Он последовал за Джимом Планком, чтобы помочь ему собрать микрофонный «журавль».
   — Мистер Флайджер, вы отдаете себе отчет, кто эти дети? — бросила ему вслед миссис Конгросян.
   — Да, — ответил он, не останавливаясь.
   Вскоре «Ампек Ф-A2» был уже полностью смонтирован; инопланетный организм сонно пульсировал, время от времени производя волнообразные движения своими псевдоподиями, как бы показывая, что он голоден. Влажная погода все-таки повлияла на него — вялым его теперь никак нельзя было назвать.
   Став рядом со звукооператорами, вся подобравшись, с непреклонным выражением лица, Бет Конгросян произнесла негромко, но уверенно:
   — Послушайте-ка меня, пожалуйста. Сегодня вечером, а точнее, этой ночью, должно состояться что-то вроде их фестиваля. Взрослых. В их общем доме, в лесу, совсем неподалеку отсюда, на той стороне дороги, где красные скалы; этот дом принадлежит им всем, их общине, они им регулярно пользуются. Там будет очень много танцев и пения. Как раз всего того, за чем вы так охотитесь. Намного больше того, что вы найдете здесь. Подождите и записывайте там сколько вашей душе угодно. А этих детей оставьте в покое.
   — Мы сделаем и то, и другое, — сказал Нат и дал сигнал Джиму подвести «Ампек Ф-A2» к самому кружку, образованному детьми.
   — Я проведу вас туда ночью в их общий дом, взмолилась Бет Конгросян, поспешив вслед за ним. — Это будет очень поздно, около двух ночи. Они поют просто замечательно. Слова разобрать трудно, но… — Она схватила ребенка за руку. — Ричард и я, мы стараемся воспитывать нашего ребенка подальше от этого. У детей в таком юном возрасте еще очень мало тех черт, что становятся наиболее характерными у взрослых; от них вы не услышите ничего по-настоящему стоящего. А вот когда вы увидите взрослых…
   Она осеклась и закончила совсем уже упавшим голосом:
   — …Вот тогда-то вы и поймете, что я имею в виду.
   — В самом деле, давайте подождем, — сказала Молли, обращаясь к Нату.
   Тот в нерешительности повернулся к Джиму Планку. Джим кивнул.
   — Ладно, — согласился Нат. — Но вы обязательно проведете нас на их бал. И сделаете так, чтобы нас туда пропустили.
   — Хорошо, — закивала она. — Обязательно сделаю. Благодарю вас, мистер Флайджер.
   Я чувствую себя так, как будто это я во всем виноват, отметил про себя Нат. Однако вслух сказал только:
   — Ладно. И вы… — но тут чувство вины совсем его захлестнуло. Черт, не нужно вам нас туда водить. Мы останемся в Дженнере.
   — Меня это очень устраивает, — призналась Бет КОнгросян. — Я ужасно одинока. Мне нужно общество, когда нет Ричарда. Вы даже представить себе не можете, что для нас означает, когда люди… из внешнего мира заглядывают к нам сюда, пусть даже ненадолго.
   Дети, заметив взрослых, неожиданно перестал петь и теперь смущенно, широко открытыми глазами глядели на Ната, Молли и Джима. Их теперь вряд ли удастся уговорить снова вернуться к своим детским забавам, понял Конгросян.
   — Вас это пугает? — спросила у него напрямик Бет Конгросян.
   Он только пожал плечами.
   — Нет. Нисколько.
   — Правительство знает об этом, — сказала он. — Здесь побывало великое множество этнографов и одному Богу известно кого еще, их всех посылали для обследования ситуации в этой местности. Все они хором утверждают, что, по их мнению, в доисторические времена, в эпоху, предшествовавшую появлению кроманьонцев… — она замолчала, не зная как правильнее выразиться.
   — Они скрещивались, — закончил за нее Нат. — На что указывают также и скелеты, обнаруженные в пещерах в Израиле.
