Сообщите мне, если появятся признаки, что пластмасса плавится.
— Слушаюсь, сэр.
Лаборант ушел.
Фут повернулся к Ценцио:
— Им не удастся ее вскрыть. Она сделана не из рексероида, а из термопластика. Из того хитрого немецкого термопластика, что размягчается только при одной какой-то температуре, которую нужно знать с точностью до сотой доли градуса. При любой другой он прочнее, чем рексероид. Внутри находится тепловая спираль, которая нагревает ее, когда требуется изменить форму. Если они будут работать над ней достаточно долго…
— Или, — сказал Ценцио, — если они перегреют ее, внутри не останется ничего, кроме золы.
Это была чистая правда. Немцы предусмотрели даже это, механизм был устроен таким образом, что любое необычное воздействие — тепло, сверление, попытки взять образцы — приводило в действие саморазрушающее устройство.
Эта штуковина не разлетится на куски у всех на виду, ее механизм просто рассыпается в прах… Так что это будет попытка добраться до механизма, который давно уже расплавился и застыл как бесформенное желе.
Это машина, сделанная в конце войны, подумал он, слишком умна.
Слишком умна для нас, обыкновенных смертных.
Защелкало переговорное устройство, и раздался голос мисс Грэй:
— Сэр, вас вызывает по видеофону йенсенист Дэвид Лантано. Соединить вас?
Фут посмотрел на Ценцио:
— Он увидел, как спутник еще раз вошел в атмосферу, и понял, что мы фотографируем его особенно тщательно. Он собирается спросить нас, почему.
— Он попытался быстро придумать отговорку. — Из-за бывшего подземного жителя. Это будет удар не в бровь, а в глаз, потому что по закону Лантано обязан выдавать берлинским психиатрам каждого жителя убежища, который выбрался на поверхность на территории его поместья.
По переговорному устройству он сказал:
— Соедините меня с Лантано, мисс Грей.
На большом экране появилось лицо Дэвида Лантано, и пораженный Фут увидел, что тот находится сейчас на той фазе своего непрерывного цикла возрастных изменений, когда превращается в юношу, во всяком случае, на Фута смотрел двадцатитрехлетний человек.
— Я еще не имел удовольствия познакомиться с вами лично, — вежливо начал Фут (йенсенисты, как правило, расшаркиваются друг перед другом), но я читал ваши «печатные материалы». Гениально!…
Лантано сказал:
— Мне нужен искусственный внутренний орган. Поджелудочная железа.
— О Господи!
— Вы ведь можете найти ее. Откопать из-под земли. Мы хорошо заплатим.
— Да их же не осталось!
Фут подумал: «Для чего она ему? Кому она потребовалась? Может, бывший подземный житель вышел на поверхность, чтобы ее раздобыть? Последнее вероятнее всего. А ты занимаешься благотворительностью или хочешь сделать жест доброй воли».
— Безнадежное это дело, мистер Лантано.
И тут его осенила идея.
— Позвольте мне, — сказал он, — нанести вам визит. Непродолжительный.
У меня есть несколько карт, военных карт времен войны, на которых обозначены участки, где еще никто не копал. Там могут находиться склады с искусственными внутренними органами; в далеком прошлом именно там были военные госпитали ВВС США. В отдаленных районах — на Аляске, в Северной Канаде. Может, мы бы смогли вдвоем…
— Ладно, — согласился Лантано. — Вас устроит в девять вечера у меня на вилле? В девять по местному времени, у вас будет…
— Я умею высчитывать время, сэр, — сказал Фут, — я буду у вас. И убежден, что вы, как человек необыкновенно талантливый, сможете с успехом воспользоваться этими картами. Вы сможете отправить туда своих собственных железок, или моя корпорация…
— Итак, сегодня в девять вечера, — сказал Лантано и отключился.
— Зачем вам это? — спросил Ценцио Фута после долгой паузы.
Фут ответил:
— Чтобы установить камеру непрерывного наблюдения.
— Ах да! — Ценцио покраснел.
— Посмотрим этот отрывок еще раз, — задумчиво сказал Фут. — Я хочу увидеть Лантано пожилым. Останови в том месте, где он кажется наиболее старым. Я только что кое-что заметил на видеоэкране…
Включив проектор и настроив увеличивающие линзы, Ценцио спросил:
— Что же вы заметили?
