Диккенс Чарльз. Наш общий друг. Том 2

   В то время как он стоял под чьей-то дверью, глядя на ворота Тэмпла, ему в душу закралось подозрение, что, быть может, Лиззи прячется там. Это было возможно и могло послужить поводом для бесцельных прогулок Рэйберна. Он думал и думал и, наконец, решил прокрасться на лестницу и послушать у дверей, если только сторож его пропустит. И вот бледная голова, словно подвешенная в воздухе, двинулась через дорогу, подобно призраку одной из многих голов, когда-то украшавших соседний Тэмпл-Бар^[17], и остановилась перед сторожем.
   Сторож взглянул на нее и спросил:
   — К кому вы?
   — К мистеру Рэйберну.
   — Сейчас очень поздно.
   — Он, я знаю, вернулся с мистером Лайтвудом всего часа два назад. Но если он уже лег, я опущу записку в ящик для писем. Меня ждут. Сторож промолчал и открыл ворота с некоторым сомнением. Увидев, однако, что посетитель быстро идет в нужном направлении, он успокоился.
   Бледная голова поднялась по темной лестнице и осторожно нагнулась почти до полу перед дверью, ведущей в комнаты Лайтвуда. Внутренние двери были, по-видимому, не заперты, и в щели одной из них падал свет от свечи, а за дверью слышались шаги. Слышался также говор двух голосов. Слов нельзя было разобрать, но оба голоса были мужские. Через минуту-другую голоса умолкли, шагов не стало слышно, и свет погас. Если бы Лайтвуд мог видеть то лицо, которое не давало ему уснуть, в темноте перед дверью, как раз в то время, когда он говорил о нем, вряд ли ему удалось бы уснуть в ту ночь.
   — Не здесь, — сказал Брэдли, — но она могла быть и здесь.
   Голова приподнялась до прежнего уровня, снова проплыла вниз по лестнице и дальше, к воротам. Там стоял человек, переговариваясь со сторожем.
   — Ага! — сказал сторож. — Вот и он! Заметив, что на него обратили внимание, Брэдли перевел взгляд со сторожа на его собеседника.
   — Этот человек хочет оставить письмо для мистера Лайтвуда, — объяснил сторож, показывая письмо, — а я сказал, что один посетитель только что пошел на квартиру к мистеру Лайтвуду. Может быть, по одному и тому же делу?
   — Нет, — ответил Брэдли, глядя на незнакомого ему человека.
   — Нет, — угрюмо согласился человек, — мое письмо… Это моя дочка писала, но только оно мое, — по моему, значит, делу, а раз дело мое, то оно никого не касается.
   В нерешимости выходя из ворот, Брэдли услышал, как они закрылись за ним, услышал и шаги нагонявшего его человека.
   — Извините, — сказал человек, который был, по-видимому, навеселе и скорее наткнулся на Брэдли, чем дотронулся до него, чтобы привлечь его внимание, — вы, может, знакомы с Другим Хозяином?
   — С кем? — спросил Брэдли.
   — С Другим Хозяином, — сказал человек, показывая большим пальцем правой руки через правое плечо.
   — Не знаю, кого вы имеете в виду.
   — Ну, слушайте, — начал он доказывать свою теорему на пальцах левой руки указательным пальцем правой. — Есть два Хозяина, так? Один да один — два — адвокат Лайтвуд, вот этот палец, так? Ну ладно, может, вы знакомы со средним пальцем, с Другим?
   — Я знаю о нем столько, сколько мне нужно знать, — сказал Брэдли, хмурясь и глядя прямо перед собой.
   — Ура-а! — воскликнул человек. — Ура, другой, другой Хозяин! Ура, Третий Хозяин! Я тоже по-вашему думаю!
   — Не поднимайте шума в такой поздний час. О чем вы это болтаете?
   — Послушайте, Третий Хозяин, — возразил человек, становясь еще более хриплым и сообщительным. — Другой Хозяин всегда шутит надо мной свои шуточки, думается мне, потому, что я человек честный и добываю свой хлеб в поте лица. А он — нет, да и где ему.
