Страница:
— Вы к кому? — строго спросила ее леди.
— Наверх, к мистеру Фледжби.
— Сейчас к нему нельзя. У него в гостях один джентльмен. Я дожидаюсь этого джентльмена. Он скоро кончит свои дела с мистером Фледжби, и тогда вы можете подняться. А пока джентльмен не вышел, вам придется подождать здесь.
Из предосторожности леди загородила собой лестницу, видимо намереваясь силой помешать швее, если та вздумает ослушаться. И так как при ее дородности ей ничего не стоило бы сделать это, швея осталась на месте.
— К чему вы прислушиваетесь? — спросила леди.
— Я не прислушиваюсь, — ответила швея.
— Разве что-нибудь слышно? — опять спросила леди, изменив форму вопроса.
— Фыркает кто-то? — сказала швея, с недоумением глядя на нее.
— Может быть, мистер Фледжби принимает душ? — улыбаясь, сказала леди.
— И еще будто выбивают ковер.
— Наверно, это ковер мистера Фледжби, — ответила улыбающаяся леди.
Мисс Рен понимала толк в улыбках, так как ей приходилось часто видеть их на лицах своих молоденьких Заказчиц, хоть и в миниатюре. Но такую, какой улыбалась леди, стоявшая у лестницы, она видела впервые в жизни. Когда леди улыбалась, ноздри у нее раздувались и вздрагивали, а брови и губы, наоборот, морщились. В этой улыбке чувствовалась радость, но настолько свирепая, что мисс Рен подумала: «Чем так улыбаться, лучше вовсе не радоваться».
— Ну! — сказала леди, пристально глядя на нее. — А теперь?
— Может, там что-нибудь случилось? — воскликнула швея.
— Где? — осведомилась леди.
— Я не знаю где, — ответила мисс Рен, озираясь по сторонам. — Но я никогда не слышала таких странных звуков. Как, по-вашему, звать на помощь?
— По-моему, не звать, — сказала леди, многозначительно сдвинув брови, и подступила еще ближе к мисс Рен.
Почувствовав намек в этих словах, швея сразу же отказалась от своего намерения и уставилась в упор на леди, так же, как и та на нее. Странные звуки по-прежнему доносились сверху, и леди тоже прислушивалась к ним, но с полным спокойствием, без тени изумления.
Вскоре где-то хлопнула дверь — одна, другая, и вслед затем по лестнице, весь взмыленный, еле переводя дух, сбежал джентльмен с бакенбардами.
— Все сделано, Альфред? — спросила его леди.
— Сделано, и весьма основательно, — ответил джентльмен, принимая от нее шляпу.
— Теперь можете подняться к мистеру Фледжби, — сказала леди и с надменным видом зашагала прочь.
— И можете захватить с собой вот эти три палочки, — вежливо добавил джентльмен. — Кроме того, будьте добры передать ему, что их посылает мистер Альфред Лэмл вместе со своим прощальным приветом перед отъездом из Англии. Мистер Альфред Лэмл. Попрошу вас запомнить.
Три расщепленных на концах палочки оказались частями сломанной трости, весьма увесистой и гибкой. Еще ничего не понимая, мисс Дженни взяла их, джентльмен повторил, осклабившись: «Будьте так добры — от мистера Альфреда Лэмла. С прощальным приветом, перед отъездом из Англии», — подхватил леди под руку и не спеша зашагал с ней по тротуару, а мисс Дженни, опираясь на свой костыль, стала подниматься на второй этаж.
— Лэмл, Лэмл, Лэмл, — твердила она, с трудом одолевая ступеньку за ступенькой. — Где я слышала это имя? Лэмл, Лэмл? А, знаю! На Сент-Мэри-Экс!
Смышленые глазки кукольной швеи так и сверкнули при этом важном открытии, когда она позвонила к Фледжби. Ответа на ее звонок не последовало, хотя из-за двери по-прежнему неслись все те же в высшей степени загадочные звуки — не то чиханье, не то фырканье.
— Господи помилуй! У Щелочек удушье! — воскликнула мисс Дженни.
Дернув колокольчик еще раз и снова не получив никакого ответа, она толкнулась в наружную дверь, которая тут же и приотворилась. Она распахнула ее и, никого не видя в тамбуре, а только слыша все то же фырканье, решила отворить внутреннюю дверь. И тогда глазам ее предстало ошеломляющее зрелище: мистер Фледжби в нижней рубашке, в турецких шальварах и феске катался по ковру, отфыркиваясь что было сил.
— О господи! — сдавленным голосом крикнул он. — О боже! Держи вора! Дышать нечем! Пожар! О боже! Дайте воды! Воды дайте! Затворите дверь! Убивают! Боже мой, боже! — и пошел опять кататься и фыркать пуще прежнего.
Бросившись в соседнюю комнату, мисс Дженни принесла оттуда стакан воды, подала его Фледжби, и он, кашляя, отфыркиваясь, хрипя, сделал один глоток, после чего в изнеможении припал головой к ее плечу!
— О господи! — простонал он и забился точно в припадке. — Соль с нюхательным табаком… Нос, рот, горло — все забито! Уф! Ой, ой! Кха-кха-кха! — Тут несчастный так закудахтал и так выпучил глаза, будто к нему вдруг прицепились все те смертельные недуги, от которых гибнут куры. — О господи! На мне живого места нет! — завопил Фледжби, повалившись навзничь и дрыгая ногами, что заставило швею отступить к стене. — Ой, больно! Примочку к спине, к рукам, к ногам! Уф! Опять в горле першит, не могу откашляться! Кха-кха! Ой-ой-ой, больно! — Мистер Фледжби вскинулся всем телом, упал навзничь и давай опять кататься по ковру.
Кукольная швея наблюдала за всем этим издали, но когда Фледжби откатился в дальний угол и задрал кверху ноги в турецких шлепанцах, она решила прежде всего избавить страдальца от соли и нюхательного табаку и, подав ему воды, хлопнула его по спине. Однако это последнее средство, видимо, не увенчалось успехом, так как мистер Фледжби взвизгнул и закричал во весь голос:
— Силы небесные! Тише! У меня вся спина исполосована!
Тем не менее кашель и кудахтанье мало-помалу прекратились, если не считать двух-трех легких приступов, и когда мисс Дженни подставила ему кресло, он повалился в него, являя собой весьма печальное зрелище: глаза красные, слезящиеся, нос и губы вспухшие, щеки и лоб все в багровых ссадинах.
— Что это вам вздумалось нанюхаться табаку с солью, молодой человек? — осведомилась мисс Дженни.
— Ничего я не нанюхался, — последовал унылый ответ. — Мне набили полон рот этой дряни.
— Кто набил? — спросила мисс Дженни.
