Дик Филип Кинред. Симулакрон

   — По сути дела, мы уже начали их обкладывать. Служащих Карпа, его административный персонал, а также персонал фирмы Фрауэнциммера. И всех остальных, кто замешан хоть сколько-нибудь. Мы работаем над этим делом, широко прибегая к помощи оборудования фон Лессинджера.
   — Почему же вы не приготовились к этому заранее с помощью этого самого оборудования фон Лессинджера? — резким тоном спросила Николь.
   — Должен признаться, мы проморгали. Возможность возникновения такой ситуации была нами отмечена, но вероятность ее была ничтожной. Такой разворот событий в будущем оценивался в отношении один к миллиону иных альтернативных вариантов. И поэтому нам даже в голову не пришло…
   — Вы только что лишились своей должности, потеряли работу, — заявила Николь. — Пришлите сюда свой штаб. Я предпочитаю выбрать нового комиссара полиции из его состава.
   Пэмброук не верил своим ушам. Густо покраснев, он произнес, заикаясь:
   — Да ведь в любой конкретный момент времени всегда имеется великое множество опасных альтернатив, зачастую столь зловещих, что если бы можно было…
   — Вы были осведомлены, прервала его Николь, — о том, что против меня уже была предпринята попытка нападения. Когда эта тварь, это животное с Марса, укусило меня. Уже одно это должно было стать достаточным для вас предупреждением. Именно с того момента вам следовало быть готовым к отражению широкомасштабного наступления, потому что то было только началом.
   — Нужно ли нам… арестовывать Люка?
   — А разве вы теперь в состоянии арестовать Люка? Люк сейчас уже на Марсе. Они все туда посмывались, включая и тех двоих, что пробрались сюда, в Белый Дом. Люк заехал за ними, и забрал их с собою.
   Она швырнула донесение об этом Пэмброуку.
   — И к тому же, все равно, вы уже больше не облачены какой-либо властью.
   Наступило напряженное, тягостное для них обоих молчание.
   — Когда эта тварь укусила меня, — сказала Николь, — я поняла, что теперь нас ждут трудности.
   — Но в одном отношении это было даже хорошо, что попала меня укусила, подумала она. Это заставило меня быть максимально бдительной. Теперь меня не застигнуть врасплох — я была ко всему готова, и пройдет очень много времени прежде, чем что-нибудь или кто-нибудь будут в состоянии укусить меня снова. В любом смысле — хоть в буквальном, хоть в фигуральном.
   — Пожалуйста, миссис Тибо… — начал было Пэмброук.
   — Нет, — перебила его Николь. — Не хнычьте. Вы уволены. Вот так.
   — В вас есть нечто такое, что мешает мне доверять вам, отметила она про себя. Может быть, все из-за того, что вы позволили этой твари папооле подобраться столь близко ко мне. Вот где начало заката вашей карьеры. Я стала относиться к вам подозрительно именно с того самого момента. Но самое печальное то, отметила она про себя еще, что это, пожалуй, и начало моего заката.
   Дверь ее кабинета отворилась, и на пороге появился сияющий Ричард Конгросян.
   — Николь, стоило мне только задвинуть этого психохимика из «АГ Хемие» в прачечную, как я снова стал полностью видимым. Это чудо!
   — Я очень за вас рада, Ричард, — сказала Николь. — Тем не менее, здесь у меня закрытое совещание, сейчас, в данный момент. Зайдите ко мне позже.
   Только теперь Конгросян заметил Пэмброука. Выражение его лица тотчас же резко изменилось. На нем появилась враждебность… Враждебность и страх. Николь захотелось узнать причину такой перемены настроения.
   — Ричард, — вдруг сказала она, — вам хотелось бы стать комиссаром НП?
   Этот человек… — она показала на Уайлдера Пэмброука, — он уволен.
   — Вы шутите, — сказал Конгросян.
   — Да, — согласилась она. — Во всяком случае, в некотором смысле. Но в некотором смысле — и не шучу.
   — Конгросян был нужен ей, только вот в каком качестве? Каким образом она может воспользоваться его способностями? Пока она этого не представляла себе.
   — Миссис Тибо, — сдавленным голосом произнес Пэмброук, — если вы передумаете…
   — Яне передумаю, — отрезала Николь.
   — В любом случае, — произнес Пэмброук строго размеренным, тщательно контролируемым тоном, — я буду рад вернуться на свою должность и служить вам.
