Совершенно не затронутая её вспышкой, донья Мерседес склонилась над Кларой и начала массировать область вокруг её глаз. Пальцы целительницы описывали круги одинакового диаметра. Она передвигалась к её вискам, затем мазками, идущими вниз, начала массировать оставшуюся часть лица, словно сдирала липкую маску. Искусно передвинув Клару на край постели, она расположила её голову над газетами и давила на спину Клары до тех пор, пока ту не вырвало.
Одобрительно крякнув, донья Мерседес осмотрела тёмную массу на полу, завернула её в бумагу и связала узел верёвкой, – сейчас мы похороним это месиво где-нибудь снаружи, – сказала она и одним быстрым движением подняла Клару на ноги. Она ласково отёрла её лицо и поправила пояс на её халате.
– Музия, – позвала донья Мерседес, обернувшись ко мне, – возьми другую руку Клары.
Поддерживая её с двух сторон, мы медленно прошли коридор, ведущий во двор, и спустились по широким цементным ступеням вниз по склону, туда, где росли фруктовые деревья. Здесь донья Мерседес похоронила свёрток в глубокой яме, которую она заставила меня вырыть. Клара стояла на каменной ступеньке и равнодушно смотрела на нас.
За шесть дней Клара окрепла. Каждый раз после обеда, ровно в шесть часов, я привозила донью Мерседес в гасиенду Эль Ринко. Она лечила Клару таким же образом. Каждая встреча заканчивалась под деревом, где мы хоронили узел из газет, который с каждым днём становился всё меньше и меньше.
На шестой и последний день, несмотря на усилия, Клару не вырвало. Тем не менее донья Мерседес заставила её похоронить пустой обвязанный верёвкой пакет.
– Сейчас с ней всё в порядке? – спросила я по дороге домой, – встреч больше не будет?
– Не совсем. И это ответ на два твоих вопроса, – сказала она, – начиная с завтрашнего дня, ты будешь видеться с Кларой каждый день. Это будет частью её лечения, – она ласково похлопала меня по руке, – ты будешь беседовать с ней. Это принесёт ей много хорошего. И, – добавила она в раздумье, – это также будет полезно для тебя.
На миг она остановилась, рассматривая пузырьки пены. В пириту всё было иначе. Воду там брали из реки или из крана у дороги, а затем несли по холму в жестяных канистрах.
Лишь год прошёл с тех пор, как она приехала в Эль Ринко, но ей казалось, что она живёт в этом длинном старом доме вечно. Ей не хотелось вспоминать свою жизнь в пириту. И воспоминания увядали, словно мимолётные грёзы. Ей помнилось только лицо бабушки и звук качалки, скрипящей по грунтовому полу, и тот последний день её пребывания в лачуге.
– Ты стала совсем взрослой, Клара, – прошептала бабушка. Её лицо выглядело более старым и уставшим, чем когда-либо прежде. И в этот миг девочка поняла, что этот самый близкий и родной человек скоро умрёт.
– Всему свой черёд, – сказала бабушка, уловив мысли внучки, – когда тело готово умереть, ничего не остаётся, как только лечь и закрыть глаза.
Я уже обменяла свою качалку на гроб, осталось сменить эту лачугу на кладбище.
– Но бабушка…
– Молчи, дитя, – прервала её старая женщина. Она вытащила из кармана носовой платок, развязала узелок в одном углу и отсчитала несколько монет, которые откладывала на чёрный день, – этого тебе будет достаточно для поездки в Эль Ринко.
Она коснулась пальцами лица девочки и погладила её длинные волнистые волосы, – никто не знает, кто твой отец, но мать твоя была внебрачным ребёнком дона Луиса. Она осталась в Каркасе после твоего рождения. Твоя мать по-прежнему ищет удачи, но удачу не надо искать, – её голос угас, она сбилась с мысли. Немного погодя старушка добавила: – я уверена, что дон Луис примет тебя как внучку. Он владелец гасиенды Эль Ринко. Он стар и одинок, – она взяла в свои руки ладони девочки, прижала их к своим морщинистым щекам и поцеловала родинку в форме листа на её правой ладони.
– Покажи это ему.
Свет свечи перед фигуркой Христа расплылся в глазах ребёнка. Взгляд девочки вновь скользнул по раскладушке в углу, по корзине, набитой накрахмаленным, не выглаженным бельём, по коляске, в которой она возила свою бабушку. В последний момент её глаза остановились на старой женщине.
Та сидела в кресле с откинутой головой, её пустой взгляд был устремлён вдаль, лицо сжимали судороги смерти.
Когда автобус подвёз её прямо к арке в стене, окружавшей Эль Ринко, уже смеркалось. Она прошла по склону, где на террасах ровными рядами росли фруктовые деревья. На полпути девочка резко остановилась и замерла, всё её существо было захвачено видом небольшого дерева, покрытого белым цветением.
– Это яблоня, – раздался голос, – а ты кто? Откуда приехала?
На секунду она подумала, что это дерево говорит с ней, но тут же увидела старика, который стоял рядом с ней, – я упала с этой яблони, – сказала она, протягивая руку для знакомства.
Он, по-видимому, этого не ожидал и удивлённо смотрел на её руку.
Вместо того, чтобы пожать её, он нежно взял руку девочки в свою, – странно, – прошептал старик, его большой палец погладил родинку в форме листа, – кто ты? – спросил он ещё раз.
– Мне кажется, я твоя внучка, – сказала она с надеждой. Он понравился ей с первой же минуты. На вид старик был слаб и хрупок, с серебристо-белыми волосами, которые разительно отличались от его загорелого лица. От носа к уголкам губ сбегали две глубокие бороздки.
Интересно, подумалось ей, отчего они возникли: от волнений и тяжёлого труда или от частых улыбок?
– Кто послал тебя ко мне? – спросил старик, его большой палец всё ещё поглаживал листовидную родинку.
– Моя бабушка. Элиза Гомес из Пириты. Когда-то она жила здесь. А вчера вечером она умерла.
– А как тебя зовут? – спросил он, изучая её лицо с большими янтарно-коричневыми глазами, тонким носиком, полным ртом и решительным подбородком.
– Она звала меня Ла Негра… – она запнулась под его пристальным взглядом.
