Страница:
— Только не он, — подтвердил Арагх. — Тролли не дураки. Они ненавидят драконов, потому что драконы слишком велики, чтобы тролли могли их убить. Я думаю, правда в том, что они боятся драконов. Это, конечно, не означает, что они откажутся от борьбы, если дракон затеет схватку и загонит их в угол.
— Переговоры…— повторил Каролинус, словно смакуя это слово во рту, чтобы понять, насколько оно съедобно.
— Да, — подтвердил Джим. — Мы часто прибегали к ним там, откуда я пришел.
Он мысленно сложил пальцы крестом, надеясь, что никто из собеседников не спросит, насколько часто там, откуда он пришел, переговоры приносили успех. К счастью, никто не попытался это выяснить.
— Хорошо, — сказал Каролинус, — если тебе удастся заставить их сесть за один стол. Ты полагаешь, это сработает. Тогда я могу встать рядом и использовать все знания мага ранга ААА+, чтобы силой волшебства помешать им причинить друг другу зло. Это явно отвечает закону магов использовать свою силу для обороны, а не для наступления.
— Думаю, я тоже в этом поучаствую, — пообещал Арагх, — Теперь я пойду?
— Да.
Каролинус поднял палец, и маленький эльф тотчас ухватился за него.
— Ты, однако, проворен, Звоночек! — одобрительно произнес Каролинус.
Эльф прозвенел.
— Но ты не ясновидящий. Только люди могут быть ясновидящими. Ни привидения, ни демоны, ни сверхъестественные существа не способны быть ясновидящими.
Эльф прозвенел еще раз.
— Извини, дорогой, но тебе следует знать свои возможности для твоего же блага.
Послышался раздраженный звон.
— Я же сказал! — нахмурился Каролинус. — Подозреваю, ты появился так скоро, потому что подслушивал.
Послышался продолжительный звон, на сей раз возмущенный.
— Ладно-ладно. Считай, что я этого не говорил. Мы очень обязаны тебе, и, зная твое благородное сердце, я полагаю, что ты забудешь опрометчивые слова, которые я произнес, и не будешь злиться.
Прозвучал более спокойный звон. Все вокруг изменилось.
Внезапно Джим обнаружил, что стоит в буфетной, рядом с Большим залом Маленконтри. Ни Арагха, ни Каролинуса рядом не было.
— Эльф явно подслушивал, — задумчиво произнес Джим. — Иначе откуда он узнал, что мы решили разойтись?
Некое подобие звона, слегка напоминающее хихиканье, прозвучало в его ушах.
— Эльф говорит, что ты прав, — проговорил за спиной Джима тоненький голосок Гоба Первого.
Джим обернулся и увидел гоблина в камине, в котором уже догорел огонь и оставались только тлеющие угли. Легкий дымок поднимался от углей, и Гоб Первый сидел на нем, скрестив ноги,
— Я рад, что ты вернулся, милорд. Он в отчаянии.
Произнося последние слова, гоблин глядел мимо Джима. Обернувшись, Джим увидел Секоха — тот сидел в нише в небольшом переходе, ведущем из комнаты для прислуги в зал. Секох действительно выглядел отчаявшимся. И крайне утомленным, даже уши повисли. Удрученный вид Секоха не поразил бы Джима так сильно, если бы сам он не побывал в теле дракона и не научился разбираться в оттенках настроения этих существ.
— Милорд…— растерянно произнес Секох и беспомощно умолк. Он лишь глядел на Джима.
— Что такое? — спросил Джим, ощутив угрызения совести и внезапную тревогу. — Извини, что я не сразу вернулся, Секох, я не знал, что это так необходимо. Я был очень занят в последние два дня.
Глядя на трагическое выражение морды Секоха, можно было предположить, что извинение Джима прозвучало очень слабо.
— Все в порядке, милорд, — произнес Секох. Но его голос не соответствовал виду и поведению. Судя по ним, дракон доживал последние минуты своей жизни.
— Так в чем же дело?
— Милорд, я принес послание от клиффсайдских драконов… то есть не совсем послание. Они хотят, чтобы я поговорил с тобой и объяснил ситуацию. Мы уже слышали об этом времени, я хочу сказать, о времени, которое сейчас… времени, которое вы, люди, называете рождественскими праздниками. Ты знаешь, что лет пятьсот назад мы не обращали внимания на такие вещи, потому что… ну, пятьсот лет назад все было не так. Тогда мы, болотные драконы, были такими же большими и сильными, как и клиффсайдские, что тебе, конечно, известно. Но мой пра-пра-пра-прадедушка говаривал: «Взгляните на Презренную Башню, она еще уничтожит нас», — Секох немного успокоился, и его речь стала менее загадочной. — Кажется, его слова запомнили, потому что, как ты знаешь… ну, наше сегодняшнее состояние… трудно объяснить это, милорд, но для нас это очень важно. Действительно очень важно. Как говаривала моя пра-пра-прабабушка…
Глаза Секоха вылезли из орбит, и он вновь понес околесицу. Джим заметил, что Секох все же боролся с естественным для всякого дракона желанием начать все с самого начала. Когда дракон хотел что-нибудь сказать, он обязательно приплетал столетия своей истории, спускаясь с этой вершины к нынешнему дню. Джима внезапно посетила весьма мудрая мысль: почему же сейчас перед ним выступает Секох, а не один из клиффсайдских драконов?
Секох был меньше всех доживших до сегодняшнего дня болотных драконов — результат воздействия Презренной Башни, как и предсказал пра-пра-пра-прадедушка Секоха. Когда Джим впервые встретил Секоха, тот был скромнейшим и покорнейшим из созданий, которых только можно вообразить, хотя он обладал качествами настоящего дракона. Но это было до того, как он встретил Брайена, Деффида ап Хайвела, валлийского лучника, и Смргола, прадядюшку дракона Горбаша, телом которого воспользовался Джим. Смргол был очень стар и разбит ударом, но еще крепок; его помощь весьма пригодилась, чтобы выиграть решительную битву с Темными Силами у Презренной Башни.
Секоха не рассматривали как будущего члена их отряда. Однако Смргол не оставил болотному дракону выбора.
Секох героически сражался и содействовал победе. С тех пор его характер изменился. Он стал полной противоположностью скромности и послушания, начал бродить повсюду, бросая вызов всем и каждому, задирая драконов, которых встречал на своем пути, хотя они и превосходили его размерами.