   — А мне какое до этого дело?
   — Третий Хозяин, — возразил человек тоном оскорбленной невинности, — если вы не хотите дальше слушать, то и не слушайте. Вы сами начали. Вы сказали, и даже очень ясно, что вы ему вовсе не друг. Но я никому не навязываюсь со своей компанией и со своими мнениями. Я честный человек, вот кто я такой. Посадите меня где угодно на подсудимую скамью — и я скажу: «Милорд, я честный человек». Посадите меня где угодно на свидетельскую скамью — я скажу то же самое его милости господину судье, и книгу поцелую. Не обшлаг свой поцелую: я поцелую книгу.
   Не столько из уважения к такой положительной характеристике, сколько отчаянно хватаясь за всякую возможность приблизиться к тому, на чем было сосредоточено все его внимание, Брэдли Хэдстон ответил:
   — Вам нечего обижаться. Я не собирался останавливать вас. Вы слишком громко кричали посреди улицы, вот и все.
   — Третий Хозяин, — возразил мистер Райдергуд, смягченно и таинственно, — я знаю, что такое громко, и я знаю, что такое тихо. Само собой. Удивительно было бы, если б я не знал, когда меня зовут Роджер: так меня назвали по отцу, а того тоже по отцу, хотя кого в нашей семье первого так назвали и откуда взялось это имя, я уж не берусь вам сказать. И пожелаю вам, чтобы здоровье ваше было лучше, чем оно с виду кажется, должно быть внутри у вас совсем худо, ежели оно не лучше чем снаружи.
   Пораженный намеком, что лицо слишком явно выдает его замыслы, Брэдли сделал усилие, чтобы разгладить морщины на лбу. Пожалуй, стоило узнать, какое дело у этого чудака к Лайтвуду или к Рэйбереу, а быть может, и к обоим, в такой поздний час. Он решил узнать, в чем оно состоит, ибо этот человек мог оказаться посыльным от Лиззи к тому, другому.
   — Вы поздно заходите в Тэмпл, — заметил он, делая неудачную попытку казаться спокойным.
   — Помереть мне на этом месте, если я не собирался спросить то же самое у вас, Третий Хозяин! — хрипло смеясь, воскликнул мистер Райдергуд.
   — У меня это вышло случайно, — сказал Брэдли, растерянно оглядываясь вокруг.
   — И у меня тоже вышло случайно, — сказал Райдергуд. — Ну да я вам скажу, не скрою. Почему бы и не сказать? Я помощник шлюзового сторожа там, выше по реке, нынче у меня свободный день, а завтра я буду дежурный.
   — Да?
   — Да, вот я и пришел в Лондон по своим делам. Мои личные дела, это, во-первых, получить место сторожа при шлюзе, а во-вторых, подать в суд на пароход, который потопил меня ниже моста. Я этого не допущу, чтобы меня топили, да еще даром!
   Брэдли посмотрел на него, словно спрашивая, уж не выдает ли он себя за привидение.
   — Пароход на меня наехал и потопил меня, — упрямо повторил мистер Райдергуд. — Посторонние помогли мне выбраться; а я и не просил их помогать, и пароход тоже их не просил. Я хочу, чтобы мне уплатили за то, что пароход погубил мою жизнь.
   — По этому делу вы и явились к мистеру Лайтвуду среди ночи? — спросил Брэдли, недоверчиво глядя на Райдергуда.