   — Сказав это, он вышел из комнаты. Дверь ним захлопнулась.
   — Он намерен сделать что-то плохое — попытался убедить ее Конгросян.
   — Правда, я не совсем представляю, что именно. Впрочем, можно ли всецело полагаться на кого-либо в такое время, какое мы переживаем сейчас? Лично я ему не доверяю. Я считаю, что он причастен к всемирному заговору, острие которого направлено против меня.
   — Спохватившись он тут же поспешно добавил:
   — И против вас тоже, разумеется. Они замышляют против вас тоже. Разве я не прав в оценке ситуации?
   — К сожалению, правы. — Николь тяжело вздохнула.
   Снаружи Белого Дома пронзительно завопила информ-машина. Николь были слышны изрыгаемые ею подробности в отношении Дитера Хогбена. Машине они были известны досконально. И она вовсю спешила нажить на этом капитал.
   Николь снова тяжело вздохнула. Правящий Совет, эти всегда остававшиеся в тени фигуры, что стояли за ее спиной и направляли каждый ее шаг, теперь, несомненно выйдут на сцену. Ей очень хотелось знать, что они предпримут.
   Им было не занимать мудрости. Они действовали уже немало лет единым сплоченным коллективом. Подобно змеям, они были холодными, скользкими и безмолвными, и всегда чутко реагировали на все, что происходило вокруг.
   Они очень активны, хотя до сих пор были невидимы для постороннего взгляда.
   Они никогда не появлялись на экранах телевизоров, не демонстрировали себя в поездках по стране. В данный момент она очень сожалела о том, что не может поменяться с ними местами.
   Внезапно ход ее мыслей был прерван: она поняла, что произошло еще что-то. Информ-машина выкрикивала что-то о ней. Но о следующем Дер Альте, Дитере Хогбене, а о совсем иной, не столь же важной государственной тайне.
   Информ— машина -она подошла к самому окну, чтобы лучше слышать, говорила, что…
   Она напряглась, чтобы разобрать…
   — Николь нет в живых! — пронзительно верещала машина. — Уже много лет! Ее заменила актриса Кейт Руперт! Весь правящий аппарат является сплошным обманом, согласно…
   Информ— машина отъехала, и она больше уже не могла слышать ее выкриков, хотя до предела напрягала свой слух.
   Лицо ее исказилось от досады.
   — Ч-что это, Николь? — спросил у нее Ричард Конгросян. — Эта штука сказала, что вы мертвы?
   — А разве я похожа на мертвеца? — язвительно вопросила Николь.
   — Но она утверждает, что на вашем месте сейчас какая-то актриса.
   Конгросян смущенно глядел на Николь, лицо его выражало полное непонимание происходящего.
   — Вы в самом деле всего лишь актриса, Николь? Самозванка? Как и Дер Альте? — Он продолжал пристально ее разглядывать, но вид у него при этом был такой, будто он вот-вот разразится горестными слезами.
   — Это просто сенсационная газетная «утка», — твердо заявила Николь.
   Чувствовала она себя, тем не менее, очень неуютно. Она буквально оцепенела от охватившего ее животного страха. Все теперь проступило наружу; кто-то из очень высокопоставленных Гестов, кто-то еще даже более близкий к кругам, непосредственно связанным с Белым Домом, чем Карп, выболтал эту последнюю, самую главную тайну.
   Теперь уже скрывать было нечего. И, следовательно, не было уже больше никакого различия между многочисленными испами и совсем немногими Гестами.
   Раздался стук в дверь и вошел, не дожидаясь разрешения, Гарт Макри.
   Вид у него был угрюмый. В руках он держал экземпляр «Нью-Йорк Таймс».
   — Это психоаналитик, Эгон Саперб, сделала заявление для информационного агентства, — сообщил он Николь. — Откуда ему это стало известно, ума не приложу, очевидно кто-то умышленно проболтался.
   — Он заглянул в газету, губы его зашевелились:
   — Пациент. Пациент со статусом Геста конфиденциально сообщил ему об этом, и по причинам, которые мы, по всей вероятности, так никогда и не узнаем, он позвонил в газету.
   — Как я полагаю, — заметила Николь, — сейчас уже совершенно бессмысленно его арестовывать. Мне очень хотелось бы выяснить, кто именно использовал его таким образом. Вот что меня теперь больше всего интересует.