– Ла Негра Клара, – сказал он, – так звали мою бабушку. Она была такая же тёмненькая, как и ты, – он повёл её вокруг яблони, – это дерево было размером с маленькую веточку петрушки, когда я привёз его из путешествия по Европе. Люди смеялись надо мной, говоря, что яблони никогда не будет расти в тропиках. Сейчас она уже старушка. И пусть она высоко не выросла, но всё же приносит кое-какие фрукты. Иногда она стоит вся в белом, – он печально посмотрел на нежные лепестки, затем его взгляд перешёл на любознательное личико девочки, – это прекрасно, что ты упала с яблони. Так мне подарков ещё не дарили.
Голос Эмилии пробудил Клару от мечтаний – Неграааа, – крикнула она, просовывая в щель двери свою голову, – поторопись, детка. Я слышала, как подъезжает машина.
Клара торопливо выскочила из ванны, обтёрлась и почти мокрая скользнула в своё любимое платье. Платье было прекрасного жёлтого цвета с маргаритками, вышитыми вокруг воротничка, рукавов и пояса. Взглянув на себя в зеркало, она радостно хихикнула. Платье делало её ещё темнее, но оно нравилось ей. Она не сомневалась, что кузену Луизито оно тоже понравится. Он проведёт в Эль Ринко целое лето. Правда, она никогда не видела его. Прошлое лето он вместе с родителями путешествовал по Европе.
Услышав шум машины, Клара побежала по коридору в гостиную и в открытое окно увидела блестящий чёрный лимузин. Она с благоговением рассматривала шофёра в кожаной куртке и тучную женщину, одетую в белую блузу.
С хмурыми лицами они начали выгружать бесчисленные чемоданы, коробки, корзины и птичьи клетки. Не говоря ни слова, они вносили всё в дом, наотрез отказавшись от услуг Эмилии, которая выбежала помочь им. Вскоре они закончили разгрузку, и громкий, неприятный гудок огласил окрестности.
Через минуту вторая машина, такая же большая, чёрная и блестящая, въезжала во двор.
Сначала появился небольшой толстый мужчина, одетый в бежевую гваяберу, панаму и чёрные брюки, заправленные в сапоги. Клара узнала в нём Рауля, очень важную персону в правительстве и зятя её сестры.
– Дон Луис! – закричал Рауль, – я привёз твоих дочек. Вот они, три грации! – он низко поклонился, почти коснувшись земли своей шляпой, затем открыл заднюю дверь лимузина и помог выйти трём женщинам: близняшкам Розарио и Марии, и младшей сестре Марии Магдалене, своей жене.
– Луизито, – позвал Рауль, открыв переднюю дверь машины, – помоги мне с этими…
Клара не стала дожидаться конца его фразы и побежала во двор, – Луизито! Я тебя ждала, – она остановилась как вкопанная. Девочка растерянно смотрела на маленького мальчика, который опирался на костыли, – я не знала, что ты попал в аварию.
Покраснев, Луизито взглянул в её тёмное лицо, – я не был в аварии, – деловито ответил он. Для такого маленького и тщедушного существа, как он, у него был довольно громкий голос, – я болел полиомиелитом, – объяснил он, заметив её недоумение и добавил: – я калека.
– Калека? – переспросила она, – мне никто не говорил об этом, – его маленькие белые руки и тёмные локоны, обрамлявшие бледное, утончённое лицо, казались ей чем-то не от мира сего. Он напоминал ей цветение яблони.
Она знала, что ему тринадцать лет, на год больше, чем ей, но выглядел он лет на семь или восемь.
Его губы, загнувшись в уголках, подёргивались, словно он догадался о её мыслях и едва сдерживал смех.
– Ах, Луизито, – она вздохнула с облегчением и поцеловала его в щёку.
– Ты прямо как ангел.
– Кто это? – спросила одна из близняшек, поворачиваясь к Эмилии, – это крошка помогает тебе на кухне? Она твоя родственница?
– Я Клара! – ответила девочка, присев между экономкой и тёткой, – ла Негра Клара, ваша племянница!
– Моя кто? – взвизгнула женщина, хватая Клару за руку и встряхивая её.
– Негрита Кларита, – возбуждённо закричал мальчик. Опираясь на один костыль, он подскочил к ней, – разве ты не слышала, тётушка? Она моя кузина! – взяв руку Клары, он оттянул её подальше от родителей и тёток.
– Ну, показывай, где прячется дедушка.
Прежде чем Клара успела объяснить, что дедушка в городе, Луизито свернул на широкую песчаную аллею, ведущую к фруктовому саду за домом. Он передвигал свои костыли так быстро и ловко, что больше походил на обезьяну, чем на калеку.
– Луизито! – крикнула ему вслед Мария дель Розарио, – тебе нужен отдых. Поездка была долгой и утомительной. К тому же такая жара.
– Оставь его в покое, – вмешался Рауль, сопровождая в дом супругу, – свежий воздух пойдёт ему на пользу.
– Где дедушка? – спросил Луизито, опускаясь на землю в тени мангового дерева, нависшего над стеной.
– В городе, – отозвалась Клара, пристраиваясь рядом с ним. Она очень радовалась тому, что не поехала в этот день с дедушкой. Обычно они заезжали сначала в парикмахерскую, потом в аптеку, где он покупал новейшие медикаменты, которые, кстати, никогда сам не принимал, потом в бар, где он выпивал стаканчик бренди и играл в домино. Но сегодня она не променяла бы встречу с Луизито ни на что на свете.
– Вот удивится дедуля. Он ждёт тебя не раньше вечера, – затараторила Клара, – давай сбежим в город и никому ничего не скажем.
– Я не могу гулять так далеко, – Луизито опустил голову и грустно оттолкнул свои костыли.
Клара пососала свою нижнюю губу, – мы всё же сделаем это, – заявила она с лютой решимостью, – я покачу тебя в огородной коляске. Я это здорово умею, – она положила руку ему на губы, чтобы он не прерывал её, – всё, что тебе надо сделать – это залезть в коляску и сидеть, – она показала рукой на узкую калитку в стене, – встретимся здесь, – и, не дав ему времени на возражения, она вскочила и побежала к сараю за инструментами.
– Видишь, как всё просто, – Клара засмеялась и помогла ему устроиться в коляске, – никто не узнает, где мы, – она положила костыли на его колени и покатила его по широкой, недавно проложенной дороге мимо фабрик и незастроенных пустырей.
Тяжело дыша, Клара затянула коляску на крутой холм. Жара раскачивала окрестности в волнах зноя. Мерцающий свет слепил глаза. Её бабушка весила гораздо больше, но Клара никогда не катала её так далеко.
– Он всегда ходит в город по этой дороге, – сказала она, вытирая ладонью пыль и пот со своего лица, – держись крепче, Луизито! – крикнула она, толкнув коляску вниз по склону, по траве, зелёной от недавних дождей.