   — Да, по этому, и еще надо написать прошение насчет места первого сторожа при шлюзе. Раз там нужна письменная рекомендация, кто же еще может мне ее дать? Вот я и говорю в этом письме, что написала моя дочка, а я поставил крест, чтоб все было по закону, кто же, кроме вас, адвокат Лайтвуд, может подать эту самую бумагу и кто еще, кроме вас, может присудить мне убытки с парохода? Потому что (так я говорю, и крест под этим поставил) довольно у меня было неприятностей из-за вас и вашего приятеля. Если бы вы, адвокат Лайтвуд, поддержали меня, как оно следует, да если б Другой Хозяин записал мои слова правильно (так я говорю, и крест под этим поставил), я бы теперь был при деньгах, а вместо того на меня навешали кличек и обвинений целую баржу, а мои слова заставили взять обратно. Я их и проглотил, а какая уж Это еда, при хорошем-то аппетите! А ежели вы говорите «среди ночи», Третий Хозяин, — проворчал мистер Райдергуд, заканчивая это несколько монотонное перечисление своих обид, — так взгляните на этот узелок у меня под мышкой и зарубите себе на носу, что я иду обратно на свой шлюз, а Тэмпл у меня по дороге.
   Брэдли Хэдстон не раз переменился в лице, слушая этот рассказ, и теперь наблюдал за рассказчиком более сосредоточенно и внимательно.
   — А знаете ли вы, — сказал он после паузы, в продолжение которой они молча шли рядом, — что я мог бы назвать ваше имя, если бы захотел?
   — Докажите, — ответил Райдергуд, останавливаясь и воззрившись на него. — Попытайтесь.
   — Ваше имя — Райдергуд.
   — Черт меня возьми, если не так, — отвечал тот. — А вот вас я не знаю как звать.
   — Это совсем другое дело, — сказал Брэдли. — Я так и думал, что вы не знаете!
   Брэдли шел, погрузившись в размышления, а Плут, что-то бормоча, не отставал от него. Смысл бормотанья был приблизительно такой: «Кажется, теперь Плут Райдергуд, ей-богу, достался всем во владение, и всякий, кто только вздумает, пользуется его именем, словно ручкой насоса». Смысл же размышлений был таков: «Вот орудие, и я им воспользуюсь!»
   Они прошли по Стрэнду, миновали Пэлл-Мэлл и поднялись к Гайд-парку; Брэдли Хэдстон не отставал от Райдергуда, предоставляя ему выбирать дорогу. Так медленно работал мозг учителя и так неясны были его цели, подчиненные единой всепоглощающей цели — вернее, подобно силуэтам темных деревьев на грозовом небе, они только окаймляли длинную дорогу, а в перспективе он видел те две фигуры — Рэйберна и Лиззи, — что было пройдено по меньшей мере еще добрых полмили, прежде чем он заговорил. Но даже и тогда он только спросил:
   — Где ваш шлюз?
   — Милях в двадцати с чем-нибудь, ежели хотите, даже милях в двадцати пяти с чем-нибудь вверх по реке, — ответил Райдергуд угрюмо.
   — Как он называется?
   — Шлюз Плэшуотер-Уир-Милл.
   — А если я вам предложу пять шиллингов, что тогда?
   — Что ж, я их возьму, — сказал Райдергуд.
   Учитель опустил руку в карман, достал две полукроны и опустил их на ладонь Райдергуда; тот остановился у первого подходящего крыльца и звякнул ими о каменную ступеньку, прежде чем окончательно принять деньги.
   — Одно за вами имеется, Третий Хозяин, — сказал Райдергуд, снова пускаясь в путь, — оно не плохо как будто и для будущего. Вы человек не скупой. Ну, а за что это? — спросил он, хорошенько припрятав монеты с той стороны, которая была подальше от его нового приятеля.
   — Это вам.
   — Ну, конечно, это-то я знаю, — сказал Райдергуд, словно о чем-то совершенно бесспорном. — Конечно, ни один человек в здравом уме не подумает, что я отдам деньги обратно, раз я их уже получил. Ну, а чего вы за это хотите?
   — Не знаю, хочу ли я за это чего-нибудь. Или если хочу, так еще не знаю, чего именно. — Брэдли отвечал таким безучастным, отсутствующим тоном, словно разговаривал сам с собой, что Райдергуду показалось в высшей степени странным.
   — Вы не любите этого Рэйберна, — сказал Брэдли, произнося это имя как-то неохотно, словно по принуждению.