— Он, — ответил Фледжби. — Убийца. Лэмл. И в рот и в нос… Ой-ой-ой! А-а-а! Уф!.. Чтобы я не мог кричать, а потом накинулся на меня.
— Вот с этим? — спросила мисс Дженни, показывая; ему обломки трости.
— Да, с этой самой штукой, — сказал Фледжби, сразу узнав оружие Лэмла. — Он сломал ее о мою спину. Ой, больно! Но как она к вам-то попала?
— Когда он сбежал по лестнице к той леди, которая стояла внизу с его шляпой… — начала мисс Дженни.
— О-о! — простонал мистер Фледжби, извиваясь всем телом. — Она держала его шляпу? Ну конечно! Как это я сразу не догадался, что без нее тут не обошлось!
— Он сбежал по лестнице к той леди, которая не пустила меня наверх, и велел мне отнести вам вот эти обломки и сказал: «От мистера Альфреда Лэмла вместе с прощальным приветом перед отъездом из Англии». — Мисс Дженни передала поручение с таким удовольствием и так язвительно вскинула на мистера Фледжби глаза и вздернула подбородок, что это могло бы только усилить его муки; но он, к счастью, ничего не заметил, так как держался обеими руками за голову и кряхтел от боли.
— Сбегать за полисменом? — спросила мисс Дженни, метнувшись к двери.
— Стойте! Не надо, — крикнул Фледжби. — Пожалуйста, не надо. Зачем поднимать шум? Будьте любезны, заприте дверь. Ой, больно!
В доказательство того, до какой степени ему больно, мистер Фледжби вывалился из кресла и прокатился по всему ковру.
— Теперь, когда дверь заперта… — мистер Фледжби с трудом принял сидячее положение; феска у него съехала на ухо, полосы на лице побагровели еще больше, — …будьте так добры, посмотрите, что у меня там на спине и на плечах. Наверно, живого места нет. Ведь я даже не успел надеть халат, когда этот мерзавец ворвался в комнату. Разрежьте рубашку у ворота. Ножницы вон там, на столе. О-о! — взвыл он, снова хватаясь руками за голову. — Ой, больно!
— Вот здесь? — спросила мисс Дженни, дотрагиваясь ему до спины.
— Да-да! — простонал Фледжби, раскачиваясь всем телом взад и вперед. — И здесь, и тут, и везде!
Не теряя ни минуты, маленькая швея разрезала рубашку на мистере Фледжби и обнажила результаты самой безжалостной порки, какую он когда-либо заслужил.
— Не удивительно, что вам больно, молодой человек! — воскликнула мисс Дженни и, злорадно потерев руки у него за спиной, наставила ему сзади рожки.
— Может, уксусные примочки сделать? — спросил страдалец, не переставая раскачиваться. — Как вы думаете, уксусные примочки помогают в таких случаях?
— Да, — с беззвучным смешком ответила мисс Дженни. — В таких случаях лучше всего протравить уксусом.
Мистер Фледжби чуть не испустил дух от слова «протравить» и громко застонал.
— Кухня тут же, на втором этаже. Вощанку найдете в шкафу, а бутылка с уксусом на полке. Смилуйтесь, сделайте пластырей сколько нужно, приложите к ранам. И чем скорее, тем лучше.
— Раз, два… гм!.. пять, шесть. Шесть штук понадобится, не меньше.
— Шесть? — весь корчась, простонал мистер Фледжби. — А мне кажется, и шестидесяти будет мало, так у меня все зудит.
Мисс Дженни удалилась на кухню с ножницами в руках, нашла там уксус, нашла вощанку, со знанием дела нарезала ее на шесть больших кусков и смочила каждый уксусом. Когда пластыри, готовые, лежали на столе и она уже хотела собрать их, в голову ей вдруг пришла новая мысль.
— А что, — сказала мисс Дженни, беззвучно рассмеявшись, — что, если добавить сюда немножко перцу? Самую малость. По-моему, повадки и фокусы этого молодого человека заслуживают того, чтобы его друзья не поскупились на перец.
Несчастливая звезда мистера Фледжби указала мисс Дженни перечницу на очаге. Взобравшись на стул, она дотянулась до нее и старательно наперчила все шесть пластырей. Потом вернулась к мистеру Фледжби и прилепила их ему на спину и на плечи, заставляя его каждый раз громко выть от боли.
— Ну-с, вот, молодой человек, — сказала кукольная швея. — Надеюсь, вам сразу полегчало?
Увы! Вместо утвердительного ответа мистер Фледжби закричал:
— Ой, больно!
Мисс Дженни накинула ему на плечи турецкий халат, нахлобучила феску на глаза, будто потушив свечу колпачком, и подвела к кровати, куда он и взобрался со стенаниями.
— О нашем с вами дельце, молодой человек, мы сегодня говорить не будем, потому что я бегу — мне каждая минута дорога, — сказала мисс Дженни. — Ну, полегчало вам?
— Какое полегчало! — крикнул Фледжби. — О господи! Ой, больно!
Оглянувшись напоследок с порога, мисс Дженни увидела, что мистер Фледжби ныряет и резвится в постели, точно дельфин в своей родной стихии. Она притворила за собой дверь спальни и все прочие двери, спустилась вниз, вышла из Олбени на шумный перекресток, села в омнибус, идущий на Сент-Мэри-Экс, и всю дорогу разглядывала из окна нарядных дам на улицах. А те и не подозревали, что служат манекенами для наметки и примерки кукольных платьев.
Глава IX
— Наверх, к мистеру Фледжби.
— Сейчас к нему нельзя. У него в гостях один джентльмен. Я дожидаюсь этого джентльмена. Он скоро кончит свои дела с мистером Фледжби, и тогда вы можете подняться. А пока джентльмен не вышел, вам придется подождать здесь.
Из предосторожности леди загородила собой лестницу, видимо намереваясь силой помешать швее, если та вздумает ослушаться. И так как при ее дородности ей ничего не стоило бы сделать это, швея осталась на месте.
— К чему вы прислушиваетесь? — спросила леди.
— Я не прислушиваюсь, — ответила швея.
— Разве что-нибудь слышно? — опять спросила леди, изменив форму вопроса.
— Фыркает кто-то? — сказала швея, с недоумением глядя на нее.
— Может быть, мистер Фледжби принимает душ? — улыбаясь, сказала леди.
— И еще будто выбивают ковер.
— Наверно, это ковер мистера Фледжби, — ответила улыбающаяся леди.