   — Да, — кивнула она. — Возможно, это можно сказать обо все так называемых подрасах. Расах, которые якобы вымерли в процессе борьбы за существование. Они просто были поглощены «Гомо сапиенсом».
   — Есть и еще совершенно иное предположение, — сказала Нат. — Мне, например, более правдоподобным кажется, что так называемые подрасы были мутациями, которые существовали очень короткий срок, а затем вырождались вследствие недостаточной приспособляемости. Наверное, в те времена также бывали периоды повышенной радиации.
   — Я с этим не согласно, — возразила Бет Конгросян. — И работы, проведенные с использованием аппаратуры фон Лессинджера, только подтверждают мои предположения. Согласно вашей гипотезе, они что-то вроде каприза природы. Но я уверена в том, что это настоящие, полноценные расы… Я считаю, что они эволюционировали, каждая раздельно, он некоего одного первоначального примата, от гипотетического проконсула. И в конце концов сошлись вместе, когда «Гомо сапиенсу» стало тесно, и он начал забредать в их охотничьих угодьях.
   — Можно еще чашечку кофе? — попросила Молли. — Мне так холодно. Мне очень неуютно в здешней сырости.
   — Не мешало бы, пожалуй, вернуться в дом, — согласилась Бет Конгросян. — Да, вам трудно привыкнуть к здешней погоде. Я это прекрасно понимаю. Я еще не забыла, каково нам самим было поначалу, когда мы сюда переехали.
   — Плавт родился не здесь, — заметил Нат.
   — Не здесь. Как раз из-за него мы и были вынуждены сюда переехать.
   — А почему бы правительству не забрать его у вас? — спросил Нат. Оно открыло специальные школы для жертв радиации.
   Он старался избегать точного термина, который в правительственных кругах звучал как «каприз радиации».
   — Мы сочли, что здесь ему будет лучше, — сказала Бет Конгросян. Большинство их — чап-чапычей, как называют их в народе, да и они сами не возражали против такого названия, — живет здесь. Они собрались здесь за последние два десятилетия практически со всех уголков земного шара.
   Они все вчетвером вернулись в сухое тепло старинного дома.
   — Он, в самом деле, прелестный малыш, — заметила Молли. — Такой славный, такой смышленый несмотря на…
   Она запнулась.
   — Челюсть и неуклюжую походку, — сухо произнесла миссис Конгросян, которые еще полностью не сформировались. Это начинается в тринадцать лет.
   В кухне она стала кипятить воду для кофе.
   Странно, отметил про себя Нат Флайджер, что же это мы собираемся привезти из этой поездки? Совсем не то, что мы с Леей ожидали поначалу.
   Интересно, задумался он, хорошо ли это будет раскупаться?
***
   Чистый приятный голос Аманды Коннерс, неожиданно раздавшийся в интеркоме, привел в состояние полной растерянности д-ра Эгона Саперба. Он в это время как раз проверял расписание своих завтрашних встреч.
   — Доктор, вас хочет видеть джентльмен, назвавшийся мистером Уайлдером Пэмброуком.
   Уайлдер Пэмброук! Д-р Саперб тут же напряженно выпрямился, не поднимаясь со стула, и непроизвольно отложил в сторону свою записную книжку. Что нужно в такое позднее время этому высокому полицейскому чину?
   Он сразу же инстинктивно насторожился и произнес в микрофон интеркома:
   — Одну минутку, пожалуйста.
   Неужели он заявился сюда, чтобы в конце концов прикрыть той кабинет?
   Тогда я, должно быть, уже принял, сам о том не догадываясь того, особого пациента. Того пациента ради обслуживания которого я существую. Хотя вернее было бы сказать, что я его так и не обслужил. Ибо у меня, наверное, ничего с ним не получилось.
   От таких мыслей пот выступил у него на лбу. Значит, сейчас заканчивается моя карьера, и мне суждено разделить судьбу всех остальных коллег и сбежали в коммунистические страны, только вряд ли им там лучше.