— Мне кажется, — сказал Фут, — что когда Лантано выглядит стариком, он кого-то напоминает. Не могу сообразить, кот именно, но того, кого я отлично знаю…
Даже когда он видел молодого Лантано на видеоэкране, он ощущал, что уже где-то видел это лицо.
А через мгновение, в темной комнате, он рассматривал пожилого Лантано, правда, сверху; съемки производились в неудачном ракурсе, хотя при фотографировании со спутника иначе быть и не могло. Кадр, однако, был не так уж плох, потому что когда спутник пролетал над Чейенном, они оба, Лантано и бывший житель убежища, остановились и взглянули на небо.
— Теперь я понял, — неожиданно сказал Ценцио, — он похож на Талбота Йенси.
— За исключением разве что того, что человек на снимке чернокожий, ответил ему Фут.
— Но если применить отбеливатель для кожи, присыпку, изобретенную во время войны…
— Нет, Йенси значительно старше. Когда мы раздобудем снимок шестидесятипятилетнего, а не пятидесятилетнего Лантано, тогда, может быть, что-нибудь прояснится.
Когда я проберусь на его виллу, подумал Фут, мы установим оборудование, чтобы сделать этот снимок. И это произойдет сегодня вечером, всего через несколько часов.
«Кто же такой Лантано?» — спросил он сам себя.
Но ответа не получил.
По крайней мере пока.
Он давно уже отучился спешить с выводами. Он был настоящим профессионалом; он попадает на недостроенную виллу Лантано, и благодаря этому рано или поздно получит дополнительную информацию. А в один прекрасный день (как он надеется, не слишком отдаленный) ему станет известно, что, собственно, все это значит. И тогда будет найдено объяснение смерти Дэвидсон, Хига и Линдблома, уничтожения двух железок и того, что Лантано старится совершенно необычным образом, становясь все более и более похожим на чучело из металла и пластмассы, привинченное к столу в Нью-Йорке… Кстати, думал Фут, тогда мы поймем, что происходит во время того странного эпизода, когда были уничтожены двое железок. А ведь это дело рук того, кто похож на Талбота Йенси.
Дело рук непрерывно меняющего свой облик Дэвида Лантано, достигшего во время одного из своих «преображений» весьма преклонного возраста. Мы это уже видели. Значит, нам стал известен факт, имеющий ключевое значение.
Броз, подумал он, ты допустил крупную оплошность, утратив монополию на содержимое хранилища передового орудия. Кто-то сумел завладеть оборудованием для путешествия во времени и использует его, чтобы тебя уничтожить. Как он только до него добрался? Впрочем, это не имеет значения. Главное, что оно находится у него в руках. Суть дела именно в этом.
— Готтлиб Фишер, — сказал он вслух. — Идея Йенси принадлежит ему, так что история эта корнями уходит в прошлое.
И тот, кто умеет путешествовать во времени, имеет допуск к этому прошлому, понял он. Существует некая связь между Лантано, кем бы он ни был, и Готтлибом Фишером, возникшая в 1982 или 1984 году или незадолго до смерти Фишера, но не после нее. И, вероятно, незадолго до того, как Фишер приступил к съемкам «Принципа Йенси», являвшегося версией его же «Принципа Фюрера». В этом фильме он предлагал решение дилеммы «Кто должен повелевать людьми, если они слишком слепы и не могут сами направлять свои поступки?».
Как известно каждому немцу, а ведь Фишер был немцем, он дал такой ответ: фюрер. Эту идею Броз позаимствовал у Фишера и воплотил ее в жизнь: два чучела, привинченные к столам, одно в Москве, другое в Нью-Йорке, управляются компьютером, который, в свою очередь, программируют хорошо обученные представители элиты. И все это на вполне законных основаниях можно поставить в заслугу Брозу. Но мы не догадались о том, что Готтлиб Фишер украл свое изобретение, первоначальный замысел у кого-то еще.
Приблизительно в 1982 году немецкий кинорежиссер увидел Талбота Йенси. И создал своего фюрера. Не при помощи своего таланта, своего артистического дарования, а при помощи обыкновенного копирования реальности. А с кем встречался Готтлиб Фишер в 1982 году? С актерами, сотнями актеров. Выбранных для участия в съемках его двух гигантских документальных фальшивок, причем тех актеров, которые умели изображать высокопоставленных политических деятелей. Другими словами, таких актеров, которые обладали особой притягательной, мистической силой.