Мисс Рен понимала толк в улыбках, так как ей приходилось часто видеть их на лицах своих молоденьких Заказчиц, хоть и в миниатюре. Но такую, какой улыбалась леди, стоявшая у лестницы, она видела впервые в жизни. Когда леди улыбалась, ноздри у нее раздувались и вздрагивали, а брови и губы, наоборот, морщились. В этой улыбке чувствовалась радость, но настолько свирепая, что мисс Рен подумала: «Чем так улыбаться, лучше вовсе не радоваться».
— Ну! — сказала леди, пристально глядя на нее. — А теперь?
— Может, там что-нибудь случилось? — воскликнула швея.
— Где? — осведомилась леди.
— Я не знаю где, — ответила мисс Рен, озираясь по сторонам. — Но я никогда не слышала таких странных звуков. Как, по-вашему, звать на помощь?
— По-моему, не звать, — сказала леди, многозначительно сдвинув брови, и подступила еще ближе к мисс Рен.
Почувствовав намек в этих словах, швея сразу же отказалась от своего намерения и уставилась в упор на леди, так же, как и та на нее. Странные звуки по-прежнему доносились сверху, и леди тоже прислушивалась к ним, но с полным спокойствием, без тени изумления.
Вскоре где-то хлопнула дверь — одна, другая, и вслед затем по лестнице, весь взмыленный, еле переводя дух, сбежал джентльмен с бакенбардами.
— Все сделано, Альфред? — спросила его леди.
— Сделано, и весьма основательно, — ответил джентльмен, принимая от нее шляпу.
— Теперь можете подняться к мистеру Фледжби, — сказала леди и с надменным видом зашагала прочь.
— И можете захватить с собой вот эти три палочки, — вежливо добавил джентльмен. — Кроме того, будьте добры передать ему, что их посылает мистер Альфред Лэмл вместе со своим прощальным приветом перед отъездом из Англии. Мистер Альфред Лэмл. Попрошу вас запомнить.
Три расщепленных на концах палочки оказались частями сломанной трости, весьма увесистой и гибкой. Еще ничего не понимая, мисс Дженни взяла их, джентльмен повторил, осклабившись: «Будьте так добры — от мистера Альфреда Лэмла. С прощальным приветом, перед отъездом из Англии», — подхватил леди под руку и не спеша зашагал с ней по тротуару, а мисс Дженни, опираясь на свой костыль, стала подниматься на второй этаж.
— Лэмл, Лэмл, Лэмл, — твердила она, с трудом одолевая ступеньку за ступенькой. — Где я слышала это имя? Лэмл, Лэмл? А, знаю! На Сент-Мэри-Экс!
Смышленые глазки кукольной швеи так и сверкнули при этом важном открытии, когда она позвонила к Фледжби. Ответа на ее звонок не последовало, хотя из-за двери по-прежнему неслись все те же в высшей степени загадочные звуки — не то чиханье, не то фырканье.
— Господи помилуй! У Щелочек удушье! — воскликнула мисс Дженни.
Дернув колокольчик еще раз и снова не получив никакого ответа, она толкнулась в наружную дверь, которая тут же и приотворилась. Она распахнула ее и, никого не видя в тамбуре, а только слыша все то же фырканье, решила отворить внутреннюю дверь. И тогда глазам ее предстало ошеломляющее зрелище: мистер Фледжби в нижней рубашке, в турецких шальварах и феске катался по ковру, отфыркиваясь что было сил.
— О господи! — сдавленным голосом крикнул он. — О боже! Держи вора! Дышать нечем! Пожар! О боже! Дайте воды! Воды дайте! Затворите дверь! Убивают! Боже мой, боже! — и пошел опять кататься и фыркать пуще прежнего.
Бросившись в соседнюю комнату, мисс Дженни принесла оттуда стакан воды, подала его Фледжби, и он, кашляя, отфыркиваясь, хрипя, сделал один глоток, после чего в изнеможении припал головой к ее плечу!
— О господи! — простонал он и забился точно в припадке. — Соль с нюхательным табаком… Нос, рот, горло — все забито! Уф! Ой, ой! Кха-кха-кха! — Тут несчастный так закудахтал и так выпучил глаза, будто к нему вдруг прицепились все те смертельные недуги, от которых гибнут куры. — О господи! На мне живого места нет! — завопил Фледжби, повалившись навзничь и дрыгая ногами, что заставило швею отступить к стене. — Ой, больно! Примочку к спине, к рукам, к ногам! Уф! Опять в горле першит, не могу откашляться! Кха-кха! Ой-ой-ой, больно! — Мистер Фледжби вскинулся всем телом, упал навзничь и давай опять кататься по ковру.
Кукольная швея наблюдала за всем этим издали, но когда Фледжби откатился в дальний угол и задрал кверху ноги в турецких шлепанцах, она решила прежде всего избавить страдальца от соли и нюхательного табаку и, подав ему воды, хлопнула его по спине. Однако это последнее средство, видимо, не увенчалось успехом, так как мистер Фледжби взвизгнул и закричал во весь голос:
— Силы небесные! Тише! У меня вся спина исполосована!
Тем не менее кашель и кудахтанье мало-помалу прекратились, если не считать двух-трех легких приступов, и когда мисс Дженни подставила ему кресло, он повалился в него, являя собой весьма печальное зрелище: глаза красные, слезящиеся, нос и губы вспухшие, щеки и лоб все в багровых ссадинах.
— Что это вам вздумалось нанюхаться табаку с солью, молодой человек? — осведомилась мисс Дженни.
— Ничего я не нанюхался, — последовал унылый ответ. — Мне набили полон рот этой дряни.
— Кто набил? — спросила мисс Дженни.
— Он, — ответил Фледжби. — Убийца. Лэмл. И в рот и в нос… Ой-ой-ой! А-а-а! Уф!.. Чтобы я не мог кричать, а потом накинулся на меня.
— Вот с этим? — спросила мисс Дженни, показывая; ему обломки трости.
— Да, с этой самой штукой, — сказал Фледжби, сразу узнав оружие Лэмла. — Он сломал ее о мою спину. Ой, больно! Но как она к вам-то попала?
— Когда он сбежал по лестнице к той леди, которая стояла внизу с его шляпой… — начала мисс Дженни.
— О-о! — простонал мистер Фледжби, извиваясь всем телом. — Она держала его шляпу? Ну конечно! Как это я сразу не догадался, что без нее тут не обошлось!
— Он сбежал по лестнице к той леди, которая не пустила меня наверх, и велел мне отнести вам вот эти обломки и сказал: «От мистера Альфреда Лэмла вместе с прощальным приветом перед отъездом из Англии». — Мисс Дженни передала поручение с таким удовольствием и так язвительно вскинула на мистера Фледжби глаза и вздернула подбородок, что это могло бы только усилить его муки; но он, к счастью, ничего не заметил, так как держался обеими руками за голову и кряхтел от боли.
