Страница:
— Мисс Силван!
Джаспера, судя по голосу, такое поведение коробило даже сильнее, чем Бетти, но парочка на постели не обратила никакого внимания на предостерегающий голос. Силван села, поджав под себя ноги, лицом к подушке, постаравшись так задернуться в свою юбку, чтобы из-под нее не выглядывало ничего мало-мальски соблазнительного, — просто необходимая мера предосторожности, вот и все.
Рука Ранда покоилась поверх простыни там, где она ее пристроила, и казалась такой безжизненной, что можно было подумать, у него не ноги, а руки отнялись. Но стоило Силван взяться за эту ладонь, как ока ощутила заряд энергии, которая, казалось, рвется наружу из этой плоти. Не приходилось ей прикасаться к человеку, до того живому, что все в нем будто звенело, как натянутая струна. Словно бы Ранд был источником жизни, питающим этот мир — и, значит, если Ранд умрет, то и миру придет конец.
Какая только чушь не придет на ум, подумала Силван и решила, что это все от усталости.
Она осторожно проткнула кожу иголкой, стараясь подцепить кончик занозы.
— Будет больно.
— Знаю.
Силван поразилась какой-то странной интонации его голоса: казалось, что ему чуть ли не доставляет удовольствие испытывать боль. Она вонзала иглу все глубже и глубже под кожу, но Ранд все терпел, и стоицизм не изменил ему даже тогда, когда она полила всю рану остро пахнущей жидкостью из темной бутылочки, чтобы не было нагноения.
Может, он решил, что лучше уж боль чувствовать, чем вообще ничего? Может, радовался, что хотя бы руки у него еще чувствительность не потеряли?
— Ну, вот и все. — Силван завинтила крышку от бутылки. — Больше ничего не беспокоит?
— Нет.
Она начала спускаться с высокой кровати, но он ухватил ее за плечо здоровой рукой.
— Постойте.
Она удивленно поглядела на него.
— Я хочу попросить у вас прощения.
— Сэр?
— За своего брата.
Силван даже остолбенела от неожиданности. Но изумление тут же сменилось злостью, и она стряхнула с себя его руку.
— Вы за брата извинения просите? После всего, что вы творили сегодня?
Ранд открыл было рот, но не нашел что сказать и лишь озадаченно почесал в затылке.
— Ну, мне это в голову как-то не приходило. Но вот за брата я хочу извиниться.
— Вас надо…
Он поднял бровь и ухмыльнулся:
— Отшлепать?
— Пристыдить. Неужели вам не совестно?
— С чего бы? Может, я и невыносим, но ведь не я вас сюда заманил.
— Откуда вы…
— Откуда я знаю? — Он ухмыльнулся. — Что-что, а методы Гарта мне хорошо известны. Могу себе представить, что он вам наплел: «Бедный Ранд, он прикован к постели, еле в кресло на колесах перебирается. Совсем зачах. И жить ему не хочется».
Точь-в-точь такими словами Гарт ее и уговаривал. Силван покраснела, а Ранд, заметив ее смущение, довольно расхохотался.
— Гарт — человек неплохой, но наш отец растил его как будущего герцога. А поскольку отец был уверен, что выше герцога Клэрмонтского только святые апостолы да сам Господь Бог, Гарт и привык, что все на свете ему подчиняются И любые его желания исполняют. Не считаясь с издержками.
— А у вас не так?
— Во мне отец воспитывал веру в то, что любой из рода Малкинов имеет власть разбушевавшуюся стихию усмирить: ураган остановить или бурный поток вспять повернуть.
— Так почему бы вам не попробовать? — невольно полюбопытствовала она.
В его глазах мелькнуло озорство.
— Не хочу, вот и все. Нет на то моего желания.
Силван опустила одну ногу на пол.
— Ну, ваши желания меня не интересуют.
— Правда? — Он так это сказал, что она в замешательстве остановилась. И вовсе оцепенела, услышав:
— Мне нравилось глядеть на вас в Брюсселе.
— Ш-Ш-Ш. — Она глазами показала на Джаспера.
— Джаспер, поди вон. — Ранд нетерпеливо махнул рукой. — Не нужен ты мне.
— Но, хозяин…
— Пошел, пошел отсюда, — раздраженно подгонял Ранд. — Мисс Силван сама обо мне позаботится. Она справится, если мне что будет нужно. И исполнит все мои желания.
Бросив взгляд, полный обиды и уязвленного самолюбия, Джаспер побрел к двери.
— Закрой ее за собой! — крикнул Ранд.
— Нет! — воскликнула Силван. Джаспер с силой захлопнул дверь, а Силван попыталась соскользнуть с кровати, но пораненная ладонь Ранда, которую она только что лечила, вцепилась в ее коленку.
— Мне нравится, как вы сейчас выглядите.
— Так ваши глаза еще что-то видят, — ехидно бросила Силван.
— Я и сам тому удивляюсь. Что хорошего, если калека, — пальцы Ранда поднялись повыше, к ее бедру, — замечает, что ему по душе внешность женщины?
Она сильно шлепнула его по запястью.
Но он не успокаивался и продолжал гладить ее тело.
— А что хорошего, если ему эту женщину поцеловать хочется?
— Ну и ну! — Так он еще и целоваться собирается?
В Брюсселе Силван к нему тянуло. Несмотря на все ее благоразумие и осторожность, она готова была очертя голову кинуться в его объятия. Все в нем ее влекло: и его сила, и то, как он двигался, и как смотрел. Но ведь то была чисто телесная тяга. И больше ничего. А сейчас что?
— А вы меня поцелуете? — не унимался Ранд.
— Я теперь безобидный, как ягненок.
«Скорее, как голодный тигр», — подумала Силван.
— Поближе, — прошептал он.
И у нее хватило глупости погладить тигра и послушать, как он мурлычет.
— Будем считать, что это входит в ваши обязанности сиделки. — Лапа тигра продвигалась по ее ноге все выше и выше, прикасаясь так а бережно, что она почти ее не ощущала. — Это, примерно то же, что удалять занозу из ладони, благодаря этой процедуре я по ночам буду просыпаться и думать, будто я еще мужчина.
Воспитание, полученное ею в отеческом доме, где все было пропитано цинизмом до такой степени, что он проникал в плоть и кровь, все же не могло притупить ее природного здравомыслия.
— Вы, наверное, всех горничных в Клэрмонт-курте перецеловали, чтоб убедиться, что вы еще мужчина.
— Думаете? — Рука Ранда неторопливо поднималась вверх, к лифу ее платья, чтобы расстегнуть его. — Тогда, быть может, вы поцелуете меня по другой причине?
— Это по какой? — Она глядела ему в глаза.
— Чтобы убедиться, что вы — еще женщина.