   — Да, не люблю.
   — Я тоже.
   Райдергуд кивнул и спросил:
   — Так разве за это?
   — Столько же за это, сколько за другое. Тут нужно как следует договориться, раз одна мысль нейдет из головы и занимает все внимание.
   — Вам-то она не на пользу, — резко возразил мистер Райдергуд. — Нет! Не на пользу, Третий Хозяин, и нечего делать вид, будто это не так. Я говорю, она вам душу разъедает. Разъедает душу, ржавеет в вас, отравляет вас.
   — Если даже отравляет, разве для этого нет причины? — дрожащими губами выговорил Брэдли.
   — Причин довольно, держу пари на фунт стерлингов! — воскликнул мистер Райдергуд.
   — Не сами ли вы заявили, что этот человек без конца оскорблял вас, обижал вас, клеветал на вас, и все в этом роде? И со мной он проделал то же самое. С головы до пят он весь состоит из ядовитых оскорблений и обид. Неужели вы до того глупы, что надеетесь неизвестно на кого и не знаете, что и он и Тот Другой с презрением посмотрят на вашу просьбу и раскурят ею свои сигары?
   — Не удивлюсь, ей-богу, если они так и сделают, — сказал Райдергуд, начиная злиться.
   — «Если» сделают! Непременно! Позвольте мне задать вам один вопрос. Я знаю не только ваше имя, но и кое-что другое о вас; мне известно кое-что и про старика Хэксема. Когда вы в последний раз видели его дочь?
   — Когда я в последний раз видел его дочь, Третий Хозяин? — повторил Райдергуд, делая вид, будто он плохо понимает, о чем его спрашивают.
   — Да. Не говорили с ней, а видели ее — где-нибудь?
   Плут понял, в чем дело, хотя ключ к пониманию он ухватил очень неуклюжей рукой. В замешательстве глядя на взволнованное лицо учителя и словно решая в уме какую-то задачу, он ответил с запинкой:
   — Я ее не видел… ни разу, с того дня, как старик помер.
   — Вы ее хорошо знаете с виду?
   — Еще бы я не знал! Как никто другой.
   — И его также хорошо знаете?
   — Кого это его? — спросил Райдергуд, снимая шапку, потирая лоб и тупо глядя на учителя.
   — К черту имя! Неужели вам так приятно его слышать?
   — О! Его! — сказал Райдергуд, который нарочно загнал учителя в этот угол, чтобы как следует разглядеть его искаженное лицо. — Его-то я узнаю из тысячи.
   — Вы когда-нибудь… — Брэдли старался говорить спокойно, но что бы он ни делал со своим голосом, лицо не слушалось его, — вы когда-нибудь видели их вместе?
   (Теперь Плут ухватился за ключ обеими руками.)
   — Я видел их вместе, Третий Хозяин, в тот день, когда Старика вытащили из воды.
   Брэдли мог скрыть все что угодно от зорких глаз целого отряда сыщиков, но ему было не скрыть от глаз невежественного Райдергуда тот вопрос, который он затаил в своей груди.
   «Спросишь напрямик, коли захочешь получить ответ, — упрямо повторял про себя Райдергуд. — А напрашиваться я и не подумаю».
   — Он с ней был дерзок? — спросил Брэдли после некоторой борьбы. — Или притворялся, что жалеет ее?
   — Он прикидывался, будто бы уж так ее жалеет, — сказал Райдергуд. — Ну, ей-богу! Вот теперь, как подумаю…
   Он сорвался и сделал промах самым естественным образом. Брэдли взглянул на него, дожидаясь объяснения.
   — Вот теперь, как подумаю, — уклончиво начал мистер Райдергуд, ибо на язык у него вместо этих слов просились другие: «Вот теперь, когда вижу, что ты так ревнуешь», — может, он из-за того и записал меня неправильно, что влюбился в нее!