Покусывая нижнюю губу, он медленно и задумчиво сказал Ценцио:
— Я думаю, если внимательно просмотрю версии "А" и "Б" фильма Фишера, то рано или поздно в одной из сфабрикованных сцен я найду Талбота Йенси. В гриме, разумеется, играющего одного из действующих лиц.
Он играет Сталина, решил он. Или Рузвельта. Одного из них или их обоих. Архивные материалы о съемках этих фильмов не сохранились; неизвестно, кто играл того или иного политического деятеля. Нам нужен список, который никогда не существовал — его преднамеренно не составляли.
Ценцио сказал:
— Как вы помните, у нас есть копии обоих фильмов.
— Ладно. Просмотри оба фильма и выдели в них сфабрикованные сцены.
Отдели их от подлинных документальных съемок…
Ценцио саркастически рассмеялся:
— Господи, да что это вы? — Он закрыл глаза и стал раскачиваться вперед и назад. — Никто не знает и никогда не узнает, какие эпизоды были сфабрикованы, а какие нет.
Верно, это правильное замечание.
— Ладно, — сказал Фут, — тогда просто просматривай их, пока не почувствуешь, что заметил Заступника. Он снимается в роли одного из самых знаменитых политических деятелей, одного из Большой Четверки. Вероятно, это не Муссолини и не Чемберлен, так что можешь не обращать на них внимания.
О Боже, подумал он, а что, если он снимается в роли Гитлера, который прилетел на турбовинтовом «Боинге-707» в Вашингтон, округ Колумбия, для секретной встречи с Франклином Делано Рузвельтом? Неужели это его образу подчиняются сегодня миллионы жителей подземных убежищ, образу актера, который показался Готтлибу Фишеру подходящей кандидатурой на роль Адольфа Гитлера?…
Хотя это может оказаться и актер, игравший эпизодическую роль.
Например, роль одного из генералов. Или одного из рядовых, сражавшихся в окопах солдат.
— Мне потребуется на это несколько недель, — заметил Ценцио, догадавшийся о том же, что и Фут. — А разве в нашем распоряжении недели?
Если гибнут люди…
— Джозеф Адамс взят под охрану, — сказал Уэбстер, — а если они прикончат Броза, то его тайный враг приобретет колоссальную власть.
— Несомненно, его тайный враг — Давид Лантано. Но это возвращает нас к тому, с чего мы начали: кто или что этот Давид Лантано?
Но похоже, ответ, хоть и отчасти, бью уже известен. Правда, его еще следует проверить. Дэвид Лантано, находившийся на той фазе своих возрастных «преображений», когда казался человеком весьма преклонного возраста, был нанят Готтлибом Фишером для исполнения роли в одной из версий фильма 1982 года. Или, по крайней мере, проходил на нее пробу.
Такова гипотеза Фута. И ее предстоит теперь проверить.
А последующие шаги обещают быть весьма трудными — предстоит точно установить личность этого человека, то есть Дэвида Лантано, снимавшегося в одном из фильмов 1982 года.
А затем (и это было по плечу своеобразному дарованию Уэбстера Фута, главы лондонской корпорации «Уэбстер Фут Лимитед») необходимо будет пробраться, не поднимая шума, в недостроенную виллу Дэвида Лантано, воспользовавшись специально сконструированным для выполнения подобных задач оборудованием, пока хозяин будет в Нью-Йорке. И хотя бы на мгновение завладеть машиной времени, которой пользовался Лантано.
Фут знал, что это будет нелегко. Но у нас есть приборы, которые помогут эту машину обнаружить, в этой области мы как-никак работаем с 2014 года. И к тому же на этот раз мы работаем не на клиента, а сами на себя.
Потому что он понимал: их собственная жизнь, независимо от ничьей воли, поставлена сейчас на карту. И это тот последний кон, перед которым все игроки блефуют, лгут, обманывают и набивают цену.
— Юридическая контора «Блеф, Ложь, Обман и компания», громко сказал он. — Они могли бы представлять нас в Совете Реконструкции, когда мы будем судиться с Брозом.
— По поводу чего?