   — Это, несомненно, было неосуществивым желанием. По всей вероятности, Эгон Саперб ничего об этом не скажет. Он станет в позу, объявив это профессиональной тайной, чем-то таким, что стало ему известно только в освященной традициями его ремесла обстановке. Он сделает вид, будто не хочет подвергать опасности своего пациента.
   — Даже Бертольду Гольцу это неведомо, — сказал Макри, — хотя он и рыщет тут повсюду вокруг, сколько ему хочется.
   — Нам теперь обязательно придется провести всеобщие выборы, заметила Николь.
   Но не ее теперь будут избирать, после всех этих разоблачений. Ей захотелось узнать, не замышляет ли Эпштейн, главный прокурор, что-либо, направленное против нее. Она могла рассчитывать — в этом она пока еще почти не сомневалась — на поддержку армии, но что скажет на это Верховный Суд? Он может вынести постановление о том, что власть ее не является законной. Такое заявление может уже быть обнародовано с минуты на минуту.
   Значит, теперь на свет божий действительно должен выйти сам Совет.
   Признать во всеуслышание, что только ему и никому другому принадлежит фактическая власть в стране, что он-то и является настоящим правительством.
   НО Совет никогда и никем не избирался, и никто не поручал ему управление страной. Он был абсолютно незаконным учреждением. Гольц мог бы сказать — и не погрешить бы при этом против истины, — что он имеет точно такое же право властвовать, как и Совет. Пожалуй, даже большое право.
   Потому что у Гольца и его сыновей Иова было достаточно много приверженцев.
   Николь вдруг очень пожалела о том, что за прошедшие годы она так толком ничего и не выяснила в отношении этого Совета. Не знала, кто в него входит, что это за люди, каковы их цели. Она ни разу не присутствовала на их заседаниях; они сносились с ней различными окольными путями, с помощью специально подобранных для этого людей.
   — Я думаю, — сказала она гарту Макри, — что самое лучшее для меня теперь — это предстать перед телекамерой и обратиться непосредственно к народу. Если мои граждане увидят меня во плоти, они не очень-то серьезно отнесутся к этой новости.
   Возможно, сам факт ее существования, прежняя магическая сила воздействия ее образа на умы сограждан возобладают и нивелируют отрицательную реакцию. Ведь широкие слои общественности так привыкли видеть ее в Белом Доме, могут ли не сказаться долгие годы направленного воспитания?
   Они поверят, решила она, если хотят верить. Несмотря на все эти разоблачения, которыми с ног до головы оплевали ее нахальные информ-машины — эти невозмутимые обезличенные блюстители «истины», лишенные свойственного людям субъективизма.
   — Я не намерена без борьбы уступить этому дерзкому шантажу, — сказала она Маури.
   Все это время Ричард Конгросян продолжал пристально ее разглядывать.
   Он, казалось, не в состоянии был отвести от нее глаз. Теперь он произнес хрипло:
   — Я не верю этому, Николь. Вы реальны, разве это не так? Я могу вас видеть, ощущать ваше присутствие — значит, вы должны реально существовать!
   Он с жалким видом продолжал изумление глядеть на нее.
   — Я на самом деле существую, — подтвердила Николь.
   И стало ей очень грустно от этих своих слов. Сколько сейчас людей так же, как Конгросян, отчаянно пытались сохранить в своем представлении ее образ в неизменном, неискаженном виде, хотели воспринимать ее такою, какою они ее привыкли видеть. И все же — достаточно ли было только этого?
   Сколь людей, подобно Конгросяну, могли сломиться, столкнувшись с реальностью, не выдержав тяжести навалившегося на них бремени сомнений, необходимости делать свои собственные умозаключения? Вернуться к своей вере те, что — умом своим они это понимали — является иллюзией?
   Значит, она может остаться у власти при условии, что все население страны станет психически нездоровым! Мысль эта не вызывала у нее особого энтузиазма.
   Дверь открылась, на пороге стояла Джанет Раймер, такая маленькая, вся ссутулившаяся, страшно озабоченная.
   — Николь, пожалуйста, пройдите со мною.
   Голос ее был тихим и безжизненным. Но тем не менее звучал категорически.
   Николь поднялась. Значит, она понадобилась Совету. Как и обычно, он действовал при посредничестве Джанет Раймер, своего полномочного представителя.
   — Хорошо, — согласилась Николь.
   Затем повернулась к Конгросяну и Гарту Макри.
   — Я прошу прощения; вам придется извинить меня, Гарт, но я хочу, чтобы вы временно взяли на себя исполнение обязанностей комиссара НП.