— Сбегать за полисменом? — спросила мисс Дженни, метнувшись к двери.
— Стойте! Не надо, — крикнул Фледжби. — Пожалуйста, не надо. Зачем поднимать шум? Будьте любезны, заприте дверь. Ой, больно!
В доказательство того, до какой степени ему больно, мистер Фледжби вывалился из кресла и прокатился по всему ковру.
— Теперь, когда дверь заперта… — мистер Фледжби с трудом принял сидячее положение; феска у него съехала на ухо, полосы на лице побагровели еще больше, — …будьте так добры, посмотрите, что у меня там на спине и на плечах. Наверно, живого места нет. Ведь я даже не успел надеть халат, когда этот мерзавец ворвался в комнату. Разрежьте рубашку у ворота. Ножницы вон там, на столе. О-о! — взвыл он, снова хватаясь руками за голову. — Ой, больно!
— Вот здесь? — спросила мисс Дженни, дотрагиваясь ему до спины.
— Да-да! — простонал Фледжби, раскачиваясь всем телом взад и вперед. — И здесь, и тут, и везде!
Не теряя ни минуты, маленькая швея разрезала рубашку на мистере Фледжби и обнажила результаты самой безжалостной порки, какую он когда-либо заслужил.
— Не удивительно, что вам больно, молодой человек! — воскликнула мисс Дженни и, злорадно потерев руки у него за спиной, наставила ему сзади рожки.
— Может, уксусные примочки сделать? — спросил страдалец, не переставая раскачиваться. — Как вы думаете, уксусные примочки помогают в таких случаях?
— Да, — с беззвучным смешком ответила мисс Дженни. — В таких случаях лучше всего протравить уксусом.
Мистер Фледжби чуть не испустил дух от слова «протравить» и громко застонал.
— Кухня тут же, на втором этаже. Вощанку найдете в шкафу, а бутылка с уксусом на полке. Смилуйтесь, сделайте пластырей сколько нужно, приложите к ранам. И чем скорее, тем лучше.
— Раз, два… гм!.. пять, шесть. Шесть штук понадобится, не меньше.
— Шесть? — весь корчась, простонал мистер Фледжби. — А мне кажется, и шестидесяти будет мало, так у меня все зудит.
Мисс Дженни удалилась на кухню с ножницами в руках, нашла там уксус, нашла вощанку, со знанием дела нарезала ее на шесть больших кусков и смочила каждый уксусом. Когда пластыри, готовые, лежали на столе и она уже хотела собрать их, в голову ей вдруг пришла новая мысль.
— А что, — сказала мисс Дженни, беззвучно рассмеявшись, — что, если добавить сюда немножко перцу? Самую малость. По-моему, повадки и фокусы этого молодого человека заслуживают того, чтобы его друзья не поскупились на перец.
Несчастливая звезда мистера Фледжби указала мисс Дженни перечницу на очаге. Взобравшись на стул, она дотянулась до нее и старательно наперчила все шесть пластырей. Потом вернулась к мистеру Фледжби и прилепила их ему на спину и на плечи, заставляя его каждый раз громко выть от боли.
— Ну-с, вот, молодой человек, — сказала кукольная швея. — Надеюсь, вам сразу полегчало?
Увы! Вместо утвердительного ответа мистер Фледжби закричал:
— Ой, больно!
Мисс Дженни накинула ему на плечи турецкий халат, нахлобучила феску на глаза, будто потушив свечу колпачком, и подвела к кровати, куда он и взобрался со стенаниями.
— О нашем с вами дельце, молодой человек, мы сегодня говорить не будем, потому что я бегу — мне каждая минута дорога, — сказала мисс Дженни. — Ну, полегчало вам?
— Какое полегчало! — крикнул Фледжби. — О господи! Ой, больно!
Оглянувшись напоследок с порога, мисс Дженни увидела, что мистер Фледжби ныряет и резвится в постели, точно дельфин в своей родной стихии. Она притворила за собой дверь спальни и все прочие двери, спустилась вниз, вышла из Олбени на шумный перекресток, села в омнибус, идущий на Сент-Мэри-Экс, и всю дорогу разглядывала из окна нарядных дам на улицах. А те и не подозревали, что служат манекенами для наметки и примерки кукольных платьев.
Глава IX
Два вакантных места
Выйдя из омнибуса на углу Сент-Мэри-Экс и положившись далее на собственные ноги и костыль, кукольная швея зашагала к конторе «Пабси и Ко». Вот она — залитая солнцем и тихая снаружи, тихая и сумрачная внутри. Прижавшись к косяку входной двери, мисс Дженни увидела со своего наблюдательного поста Райю, который сидел в очках за столом и что-то писал.
— Бу-у! — крикнула она, высовывая голову из-за косяка. — Господин Волк дома?
Старик снял очки и плавным движением положил их на стол.
— Дженни? А я думал, ты от меня отреклась.
— Да, от коварного волка из лесной чащи я отреклась, — ответила она, — но моя крестная, кажется, вернулась домой? Впрочем, это еще надо проверить, ведь она часто меняется обличьем с волком. И поэтому мне хочется задать вам один-два вопроса, установить раз и навсегда, кто же вы на самом-то деле — крестная или волк? Можно?
— Можно, Дженни, можно. — Но Райя посмотрел на дверь, видимо опасаясь неурочного появления своего патрона.
— Если вы боитесь лисы, — сказала мисс Дженни, — то на ближайшие дни отложите всякое попечение об этом звере. Он не скоро вылезет на свет божий.
— Как это понимать, дитя мое?
— Сейчас объясню, крестная, — ответила мисс Рен, садясь рядом со старым евреем. — Лиса получила хорошую взбучку, и каждая косточка у нее так болит, ноет и мозжит, как не болела, не ныла и не мозжила ни у одной лисы в мире. — И тут мисс Дженни поведала, что случилось в Олбени, правда умолчав о перце.
— А теперь, крестная, — продолжала она, — мне очень хочется разузнать, что тут у вас делалось с тех пор, как я убежала от волка. Потому что в моей черепушке катается одна догадка величиной с маленький камушек. Ну-с, во-первых: кто вы такой — сразу Пабси и Ко или кто-нибудь один из них?
Старик покачал головой.
— Во-вторых: Фледжби и есть Пабси и Ко?
Старик нехотя склонил голову.
— Моя догадка, — воскликнула мисс Рен, — стала величиной с апельсин! Но пока она не разрослась еще больше, добро пожаловать, моя милая крестная! Как я рада, что вы вернулись!
Сразу став серьезной, девочка обняла старика за шею и поцеловала его.