— По поводу того, — тихо сказы Фут, — что законно избранный правитель мира — Заступник Талбот Йенси, как известно каждому жителю убежища, как на протяжении последних пятнадцати лет утверждало правительство Ист-Парка. И этот человек в действительности существует. И, следовательно, Броз узурпатор. Поскольку законная власть целиком и полностью принадлежит Йенси, что и требовалось доказать. И что, впрочем, неоднократно подчеркивали как Зап-Дем, так и Нар-Пак.
— Два человека, — сказал он, — десять железок. Идут через развалины Чейенна в направлении недостроенной виллы Лантано. Хотите увидеть это шествие крупным планом?
— Да, — сразу же согласился Уэбстер Фут. И в самом деле стоило дать распоряжение спутнику войти в атмосферу, теперь у них фильм отменного качества.
Комната погрузилась в темноту, и на стене появился белый четырехугольник. Затем он преобразился, потому что в проектор, дающий 1200-кратное увеличение, была вставлена пленка. Проектор, который Ненцио просто обожал и расхваливал до небес, заработал. Двенадцать фигур тронулись в путь.
— Это же тот человек, — сказал Ценцио, — который был с двумя уничтоженными железками! Но с ним не Лантано. Лантано совсем молодой парень, ему едва исполнилось двадцать чет. Этот же среднего возраста. Я пойду возьму досье на Лантано и покажу вам.
Он вышел. Уэбстер Фут продолжал смотреть фильм в одиночестве.
Двенадцать фигур шагают, пробираясь сквозь развалины. Бывший подземный житель явно выбился из сил, а второй человек — несомненно Дэвид Лантано. И все же, как сказал Ценцио, человек этот явно среднего возраста. Странно, сказал себе Уэбстер Фут. Вероятно, в этом виновата радиация. Она убивает его, и смерть избрала себе такую личину: преждевременную старость. Лучше бы Лантано убраться оттуда, пока не поздно, пока еще можно что-то сделать.
— Вот видите, — Ценцио принес досье на Лантано, включил верхний свет, остановил проектор. — Он родился в 2002 году. Значит, ему двадцать три года. Так что этот человек, — он снова выключил свет, — не Дэвид Лантано.
— Его отец?
— Согласно досье, его отец умер еще до войны.
Ценцио под небольшой настольной лампой продолжал читать сведения, собранные их корпорацией на йенсениста Дэвида Лантано. Интересно, что Лантано бывший житель убежища. Как-то в один прекрасный день он вышел из развалин Сан-Франциско и попросил убежища в одном из жилых комплексов Рансибла. Его отправили, как это принято в таких случаях, в Берлинский психиатрический институт миссис Морген. Она обнаружила, что он необыкновенно талантлив, и посоветовала Агентству принять его на работу, дав испытательный срок. Он начал писать речи и занимается этим до сих пор.
Очень талантливые речи, сказано здесь.
— Это он на экране, — сказал Уэбстер Фут, — радиация убивает его. И жадность. Он стремится стать владельцем поместья, и Агентство лишится талантливого составителя речей, а он — своей жизни.
— У него жена и дети, так что он не бесплоден. Они вместе, всей семьей, вышли из развалин Сан-Франциско. Это трогательно.
— Вероятно, они тоже умрут. Еще до конца этого года. Включи снова проектор, мой мальчик.
Послушный Ценцио снова включил проектор. Бывший подземный житель плелся позади всех. На какое-то время оба человека скрылись за большим полуразрушенным зданием, потом снова вышли из-за него на свет Божий; железки по-прежнему следовали за ними гуськом.
Неожиданно Уэбстер Фут воскликнул:
— Господи, да что же это такое? Останови проектор!
Ценцио выполнил его приказ, фигуры людей и железок замерли на экране.
— Можешь увеличить изображение одного только Лантано? — спросил Фут.
Ценцио умело настроил систему увеличительных линз, манипулируя точной и приблизительной наводкой; человек, первый из двух, более смуглый, заполнил собой весь экран. Несомненно, он был молод и обладал недюжинной силой.
Ценцио и Уэбстер Фут встревоженно переглянулись.
— Так-то, мой мальчик, — наконец выдавил из себя Фут. — Этот кадр полностью отвергает россказни о радиации.
— Он так и должен выглядеть. Как сейчас. Это согласуется с возрастом, указанным в досье.