   Уайлдер Пэмброук мною разжалован — я сделал это перед самым вашим приходом. Вам я доверяю.
   Она прошла мимо обоих мужчин и последовала за Джанет Раймер в коридор. Джанет двигалась проворно, и ей приходилось спешить, чтобы не отстать от нее.
   Всплеснув в отчаянии руками, Конгросян бросил ей вслед:
   — Если вы не существуете, то я снова стану невидимым — или даже хуже!
   Она продолжала идти по коридору.
   — Я боюсь за себя, — крикнул Конгросян, — я могу совершить что-нибудь ужасное! Я не хочу, чтобы так случилось!
   Он сделал несколько шагов по коридору, пытаясь догнать Николь.
   — Пожалуйста, не оставляйте меня в беде! Помогите мне! Пока еще не стало слишком поздно!
   Она ничего не могла сделать. И даже не обернулась.
   Джанет подвела ее к лифту.
   — На этот раз они дожидаются двумя уровнями ниже, — сказала Джанет. Они собрались, все девятеро. Вследствие серьезности создавшейся на этот раз ситуации, они хотят говорить с вами лицом к лицу.
   Кабина лифта плавно опустилась в подвал.
   Николь вышла из нее, следуя за Джанет, и прошла в помещение, служившее противоатомным убежищем Белого Дома и сохранившееся с предыдущего столетия. Все лампы были включены, и она увидела сидевших за длинным дубовым столом шестерых мужчин и трех женщин. Все они, кроме одного мужчины, были ей совершенно незнакомы. В самом центре, сидел человек, которого она хорошо знала, Николь не верила своим глазам. Судя по занимаемому им месту за столом, он был Председателем Совета. Да и манера его поведения была еще внушительнее и увереннее, чем у остальных.
   Этим человеком был Бертольд Гольц.

***

   — Вы — прошептала Николь. — Уличный скандалист. Никогда в жизни такого себе даже представить не могла бы.
   С ощущением тяжелой усталости она нерешительно опустилась на деревянное кресло с высокой спинкой прямо напротив всех девятерых членов Совета.
   Глядя на нее исподлобья, Гольц произнес:
   — Но вы же ведь знали, что у меня имеется доступ к оборудованию фон Лессинджера. А использование этого оборудования для переселения во времени является исключительной монополией правительства. Так что, вы должны были догадываться о том, что у меня должны быть какие-то, и притом очень тесные связи, на самом высоком уровне. Впрочем, сейчас это не имеет ровно никакого значения. Нам нужно обсудить более неотложные вопросы.
   — Я пока снова вернусь наверх, — напомнила о себе Джанет Раймер.
   — Благодарю вас, — кивнув, отпустил ее Гольц.
   Затем, мрачно глядя на Николь, сказал:
   — Вы оказались не очень-то умной женщиной, Кейт. Тем не менее, мы попытаемся еще использовать вас. Аппаратура фон Лессинджера показывает нам одно четко различимое альтернативное будущее — тот вариант его, в котором комиссар полиции Пэмброук становится диктатором. Это наводит нас не мысль том, что Уайлдер Пэмброук тесно связан с Карпами в их попытке свергнуть вас. Я считаю, что вас следует немедленно арестовать Пэмброука и расстрелять его.
   — Он уже расстался со своим постом, — сказала Николь. — Не более десяти минут тому назад я освободила его от выполнения обязанностей комиссара НП.
   — И отпустили его? — изумлено воскликнула одна из женщин — членов Совета.
   — Да, — неохотно созналась Николь.
   — Значит, теперь наверное, уже поздно искать его, — заметил Гольц. Но все равно, давайте продолжим. Николь, ваша первая же решительная акция должна быть направлена против двух картелей-монстров; Карпа и «АГ Хемие».
   Антон и Феликс Карпы особенно опасны; при просмотре альтернативных будущих нам попалось несколько таких, в которых им удается уничтожить вас и удерживаться у власти по меньшей мере, целое десятилетие. Мы обязаны предотвратить это любыми способами.
   — Хорошо, — согласилась Николь.
   Эта мысль ей и самой пришлось по нраву. Все равно она выступила бы против Карпов, и без советов со стороны этих типов.
   — У вас такой вид, — отметил Гольц, — как будто вы в состоянии обойтись без нас и без наших рекомендаций в отношении того, как вам поступить. Но в действительности вам без нас никак нельзя. Мы намерены объяснить вам, как вы еще можете спасти свою жизнь — в самом прямом, буквально, смысле; это первоочередная стоящая перед вами задача, а уж только во вторую очередь вам надлежит подумать как сохранить свое положение в обществе. Не будь нас, вас уже давно не было бы в живых.