– Ты гений, – кричал мальчик, заливаясь смехом, – это лучшее, что может быть на свете! Ты вернула мне счастье. А счастье – это то, что делает людей здоровыми. Я знаю это, потому что сам калека.
Он взволнованно показал своим костылём в небо, – смотри, Клара. Посмотри на грифов над нами. Они так сильны и так свободны, – он схватил её руку, – взгляни на них! Взгляни на их раскинутые чёрные крылья! Как вытянуты их ноги под хвостами. Взгляни на их хищные морды, измазанные кровью. Я могу поспорить с тобой, что они счастливы.
– Здесь поблизости бойня, – объяснила Клара.
– Толкай меня туда, где стая грифов на земле, – просил он, показывая на площадку, где птицы, словно чёрные тени, сидели у стен бойни.
– Быстрее, Клара! – кричал он, – быстрее!
Грифы поскакали в сторону, затем лениво поднялись в воздух и, низко облетев круг над ними, взмыли в вышину.
Рассматривая его покрасневшее лицо, его глаза, блестевшие от возбуждения, Клара знала, что подарила ему счастье. На секунду она отвлеклась и не успела обогнуть большой камень. Луизито упал в заросли высокой травы. Он лежал совершенно неподвижно и выглядел мёртвым.
– Луизито, – тревожно окликнула его Клара, встав перед ним на колени.
Он не отвечал. Она осторожно перевернула его. На лбу из ранки сочилась кровь, а щёки были поцарапаны колючками.
Его веки с трепетом открылись. Его глаза, испуганные и озадаченные, смотрели на неё.
– Ты ушибся, – сказала она. Взяв его руку, Клара прижала её к своему лбу и показала ему его окровавленные пальцы. Но он выглядел таким счастливым и довольным, что девочка просто рассмеялась.
– Давай посмотрим, может быть ты поцарапался где-то ещё, – предположила она, – как твоя нога?
Он сел поднял штанину и сказал: – тяги на месте. Когда тяги выворачиваются, мой отец знает, как поправить их.
– Ну а как сама нога? – настаивала она, – всё в порядке?
Луизито грустно покачал головой, – она никогда не бывает в порядке, – прошептал он и быстро поправил брюки. Мальчик долго объяснял ей, что такое полиомиелит, – я был у многих докторов, – рассказывал он, – отец возил меня в соединённые штаты и в Европу, но я так и остался калекой, – последние слова он кричал с таким надрывом, что его схватил приступ кашля.
Он робко взглянул на неё, – я пойду с тобой, куда бы ты ни захотела, – сказал он, опустив голову на её плечо, – Клара, а ты правда моя кузина?
– Ты думаешь, что я слишком чёрненькая, чтобы быть твоей кузиной? – спросила она.
– Нет, – ответил он задумчиво, – ты слишком хорошая, чтобы быть моей кузиной. Ты единственная, кто не смеётся надо мной, и в то же время не смотрит на меня с жалостью и презрением, – он вытащил из кармана белый платок, сложил его треугольником, затем скатал и обвязал им лоб, – наверно это лето будет самым лучшим в моей жизни, – в голосе мальчика чувствовалась и радость и грусть, – поехали, кузина, вперёд, на поиски нашего дедушки!
Мария дель Розарио сидела в дальнем конце стола, украшенного цветами в вазах, и нетерпеливо общипывала лепестки. Мария дель Кармен уткнулась в служебник и молча сидела рядом с сестрой. Родители Луизито, прогостив несколько дней в Эль Ринко, уехали в Европу.
– Доброе утро, – пробормотала Клара, занимая своё место у длинного стола рядом с Луизито.
Дон Луис приподнял глаза со своей тарелки и заговорщицки подмигнул ей. Ему хотелось подразнить близняшек, и он продолжал макать булку в кофе, шумно обсасывая её.
Тётки никогда не ели перед мессой.
Спрятавшись за шоколадницу, Клара украдкой смотрела на неодобрительные лица близняшек. Как они были непохожи на тех юных красивых девочек, чьи портреты висели в гостиной. Их жёлтые лица, их впалые щуки, тёмные волосы, связанные на затылке в небольшие пучки, напоминали ей ожесточённых монахинь, которые преподают в школе катехизис.
Самой вредной была Мария дель Розарио. В её присутствии Клара всегда чувствовала тревогу и беспокойство. У Марии дель Розарио были нервные глаза человека, который долго не спал. Глаза, полные нетерпения и тревоги.
Глаза, которые всегда следили и осуждали. Она выглядела приятной только тогда, когда всё шло по её желанию.
И наоборот, Мария дель Кармен была почти незаметной. Её глаза, прикрытые тяжёлыми веками, сгибались под тяжестью какой-то родовой усталости. Ходила она бесшумно, а говорила так тихо, словно двигала губами по принуждению.
Резкий голос Марии дель Розарио прервал наблюдения Клары, – Клара, Луизито не уговорил тебя составить нам компанию на это воскресенье? – обратилась она к девочке в такой манере, словно объявляла приговор.
– Нет. Она не пойдёт, – ответил за неё Луизито, – мы собираемся туда вечером, с Эмилией.
Чтобы скрыть улыбку, Клара засунула в рот оладью. Она знала, что Мария дель Розарио настаивать не будет. Клара ненавидела воскресные мессы, а здесь никто не хотел перечить Луизито. Он не слушал никого, кроме дедушки. Стоило его тётушкам хоть в чем-нибудь пойти наперекор его желаниям, он начинал наводить на них ужас. Его неистовство выражалось в безумных ударах костылями по всему, что стояло перед ним, в непристойных жестах и сквернословии. Всё это приводило женщин в крайнюю слабость.
– Клара, заканчивай завтрак, – приказала Мария дель Розарио, – служанке надо всё убрать, прежде чем мы уйдём. Она тоже пойдёт с нами в церковь.
Клара проглотила остатки шоколада и отдала чашку высокой серьёзной женщине, которую близняшки привезли с собой из Каркаса. Она была с Канарских островов и вела в доме хозяйство. Эмилию это нисколько не огорчало, и её единственная забота заключалась в том, чтобы готовить пищу для дона Луиса. Он категорически отказывался есть вегетарианские блюда, обожаемые тётушками, – даже собаки не будут есть эту дрянь, – говорил он всякий раз, когда они приступали к трапезе.
Кларе тоже не очень нравились вегетарианские блюда, но она считала верхом элегантности ежедневные поездки Марии дель Розарио на поля португальских фермеров, где она сама собирала растения для еды, причём платила за них вдвое больше, чем Эмилия на субботнем открытом рынке.
Не заботясь о своём жёлтом платье, она вытянулась во всю длину на земле и сбросила башмачки. Не находя удобной позы, она поворачивалась и так и этак. Кровь стучала в её висках, в груди и бёдрах. Это наполняло её странным желанием, которого она не могла понять. Услышав, что Луизито подходит, Клара резко села.
– Почему ты не отзывалась? – спросил он, опускаясь на землю рядом с ней. Он положил костыли и добавил: – они все ушли, кроме дедушки, конечно.
Улыбаясь, она смотрела ему в лицо с нежным восхищением. Луизито выглядел сонным, тихим, милым, и в то же время отважным. Ей хотелось рассказать ему так много вещей, но она не могла выразить их, – поцелуй меня, как это делают в кино, – потребовала она.
– Хорошо, – шепнул он, и это слово было ответом на всё её смятение, на то странное желание, которого она не понимала, – ах, Негрита, – шептал он, зарываясь лицом в её шею. Она пахла землёй и солнцем.
Его губы шептали, но звука не было. С широко открытыми глазами она наблюдала, как он снимает свои брюки. Она не могла оторвать взгляда.
Его лицо разгоралось растущим воодушевлением, его глаза казалось таяли между длинных ресниц. Бережно, чтобы стальные тяги его протеза не причинили ей боль, он лёг на неё.
Клара закрыла глаза. Последние три месяца её любовь к Луизито стала безумной. Каждый день они наслаждались друг другом в тени мангового дерева, – да, – шептала она, – мы всегда будем вместе, – она обняла его и прижала к себе.
Клара не поняла, что услышала первым: приглушённый вздох Луизито или ужасный вопль Марии дель Розарио. Тётушка заходилась в крике. Она подбежала поближе и, понизив голос, грозно зашипела: – Луизито, ты опозорил честь нашей семьи. То, что ты сделал, нельзя даже выразить, – её строгие, неумолимые глаза ни на секунду не отрывались от красного и белого цветения, нависшего над стеной, – и всё из-за тебя, Клара, – продолжала она, – твоё поведение не удивительно. Я не сомневаюсь, что ты кончишь той же сточной канавой, откуда и вылезла, – она засеменила по ступенькам. На самом верху тётушка остановилась, – мы вернёмся в Каркас сегодня же, Луис. И можешь не закатывать своих истерик. Теперь они тебе не помогут.
Все твои жесты противные, вся ругань – это ничто по сравнению с тем, что ты натворил.
Луизито зарыдал. Клара обхватила ладонями его побледневшее лицо и вытерла кончиками пальцев слёзы на его ресницах, – мы будем любить друг друга вечно. Мы всегда будем вместе, – сказала она и только тогда позволила ему уйти.
Быстрый ветер тут же стирал узоры, и всё, что запоминалось, было звуком ветра – одинокого плача о прошедшем лете.
– Клара, – позвал дедушка.
Рыдая от угрызений совести и тревоги, она не ответила. Огонёк среди фруктовых деревьев больше не шевелился. Уверенность в том, что дедушка будет ожидать её ответа всю ночь, наполнила её благодарностью.
Она медленно поднялась, стряхивая листья и сырость со своего платья.
– дедушка, – тихо позвала она, направляясь к огоньку – любви и пониманию – который ожидал её.
– Взгляни на эту яблоню, – шепнул дон Луис, – я думаю, она снова зацветёт следующим летом.
Одобрительно крякнув, донья Мерседес осмотрела тёмную массу на полу, завернула её в бумагу и связала узел верёвкой, – сейчас мы похороним это месиво где-нибудь снаружи, – сказала она и одним быстрым движением подняла Клару на ноги. Она ласково отёрла её лицо и поправила пояс на её халате.
– Музия, – позвала донья Мерседес, обернувшись ко мне, – возьми другую руку Клары.
Поддерживая её с двух сторон, мы медленно прошли коридор, ведущий во двор, и спустились по широким цементным ступеням вниз по склону, туда, где росли фруктовые деревья. Здесь донья Мерседес похоронила свёрток в глубокой яме, которую она заставила меня вырыть. Клара стояла на каменной ступеньке и равнодушно смотрела на нас.
За шесть дней Клара окрепла. Каждый раз после обеда, ровно в шесть часов, я привозила донью Мерседес в гасиенду Эль Ринко. Она лечила Клару таким же образом. Каждая встреча заканчивалась под деревом, где мы хоронили узел из газет, который с каждым днём становился всё меньше и меньше.
На шестой и последний день, несмотря на усилия, Клару не вырвало. Тем не менее донья Мерседес заставила её похоронить пустой обвязанный верёвкой пакет.
– Сейчас с ней всё в порядке? – спросила я по дороге домой, – встреч больше не будет?
– Не совсем. И это ответ на два твоих вопроса, – сказала она, – начиная с завтрашнего дня, ты будешь видеться с Кларой каждый день. Это будет частью её лечения, – она ласково похлопала меня по руке, – ты будешь беседовать с ней. Это принесёт ей много хорошего. И, – добавила она в раздумье, – это также будет полезно для тебя.
* * *
С одеждой и обувью в руках Клара вбежала из коридора в ванную. Бросив всё на пол, она сняла ночную рубашку и залюбовалась своим отражением в зеркальной стене. Она подошла поближе, рассматривая, на сколько за ночь подросла её грудь. Довольная улыбка пробежала по её лицу, когда она склонила голову и распустила волосы. Напевая лёгкий мотив, Клара пустила горячую и холодную воду в огромную ванну в виде раковины, затем подошла к туалетному столику и тщательно осмотрела все флаконы, расставленные на мраморной поверхности. Не зная, какой из шампуней выбрать, она понемногу отливала в воду из каждого.На миг она остановилась, рассматривая пузырьки пены. В пириту всё было иначе. Воду там брали из реки или из крана у дороги, а затем несли по холму в жестяных канистрах.
Лишь год прошёл с тех пор, как она приехала в Эль Ринко, но ей казалось, что она живёт в этом длинном старом доме вечно. Ей не хотелось вспоминать свою жизнь в пириту. И воспоминания увядали, словно мимолётные грёзы. Ей помнилось только лицо бабушки и звук качалки, скрипящей по грунтовому полу, и тот последний день её пребывания в лачуге.
– Ты стала совсем взрослой, Клара, – прошептала бабушка. Её лицо выглядело более старым и уставшим, чем когда-либо прежде. И в этот миг девочка поняла, что этот самый близкий и родной человек скоро умрёт.
– Всему свой черёд, – сказала бабушка, уловив мысли внучки, – когда тело готово умереть, ничего не остаётся, как только лечь и закрыть глаза.
Я уже обменяла свою качалку на гроб, осталось сменить эту лачугу на кладбище.
– Но бабушка…
– Молчи, дитя, – прервала её старая женщина. Она вытащила из кармана носовой платок, развязала узелок в одном углу и отсчитала несколько монет, которые откладывала на чёрный день, – этого тебе будет достаточно для поездки в Эль Ринко.
Она коснулась пальцами лица девочки и погладила её длинные волнистые волосы, – никто не знает, кто твой отец, но мать твоя была внебрачным ребёнком дона Луиса. Она осталась в Каркасе после твоего рождения. Твоя мать по-прежнему ищет удачи, но удачу не надо искать, – её голос угас, она сбилась с мысли. Немного погодя старушка добавила: – я уверена, что дон Луис примет тебя как внучку. Он владелец гасиенды Эль Ринко. Он стар и одинок, – она взяла в свои руки ладони девочки, прижала их к своим морщинистым щекам и поцеловала родинку в форме листа на её правой ладони.
– Покажи это ему.
Свет свечи перед фигуркой Христа расплылся в глазах ребёнка. Взгляд девочки вновь скользнул по раскладушке в углу, по корзине, набитой накрахмаленным, не выглаженным бельём, по коляске, в которой она возила свою бабушку. В последний момент её глаза остановились на старой женщине.
Та сидела в кресле с откинутой головой, её пустой взгляд был устремлён вдаль, лицо сжимали судороги смерти.
Когда автобус подвёз её прямо к арке в стене, окружавшей Эль Ринко, уже смеркалось. Она прошла по склону, где на террасах ровными рядами росли фруктовые деревья. На полпути девочка резко остановилась и замерла, всё её существо было захвачено видом небольшого дерева, покрытого белым цветением.
– Это яблоня, – раздался голос, – а ты кто? Откуда приехала?
На секунду она подумала, что это дерево говорит с ней, но тут же увидела старика, который стоял рядом с ней, – я упала с этой яблони, – сказала она, протягивая руку для знакомства.
Он, по-видимому, этого не ожидал и удивлённо смотрел на её руку.
Вместо того, чтобы пожать её, он нежно взял руку девочки в свою, – странно, – прошептал старик, его большой палец погладил родинку в форме листа, – кто ты? – спросил он ещё раз.
– Мне кажется, я твоя внучка, – сказала она с надеждой. Он понравился ей с первой же минуты. На вид старик был слаб и хрупок, с серебристо-белыми волосами, которые разительно отличались от его загорелого лица. От носа к уголкам губ сбегали две глубокие бороздки.
Интересно, подумалось ей, отчего они возникли: от волнений и тяжёлого труда или от частых улыбок?
– Кто послал тебя ко мне? – спросил старик, его большой палец всё ещё поглаживал листовидную родинку.
– Моя бабушка. Элиза Гомес из Пириты. Когда-то она жила здесь. А вчера вечером она умерла.
– А как тебя зовут? – спросил он, изучая её лицо с большими янтарно-коричневыми глазами, тонким носиком, полным ртом и решительным подбородком.
– Она звала меня Ла Негра… – она запнулась под его пристальным взглядом.
– Ла Негра Клара, – сказал он, – так звали мою бабушку. Она была такая же тёмненькая, как и ты, – он повёл её вокруг яблони, – это дерево было размером с маленькую веточку петрушки, когда я привёз его из путешествия по Европе. Люди смеялись надо мной, говоря, что яблони никогда не будет расти в тропиках. Сейчас она уже старушка. И пусть она высоко не выросла, но всё же приносит кое-какие фрукты. Иногда она стоит вся в белом, – он печально посмотрел на нежные лепестки, затем его взгляд перешёл на любознательное личико девочки, – это прекрасно, что ты упала с яблони. Так мне подарков ещё не дарили.
Голос Эмилии пробудил Клару от мечтаний – Неграааа, – крикнула она, просовывая в щель двери свою голову, – поторопись, детка. Я слышала, как подъезжает машина.
Клара торопливо выскочила из ванны, обтёрлась и почти мокрая скользнула в своё любимое платье. Платье было прекрасного жёлтого цвета с маргаритками, вышитыми вокруг воротничка, рукавов и пояса. Взглянув на себя в зеркало, она радостно хихикнула. Платье делало её ещё темнее, но оно нравилось ей. Она не сомневалась, что кузену Луизито оно тоже понравится. Он проведёт в Эль Ринко целое лето. Правда, она никогда не видела его. Прошлое лето он вместе с родителями путешествовал по Европе.
Услышав шум машины, Клара побежала по коридору в гостиную и в открытое окно увидела блестящий чёрный лимузин. Она с благоговением рассматривала шофёра в кожаной куртке и тучную женщину, одетую в белую блузу.
С хмурыми лицами они начали выгружать бесчисленные чемоданы, коробки, корзины и птичьи клетки. Не говоря ни слова, они вносили всё в дом, наотрез отказавшись от услуг Эмилии, которая выбежала помочь им. Вскоре они закончили разгрузку, и громкий, неприятный гудок огласил окрестности.
Через минуту вторая машина, такая же большая, чёрная и блестящая, въезжала во двор.
Сначала появился небольшой толстый мужчина, одетый в бежевую гваяберу, панаму и чёрные брюки, заправленные в сапоги. Клара узнала в нём Рауля, очень важную персону в правительстве и зятя её сестры.
– Дон Луис! – закричал Рауль, – я привёз твоих дочек. Вот они, три грации! – он низко поклонился, почти коснувшись земли своей шляпой, затем открыл заднюю дверь лимузина и помог выйти трём женщинам: близняшкам Розарио и Марии, и младшей сестре Марии Магдалене, своей жене.
– Луизито, – позвал Рауль, открыв переднюю дверь машины, – помоги мне с этими…
Клара не стала дожидаться конца его фразы и побежала во двор, – Луизито! Я тебя ждала, – она остановилась как вкопанная. Девочка растерянно смотрела на маленького мальчика, который опирался на костыли, – я не знала, что ты попал в аварию.
Покраснев, Луизито взглянул в её тёмное лицо, – я не был в аварии, – деловито ответил он. Для такого маленького и тщедушного существа, как он, у него был довольно громкий голос, – я болел полиомиелитом, – объяснил он, заметив её недоумение и добавил: – я калека.
– Калека? – переспросила она, – мне никто не говорил об этом, – его маленькие белые руки и тёмные локоны, обрамлявшие бледное, утончённое лицо, казались ей чем-то не от мира сего. Он напоминал ей цветение яблони.
Она знала, что ему тринадцать лет, на год больше, чем ей, но выглядел он лет на семь или восемь.
Его губы, загнувшись в уголках, подёргивались, словно он догадался о её мыслях и едва сдерживал смех.
– Ах, Луизито, – она вздохнула с облегчением и поцеловала его в щёку.
– Ты прямо как ангел.
– Кто это? – спросила одна из близняшек, поворачиваясь к Эмилии, – это крошка помогает тебе на кухне? Она твоя родственница?
– Я Клара! – ответила девочка, присев между экономкой и тёткой, – ла Негра Клара, ваша племянница!
– Моя кто? – взвизгнула женщина, хватая Клару за руку и встряхивая её.
– Негрита Кларита, – возбуждённо закричал мальчик. Опираясь на один костыль, он подскочил к ней, – разве ты не слышала, тётушка? Она моя кузина! – взяв руку Клары, он оттянул её подальше от родителей и тёток.
– Ну, показывай, где прячется дедушка.
Прежде чем Клара успела объяснить, что дедушка в городе, Луизито свернул на широкую песчаную аллею, ведущую к фруктовому саду за домом. Он передвигал свои костыли так быстро и ловко, что больше походил на обезьяну, чем на калеку.
– Луизито! – крикнула ему вслед Мария дель Розарио, – тебе нужен отдых. Поездка была долгой и утомительной. К тому же такая жара.
– Оставь его в покое, – вмешался Рауль, сопровождая в дом супругу, – свежий воздух пойдёт ему на пользу.
– Где дедушка? – спросил Луизито, опускаясь на землю в тени мангового дерева, нависшего над стеной.
– В городе, – отозвалась Клара, пристраиваясь рядом с ним. Она очень радовалась тому, что не поехала в этот день с дедушкой. Обычно они заезжали сначала в парикмахерскую, потом в аптеку, где он покупал новейшие медикаменты, которые, кстати, никогда сам не принимал, потом в бар, где он выпивал стаканчик бренди и играл в домино. Но сегодня она не променяла бы встречу с Луизито ни на что на свете.
– Вот удивится дедуля. Он ждёт тебя не раньше вечера, – затараторила Клара, – давай сбежим в город и никому ничего не скажем.
– Я не могу гулять так далеко, – Луизито опустил голову и грустно оттолкнул свои костыли.
Клара пососала свою нижнюю губу, – мы всё же сделаем это, – заявила она с лютой решимостью, – я покачу тебя в огородной коляске. Я это здорово умею, – она положила руку ему на губы, чтобы он не прерывал её, – всё, что тебе надо сделать – это залезть в коляску и сидеть, – она показала рукой на узкую калитку в стене, – встретимся здесь, – и, не дав ему времени на возражения, она вскочила и побежала к сараю за инструментами.
– Видишь, как всё просто, – Клара засмеялась и помогла ему устроиться в коляске, – никто не узнает, где мы, – она положила костыли на его колени и покатила его по широкой, недавно проложенной дороге мимо фабрик и незастроенных пустырей.
Тяжело дыша, Клара затянула коляску на крутой холм. Жара раскачивала окрестности в волнах зноя. Мерцающий свет слепил глаза. Её бабушка весила гораздо больше, но Клара никогда не катала её так далеко.
– Он всегда ходит в город по этой дороге, – сказала она, вытирая ладонью пыль и пот со своего лица, – держись крепче, Луизито! – крикнула она, толкнув коляску вниз по склону, по траве, зелёной от недавних дождей.
– Ты гений, – кричал мальчик, заливаясь смехом, – это лучшее, что может быть на свете! Ты вернула мне счастье. А счастье – это то, что делает людей здоровыми. Я знаю это, потому что сам калека.
Он взволнованно показал своим костылём в небо, – смотри, Клара. Посмотри на грифов над нами. Они так сильны и так свободны, – он схватил её руку, – взгляни на них! Взгляни на их раскинутые чёрные крылья! Как вытянуты их ноги под хвостами. Взгляни на их хищные морды, измазанные кровью. Я могу поспорить с тобой, что они счастливы.
– Здесь поблизости бойня, – объяснила Клара.
– Толкай меня туда, где стая грифов на земле, – просил он, показывая на площадку, где птицы, словно чёрные тени, сидели у стен бойни.
– Быстрее, Клара! – кричал он, – быстрее!
Грифы поскакали в сторону, затем лениво поднялись в воздух и, низко облетев круг над ними, взмыли в вышину.
Рассматривая его покрасневшее лицо, его глаза, блестевшие от возбуждения, Клара знала, что подарила ему счастье. На секунду она отвлеклась и не успела обогнуть большой камень. Луизито упал в заросли высокой травы. Он лежал совершенно неподвижно и выглядел мёртвым.
– Луизито, – тревожно окликнула его Клара, встав перед ним на колени.
Он не отвечал. Она осторожно перевернула его. На лбу из ранки сочилась кровь, а щёки были поцарапаны колючками.
Его веки с трепетом открылись. Его глаза, испуганные и озадаченные, смотрели на неё.
– Ты ушибся, – сказала она. Взяв его руку, Клара прижала её к своему лбу и показала ему его окровавленные пальцы. Но он выглядел таким счастливым и довольным, что девочка просто рассмеялась.
– Давай посмотрим, может быть ты поцарапался где-то ещё, – предположила она, – как твоя нога?
Он сел поднял штанину и сказал: – тяги на месте. Когда тяги выворачиваются, мой отец знает, как поправить их.
– Ну а как сама нога? – настаивала она, – всё в порядке?
Луизито грустно покачал головой, – она никогда не бывает в порядке, – прошептал он и быстро поправил брюки. Мальчик долго объяснял ей, что такое полиомиелит, – я был у многих докторов, – рассказывал он, – отец возил меня в соединённые штаты и в Европу, но я так и остался калекой, – последние слова он кричал с таким надрывом, что его схватил приступ кашля.
Он робко взглянул на неё, – я пойду с тобой, куда бы ты ни захотела, – сказал он, опустив голову на её плечо, – Клара, а ты правда моя кузина?
– Ты думаешь, что я слишком чёрненькая, чтобы быть твоей кузиной? – спросила она.
– Нет, – ответил он задумчиво, – ты слишком хорошая, чтобы быть моей кузиной. Ты единственная, кто не смеётся надо мной, и в то же время не смотрит на меня с жалостью и презрением, – он вытащил из кармана белый платок, сложил его треугольником, затем скатал и обвязал им лоб, – наверно это лето будет самым лучшим в моей жизни, – в голосе мальчика чувствовалась и радость и грусть, – поехали, кузина, вперёд, на поиски нашего дедушки!
* * *
Прежде чем открыть дверь столовой, Клара пригладила за уши непокорные прядки волос. После приезда тётушек из Каркаса дедушка и она больше не завтракали на кухне.Мария дель Розарио сидела в дальнем конце стола, украшенного цветами в вазах, и нетерпеливо общипывала лепестки. Мария дель Кармен уткнулась в служебник и молча сидела рядом с сестрой. Родители Луизито, прогостив несколько дней в Эль Ринко, уехали в Европу.
– Доброе утро, – пробормотала Клара, занимая своё место у длинного стола рядом с Луизито.
Дон Луис приподнял глаза со своей тарелки и заговорщицки подмигнул ей. Ему хотелось подразнить близняшек, и он продолжал макать булку в кофе, шумно обсасывая её.
Тётки никогда не ели перед мессой.
Спрятавшись за шоколадницу, Клара украдкой смотрела на неодобрительные лица близняшек. Как они были непохожи на тех юных красивых девочек, чьи портреты висели в гостиной. Их жёлтые лица, их впалые щуки, тёмные волосы, связанные на затылке в небольшие пучки, напоминали ей ожесточённых монахинь, которые преподают в школе катехизис.
Самой вредной была Мария дель Розарио. В её присутствии Клара всегда чувствовала тревогу и беспокойство. У Марии дель Розарио были нервные глаза человека, который долго не спал. Глаза, полные нетерпения и тревоги.
Глаза, которые всегда следили и осуждали. Она выглядела приятной только тогда, когда всё шло по её желанию.
И наоборот, Мария дель Кармен была почти незаметной. Её глаза, прикрытые тяжёлыми веками, сгибались под тяжестью какой-то родовой усталости. Ходила она бесшумно, а говорила так тихо, словно двигала губами по принуждению.
Резкий голос Марии дель Розарио прервал наблюдения Клары, – Клара, Луизито не уговорил тебя составить нам компанию на это воскресенье? – обратилась она к девочке в такой манере, словно объявляла приговор.
– Нет. Она не пойдёт, – ответил за неё Луизито, – мы собираемся туда вечером, с Эмилией.
Чтобы скрыть улыбку, Клара засунула в рот оладью. Она знала, что Мария дель Розарио настаивать не будет. Клара ненавидела воскресные мессы, а здесь никто не хотел перечить Луизито. Он не слушал никого, кроме дедушки. Стоило его тётушкам хоть в чем-нибудь пойти наперекор его желаниям, он начинал наводить на них ужас. Его неистовство выражалось в безумных ударах костылями по всему, что стояло перед ним, в непристойных жестах и сквернословии. Всё это приводило женщин в крайнюю слабость.
– Клара, заканчивай завтрак, – приказала Мария дель Розарио, – служанке надо всё убрать, прежде чем мы уйдём. Она тоже пойдёт с нами в церковь.
Клара проглотила остатки шоколада и отдала чашку высокой серьёзной женщине, которую близняшки привезли с собой из Каркаса. Она была с Канарских островов и вела в доме хозяйство. Эмилию это нисколько не огорчало, и её единственная забота заключалась в том, чтобы готовить пищу для дона Луиса. Он категорически отказывался есть вегетарианские блюда, обожаемые тётушками, – даже собаки не будут есть эту дрянь, – говорил он всякий раз, когда они приступали к трапезе.
Кларе тоже не очень нравились вегетарианские блюда, но она считала верхом элегантности ежедневные поездки Марии дель Розарио на поля португальских фермеров, где она сама собирала растения для еды, причём платила за них вдвое больше, чем Эмилия на субботнем открытом рынке.
* * *
Как только Клара услышала в коридоре лёгкий стук костылей Луизито, она выскочила в окно и побежала на холм к манговому дереву, росшему у стены.Не заботясь о своём жёлтом платье, она вытянулась во всю длину на земле и сбросила башмачки. Не находя удобной позы, она поворачивалась и так и этак. Кровь стучала в её висках, в груди и бёдрах. Это наполняло её странным желанием, которого она не могла понять. Услышав, что Луизито подходит, Клара резко села.
– Почему ты не отзывалась? – спросил он, опускаясь на землю рядом с ней. Он положил костыли и добавил: – они все ушли, кроме дедушки, конечно.
Улыбаясь, она смотрела ему в лицо с нежным восхищением. Луизито выглядел сонным, тихим, милым, и в то же время отважным. Ей хотелось рассказать ему так много вещей, но она не могла выразить их, – поцелуй меня, как это делают в кино, – потребовала она.
– Хорошо, – шепнул он, и это слово было ответом на всё её смятение, на то странное желание, которого она не понимала, – ах, Негрита, – шептал он, зарываясь лицом в её шею. Она пахла землёй и солнцем.
Его губы шептали, но звука не было. С широко открытыми глазами она наблюдала, как он снимает свои брюки. Она не могла оторвать взгляда.
Его лицо разгоралось растущим воодушевлением, его глаза казалось таяли между длинных ресниц. Бережно, чтобы стальные тяги его протеза не причинили ей боль, он лёг на неё.
* * *
– Мы останемся вместе навсегда, – говорил Луизито, – я скажу родителям, что только в Эль Ринко моё счастье. И они пришлют мне репетитора сюда.Клара закрыла глаза. Последние три месяца её любовь к Луизито стала безумной. Каждый день они наслаждались друг другом в тени мангового дерева, – да, – шептала она, – мы всегда будем вместе, – она обняла его и прижала к себе.
Клара не поняла, что услышала первым: приглушённый вздох Луизито или ужасный вопль Марии дель Розарио. Тётушка заходилась в крике. Она подбежала поближе и, понизив голос, грозно зашипела: – Луизито, ты опозорил честь нашей семьи. То, что ты сделал, нельзя даже выразить, – её строгие, неумолимые глаза ни на секунду не отрывались от красного и белого цветения, нависшего над стеной, – и всё из-за тебя, Клара, – продолжала она, – твоё поведение не удивительно. Я не сомневаюсь, что ты кончишь той же сточной канавой, откуда и вылезла, – она засеменила по ступенькам. На самом верху тётушка остановилась, – мы вернёмся в Каркас сегодня же, Луис. И можешь не закатывать своих истерик. Теперь они тебе не помогут.
Все твои жесты противные, вся ругань – это ничто по сравнению с тем, что ты натворил.
Луизито зарыдал. Клара обхватила ладонями его побледневшее лицо и вытерла кончиками пальцев слёзы на его ресницах, – мы будем любить друг друга вечно. Мы всегда будем вместе, – сказала она и только тогда позволила ему уйти.
* * *
Только сейчас Клара заметила вечерние тени, омрачившие всё вокруг неё. Сквозь пелену слёз она посмотрела на дерево перед ней. Листва, отпечатанная на звёздном небе, сплетала неожиданные непредсказуемые формы.Быстрый ветер тут же стирал узоры, и всё, что запоминалось, было звуком ветра – одинокого плача о прошедшем лете.
– Клара, – позвал дедушка.
Рыдая от угрызений совести и тревоги, она не ответила. Огонёк среди фруктовых деревьев больше не шевелился. Уверенность в том, что дедушка будет ожидать её ответа всю ночь, наполнила её благодарностью.
Она медленно поднялась, стряхивая листья и сырость со своего платья.
– дедушка, – тихо позвала она, направляясь к огоньку – любви и пониманию – который ожидал её.
– Взгляни на эту яблоню, – шепнул дон Луис, – я думаю, она снова зацветёт следующим летом.
28
Двумя неделями позже, в воскресный полдень, донья Мерседес сообщила нам, что собирается навестить Эль Ринко.
– Клара снова больна? – встревожено спросила я.
– Нет, – успокоила меня донья Мерседес, поднимаясь с гамака, – я хочу проверить, как она выполняет мои инструкции. Она довольно своенравная пациентка.
Донья Мерседес опустила руки мне на плечи, – сегодня мы с тобой должны помочь Кларе. Мы повернём для неё колесо случая, – она повернулась к платяному шкафу, который закрывал дверь, ведущую на улицу, нашарила ключ, но прежде чем отпереть его, взглянула на меня и сказала: – собери все свои вещи и отнеси их в джип. Увидев, что ты упаковалась, Клара подумает о твоём отъезде в Каркас. Это натолкнёт её на решение воспользоваться твоей поездкой. В глубине души она знает, что ей будет лучше только в том случае, если она покинет Эль Ринко.
Сначала я была поражена тем, что многие из моих вещей пропали, но затем вспомнила, как отдала большинство из них юным пациентам Августина.
– История Клары для тебя просто счастливая находка, – говорила донья Мерседес, помогая мне укладывать чемодан, – по крайней мере я не ожидала такого. История возникла из ничего, но она очень кстати. Поэтому я поощряла тебя говорить с Кларой и проводить с ней время. Я уверена, что в её тени ты наконец смогла ощутить движение колеса случая в её жизни. Она – это человек с врождённым даром, естественным контролем над тенью ведьмы.
Действительно, Клара была очень сильной личностью. Правда, я чувствовала, что эмоциональные конфликты делали её несколько мрачной; она казалась, по крайней мере мне, всегда озабоченной, обдумывающей что-то невысказанное.
Донья Мерседес согласилась с моей оценкой Клары и добавила, что Кларе просто необходима наша помощь, причём совместная.
– И мы поможем ей, – продолжала она, – Клара так сильна, что в данный момент заставляет наши тени работать на себя.
– Что всё это значит, донья Мерседес?
– Это значит, что ты и я поможем ей уехать, но не потому, что мы такие уж добрые самаритяне, а потому, что она вынуждает нас делать это.
Что-то внутри принуждало меня не соглашаться с ней или, вернее, привести всё в порядок.
– Никто не принуждает меня делать что-либо, – сказала я.
Донья Мерседес насмешливо оглядела меня, затем подняла мой чемодан и положила его на заднее сиденье.
– Ты хочешь сказать, что пальцем не шевельнёшь, чтобы помочь ей? – спросила она шёпотом.
– Клара снова больна? – встревожено спросила я.
– Нет, – успокоила меня донья Мерседес, поднимаясь с гамака, – я хочу проверить, как она выполняет мои инструкции. Она довольно своенравная пациентка.
Донья Мерседес опустила руки мне на плечи, – сегодня мы с тобой должны помочь Кларе. Мы повернём для неё колесо случая, – она повернулась к платяному шкафу, который закрывал дверь, ведущую на улицу, нашарила ключ, но прежде чем отпереть его, взглянула на меня и сказала: – собери все свои вещи и отнеси их в джип. Увидев, что ты упаковалась, Клара подумает о твоём отъезде в Каркас. Это натолкнёт её на решение воспользоваться твоей поездкой. В глубине души она знает, что ей будет лучше только в том случае, если она покинет Эль Ринко.
Сначала я была поражена тем, что многие из моих вещей пропали, но затем вспомнила, как отдала большинство из них юным пациентам Августина.
– История Клары для тебя просто счастливая находка, – говорила донья Мерседес, помогая мне укладывать чемодан, – по крайней мере я не ожидала такого. История возникла из ничего, но она очень кстати. Поэтому я поощряла тебя говорить с Кларой и проводить с ней время. Я уверена, что в её тени ты наконец смогла ощутить движение колеса случая в её жизни. Она – это человек с врождённым даром, естественным контролем над тенью ведьмы.
Действительно, Клара была очень сильной личностью. Правда, я чувствовала, что эмоциональные конфликты делали её несколько мрачной; она казалась, по крайней мере мне, всегда озабоченной, обдумывающей что-то невысказанное.
Донья Мерседес согласилась с моей оценкой Клары и добавила, что Кларе просто необходима наша помощь, причём совместная.
– И мы поможем ей, – продолжала она, – Клара так сильна, что в данный момент заставляет наши тени работать на себя.
– Что всё это значит, донья Мерседес?
– Это значит, что ты и я поможем ей уехать, но не потому, что мы такие уж добрые самаритяне, а потому, что она вынуждает нас делать это.
Что-то внутри принуждало меня не соглашаться с ней или, вернее, привести всё в порядок.
– Никто не принуждает меня делать что-либо, – сказала я.
Донья Мерседес насмешливо оглядела меня, затем подняла мой чемодан и положила его на заднее сиденье.
– Ты хочешь сказать, что пальцем не шевельнёшь, чтобы помочь ей? – спросила она шёпотом.