Фут сказал:
— В хранилище передовых видов оружия в Агентстве, в Нью-Йорке, хранится некое оружие, работающее по тому же принципу, что и машина времени. Оружие это они используют как своего рода зонд для забрасывания в прошлое различных предметов. Доступ к нему имеет только Броз. Однако то, что мы видим, свидетельствует, что Лантано завладел этим оружием или его модификацией, изготовленной в Агентстве. Я полагаю, что стоило бы вести за Лантано непрерывное наблюдение при помощи видеокамеры, если только это технически возможно. Сможем встроить видеокамеру в железку из его ближайшего окружения? Я понимаю, это рискованно. Но если он ее и обнаружит, то все, что он сможет предпринять — это разбить ее вдребезги. А узнать, кто ее установил, ему не удастся. А нам нужно сделать всего лишь несколько снимков, буквально несколько!…
Тем временем фильм закончился, проектор издал звонок, фигуры остановились. Ценцио включил свет, оба встали, потягиваясь и разминаясь.
— Какие несколько снимков? — поинтересовался Ценцио.
— Фотографий Лантано, чтобы увидеть, насколько старым он становится тогда, когда из юноши вдруг становится стариком.
— Может, мы уже это видели?
— А может быть, и нет. Знаешь, — вдруг сказал Фут, неожиданно оказавшийся во власти своих экстрасенсорно-интуитивных прозрений, — этот парень не белый, он негр или индеец, или кто-нибудь там еще.
— Но ведь индейцев больше нет, — сказал Ценцио. — Вспомните статью накануне войны: программа переселения народов привела к тому, что все индейцы попали на Марс; все они погибли в первый же год войны, которую сначала вели только на Марсе, а те из них, кто остался на Земле…
— Однако вот один из них, — оборвал его Фут, — и в этом нет никаких сомнений. Совсем необязательно сохраниться нескольким десяткам, чтобы утверждать, что перед нами один из них, на которого прежде не обратили внимания.
В комнату вошел один из лаборантов:
— Мистер Фут, позвольте вам доложить о портативном телевизоре. Том самом, который вы приказали вскрыть.
Фут сказал:
— Вы открыли его, и он оказался обычным довоенным цветным объемным телевизором марки «Филко 3-Д».
— Мы не смогли его открыть.
— Использовали резцы из рексероида?
Резцами из рексероида, который привозили с Юпитера, обычно удавалось разрезать все что угодно. Эти резцы хранились в лондонской лаборатории как раз для таких случаев.
— Корпус этого телевизора не иначе как рексероидный, резцы углубляются в него на сантиметр, потом это вещество сжирает кромку резца, и тот выходит из строя. Мы заказали еще несколько таких резцов, но их придется доставить с Луны, на более близких складах их не оказалось. Ни у кого из йенсенистов их нет, даже у Айзенблада в Москве. А если бы они у них и были, они все равно не расстались бы с ними. Вы же знаете, как йенсенисты соперничают между собой. Они побоятся, что если одолжат вам…
— Не нужно читать мне проповедь, — попросил Фут, — постарайтесь еще.
Корпус этой машины я рассматривал лично: это не сплав, а пластмасса.
— Тогда это такая пластмасса, с которой мы никогда раньше не сталкивались.
Уэбстер сказал:
— Несомненно, это передовое оружие из секретных хранилищ Агентства, до которых, однако, кто-то все-таки добрался. Оно было разработано в самом конце войны, и им так и не воспользовались. Разве вы не узнаете почерк немцев? Да это же «Гештальт-махер». Я с таким уже имел дело. — Он потрогал лоб. — Мне подсказывает эго нарост на моей лобной кости. Я просто убежден в этом. Когда вы вскроете ее, вы увидите устройства, которые оставляют следы крови и другие улики: волосы, обрывки тканей, отпечатки пальцев, имитацию человеческого голоса и волну головного мозга. — И, подумал он, вы увидите гомеостатическое острие, пропитанное цианистым калием. А это самое главное. — Вы пытались ее нагреть?
— Только до 115 градусов — мы боялись, что если повысим температуру до…
— Доведите температуру до 175 градусов. Сообщите мне, если появятся признаки, что пластмасса плавится.
— Слушаюсь, сэр.
Лаборант ушел.