Он, пожалуй, прав, черт бы его взял, подумала Силван, — иначе почему бы она позволила ему обнимать себя? Ранд притянул ее к себе, и она не воспротивилась. Держал он ее так бережно, что их тела едва соприкасались, и Силван поразилась, откуда у этого грубияна столько нежности. И вот, наконец, он ее поцеловал.
Губы она в ответ не раскрыла, так что поцелуй пришелся куда-то в уголок рта, да еще его отросшая за день щетина колола ей щеку.
В общем, восторга Силван не испытала.
Хриплым, откуда-то из глубины груди идущим голосом он прорычал:
— Попробуем еще раз.
И, отбросив все свои нежности, властно, по-мужски схватил Силван и прижал ее к своей груди, так что она едва могла пошевелиться.
А она позволила ему и это.
Двумя пальцами он закрыл ее глаза, а потом сдвинул волосы со лба, наклонился и стал целовать, слегка покусывая ее губы. А когда она раскрыла их в ответ на его поцелуи, то почувствовала его язык, прикасавшийся к покусанным местам, словно стараясь смягчить даже эти, такие слабые укусы. Она поняла, что Ранд выпил — ощущался запах бренди — и что ему нравится нежно и бережно касаться языком внутренней поверхности ее губ. Казалось, ее губы для него — как дорогой леденец, который должен медленно таять во рту, продлевая наслаждение.
И сама Силван буквально таяла в его объятьях, почти бездыханная, и ждала, что он еще придумает.
Теперь руки Ранда ласкали ее грудь, поглаживая, пробуя на вес, а губы по-прежнему не отрывались от ее губ. Большим пальцем он нащупал ее сосок и теперь играл им, шевеля взад и вперед. Кружево легкой сорочки скользнуло по коже в такт его движениям, и она даже задрожала, до того приятно было.
Очень осторожно он раскрыл ее губы и прикоснулся языком к ее зубам. Силван отпрянула :, напряглась, дивясь его дерзости и особенно тому, что ей эта дерзость, пожалуй, нравится. Ранд повторил попытку, И на этот раз она покорно поддалась, предоставив его языку полную свободу действий. В этих прикосновениях было что-то настолько интимное, что Силван вдруг ощутила острую близость к этому человеку, какой никогда не испытывала ни к кому прежде.
Она очень мало знала его. И далеко не все ей в нем нравилось. Но именно это она почувствовала тогда, когда они танцевали в Брюсселе.
Им было хорошо вместе.
— Что, всю работу спихнула на меня и рада, а? — с грубоватой нежностью проговорил Ранд и потерся своей шершавой щекой о ее кожу. — Силван приоткрыла глаза и увидела, что Ранд весело подмигивает ей. И тогда она сама потянулась к нему. И он поцеловал ее. По-настоящему. Вкус, прикосновение, настойчивость — все по-другому, не так, как раньше. Не только их губы слились, они и сами раскрылись навстречу друг другу. Поцелуй был глубоким, долгим, в нем исчезли и прошлое, и будущее, оставался только этот миг, который, казалось, будет длиться вечно.
— Лорд Ранд, мисс Силван. Довольно! Силван почувствовала, что кто-то трясет ее за плечо, а потом до нее дошел суровый и властный голос Бетти.
— Лорд Ранд, ну-ка, отпустите ее. Отпустите ее немедленно, сию минуту! Джаспер, пусть он ее отпустит!
Силван открыла глаза и встретила туманный взгляд Ранда, обращенный куда-то в глубь себя. Ранд был настолько поглощен своим занятием, что не замечал ничего вокруг. Но вот взор его прояснился, И он укоризненно сказал:
— Ну до чего же ты не вовремя, Бетти, только-только у нас что-то стало получаться. Могла бы и подождать немножко. Но не ругайся. Я сейчас. — Он еще раз провел ладонью по груди Силван. — Одну секунду.
Резко отстранившись, Силван украдкой глянула на потрясенную Бетти и на одеревеневшую физиономию Джаспера и стала затягивать лиф своего платья. Нарочно двойным узлом завязала, чтобы уж никак он развязаться не мог. Пальцы ее дрожали.
— Сделанного назад не воротишь. Да и не забыть вам того, что между нами произошло.
Голос у Ранда был угрюмый, но она почувствовала в нем ласку.
— По-моему, нам обоим стало кое-что понятнее.
Взгляд Силван скользнул вниз, по подолу платья, и она прижала ладони к пылающим щекам. Никогда не бывала она в таком состоянии и так близко с мужчиной. А вот он-то, похоже, ничуть не смущен.
Ранд пробормотал:
— Во всяком случае, теперь нам определенно известна ваша способность исцелять недужных.
Очень уж легкомысленный был у него тон да и говорил он так, будто она теперь превратилась в его собственность, и Силван окончательно рассердилась. И потому, не думая, ляпнула:
— Может, и исцелять недужных, но не воскрешать мертвых.
Ранд только откинул голову назад и разразился хохотом, но в голосе Бетти послышалось возмущение:
— Мисс Силван, это жестоко.
— Да она не жестокая, Бетти. — Ранд подался вперед и сказал, явно поддразнивая Силван:
— Она испугалась.
— Я вас не боюсь.
— А мне надо, чтоб вы боялись.
Но почему? Этот вопрос так и вертелся на кончике ее языка. Зачем ему надо ее пугать? Но Силван чувствовала какой-то подвох и решила лучше промолчать.
Он позволил ей дойти до двери, он дал ей почувствовать вкус вновь обретенной свободы, но когда она уже шагнула в коридор, крикнул ей вслед, как бы отвечая на незаданный вопрос:
— Да потому, что меня влечет к вам, а вас — ко мне!
О, с каким удовольствием Силван послала бы его ко всем чертям — у нее нашлись бы для этого подходящие слова — ругани она наслушалась достаточно на поле боя. Но хорошее воспитание, полученное в детстве, взяло верх, и она ограничилась лишь одной фразой:
— Вы — отвратительное чудовище! Звуки ее удаляющихся шагов давно затихли, а он все продолжал смотреть на дверь, через которую она ушла.
— Лорд Ранд? — Джаспер, понимающе ухмыляясь, дожидался, когда, наконец, хозяин решит отойти ко сну и, стало быть, будет нуждаться в его помощи. — Она, значит, и вправду такая, как все говорят, да?
Ранд неохотно оторвался от своих дум и переключил внимание на слугу:
— Это ты про что?
— А то, что ее и просить не надо. Она сама напрашивается.
Все еще взбудораженный желанием, Ранд повторил за денщиком:
— Напрашивается?
Джаспер подался к хозяину и по-товарищески подмигнул ему.
— А то нет? Полезла в чужую кровать как ни в чем не бывало и в момент освоилась, что в доме родном.