— Смиренно прошу у вас прощения, крестная. И очень жалею, что у нас так получилось. Напрасно я вам не верила. Но что я должна была думать, когда вы не сказали ни слова в свою защиту? Это меня никак не оправдывает, но что я должна была делать, когда вы слушали его и молчали, как убитый? Выглядело все это очень дурно, ведь правда?
— Дурно, Дженни, очень дурно, — взволнованно заговорил старик. — И вот как это отозвалось в моем сердце: я возненавидел самого себя. Возненавидел потому, что почувствовал, как ненавидишь меня ты и старичок должник. Но этого мало, и это еще не самое худшее. То, о чем я раздумывал тогда, сидя у себя в садике на крыше, касалось не только меня одного. Мне стало ясно, что я опозорил свою древнюю веру и свой древний народ. Я понял — понял впервые, что, безропотно подставляя шею под ярмо, я тем самым навязываю его и всем моим братьям. Ведь в христианских странах к евреям относятся не так, как к другим народам. Люди говорят: «Это плохой грек, но есть и хорошие греки. Это плохой турок, но есть и хорошие турки». А на евреев смотрят совсем по-иному. Плохих среди нас найти не трудно — среди какого народа их нет? Но христиане равняют самого плохого еврея с самым хорошим, самого презренного с самым достойным и говорят: «Все евреи одинаковы». То, что мне приходилось делать здесь, — я делал только из благодарности за прошлое, не гонясь за наживой, и будь я христианином, никто бы не пострадал от этого, кроме меня самого. Но я еврей, и мои поступки пятнают любого другого еврея — кем бы он ни был, в какой бы стране он ни жил. Это правда — жестокая правда. И надо, чтобы каждый из нас считался с ней. Но мне ли поучать других, когда я сам так поздно все понял!
Кукольная швея сидела, держа старика за руку и не сводя с него задумчивого взгляда.
— Вот о чем я размышлял в тот вечер у себя в садике на крыше. И, вспоминая раз за разом тяжелую сцену в конторе, я убеждался, что старичок джентльмен сразу поверил той выдумке только потому, что я еврей, и ты, дитя мое, сразу поверила той выдумке только потому, что я еврей, да и самая выдумка могла родиться в уме того, кто пустил ее в ход, только потому, что я еврей. Вот что значила для меня встреча с вами тремя, вот что я увидел с такой ясностью, будто мне показали все это в театре. И тогда в голове у меня промелькнула мысль: «Ты должен уйти отсюда». Но, милая моя Дженни, — спохватился Райя, — я же обещал ответить на твои вопросы, а сам не даю тебе сказать ни слова!
— Напротив, крестная! Моя догадка теперь величиной с тыкву, а они, знаете, какие большие бывают? Вы решили отказаться от своей должности? Вам осталось добавить только это? — допытывалась мисс Дженни, пристально глядя на него.
— Я написал письмо хозяину… Да. Примерно об этом.
— А что вам ответили Вопли-Сопли-Вздохи-Охи-и-Рубцы? — спросила мисс Реп, с наслаждением выговаривая этот почетный титул и вспоминая про перец.
— Он обязал меня прослужить еще несколько месяцев — это его право. Завтра срок истекает. А я решил объясниться с моей Золушкой, только когда он истечет — ни на день раньше.
— Моя догадка так разрослась, — воскликнула мисс Реп, сжимая виски руками, — что голова у меня того и гляди лопнет! Послушайте, крестная! Сейчас я вам все объясню. Щелочки (они же Вздохи-Охи-и-Рубцы) страшно на вас злы за то, что вы уходите. Щелочки прикидывают, как бы вам отомстить. Щелочки вспоминают про Лиззи. Щелочки говорят самим себе: «Надо разузнать, куда он спровадил эту девушку, и открыть тайну, которой он так дорожит». Может быть, Щелочки еще думают: «Да вдобавок и приволокнусь за ней». В этом я, правда, не уверена, но за все прочее ручаюсь головой. И вот, Щелочки приходят ко мне, а я иду к Щелочкам. Так все и было. И теперь, когда мы вывели его на чистую воду, — кукольная швея с такой силой затрясла кулачком перед глазами, что у нее все тело напряглось, — теперь я вижу, как я сплоховала! Вот досада-то! Мне бы кайенского перца или красного, мелко нарубленного, ему подбавить!
Поскольку смысл этих сожалений остался не совсем понятным мистеру Райе, он стал расспрашивать мисс Дженни об увечьях, полученных Фледжби, и собрался было идти ухаживать за этим побитым щенком.
— Ах, крестная, крестная! — вознегодовала мисс Рен. — С вами всякое терпение потеряешь! Можно подумать, что вы решили стать добрым самаритянином! Надо же быть таким непоследовательным!
— Дженни, милая, — мягко начал старик. — В обычае нашего народа помогать…
— Да ну вас с вашим народом! — перебила его мисс Рен, вздернув голову. — Если ваш народ ничего лучше не придумает, как помогать Щелочкам, напрасно его вывели из Египта. И кроме того, — добавила она, — Щелочки вашей помощи не примут. Их стыд гложет. Боятся огласки и, боже упаси, как бы вы не узнали.
Они все еще продолжали свой спор, когда за стеклянной дверью появился чей-то темный силуэт, и в контору вошел посыльный с конвертом, адресованным весьма бесцеремонно: «Райе».
— Велено дождаться ответа, — сказал он.
Письмо было написано карандашом, вкривь и вкось.
— Ну-с, крестная, — сказала мисс Рен, когда, оставшись наедине, они с минуту молча смотрели друг на друга, — вот вас и вышвырнули на улицу.
— Выходит, что так, Дженни, и, по правде говоря, довольно неожиданно.
— Куда же вы пойдете искать счастья? — спросила мисс Рен.
Улыбнувшись, старик как потерянный огляделся по сторонам, и это не укрылось от глаз мисс Дженни.
— Да, дитя мое, — сказал он. — Вопрос весьма кстати, хотя задать такой вопрос проще, чем ответить на него. Но я помню отзывчивость и доброжелательство тех, кто дал работу Лиззи, и, пожалуй, пойду туда сам.
— Пешком? — отчеканила мисс Рен.
— А мой посох? — сказал Райя.
Но именно этот посох да еще необычная внешность старика и вызывали сомнения у кукольной швеи.
— А знаете, крестная, — сказала она. — По-моему, вам лучше всего пойти ко мне, по крайней мере на первое время. У меня дома никого нет, кроме моего дрянного мальчишки, а комната Лиззи пустует. — Уверившись, что он никого не обременит своим присутствием, старик охотно согласился, и эта странная пара снова отправилась в путь.