Фут повернулся к Ценцио:
— Им не удастся ее вскрыть. Она сделана не из рексероида, а из термопластика. Из того хитрого немецкого термопластика, что размягчается только при одной какой-то температуре, которую нужно знать с точностью до сотой доли градуса. При любой другой он прочнее, чем рексероид. Внутри находится тепловая спираль, которая нагревает ее, когда требуется изменить форму. Если они будут работать над ней достаточно долго…
— Или, — сказал Ценцио, — если они перегреют ее, внутри не останется ничего, кроме золы.
Это была чистая правда. Немцы предусмотрели даже это, механизм был устроен таким образом, что любое необычное воздействие — тепло, сверление, попытки взять образцы — приводило в действие саморазрушающее устройство.
Эта штуковина не разлетится на куски у всех на виду, ее механизм просто рассыпается в прах… Так что это будет попытка добраться до механизма, который давно уже расплавился и застыл как бесформенное желе.
Это машина, сделанная в конце войны, подумал он, слишком умна.
Слишком умна для нас, обыкновенных смертных.
Защелкало переговорное устройство, и раздался голос мисс Грэй:
— Сэр, вас вызывает по видеофону йенсенист Дэвид Лантано. Соединить вас?
Фут посмотрел на Ценцио:
— Он увидел, как спутник еще раз вошел в атмосферу, и понял, что мы фотографируем его особенно тщательно. Он собирается спросить нас, почему.
— Он попытался быстро придумать отговорку. — Из-за бывшего подземного жителя. Это будет удар не в бровь, а в глаз, потому что по закону Лантано обязан выдавать берлинским психиатрам каждого жителя убежища, который выбрался на поверхность на территории его поместья.
По переговорному устройству он сказал:
— Соедините меня с Лантано, мисс Грей.
На большом экране появилось лицо Дэвида Лантано, и пораженный Фут увидел, что тот находится сейчас на той фазе своего непрерывного цикла возрастных изменений, когда превращается в юношу, во всяком случае, на Фута смотрел двадцатитрехлетний человек.
— Я еще не имел удовольствия познакомиться с вами лично, — вежливо начал Фут (йенсенисты, как правило, расшаркиваются друг перед другом), но я читал ваши «печатные материалы». Гениально!…
Лантано сказал:
— Мне нужен искусственный внутренний орган. Поджелудочная железа.
— О Господи!
— Вы ведь можете найти ее. Откопать из-под земли. Мы хорошо заплатим.
— Да их же не осталось!
Фут подумал: «Для чего она ему? Кому она потребовалась? Может, бывший подземный житель вышел на поверхность, чтобы ее раздобыть? Последнее вероятнее всего. А ты занимаешься благотворительностью или хочешь сделать жест доброй воли».
— Безнадежное это дело, мистер Лантано.
И тут его осенила идея.
— Позвольте мне, — сказал он, — нанести вам визит. Непродолжительный.
У меня есть несколько карт, военных карт времен войны, на которых обозначены участки, где еще никто не копал. Там могут находиться склады с искусственными внутренними органами; в далеком прошлом именно там были военные госпитали ВВС США. В отдаленных районах — на Аляске, в Северной Канаде. Может, мы бы смогли вдвоем…
— Ладно, — согласился Лантано. — Вас устроит в девять вечера у меня на вилле? В девять по местному времени, у вас будет…
— Я умею высчитывать время, сэр, — сказал Фут, — я буду у вас. И убежден, что вы, как человек необыкновенно талантливый, сможете с успехом воспользоваться этими картами. Вы сможете отправить туда своих собственных железок, или моя корпорация…
— Итак, сегодня в девять вечера, — сказал Лантано и отключился.
— Зачем вам это? — спросил Ценцио Фута после долгой паузы.
Фут ответил:
— Чтобы установить камеру непрерывного наблюдения.
— Ах да! — Ценцио покраснел.
— Посмотрим этот отрывок еще раз, — задумчиво сказал Фут. — Я хочу увидеть Лантано пожилым. Останови в том месте, где он кажется наиболее старым. Я только что кое-что заметил на видеоэкране…
Включив проектор и настроив увеличивающие линзы, Ценцио спросил:
— Что же вы заметили?
— Мне кажется, — сказал Фут, — что когда Лантано выглядит стариком, он кого-то напоминает. Не могу сообразить, кот именно, но того, кого я отлично знаю…
Даже когда он видел молодого Лантано на видеоэкране, он ощущал, что уже где-то видел это лицо.
