– Нет. Я этого не говорила. Я просто сказала, что Клара меня не принуждает. Я с радостью сделаю это сама, без её просьб ко мне.
– Ах, ну это же звено. Клара заставляет нас, не говоря ни слова. Ни ты, ни я не можем остаться бесстрастными. Так или иначе, мы были в её тени слишком долго.
– Как ты думаешь, может быть, Канделярия хочет поехать с нами в Каркас? – спросила я донью Мерседес.
– Нет, – прошептала она сквозь дремоту, – канделярия ненавидит Каркас: как только она достигает окраин столицы, у неё начинаются головные боли.
Когда я остановилась перед Эль Ринко, донья Мерседес выскочила из машины и бросилась в дом. Я быстро нагнала её, и мы поспешили, увлекаемые звуками метлы.
Клара убирала патио. Она посмотрела на нас, улыбнулась, но ничего не сказала. Казалось, что она подметает тишину и тени, на земле не было ни одного листочка.
Донья Мерседес зажгла две свечи на каменном парапете фонтана, закрыла глаза и стала ждать, когда Клара кончит уборку.
– Я сделала всё так, как ты мне говорила, – сказала Клара, усаживаясь между двух зажжённых свечей.
Донья Мерседес, не глядя на неё, начала нюхать воздух, пытаясь распознать какой-то неуловимый аромат, – слушай внимательно, Клара, – резко сказала она, – единственной вещью, которая поможет тебе обрести здоровье, будет твой отъезд из этого дома.
– Почему я должна бросать его? – встревожено спросила Клара, – дедушка оставил этот дом мне. Он хотел, чтобы я оставалась здесь.
Он хотел, чтобы у тебя был дом, – поправила её донья Мерседес, – но он не хотел, чтобы ты оставалась здесь. Почему ты не вспомнишь того, что он сказал тебе перед смертью?
Донья Мерседес казалась совершенно безразличной к волнениям Клары.
Она зажгла сигару и курила её медленно, ровными затяжками, массируя в то же время голову и плечи Клары. Она выдувала дым так, словно вырисовывала в воздухе контур молодой женщины.
– Этот дом населён призраками и воспоминаниями, которые не принадлежат тебе, Клара, – продолжала она, – ты только гость в этом доме.
Ты царствовала здесь с момента своего приезда лишь потому, что имела удачу и силу. Они помогали тебе воздействовать на людей, легко общаться с ними.
Но теперь их больше нет. Время твоей удачи прошло. И только призраки остались с тобой. Призраки и тени, которые тебе не принадлежат.
– Что же мне делать? – заплакав спросила Клара.
– Уезжай в Каркас! – воскликнула донья Мерседес, – уезжай и помирись с Луизито.
– Вот оно что! – возмущённо закричала Клара, – как ты смеешь предлагать такое? Это просто неприлично.
– Это слова твоих тёток, – донья Мерседес весело посмотрела на неё, откинув голову и расхохоталась, – не будь ослицей, Клара. Если что и неприлично, так это притворяться ханжой. Ну-ка вспомни, чем ты занималась с Луизито, когда тебе было двенадцать?
Клара молчала, собираясь с мыслями, – я не буду торопиться с решением, – она улыбнулась, очертив носком трещину в цементной плите, – пока я не могу оставить всё это.
– Если ты не тряпка, то сможешь, – отозвалась донья Мерседес, – отозвалась донья Мерседес, – музия собралась уезжать сегодня. Мы можем отвезти тебя к Луизито.
– А как же Эмилия? – спросила Клара.
– Эмилия будет счастлива с твоими тётушками. Они же хотят вернуться в Эль Ринко. Эти места наполнят их воспоминаниями и забытыми чувствами. Это будет их лучшее время. Тени прошлого затуманят настоящее и развеют их разочарование.
Донья Мерседес замолчала на секунду и, чтобы придать своим словам большую настойчивость, взяла руки Клары в свои.
– Надень своё жёлтое платье. Жёлтый цвет идёт тебе. Он даёт тебе силу. Скорее переодевайся. Не надо больше ничего. Когда ты приехала в Эль Ринко, на тебе было только одно платье: так и уходи, – заметив колебания Клары, она подлила масла в огонь, – это твой последний шанс, девочка. Я уже говорила Музии, что тебе будет лучше только в том случае, если ты будешь любить Луизито так же страстно и бескомпромиссно, как делала это в детстве.