Что касается дрянного мальчишки, которому было строго-настрого приказано дожидаться родительницы, то он, разумеется, ушел из дому, и, будучи в полном расстройстве всех своих умственных способностей, ушел не просто так, а по делу, вернее, по двум делам, — первое: потребовать в любом питейном заведении на три пенни рома — бесплатно, на что, как ему казалось, он имел полное право, и второе: похныкать у мистера Юджина Рэйберна и посмотреть, не проистекут ли из этого кое-какие выгоды. Подстрекаемый важностью своих двух дел, в основе которых лежало то единственное, что занимало теперь его мысли, а именно — ром, несчастный пропойца ковылял по улицам и забрел на Ковент-Гарденский рынок, где и сделал привал на ступеньках какой-то лавки, чтобы претерпеть здесь очередной приступ трясучки, сопровождаемый появлением чертиков.
Ковент-Гарденский рынок был совсем не по пути мистеру Швею, но это место притягивало его к себе, как и всех самых отпетых пьяниц, подобно ему напивающихся в одиночку. Трудно сказать, что, они ищут здесь, — хочется ли им потонуть в ночной жизни рынка, или в джине и пиве, льющихся рекой в компаниях возчиков и торговцев, или смешаться с затоптанными в грязь отбросами овощей, которые до такой степени похожи на их тряпье, что, может статься, Ковент-Гарденский рынок служит им чем-то вроде огромного гардероба? Так или иначе, но ни в каком другом месте вы не увидите столько пьянчуг в подворотнях или на приступках у лавок. А уж таких женщин, спящих пьяным сном при дневном свете, вам нигде не встретить, хоть обыщите весь Лондон. Эта затрапезная, потерявшая всякий цвет, точно гнилой капустный лист, одежда, эти лица, похожие на порченый апельсин, это человеческое месиво показывается солнечным лучам только здесь. Влекущая сила рынка притянула сюда мистера Швея, и он одолел чертиков и приступ трясучки на ступеньках лавки, где незадолго до него валялась какая-то пьяная женщина.
Эти же места всегда кишат маленькими дикарями, которые шныряют повсюду и растаскивают — бог знает по каким норам, потому что жилья у них нет, — разбитые ящики из-под апельсинов и прочий хлам, и когда им приходится улепетывать от полисменов, их босые ноги глухо шлепают по мостовой (не потому ли эти звуки не доходят до ушей власть предержащих?), тогда как, будь они в сапогах, каждая такая погоня сопровождалась бы оглушительным грохотом.
Босоногая команда сбежалась со всех сторон к мистеру Швею полюбоваться таким завлекательным, к тому же бесплатным зрелищем, как трясучка, и стала скакать вокруг него, дразнить, забрасывать его комьями грязи. И удивительно ли, что, когда он вылез из своего ненадежного убежища и отделался от свиты оборванцев, вид у него был еще более плачевный. Но худшее ждало мистера Швея впереди; он зашел в харчевню, ухитрился получить в толкотне у стойки стакан рома, попробовал улизнуть не заплатив, но его схватили за шиворот, обыскали, убедились, что платить ему нечем, и, чтобы впредь было неповадно, окатили помоями. Это вызвало у мистера Швея новый приступ трясучки, после чего он счел, что сейчас самое время нанести визит одному знакомому адвокату, и побрел в Тэмпл.
В адвокатской конторе сидел один юный Вред. Усмотрев в таком клиенте некоторое несоответствие с надеждами его патрона на расширение дел, этот скромный юноша вступил со Швеем в мирные переговоры и в конце концов предложил ему шиллинг на обратную дорогу. Мистер Швей деньги принял, но потратил их на два стакана рому, на дне которых он увидел заговор против своей жизни, а следующие две порции по три пенса повергли ого в безудержное раскаяние. Вернувшись с этим грузом в Тэмпл, он еще во дворе попался на глаза бдительному Вреду, и тот немедленно заперся изнутри, предоставив несчастному изливать свою ярость на дубовую дверь.
Чем больше дверь сопротивлялась, тем опаснее и неотвратимее становился коварный заговор против жизни Швея. В отряде полиции, прибывшей на место происшествия, он узнал заговорщиков и стал отбиваться от них, крича хриплым голосом, судорожно взмахивая руками, роняя пену с губ. Как водится в таких случаях, послали за бесхитростным приспособлением, именуемым у заговорщиков носилками; мистера Швея уложили на них, привязали ремнями, после чего он превратился в безобидную кучу тряпья, которая сразу лишилась и голоса и сознания, а скоро должна была лишиться и жизни. И как раз в ту минуту, когда четверо полисменов вынесли свое бесхитростное приспособление на улицу, мимо ворот Тэмпла проходили бедная кукольная швея и ее старый друг.
— Скорее, крестная, — воскликнула мисс Дженни. — Посмотрим, кого это несут.
Проворный костыль проявил свое обычное проворство, но как оно было некстати сейчас!
— Джентльмены, джентльмены! Это мой, мой!
— Твой? — удивился старший полисмен и остановил носильщиков.
— Да, добрые джентльмены, это мой ребенок! Он без спросу убежал из дому. Бедный мой сынок! Ты не узнаешь, не узнаешь меня! Что же мне делать! — кричала маленькая швея, в отчаянии ломая руки. — Что мне делать, когда мое родное детище не узнает меня!
Старший полисмен с недоумением (вполне законным) посмотрел на Райю. И когда кукольная швея нагнулась над неподвижным телом, тщетно пытаясь добиться от него хоть знака, старик успел шепнуть:
— Бу-у! — крикнула она, высовывая голову из-за косяка. — Господин Волк дома?
Старик снял очки и плавным движением положил их на стол.
— Дженни? А я думал, ты от меня отреклась.
— Да, от коварного волка из лесной чащи я отреклась, — ответила она, — но моя крестная, кажется, вернулась домой? Впрочем, это еще надо проверить, ведь она часто меняется обличьем с волком. И поэтому мне хочется задать вам один-два вопроса, установить раз и навсегда, кто же вы на самом-то деле — крестная или волк? Можно?
— Можно, Дженни, можно. — Но Райя посмотрел на дверь, видимо опасаясь неурочного появления своего патрона.
— Если вы боитесь лисы, — сказала мисс Дженни, — то на ближайшие дни отложите всякое попечение об этом звере. Он не скоро вылезет на свет божий.
— Как это понимать, дитя мое?
— Сейчас объясню, крестная, — ответила мисс Рен, садясь рядом со старым евреем. — Лиса получила хорошую взбучку, и каждая косточка у нее так болит, ноет и мозжит, как не болела, не ныла и не мозжила ни у одной лисы в мире. — И тут мисс Дженни поведала, что случилось в Олбени, правда умолчав о перце.
— А теперь, крестная, — продолжала она, — мне очень хочется разузнать, что тут у вас делалось с тех пор, как я убежала от волка. Потому что в моей черепушке катается одна догадка величиной с маленький камушек. Ну-с, во-первых: кто вы такой — сразу Пабси и Ко или кто-нибудь один из них?