   Такое подозрение или видимость его (ибо на самом деле учитель не питал таких подозрений) было низостью, уже переходящей ту черту, на которой стоял учитель. До низости общения с типом, который хотел замарать и ее и брата этим позорным пятном, он уже дошел. Еще шаг — и он перейдет черту. Ничего не отвечая, он брел дальше, понурив голову.
   Чего он мог добиться этим знакомством, он и сам не понимал, так туго ворочались его спутанные мысли. Этот человек имел зуб против того, кого он ненавидел, — уже много, хотя и меньше, нежели он предполагал, ибо в этом человеке не было той смертельной злобы, какая кипела в его собственной груди. Этот человек знал Лиззи и мог, по счастливой случайности, увидеть ее или услышать о ней — уже нечто — одной парой глаз и ушей больше на счету. Этот человек был дурной человек и явно желал продаться ему. Да, это уже нечто, так как хуже его, Брэдли, личных целей ничего быть не могло, и он как будто чувствовал себя сильнее, опираясь на такого помощника, хотя, быть может, к его помощи и не придется прибегнуть.
   Вдруг он остановился и напрямик спросил Райдергуда, знает ли он, где находится Лиззи? Ясно, он этого не знал. Он спросил Райдергуда, согласен ли тот, если получит какие-либо сведения о ней, или о том, что Рэйберн ищет ее, или сообщается с ней, передавать их за плату? Разумеется, Райдергуд был согласен. Он был «против них обоих», — сказал он, выругавшись, а почему? Потому что оба они мешали ему добывать хлеб в поте лица.
   — В таком случае, мы скоро увидимся, — сказал Брэдли, поговорив еще немного на эту тему. — Вот и дорога, ведущая за город, а вот и рассвет. И то и другое застало меня врасплох.
   — А ведь я не знаю, где вас искать, Третий Хозяин, — запротестовал Райдергуд.
   — Это не имеет значения. Я знаю, где вас искать, и приду к вам на шлюз.
   — Какое ж это знакомство всухую, Третий Хозяин, — опять запротестовал мистер Райдергуд, — удачи не будет. Давайте смочим его глоточком рома с молоком, Третий Хозяин.
   Брэдли согласился и зашел вместе с ним в распивочную, где стоял тяжелый запах прелого сена и гнилой соломы и где утешались, каждый на свой лад, ночные извозчики, батраки с ферм, завсегдатаи пивных и прочие ночные птицы, уже летевшие домой, на насест, и где ни одна из этих ночных птиц, витавших около залитой пивом стойки, не ошиблась и сразу признала в истерзанной страстями ночной птице, невзирая на ее скромное оперение, самую худшую из ночных птиц.
   Прилив симпатии к полупьяному возчику, с которым ему было по пути, привел к тому, что мистер Райдергуд взгромоздился на кучу пустых корзин и продолжал свой путь на подводе лежа, подсунув под голову узелок. Брэдли пустился в обратную дорогу и, незаметно пробираясь малолюдными улицами, дошел до школы и до дома. Взошло солнце и застало его умытым и причесанным, аккуратно одетым в приличный черный сюртук и жилет, с приличным черным галстуком, в приличных панталонах цвета перца с солью, с приличными серебряными часами в кармашке и волосяной цепочкой на шее: школьный охотник в полном охотничьем снаряжении, окруженный своей лающей и тявкающей сворой.
   Однако и в самом деле прошлой ночью злые духи гораздо сильнее околдовали его, чем тех несчастных, которые в печальном прошлом под влиянием пытки и страха обвиняли себя в самых невозможных грехах. Он был измучен, истерзан, весь в поту. Если бы вместо мирных текстов из писания на стене появился протокол ночной охоты, то самые лучшие и способные из учеников сбежали бы от своего учителя.

Глава XII,
предвещающая недоброе

   Поднялось солнце, залив светом весь Лондон, и в своем великолепном беспристрастии снизошло даже до того, что заиграло радужными искорками в бакенбардах мистера Альфреда Лэмла, сидевшего за завтраком. Мистер Лэмл, видимо, нуждался в освещении извне: на душе у него, судя по весьма хмурому выражению лица, было довольно мрачно.