Крупные слёзы покатились из глаз Клары, – но я люблю его, – прошептала она, – ты знаешь, что я никого не любила, кроме него.
Донья Мерседес внимательно взглянула на неё, – это правда, – произнесла она и, обернувшись ко мне, добавила: – у неё была дюжина богатых ухажёров. Она получала злобное удовольствие, разочаровывая их всех. Насколько я помню, она всех обставила.
Клара громко расхохоталась. Она обняла донью Мерседес за плечи и поцеловала в щёку, – ты всегда всё преувеличиваешь, – её тон выдавал, в каком она была восторге, – но, несмотря на всех моих поклонников, я никого не любила, кроме Луизито.
Донья Мерседес подхватила её под руку и повела в комнату, – вырвавшись отсюда, ты сможешь любить Луизито так же, как любила его под облупленными стенами Эль Ринко, – она подтолкнула её, – иди и одень своё жёлтое платье. Мы подождём тебя в джипе.
Несмотря на описание Кларой Луизито, я была удивлена, увидев поразительно красивого мужчину, который встретил нас в Каркасе в своих апартаментах. Я знала, что ему около двадцати лет, но выглядел он как подросток. У него были чёрные курчавые волосы, зеленовато-жёлтые глаза и гладкая белая кожа. Когда Луизито улыбался, на его щеках появлялись ямочки. Он сильно хромал, но ничего неуклюжего в его движениях не было. Его привлекательность и уверенные манеры не давали ни малейшего повода для жалости.
Луизито не удивился, увидев нас. А когда он угостил нас пышным обедом, я поняла, что донья Мерседес всё устроила заранее.
Мы гостили у них допоздна. Это была незабываемая ночь. Я никогда не видела донью Мерседес в таком прекрасном настроении. Её безупречное умение подражать людям, которых мы прекрасно знали по Курмине, её бесчисленные смешные истории, её талант в их драматизации, её бесстыдное преувеличение превращали анекдоты в незабываемые рассказы.
Незадолго перед полночью, отклонив приглашение Луизито остаться на ночь, Мерседес Перальта встала и обняла Клару и Луизито. Она приблизилась ко мне с распростёртыми объятиями.
– Не обнимай меня так. Ты ещё не простилась со мной. Я провожу тебя.
– Я рассмеялась и вернула ей объятие.
Дрожащими пальцами я распутала её. Это была длинная золотая цепочка с огромной медалью на ней.
– Ты лучше надень её, – сказала донья Мерседес, взглянув на меня, – это святой Христофор, замечательный покровитель путешественников, – вздох облегчения сорвался с моих губ, когда она села в машину, – так ты будешь лучше защищена. Ведь прежде всего ты путешественница, которая остановилась лишь на миг.
Мы не поехали в Курмину. Донья Мерседес направляла меня, указывая на какие-то улицы. Когда у меня появилось чувство, что мы движемся по кругу, она наконец приказала остановиться перед старым зелёным колониальным домом.
– Кто здесь живёт? – спросила я.
– Здесь жили мои предки, – ответила она, – это был их дом. А я только лист этого громадного дерева, – она смотрела на меня так внимательно, словно отпечатывала моё лицо в глубине своих глаз. Склонясь поближе, она шепнула в моё ухо: – ведьма, имея удачу и силу, вращает колесо случая.
Силу можно растить и холить, но удачу нельзя заманить. Её ничем не завлечь. Удача независима от магии и окружения людей. Она делает свой собственный выбор.
Донья Мерседес пробежала пальцами по моим волосам и добавила: – вот почему она так привлекает ведьм.
Меня наполнило странное предчувствие. Я взглянула на неё вопросительно; но она потянулась к своей корзине и вытащила оттуда красновато-коричневый лист, по форме похожий на бабочку.
– Посмотри на него внимательно, – сказала она, передав мне лист, – души моих предков приказали мне всегда носить с собой сухой лист. Я – этот лист, и мне хочется, чтобы ты забросила его в окно, – она показала на дом перед нами, – когда ты бросишь его, прочти заклинание. Я хочу узнать, как сильны твои заклинания.
Желая ублажить её, я осмотрела лист под разными углами, поворачивая его так и этак. Я обшарила взглядом все его внутренности, всю его поверхность, – он действительно красив, – признала я.
– Брось его в окно, – повторила она.
Я перелезла через чугунную решётку, оттолкнула в сторону тяжёлую портьеру и, когда заклинания полились из меня, бросила лист внутрь. Вместо того, чтобы упасть на пол, лист взлетел в верхний угол, к потолку. Это был уже не лист, а огромный мотылёк. Я спрыгнула в тревоге на землю.
Мерседес Перальты в джипе не было. Уверенная, что она вошла в дом, я тихо постучала в дверь. Она открылась, – донья Мерседес, – прошептала я и шагнула внутрь.
Дом, постройки вокруг патио и тёмные коридоры напоминали молчаливый тёмный монастырь. С чёрной крыши свисали длинные кровельные желоба и металлические кольца болтались в старых, торчащих гнёздах.
Я вышла в центр патио, к плакучей иве, окутанной туманом. Крошечные серебряные капли росы на её листьях, словно призрачные бусы, беззвучно скользили в фонтан. Порыв ветра встряхнул иву, забросав меня сухими листьями. Охваченная необъяснимым ужасом, я выбежала на улицу.
Усевшись в джип, я решила обождать Мерседес Перальту. Под сиденьем что-то было. Я нашла там пачку с записями, нащупала фотоаппарат и кассеты.
Я озадаченно осмотрелась. Ничего, кроме одежды, в машине должно быть не было. К моему великому удивлению, на заднем сидении я обнаружила пакет.
В нём были мои дневники и ленты. К пакету была приклеена недописанная записка. Я узнала чёткий почерк Канделярии. «Прощание ведьмы – как пыль на дороге: оно прилипает, если пытаешься отбросить его прочь».
– Ах, ну это же звено. Клара заставляет нас, не говоря ни слова. Ни ты, ни я не можем остаться бесстрастными. Так или иначе, мы были в её тени слишком долго.
* * *
В зеркале заднего обзора я увидела туманную одинокую фигуру Канделярии. Она махнула мне на прощанье и привязала к антенне джипа связку жёлтых, голубых и красных лент. Они шумно кружились на ветру.– Как ты думаешь, может быть, Канделярия хочет поехать с нами в Каркас? – спросила я донью Мерседес.
– Нет, – прошептала она сквозь дремоту, – канделярия ненавидит Каркас: как только она достигает окраин столицы, у неё начинаются головные боли.
Когда я остановилась перед Эль Ринко, донья Мерседес выскочила из машины и бросилась в дом. Я быстро нагнала её, и мы поспешили, увлекаемые звуками метлы.
Клара убирала патио. Она посмотрела на нас, улыбнулась, но ничего не сказала. Казалось, что она подметает тишину и тени, на земле не было ни одного листочка.
Донья Мерседес зажгла две свечи на каменном парапете фонтана, закрыла глаза и стала ждать, когда Клара кончит уборку.
– Я сделала всё так, как ты мне говорила, – сказала Клара, усаживаясь между двух зажжённых свечей.
Донья Мерседес, не глядя на неё, начала нюхать воздух, пытаясь распознать какой-то неуловимый аромат, – слушай внимательно, Клара, – резко сказала она, – единственной вещью, которая поможет тебе обрести здоровье, будет твой отъезд из этого дома.
– Почему я должна бросать его? – встревожено спросила Клара, – дедушка оставил этот дом мне. Он хотел, чтобы я оставалась здесь.
Он хотел, чтобы у тебя был дом, – поправила её донья Мерседес, – но он не хотел, чтобы ты оставалась здесь. Почему ты не вспомнишь того, что он сказал тебе перед смертью?
Донья Мерседес казалась совершенно безразличной к волнениям Клары.
Она зажгла сигару и курила её медленно, ровными затяжками, массируя в то же время голову и плечи Клары. Она выдувала дым так, словно вырисовывала в воздухе контур молодой женщины.
– Этот дом населён призраками и воспоминаниями, которые не принадлежат тебе, Клара, – продолжала она, – ты только гость в этом доме.
Ты царствовала здесь с момента своего приезда лишь потому, что имела удачу и силу. Они помогали тебе воздействовать на людей, легко общаться с ними.
Но теперь их больше нет. Время твоей удачи прошло. И только призраки остались с тобой. Призраки и тени, которые тебе не принадлежат.
– Что же мне делать? – заплакав спросила Клара.
– Уезжай в Каркас! – воскликнула донья Мерседес, – уезжай и помирись с Луизито.
– Вот оно что! – возмущённо закричала Клара, – как ты смеешь предлагать такое? Это просто неприлично.
– Это слова твоих тёток, – донья Мерседес весело посмотрела на неё, откинув голову и расхохоталась, – не будь ослицей, Клара. Если что и неприлично, так это притворяться ханжой. Ну-ка вспомни, чем ты занималась с Луизито, когда тебе было двенадцать?
Клара молчала, собираясь с мыслями, – я не буду торопиться с решением, – она улыбнулась, очертив носком трещину в цементной плите, – пока я не могу оставить всё это.
– Если ты не тряпка, то сможешь, – отозвалась донья Мерседес, – отозвалась донья Мерседес, – музия собралась уезжать сегодня. Мы можем отвезти тебя к Луизито.
– А как же Эмилия? – спросила Клара.
– Эмилия будет счастлива с твоими тётушками. Они же хотят вернуться в Эль Ринко. Эти места наполнят их воспоминаниями и забытыми чувствами. Это будет их лучшее время. Тени прошлого затуманят настоящее и развеют их разочарование.
Донья Мерседес замолчала на секунду и, чтобы придать своим словам большую настойчивость, взяла руки Клары в свои.
– Надень своё жёлтое платье. Жёлтый цвет идёт тебе. Он даёт тебе силу. Скорее переодевайся. Не надо больше ничего. Когда ты приехала в Эль Ринко, на тебе было только одно платье: так и уходи, – заметив колебания Клары, она подлила масла в огонь, – это твой последний шанс, девочка. Я уже говорила Музии, что тебе будет лучше только в том случае, если ты будешь любить Луизито так же страстно и бескомпромиссно, как делала это в детстве.
Крупные слёзы покатились из глаз Клары, – но я люблю его, – прошептала она, – ты знаешь, что я никого не любила, кроме него.
Донья Мерседес внимательно взглянула на неё, – это правда, – произнесла она и, обернувшись ко мне, добавила: – у неё была дюжина богатых ухажёров. Она получала злобное удовольствие, разочаровывая их всех. Насколько я помню, она всех обставила.
Клара громко расхохоталась. Она обняла донью Мерседес за плечи и поцеловала в щёку, – ты всегда всё преувеличиваешь, – её тон выдавал, в каком она была восторге, – но, несмотря на всех моих поклонников, я никого не любила, кроме Луизито.
Донья Мерседес подхватила её под руку и повела в комнату, – вырвавшись отсюда, ты сможешь любить Луизито так же, как любила его под облупленными стенами Эль Ринко, – она подтолкнула её, – иди и одень своё жёлтое платье. Мы подождём тебя в джипе.
Несмотря на описание Кларой Луизито, я была удивлена, увидев поразительно красивого мужчину, который встретил нас в Каркасе в своих апартаментах. Я знала, что ему около двадцати лет, но выглядел он как подросток. У него были чёрные курчавые волосы, зеленовато-жёлтые глаза и гладкая белая кожа. Когда Луизито улыбался, на его щеках появлялись ямочки. Он сильно хромал, но ничего неуклюжего в его движениях не было. Его привлекательность и уверенные манеры не давали ни малейшего повода для жалости.
Луизито не удивился, увидев нас. А когда он угостил нас пышным обедом, я поняла, что донья Мерседес всё устроила заранее.
Мы гостили у них допоздна. Это была незабываемая ночь. Я никогда не видела донью Мерседес в таком прекрасном настроении. Её безупречное умение подражать людям, которых мы прекрасно знали по Курмине, её бесчисленные смешные истории, её талант в их драматизации, её бесстыдное преувеличение превращали анекдоты в незабываемые рассказы.
Незадолго перед полночью, отклонив приглашение Луизито остаться на ночь, Мерседес Перальта встала и обняла Клару и Луизито. Она приблизилась ко мне с распростёртыми объятиями.
– Не обнимай меня так. Ты ещё не простилась со мной. Я провожу тебя.
– Я рассмеялась и вернула ей объятие.
* * *
Я потянулась к зажиганию. Вокруг ключа была намотана цепочка.Дрожащими пальцами я распутала её. Это была длинная золотая цепочка с огромной медалью на ней.
– Ты лучше надень её, – сказала донья Мерседес, взглянув на меня, – это святой Христофор, замечательный покровитель путешественников, – вздох облегчения сорвался с моих губ, когда она села в машину, – так ты будешь лучше защищена. Ведь прежде всего ты путешественница, которая остановилась лишь на миг.
Мы не поехали в Курмину. Донья Мерседес направляла меня, указывая на какие-то улицы. Когда у меня появилось чувство, что мы движемся по кругу, она наконец приказала остановиться перед старым зелёным колониальным домом.
– Кто здесь живёт? – спросила я.
– Здесь жили мои предки, – ответила она, – это был их дом. А я только лист этого громадного дерева, – она смотрела на меня так внимательно, словно отпечатывала моё лицо в глубине своих глаз. Склонясь поближе, она шепнула в моё ухо: – ведьма, имея удачу и силу, вращает колесо случая.
Силу можно растить и холить, но удачу нельзя заманить. Её ничем не завлечь. Удача независима от магии и окружения людей. Она делает свой собственный выбор.
Донья Мерседес пробежала пальцами по моим волосам и добавила: – вот почему она так привлекает ведьм.
Меня наполнило странное предчувствие. Я взглянула на неё вопросительно; но она потянулась к своей корзине и вытащила оттуда красновато-коричневый лист, по форме похожий на бабочку.
– Посмотри на него внимательно, – сказала она, передав мне лист, – души моих предков приказали мне всегда носить с собой сухой лист. Я – этот лист, и мне хочется, чтобы ты забросила его в окно, – она показала на дом перед нами, – когда ты бросишь его, прочти заклинание. Я хочу узнать, как сильны твои заклинания.
Желая ублажить её, я осмотрела лист под разными углами, поворачивая его так и этак. Я обшарила взглядом все его внутренности, всю его поверхность, – он действительно красив, – признала я.
– Брось его в окно, – повторила она.
Я перелезла через чугунную решётку, оттолкнула в сторону тяжёлую портьеру и, когда заклинания полились из меня, бросила лист внутрь. Вместо того, чтобы упасть на пол, лист взлетел в верхний угол, к потолку. Это был уже не лист, а огромный мотылёк. Я спрыгнула в тревоге на землю.
Мерседес Перальты в джипе не было. Уверенная, что она вошла в дом, я тихо постучала в дверь. Она открылась, – донья Мерседес, – прошептала я и шагнула внутрь.
Дом, постройки вокруг патио и тёмные коридоры напоминали молчаливый тёмный монастырь. С чёрной крыши свисали длинные кровельные желоба и металлические кольца болтались в старых, торчащих гнёздах.
Я вышла в центр патио, к плакучей иве, окутанной туманом. Крошечные серебряные капли росы на её листьях, словно призрачные бусы, беззвучно скользили в фонтан. Порыв ветра встряхнул иву, забросав меня сухими листьями. Охваченная необъяснимым ужасом, я выбежала на улицу.
Усевшись в джип, я решила обождать Мерседес Перальту. Под сиденьем что-то было. Я нашла там пачку с записями, нащупала фотоаппарат и кассеты.
Я озадаченно осмотрелась. Ничего, кроме одежды, в машине должно быть не было. К моему великому удивлению, на заднем сидении я обнаружила пакет.
В нём были мои дневники и ленты. К пакету была приклеена недописанная записка. Я узнала чёткий почерк Канделярии. «Прощание ведьмы – как пыль на дороге: оно прилипает, если пытаешься отбросить его прочь».
Эпилог
Я вернулась в Лос-Анджелес, а потом уехала в Мексику к Флоринде.
Выслушав подробное изложение моих приключений, она подчеркнула необычность и необъяснимость того, что моя жизнь в мире доньи Мерседес началась с её собственной записки, а окончилась запиской Канделярии.
Высмеяв то, что она называла моей отчаянной доскональностью, Флоринда тем не менее посоветовала мне посмотреть, могу ли я использовать свои многочисленные записи для диссертации.
Работая с материалом, я обнаружила, что, несмотря на факт отсутствия разработанного плана исследований, события в доме доньи Мерседес казались заранее предназначенными для моего знакомства со спиритами, ведьмами, целителями, людьми, с которыми они общались, и с тем, что они делали в контексте своей повседневной деятельности.
Работая с доньей Мерседес, изучая её собственную систему толкования, я искренне верила, что овладела, по крайней мере интеллектуально, способом целителей рассматривать самих себя, других людей, своё знание. Мне казалось, что моего опыта и записей будет вполне достаточно для диссертации.
Но после расшифровки, перевода и анализа лент и дневников я начала сомневаться в своём интеллектуальном мастерстве целителя. Моя попытка подогнать данные под какую-то структуру оказалась тщетной, мои записи пестрели несоответствиями и противоречиями, и моего знания явно не хватало, чтобы заделать эти мощные пробелы.
По этому поводу Флоринда цинично заявила: надо либо изменить данные, подогнав их под свои теории, либо забыть о диссертации вообще.
Флоринда всегда советовала мне глядеть за поверхность вещей. В случае моих приключений с доньей Мерседес она предложила мне выйти за их возможную академическую ценность. Она считала, что моё академическое пристрастие ослепляло меня большим числом важных аспектов. Я долго читала и перечитывала собранные мной истории доньи Мерседес и наконец поняла то, чего хотела Флоринда. Я поняла, что если лишу свой труд качеств академической ценности и значимости, я должна буду остаться с документом о человеческой ценности – человеческой ценности, совершенно инородной нам, но принимаемой как идеал, стоит нам только вывести себя за обычные рамки отношений.
Своими историями донья Мерседес стремилась показать мне, что ведьмы и даже обычные люди, используя удивительные силы, существующие во вселенной, меняют ход событий или ход своей жизни или жизни других людей. Ход событий она называла «колесом случая», и процесс влияния на него – «тенью ведьмы».
Она претендовала на то, что мы можем менять всё путём прямого вмешательства в процесс и в то же время даже не зная, что мы, собственно, это делаем.
Для жителей запада – это немыслимое заявление. Когда мы находим, что влияем на ход событий без прямого вмешательства, то есть без прямого вторжения в них, мы думаем о совпадении, как о единственно серьёзном объяснении происходящего, мы верим, что прямое вмешательство представляет собой единственный способ изменения всего. Например, человек истории, как науки, влияет на события комплексом социальных решений. Или в более мелких масштабах с помощью своих поступков люди прямо вмешиваются в жизнь других людей.
По контрасту, истории, подобранные доньей Мерседес, позволяли осознать то, с чем мы не были знакомы. Они указывали на непонятную возможность стать более влиятельным в формировании хода событий, отказавшись от прямого посредничества.
В целом Флоринда была удовлетворена результатами моей поездки в Венесуэлу. Она хотела, чтобы я получила из первых рук знание о моих скрытых резервах. Её идея заключалась в том, что, эффективно работая в неизвестном мне окружении, я должна была научиться приспосабливаться к тем ситуациям, которые стояли за границами того, что я знала, принимала и могла предсказать. Флоринда утверждала, что нет ничего более уместного для пробуждения скрытых резервов, чем конфронтация с социально неизвестным.
Моя жизнь в доме доньи Мерседес, взаимодействие с её пациентами и друзьями была тем самым социально неизвестным.
Я призналась Флоринде, что её указания из философии женщины-воина – совершенно непонятные мне тогда – фактически стали основой всех моих действий в то время, пока я оставалась у доньи Мерседес.
– Есть много образцов поведения, когда находишься в нормальном окружении, – отозвалась Флоринда, – но когда ты в одиночестве, опасности и темноте, есть лишь один путь – путь воина.
По словам Флоринды, я открыла ценность пути воина и смысл всех его предпосылок. Сталкиваясь с неизвестными жизненными ситуациями, я обнаружила, что для того, чтобы не потерять состояние свободы, не покориться чувству собственной важности, нужна неукротимая свирепость, неистовость, и что моральный приговор, навязанные взгляды могут быть преодолены всеутешительной скромностью, которая не является рабством.
Выслушав подробное изложение моих приключений, она подчеркнула необычность и необъяснимость того, что моя жизнь в мире доньи Мерседес началась с её собственной записки, а окончилась запиской Канделярии.
Высмеяв то, что она называла моей отчаянной доскональностью, Флоринда тем не менее посоветовала мне посмотреть, могу ли я использовать свои многочисленные записи для диссертации.
Работая с материалом, я обнаружила, что, несмотря на факт отсутствия разработанного плана исследований, события в доме доньи Мерседес казались заранее предназначенными для моего знакомства со спиритами, ведьмами, целителями, людьми, с которыми они общались, и с тем, что они делали в контексте своей повседневной деятельности.
Работая с доньей Мерседес, изучая её собственную систему толкования, я искренне верила, что овладела, по крайней мере интеллектуально, способом целителей рассматривать самих себя, других людей, своё знание. Мне казалось, что моего опыта и записей будет вполне достаточно для диссертации.
Но после расшифровки, перевода и анализа лент и дневников я начала сомневаться в своём интеллектуальном мастерстве целителя. Моя попытка подогнать данные под какую-то структуру оказалась тщетной, мои записи пестрели несоответствиями и противоречиями, и моего знания явно не хватало, чтобы заделать эти мощные пробелы.
По этому поводу Флоринда цинично заявила: надо либо изменить данные, подогнав их под свои теории, либо забыть о диссертации вообще.
Флоринда всегда советовала мне глядеть за поверхность вещей. В случае моих приключений с доньей Мерседес она предложила мне выйти за их возможную академическую ценность. Она считала, что моё академическое пристрастие ослепляло меня большим числом важных аспектов. Я долго читала и перечитывала собранные мной истории доньи Мерседес и наконец поняла то, чего хотела Флоринда. Я поняла, что если лишу свой труд качеств академической ценности и значимости, я должна буду остаться с документом о человеческой ценности – человеческой ценности, совершенно инородной нам, но принимаемой как идеал, стоит нам только вывести себя за обычные рамки отношений.
Своими историями донья Мерседес стремилась показать мне, что ведьмы и даже обычные люди, используя удивительные силы, существующие во вселенной, меняют ход событий или ход своей жизни или жизни других людей. Ход событий она называла «колесом случая», и процесс влияния на него – «тенью ведьмы».
Она претендовала на то, что мы можем менять всё путём прямого вмешательства в процесс и в то же время даже не зная, что мы, собственно, это делаем.
Для жителей запада – это немыслимое заявление. Когда мы находим, что влияем на ход событий без прямого вмешательства, то есть без прямого вторжения в них, мы думаем о совпадении, как о единственно серьёзном объяснении происходящего, мы верим, что прямое вмешательство представляет собой единственный способ изменения всего. Например, человек истории, как науки, влияет на события комплексом социальных решений. Или в более мелких масштабах с помощью своих поступков люди прямо вмешиваются в жизнь других людей.
По контрасту, истории, подобранные доньей Мерседес, позволяли осознать то, с чем мы не были знакомы. Они указывали на непонятную возможность стать более влиятельным в формировании хода событий, отказавшись от прямого посредничества.
В целом Флоринда была удовлетворена результатами моей поездки в Венесуэлу. Она хотела, чтобы я получила из первых рук знание о моих скрытых резервах. Её идея заключалась в том, что, эффективно работая в неизвестном мне окружении, я должна была научиться приспосабливаться к тем ситуациям, которые стояли за границами того, что я знала, принимала и могла предсказать. Флоринда утверждала, что нет ничего более уместного для пробуждения скрытых резервов, чем конфронтация с социально неизвестным.
Моя жизнь в доме доньи Мерседес, взаимодействие с её пациентами и друзьями была тем самым социально неизвестным.
Я призналась Флоринде, что её указания из философии женщины-воина – совершенно непонятные мне тогда – фактически стали основой всех моих действий в то время, пока я оставалась у доньи Мерседес.
– Есть много образцов поведения, когда находишься в нормальном окружении, – отозвалась Флоринда, – но когда ты в одиночестве, опасности и темноте, есть лишь один путь – путь воина.
По словам Флоринды, я открыла ценность пути воина и смысл всех его предпосылок. Сталкиваясь с неизвестными жизненными ситуациями, я обнаружила, что для того, чтобы не потерять состояние свободы, не покориться чувству собственной важности, нужна неукротимая свирепость, неистовость, и что моральный приговор, навязанные взгляды могут быть преодолены всеутешительной скромностью, которая не является рабством.