А через мгновение, в темной комнате, он рассматривал пожилого Лантано, правда, сверху; съемки производились в неудачном ракурсе, хотя при фотографировании со спутника иначе быть и не могло. Кадр, однако, был не так уж плох, потому что когда спутник пролетал над Чейенном, они оба, Лантано и бывший житель убежища, остановились и взглянули на небо.
— Теперь я понял, — неожиданно сказал Ценцио, — он похож на Талбота Йенси.
— За исключением разве что того, что человек на снимке чернокожий, ответил ему Фут.
— Но если применить отбеливатель для кожи, присыпку, изобретенную во время войны…
— Нет, Йенси значительно старше. Когда мы раздобудем снимок шестидесятипятилетнего, а не пятидесятилетнего Лантано, тогда, может быть, что-нибудь прояснится.
Когда я проберусь на его виллу, подумал Фут, мы установим оборудование, чтобы сделать этот снимок. И это произойдет сегодня вечером, всего через несколько часов.
«Кто же такой Лантано?» — спросил он сам себя.
Но ответа не получил.
По крайней мере пока.
Он давно уже отучился спешить с выводами. Он был настоящим профессионалом; он попадает на недостроенную виллу Лантано, и благодаря этому рано или поздно получит дополнительную информацию. А в один прекрасный день (как он надеется, не слишком отдаленный) ему станет известно, что, собственно, все это значит. И тогда будет найдено объяснение смерти Дэвидсон, Хига и Линдблома, уничтожения двух железок и того, что Лантано старится совершенно необычным образом, становясь все более и более похожим на чучело из металла и пластмассы, привинченное к столу в Нью-Йорке… Кстати, думал Фут, тогда мы поймем, что происходит во время того странного эпизода, когда были уничтожены двое железок. А ведь это дело рук того, кто похож на Талбота Йенси.
Дело рук непрерывно меняющего свой облик Дэвида Лантано, достигшего во время одного из своих «преображений» весьма преклонного возраста. Мы это уже видели. Значит, нам стал известен факт, имеющий ключевое значение.
Броз, подумал он, ты допустил крупную оплошность, утратив монополию на содержимое хранилища передового орудия. Кто-то сумел завладеть оборудованием для путешествия во времени и использует его, чтобы тебя уничтожить. Как он только до него добрался? Впрочем, это не имеет значения. Главное, что оно находится у него в руках. Суть дела именно в этом.
— Готтлиб Фишер, — сказал он вслух. — Идея Йенси принадлежит ему, так что история эта корнями уходит в прошлое.
И тот, кто умеет путешествовать во времени, имеет допуск к этому прошлому, понял он. Существует некая связь между Лантано, кем бы он ни был, и Готтлибом Фишером, возникшая в 1982 или 1984 году или незадолго до смерти Фишера, но не после нее. И, вероятно, незадолго до того, как Фишер приступил к съемкам «Принципа Йенси», являвшегося версией его же «Принципа Фюрера». В этом фильме он предлагал решение дилеммы «Кто должен повелевать людьми, если они слишком слепы и не могут сами направлять свои поступки?».
Как известно каждому немцу, а ведь Фишер был немцем, он дал такой ответ: фюрер. Эту идею Броз позаимствовал у Фишера и воплотил ее в жизнь: два чучела, привинченные к столам, одно в Москве, другое в Нью-Йорке, управляются компьютером, который, в свою очередь, программируют хорошо обученные представители элиты. И все это на вполне законных основаниях можно поставить в заслугу Брозу. Но мы не догадались о том, что Готтлиб Фишер украл свое изобретение, первоначальный замысел у кого-то еще.
Приблизительно в 1982 году немецкий кинорежиссер увидел Талбота Йенси. И создал своего фюрера. Не при помощи своего таланта, своего артистического дарования, а при помощи обыкновенного копирования реальности. А с кем встречался Готтлиб Фишер в 1982 году? С актерами, сотнями актеров. Выбранных для участия в съемках его двух гигантских документальных фальшивок, причем тех актеров, которые умели изображать высокопоставленных политических деятелей. Другими словами, таких актеров, которые обладали особой притягательной, мистической силой.
Покусывая нижнюю губу, он медленно и задумчиво сказал Ценцио:
— Я думаю, если внимательно просмотрю версии "А" и "Б" фильма Фишера, то рано или поздно в одной из сфабрикованных сцен я найду Талбота Йенси. В гриме, разумеется, играющего одного из действующих лиц.