   Миссис Лэмл сидела за столом напротив своего повелителя. Счастливая чета мошенников, связанная прочными узами взаимного обмана, молчала, недовольно уставясь на скатерть. Все выглядело так мрачно в этой столовой, хотя она и выходила на солнечную сторону Сэквил-стрит, что многие из семейных поставщиков, заглянув глазком в щель ставня, сразу поняли бы намек и сочли бы своим долгом прислать счет и настаивать на уплате.
   Впрочем, большинство семейных поставщиков давно уже прислало счета, не дожидаясь намека.
   — Мне кажется, — сказала миссис Лэмл, — что вы сидите без денег с тех самых пор, как мы поженились.
   — Может, так оно и есть, как вам кажется, — отвечал мистер Лэмл. — Это не имеет значения.
   Составляло ли это особенность супругов Лэмл или так бывает и у других любящих пар? В своих супружеских диалогах они никогда не обращались друг к другу, но всегда к какому-то незримому призраку, очевидно находившемуся как раз на полдороге между ними. Быть может, в таких семейных обстоятельствах злой дух выходит из шкафа и присутствует при разговоре?
   — Я не видела никаких денег в этом доме, кроме моей собственной ренты, — сказала миссис Лэмл, обращаясь к злому духу. — Могу хоть присягнуть.
   — Не стоит трудиться, — ответил мистер Лэмл, обращаясь к злому духу, — повторяю, это опять-таки не имеет значения. Вам никогда еще не приходилось расходовать свою ренту с такой пользой.
   — С пользой? В чем же эта польза? — спросила миссис Лэмл.
   — В кредите, в широком образе жизни, — сказал мистер Лэмл.
   Быть может, злой дух презрительно засмеялся, выслушав этот вопрос и этот ответ; но что засмеялась миссис Лэмл и мистер Лэмл засмеялся тоже, в этом нет сомнения.
   — А что же будет дальше? — спросила миссис Лэмл, обращаясь к злому духу.
   — Дальше будет крах, — ответил мистер Лэмл по тому же адресу. Миссис Лэмл пренебрежительно взглянула на злого духа, не обращая никакого внимания на мистера Лэмла, и опустила глаза, после чего мистер Лэмл проделал то же самое и тоже опустил глаза. Тут вошла служанка с поджаренным хлебом, и злой дух снова убрался в шкаф и притаился там.
   — Софрония, — начал мистер Лэмл, когда служанка вышла. И повторил гораздо громче: — Софрония!
   — Да?
   — Выслушайте меня внимательно, прошу вас. — Он строго посмотрел на нее, но она не проявила должного внимания, а потом продолжал: — Мне нужно посоветоваться с вами. Бросьте, бросьте, тут не до шуток. Вы знаете наш договор. Мы должны вместе работать в наших общих интересах, а вы на эти дела такая же ловкая, как я сам. Иначе мы не были бы вместе. Что предпринять? Нас загнали в угол. Что же нам делать?
   — А разве у вас нет наготове плана, который можно было бы пустить в ход?
   Мистер Лэмл запустил пальцы в бакенбарды в поисках мыслей и, не найдя ничего, ответил:
   — Нет. Нам, как авантюристам, приходится вести азартную игру в надежде на крупный выигрыш, а последнее время нам что-то не везет.
   Миссис Лэмл начала было:
   — А разве у вас нечего… — но он прервал ее:
   — У нас, Софрония. У нас, у нас.
   — Разве у нас нечего продать?
   — Черта с два. Я выдал одному еврею закладную на эту мебель, и он не сегодня-завтра может ее забрать. Думаю, что он забрал бы ее давным-давно, если бы не Фледжби.
   — А при чем тут Фледжби?
   — Знает его. Предостерегал меня еще до того, как я попал к нему в лапы. Просил еврея за кого-то и ничего не мог сделать.
   — Вы хотите сказать, что Фледжби хлопотал за вас?