Старик покачал головой.
— Во-вторых: Фледжби и есть Пабси и Ко?
Старик нехотя склонил голову.
— Моя догадка, — воскликнула мисс Рен, — стала величиной с апельсин! Но пока она не разрослась еще больше, добро пожаловать, моя милая крестная! Как я рада, что вы вернулись!
Сразу став серьезной, девочка обняла старика за шею и поцеловала его.
— Смиренно прошу у вас прощения, крестная. И очень жалею, что у нас так получилось. Напрасно я вам не верила. Но что я должна была думать, когда вы не сказали ни слова в свою защиту? Это меня никак не оправдывает, но что я должна была делать, когда вы слушали его и молчали, как убитый? Выглядело все это очень дурно, ведь правда?
— Дурно, Дженни, очень дурно, — взволнованно заговорил старик. — И вот как это отозвалось в моем сердце: я возненавидел самого себя. Возненавидел потому, что почувствовал, как ненавидишь меня ты и старичок должник. Но этого мало, и это еще не самое худшее. То, о чем я раздумывал тогда, сидя у себя в садике на крыше, касалось не только меня одного. Мне стало ясно, что я опозорил свою древнюю веру и свой древний народ. Я понял — понял впервые, что, безропотно подставляя шею под ярмо, я тем самым навязываю его и всем моим братьям. Ведь в христианских странах к евреям относятся не так, как к другим народам. Люди говорят: «Это плохой грек, но есть и хорошие греки. Это плохой турок, но есть и хорошие турки». А на евреев смотрят совсем по-иному. Плохих среди нас найти не трудно — среди какого народа их нет? Но христиане равняют самого плохого еврея с самым хорошим, самого презренного с самым достойным и говорят: «Все евреи одинаковы». То, что мне приходилось делать здесь, — я делал только из благодарности за прошлое, не гонясь за наживой, и будь я христианином, никто бы не пострадал от этого, кроме меня самого. Но я еврей, и мои поступки пятнают любого другого еврея — кем бы он ни был, в какой бы стране он ни жил. Это правда — жестокая правда. И надо, чтобы каждый из нас считался с ней. Но мне ли поучать других, когда я сам так поздно все понял!
Кукольная швея сидела, держа старика за руку и не сводя с него задумчивого взгляда.
— Вот о чем я размышлял в тот вечер у себя в садике на крыше. И, вспоминая раз за разом тяжелую сцену в конторе, я убеждался, что старичок джентльмен сразу поверил той выдумке только потому, что я еврей, и ты, дитя мое, сразу поверила той выдумке только потому, что я еврей, да и самая выдумка могла родиться в уме того, кто пустил ее в ход, только потому, что я еврей. Вот что значила для меня встреча с вами тремя, вот что я увидел с такой ясностью, будто мне показали все это в театре. И тогда в голове у меня промелькнула мысль: «Ты должен уйти отсюда». Но, милая моя Дженни, — спохватился Райя, — я же обещал ответить на твои вопросы, а сам не даю тебе сказать ни слова!
— Напротив, крестная! Моя догадка теперь величиной с тыкву, а они, знаете, какие большие бывают? Вы решили отказаться от своей должности? Вам осталось добавить только это? — допытывалась мисс Дженни, пристально глядя на него.
— Я написал письмо хозяину… Да. Примерно об этом.
— А что вам ответили Вопли-Сопли-Вздохи-Охи-и-Рубцы? — спросила мисс Реп, с наслаждением выговаривая этот почетный титул и вспоминая про перец.
— Он обязал меня прослужить еще несколько месяцев — это его право. Завтра срок истекает. А я решил объясниться с моей Золушкой, только когда он истечет — ни на день раньше.
— Моя догадка так разрослась, — воскликнула мисс Реп, сжимая виски руками, — что голова у меня того и гляди лопнет! Послушайте, крестная! Сейчас я вам все объясню. Щелочки (они же Вздохи-Охи-и-Рубцы) страшно на вас злы за то, что вы уходите. Щелочки прикидывают, как бы вам отомстить. Щелочки вспоминают про Лиззи. Щелочки говорят самим себе: «Надо разузнать, куда он спровадил эту девушку, и открыть тайну, которой он так дорожит». Может быть, Щелочки еще думают: «Да вдобавок и приволокнусь за ней». В этом я, правда, не уверена, но за все прочее ручаюсь головой. И вот, Щелочки приходят ко мне, а я иду к Щелочкам. Так все и было. И теперь, когда мы вывели его на чистую воду, — кукольная швея с такой силой затрясла кулачком перед глазами, что у нее все тело напряглось, — теперь я вижу, как я сплоховала! Вот досада-то! Мне бы кайенского перца или красного, мелко нарубленного, ему подбавить!
Поскольку смысл этих сожалений остался не совсем понятным мистеру Райе, он стал расспрашивать мисс Дженни об увечьях, полученных Фледжби, и собрался было идти ухаживать за этим побитым щенком.
— Ах, крестная, крестная! — вознегодовала мисс Рен. — С вами всякое терпение потеряешь! Можно подумать, что вы решили стать добрым самаритянином! Надо же быть таким непоследовательным!
— Дженни, милая, — мягко начал старик. — В обычае нашего народа помогать…
— Да ну вас с вашим народом! — перебила его мисс Рен, вздернув голову. — Если ваш народ ничего лучше не придумает, как помогать Щелочкам, напрасно его вывели из Египта. И кроме того, — добавила она, — Щелочки вашей помощи не примут. Их стыд гложет. Боятся огласки и, боже упаси, как бы вы не узнали.
Они все еще продолжали свой спор, когда за стеклянной дверью появился чей-то темный силуэт, и в контору вошел посыльный с конвертом, адресованным весьма бесцеремонно: «Райе».
— Велено дождаться ответа, — сказал он.
Письмо было написано карандашом, вкривь и вкось.
«Райя!При виде этих каракуль мисс Рен возликовала, так как ей стало ясно, что муки и стоны Щелочек не прекратились. Отойдя в угол, она хихикала и потешалась над посланием мистера Фледжби (к великому недоумению посыльного), а старик тем временем складывал свои скудные пожитки в черный саквояж. Когда же сборы были закончены, ставни на окнах заперты, жалюзи на витрине спущены, они все трое вышли на крыльцо. Старик передал мисс Дженни саквояж, повесил замок на дверь, вручил ключ посыльному, и тот немедленно удалился с ним.
Счета сдал и убирайся. Повесь замок на контору, сам уходи, а ключи передай с посыльным. Убирайся. Неблагодарный пес. Пошел вон».
Ф.».