До Ранда, наконец, дошло, о чем это толкует его верный оруженосец, и скопившаяся в нем энергия вдруг нашла выход. Схватив слугу за грудки, так, что тому стало трудно дышать из-за тянувшего шею ворота рубахи, Ранд подтащил Джаспера совсем близко и, склонившись лицом к его лицу, яростно прошипел:
— Чтоб я от тебя этого больше не слышал, понял? И никто другой от тебя тоже этого не услышит. Я полагаю, тебе не очень хочется в родную деревню, верно? Так вот, если ты не думаешь вернуться туда завтра же, ты забываешь и навсегда! — все, что тут видел, и выказываешь мисс Силван подобающее почтение. Ясно? ! Глаза у Джаспера чуть не вылезли на лоб, и он, задыхаясь, кивнул. Напоследок тряхнув его еще разок, Ранд отшвырнул от себя незадачливого слугу, и тот рухнул на пол, больно ударившись спиной.
Но Ранду уже было не до него. Нахмурив, брови, он о чем-то напряженно думал и, наконец, обращаясь сам к себе, произнес:
— Значит, то, что говорили про Хибберта, Правда.
— Силван, помоги. Прошу тебя, Силван.
Запах подгнившей плоти ударял в ноздри, как будто сначала в нее вцепился один труп, а потом еще, еще. Пальцы мертвецов, влажные и бледные, но цепкие, лезли под ее сорочку, ощупывали плечи, шею. Она содрогалась от их царапавших ногтей, сухих, как мерзлая трава, как дрок зимой.
— Помоги мне. Я слишком молод.
Они куда-то тащили ее, требуя помощи. Край могилы оседал под ее ногами, а она отчаянно не хотела туда, сопротивляясь изо всех сил. Рыхлая сырая земля налипала на кожу. Грязь осыпалась дождем вниз.
— Не сейчас. Я еще не умираю.
Духи высасывали воздух из ее легких. Нечем было дышать.
— Помоги!
Она отбивалась, а ужас волнами накатывал на нее.
— Спой мне.
Она пыталась закричать, но не могла — прах лез ей в горло.
— Возьми меня за руку.
Она хотела отдернуть свою ладонь, но ничего не выходило.
— Помоги.
— Не могу! — Резко дернувшись, Силван упала на колени и ощутила под ногами пушистый ковер. Она озиралась, как, испуганная дикарка, и ничего вокруг себя не узнавала, а потом медленно склонилась вниз, пока щека ее не почувствовала прикосновение мягкой шерсти.
— Как же я помогу тебе? Ты мертв.
Пляска мертвецов продолжала неистовствовать, призраки не успокаивались, но вот они понемногу начали исчезать, волоча за собой свои развевающиеся балахоны. Они отступили, но надолго ли?
Силван потерла глаза — они были сухими, потом медленно оторвала тело от ковра на полу и оперлась о кровать. Спина ощутила гладкую поверхность полированного дерева, и это вернуло ее к действительности, освободило от страшного кошмара, и она поняла, что находилась сейчас на грани безумия. Теперь она все вспомнила. Ранд Малкин. Клэрмонт-курт. Призрак, бродящий по ночам.
Немудрено, что ей такое пригрезилось.
Со стоном она опять опустилась на ковер и сжала голову руками, как будто хотела защититься от ужасных видений. Оставят ли ее когда-нибудь в покое эти мертвецы? Будут ли у нее спокойные, без кошмаров, ночи?
Скрежет. Шарканье.
Силван приподняла голову и поглядела на дверь.
Что бы это могло быть?
Она вся напряглась, вслушиваясь, но до нее не долетало ни единого звука.
Должно быть, это просто беспорядочные остатки ее кошмара. Почудилось.
Неуверенно поднявшись на ноги, она осмотрелась. Лунный свет, пробившийся сквозь штору, разлился холодным потоком на полу. Она подкралась к окну, чуть-чуть отодвинула тяжелую парчу шторы и выглянула во двор.
Комната выходила окнами на старый замок, руины которого виднелись за деревьями чудесного сада. Эта сторона господского дома была противоположной фасаду. Глыбы старинного камня, вьющийся плющ или дикий виноград. Древние стены, за долгие века наслушавшиеся сетований и жалоб, теперь стояли равнодушные ко всему, кроме воздыханий ветра. В лунном свете и древний камень, и старые деревья вырисовывались очень четко и все же казались до того призрачными и волшебными, словно пришли из старинной легенды.
Все было недвижно. Все было погружено в сон.
Силван вдруг до того остро ощутила свое одиночество, что тоненький слой благоразумия, позволявший ей держать себя в руках и не сходить с ума, казалось, вот-вот исчезнет. Неужто на всем белом свете никто не бодрствует в эту ночь?
И словно в ответ на свои мысли Силван услышала, как кто-то скребется в ее дверь.
Она вдруг поняла, что залезла за штору и стоит там, и всю ее бьет мелкая дрожь, а сердце колотится и глаза раскрыты так, что даже больно смотреть. «Боже всемилостивый, прошу Тебя, — взмолилась она. — Прошу Тебя, Боже…» Но какой обет могла она дать Ему? Она уже все Ему пообещала в свои одинокие ночи — сколько их было?
И опять — ни единого звука. Все тихо. И она снова выглянула, теперь, правда, не из комнаты, а в комнату — из-за шторы. Никого нет. И тишина, как на кладбище.
Ого! Ничего себе сравненьице! С чего бы это ей на ум пришло?
Может, из-за россказней Джаспера о блуждающем духе. Может, ей вспомнилось, с какой неохотой Бетти созналась, что и она верит в призрак первого герцога, разгуливающий ночью по залам господского дома. Точнее, в ту ночь она в это верила.
Набравшись духу, Силван на цыпочках выскользнула из-за шторы. На столике у кровати уже горела свеча, но этого было мало. Трясущимися пальцами она стала зажигать одну за другой все свечи, благо, что хозяева поместья Малкинов не поскупились и уставили всю ее комнату множеством подсвечников. Фитиль за фитилем занимался огнем, и пламя прогоняло тени прочь, в ту темноту, из которой они сюда явились.
Когда она покончила с последней свечой: комната была иллюминирована, как танцевальный зал, а аромат плавящегося воска действовал успокаивающе. Она рухнула в одно из стоявших в комнате кресел и подтянула колени к груди.
Разве узнаешь заранее, когда призрак схватит тебя за пятку.
Разве узнаешь, когда призрак пройдет через стену.
Может быть, вот сейчас там, за дверью, стоит привидение. И глядит на нее сквозь толстое, украшенное вычурной резьбой дерево тяжелой двери. И видит, как она прикорнула на этом кресле.
Фу! Придет же такое в голову! Но почему она подумала об этом именно сейчас и именно здесь, в этом диковинном месте, которое должно было стать ее новым пристанищем?
Она же не верит в духов. И Бетти в том уверяла.
А что, разве не так? К чему эти страхи? Зачем бояться людей, которых уже давно нет на этом свете? За что ее будут преследовать те, кому она пыталась помочь? Здравый смысл и жизненный опыт подсказывали ей, что этого не может быть.
Но Бетти правильно сказала: ночью, когда ветер воет, а луна то появляется из тумана, то пропадет в нем, очень просто забыть, что ты во все это не веришь.
Но ведь сегодня ночью ветер не воет. Тихо кругом, ничто не шелохнется даже. Безмолвие давило на Силван, она слышала только свое прерывистое дыхание. И еще она слышала, как идут большие часы, которые они видела в холле, на дальней его стене. Шли и часы поменьше, те, которые были в ее комнате. А потом их тиканье слилось воедино, и, когда минутная стрелка соединилась с часовой, все часы стали в унисон отбивать полночь. Их перезвон, все его мельчайшие отзвуки и оттенки гулким эхом отдавались в ее воспаленном мозгу. Время теперь остановится, И тот призрак из холла просочится через стену и…
Истерически засмеявшись, она вскочила на ноги. Ох и дура, обругала она себя. Перепугалась на неделю вперед.
Что с ней? Она же — мисс Силван Майлз, смелая искательница приключений, в каких только переделках не бывавшая. И слава Богу, до сих пор ничего с ней плохого не случалось. Отцу она доказала, что его дочь умеет настоять на своем, все упования герцога Клэрмонтского оправдала, да вдобавок еще собственными призраками обзавелась. Понемногу приходя в себя и даже не обращая внимания на свое слишком громкое, но уже не такое сбивчивое дыхание, Силван окончательно успокоилась. Герцог, который давно умер, ходить не может. И, Бог свидетель, она это докажет.
Часы ударили в последний раз в то мгновение, когда она, с подсвечником в руке, дошла до двери и распахнула ее настежь.
И оцепенела от ужаса.
Спиною к ней по холлу двигалась мужская фигура в белом балахоне.
Когда к Силван вернулась способность дышать и она с трудом втянула в себя воздух, ей показалось, что призрак ее услышал. Он повернулся к ней вполоборота, и Силван вздрогнула. Он был совсем не похож на тех мертвецов, что являлись к ней по ночам. Не было пустых глазниц, впалых щек, обтянутого кожей черепа. Живые злые глаза смотрели на Силван. Глаза человека, умершего четыреста лет назад.
— Пожалуй, да, — согласилась она.
Утром шел дождь. Назначенную прогулку пришлось отменить, и вместо этого Силван попросила Ранда показать ей картинную галерею, где висели портреты предков.
— Радолф, говорят, был диким и необузданным. — Она задрожала еще сильнее. «Что это с ней сегодня?» — удивился Ранд. — Он наплодил кучу детей, в поместье росло много его отпрысков, но ничто, кроме Клэрмонт-курта, его не волновало, и он основал династию. Он так хотел наследника, что все время женился. Жены сменяли друг друга, но ни единая не могла выполнить его желание.
— Но хоть одна-то из них должна была дать ему наследника, — сказала она. — Вы-то есть.
Он поправил пышные манжеты своей белой сорочки и подтянул штаны. Постарался он сегодня приодеться, это ради нее, а она и внимания не обратила.
— Ну да. Наследником он все-таки обзавелся. Рассказывают, что Радолф плясал от радости, когда жена принесла ему сына, а когда она умерла, он уже больше не женился. Не хотел.
— А зачем ему это было? Ведь он получил то, к чему стремился. — Если бы горечь можно было цедить по каплям, то из Силван запросто бы удалось выжать добрую пинту. — Сын-то у него уже был.
— Один сын? — Ранд повернулся, чтобы поглядеть на ее лицо. — Даже в наше время сына так легко потерять. Нет, раз уж он герцог, он просто обязан жениться еще раз и народить много сыновей. А он не стал.
— Может, она была злая и сварливая, донимала его придирками и всячески унижала. Может, он понял, как это ужасно — изо дня в день терпеть постылую и ненавидящую тебя женщину?
— По преданию, он поклялся, что никогда не покинет Клэрмонт-курт, и этот обет он дал сразу же после того, как узнал, что его жена мертва. Говорят, он любил ее. И говорят, что он так за всю жизнь и не вышел из поместья, да и сейчас он все еще здесь.
Она с трудом толкнула его кресло на колесах. Можно подумать, что у нее ноги отнимаются. Ранд показал знаком на ряд стульев, расставленных по стенам галереи.
— Сядьте и посидите немного, пока не упали. Вы дрожите как осиновый лист. Вы что, не знаете, что в этом доме только мне позволительно числиться в инвалидах?
Голос Ранда звучал небрежно, но глаза его следили за ней с мрачной озабоченностью, — видно, его что-то встревожило в ее поведении. В самом деле, что все-таки произошло с этой женщиной? Он-то рассчитывал, что после их ночных поцелуев она на него глаза поднять побоится. Он будет ее дразнить, а ей останется только смущаться да краснеть.
И ничего подобного. Вид у нее, правда, измученный, но совсем не робкий. А главное — ей как будто дела нет до Ранда, смотрит куда-то в сторону, думает о своем.
— Вы что, не выспались? — спросил он.
Силван оторвала взгляд от портрета герцога Радолфа и поглядела на Ранда так, словно видела его в первый раз в жизни.
— Что вы сказали? Ах, да. Конечно, выспалась.
— А сколько вы спали?
— Ну, — замялась она, — вы же знаете, как это бывает. Трудно заснуть в первую ночь на новом месте.
— Может, вам стоило бы вернуться в свою комнату и попытаться заснуть снова?
— Что вы сказали?
Она опять всматривалась в портрет первого герцога, и это как-то задевало Ранда. Верно, пращур его был мужчина видный, тем более что художник изобразил его в доспехах, в полном боевом облачении. Пелерина развевалась за плечами, у ног прыгали охотничьи собаки. Но вот лицо казалось каким-то одеревенелым, а его непреклонность походила больше на дурной нрав. Первый герцог славился своей прижимистостью. Видно, он и на собственный портрет решил не слишком тратиться. Единственное, что привлекало внимание, — это глаза герцога. Они казались странно живыми на неподвижном лице, и их взгляд следовал за каждым, кто проходил по галерее.
Он повторил:
— Может быть, вы к себе пойдете?
— Нет. — Она вскочила на ноги и через силу улыбнулась. — Какой-то дождь никак не вправе лишать вас полагающейся прогулки. Вы же можете показать мне дом.
— Какая невоспитанность со стороны этого дурацкого дождя, а? Он сорвал все ваши планы на мой счет, не так ли? Лишили вас очередной блестящей победы над несчастным инвалидом? — едко заметил Ранд.
Он все еще глубоко переживал свою обиду и был полон решимости отомстить дерзкой девчонке. Но как? Некоторое время он колебался, не продолжить ли вчерашнюю атаку — тем более что их объятия и поцелуи доставили ему массу удовольствия. Но сегодня Силван совсем другая — тихая, усталая. И следа не осталось от прежней лихости. Даже дразнить такую не интересно.
Джаспера, судя по голосу, такое поведение коробило даже сильнее, чем Бетти, но парочка на постели не обратила никакого внимания на предостерегающий голос. Силван села, поджав под себя ноги, лицом к подушке, постаравшись так задернуться в свою юбку, чтобы из-под нее не выглядывало ничего мало-мальски соблазнительного, — просто необходимая мера предосторожности, вот и все.
Рука Ранда покоилась поверх простыни там, где она ее пристроила, и казалась такой безжизненной, что можно было подумать, у него не ноги, а руки отнялись. Но стоило Силван взяться за эту ладонь, как ока ощутила заряд энергии, которая, казалось, рвется наружу из этой плоти. Не приходилось ей прикасаться к человеку, до того живому, что все в нем будто звенело, как натянутая струна. Словно бы Ранд был источником жизни, питающим этот мир — и, значит, если Ранд умрет, то и миру придет конец.
Какая только чушь не придет на ум, подумала Силван и решила, что это все от усталости.
Она осторожно проткнула кожу иголкой, стараясь подцепить кончик занозы.
— Будет больно.
— Знаю.
Силван поразилась какой-то странной интонации его голоса: казалось, что ему чуть ли не доставляет удовольствие испытывать боль. Она вонзала иглу все глубже и глубже под кожу, но Ранд все терпел, и стоицизм не изменил ему даже тогда, когда она полила всю рану остро пахнущей жидкостью из темной бутылочки, чтобы не было нагноения.
Может, он решил, что лучше уж боль чувствовать, чем вообще ничего? Может, радовался, что хотя бы руки у него еще чувствительность не потеряли?
— Ну, вот и все. — Силван завинтила крышку от бутылки. — Больше ничего не беспокоит?
— Нет.
Она начала спускаться с высокой кровати, но он ухватил ее за плечо здоровой рукой.
— Постойте.
Она удивленно поглядела на него.
— Я хочу попросить у вас прощения.
— Сэр?
— За своего брата.
Силван даже остолбенела от неожиданности. Но изумление тут же сменилось злостью, и она стряхнула с себя его руку.
— Вы за брата извинения просите? После всего, что вы творили сегодня?
Ранд открыл было рот, но не нашел что сказать и лишь озадаченно почесал в затылке.
— Ну, мне это в голову как-то не приходило. Но вот за брата я хочу извиниться.
— Вас надо…
Он поднял бровь и ухмыльнулся:
— Отшлепать?
— Пристыдить. Неужели вам не совестно?
— С чего бы? Может, я и невыносим, но ведь не я вас сюда заманил.
— Откуда вы…
— Откуда я знаю? — Он ухмыльнулся. — Что-что, а методы Гарта мне хорошо известны. Могу себе представить, что он вам наплел: «Бедный Ранд, он прикован к постели, еле в кресло на колесах перебирается. Совсем зачах. И жить ему не хочется».
Точь-в-точь такими словами Гарт ее и уговаривал. Силван покраснела, а Ранд, заметив ее смущение, довольно расхохотался.
— Гарт — человек неплохой, но наш отец растил его как будущего герцога. А поскольку отец был уверен, что выше герцога Клэрмонтского только святые апостолы да сам Господь Бог, Гарт и привык, что все на свете ему подчиняются И любые его желания исполняют. Не считаясь с издержками.
— А у вас не так?
— Во мне отец воспитывал веру в то, что любой из рода Малкинов имеет власть разбушевавшуюся стихию усмирить: ураган остановить или бурный поток вспять повернуть.
— Так почему бы вам не попробовать? — невольно полюбопытствовала она.
В его глазах мелькнуло озорство.
— Не хочу, вот и все. Нет на то моего желания.
Силван опустила одну ногу на пол.
— Ну, ваши желания меня не интересуют.
— Правда? — Он так это сказал, что она в замешательстве остановилась. И вовсе оцепенела, услышав:
— Мне нравилось глядеть на вас в Брюсселе.
— Ш-Ш-Ш. — Она глазами показала на Джаспера.
— Джаспер, поди вон. — Ранд нетерпеливо махнул рукой. — Не нужен ты мне.
— Но, хозяин…
— Пошел, пошел отсюда, — раздраженно подгонял Ранд. — Мисс Силван сама обо мне позаботится. Она справится, если мне что будет нужно. И исполнит все мои желания.
Бросив взгляд, полный обиды и уязвленного самолюбия, Джаспер побрел к двери.
— Закрой ее за собой! — крикнул Ранд.
— Нет! — воскликнула Силван. Джаспер с силой захлопнул дверь, а Силван попыталась соскользнуть с кровати, но пораненная ладонь Ранда, которую она только что лечила, вцепилась в ее коленку.
— Мне нравится, как вы сейчас выглядите.
— Так ваши глаза еще что-то видят, — ехидно бросила Силван.
— Я и сам тому удивляюсь. Что хорошего, если калека, — пальцы Ранда поднялись повыше, к ее бедру, — замечает, что ему по душе внешность женщины?
Она сильно шлепнула его по запястью.
Но он не успокаивался и продолжал гладить ее тело.
— А что хорошего, если ему эту женщину поцеловать хочется?
— Ну и ну! — Так он еще и целоваться собирается?
В Брюсселе Силван к нему тянуло. Несмотря на все ее благоразумие и осторожность, она готова была очертя голову кинуться в его объятия. Все в нем ее влекло: и его сила, и то, как он двигался, и как смотрел. Но ведь то была чисто телесная тяга. И больше ничего. А сейчас что?
— А вы меня поцелуете? — не унимался Ранд.
— Я теперь безобидный, как ягненок.
«Скорее, как голодный тигр», — подумала Силван.
— Поближе, — прошептал он.
И у нее хватило глупости погладить тигра и послушать, как он мурлычет.
— Будем считать, что это входит в ваши обязанности сиделки. — Лапа тигра продвигалась по ее ноге все выше и выше, прикасаясь так а бережно, что она почти ее не ощущала. — Это, примерно то же, что удалять занозу из ладони, благодаря этой процедуре я по ночам буду просыпаться и думать, будто я еще мужчина.
Воспитание, полученное ею в отеческом доме, где все было пропитано цинизмом до такой степени, что он проникал в плоть и кровь, все же не могло притупить ее природного здравомыслия.
— Вы, наверное, всех горничных в Клэрмонт-курте перецеловали, чтоб убедиться, что вы еще мужчина.
— Думаете? — Рука Ранда неторопливо поднималась вверх, к лифу ее платья, чтобы расстегнуть его. — Тогда, быть может, вы поцелуете меня по другой причине?
— Это по какой? — Она глядела ему в глаза.
— Чтобы убедиться, что вы — еще женщина.
Он, пожалуй, прав, черт бы его взял, подумала Силван, — иначе почему бы она позволила ему обнимать себя? Ранд притянул ее к себе, и она не воспротивилась. Держал он ее так бережно, что их тела едва соприкасались, и Силван поразилась, откуда у этого грубияна столько нежности. И вот, наконец, он ее поцеловал.
Губы она в ответ не раскрыла, так что поцелуй пришелся куда-то в уголок рта, да еще его отросшая за день щетина колола ей щеку.
В общем, восторга Силван не испытала.
Хриплым, откуда-то из глубины груди идущим голосом он прорычал:
— Попробуем еще раз.
И, отбросив все свои нежности, властно, по-мужски схватил Силван и прижал ее к своей груди, так что она едва могла пошевелиться.
А она позволила ему и это.
Двумя пальцами он закрыл ее глаза, а потом сдвинул волосы со лба, наклонился и стал целовать, слегка покусывая ее губы. А когда она раскрыла их в ответ на его поцелуи, то почувствовала его язык, прикасавшийся к покусанным местам, словно стараясь смягчить даже эти, такие слабые укусы. Она поняла, что Ранд выпил — ощущался запах бренди — и что ему нравится нежно и бережно касаться языком внутренней поверхности ее губ. Казалось, ее губы для него — как дорогой леденец, который должен медленно таять во рту, продлевая наслаждение.
И сама Силван буквально таяла в его объятьях, почти бездыханная, и ждала, что он еще придумает.
Теперь руки Ранда ласкали ее грудь, поглаживая, пробуя на вес, а губы по-прежнему не отрывались от ее губ. Большим пальцем он нащупал ее сосок и теперь играл им, шевеля взад и вперед. Кружево легкой сорочки скользнуло по коже в такт его движениям, и она даже задрожала, до того приятно было.
Очень осторожно он раскрыл ее губы и прикоснулся языком к ее зубам. Силван отпрянула :, напряглась, дивясь его дерзости и особенно тому, что ей эта дерзость, пожалуй, нравится. Ранд повторил попытку, И на этот раз она покорно поддалась, предоставив его языку полную свободу действий. В этих прикосновениях было что-то настолько интимное, что Силван вдруг ощутила острую близость к этому человеку, какой никогда не испытывала ни к кому прежде.
Она очень мало знала его. И далеко не все ей в нем нравилось. Но именно это она почувствовала тогда, когда они танцевали в Брюсселе.
Им было хорошо вместе.
— Что, всю работу спихнула на меня и рада, а? — с грубоватой нежностью проговорил Ранд и потерся своей шершавой щекой о ее кожу. — Силван приоткрыла глаза и увидела, что Ранд весело подмигивает ей. И тогда она сама потянулась к нему. И он поцеловал ее. По-настоящему. Вкус, прикосновение, настойчивость — все по-другому, не так, как раньше. Не только их губы слились, они и сами раскрылись навстречу друг другу. Поцелуй был глубоким, долгим, в нем исчезли и прошлое, и будущее, оставался только этот миг, который, казалось, будет длиться вечно.
— Лорд Ранд, мисс Силван. Довольно! Силван почувствовала, что кто-то трясет ее за плечо, а потом до нее дошел суровый и властный голос Бетти.
— Лорд Ранд, ну-ка, отпустите ее. Отпустите ее немедленно, сию минуту! Джаспер, пусть он ее отпустит!
Силван открыла глаза и встретила туманный взгляд Ранда, обращенный куда-то в глубь себя. Ранд был настолько поглощен своим занятием, что не замечал ничего вокруг. Но вот взор его прояснился, И он укоризненно сказал:
— Ну до чего же ты не вовремя, Бетти, только-только у нас что-то стало получаться. Могла бы и подождать немножко. Но не ругайся. Я сейчас. — Он еще раз провел ладонью по груди Силван. — Одну секунду.
Резко отстранившись, Силван украдкой глянула на потрясенную Бетти и на одеревеневшую физиономию Джаспера и стала затягивать лиф своего платья. Нарочно двойным узлом завязала, чтобы уж никак он развязаться не мог. Пальцы ее дрожали.
— Сделанного назад не воротишь. Да и не забыть вам того, что между нами произошло.
Голос у Ранда был угрюмый, но она почувствовала в нем ласку.
— По-моему, нам обоим стало кое-что понятнее.
Взгляд Силван скользнул вниз, по подолу платья, и она прижала ладони к пылающим щекам. Никогда не бывала она в таком состоянии и так близко с мужчиной. А вот он-то, похоже, ничуть не смущен.
Ранд пробормотал:
— Во всяком случае, теперь нам определенно известна ваша способность исцелять недужных.
Очень уж легкомысленный был у него тон да и говорил он так, будто она теперь превратилась в его собственность, и Силван окончательно рассердилась. И потому, не думая, ляпнула:
— Может, и исцелять недужных, но не воскрешать мертвых.
Ранд только откинул голову назад и разразился хохотом, но в голосе Бетти послышалось возмущение:
— Мисс Силван, это жестоко.
— Да она не жестокая, Бетти. — Ранд подался вперед и сказал, явно поддразнивая Силван:
— Она испугалась.
— Я вас не боюсь.
— А мне надо, чтоб вы боялись.
Но почему? Этот вопрос так и вертелся на кончике ее языка. Зачем ему надо ее пугать? Но Силван чувствовала какой-то подвох и решила лучше промолчать.
Он позволил ей дойти до двери, он дал ей почувствовать вкус вновь обретенной свободы, но когда она уже шагнула в коридор, крикнул ей вслед, как бы отвечая на незаданный вопрос:
— Да потому, что меня влечет к вам, а вас — ко мне!
О, с каким удовольствием Силван послала бы его ко всем чертям — у нее нашлись бы для этого подходящие слова — ругани она наслушалась достаточно на поле боя. Но хорошее воспитание, полученное в детстве, взяло верх, и она ограничилась лишь одной фразой:
— Вы — отвратительное чудовище! Звуки ее удаляющихся шагов давно затихли, а он все продолжал смотреть на дверь, через которую она ушла.
— Лорд Ранд? — Джаспер, понимающе ухмыляясь, дожидался, когда, наконец, хозяин решит отойти ко сну и, стало быть, будет нуждаться в его помощи. — Она, значит, и вправду такая, как все говорят, да?
Ранд неохотно оторвался от своих дум и переключил внимание на слугу:
— Это ты про что?
— А то, что ее и просить не надо. Она сама напрашивается.
Все еще взбудораженный желанием, Ранд повторил за денщиком:
— Напрашивается?
Джаспер подался к хозяину и по-товарищески подмигнул ему.
— А то нет? Полезла в чужую кровать как ни в чем не бывало и в момент освоилась, что в доме родном.
До Ранда, наконец, дошло, о чем это толкует его верный оруженосец, и скопившаяся в нем энергия вдруг нашла выход. Схватив слугу за грудки, так, что тому стало трудно дышать из-за тянувшего шею ворота рубахи, Ранд подтащил Джаспера совсем близко и, склонившись лицом к его лицу, яростно прошипел:
— Чтоб я от тебя этого больше не слышал, понял? И никто другой от тебя тоже этого не услышит. Я полагаю, тебе не очень хочется в родную деревню, верно? Так вот, если ты не думаешь вернуться туда завтра же, ты забываешь и навсегда! — все, что тут видел, и выказываешь мисс Силван подобающее почтение. Ясно? ! Глаза у Джаспера чуть не вылезли на лоб, и он, задыхаясь, кивнул. Напоследок тряхнув его еще разок, Ранд отшвырнул от себя незадачливого слугу, и тот рухнул на пол, больно ударившись спиной.
Но Ранду уже было не до него. Нахмурив, брови, он о чем-то напряженно думал и, наконец, обращаясь сам к себе, произнес:
— Значит, то, что говорили про Хибберта, Правда.
* * *
Покойник не умолкал:— Силван, помоги. Прошу тебя, Силван.
Запах подгнившей плоти ударял в ноздри, как будто сначала в нее вцепился один труп, а потом еще, еще. Пальцы мертвецов, влажные и бледные, но цепкие, лезли под ее сорочку, ощупывали плечи, шею. Она содрогалась от их царапавших ногтей, сухих, как мерзлая трава, как дрок зимой.
— Помоги мне. Я слишком молод.
Они куда-то тащили ее, требуя помощи. Край могилы оседал под ее ногами, а она отчаянно не хотела туда, сопротивляясь изо всех сил. Рыхлая сырая земля налипала на кожу. Грязь осыпалась дождем вниз.
— Не сейчас. Я еще не умираю.
Духи высасывали воздух из ее легких. Нечем было дышать.
— Помоги!
Она отбивалась, а ужас волнами накатывал на нее.
— Спой мне.
Она пыталась закричать, но не могла — прах лез ей в горло.
— Возьми меня за руку.
Она хотела отдернуть свою ладонь, но ничего не выходило.
— Помоги.
— Не могу! — Резко дернувшись, Силван упала на колени и ощутила под ногами пушистый ковер. Она озиралась, как, испуганная дикарка, и ничего вокруг себя не узнавала, а потом медленно склонилась вниз, пока щека ее не почувствовала прикосновение мягкой шерсти.
— Как же я помогу тебе? Ты мертв.
Пляска мертвецов продолжала неистовствовать, призраки не успокаивались, но вот они понемногу начали исчезать, волоча за собой свои развевающиеся балахоны. Они отступили, но надолго ли?
Силван потерла глаза — они были сухими, потом медленно оторвала тело от ковра на полу и оперлась о кровать. Спина ощутила гладкую поверхность полированного дерева, и это вернуло ее к действительности, освободило от страшного кошмара, и она поняла, что находилась сейчас на грани безумия. Теперь она все вспомнила. Ранд Малкин. Клэрмонт-курт. Призрак, бродящий по ночам.
Немудрено, что ей такое пригрезилось.
Со стоном она опять опустилась на ковер и сжала голову руками, как будто хотела защититься от ужасных видений. Оставят ли ее когда-нибудь в покое эти мертвецы? Будут ли у нее спокойные, без кошмаров, ночи?
Скрежет. Шарканье.
Силван приподняла голову и поглядела на дверь.
Что бы это могло быть?
Она вся напряглась, вслушиваясь, но до нее не долетало ни единого звука.
Должно быть, это просто беспорядочные остатки ее кошмара. Почудилось.
Неуверенно поднявшись на ноги, она осмотрелась. Лунный свет, пробившийся сквозь штору, разлился холодным потоком на полу. Она подкралась к окну, чуть-чуть отодвинула тяжелую парчу шторы и выглянула во двор.
Комната выходила окнами на старый замок, руины которого виднелись за деревьями чудесного сада. Эта сторона господского дома была противоположной фасаду. Глыбы старинного камня, вьющийся плющ или дикий виноград. Древние стены, за долгие века наслушавшиеся сетований и жалоб, теперь стояли равнодушные ко всему, кроме воздыханий ветра. В лунном свете и древний камень, и старые деревья вырисовывались очень четко и все же казались до того призрачными и волшебными, словно пришли из старинной легенды.
Все было недвижно. Все было погружено в сон.
Силван вдруг до того остро ощутила свое одиночество, что тоненький слой благоразумия, позволявший ей держать себя в руках и не сходить с ума, казалось, вот-вот исчезнет. Неужто на всем белом свете никто не бодрствует в эту ночь?
И словно в ответ на свои мысли Силван услышала, как кто-то скребется в ее дверь.
Она вдруг поняла, что залезла за штору и стоит там, и всю ее бьет мелкая дрожь, а сердце колотится и глаза раскрыты так, что даже больно смотреть. «Боже всемилостивый, прошу Тебя, — взмолилась она. — Прошу Тебя, Боже…» Но какой обет могла она дать Ему? Она уже все Ему пообещала в свои одинокие ночи — сколько их было?
И опять — ни единого звука. Все тихо. И она снова выглянула, теперь, правда, не из комнаты, а в комнату — из-за шторы. Никого нет. И тишина, как на кладбище.
Ого! Ничего себе сравненьице! С чего бы это ей на ум пришло?
Может, из-за россказней Джаспера о блуждающем духе. Может, ей вспомнилось, с какой неохотой Бетти созналась, что и она верит в призрак первого герцога, разгуливающий ночью по залам господского дома. Точнее, в ту ночь она в это верила.
Набравшись духу, Силван на цыпочках выскользнула из-за шторы. На столике у кровати уже горела свеча, но этого было мало. Трясущимися пальцами она стала зажигать одну за другой все свечи, благо, что хозяева поместья Малкинов не поскупились и уставили всю ее комнату множеством подсвечников. Фитиль за фитилем занимался огнем, и пламя прогоняло тени прочь, в ту темноту, из которой они сюда явились.
Когда она покончила с последней свечой: комната была иллюминирована, как танцевальный зал, а аромат плавящегося воска действовал успокаивающе. Она рухнула в одно из стоявших в комнате кресел и подтянула колени к груди.
Разве узнаешь заранее, когда призрак схватит тебя за пятку.
Разве узнаешь, когда призрак пройдет через стену.
Может быть, вот сейчас там, за дверью, стоит привидение. И глядит на нее сквозь толстое, украшенное вычурной резьбой дерево тяжелой двери. И видит, как она прикорнула на этом кресле.
Фу! Придет же такое в голову! Но почему она подумала об этом именно сейчас и именно здесь, в этом диковинном месте, которое должно было стать ее новым пристанищем?
Она же не верит в духов. И Бетти в том уверяла.
А что, разве не так? К чему эти страхи? Зачем бояться людей, которых уже давно нет на этом свете? За что ее будут преследовать те, кому она пыталась помочь? Здравый смысл и жизненный опыт подсказывали ей, что этого не может быть.
Но Бетти правильно сказала: ночью, когда ветер воет, а луна то появляется из тумана, то пропадет в нем, очень просто забыть, что ты во все это не веришь.
Но ведь сегодня ночью ветер не воет. Тихо кругом, ничто не шелохнется даже. Безмолвие давило на Силван, она слышала только свое прерывистое дыхание. И еще она слышала, как идут большие часы, которые они видела в холле, на дальней его стене. Шли и часы поменьше, те, которые были в ее комнате. А потом их тиканье слилось воедино, и, когда минутная стрелка соединилась с часовой, все часы стали в унисон отбивать полночь. Их перезвон, все его мельчайшие отзвуки и оттенки гулким эхом отдавались в ее воспаленном мозгу. Время теперь остановится, И тот призрак из холла просочится через стену и…
Истерически засмеявшись, она вскочила на ноги. Ох и дура, обругала она себя. Перепугалась на неделю вперед.
Что с ней? Она же — мисс Силван Майлз, смелая искательница приключений, в каких только переделках не бывавшая. И слава Богу, до сих пор ничего с ней плохого не случалось. Отцу она доказала, что его дочь умеет настоять на своем, все упования герцога Клэрмонтского оправдала, да вдобавок еще собственными призраками обзавелась. Понемногу приходя в себя и даже не обращая внимания на свое слишком громкое, но уже не такое сбивчивое дыхание, Силван окончательно успокоилась. Герцог, который давно умер, ходить не может. И, Бог свидетель, она это докажет.
Часы ударили в последний раз в то мгновение, когда она, с подсвечником в руке, дошла до двери и распахнула ее настежь.
И оцепенела от ужаса.
Спиною к ней по холлу двигалась мужская фигура в белом балахоне.
Когда к Силван вернулась способность дышать и она с трудом втянула в себя воздух, ей показалось, что призрак ее услышал. Он повернулся к ней вполоборота, и Силван вздрогнула. Он был совсем не похож на тех мертвецов, что являлись к ней по ночам. Не было пустых глазниц, впалых щек, обтянутого кожей черепа. Живые злые глаза смотрели на Силван. Глаза человека, умершего четыреста лет назад.
* * *
— Он по виду похож на меня, да? Силван вцепилась в поручни кресла-коляски с такой силой, что Ранду передалась ее дрожь.— Пожалуй, да, — согласилась она.
Утром шел дождь. Назначенную прогулку пришлось отменить, и вместо этого Силван попросила Ранда показать ей картинную галерею, где висели портреты предков.
— Радолф, говорят, был диким и необузданным. — Она задрожала еще сильнее. «Что это с ней сегодня?» — удивился Ранд. — Он наплодил кучу детей, в поместье росло много его отпрысков, но ничто, кроме Клэрмонт-курта, его не волновало, и он основал династию. Он так хотел наследника, что все время женился. Жены сменяли друг друга, но ни единая не могла выполнить его желание.
— Но хоть одна-то из них должна была дать ему наследника, — сказала она. — Вы-то есть.
Он поправил пышные манжеты своей белой сорочки и подтянул штаны. Постарался он сегодня приодеться, это ради нее, а она и внимания не обратила.
— Ну да. Наследником он все-таки обзавелся. Рассказывают, что Радолф плясал от радости, когда жена принесла ему сына, а когда она умерла, он уже больше не женился. Не хотел.
— А зачем ему это было? Ведь он получил то, к чему стремился. — Если бы горечь можно было цедить по каплям, то из Силван запросто бы удалось выжать добрую пинту. — Сын-то у него уже был.
— Один сын? — Ранд повернулся, чтобы поглядеть на ее лицо. — Даже в наше время сына так легко потерять. Нет, раз уж он герцог, он просто обязан жениться еще раз и народить много сыновей. А он не стал.
— Может, она была злая и сварливая, донимала его придирками и всячески унижала. Может, он понял, как это ужасно — изо дня в день терпеть постылую и ненавидящую тебя женщину?
— По преданию, он поклялся, что никогда не покинет Клэрмонт-курт, и этот обет он дал сразу же после того, как узнал, что его жена мертва. Говорят, он любил ее. И говорят, что он так за всю жизнь и не вышел из поместья, да и сейчас он все еще здесь.
Она с трудом толкнула его кресло на колесах. Можно подумать, что у нее ноги отнимаются. Ранд показал знаком на ряд стульев, расставленных по стенам галереи.
— Сядьте и посидите немного, пока не упали. Вы дрожите как осиновый лист. Вы что, не знаете, что в этом доме только мне позволительно числиться в инвалидах?
Голос Ранда звучал небрежно, но глаза его следили за ней с мрачной озабоченностью, — видно, его что-то встревожило в ее поведении. В самом деле, что все-таки произошло с этой женщиной? Он-то рассчитывал, что после их ночных поцелуев она на него глаза поднять побоится. Он будет ее дразнить, а ей останется только смущаться да краснеть.
И ничего подобного. Вид у нее, правда, измученный, но совсем не робкий. А главное — ей как будто дела нет до Ранда, смотрит куда-то в сторону, думает о своем.
— Вы что, не выспались? — спросил он.
Силван оторвала взгляд от портрета герцога Радолфа и поглядела на Ранда так, словно видела его в первый раз в жизни.
— Что вы сказали? Ах, да. Конечно, выспалась.
— А сколько вы спали?
— Ну, — замялась она, — вы же знаете, как это бывает. Трудно заснуть в первую ночь на новом месте.
— Может, вам стоило бы вернуться в свою комнату и попытаться заснуть снова?
— Что вы сказали?
Она опять всматривалась в портрет первого герцога, и это как-то задевало Ранда. Верно, пращур его был мужчина видный, тем более что художник изобразил его в доспехах, в полном боевом облачении. Пелерина развевалась за плечами, у ног прыгали охотничьи собаки. Но вот лицо казалось каким-то одеревенелым, а его непреклонность походила больше на дурной нрав. Первый герцог славился своей прижимистостью. Видно, он и на собственный портрет решил не слишком тратиться. Единственное, что привлекало внимание, — это глаза герцога. Они казались странно живыми на неподвижном лице, и их взгляд следовал за каждым, кто проходил по галерее.
Он повторил:
— Может быть, вы к себе пойдете?
— Нет. — Она вскочила на ноги и через силу улыбнулась. — Какой-то дождь никак не вправе лишать вас полагающейся прогулки. Вы же можете показать мне дом.
— Какая невоспитанность со стороны этого дурацкого дождя, а? Он сорвал все ваши планы на мой счет, не так ли? Лишили вас очередной блестящей победы над несчастным инвалидом? — едко заметил Ранд.
Он все еще глубоко переживал свою обиду и был полон решимости отомстить дерзкой девчонке. Но как? Некоторое время он колебался, не продолжить ли вчерашнюю атаку — тем более что их объятия и поцелуи доставили ему массу удовольствия. Но сегодня Силван совсем другая — тихая, усталая. И следа не осталось от прежней лихости. Даже дразнить такую не интересно.