   Пожалуйста, поверьте мне; мы пользовались аппаратурой фон Лессинджера, и мы знаем, что говорим.
   — Я просто никак не могу свыкнуться с той мыслью, что здесь оказались вы, — призналась Николь, обращаясь к Бертольду Гольцу.
   — Но это всегда так было, — пытался втолковать ей Гольц. — Только вам, ничего об этом не было известно. Ничего не изменилось, кроме того, что сейчас вы это наконец обнаружили, а это само по себе в общем-то пустяк в равнении со всем остальным. Так вот, вам дорога жизнь, вы хотели бы остаться в живых? Тогда, пожалуйста, внимательно прислушайтесь к нашим инструкциям на сей счет. Или вас больше устраивает, чтобы эти Уайлдер Пэмброук и Карпы казнили вас ни за что, ни про что?
   — Тон его голоса был совершенно безжалостным.
   — Естественно, я согласна сотрудничать с вами, — сказала Николь — Вот и прекрасно.
   Гольц одобрительно кивнул и обвел взором своим коллег по Совету.
   — Первое распоряжение, которое мы отдаем — разумеется, через Руди Кальбфлейша, — это указ о национализации предприятий картеля «Карп унд Зоннен Верке» по всей территории СШЕА. Все имущества Карпа теперь должно стать собственностью правительства. Дайте указания военным на сей счет; их задача — захватить различные филиалы Карпа; это должно быть произведено вооруженными подразделениями, возможно даже, с применением тяжелой самоходной бронетехники. Это нужно сделать прямо сейчас, лучше всего, еще до наступления темноты.
   — Хорошо, — согласилась Николь.
   — Несколько их армейских генералов, самое меньшее, троих или четверых, следует послать в центральную контору Карпа в Берлине; они должны лично арестовать семью Карпа. Велите им отвезти Карпов на ближайшую военную базу, отдайте их под трибунал и немедленно казните — также до наступления ночи. Теперь — что касается Пэмброука.
   Я полагаю, наилучшим решением будет посылка к нему убийц-парашютистов из числа сыновей Иова; военные пусть в этом деле остаются в стороне.
   Тон Гольца внезапно изменился.
   — Почему у вас такое выражение лица, Кейт?
   — У меня разболелась голова, — сказала Николь. — И не называйте меня «Кейт». Пока я у власти, вам следует продолжать называть меня Николь.
   — Все, о чем я говорю, причиняет вам страдания, верно?
   — Да, — призналась Николь. — Я не хочу никого убивать, даже Пэмброука и Карпов. С меня достаточно рейхсмаршала — более, чем достаточно. Я не убила даже тех двоих музыкантов, исполнителей на кувшинах, которые привели в Белый Дом папоолу, чтобы она укусила меня, этих двоих мелких сошек Луни Люка. Я позволила им эмигрировать на Марс.
   — Таким способом невозможно уладить все наши беды.
   — Пожалуй, так, — нехотя согласилась Николь.
   За спиной у Николь открылась дверь в бомбоубежище. Она обернулась, ожидая увидеть Джанет Раймер.
   В дверях с пистолетом в руке стоял Уайлдер Пэмброук во главе целой группы полицейских.
   — Вы все арестованы, — сказал Пэмброук. — Все здесь присутствующие.
   Вскочив на ноги, Гольц стал шарить рукой у себя под пиджаком.
   Первым же и единственным выстрелом Пэмброук убил его. Гольца отбросило назад, вышвырнув из кресла. Кресло с грохотом перевернулось и еще дальше отбросило тело Гольца, под дубовый стол, где оно и осталось лежать на боку.
   Больше никто даже не шевельнулся.
   Повернувшись к Николь, Пэмброук сказал:
   — Поднимайтесь наверх, вы должны выступить по телевидению. Прямо сейчас.
   Он красноречиво взмахнул дулом своего пистолета в ее сторону.
   — И поторопитесь! Телепередача начнется через десять минут.
   — Из кармана ему удалось вытащить многократно сложенный лист бумаги.
   — Вот то, что вы должны сказать, — добавил он; лицо его при этом исказилось, будто у него возник нервный тик. — Это заявление о вашем уходе в отставку со своей должности — если, разумеется, можно так выразиться относительно того положения, в котором вы теперь оказались. И вы также подтвердите, что обе обнародованные новости являются правдой, та, что касается Дер Альте, и та, что касается вас самой.
   — Кому я должна передать свои полномочия? — спросила Николь.
   Голос ее звучал очень слабо даже в ее собственных ушах, однако, по крайней мере, она не выглядела униженной просительницей. И была очень этим довольна.
   — Чрезвычайному комитету из высших должностных лиц НП, — сказал Пэмброук. — сказал Пэмброук. — Он будет руководить подготовкой к предстоящим всеобщим выборам, после чего, разумеется, будет распущен.
   Остававшиеся все это время совершенно неподвижными восемь членов Совета последовали было за Николь.
   — Нет, остановил их Пэмброук. — Вы все остаетесь здесь, внизу, — лицо его побелело при этих словах, — с нарядом полиции.
   — Вы понимаете, что он собирается сделать? — спросил у Николь один из членов Совета. — Расстрелять всех нас.
   Слова этого мужчины были едва слышны.
   — Она бессильна помешать этому, — заявил Пэмброук и снова помахал пистолетом в сторону Николь.
   — Мы изучали такую возможность с помощью фон-лессинджеровской аппаратуры, — сказала, обращаясь к Николь, одна из женщин-членов Совета. Но мы никак не могли поверить в то, что такое может случиться на самом деле. Бертольд даже не стал рассматривать такую возможность как слишком уж маловероятную. Мы все были уверены в том, что подобная практика реальной политике давно вышла из употребления.
   Николь, конвоируемая Пэмброуком, вместе с ним прошла в кабину лифта.
   Они стали подниматься на первый этаж Белого Дома.
   — Не убивайте их, — сказала Николь. — Пожалуйста.
   Глянув на часы, Пэмброук произнес:
   — Сейчас они уже мертвы.
   Кабина остановилась. Дверцы ее открылись.
   — Проходите прямо в свой кабинет, — распорядился Пэмброук. — Будете выступать непосредственно оттуда. Интересно, не правда ли, насколько несерьезно отнеслись члены Совета к возможности того, что мне удастся опередить их и первому их уничтожить. Они слишком уверовали в свою власть и решили, что я, как бессловесная овечка, пойду без всякого сопротивления навстречу собственной гибели. Я весьма сомневаюсь в том, что они вообще удосужились просмотреть предварительно эти последние несколько минут. Они, должно быть, понимали, что не так ничтожна мала вероятность захвата мной власти, но не довели до конца всесторонне рассмотрение такой возможности и не выяснили, каким все-таки образом это может мне удастся.
   — Я не верю, — возразила Николь, — что они были до такой степени непредусмотрительны, несмотря на все ваши догадки на сей счет и то, что они сами говорили в оправдание своей вопиющей халатности. Имея в своем распоряжении аппаратуру фон Лессинджера…
   — Ей казалось просто невероятным, что Бертольд Гольц и остальные члены Совета так запросто позволили себя сгубить; если уж быть до конца последовательными в таких серьезных политических играх, то им следовало хорошенько задуматься о собственной безопасности и находиться вне пределов досягаемости Пэмброука.
   — Они были очень напуганы, — объяснил Пэмброук. — А люди напуганные теряют способность логически мыслить.
   Перед ними был кабинет Николь. На полу перед дверью в кабинет лежало неподвижное тело. Тело Джанет Раймер.
   — Положение, в котором мы оказались, было таково, что нам ничего другого не оставалось делать, — сказал Пэмброук. — Или, вернее, — давайте смотреть фактам в глаза — мы хотели это сделать. Давайте, в конце концов, будем честными в наших взаимоотношениях. Да, я сделал это умышленно. Позаботиться о мисс Раймер для меня было актом, совершенным с большой охотой чисто по собственному желанию, а не в силу вынужденных обстоятельств.
   Он переступил тело Джанет и открыл дверь в кабинет Николь.
   Внутри его одиноко стоял Ричард Конгросян.
   — Со мной случилось нечто ужасное! — возопил Конгросян, как только заметил их обоих. — Я больше не в состоянии отстраниться от своего окружения; вы хотя бы представляете себе, каково мне сейчас? Это совершенно невыносимое состояние.
   — Он направился к ним навстречу, было явно заметно, как он дрожит всем телом; глаза его были готовы выскочить из орбит от страха, руки его, вся шея и лоб покрылись обильным потом.