   — За нас, Софрония. За нас, за нас.
   — Хорошо, за нас?
   — Я хочу сказать, что еврей до сих пор не трогал нас и что Фледжби уверяет, будто бы он его уговорил.
   — Вы верите Фледжби?
   — Софрония, я никогда никому не верю. Не верю с тех пор, милая моя, как поверил вам. Но похоже, что это так.
   Намекнув задним числом на ее мятежные речи, адресованные злому духу, мистер Лэмл встал из-за стола — быть может, для того, чтобы скрыть улыбку и одно-два белых пятна на носу, — прошелся по ковру и остановился перед камином.
   — Если б нам удалось тогда окрутить этого скота с Джорджианой… да что толку: снявши голову, по волосам не плачут.
   Сказав это, Лэмл подобрал полы халата и, повернувшись спиною к огню, посмотрел на жену, а она побледнела и опустила глаза. Она спешила оправдаться перед ним, чувствуя за собой вину и, быть может, грозящую ей опасность, — она боялась его, боялась его руки и даже ноги, хотя он никогда и пальцем ее не тронул.
   — А если б нам удалось занять деньги, Альфред?
   — Выклянчить, занять или украсть. Для нас это все равно, Софрония, — перебил ее муж.
   — Тогда мы смогли бы перебиться?
   — Без сомнения. Я бы предложил другую, не менее оригинальную и бесспорную формулу, Софрония: дважды два — четыре.
   Однако, заметив, что она обдумывает что-то, он снова подобрал полы халата одной рукой и, забрав пышные бакенбарды в другую руку, умолк, не сводя с нее глаз.
   — В такую трудную минуту, Альфред, вполне естественно подумать о самых богатых и самых простодушных людях, какие нам знакомы, — сказала она, не без робости заглядывая ему в лицо.
   — Совершенно верно, Софрония.
   — О Боффинах.
   — Вот именно, Софрония.
   — Разве нельзя чего-нибудь от них добиться?
   — Чего же можно от них добиться, Софрония?
   Она снова задумалась, а он, как и раньше, глядел на нее, не сводя глаз-
   — Конечно, я много раз думал о Боффинах, Софрония, — начал он после ни к чему не приведшего молчания, — но не нашел никакого выхода. Их очень зорко стерегут. Этот чертов секретарь стоит между ними и… и другими порядочными людьми.
   — А нельзя ли от него отделаться? — спросила она, несколько оживляясь после нового раздумья.
   — Что же, подумайте, Софрония, — снисходительно заметил ее осторожный супруг.
   — Если бы можно было устранить его, изобразив это в виде услуги мистеру Боффину?
   — Не торопитесь, подумайте, Софрония.
   — Мы заметили, Альфред, что за последнее время старик стал очень подозрителен и недоверчив.
   — И скуп тоже, милая моя, а это нам не сулит ничего хорошего. И все-таки не спешите, Софрония, подумайте.
   Подумав, она продолжала:
   — Предположим, что мы будем играть на той струнке, которую в нем подметили. Предположим, моя совесть…
   — А мы знаем, какова эта совесть, душа моя. Итак?
   — Предположим, совесть не позволяет мне молчать о том, что эта девчонка-выскочка рассказала мне о предложении секретаря. Предположим, совесть заставляет меня передать все это мистеру Боффину.
   — Пожалуй, мне это нравится, — сказал Лэмл.
   — Предположим, я сумею внушить мистеру Боффину, что моя тонкая чувствительность и мое благородство…
   — Очень хорошо сказано, Софрония.
   — Внушить мистеру Боффину, что наша тонкая чувствительность и наше благородство, — повторила она с горечью, — не позволяют нам молчать о таком корыстном и подлом умысле секретаря, о том, что он преступно обманывает доверие своего хозяина. Предположим, я поделилась своими добродетельными сомнениями с моим образцовым супругом и он, по свойственной ему честности, сказал: «Софрония, вы должны немедленно открыть глаза мистеру Боффину».