Его собственное представление о себе полностью изменилось. Он убедился в своей храбрости и считал, что не может проиграть. Конечно, у более крупного дракона хватило бы сил разорвать Секоха на части, но смерть принесла бы ему еще большую славу, ведь он бросил вызов сильнейшему.
Со своей стороны, крупные драконы уклонялись от стычек с Секохом. Они считали, что у них нет против него никаких шансов. Даже если бы удалось заставить Секоха подчиниться или убить его, это была бы победа над очень маленьким и слабым драконом. Кроме того, Секох стал столь безрассудным, что мог здорово поранить противника.
Причина того, что явился именно Секох, а не другой дракон, была проста: остальные боялись встретиться с Джимом лицом к лицу. Любопытно.
— Конечно, драконы знают, что ты дружески относился ко мне, милорд, — промямлил Секох, — а потому думают, что лучше, если с тобой поговорю я. Как сказал однажды мой прапрадядюшка: «Если не просишь свою долю добычи, скорее всего не получишь ничего…»
— Значит, они хотят что-то попросить у меня? — спросил Джим, чтобы помочь болотному дракону наконец перейти к делу,
— О нет, милорд! Они не просят, они никогда не просят. Молят! Я принес тебе мольбу клиффсайдских драконов. Мольбу о содействии, о разрешении… о помощи в это время года.
Джим удивился, что клиффсайдским драконам нужна его помощь, особенно в это время года, когда они уже попрятались по теплым пещерам и, веселые и довольные, пьют вино, рассказывают друг другу всяческие истории и вообще ждут прихода весны. Поэтому он спросить напрямик:
— Чего же они хотят?
— Милорд, — Секох обратил к нему свой трагический взгляд. — Они хотят… Мы все хотим принять участие в праздновании Рождества.
Джим в недоумении уставился на Секоха:
— Они хотят…
— И они считают, — выдавил наконец из себя болотный дракон, — что ты можешь это устроить.
— Переговоры…— повторил Каролинус, словно смакуя это слово во рту, чтобы понять, насколько оно съедобно.
— Да, — подтвердил Джим. — Мы часто прибегали к ним там, откуда я пришел.
Он мысленно сложил пальцы крестом, надеясь, что никто из собеседников не спросит, насколько часто там, откуда он пришел, переговоры приносили успех. К счастью, никто не попытался это выяснить.
— Хорошо, — сказал Каролинус, — если тебе удастся заставить их сесть за один стол. Ты полагаешь, это сработает. Тогда я могу встать рядом и использовать все знания мага ранга ААА+, чтобы силой волшебства помешать им причинить друг другу зло. Это явно отвечает закону магов использовать свою силу для обороны, а не для наступления.
— Думаю, я тоже в этом поучаствую, — пообещал Арагх, — Теперь я пойду?
— Да.
Каролинус поднял палец, и маленький эльф тотчас ухватился за него.
— Ты, однако, проворен, Звоночек! — одобрительно произнес Каролинус.
Эльф прозвенел.
— Но ты не ясновидящий. Только люди могут быть ясновидящими. Ни привидения, ни демоны, ни сверхъестественные существа не способны быть ясновидящими.
Эльф прозвенел еще раз.
— Извини, дорогой, но тебе следует знать свои возможности для твоего же блага.
Послышался раздраженный звон.
— Я же сказал! — нахмурился Каролинус. — Подозреваю, ты появился так скоро, потому что подслушивал.
Послышался продолжительный звон, на сей раз возмущенный.
— Ладно-ладно. Считай, что я этого не говорил. Мы очень обязаны тебе, и, зная твое благородное сердце, я полагаю, что ты забудешь опрометчивые слова, которые я произнес, и не будешь злиться.
Прозвучал более спокойный звон. Все вокруг изменилось.
Внезапно Джим обнаружил, что стоит в буфетной, рядом с Большим залом Маленконтри. Ни Арагха, ни Каролинуса рядом не было.
— Эльф явно подслушивал, — задумчиво произнес Джим. — Иначе откуда он узнал, что мы решили разойтись?
Некое подобие звона, слегка напоминающее хихиканье, прозвучало в его ушах.
— Эльф говорит, что ты прав, — проговорил за спиной Джима тоненький голосок Гоба Первого.
Джим обернулся и увидел гоблина в камине, в котором уже догорел огонь и оставались только тлеющие угли. Легкий дымок поднимался от углей, и Гоб Первый сидел на нем, скрестив ноги,
— Я рад, что ты вернулся, милорд. Он в отчаянии.
Произнося последние слова, гоблин глядел мимо Джима. Обернувшись, Джим увидел Секоха — тот сидел в нише в небольшом переходе, ведущем из комнаты для прислуги в зал. Секох действительно выглядел отчаявшимся. И крайне утомленным, даже уши повисли. Удрученный вид Секоха не поразил бы Джима так сильно, если бы сам он не побывал в теле дракона и не научился разбираться в оттенках настроения этих существ.
— Милорд…— растерянно произнес Секох и беспомощно умолк. Он лишь глядел на Джима.
— Что такое? — спросил Джим, ощутив угрызения совести и внезапную тревогу. — Извини, что я не сразу вернулся, Секох, я не знал, что это так необходимо. Я был очень занят в последние два дня.
Глядя на трагическое выражение морды Секоха, можно было предположить, что извинение Джима прозвучало очень слабо.
— Все в порядке, милорд, — произнес Секох. Но его голос не соответствовал виду и поведению. Судя по ним, дракон доживал последние минуты своей жизни.
— Так в чем же дело?
— Милорд, я принес послание от клиффсайдских драконов… то есть не совсем послание. Они хотят, чтобы я поговорил с тобой и объяснил ситуацию. Мы уже слышали об этом времени, я хочу сказать, о времени, которое сейчас… времени, которое вы, люди, называете рождественскими праздниками. Ты знаешь, что лет пятьсот назад мы не обращали внимания на такие вещи, потому что… ну, пятьсот лет назад все было не так. Тогда мы, болотные драконы, были такими же большими и сильными, как и клиффсайдские, что тебе, конечно, известно. Но мой пра-пра-пра-прадедушка говаривал: «Взгляните на Презренную Башню, она еще уничтожит нас», — Секох немного успокоился, и его речь стала менее загадочной. — Кажется, его слова запомнили, потому что, как ты знаешь… ну, наше сегодняшнее состояние… трудно объяснить это, милорд, но для нас это очень важно. Действительно очень важно. Как говаривала моя пра-пра-прабабушка…
Глаза Секоха вылезли из орбит, и он вновь понес околесицу. Джим заметил, что Секох все же боролся с естественным для всякого дракона желанием начать все с самого начала. Когда дракон хотел что-нибудь сказать, он обязательно приплетал столетия своей истории, спускаясь с этой вершины к нынешнему дню. Джима внезапно посетила весьма мудрая мысль: почему же сейчас перед ним выступает Секох, а не один из клиффсайдских драконов?
Секох был меньше всех доживших до сегодняшнего дня болотных драконов — результат воздействия Презренной Башни, как и предсказал пра-пра-пра-прадедушка Секоха. Когда Джим впервые встретил Секоха, тот был скромнейшим и покорнейшим из созданий, которых только можно вообразить, хотя он обладал качествами настоящего дракона. Но это было до того, как он встретил Брайена, Деффида ап Хайвела, валлийского лучника, и Смргола, прадядюшку дракона Горбаша, телом которого воспользовался Джим. Смргол был очень стар и разбит ударом, но еще крепок; его помощь весьма пригодилась, чтобы выиграть решительную битву с Темными Силами у Презренной Башни.
Секоха не рассматривали как будущего члена их отряда. Однако Смргол не оставил болотному дракону выбора.
Секох героически сражался и содействовал победе. С тех пор его характер изменился. Он стал полной противоположностью скромности и послушания, начал бродить повсюду, бросая вызов всем и каждому, задирая драконов, которых встречал на своем пути, хотя они и превосходили его размерами.
Его собственное представление о себе полностью изменилось. Он убедился в своей храбрости и считал, что не может проиграть. Конечно, у более крупного дракона хватило бы сил разорвать Секоха на части, но смерть принесла бы ему еще большую славу, ведь он бросил вызов сильнейшему.
Со своей стороны, крупные драконы уклонялись от стычек с Секохом. Они считали, что у них нет против него никаких шансов. Даже если бы удалось заставить Секоха подчиниться или убить его, это была бы победа над очень маленьким и слабым драконом. Кроме того, Секох стал столь безрассудным, что мог здорово поранить противника.
Причина того, что явился именно Секох, а не другой дракон, была проста: остальные боялись встретиться с Джимом лицом к лицу. Любопытно.
— Конечно, драконы знают, что ты дружески относился ко мне, милорд, — промямлил Секох, — а потому думают, что лучше, если с тобой поговорю я. Как сказал однажды мой прапрадядюшка: «Если не просишь свою долю добычи, скорее всего не получишь ничего…»
— Значит, они хотят что-то попросить у меня? — спросил Джим, чтобы помочь болотному дракону наконец перейти к делу,
— О нет, милорд! Они не просят, они никогда не просят. Молят! Я принес тебе мольбу клиффсайдских драконов. Мольбу о содействии, о разрешении… о помощи в это время года.
Джим удивился, что клиффсайдским драконам нужна его помощь, особенно в это время года, когда они уже попрятались по теплым пещерам и, веселые и довольные, пьют вино, рассказывают друг другу всяческие истории и вообще ждут прихода весны. Поэтому он спросить напрямик:
— Чего же они хотят?
— Милорд, — Секох обратил к нему свой трагический взгляд. — Они хотят… Мы все хотим принять участие в праздновании Рождества.
Джим в недоумении уставился на Секоха:
— Они хотят…
— И они считают, — выдавил наконец из себя болотный дракон, — что ты можешь это устроить.
Глава 15
Постепенно Джиму удалось извлечь обрывки нужных сведений из лавины рассказов о предках Секоха, истории драконов, как пещерных, так и болотных, и получить более-менее связное представление об отношениях между драконами и Джорджами, как драконы называли людей, Некогда драконы охотились на Джорджей, как и на прочую живность, но со временем обнаружили, что те довольно трудная добыча. И с каждым разом охота на них становилась все более и более затруднительной, а в последние несколько лет, когда Джорджи стали пользоваться щитами, доспехами и особенно арбалетами и луками со стрелами, просто опасной. В конце концов перед Джимом вырисовалась некая картина, объясняющая мольбу драконов, которую принес Секох.
В более поздние века драконы постепенно перестали охотиться на людей и старались избегать их. Только после битвы у Презренной Башни они начали проявлять подлинный интерес к людям. Тогда они сражались бок о бок с Джорджами, что и послужило толчком к проявлению любопытства. С этого времени между драконами и Джорджами установился мир. Случилось так, что Секох ускорил этот процесс. Он вернулся домой и рассказал о приключениях, во время которых он подружился с Джимом, Брайеном и остальными. В результате легенды, которые были известны людям, узнали и драконы. Конечно, эти легенды были распространены в основном среди лесорубов, землепашцев и прочего необразованного люда, другими словами, среди людей, живущих замкнуто, вдали от всех. Эти легенды зародились в местах, где трудно даже поставить ловушку на дракона в глупой надежде поймать его и познакомиться с ним поближе. Такой контакт мог быть оправдан тем, что, как любил повторять Смргол, когда был еще жив, драконы и Джорджи нуждались в знаниях друг о друге.
Как и люди, клиффсайдские драконы обращали больше внимания не на то, что говорил их собрат при жизни, а на воспоминания о нем после его смерти. При жизни Смргол вызывал своими замечаниями только пререкания. Когда же он умер, о спорности его утверждений забыли, к ним привыкли и начали находить в них некую особую мудрость.
Мудрость Смргола принесла плоды. Драконы любили всякие истории. Истории стояли на следующем месте после вина, которое занимало второе место в списке ценностей, почитаемых драконами. И вот они открыли, что люди тоже любят истории. Более того, люди особенно ценили истории о чудесах и странных или жестоких происшествиях, — драконам они тоже очень нравились.
Лучшие из этих историй обычно восходили к библейским рассказам, некоторые их них были подлинными, а некоторые созданы безвестными авторами, выдававшими свои труды за произведения знаменитых святых угодников.
Подобные истории распространились и среди драконов. Им вот уже несколько веков была известна история о святом Георгин и драконе. Удивительно, но первые пятьдесят или восемьдесят лет их возмущало, что дракон в этой истории играет роль злодея, более того, злодея, который проигрывает битву. Потом легенда стала привлекательной историей, вызывавшей веселые споры о том, как следовало бороться с Георгием, чтобы победить доброго святого. Почти каждый дракон в последующие времена имел собственную теорию насчет того, как сражаться со святым и победить.
Побочным результатом этого явилось то, что драконы стали называть людей Джорджами.
Интерес драконов к легендам людей и чудесам рос и рос. Наконец он распространился на легенду, которую Джим с трудом восстановил в памяти по весьма искаженной версии Секоха. Эта история могла возникнуть только на основе апокрифических книг Нового завета. Произведение неизвестного автора получило во времена и в мире Джима название «Псевдоматфей».
Легенда клиффсайдских драконов была связана с празднованием Рождества Христова. Переплетение этих мотивов задевало чувства драконов. В двух словах, история, которую Джим читал в «Золотой сокровищнице» Пола Грейва, рассказывала о временах, когда Святое семейство бежало в Египет, чтобы избежать предпринятого Иродом избиения младенцев. Как известно, Ирод, который позднее стал царем иудеев, услышал, что один из младенцев может лишить его трона, и приказал убить в Израиле всех младенцев до двух лет.
Ирод вообразил, что устранит опасность до того, как она реализуется, убив всех детей, родившихся во время, подходящее для восшествия на трон.
Иосиф, Мария и младенец Христос бежали от Ирода в Египет; согласно прочитанному Джимом и услышанному Секохом, их свита состояла из всех видов существующих на земле животных, — лев и вол, волк и овца, хищник и добыча в великолепной гармонии шли рядом, как почетная стража Марии, Иосифа и младенца Христа. Согласно «Псевдоматфею», Святое семейство остановилось отдохнуть недалеко от пещеры. А может, это были скалы, — Джим не помнил точно…
Но утром, когда они проснулись с первыми лучами солнца, из пещер неожиданно появились драконы, крупные могучие создания, с которыми охране Святого семейства было не справиться. Иосиф испугался.
Но младенец Христос, который, как помнил Джим, едва умел ходить, успокоил отца.
«Не бойся, — сказал он Иосифу. — Эти добрые создания только исполняют пророчество Давида: „Да хвалят Господа все земные твари, и драконы и звери“. Пусть они приблизятся». И он протянул свою маленькую ручонку к драконам, приглашая их подойти за благословением.
Такова была легенда, которую вспомнил Джим. Прошло всего шесть лет с тех пор, как он изучал «Золотую сокровищницу» Пола Грейва в двадцатом столетии, но за эти шесть лет многое произошло, особенно за последние три года, которые он прожил в четырнадцатом веке.
Секох знал легенду намного лучше, чем она осталась в воспоминаниях Джима. Но тоже не очень хорошо: к тому, что он знал, каким-то образом примешивалась сегодняшняя жизнь и имена современников.
Тем не менее, на сей раз Джиму оставалось только слушать, Секох кипел, как распечатанная бутыль шампанского, трудность состояла в том, чтобы остановить его, не дать ему излиться до конца, как шипучему напитку.
Секох говорил:
— Понимаешь, вот что, как они говорят, случилось. — Для всех драконов понятия «рассказ» и «история» были тождественны. — «Да хвалят Господа все земные твари, и драконы, и звери». Пусть они приблизятся».
— А…
— Ага, ты все понимаешь! Ты дракон, как и мы, если даже какое-то время должен быть Джорджем. Ты знаешь, каковы мы, драконы. Сложности с Джорджами заключаются в том, что они считают нас животными, наряду с прочими. Но мы не таковы. Они — просто животные, а мы — драконы!
Наконец они подошли к зерну всей истории, освобожденному от легендарной шелухи.
Джим понял.
Когда он впервые появился здесь в обличье дракона, тогда он не понял ничего. А сейчас понял. Начал понимать, когда искалеченный Смргол буквально заставил Секоха участвовать в битве у Презренной Башни. Смргол сказал тогда Брайену, Дэффиду и Джиму:
«…и позволив Джорджу войти туда, куда он войти не осмеливался! „Малыш, — сказал я ему, — брось эту глупость, что ты только болотный дракон. Болотные драконы не имеют ничего общего с тем, кем ты являешься на деле. Из какого же ты явился мира, если все мы бродим вокруг тебя и разговариваем подобным образом?“ — Слова, звуча набатом, вылетали из его пасти. Потом Смргол передразнил кого-то, говорившего высоким голосом, но ему удалось подняться только до полубаса: — „О, я просто дракон пастбищ и пахотной земли. Вы должны меня извинить, я дракон, живущий в полдороге от скал…“ — „Малыш! — сказал я ему. — Ты ДРАКОН! Пойми это раз и навсегда! И дракон ВЕДЕТ СЕБЯ как дракон — никак иначе!“
А затем случилось так, что Брайен и Джим отправились во Францию с секретной миссией. Однажды, посреди ночи на постоялом дворе, где остановился Джим, появился Секох. Не желая, чтобы горожане узнали, что в его комнате объявился дракон, и напали на него, Джим превратил Секоха в человека. Поначалу Секох был в восторге от мысли, что изменит обличье. Но, едва он взглянул на собственное поджарое человеческое тело — обнаженное, конечно, ведь драконы не носят одежды, — его обуял ужас.
— О нет! — вскричал он.
Благодаря этому происшествию Джим наконец понял, что драконы совсем не считали себя более низшим видом, чем люди, просто они были другими. Более того, они даже не подозревали, что джорджи классифицируют их как разновидность животных. Сама эта мысль приводила драконов в ужас. Им всегда казалось, что мир иерархически разделен на драконов и Джорджей, которые стоят ниже, а уж за Джорджами, еще ниже, стояли другие животные. Можно вообразить их гнев и возмущение, когда они обнаружили, что каждый Джордж, с которым они встречались, считал само собой разумеющимся, что они просто большие животные, — возможно, полудемоны, но во всем остальном обычные звери. Эта мысль жгла и мучила каждого дракона со времен исторической дуэли святого Георгия.
Теперь Джим знал, что так взволновало клиффсайдских драконов и почему Секоха послали к нему с поручением и мольбой, чтобы Джим понял и помог.
— Драконы и звери, — повторил Секох. — Понимаешь, милорд? Младенец Христос сам это сказал. А раз он пришел из Лондона с твоим другом сэром Джоном…
Джим вздрогнул. Общение с драконами всегда чревато новыми, непредсказуемыми поворотами. Ему никогда не приходило в голову, что через сотни лет драконы умудрятся спутать Христа с молодым принцем Эдуардом, приехавшим к графу. Ясно, что Секох и остальные драконы твердо придерживались мнения, что рождение Христа или состоится сейчас, в праздники, или чудесным образом повторяется каждый год. Они также верили, что эпизод со зверями и драконами и прочее, упомянутое в легенде, может случиться в любой момент праздника Рождества.
— Итак, если ты не против, — Секох, похоже, подбирался к концу, — мы очень хотели бы, чтобы я и несколько других драконов пришли в замок, где ты сейчас находишься, и могли в должное время почтить младенца Христа и получить благословение. Именно об этом и идет речь в истории, ты же знаешь. Он благословляет нас. А что это значит, милорд? Что такое благословение?
— Ну, ты будто получаешь незримый подарок, — сымпровизировал Джим. — Ты его не чувствуешь, не чуешь, но благословение делает тебя счастливее, а значит, с этого момента ты как дракон становишься лучше.
Глаза Секоха округлились от возбуждения:
— Насколько больше?
— Лучше, а не больше. Ты становишься красивее и храбрее.
— Я и так очень храбрый.
— Что ж, тогда ты удивишься, ведь нет границ храбрости. Все поразятся, насколько ты стал храбрее. Может, твое имя даже войдет в историю.
Секох заулыбался.
Это хорошая черта драконов, подумал Джим. Они способны позабыть о неприятностях и в мгновение ока почувствовать себя счастливыми.
— Если речь идет о том, чтобы подготовить тебя к празднованию Рождества, то это более сложная проблема, чем я могу объяснить. Я не уверен, что это будет легко устроить. Но, видишь ли, рождественские праздники длятся двенадцать дней, а прошел только один, значит осталось еще одиннадцать. Возможно, того, о чем мы говорили, не случится до самого последнего дня.
— О!
— Да, — сказал Джим, — возвращайся и объяви клиффсайдским драконам, что, если удастся, я сделаю все возможное, чтобы вы все могли отпраздновать Рождество. Возможно, это мне не удастся, но я буду очень стараться, — вы знаете, что, когда я очень стараюсь, то обычно достигаю всего.
— О да! Мы никогда не беспокоимся, если знаем, что ты пытаешься что-то сделать, ведь тебе всегда все удается.
— Что ж…— начал Джим, чувствуя себя виноватым. Он бросил взгляд через плечо, чтобы убедиться, что гоблин все еще сидит на струйке дыма. — А теперь пусть Гоб Первый как можно скорее, отнесет меня в замок графа, чтобы я мог приступить к делу.
— Благодарю тебя, милорд. Просто не знаю, как тебя и благодарить. Никто из клиффсайдских драконов не знает, как тебя отблагодарить. Мы будем очень стараться.
— Это хорошо. — Джим почувствовал себя еще более виноватым. — Что ж, тогда до свидания, надеюсь, мы скоро увидимся.
— Непременно увидимся, — горячо подтвердил Секох.
Плохо, думал Джим, пока Гоб Первый нес его обратно в его комнаты у графа через каминную трубу, что не один или два клиффсайдских дракона хотят вместе с Секохом пожаловать к графу для участия в легендарном событии; Джим не имел ни малейшего представления, как это устроить.
Если позволить прийти одному, захотят явиться и все остальные драконы. И если среди гостей замка найдется хоть один рыцарь, у которого потекут слюнки при мысли потягаться в бою с драконом, то эта мысль придет в голову всем. Короче, если Джиму удастся дать драконам то, чего они хотят, это, почти наверняка, станет поводом для атаки рыцарей на нежданных противников, и в результате получится всеобщая драка, которая, наверняка, войдет в историю.
Возможно, это лет на триста отбросит всякую надежду на дружбу между людьми и драконами.
Джим вдруг осознал, что стоит напротив камина в своей комнате, а Энджи выходит из-за гобелена. Она вздрогнула и вскрикнула.
— Перестань же, наконец, пугаться, когда я возвращаюсь с мощью магии, — проворчал Джим. — Сколько лет прошло с тех пор, как я впервые…
— Это совершенно невозможно! — раздраженно возразила Энджи. — Я же не ожидаю тебя в любую минуту, ты знаешь. А раз не жду тебя, как же мне не пугаться, когда ты так появляешься?
Логика железная. Джим подумал, ему никогда не переспорить Энджи.
— Полагаю, ты права, — сказал он.
— Еще бы я была не права! — воскликнула Энджи. Она былa очень взвинчена и, похоже, в любую секунду могла взорваться. Но она взяла себя в руки, успокоилась и улыбнулась Джиму:
— Хорошо, что ты возвращаешься.
Она подошла к нему. Они поцеловались.
— Ах…— Энджи открыла глаза и высвободилась из объятий мужа. Она толкнула его в кресло и уселась напротив, — Джим, ты должен что-то сделать с этой женщиной, Агатой!
— Почему я?
— Она уже дважды приходила сюда сегодня. Мне это не нравится!
— Естественно, то есть я хочу сказать, — почему тебе это не нравится?
— Она приходила посмотреть на малютку Роберта! — Энджи говорила фальшивым сладким голосом, заламывая руки. Она прикрыла глаза с преувеличенным выражением ангельской кротости. — Ведь он теперь ее единственный живой родственник! Теперь, когда ее бедный братец убит! Будто я не знаю, что он был только ее сводным братом и они вряд ли обменялись словом за последние десять лет.
— Откуда ты это знаешь? — с любопытством спросил Джим. — Ну, что они не разговаривали последние десять лет?
— О, это все знают. Не в этом дело. Дело в том, что меня ей не обмануть. Ее интересует не Роберт, а его состояние. Она хочет получить опекунство и воспользовалась визитом, надеясь обнаружить здесь что-нибудь, оправдывающее ее претензии на опекунство. К счастью, она ничего не нашла.
— Ты уверена?
Энджи прекратила передразнивать Агату, выпрямилась и серьезно посмотрела на Джима:
— Уверена? В чем?
— Ну, в двух вещах. Что она интересуется только опекунством и что она выискивала предлог, чтобы использовать его для доказательства, что мы плохо заботимся о Роберте.
— Конечно, уверена. Это же не двадцатый век, Джим.
— Я знаю, — раздраженно бросил Джим.
— Она ничего не знает о ребенке, ничего не знала, пока не услышала, что ее брат направлялся сюда со своей новой женой и сыном. Как она может утверждать, что испытывает привязанность к Роберту? Оставим в покое даже тот факт, что она вообще не способна на привязанность. Говорю тебе, я знаю эту женщину. Я раскусила ее с первого взгляда. Да и все ее знают. Она честолюбива. Все эти годы она жила на содержание, которое ей давал брат. Но честолюбие требует денег, а деньги очень способствуют честолюбию, например стремлению стать королевой Англии. Получить опекунство над состоянием Роберта, значит получить большие деньги до его совершеннолетия. Уколы совести не помешают ей воспользоваться своим положением опекуна. Потому что позднее, если ей повезет, никто не осмелится проверить, как она вела дела, и, даже если ей не повезет, ничего не изменится. Именно так и поступали большинство людей, когда добивались опекунства над сиротами вроде Роберта.
— Ты, несомненно, права. А что с моим вторым вопросом? Меня интересует, почему ты так уверена, что она не нашла здесь ничего, что можно использовать для получения опекунства.
— Ах, это? Конечно, я ее ждала и сделала все, чтобы представить нас образцовыми воспитателями, исходя из понятий этого общества. Я даже туго спеленала бедняжку. Это единственное, что меня беспокоит. Она могла услышать, что я распеленала его и положила в люльку, а это даст ей какую-то нить. Но я не могла вынести, чтобы он все время лежал в пеленках в ожидании, когда она пройдет мимо. Правда, часовой у двери получил приказ под каким-нибудь предлогом задержать ее, если она появится. И только потом войти и получить разрешение впустить ее. Ей это явно не понравится, но она не сможет ничего противопоставить этому.
— Полагаю, что нет.
— Конечно, нет. Это еще одно доказательство нашей заботы о Роберте. Разумеется, я извиняюсь после того, как она приходит, и она понимает, что стоит за этими извинениями, но ничего не может поделать. Кроме того, у нас всегда есть время вынуть Роберта из люльки, спрятать люльку, а его запеленать. И всякий раз, когда явится, она увидит Роберта в пеленках, согласно здешней традиции.
— А, — обрадовался Джим, — Так вот что значит позаботиться о нем.
В более поздние века драконы постепенно перестали охотиться на людей и старались избегать их. Только после битвы у Презренной Башни они начали проявлять подлинный интерес к людям. Тогда они сражались бок о бок с Джорджами, что и послужило толчком к проявлению любопытства. С этого времени между драконами и Джорджами установился мир. Случилось так, что Секох ускорил этот процесс. Он вернулся домой и рассказал о приключениях, во время которых он подружился с Джимом, Брайеном и остальными. В результате легенды, которые были известны людям, узнали и драконы. Конечно, эти легенды были распространены в основном среди лесорубов, землепашцев и прочего необразованного люда, другими словами, среди людей, живущих замкнуто, вдали от всех. Эти легенды зародились в местах, где трудно даже поставить ловушку на дракона в глупой надежде поймать его и познакомиться с ним поближе. Такой контакт мог быть оправдан тем, что, как любил повторять Смргол, когда был еще жив, драконы и Джорджи нуждались в знаниях друг о друге.
Как и люди, клиффсайдские драконы обращали больше внимания не на то, что говорил их собрат при жизни, а на воспоминания о нем после его смерти. При жизни Смргол вызывал своими замечаниями только пререкания. Когда же он умер, о спорности его утверждений забыли, к ним привыкли и начали находить в них некую особую мудрость.
Мудрость Смргола принесла плоды. Драконы любили всякие истории. Истории стояли на следующем месте после вина, которое занимало второе место в списке ценностей, почитаемых драконами. И вот они открыли, что люди тоже любят истории. Более того, люди особенно ценили истории о чудесах и странных или жестоких происшествиях, — драконам они тоже очень нравились.
Лучшие из этих историй обычно восходили к библейским рассказам, некоторые их них были подлинными, а некоторые созданы безвестными авторами, выдававшими свои труды за произведения знаменитых святых угодников.
Подобные истории распространились и среди драконов. Им вот уже несколько веков была известна история о святом Георгин и драконе. Удивительно, но первые пятьдесят или восемьдесят лет их возмущало, что дракон в этой истории играет роль злодея, более того, злодея, который проигрывает битву. Потом легенда стала привлекательной историей, вызывавшей веселые споры о том, как следовало бороться с Георгием, чтобы победить доброго святого. Почти каждый дракон в последующие времена имел собственную теорию насчет того, как сражаться со святым и победить.
Побочным результатом этого явилось то, что драконы стали называть людей Джорджами.
Интерес драконов к легендам людей и чудесам рос и рос. Наконец он распространился на легенду, которую Джим с трудом восстановил в памяти по весьма искаженной версии Секоха. Эта история могла возникнуть только на основе апокрифических книг Нового завета. Произведение неизвестного автора получило во времена и в мире Джима название «Псевдоматфей».
Легенда клиффсайдских драконов была связана с празднованием Рождества Христова. Переплетение этих мотивов задевало чувства драконов. В двух словах, история, которую Джим читал в «Золотой сокровищнице» Пола Грейва, рассказывала о временах, когда Святое семейство бежало в Египет, чтобы избежать предпринятого Иродом избиения младенцев. Как известно, Ирод, который позднее стал царем иудеев, услышал, что один из младенцев может лишить его трона, и приказал убить в Израиле всех младенцев до двух лет.
Ирод вообразил, что устранит опасность до того, как она реализуется, убив всех детей, родившихся во время, подходящее для восшествия на трон.
Иосиф, Мария и младенец Христос бежали от Ирода в Египет; согласно прочитанному Джимом и услышанному Секохом, их свита состояла из всех видов существующих на земле животных, — лев и вол, волк и овца, хищник и добыча в великолепной гармонии шли рядом, как почетная стража Марии, Иосифа и младенца Христа. Согласно «Псевдоматфею», Святое семейство остановилось отдохнуть недалеко от пещеры. А может, это были скалы, — Джим не помнил точно…
Но утром, когда они проснулись с первыми лучами солнца, из пещер неожиданно появились драконы, крупные могучие создания, с которыми охране Святого семейства было не справиться. Иосиф испугался.
Но младенец Христос, который, как помнил Джим, едва умел ходить, успокоил отца.
«Не бойся, — сказал он Иосифу. — Эти добрые создания только исполняют пророчество Давида: „Да хвалят Господа все земные твари, и драконы и звери“. Пусть они приблизятся». И он протянул свою маленькую ручонку к драконам, приглашая их подойти за благословением.
Такова была легенда, которую вспомнил Джим. Прошло всего шесть лет с тех пор, как он изучал «Золотую сокровищницу» Пола Грейва в двадцатом столетии, но за эти шесть лет многое произошло, особенно за последние три года, которые он прожил в четырнадцатом веке.
Секох знал легенду намного лучше, чем она осталась в воспоминаниях Джима. Но тоже не очень хорошо: к тому, что он знал, каким-то образом примешивалась сегодняшняя жизнь и имена современников.
Тем не менее, на сей раз Джиму оставалось только слушать, Секох кипел, как распечатанная бутыль шампанского, трудность состояла в том, чтобы остановить его, не дать ему излиться до конца, как шипучему напитку.
Секох говорил:
— Понимаешь, вот что, как они говорят, случилось. — Для всех драконов понятия «рассказ» и «история» были тождественны. — «Да хвалят Господа все земные твари, и драконы, и звери». Пусть они приблизятся».
— А…
— Ага, ты все понимаешь! Ты дракон, как и мы, если даже какое-то время должен быть Джорджем. Ты знаешь, каковы мы, драконы. Сложности с Джорджами заключаются в том, что они считают нас животными, наряду с прочими. Но мы не таковы. Они — просто животные, а мы — драконы!
Наконец они подошли к зерну всей истории, освобожденному от легендарной шелухи.
Джим понял.
Когда он впервые появился здесь в обличье дракона, тогда он не понял ничего. А сейчас понял. Начал понимать, когда искалеченный Смргол буквально заставил Секоха участвовать в битве у Презренной Башни. Смргол сказал тогда Брайену, Дэффиду и Джиму:
«…и позволив Джорджу войти туда, куда он войти не осмеливался! „Малыш, — сказал я ему, — брось эту глупость, что ты только болотный дракон. Болотные драконы не имеют ничего общего с тем, кем ты являешься на деле. Из какого же ты явился мира, если все мы бродим вокруг тебя и разговариваем подобным образом?“ — Слова, звуча набатом, вылетали из его пасти. Потом Смргол передразнил кого-то, говорившего высоким голосом, но ему удалось подняться только до полубаса: — „О, я просто дракон пастбищ и пахотной земли. Вы должны меня извинить, я дракон, живущий в полдороге от скал…“ — „Малыш! — сказал я ему. — Ты ДРАКОН! Пойми это раз и навсегда! И дракон ВЕДЕТ СЕБЯ как дракон — никак иначе!“
А затем случилось так, что Брайен и Джим отправились во Францию с секретной миссией. Однажды, посреди ночи на постоялом дворе, где остановился Джим, появился Секох. Не желая, чтобы горожане узнали, что в его комнате объявился дракон, и напали на него, Джим превратил Секоха в человека. Поначалу Секох был в восторге от мысли, что изменит обличье. Но, едва он взглянул на собственное поджарое человеческое тело — обнаженное, конечно, ведь драконы не носят одежды, — его обуял ужас.
— О нет! — вскричал он.
Благодаря этому происшествию Джим наконец понял, что драконы совсем не считали себя более низшим видом, чем люди, просто они были другими. Более того, они даже не подозревали, что джорджи классифицируют их как разновидность животных. Сама эта мысль приводила драконов в ужас. Им всегда казалось, что мир иерархически разделен на драконов и Джорджей, которые стоят ниже, а уж за Джорджами, еще ниже, стояли другие животные. Можно вообразить их гнев и возмущение, когда они обнаружили, что каждый Джордж, с которым они встречались, считал само собой разумеющимся, что они просто большие животные, — возможно, полудемоны, но во всем остальном обычные звери. Эта мысль жгла и мучила каждого дракона со времен исторической дуэли святого Георгия.
Теперь Джим знал, что так взволновало клиффсайдских драконов и почему Секоха послали к нему с поручением и мольбой, чтобы Джим понял и помог.
— Драконы и звери, — повторил Секох. — Понимаешь, милорд? Младенец Христос сам это сказал. А раз он пришел из Лондона с твоим другом сэром Джоном…
Джим вздрогнул. Общение с драконами всегда чревато новыми, непредсказуемыми поворотами. Ему никогда не приходило в голову, что через сотни лет драконы умудрятся спутать Христа с молодым принцем Эдуардом, приехавшим к графу. Ясно, что Секох и остальные драконы твердо придерживались мнения, что рождение Христа или состоится сейчас, в праздники, или чудесным образом повторяется каждый год. Они также верили, что эпизод со зверями и драконами и прочее, упомянутое в легенде, может случиться в любой момент праздника Рождества.
— Итак, если ты не против, — Секох, похоже, подбирался к концу, — мы очень хотели бы, чтобы я и несколько других драконов пришли в замок, где ты сейчас находишься, и могли в должное время почтить младенца Христа и получить благословение. Именно об этом и идет речь в истории, ты же знаешь. Он благословляет нас. А что это значит, милорд? Что такое благословение?
— Ну, ты будто получаешь незримый подарок, — сымпровизировал Джим. — Ты его не чувствуешь, не чуешь, но благословение делает тебя счастливее, а значит, с этого момента ты как дракон становишься лучше.
Глаза Секоха округлились от возбуждения:
— Насколько больше?
— Лучше, а не больше. Ты становишься красивее и храбрее.
— Я и так очень храбрый.
— Что ж, тогда ты удивишься, ведь нет границ храбрости. Все поразятся, насколько ты стал храбрее. Может, твое имя даже войдет в историю.
Секох заулыбался.
Это хорошая черта драконов, подумал Джим. Они способны позабыть о неприятностях и в мгновение ока почувствовать себя счастливыми.
— Если речь идет о том, чтобы подготовить тебя к празднованию Рождества, то это более сложная проблема, чем я могу объяснить. Я не уверен, что это будет легко устроить. Но, видишь ли, рождественские праздники длятся двенадцать дней, а прошел только один, значит осталось еще одиннадцать. Возможно, того, о чем мы говорили, не случится до самого последнего дня.
— О!
— Да, — сказал Джим, — возвращайся и объяви клиффсайдским драконам, что, если удастся, я сделаю все возможное, чтобы вы все могли отпраздновать Рождество. Возможно, это мне не удастся, но я буду очень стараться, — вы знаете, что, когда я очень стараюсь, то обычно достигаю всего.
— О да! Мы никогда не беспокоимся, если знаем, что ты пытаешься что-то сделать, ведь тебе всегда все удается.
— Что ж…— начал Джим, чувствуя себя виноватым. Он бросил взгляд через плечо, чтобы убедиться, что гоблин все еще сидит на струйке дыма. — А теперь пусть Гоб Первый как можно скорее, отнесет меня в замок графа, чтобы я мог приступить к делу.
— Благодарю тебя, милорд. Просто не знаю, как тебя и благодарить. Никто из клиффсайдских драконов не знает, как тебя отблагодарить. Мы будем очень стараться.
— Это хорошо. — Джим почувствовал себя еще более виноватым. — Что ж, тогда до свидания, надеюсь, мы скоро увидимся.
— Непременно увидимся, — горячо подтвердил Секох.
Плохо, думал Джим, пока Гоб Первый нес его обратно в его комнаты у графа через каминную трубу, что не один или два клиффсайдских дракона хотят вместе с Секохом пожаловать к графу для участия в легендарном событии; Джим не имел ни малейшего представления, как это устроить.
Если позволить прийти одному, захотят явиться и все остальные драконы. И если среди гостей замка найдется хоть один рыцарь, у которого потекут слюнки при мысли потягаться в бою с драконом, то эта мысль придет в голову всем. Короче, если Джиму удастся дать драконам то, чего они хотят, это, почти наверняка, станет поводом для атаки рыцарей на нежданных противников, и в результате получится всеобщая драка, которая, наверняка, войдет в историю.
Возможно, это лет на триста отбросит всякую надежду на дружбу между людьми и драконами.
Джим вдруг осознал, что стоит напротив камина в своей комнате, а Энджи выходит из-за гобелена. Она вздрогнула и вскрикнула.
— Перестань же, наконец, пугаться, когда я возвращаюсь с мощью магии, — проворчал Джим. — Сколько лет прошло с тех пор, как я впервые…
— Это совершенно невозможно! — раздраженно возразила Энджи. — Я же не ожидаю тебя в любую минуту, ты знаешь. А раз не жду тебя, как же мне не пугаться, когда ты так появляешься?
Логика железная. Джим подумал, ему никогда не переспорить Энджи.
— Полагаю, ты права, — сказал он.
— Еще бы я была не права! — воскликнула Энджи. Она былa очень взвинчена и, похоже, в любую секунду могла взорваться. Но она взяла себя в руки, успокоилась и улыбнулась Джиму:
— Хорошо, что ты возвращаешься.
Она подошла к нему. Они поцеловались.
— Ах…— Энджи открыла глаза и высвободилась из объятий мужа. Она толкнула его в кресло и уселась напротив, — Джим, ты должен что-то сделать с этой женщиной, Агатой!
— Почему я?
— Она уже дважды приходила сюда сегодня. Мне это не нравится!
— Естественно, то есть я хочу сказать, — почему тебе это не нравится?
— Она приходила посмотреть на малютку Роберта! — Энджи говорила фальшивым сладким голосом, заламывая руки. Она прикрыла глаза с преувеличенным выражением ангельской кротости. — Ведь он теперь ее единственный живой родственник! Теперь, когда ее бедный братец убит! Будто я не знаю, что он был только ее сводным братом и они вряд ли обменялись словом за последние десять лет.
— Откуда ты это знаешь? — с любопытством спросил Джим. — Ну, что они не разговаривали последние десять лет?
— О, это все знают. Не в этом дело. Дело в том, что меня ей не обмануть. Ее интересует не Роберт, а его состояние. Она хочет получить опекунство и воспользовалась визитом, надеясь обнаружить здесь что-нибудь, оправдывающее ее претензии на опекунство. К счастью, она ничего не нашла.
— Ты уверена?
Энджи прекратила передразнивать Агату, выпрямилась и серьезно посмотрела на Джима:
— Уверена? В чем?
— Ну, в двух вещах. Что она интересуется только опекунством и что она выискивала предлог, чтобы использовать его для доказательства, что мы плохо заботимся о Роберте.
— Конечно, уверена. Это же не двадцатый век, Джим.
— Я знаю, — раздраженно бросил Джим.
— Она ничего не знает о ребенке, ничего не знала, пока не услышала, что ее брат направлялся сюда со своей новой женой и сыном. Как она может утверждать, что испытывает привязанность к Роберту? Оставим в покое даже тот факт, что она вообще не способна на привязанность. Говорю тебе, я знаю эту женщину. Я раскусила ее с первого взгляда. Да и все ее знают. Она честолюбива. Все эти годы она жила на содержание, которое ей давал брат. Но честолюбие требует денег, а деньги очень способствуют честолюбию, например стремлению стать королевой Англии. Получить опекунство над состоянием Роберта, значит получить большие деньги до его совершеннолетия. Уколы совести не помешают ей воспользоваться своим положением опекуна. Потому что позднее, если ей повезет, никто не осмелится проверить, как она вела дела, и, даже если ей не повезет, ничего не изменится. Именно так и поступали большинство людей, когда добивались опекунства над сиротами вроде Роберта.
— Ты, несомненно, права. А что с моим вторым вопросом? Меня интересует, почему ты так уверена, что она не нашла здесь ничего, что можно использовать для получения опекунства.
— Ах, это? Конечно, я ее ждала и сделала все, чтобы представить нас образцовыми воспитателями, исходя из понятий этого общества. Я даже туго спеленала бедняжку. Это единственное, что меня беспокоит. Она могла услышать, что я распеленала его и положила в люльку, а это даст ей какую-то нить. Но я не могла вынести, чтобы он все время лежал в пеленках в ожидании, когда она пройдет мимо. Правда, часовой у двери получил приказ под каким-нибудь предлогом задержать ее, если она появится. И только потом войти и получить разрешение впустить ее. Ей это явно не понравится, но она не сможет ничего противопоставить этому.
— Полагаю, что нет.
— Конечно, нет. Это еще одно доказательство нашей заботы о Роберте. Разумеется, я извиняюсь после того, как она приходит, и она понимает, что стоит за этими извинениями, но ничего не может поделать. Кроме того, у нас всегда есть время вынуть Роберта из люльки, спрятать люльку, а его запеленать. И всякий раз, когда явится, она увидит Роберта в пеленках, согласно здешней традиции.
— А, — обрадовался Джим, — Так вот что значит позаботиться о нем.