— Ну-с, крестная, — сказала мисс Рен, когда, оставшись наедине, они с минуту молча смотрели друг на друга, — вот вас и вышвырнули на улицу.
— Выходит, что так, Дженни, и, по правде говоря, довольно неожиданно.
— Куда же вы пойдете искать счастья? — спросила мисс Рен.
Улыбнувшись, старик как потерянный огляделся по сторонам, и это не укрылось от глаз мисс Дженни.
— Да, дитя мое, — сказал он. — Вопрос весьма кстати, хотя задать такой вопрос проще, чем ответить на него. Но я помню отзывчивость и доброжелательство тех, кто дал работу Лиззи, и, пожалуй, пойду туда сам.
— Пешком? — отчеканила мисс Рен.
— А мой посох? — сказал Райя.
Но именно этот посох да еще необычная внешность старика и вызывали сомнения у кукольной швеи.
— А знаете, крестная, — сказала она. — По-моему, вам лучше всего пойти ко мне, по крайней мере на первое время. У меня дома никого нет, кроме моего дрянного мальчишки, а комната Лиззи пустует. — Уверившись, что он никого не обременит своим присутствием, старик охотно согласился, и эта странная пара снова отправилась в путь.
Что касается дрянного мальчишки, которому было строго-настрого приказано дожидаться родительницы, то он, разумеется, ушел из дому, и, будучи в полном расстройстве всех своих умственных способностей, ушел не просто так, а по делу, вернее, по двум делам, — первое: потребовать в любом питейном заведении на три пенни рома — бесплатно, на что, как ему казалось, он имел полное право, и второе: похныкать у мистера Юджина Рэйберна и посмотреть, не проистекут ли из этого кое-какие выгоды. Подстрекаемый важностью своих двух дел, в основе которых лежало то единственное, что занимало теперь его мысли, а именно — ром, несчастный пропойца ковылял по улицам и забрел на Ковент-Гарденский рынок, где и сделал привал на ступеньках какой-то лавки, чтобы претерпеть здесь очередной приступ трясучки, сопровождаемый появлением чертиков.
Ковент-Гарденский рынок был совсем не по пути мистеру Швею, но это место притягивало его к себе, как и всех самых отпетых пьяниц, подобно ему напивающихся в одиночку. Трудно сказать, что, они ищут здесь, — хочется ли им потонуть в ночной жизни рынка, или в джине и пиве, льющихся рекой в компаниях возчиков и торговцев, или смешаться с затоптанными в грязь отбросами овощей, которые до такой степени похожи на их тряпье, что, может статься, Ковент-Гарденский рынок служит им чем-то вроде огромного гардероба? Так или иначе, но ни в каком другом месте вы не увидите столько пьянчуг в подворотнях или на приступках у лавок. А уж таких женщин, спящих пьяным сном при дневном свете, вам нигде не встретить, хоть обыщите весь Лондон. Эта затрапезная, потерявшая всякий цвет, точно гнилой капустный лист, одежда, эти лица, похожие на порченый апельсин, это человеческое месиво показывается солнечным лучам только здесь. Влекущая сила рынка притянула сюда мистера Швея, и он одолел чертиков и приступ трясучки на ступеньках лавки, где незадолго до него валялась какая-то пьяная женщина.
Эти же места всегда кишат маленькими дикарями, которые шныряют повсюду и растаскивают — бог знает по каким норам, потому что жилья у них нет, — разбитые ящики из-под апельсинов и прочий хлам, и когда им приходится улепетывать от полисменов, их босые ноги глухо шлепают по мостовой (не потому ли эти звуки не доходят до ушей власть предержащих?), тогда как, будь они в сапогах, каждая такая погоня сопровождалась бы оглушительным грохотом.
Босоногая команда сбежалась со всех сторон к мистеру Швею полюбоваться таким завлекательным, к тому же бесплатным зрелищем, как трясучка, и стала скакать вокруг него, дразнить, забрасывать его комьями грязи. И удивительно ли, что, когда он вылез из своего ненадежного убежища и отделался от свиты оборванцев, вид у него был еще более плачевный. Но худшее ждало мистера Швея впереди; он зашел в харчевню, ухитрился получить в толкотне у стойки стакан рома, попробовал улизнуть не заплатив, но его схватили за шиворот, обыскали, убедились, что платить ему нечем, и, чтобы впредь было неповадно, окатили помоями. Это вызвало у мистера Швея новый приступ трясучки, после чего он счел, что сейчас самое время нанести визит одному знакомому адвокату, и побрел в Тэмпл.
В адвокатской конторе сидел один юный Вред. Усмотрев в таком клиенте некоторое несоответствие с надеждами его патрона на расширение дел, этот скромный юноша вступил со Швеем в мирные переговоры и в конце концов предложил ему шиллинг на обратную дорогу. Мистер Швей деньги принял, но потратил их на два стакана рому, на дне которых он увидел заговор против своей жизни, а следующие две порции по три пенса повергли ого в безудержное раскаяние. Вернувшись с этим грузом в Тэмпл, он еще во дворе попался на глаза бдительному Вреду, и тот немедленно заперся изнутри, предоставив несчастному изливать свою ярость на дубовую дверь.
Чем больше дверь сопротивлялась, тем опаснее и неотвратимее становился коварный заговор против жизни Швея. В отряде полиции, прибывшей на место происшествия, он узнал заговорщиков и стал отбиваться от них, крича хриплым голосом, судорожно взмахивая руками, роняя пену с губ. Как водится в таких случаях, послали за бесхитростным приспособлением, именуемым у заговорщиков носилками; мистера Швея уложили на них, привязали ремнями, после чего он превратился в безобидную кучу тряпья, которая сразу лишилась и голоса и сознания, а скоро должна была лишиться и жизни. И как раз в ту минуту, когда четверо полисменов вынесли свое бесхитростное приспособление на улицу, мимо ворот Тэмпла проходили бедная кукольная швея и ее старый друг.
— Скорее, крестная, — воскликнула мисс Дженни. — Посмотрим, кого это несут.
Проворный костыль проявил свое обычное проворство, но как оно было некстати сейчас!
— Джентльмены, джентльмены! Это мой, мой!
— Твой? — удивился старший полисмен и остановил носильщиков.
— Да, добрые джентльмены, это мой ребенок! Он без спросу убежал из дому. Бедный мой сынок! Ты не узнаешь, не узнаешь меня! Что же мне делать! — кричала маленькая швея, в отчаянии ломая руки. — Что мне делать, когда мое родное детище не узнает меня!
Старший полисмен с недоумением (вполне законным) посмотрел на Райю. И когда кукольная швея нагнулась над неподвижным телом, тщетно пытаясь добиться от него хоть знака, старик успел шепнуть: