Страница:
— Ерунда какая, ваше преподобие, вы еще извиняетесь, — сказала леди Эмми. — Входите, садитесь и грейте ваши ноги — камин горит. Скоро принесут чай, а вы нам расскажете новости. Осталось хоть что-то от урожая?
Его преподобие Доналд стал устраиваться рядом со своей супругой.
— Я не высовывалась, — дрожащим голосом поспешила заявить Кловер.
У нее был такой виноватый вид, что Силван едва не застонала, но викарий отечески похлопал жену по руке. — Ладно, ладно. — Вытянув руки к огню, он сказал:
— Десница Божия выкосила широкую полосу, прошедшую через самое сердце Малкинхампстеда и здешних людей. Так тяжело видеть столько пришедших в уныние и сокрушившихся сердцем мужчин и женщин.
— Полагаю, многим придется перебраться в город. — Тетя Адела налила себе хересу. — Я тоскую по старым добрым временам, когда они с голоду умирали, но им и в голову не приходило куда-то уезжать.
— Это ты чушь говоришь, Адела, и ты это знаешь, — сказала леди Эмми.
Тетя Адела залпом проглотила свой херес.
— Я знаю.
На миг настала глубокая, всеобъемлющая тишина, ознаменовавшая собой событие исторического значения — тетя Адела согласилась с леди Эмми. У леди Эмми был такой вид, словно она аршин проглотила, а Ранд заговорщически переглянулся с Силван, и они улыбнулись друг другу.
— Нищие всегда будут с нами, — сказал священнослужитель. — Им просто должно покориться своей участи, смириться с нею.
— Но почему они должны смиряться с участью, если, стоит им только немного захотеть, они сумеют изменить ее на лучшую? — спросил Ранд.
Викарий выслушал сие святотатство с постной миной.
— Ваша милость, я знаю, что есть придерживающиеся подобных воззрений, но это и нехорошо, и не отвечает тому суждению, которого по традиции держится церковь.
— Мир меняется, ваша преподобие, — сказал Ранд.
— Истина Божия — вечна, ваша милость. Силван всегда было невыносимо слушать, как люди Божий коверкают слово Божие в угоду собственным убеждениям и верованиям, да еще пользуются своим высоким положением для, снискания власти и уважения. И, не выдержав, она жарко заспорила:
— Если бы мы только традиции держались, то мой отец никогда бы не выбился в люди. А он, несмотря на свое низкое происхождение, сумел занять в обществе достойное место.
Ранд кивнул.
— Какое счастье! Иначе ты никогда бы не попала в высший свет, не отправилась бы в Ватерлоо, не научилась бы навыкам медсестры и, следовательно, не приехала бы в Клэрмонт-курт и не вышла бы за меня замуж.
Рад хитро поглядывал на нее, И улыбка у него была такой самодовольной, что Силван захотелось сбить с него спесь, и она ехидно бросила:
— За это благодари Господа Бога — и моего отца.
Ее язвительность нимало не умерила веселья на лице Ранда, а леди Эмми сказала:
— Милая, вы с Рандом сейчас — ну, точь-в-точь, как мой дорогой супруг со мною.
Отвернувшись от залитого солнцем окна в своей бывшей спальне, Ранд пустыми глазами глядел на леди Эмми. Она стояла в дверном проеме словно в раме портрета, и встревоженно глядела на него. Что-то слишком часто она изображала такую озабоченность на своем лице с тех пор, как он вернулся домой вместе с Силван, а прошло с тех пор меньше месяца. До сих пор Ранд удачно избегал всяких разговоров, но теперь, он чувствовал, уклониться не удастся — Дорогой?
— Да, мама?
Леди Эмми сделала несколько неуверенных шажков вперед.
— Я тебе мать и не могу не беспокоиться. Как у тебя с Силван? Все ли ладно?
От неожиданности он даже заморгал, потом оперся на подоконник и знаком попросил ее присесть, указав на единственный стул, остававшийся в комнате, которую решено было обставить по-новому.
— А почему ты об этом спрашиваешь? Теребя кружевную косынку на шее, леди Эмми пристроилась на краешке сиденья.
— Силван такая подавленная.
Она не сказала ему ничего такого, о чем бы он и сам не знал, но Ранд попытался разыграть недоумение.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Она проводит много времени с Аделой и мной, делая вид, и не без успеха, что ее мало что интересует, кроме вязания. Даже Адела готова признать, что Силван ведет себя как истинная леди. А если она не сидит с нами за вязанием, то или советуется с Бетти насчет меню, или же старается исчезнуть, чтобы побыть с Гейл.
Потирая глаза руками, Ранд произнес:
— Подавленная. Да, то самое слово. Очень к ней подходит.
— И вид у нее усталый.
— Кошмары ее мучают. Те самые страшные сны, про которые она ничего говорить не хочет, а когда он спрашивает, она не признается. Утверждает, что нет у нее никаких кошмаров.
— И если бы мне не удалось как-то подслушать, как Силван и Гейл хихикают вместе, я бы подумала даже, что нет больше той веселой и смелой девушки, которая к нам явилась когда-то. И это наша вина.
Ранд стиснул зубы и поглядел на пустую стену перед собой. Да, веселый бесенок, так очаровательно поддразнивающий его, исчез. И нет больше той отважной девушки, что спасала несчастного калеку наперекор его собственной воле. На ее место явилась леди с потупленными глазами и приличными манерами.
— Женщины с фабрики спрашивали про нее. Перт, Лоретта, Чарити — все они тут. Даже Нанна разъезжает на повозке, запряженной пони, чтобы показать, как она ловко управляется со своими костылями. А Силван не хочет с ними встречаться.
— Не хочет?
— Ну, может, она так напрямую и не отказывается, но до нее им никак не добраться. А женщины обижаются. Они бы хотели поблагодарить ее за исцеление, а ей как будто их благодарности совсем ни к чему, Она не понимает или не хочет понять, что такое ее поведение — это как знак неуважения.
Ранд не знал, что сказать, только водил глазами по пустой комнате. Кровать вынесли. Ни единого следа от былого владельца не осталось, только единственный стул торчит посреди комнаты. Его имущество перенесли в герцогские покои этажом выше. Точно так же поступили и с вещами Силван. Комната, казалось, скучала по хозяину, и Ранд иногда заходил сюда, чтобы побыть какое-то время в одиночестве.
— А почему ты с Силван сама об этом не поговоришь? Я уверен, она бы тебя послушала.
— Я подумала, что лучше это сделать тебе. Потому что, дорогой мой, я не хотела тебе ничего говорить, но, — леди Эмми провела рукой по волосам, избегая глядеть в глаза сыну, — ты тоже выглядишь каким-то тихим и задумчивым.
— Ты должна радоваться, что я наконец-то стал серьезным.
— Знаешь, — робко улыбнулась леди Эмми, — я даже тоскую иногда по тем дням, когда ты бил окна.
Он изумленно поглядел на мать. Она раскрыла руки, и он упал в ее объятия, потом опустившись подле нее на колени, положил голову на ее плечо.
— Мама, она мне не доверяет.
— Ты ее винишь? После того, как ты ее из дому выгнал?
Ранд откинулся назад и поглядел матери в лицо. Он знал, что мать не одобряла его поступка, но она ему никогда не напоминала об этом и совсем не упрекала. Только советовала поскорее вернуть жену домой. Наверное, она дожидалась, когда подвернется удобная минута, потому что теперь ее карие глаза смотрели расстроенно, даже укоризненно. Он попробовал пуститься в объяснения, как-то оправдать свой поступок.
— Она сама бы не уехала. Я пробовал уговорить ее, я говорил, что ей надо уезжать, что тут опасно, но она не хотела.
— Нет. Конечно, она не уехала бы. Тебе ведь тоже угрожала та же опасность. Как ты думаешь, что можно сказать про женщину, способную бросить мужчину наедине со злом?
— Умная.
— Трусливая, — поправила леди Эмми.
— Я действовал так ради ее блага.
— Ради ее блага? — Леди Эмми топнула ногой. Голос ее звенел от негодования. Ранд никогда не видел свою обычно тихую и мягкую мать такой разгневанной. — Ты что, для этого жену брал? Чтобы беречь ее, хочет она того или нет?
— Я и не думал, что ты…
— Ты вообще не думал. Как и любой другой мужчина на этом свете. — Она помахала пальцем перед самым его носом. — Тебе хоть когда-нибудь пришло в голову задуматься: а почему Силван так много времени проводит с Гейл?
Он попытался было увернуться от угрожающего пальца матери.
— Ну, наверно, у них много общего.
— Ага, понимаешь все-таки кое-что. Да, вряд ли Гейл могла потерять отца в более неподходящий момент. Этого он уже не понимал. И смущенно спросил:
— А разве в таком деле бывает время лучше или хуже?
— Я уж и забыла, какие мужчины несообразительные. — Леди Эмми только расстроенно вздохнула. — Да ты что, не видишь, что Гейл растет? Она барышня уже. Точнее, как раз в самом опасном, самом хрупком возрасте, когда ребенок превращается в женщину. Ты хоть что-нибудь замечаешь?
Он подумал про болезненно тоненькую, неуклюжую девочку, которая и правда ведь так невероятно вытянулась в длину за прошедший год.
— Так ей же только восемь.
— Ей десять, — поправила леди Эмми.
— Все равно она еще совсем маленькая, — упрямо повторил Ранд. — Какая там женщина.
— Взросление у девочек — дело тонкое, — задумчиво сказала леди Эмми. — В это время им как никогда нужна ласка, поддержка, а неосторожное слово, грубость могут больно ранить их. А ошибки бывают иногда роковыми. Вот какая причина, должно быть, заставляет Гейл искать в Силван родственную душу.
— Почему же? Ты хочешь сказать… — Леди Эмми глядела на него в упор, наблюдая за тем, как он приходит к этой новой для него мысли. — По-твоему, я нанес Силван грубую незаживающую рану, от которой она никак не может оправиться? Так, что ли?
— Может, ты и не такой болван, как мне казалось.
— Но ведь Силван — не худенькая хрупкая девочка, у которой только что погиб отец, да еще погиб трагически, — попытался снова заспорить Ранд.
— Нет, конечно, с Силван все еще хуже. Ты помнишь, сэр Майлз как-то прислал мне письмо?
Он помотал головой. Что он помнил?
— Ты тогда был занят очень. Стульями швырялся. — Тщательно подбирая слова, леди Эмми сказала:
— Кажется, этот ее отец — холодный, бессердечный человек, не особенно гордящийся своей дочерью И мало интересующийся ее успехами.
— Я думаю, ты смело можешь утверждать такие вещи. — И тут смысл произнесенных матерью слов дошел до него, отозвавшись неприятной сухостью в горле, и он заговорил тоже медленно, обдумывая каждое слово прежде, чем произнести его вслух. — Значит, ей недостает уверенности в себе, и это потому, что она вовремя не получила должной поддержки от отца?
— Я думаю, что ты смело можешь утверждать такие вещи. — Она передразнивала его, повторяя его же фразу. — Да и мать не очень-то заботилась о своей дочери, не так ли?
— Во всяком случае, этой заботы не хватало. Мне кажется, Силван стыдилась за мать и жалела ее. — Ранд задумался. — Но, знаешь, ты же не скажешь, что Силван не хватает уверенности в себе. У нее хватило сил бросить родительский дом, уехать в Брюссель. Да она все путы порвала, на всякую респектабельность плюнула, никого не слушалась, все по-своему делала, в…
— А хоть когда-нибудь удавалось ей добиться от отца похвалы?
Он не обратил внимания на вопрос матери.
Голова была занята другим.
— Потому, когда понадобились медсестры, а англичанки по большей части отказались помогать своим сыновьям и братьям, она дерзко пошла против течения. — Он запнулся на полуслове, увидев, что мать медленно-медленно покачала головой.
— Нет, сынок. Все это она и делала, чтобы себе доказать — вот какая она лихая, смелая, и никто ей не указ. А в душе, наверное, боль была — что никому нет до нее никакого дела. А ты, — ее голос окреп, — раз уж ты ее мужем назвался, ты и должен ее веру в себя укрепить. Ты ее обожаешь, ты веришь в ее способности, тебе все ее чудачества нравятся.
Ранд почувствовал, как озноб прошел по его телу, и этот холод пронзил его всего, до кончив ков пальцев.
— Так значит, она мне доверилась, а я так жестоко оскорбил.
— Ты по ее гордости ударял, а это самое больное место у нее. Только бессердечный человек так поступить мог.
— Так я, по-твоему, бессердечный?
— Уж не знаю. — Ничего ему не хотела сказать мать, ей даже улыбки для сына жалко было только бы ужалить побольнее, чтобы он совсем уж оправиться не мог. — Мне одно понятно: она из кожи лезет, только чтобы вписаться в образ этакой благовоспитанной дамы. И делает она это потому, что уверена: этого хочешь ты.
— Она превращается в копию своей собственной матери, — с горечью сказал Ранд. — Я не хочу, чтобы она уподобилась леди Майлз.
Если он рассчитывал найти у матери сочувствие, то ошибся. Кажется, сегодня леди Эмми решила высказать все, что накипело у нее на душе.
— Ты даешь понять, что она тебе не пара, что ты слишком хорош для нее.
— Да никогда я так не думал.
— А что ты ее любишь, говорил?
— Ох, если б только говорил!
Леди Эмми фыркнула.
— Представляю, как ты доказываешь ей свою любовь. Помню, твой покойный отец… Но, Дорогой мой, с женщинами надо разговаривать. Откуда она узнает о твоих чувствах, если ты ей об этом не расскажешь?
— Я думал, она… — Ранд пожал плечами. — Я считал, что она догадывается. Ведь я…
— Сынок. — Леди Эмми откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди. — Ни одна женщина, какой бы там ум у нее ни был, не поверит, что мужчина ей предан только потому, что этот мужчина любит забавляться с нею.
— Мама!
— Есть всякого рода супружества. Есть пары, которые соединились только по любви, только ради страсти. Есть пары, вступившие в союз из-за денег, а есть и такие пары, когда супруги предпочитают обходиться друг без друга, таких больше всего. — Она потрогала золотое кольцо, которое до сих пор носила на пальце. — Есть еще такие благословенные союзы, в которых и муж и жена — одно. Они и разговаривают и веселятся вместе, и ничто — даже смерть — такой союз не губит.
— Это как у тебя с папой.
— Он все еще здесь, рядом со мной. — Она прижала ладонь к сердцу. — Тебе решать, чего ты хочешь от Силван. Чего вы оба хотите? Что вам нужно? Что должно быть между вами? — Спрашивая, она гладила его по голове. Как ребенка. — Вот о чем ты думать должен.
А действительно, чего он хочет от Силван? Да всего, и он уже убедился, что одной постели ему мало, как бы он ни был изобретателен в этом деле. Может быть, его матери известно что-то такое, чего он не знает или не понимает. Может, она чувствует, что поведение Силван объясняется куда более глубокими причинами, чем та дурацкая его выходка.
Леди Эмми внимательно наблюдала за тем, как он расхаживает от стены к стене. Он не заметил, как вошла тетя Адела, как обе дамы обменялись заговорщическими улыбками. Ранд весь ушел в свои мысли.
Дверь герцогской спальни была заперта, и он замедлил шаг, приближаясь к ней. Ранд всегда был уверен в себе, он знал, что поступает правильно, а выходит, что это совсем не так. Что же можно сделать? Как исправить такое страшное количество ошибок, тем более, что теперь он сомневается в каждом своем действии? Он взялся за ручку двери, потом постарался восстановить дыхание, и лишь после того, как это ему удалось, отворил дверь и вошел внутрь.
Силван сидела и смотрела в только что обновленные окна — над ними потрудился стекольщик. Или она делала вид, что глядит в окно. Потому что шторы были опущены с намерением не пропустить в комнату ни единого луча утреннего солнца.
Словом, Ранд понял, что, предприми он что угодно, вряд ли получится хуже. Настолько худо уже было.
— Привет, жена. — В полумраке он увидел, Как она поворачивает к нему голову. Он подошел к окну и поднял шторы. Яркое солнце хлынуло в комнату, и Силван закрыла глаза руками. Ранд с деланной веселостью сказал:
— Я на прогулку собираюсь. Пойдем со мной.
— В другой раз, — Она отняла руку от глаз, но на него по-прежнему не глядела, — Ты не заболела?
— Да нездоровится что-то.
— Может, у тебя твои дни настали? Она покачала головой.
— Нет.
— Гм. — Он взял ее за подбородок и поверил к себе. Какое-то мгновение она беззащитно смотрела на него, потом опустила голову, как будто боялась взглянуть правде в глаза. Ясно было одно: в этой ее опечаленности есть что-то болезненное.
— Пойдем со мною, — уговаривающе произнес он. Голос прозвучал хрипловато. — С тех пор, как мы приехали, ты так редко выходишь из дому.
— Знаешь, эта буря, ну, которая застала нас, когда мы подъезжали к Малкинхампстеду, она меня напугала.
Все это звучало почти по-детски, она оправдывалась, не надеясь при этом, что кто-то поверит ее оправданиям. Он разумеется, не поверил, зато еще раз убедился, как права была его мать.
— Ты испугалась? Да что может устрашить женщину, которая меня не боялась, когда я был вне себя от ярости? Я уж не говорю о том, что эта женщина не отступила даже при виде привидения со здоровенной дубиной.
— И ты, и тот призрак — всего лишь люди. Мужчины. Но если опять разразится ураган, я окажусь в его власти. Это совсем не одно и то же.
Ранд поглядел на силуэт своей жены и подивился: неужто она не понимает, что на свету все становится прозрачнее, в том числе и то, что у нее на душе. Во всяком случае, то, что написано на ее лице, читается куда легче. Напугана она, это да, но не бури она боится. На женщину, которая с таким удовольствием блуждала по всему Клэрмонт-курту, забираясь в самые неизведанные уголки, это было как-то не похоже.
— Силван, послушай, со времени той бури еще ни одного дождя не случилось. А скоро октябрь. Ты потом локти будешь кусать от досады — что просидела взаперти такие славные деньки. Пошли, а? Навестили бы наше любимое место. Вспомнили бы там вместе кое-что.
Губы ее приоткрылись, и она взглянула на него с такой обнаженной тоской, что у Ранда заныло сердце. Ее задело воспоминание о Буковой ложбине и его предложение сходить туда.
И тогда он ответил за нее так, как хотел бы, чтобы ответила она:
— Идем. Я скажу Бетти, чтобы она собрала для нас корзину.
— На самом деле.., я не хочу…
Но Ранд уже был у двери.
— Одевайся. Переодеться в прогулочное платье ты сможешь минут за двадцать. Значит, через полчаса я жду тебя.
— Не знаю уж…
— Я тебя жду у парадного входа. Если тебя там не будет, приду сюда и все равно заберу тебя на прогулку. — Он не стал дожидаться ее возражений, а просто закрыл за собой дверь и двинулся на кухню. Лицо его нахмурилось. Видно, и правда он что-то делал не так, если ее хрупкое Доверие к нему куда-то подевалось. Сейчас самое время взяться за ее исцеление. Неужто ему это не под силу? Смогла же она показать ему, как это делается, когда он разуверился в себе.
В то время как Ранд спускался по ступенькам вдруг шумно распахнулась парадная дверь, в прихожую ворвался резкий ветер. — Дорогу блудному сыну! — услышал Ранд смеющийся возглас.
— Джеймс! — Ранд соскочил со ступенек и больно ударился ногами о твердый пол.
— Ранд! — Джеймс прыгнул из дверного проема и, поскользнувшись на скользком парапете, еле удержался. Оба дружно захохотали.
Ранд не стал обращать внимания на раздражающее жжение в ногах после неудачного прыжка и, смеясь, обратился к брату:
— Что-то не очень ты похож на изможденного дорогой путника.
— Но я самый настоящий усталый путник. — Джеймс драматическим жестом приложил ко лбу тыльную сторону ладони. — Пять дней в пути. Прямо из Лондона.
— Я за трое суток успевал, — заметил Ранд.
— Да, но боюсь я, тебе при этом не приходилось задерживаться и тратить свое время на одинокую вдовствующую графиню, нуждающуюся в моем личном внимании. — Джеймс подмигнул и ухмыльнулся.
— Верно, этого не было. Зато я вез Силван. Явное облегчение Джеймса было искренним.
— Так ты смог настоять на своем и привез ее домой, так, что ли?
— А куда она денется?
— И то правда. — Джеймс выглянул на улицу и завопил:
— Эй! Вы что, поосторожней не можете? Снимайте поклажу аккуратно, а не швыряйтесь чемоданами. Слышите, вы?! — Он высунулся из открытой двери, распекая нанятых носильщиков, а потом увидал Джаспера и закричал еще громче:
— Эй! Джаспер, сюда! Надо приглядеть за этими пустоголовыми. Ясно? — И добавил раздраженно:
— Тупицы чертовы. Ничего нельзя им доверить.
Помолчав, Ранд осторожно поинтересовался:
— Может быть, они опасаются, что труды их пропадут зря?
— Ты что, про карманы мои говоришь? Хочешь, чтобы я вывернул их наизнанку? — взвился Джеймс.
— А что еще их, по-твоему, должно волновать? — отвечал Ранд. — Тебя-то почему домой потянуло?
— Пошлое любопытство. — Джеймс ткнул пальцем в направлении ожидавшего распоряжении дворецкого, и тот поспешил помочь гостю освободиться от пальто и шляпы. — Слушай, я так и не понял, по какой причине ты ко мне не заехал, когда был в Лондоне. Я что, чем-то тебя обидел?
— Да ты что, — тепло сказал Ранд. — Просто надо было побыстрее вернуть Силван в Клэрмонт-курт. Больше ни до чего мне дела не было.
— Понимаю, — хитро подмигнул Джеймс. — Спасибо, Джаспер. — Джеймс довольно заулыбался, глядя, как Джаспер и трое других слуг побили чемоданы по лестнице. — Джаспер, поосторожнее с этими баулами, ладно?
— А с возчиками что? — спросил Джаспер. Джеймс напустил на себя непонимающий вид.
— А что с ними сделается?
— Ох, ради Бога. — Ранд полез в карман и вытащил оттуда несколько монет, вручив их Джасперу. — Отдай этим людям деньги и скажи, что они могут отправляться восвояси.
— Ты такой молодец, — признательно сказал Джеймс.
— А ты вернулся потому, что уже успел промотать все, что получил от меня?
— Ты не веришь в мои родственные чувства? — Джеймс прикинулся обиженным.
— Это весь твой ответ? — Ранд хлопнул Джеймса по спине и подтолкнул его в направлении гостиной. — Как бы то ни было, мать обрадуется.
— Только мама и может любить, — шутливо отозвался на это Джеймс, но смеялся он, похоже, над собой.
— Пойдем, выпьем, расскажешь, как тебе везло.
— Минуточку. — Ткнув пальцем в дворецкого, Джеймс скомандовал:
— Вы! Проследите, чтобы эти сумки занесли ко мне в комнату, понятно? А Бетти скажите, что я вернулся, так что пусть она позаботится насчет ужина. Чтобы был сливовый пудинг и бланманже на десерт.
— Ты просто очарователен в своем обхождении с теми, кто ниже тебя по положению в обществе, — ядовито заметил Ранд.
— А что? Я вежливо разговаривал, — заспорил Джеймс. Повернувшись к дворецкому, он спросил:
— Я достаточно вежлив с вами? Дворецкий поклонился.
— Разумеется, лорд Джеймс.
— Вот видишь. — Джеймс победоносно помахал рукой в воздухе. — Я — сама учтивость.
— Ты даже не знаешь, как его зовут.
— А зачем мне это?
— Он тут уже двадцать лет.
— Ну и что? — Джеймс налил себе виски и залпом выпил свою порцию. — Значит, хорошо работает. — Ранд только крякнул, а Джеймс засмеялся. — Зануда же ты, кузен. До меня слух дошел, что тут на вас буря налетела и все переломала.
Ранд высоко вскинул брови и удивленно поглядел на двоюродного брата.
— А где это ты мог слышать такие разговоры?
— В Лондоне много чего известно. Но это, понял я, никакие не слухи. Я же проезжал через поля. Всех этих муравьишек поприжало, а?
— И здорово.
— Фабрику откроешь? Чтобы они не подохли с голоду, да?
Ранд изумленно глядел на Джеймса.
— Я так и знал, я так и знал! — Джеймс взорвался и отчаянно замахал руками. — Я по лицу твоему все вижу. То-то оно такое виноватое.
Ранд попытался перейти в оборону.
— Работницы все время меня об этом спрашивают, и я подумываю об этом.
— Он думает. — Джеймс швырнул свой бокал в камин, и хрусталь разлетелся в мелкие брызги. — Да чтоб оно все тут провалилось! Ранд! Ты что совсем с ума сошел? Собираешься все начать с начала?
Ранд был озадачен. В самом деле, почему Джеймс так горячится?
— Ты про что?
— Да про то, что есть какой-то мерзавец, по которому виселица плачет, а может, и не один. Ему очень не по душе затея с фабрикой, и ты это знаешь.
— Тебе тоже не по душе затея с фабрикой.
— Калечить людей из-за нее я не стану.
— Калечить людей…
— Это фабрика, только фабрика, всегда эта фабрика. — Джеймс поднялся и схватил Ранда за грудки. — Ты что, не понимаешь? Пострадавшие — они на фабрике работали, сама фабрика, мисс Силван.
Ранд оторвал руки кузена и отстранялся от своего горячего родственника.
— Силван тут ни при чем.
— Она помощь оказывала раненым женщинам. И если какому-то рехнувшемуся захотелось прикрыть фабрику, то для него опаснее мисс Силван никого не было. Только один человек был еще хуже. Это сам Гарт. — Весьма поразившись здравомыслию Джеймса, Ранд потер подбородок.
— Любопытная теория, Джеймс.
Джеймс все еще не сел, он напряженно глядел на Ранда, грудь его ходила ходуном.
— Так ты этого делать не будешь?
— Если открыть фабрику, — мягко сказал Ранд, — то негодяй, который убил моего брата, даст о себе знать, правда?
Громко проклиная все на свете, Джеймс рухнул в кресло.
— Тебе-то какая разница? Сиди себе в Лондоне. Ведь это тебя не касается, не будет мое дело пачкать твое доброе имя.
Джеймс уставился на Ранда.
— Не поеду я в Лондон.
— Да ты не бойся, Джеймс. — Ранд похлопал его по плечу. — Подкину я тебе на карманные расходы.
— Ни за что я туда не вернусь.
Ранд удивленно разглядывал двоюродного брата. Тот словно бы тропическую лихорадку подхватил.
Его преподобие Доналд стал устраиваться рядом со своей супругой.
— Я не высовывалась, — дрожащим голосом поспешила заявить Кловер.
У нее был такой виноватый вид, что Силван едва не застонала, но викарий отечески похлопал жену по руке. — Ладно, ладно. — Вытянув руки к огню, он сказал:
— Десница Божия выкосила широкую полосу, прошедшую через самое сердце Малкинхампстеда и здешних людей. Так тяжело видеть столько пришедших в уныние и сокрушившихся сердцем мужчин и женщин.
— Полагаю, многим придется перебраться в город. — Тетя Адела налила себе хересу. — Я тоскую по старым добрым временам, когда они с голоду умирали, но им и в голову не приходило куда-то уезжать.
— Это ты чушь говоришь, Адела, и ты это знаешь, — сказала леди Эмми.
Тетя Адела залпом проглотила свой херес.
— Я знаю.
На миг настала глубокая, всеобъемлющая тишина, ознаменовавшая собой событие исторического значения — тетя Адела согласилась с леди Эмми. У леди Эмми был такой вид, словно она аршин проглотила, а Ранд заговорщически переглянулся с Силван, и они улыбнулись друг другу.
— Нищие всегда будут с нами, — сказал священнослужитель. — Им просто должно покориться своей участи, смириться с нею.
— Но почему они должны смиряться с участью, если, стоит им только немного захотеть, они сумеют изменить ее на лучшую? — спросил Ранд.
Викарий выслушал сие святотатство с постной миной.
— Ваша милость, я знаю, что есть придерживающиеся подобных воззрений, но это и нехорошо, и не отвечает тому суждению, которого по традиции держится церковь.
— Мир меняется, ваша преподобие, — сказал Ранд.
— Истина Божия — вечна, ваша милость. Силван всегда было невыносимо слушать, как люди Божий коверкают слово Божие в угоду собственным убеждениям и верованиям, да еще пользуются своим высоким положением для, снискания власти и уважения. И, не выдержав, она жарко заспорила:
— Если бы мы только традиции держались, то мой отец никогда бы не выбился в люди. А он, несмотря на свое низкое происхождение, сумел занять в обществе достойное место.
Ранд кивнул.
— Какое счастье! Иначе ты никогда бы не попала в высший свет, не отправилась бы в Ватерлоо, не научилась бы навыкам медсестры и, следовательно, не приехала бы в Клэрмонт-курт и не вышла бы за меня замуж.
Рад хитро поглядывал на нее, И улыбка у него была такой самодовольной, что Силван захотелось сбить с него спесь, и она ехидно бросила:
— За это благодари Господа Бога — и моего отца.
Ее язвительность нимало не умерила веселья на лице Ранда, а леди Эмми сказала:
— Милая, вы с Рандом сейчас — ну, точь-в-точь, как мой дорогой супруг со мною.
* * *
Милый, ты же знаешь, что мне вовсе не хочется быть такой матерью, Которая вмешивается в дела своих детей.Отвернувшись от залитого солнцем окна в своей бывшей спальне, Ранд пустыми глазами глядел на леди Эмми. Она стояла в дверном проеме словно в раме портрета, и встревоженно глядела на него. Что-то слишком часто она изображала такую озабоченность на своем лице с тех пор, как он вернулся домой вместе с Силван, а прошло с тех пор меньше месяца. До сих пор Ранд удачно избегал всяких разговоров, но теперь, он чувствовал, уклониться не удастся — Дорогой?
— Да, мама?
Леди Эмми сделала несколько неуверенных шажков вперед.
— Я тебе мать и не могу не беспокоиться. Как у тебя с Силван? Все ли ладно?
От неожиданности он даже заморгал, потом оперся на подоконник и знаком попросил ее присесть, указав на единственный стул, остававшийся в комнате, которую решено было обставить по-новому.
— А почему ты об этом спрашиваешь? Теребя кружевную косынку на шее, леди Эмми пристроилась на краешке сиденья.
— Силван такая подавленная.
Она не сказала ему ничего такого, о чем бы он и сам не знал, но Ранд попытался разыграть недоумение.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Она проводит много времени с Аделой и мной, делая вид, и не без успеха, что ее мало что интересует, кроме вязания. Даже Адела готова признать, что Силван ведет себя как истинная леди. А если она не сидит с нами за вязанием, то или советуется с Бетти насчет меню, или же старается исчезнуть, чтобы побыть с Гейл.
Потирая глаза руками, Ранд произнес:
— Подавленная. Да, то самое слово. Очень к ней подходит.
— И вид у нее усталый.
— Кошмары ее мучают. Те самые страшные сны, про которые она ничего говорить не хочет, а когда он спрашивает, она не признается. Утверждает, что нет у нее никаких кошмаров.
— И если бы мне не удалось как-то подслушать, как Силван и Гейл хихикают вместе, я бы подумала даже, что нет больше той веселой и смелой девушки, которая к нам явилась когда-то. И это наша вина.
Ранд стиснул зубы и поглядел на пустую стену перед собой. Да, веселый бесенок, так очаровательно поддразнивающий его, исчез. И нет больше той отважной девушки, что спасала несчастного калеку наперекор его собственной воле. На ее место явилась леди с потупленными глазами и приличными манерами.
— Женщины с фабрики спрашивали про нее. Перт, Лоретта, Чарити — все они тут. Даже Нанна разъезжает на повозке, запряженной пони, чтобы показать, как она ловко управляется со своими костылями. А Силван не хочет с ними встречаться.
— Не хочет?
— Ну, может, она так напрямую и не отказывается, но до нее им никак не добраться. А женщины обижаются. Они бы хотели поблагодарить ее за исцеление, а ей как будто их благодарности совсем ни к чему, Она не понимает или не хочет понять, что такое ее поведение — это как знак неуважения.
Ранд не знал, что сказать, только водил глазами по пустой комнате. Кровать вынесли. Ни единого следа от былого владельца не осталось, только единственный стул торчит посреди комнаты. Его имущество перенесли в герцогские покои этажом выше. Точно так же поступили и с вещами Силван. Комната, казалось, скучала по хозяину, и Ранд иногда заходил сюда, чтобы побыть какое-то время в одиночестве.
— А почему ты с Силван сама об этом не поговоришь? Я уверен, она бы тебя послушала.
— Я подумала, что лучше это сделать тебе. Потому что, дорогой мой, я не хотела тебе ничего говорить, но, — леди Эмми провела рукой по волосам, избегая глядеть в глаза сыну, — ты тоже выглядишь каким-то тихим и задумчивым.
— Ты должна радоваться, что я наконец-то стал серьезным.
— Знаешь, — робко улыбнулась леди Эмми, — я даже тоскую иногда по тем дням, когда ты бил окна.
Он изумленно поглядел на мать. Она раскрыла руки, и он упал в ее объятия, потом опустившись подле нее на колени, положил голову на ее плечо.
— Мама, она мне не доверяет.
— Ты ее винишь? После того, как ты ее из дому выгнал?
Ранд откинулся назад и поглядел матери в лицо. Он знал, что мать не одобряла его поступка, но она ему никогда не напоминала об этом и совсем не упрекала. Только советовала поскорее вернуть жену домой. Наверное, она дожидалась, когда подвернется удобная минута, потому что теперь ее карие глаза смотрели расстроенно, даже укоризненно. Он попробовал пуститься в объяснения, как-то оправдать свой поступок.
— Она сама бы не уехала. Я пробовал уговорить ее, я говорил, что ей надо уезжать, что тут опасно, но она не хотела.
— Нет. Конечно, она не уехала бы. Тебе ведь тоже угрожала та же опасность. Как ты думаешь, что можно сказать про женщину, способную бросить мужчину наедине со злом?
— Умная.
— Трусливая, — поправила леди Эмми.
— Я действовал так ради ее блага.
— Ради ее блага? — Леди Эмми топнула ногой. Голос ее звенел от негодования. Ранд никогда не видел свою обычно тихую и мягкую мать такой разгневанной. — Ты что, для этого жену брал? Чтобы беречь ее, хочет она того или нет?
— Я и не думал, что ты…
— Ты вообще не думал. Как и любой другой мужчина на этом свете. — Она помахала пальцем перед самым его носом. — Тебе хоть когда-нибудь пришло в голову задуматься: а почему Силван так много времени проводит с Гейл?
Он попытался было увернуться от угрожающего пальца матери.
— Ну, наверно, у них много общего.
— Ага, понимаешь все-таки кое-что. Да, вряд ли Гейл могла потерять отца в более неподходящий момент. Этого он уже не понимал. И смущенно спросил:
— А разве в таком деле бывает время лучше или хуже?
— Я уж и забыла, какие мужчины несообразительные. — Леди Эмми только расстроенно вздохнула. — Да ты что, не видишь, что Гейл растет? Она барышня уже. Точнее, как раз в самом опасном, самом хрупком возрасте, когда ребенок превращается в женщину. Ты хоть что-нибудь замечаешь?
Он подумал про болезненно тоненькую, неуклюжую девочку, которая и правда ведь так невероятно вытянулась в длину за прошедший год.
— Так ей же только восемь.
— Ей десять, — поправила леди Эмми.
— Все равно она еще совсем маленькая, — упрямо повторил Ранд. — Какая там женщина.
— Взросление у девочек — дело тонкое, — задумчиво сказала леди Эмми. — В это время им как никогда нужна ласка, поддержка, а неосторожное слово, грубость могут больно ранить их. А ошибки бывают иногда роковыми. Вот какая причина, должно быть, заставляет Гейл искать в Силван родственную душу.
— Почему же? Ты хочешь сказать… — Леди Эмми глядела на него в упор, наблюдая за тем, как он приходит к этой новой для него мысли. — По-твоему, я нанес Силван грубую незаживающую рану, от которой она никак не может оправиться? Так, что ли?
— Может, ты и не такой болван, как мне казалось.
— Но ведь Силван — не худенькая хрупкая девочка, у которой только что погиб отец, да еще погиб трагически, — попытался снова заспорить Ранд.
— Нет, конечно, с Силван все еще хуже. Ты помнишь, сэр Майлз как-то прислал мне письмо?
Он помотал головой. Что он помнил?
— Ты тогда был занят очень. Стульями швырялся. — Тщательно подбирая слова, леди Эмми сказала:
— Кажется, этот ее отец — холодный, бессердечный человек, не особенно гордящийся своей дочерью И мало интересующийся ее успехами.
— Я думаю, ты смело можешь утверждать такие вещи. — И тут смысл произнесенных матерью слов дошел до него, отозвавшись неприятной сухостью в горле, и он заговорил тоже медленно, обдумывая каждое слово прежде, чем произнести его вслух. — Значит, ей недостает уверенности в себе, и это потому, что она вовремя не получила должной поддержки от отца?
— Я думаю, что ты смело можешь утверждать такие вещи. — Она передразнивала его, повторяя его же фразу. — Да и мать не очень-то заботилась о своей дочери, не так ли?
— Во всяком случае, этой заботы не хватало. Мне кажется, Силван стыдилась за мать и жалела ее. — Ранд задумался. — Но, знаешь, ты же не скажешь, что Силван не хватает уверенности в себе. У нее хватило сил бросить родительский дом, уехать в Брюссель. Да она все путы порвала, на всякую респектабельность плюнула, никого не слушалась, все по-своему делала, в…
— А хоть когда-нибудь удавалось ей добиться от отца похвалы?
Он не обратил внимания на вопрос матери.
Голова была занята другим.
— Потому, когда понадобились медсестры, а англичанки по большей части отказались помогать своим сыновьям и братьям, она дерзко пошла против течения. — Он запнулся на полуслове, увидев, что мать медленно-медленно покачала головой.
— Нет, сынок. Все это она и делала, чтобы себе доказать — вот какая она лихая, смелая, и никто ей не указ. А в душе, наверное, боль была — что никому нет до нее никакого дела. А ты, — ее голос окреп, — раз уж ты ее мужем назвался, ты и должен ее веру в себя укрепить. Ты ее обожаешь, ты веришь в ее способности, тебе все ее чудачества нравятся.
Ранд почувствовал, как озноб прошел по его телу, и этот холод пронзил его всего, до кончив ков пальцев.
— Так значит, она мне доверилась, а я так жестоко оскорбил.
— Ты по ее гордости ударял, а это самое больное место у нее. Только бессердечный человек так поступить мог.
— Так я, по-твоему, бессердечный?
— Уж не знаю. — Ничего ему не хотела сказать мать, ей даже улыбки для сына жалко было только бы ужалить побольнее, чтобы он совсем уж оправиться не мог. — Мне одно понятно: она из кожи лезет, только чтобы вписаться в образ этакой благовоспитанной дамы. И делает она это потому, что уверена: этого хочешь ты.
— Она превращается в копию своей собственной матери, — с горечью сказал Ранд. — Я не хочу, чтобы она уподобилась леди Майлз.
Если он рассчитывал найти у матери сочувствие, то ошибся. Кажется, сегодня леди Эмми решила высказать все, что накипело у нее на душе.
— Ты даешь понять, что она тебе не пара, что ты слишком хорош для нее.
— Да никогда я так не думал.
— А что ты ее любишь, говорил?
— Ох, если б только говорил!
Леди Эмми фыркнула.
— Представляю, как ты доказываешь ей свою любовь. Помню, твой покойный отец… Но, Дорогой мой, с женщинами надо разговаривать. Откуда она узнает о твоих чувствах, если ты ей об этом не расскажешь?
— Я думал, она… — Ранд пожал плечами. — Я считал, что она догадывается. Ведь я…
— Сынок. — Леди Эмми откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди. — Ни одна женщина, какой бы там ум у нее ни был, не поверит, что мужчина ей предан только потому, что этот мужчина любит забавляться с нею.
— Мама!
— Есть всякого рода супружества. Есть пары, которые соединились только по любви, только ради страсти. Есть пары, вступившие в союз из-за денег, а есть и такие пары, когда супруги предпочитают обходиться друг без друга, таких больше всего. — Она потрогала золотое кольцо, которое до сих пор носила на пальце. — Есть еще такие благословенные союзы, в которых и муж и жена — одно. Они и разговаривают и веселятся вместе, и ничто — даже смерть — такой союз не губит.
— Это как у тебя с папой.
— Он все еще здесь, рядом со мной. — Она прижала ладонь к сердцу. — Тебе решать, чего ты хочешь от Силван. Чего вы оба хотите? Что вам нужно? Что должно быть между вами? — Спрашивая, она гладила его по голове. Как ребенка. — Вот о чем ты думать должен.
А действительно, чего он хочет от Силван? Да всего, и он уже убедился, что одной постели ему мало, как бы он ни был изобретателен в этом деле. Может быть, его матери известно что-то такое, чего он не знает или не понимает. Может, она чувствует, что поведение Силван объясняется куда более глубокими причинами, чем та дурацкая его выходка.
Леди Эмми внимательно наблюдала за тем, как он расхаживает от стены к стене. Он не заметил, как вошла тетя Адела, как обе дамы обменялись заговорщическими улыбками. Ранд весь ушел в свои мысли.
Дверь герцогской спальни была заперта, и он замедлил шаг, приближаясь к ней. Ранд всегда был уверен в себе, он знал, что поступает правильно, а выходит, что это совсем не так. Что же можно сделать? Как исправить такое страшное количество ошибок, тем более, что теперь он сомневается в каждом своем действии? Он взялся за ручку двери, потом постарался восстановить дыхание, и лишь после того, как это ему удалось, отворил дверь и вошел внутрь.
Силван сидела и смотрела в только что обновленные окна — над ними потрудился стекольщик. Или она делала вид, что глядит в окно. Потому что шторы были опущены с намерением не пропустить в комнату ни единого луча утреннего солнца.
Словом, Ранд понял, что, предприми он что угодно, вряд ли получится хуже. Настолько худо уже было.
— Привет, жена. — В полумраке он увидел, Как она поворачивает к нему голову. Он подошел к окну и поднял шторы. Яркое солнце хлынуло в комнату, и Силван закрыла глаза руками. Ранд с деланной веселостью сказал:
— Я на прогулку собираюсь. Пойдем со мной.
— В другой раз, — Она отняла руку от глаз, но на него по-прежнему не глядела, — Ты не заболела?
— Да нездоровится что-то.
— Может, у тебя твои дни настали? Она покачала головой.
— Нет.
— Гм. — Он взял ее за подбородок и поверил к себе. Какое-то мгновение она беззащитно смотрела на него, потом опустила голову, как будто боялась взглянуть правде в глаза. Ясно было одно: в этой ее опечаленности есть что-то болезненное.
— Пойдем со мною, — уговаривающе произнес он. Голос прозвучал хрипловато. — С тех пор, как мы приехали, ты так редко выходишь из дому.
— Знаешь, эта буря, ну, которая застала нас, когда мы подъезжали к Малкинхампстеду, она меня напугала.
Все это звучало почти по-детски, она оправдывалась, не надеясь при этом, что кто-то поверит ее оправданиям. Он разумеется, не поверил, зато еще раз убедился, как права была его мать.
— Ты испугалась? Да что может устрашить женщину, которая меня не боялась, когда я был вне себя от ярости? Я уж не говорю о том, что эта женщина не отступила даже при виде привидения со здоровенной дубиной.
— И ты, и тот призрак — всего лишь люди. Мужчины. Но если опять разразится ураган, я окажусь в его власти. Это совсем не одно и то же.
Ранд поглядел на силуэт своей жены и подивился: неужто она не понимает, что на свету все становится прозрачнее, в том числе и то, что у нее на душе. Во всяком случае, то, что написано на ее лице, читается куда легче. Напугана она, это да, но не бури она боится. На женщину, которая с таким удовольствием блуждала по всему Клэрмонт-курту, забираясь в самые неизведанные уголки, это было как-то не похоже.
— Силван, послушай, со времени той бури еще ни одного дождя не случилось. А скоро октябрь. Ты потом локти будешь кусать от досады — что просидела взаперти такие славные деньки. Пошли, а? Навестили бы наше любимое место. Вспомнили бы там вместе кое-что.
Губы ее приоткрылись, и она взглянула на него с такой обнаженной тоской, что у Ранда заныло сердце. Ее задело воспоминание о Буковой ложбине и его предложение сходить туда.
И тогда он ответил за нее так, как хотел бы, чтобы ответила она:
— Идем. Я скажу Бетти, чтобы она собрала для нас корзину.
— На самом деле.., я не хочу…
Но Ранд уже был у двери.
— Одевайся. Переодеться в прогулочное платье ты сможешь минут за двадцать. Значит, через полчаса я жду тебя.
— Не знаю уж…
— Я тебя жду у парадного входа. Если тебя там не будет, приду сюда и все равно заберу тебя на прогулку. — Он не стал дожидаться ее возражений, а просто закрыл за собой дверь и двинулся на кухню. Лицо его нахмурилось. Видно, и правда он что-то делал не так, если ее хрупкое Доверие к нему куда-то подевалось. Сейчас самое время взяться за ее исцеление. Неужто ему это не под силу? Смогла же она показать ему, как это делается, когда он разуверился в себе.
В то время как Ранд спускался по ступенькам вдруг шумно распахнулась парадная дверь, в прихожую ворвался резкий ветер. — Дорогу блудному сыну! — услышал Ранд смеющийся возглас.
— Джеймс! — Ранд соскочил со ступенек и больно ударился ногами о твердый пол.
— Ранд! — Джеймс прыгнул из дверного проема и, поскользнувшись на скользком парапете, еле удержался. Оба дружно захохотали.
Ранд не стал обращать внимания на раздражающее жжение в ногах после неудачного прыжка и, смеясь, обратился к брату:
— Что-то не очень ты похож на изможденного дорогой путника.
— Но я самый настоящий усталый путник. — Джеймс драматическим жестом приложил ко лбу тыльную сторону ладони. — Пять дней в пути. Прямо из Лондона.
— Я за трое суток успевал, — заметил Ранд.
— Да, но боюсь я, тебе при этом не приходилось задерживаться и тратить свое время на одинокую вдовствующую графиню, нуждающуюся в моем личном внимании. — Джеймс подмигнул и ухмыльнулся.
— Верно, этого не было. Зато я вез Силван. Явное облегчение Джеймса было искренним.
— Так ты смог настоять на своем и привез ее домой, так, что ли?
— А куда она денется?
— И то правда. — Джеймс выглянул на улицу и завопил:
— Эй! Вы что, поосторожней не можете? Снимайте поклажу аккуратно, а не швыряйтесь чемоданами. Слышите, вы?! — Он высунулся из открытой двери, распекая нанятых носильщиков, а потом увидал Джаспера и закричал еще громче:
— Эй! Джаспер, сюда! Надо приглядеть за этими пустоголовыми. Ясно? — И добавил раздраженно:
— Тупицы чертовы. Ничего нельзя им доверить.
Помолчав, Ранд осторожно поинтересовался:
— Может быть, они опасаются, что труды их пропадут зря?
— Ты что, про карманы мои говоришь? Хочешь, чтобы я вывернул их наизнанку? — взвился Джеймс.
— А что еще их, по-твоему, должно волновать? — отвечал Ранд. — Тебя-то почему домой потянуло?
— Пошлое любопытство. — Джеймс ткнул пальцем в направлении ожидавшего распоряжении дворецкого, и тот поспешил помочь гостю освободиться от пальто и шляпы. — Слушай, я так и не понял, по какой причине ты ко мне не заехал, когда был в Лондоне. Я что, чем-то тебя обидел?
— Да ты что, — тепло сказал Ранд. — Просто надо было побыстрее вернуть Силван в Клэрмонт-курт. Больше ни до чего мне дела не было.
— Понимаю, — хитро подмигнул Джеймс. — Спасибо, Джаспер. — Джеймс довольно заулыбался, глядя, как Джаспер и трое других слуг побили чемоданы по лестнице. — Джаспер, поосторожнее с этими баулами, ладно?
— А с возчиками что? — спросил Джаспер. Джеймс напустил на себя непонимающий вид.
— А что с ними сделается?
— Ох, ради Бога. — Ранд полез в карман и вытащил оттуда несколько монет, вручив их Джасперу. — Отдай этим людям деньги и скажи, что они могут отправляться восвояси.
— Ты такой молодец, — признательно сказал Джеймс.
— А ты вернулся потому, что уже успел промотать все, что получил от меня?
— Ты не веришь в мои родственные чувства? — Джеймс прикинулся обиженным.
— Это весь твой ответ? — Ранд хлопнул Джеймса по спине и подтолкнул его в направлении гостиной. — Как бы то ни было, мать обрадуется.
— Только мама и может любить, — шутливо отозвался на это Джеймс, но смеялся он, похоже, над собой.
— Пойдем, выпьем, расскажешь, как тебе везло.
— Минуточку. — Ткнув пальцем в дворецкого, Джеймс скомандовал:
— Вы! Проследите, чтобы эти сумки занесли ко мне в комнату, понятно? А Бетти скажите, что я вернулся, так что пусть она позаботится насчет ужина. Чтобы был сливовый пудинг и бланманже на десерт.
— Ты просто очарователен в своем обхождении с теми, кто ниже тебя по положению в обществе, — ядовито заметил Ранд.
— А что? Я вежливо разговаривал, — заспорил Джеймс. Повернувшись к дворецкому, он спросил:
— Я достаточно вежлив с вами? Дворецкий поклонился.
— Разумеется, лорд Джеймс.
— Вот видишь. — Джеймс победоносно помахал рукой в воздухе. — Я — сама учтивость.
— Ты даже не знаешь, как его зовут.
— А зачем мне это?
— Он тут уже двадцать лет.
— Ну и что? — Джеймс налил себе виски и залпом выпил свою порцию. — Значит, хорошо работает. — Ранд только крякнул, а Джеймс засмеялся. — Зануда же ты, кузен. До меня слух дошел, что тут на вас буря налетела и все переломала.
Ранд высоко вскинул брови и удивленно поглядел на двоюродного брата.
— А где это ты мог слышать такие разговоры?
— В Лондоне много чего известно. Но это, понял я, никакие не слухи. Я же проезжал через поля. Всех этих муравьишек поприжало, а?
— И здорово.
— Фабрику откроешь? Чтобы они не подохли с голоду, да?
Ранд изумленно глядел на Джеймса.
— Я так и знал, я так и знал! — Джеймс взорвался и отчаянно замахал руками. — Я по лицу твоему все вижу. То-то оно такое виноватое.
Ранд попытался перейти в оборону.
— Работницы все время меня об этом спрашивают, и я подумываю об этом.
— Он думает. — Джеймс швырнул свой бокал в камин, и хрусталь разлетелся в мелкие брызги. — Да чтоб оно все тут провалилось! Ранд! Ты что совсем с ума сошел? Собираешься все начать с начала?
Ранд был озадачен. В самом деле, почему Джеймс так горячится?
— Ты про что?
— Да про то, что есть какой-то мерзавец, по которому виселица плачет, а может, и не один. Ему очень не по душе затея с фабрикой, и ты это знаешь.
— Тебе тоже не по душе затея с фабрикой.
— Калечить людей из-за нее я не стану.
— Калечить людей…
— Это фабрика, только фабрика, всегда эта фабрика. — Джеймс поднялся и схватил Ранда за грудки. — Ты что, не понимаешь? Пострадавшие — они на фабрике работали, сама фабрика, мисс Силван.
Ранд оторвал руки кузена и отстранялся от своего горячего родственника.
— Силван тут ни при чем.
— Она помощь оказывала раненым женщинам. И если какому-то рехнувшемуся захотелось прикрыть фабрику, то для него опаснее мисс Силван никого не было. Только один человек был еще хуже. Это сам Гарт. — Весьма поразившись здравомыслию Джеймса, Ранд потер подбородок.
— Любопытная теория, Джеймс.
Джеймс все еще не сел, он напряженно глядел на Ранда, грудь его ходила ходуном.
— Так ты этого делать не будешь?
— Если открыть фабрику, — мягко сказал Ранд, — то негодяй, который убил моего брата, даст о себе знать, правда?
Громко проклиная все на свете, Джеймс рухнул в кресло.
— Тебе-то какая разница? Сиди себе в Лондоне. Ведь это тебя не касается, не будет мое дело пачкать твое доброе имя.
Джеймс уставился на Ранда.
— Не поеду я в Лондон.
— Да ты не бойся, Джеймс. — Ранд похлопал его по плечу. — Подкину я тебе на карманные расходы.
— Ни за что я туда не вернусь.
Ранд удивленно разглядывал двоюродного брата. Тот словно бы тропическую лихорадку подхватил.