   Некоторые эмигрировали на Луну и на Марс. А немногие — хотя таких «немногих» на самом деле оказалось удивительно много — стали проситься на работу в «АГ Хемие» — организацию больше других достойную осуждения за свою деятельность против психоаналитиков.
   Я слишком молод, чтобы уходить на пенсию, и слишком стар, чтобы переучиваться другой профессии, с горечью отметил про себя Саперб. Так что по сути мне ничего не остается делать. Я не могу продолжать свою деятельность, но не в состоянии и прекратить ее. Это и есть настоящее раздвоение, именно то состояние, которое так характерно для большинства моих пациентов. Теперь он ощущал куда более сильное сострадание к ним и понимал, какой невыносимо сложной становилась их жизнь.
   — Просите комиссара Пэмброука, — сказал он Аманде.
   В кабинет медленно вошел высокопоставленный полицейский с колючими глазами и сел прямо напротив д-ра Саперба.
   — Меня заинтересовала девушка, которая сидит у вас в приемной, произнес несколько взволнованно Пэмброук. — Мне хотелось бы знать, что с нею станется. Возможно, мы…
   Что вам нужно? — спросил напрямик Саперб.
   — Ответ. На вопрос.
   Пэмброук откинулся назад, достал золотой портсигар — антикварную вещицу прошлого столетия — щелкнул зажигалкой, тоже антикварной.
   Затянувшись, уселся поудобнее, закинул ногу на ногу. И продолжил:
   — Вас пациент, Ричард Конгросян, обнаружил, что он в состоянии дать отпор.
   — Кому?
   — Своим притеснителям. Нам, разумеется, в первую очередь. Очевидно, и любому другому, кто появится на сцене, в той же роли. Вот это мне и хотелось бы выяснить со всей определенностью. Я хочу работать вместе с Ричардом Конгросяном, но я должен обезопасить себя от него. Честно говоря, я его боюсь, притом в данных обстоятельствах боюсь его больше, чем кого бы то ни было на свете. И я понимаю, почему, — я прибегал к помощи аппаратуры фон Лессинджера и прекрасно себе представляю, о чем говорю. Что является ключом к его мозгу? Как мне поступить, чтобы Конгросян… — Пэмброук, оживленно жестикулируя, подыскивал нужное слово, -…стал в большой степени заслуживающим доверия, чтобы его поведение было более предсказуемым? Вы понимаете, о чем идет речь. Мне, естественно, совсем не хочется, чтобы он схватил меня и зашвырнул на два метра под землю в одно прекрасное утро, когда мы слегка с ним повздорим.
   Лицо его было бледным, сидел он теперь, напрягшись всем телом, и было видно, насколько хрупким было сохранявшееся еще им самообладание.
   Д— р Саперб ответил после некоторой паузы.
   — Теперь я знаю, кто этот пациент, которого я дожидаюсь. Вы солгали, сказав, что меня должна постичь неудача. Фактически я жизненно необходим вам. А пациент мой в общем-то душевно здоров.
   Пэмброук пристально на него поглядел, но ничего не сказал.
   — Этот пациент — вы сами.
   Через некоторое время Пэмброук кивнул.
   — И это совсем не связано с деятельностью правительства, — сказал Саперб. — Это все было организовано по вашей собственной инициативе.
   Николь к этому не имеет ни малейшего касательства.
   По крайней мере, непосредственно, отметил он про себя.
   — Советую вести себя поосторожнее.
   С этими словами Пэмброук свой служебный пистолет и небрежно положил его себе на колени, однако рука его оставалась в непосредственной близости к оружию.
   — Я не в состоянии объяснить вам, каким образом можно взять под контроль Конгросяна. Я и сам не могу его контролировать — вы в этом имели возможность убедиться.
   — Но вы должны знать, как это сделать, — настаивал Пэмброук, — именно вы в первую очередь должны знать, смогу я работать вместе с ним или нет.
   Ведь вы очень многое о нем знаете — как, наверное, никто другой.
   Он поглядел на Саперба в упор, взгляд его немигающих глаз был ясен.
   Он ждал ответа.
   — Вам придется рассказать мне, какую работу вы хотите предложить ему.
   Пэмброук, подняв пистолет и направив дуло его прямо на Саперба, произнес:
   — Скажите мне, какие чувства он питает к Николь?
   — Она ему представляется чем-то вроде фигуры Великой Матери. Как и всем нам.
   — «Великая Мать»?
   Пэмброук решительно перегнулся через стол.
   — Что это?
   — Великая изначальная мать всего сущего.
   — Значит, другими словами, он боготворит ее. Она для него не простая смертная женщина. Как же он станет реагировать… — Пэмброук осекся в нерешительности. — Предположим, Конгросян внезапно станет одним из гестов, притом настоящим, приобщенным к одной из наиболее тщательно охраняемых государственных тайн. Заключающейся в том, что подлинная Николь умерла много лет тому назад, а так называемая «Николь» всего лишь актриса.
   Девушки по имени Кейт Руперт.
   В ушах Саперба гудело. Он неплохо изучил Пэмброука и теперь был абсолютно уверен, что когда этот взаимный обмен мыслями завершится, Пэмброук пристрелит его.
   — Потому что, — продолжал Пэмброук, — это истинная правда.
   После этих слов он затолкал пистолет назад, в кобуру.
   — Потеряет он свой страх, свое благоговение перед нею тогда? Будет ли он способен… сотрудничать?
   Саперб задумался, затем произнес:
   — Да. Будет. Определенно будет.
   Пэмброуку явно стало легче. Он перестал дрожать, слабый румянец снова вернулся на его худое, невыразительное лицо.
   — Вот и отлично. И я надеюсь, что вы не дезинформировали меня, доктор, потому что в противном случае я еще сумею сюда вернуться, чтобы бы ни случилось, и уничтожить вас.
   Он тут же поднялся.
   — Прощайте.
   — Я… — робко произнес Саперб, -…теперь без работы?
   — Разумеется. А как же иначе? — Пэмброук сдержанно улыбнулся. — Что толку от вас для кого бы то ни было? Вы прекрасно понимаете это, доктор.
   Ваше время прошло.
   — Предположим, я расскажу кому-нибудь еще о том, что вы только что мне поведали?
   — О ради Бога! Вы лишь облегчите мне работу. Видите ли, доктор, я намерен сделать достоянием испов как раз именно эту тайну. А одновременно с этим «Карп унд Зоннен Верке» откроют другую.
   — Какую другую?
   — Придется вам подождать, — сказал Пэмброук, — пока Антон и Феликс Карпы не сочтут, что они уже готовы это сделать.
   Он открыл дверь их кабинета.
   — Мы вскоре снова встретимся, доктор. Благодарю вас за помощь.
   Дверь за ним закрылась.
   Вот я и узнал, понял д-р Саперб, самую наиглавнейшую государственную тайну. Я теперь принадлежу к наивысшему кругу общества, к гестам.
   Но это для меня не имеет практически никакого значения. Ибо нет у меня какой-либо возможности воспользоваться этой информацией в качестве средства для продолжения своей врачебной карьеры. А это и есть для меня самое главное. Поскольку это касается лично меня, моего благополучия.
   Его вдруг охватила страшная ненависть к Пэмброуку. Если бы я только мог убить его, я бы, не задумываясь, сделал это, понял он. Прямо сейчас.
   Догнал бы его и…
   — Доктор, — раздался голос Аманды в интеркоме, — мистер Пэмброук говорит, что нам необходимо закрывать кабинет, — голос ее дрожал. — Это правда? Я полагала, что они намерены разрешить вам поработать еще довольно долго.
   — Правда, — признался Саперб. — Все кончено. Вы, пожалуйста, перезвоните всем моим пациентам, всем, кому я назначил прием, и расскажите о случившемся.
   — Хорошо, доктор.
   Аманда, вся в слезах, отключилась.
   Черт бы его побрал, выругался про себя Саперб. И самое неприятное то, что я ничего не могу изменить. Абсолютно ничего.
   Интерком снова включился, и Аманда произнесла нерешительно:
   — И он сказал кое-что еще. Я не собиралась говорить об этом — это касается лично меня. Мне казалось, что это может вас рассердить.
   — Что же он сказал?
   — Он сказал, что он мог бы использовать меня. Он не сказал каким образом, но что бы это ни было, я чувствую… — Она помолчала на какое-то время. — Я чувствую себя очень плохо, доктор, — закончила она. — Так плохо мне еще никогда не было.
   Встав из— за стола, Саперб прошел к двери кабинета, открыл ее.
   Пэмброук, разумеется, уже ушел. А приемной он увидел только Аманду Коннерс за ее столом, она прикладывала к глазам бумажную салфетку. Саперб спустился по ступенькам и вышел из здания.
   Он отпер багажник своего припаркованного здесь электромобиля, извлек из него монтировку и, держа ее в руке, двинулся по тротуару. Он искал взглядом комиссара Пэмброука.
   Вдали он увидел показавшуюся ему совсем небольшой фигурку. Эффект перспективы, сообразил д-р Саперб. Расстояние делало комиссара на вид куда меньше, чем он был на самом деле. Подняв над головой монтировку, д-р Саперб кинулся вдогонку за полицейским.
   Фигура Пэмброука стала расти в размерах.
   Пэмброук не обращал на него никакого внимания. Он не видел приближавшегося к нему Саперба. Стоя в группе других прохожих, Пэмброук не сводил глаз с заголовков, демонстрировавшихся странствующей информационной машиной.
   Заголовки эти были огромными, буквы, составлявшие их, казались зловеще черными. Подойдя поближе, д-р Саперб смог разобрать отдельные слова, прочесть эти заголовки. Он замедлил ход, опустил монтировку и в конце концов занял место рядом с другими прохожими.
   — Карп разоблачает важнейшую государственную тайну! — пронзительно кричала информационная машина всем, кто только ни оказывался в пределах ее слышимости. — «Дер Альте» — сималакрум! Уже началось изготовление нового!
   Информ— машина покатилась дальше в поисках новых клиентов. Никто ничего у нее не приобрел. Все замерли, не двигаясь. Сапербу все это показалось каким-то страшным сном; он зажмурил глаза. Очень трудно поверить этому. Ужасно трудно.
   — Один из служащих Карпа выкрал план создания симулакрона — нового Дер Альте! — пронзительно визжала информ-машина, теперь уже почти в квартале отсюда.
   Визг ее эхом гулял по улице. — Делал эти планы достоянием общественности!
   Значит, все эти годы, размышлял д-р Саперб, мы поклонялись манекену.
   Существу неодушевленному, лишенному даже каких-либо признаков жизни.
   Открыв глаза, он увидел Уайлдера Пэмброука, странным образом согнувшегося, чтобы лучше разобрать пронзительные звуки, издаваемые удалявшейся информ-машиной. Пэмброук даже как загипнотизированный, сделал несколько шагов вдогонку за нею.
   По мере того, как Пэмброук удалялся, он снова стал сокращаться в размерах. Мне нужно не отставать от него, понял д-р Саперб. Нужно, чтобы его размеры, восстановившись, снова стали нормальными и следовательно, реальными. Только тогда я смогу сделать то, что мне нужно, что он заслужил. Монтировка стала какой-то скользкой, он едва держал ее в руке.
   — Пэмброук! — окликнул он комиссара полиции.
   Фигура остановилась. Полицейский уныло улыбнулся.
   — Вот теперь вам стали известны обе тайны. Вы теперь — необыкновенно осведомленный человек, Саперб.
   Пэмброук резко развернулся и двигался по тротуару к нему навстречу.
   — У меня для вас есть один совет. Я предлагаю вам подозвать к себе информ-машину и сообщить ей ту тайну, которой я поделился с вами. Вы боитесь это сделать?
   — Слишком много на меня навалилось, — едва выдавил из себя Саперб. Притом все так сразу, так неожиданно. Мне необходимо подумать. Явно смущенный, он стал прислушиваться к вздору, который жалобно-визгливым тоном продолжала выплевывать информ-машина. Ее вопли все еще были слышны.
   — Но ведь вы расскажете об этом, — настаивал Пэмброук. — И очень скоро.
   — Продолжая улыбаться, он вытащил свой служебный пистолет и прицелился, очень умело (опыт, по-видимому, был богатый), прямо в висок д-ру Сапербу.
   — Я приказываю вам, доктор.
   — Он продолжал надвигаться на Саперба.
   — Времени на раздумья уже не осталось, так как «Карп унд Зоннон» сделала свой ход. Это самый подходящий момент, «Аугенблик» — как выражаются наши немецкие друзья. Вы, что, не согласны с этим?
   — Я… я позову информационную машину, — сказал Саперб.
   — Не вздумайте проболтаться об источнике информации, доктор. Я буду идти вместе с вами, только чуть поодаль.
   — Пэмброук жестом заставил Саперба вернуться к ступенькам перед входом в здание, где размещался его кабинет.
   — Скажите просто, что это один из ваших пациентов, Гестов, открыл вам этот секрет в приступе откровенности, но вы чувствуете, что эта информация слишком важна, чтобы держать ее при себе.
   — Хорошо, — кивнул в ответ Саперб.
   — И не беспокойтесь относительно того психологического эффекта, который это произведет на население, — сказал Пэмброук. — На массы испов.
   Как я полагаю, они в состоянии переварить это, стоит. Как я полагаю, они в состоянии переварить это, стоит только отойти после первоначального потрясения. Реакция с их стороны, разумеется, будет однозначной; я ожидаю, что это уничтожит существующую систему правления. Вы со мною не согласны?
   Я имею в виду, что больше уже не будет никаких Дер Альте и так называемых «Николь», так же, как и разделения общества на Гестов и испов. Потому что все мы теперь станем Гестами. Верно?
   — Верно, — согласился Саперб, шаг за шагом проходя в свой кабинет, мимо Аманды Коннерс, которая, не в состоянии вымолвить ни слова, ошеломлено глядела на него и Пэмброука.
   Обращаясь скорее к самому себе, чем к Сапербу, Пэмброук пробормотал:
   — Единственное, что меня тревожит — это реакция Бертольда Гольца. Все остальное как будто не вызывает особых опасений, но вот этот один фактор я, похоже, не в состоянии учесть.
   Саперб остановился, повернулся к Аманде.
   — Вызовите ко мне по телефону репортера-робота из «Нью-Йорк Таймс», пожалуйста.
   Подняв трубку, все еще ничего не понимая, Аманда стала набирать нужный номер.
***
   С бледным, как смерть, лицом Маури Фрауэнциммер шумно сглотнул слюну, опустил газету и промямлил, обращаясь к Чику:
   — Ты знаешь, от кого из нас могла произойти утечка информации?
   — Он ощущал свое тело как бы в подвешенном состоянии, словно смерть неумолимо надвигалась на него.
   — Я…
   — Это все твой братец Винс. Которого я только-только взял сюда от Карпа. Так вот, нам крышка. Винс сработал на Карпов, они и не думали его увольнять — они подослали его сюда.
   — Маури скомкал газету обеими руками.
   — Боже, почему ты не эмигрировал? Если бы ты это сделал, ему ни за что не удалось бы сюда проникнуть. Я бы не взял его на работу, не будь твоих уговоров.
   — Он поднял полные отчаяния глаза и пристально посмотрел на Чика.
   — Почему я не позволил тебе эмигрировать?
   Снаружи административного здания фирмы «Фрауэнциммер и компаньоны» пронзительно завопила информ-машина.
   — …Важнейшую государственную тайну! Дер Альте — симулакрон! Уже полным ходом создается новый!
   Она начала все сначала, управляемая дистанционно с центрального диспетчерского пункта.
   — Уничтожь ее, — проскрипел Маури Чику. — Эту машину. Заставь ее убраться, ради всего святого!
   — Она не уходит, — ответил Чик. — ответил Чик. — Я пытался. Когда еще в самый первый раз услышал это.
   Они оба молча смотрели друг на друга, он и его босс, Маури Фрауэнциммер, никто из них не в состоянии был вымолвить ни слова. Да и говорить, впрочем, было не о чем. Это означало крах всей их деятельности.
   И, пожалуй, конец жизненного пути.
   В конце концов Маури произнес:
   — Эти стоянки Луни Люка — «прибежища драндулетов»… Правительство позакрывало их все, это так?
   — Зачем они вам? — удивленно спросил Чик.
   — Ты хотя бы понимаешь, что сейчас разворачивается перед нашими глазами? — спросил Маури. — Это переворот. Заговор против правительства СШЕА со стороны какой-то большой группы лиц. И это люди из аппарата, не кто-нибудь посторонний, вроде Гольца. И они заодно с карателями, с Карпом.
   Он самый крупный среди других. У них огромная реальная власть. Это тебе не бои на баррикадах. Не вульгарная уличная потасовка.
   — Он промокнул платком раскрасневшееся вспотевшее лицо.
   — Я себя плохо чувствую. Черт возьми, нас впутают в эту заваруху, меня и тебя. Парни из НП могут заявиться сюда в любую минуту.
   — Но ведь они же должны понимать, что не в наших интересах…
   — Ни черта они не понимают. И начнут арестовывать всех без разбора.
   Правых и виноватых.
   Где— то вдали завыла сирена. Маури тревожно прислушался.


Глава 14


   Как только Николь Тибо разобралась в создавшемся положении, она тотчас же распорядилась о том, чтобы рейхсмаршала Германа Геринга немедленно убили.
   Это было необходимо. Очень возможно, что революционная клика уже наладила с ним связи; в любом случае, она не может подвергать себя риску.
   Слишком многое было поставлено на карту.
   Во внутреннем дворике Белого Дома наряд солдат из близ расположенной воинской части быстро проделал требуемую работу; она рассеянно слушала, как негромко, будто где-то далеко, звучат выстрелы из мощных лазерных винтовок, отмечая про себя, что смерть этого человека лишний раз доказывает, сколь ничтожной властью он обладал в Третьем Рейхе. Ибо его смерть не вызвала никаких, даже самых ничтожных изменений в его будущем, то-есть в современном для нее мире; событие это не привело к возникновению даже легкой ряби перемен на самой поверхности реальной действительности. И это было прекрасной характеристикой правительственной структуры нацистской Германии.
   Следующее, что она сделала, это позвонила комиссару НП Уайлдеру Пэмброуку и велела тотчас же явиться к ней.
   — Я получила донесение, — проинформировала она его, — относительно того, откуда черпают свою поддержку Карпы. Но, очевидно, они не стали бы торопиться, если бы знали, что могут серьезно рассчитывать на союзников.
   — Она посмотрела в упор на высшего полицейского руководителя, посмотрела преднамеренно жестко.
   — Каково мнение на сей счет Национальной Полиции?
   — Мы способны справиться с заговорщиками, — спокойно ответил Уайлдер Пэмброук.
   Он, казалось, совсем не был встревожен происходившим; не ускользнуло, от ее внимания, что он сохранял самообладание даже лучше, чем обычно.