Он играет Сталина, решил он. Или Рузвельта. Одного из них или их обоих. Архивные материалы о съемках этих фильмов не сохранились; неизвестно, кто играл того или иного политического деятеля. Нам нужен список, который никогда не существовал — его преднамеренно не составляли.
Ценцио сказал:
— Как вы помните, у нас есть копии обоих фильмов.
— Ладно. Просмотри оба фильма и выдели в них сфабрикованные сцены.
Отдели их от подлинных документальных съемок…
Ценцио саркастически рассмеялся:
— Господи, да что это вы? — Он закрыл глаза и стал раскачиваться вперед и назад. — Никто не знает и никогда не узнает, какие эпизоды были сфабрикованы, а какие нет.
Верно, это правильное замечание.
— Ладно, — сказал Фут, — тогда просто просматривай их, пока не почувствуешь, что заметил Заступника. Он снимается в роли одного из самых знаменитых политических деятелей, одного из Большой Четверки. Вероятно, это не Муссолини и не Чемберлен, так что можешь не обращать на них внимания.
О Боже, подумал он, а что, если он снимается в роли Гитлера, который прилетел на турбовинтовом «Боинге-707» в Вашингтон, округ Колумбия, для секретной встречи с Франклином Делано Рузвельтом? Неужели это его образу подчиняются сегодня миллионы жителей подземных убежищ, образу актера, который показался Готтлибу Фишеру подходящей кандидатурой на роль Адольфа Гитлера?…
Хотя это может оказаться и актер, игравший эпизодическую роль.
Например, роль одного из генералов. Или одного из рядовых, сражавшихся в окопах солдат.
— Мне потребуется на это несколько недель, — заметил Ценцио, догадавшийся о том же, что и Фут. — А разве в нашем распоряжении недели?
Если гибнут люди…
— Джозеф Адамс взят под охрану, — сказал Уэбстер, — а если они прикончат Броза, то его тайный враг приобретет колоссальную власть.
— Несомненно, его тайный враг — Давид Лантано. Но это возвращает нас к тому, с чего мы начали: кто или что этот Давид Лантано?
Но похоже, ответ, хоть и отчасти, бью уже известен. Правда, его еще следует проверить. Дэвид Лантано, находившийся на той фазе своих возрастных «преображений», когда казался человеком весьма преклонного возраста, был нанят Готтлибом Фишером для исполнения роли в одной из версий фильма 1982 года. Или, по крайней мере, проходил на нее пробу.
Такова гипотеза Фута. И ее предстоит теперь проверить.
А последующие шаги обещают быть весьма трудными — предстоит точно установить личность этого человека, то есть Дэвида Лантано, снимавшегося в одном из фильмов 1982 года.
А затем (и это было по плечу своеобразному дарованию Уэбстера Фута, главы лондонской корпорации «Уэбстер Фут Лимитед») необходимо будет пробраться, не поднимая шума, в недостроенную виллу Дэвида Лантано, воспользовавшись специально сконструированным для выполнения подобных задач оборудованием, пока хозяин будет в Нью-Йорке. И хотя бы на мгновение завладеть машиной времени, которой пользовался Лантано.
Фут знал, что это будет нелегко. Но у нас есть приборы, которые помогут эту машину обнаружить, в этой области мы как-никак работаем с 2014 года. И к тому же на этот раз мы работаем не на клиента, а сами на себя.
Потому что он понимал: их собственная жизнь, независимо от ничьей воли, поставлена сейчас на карту. И это тот последний кон, перед которым все игроки блефуют, лгут, обманывают и набивают цену.
— Юридическая контора «Блеф, Ложь, Обман и компания», громко сказал он. — Они могли бы представлять нас в Совете Реконструкции, когда мы будем судиться с Брозом.
— По поводу чего?
— По поводу того, — тихо сказы Фут, — что законно избранный правитель мира — Заступник Талбот Йенси, как известно каждому жителю убежища, как на протяжении последних пятнадцати лет утверждало правительство Ист-Парка. И этот человек в действительности существует. И, следовательно, Броз узурпатор. Поскольку законная власть целиком и полностью принадлежит Йенси, что и требовалось доказать. И что, впрочем, неоднократно подчеркивали как Зап-Дем, так и Нар-Пак.