Страница:
Впервые Шеннон задумалась о своем исчезновении из прошлой жизни. Несомненно, смотритель поднял тревогу, и поиски начались. Возможно, сообщили Филиппу, напугали его до смерти и испортили ему отпуск. Она знала: Дасти Камберленд не остался в стороне. Он обязательно займется поисками. А Колин Марсалис тщательно проверит, упомянула ли она в своем завещании адвокатов из Общества защиты окружающей среды.
Вспомнив о них, Шеннон улыбнулась. Филипп – единственный человек, кому ее будет недоставать. Но ему пора избавиться от чувства ответственности за нее. Первое, что она сделает, когда вернется в свое время, так это уедет из родного города – в Орегон или Аризону, – так что Филиппу не надо будет беспокоиться всякий раз, когда она выходит на прогулку. Может быть, он, наконец, женится.
– Но у меня никогда не будет семьи, – прошептала она сквозь слезы. – Как печально! У меня никогда не будет малыша, которого я могла бы прижать к своей груди и любить, и заботиться о нем… – Позади хрустнула ветка. Шеннон прикусила губу и оглянулась.
Голос Джона был холоден, но в нем слышались добрые нотки.
– Не плачь. Тебе пора отдохнуть. Я приготовил удобную постель.
– Спасибо, – Шеннон поднялась к нему. – Спокойной ночи.
– Извини за кролика.
Шеннон глубоко вздохнула и попыталась улыбнуться, но губы не слушались ее.
– Это меня не волнует. По… заслугам…
– Ложись спать. Утром тебе будет лучше, – резко прервал ее Джон. – И больше не плачь. – Не оглядываясь, он пошел к реке.
– Это только начало, – прошептала Шеннон, поглаживая Принца. – Возможно, он простил меня… Чуть-чуть. Стал немного добрее. Следующие недели могут оказаться вполне терпимыми.
Она обманывала себя. Если Джон будет сердечен и добр без страстной влюбленности, пережить эти недели будет невыносимо трудно. Джон Катлер – упрям и своеволен. Он может злится сутками. Шеннон скользнула под шерстяное одеяло, свернулась калачиком и уснула.
Шеннон, напротив, никогда не чувствовала себя такой отдохнувшей, как сегодня. То ли свежий горный воздух, то ли легкий ветерок, дувший от реки, то ли спокойное посапывание Джона слева и Принца справа от нее, убаюкали Шеннон. Она проснулась бодрой, энергичной, полной надежд. Если вчера она с трудом переставляла ноги, то сегодня летела, словно на крыльях. Если вчера она покорно следовала за Джоном, то сегодня нетерпеливо обогнала его. Шеннон любовалась постоянно менявшимся пейзажем. Принц весело бегал вокруг своей новой хозяйки, исчезая в зарослях, потом с лаем выскакивая на тропу.
Волкодав дважды предупреждал ее об опасности: не дал упасть в ловушку, замаскированную ветками, и громко залаял, когда Шеннон сорвала крупную красную ягоду.
– Ядовитая? – Принц заскулил, и она зарылась лицом в его густой мех, снова и снова шепча ласковые слова.
Шеннон впервые видела плотину, построенную бобрами, но обитатели не пожелали показаться ей, как она их не упрашивала. Вниз по течению реки она обнаружила старое каноэ. Прыгнула в него и сразу определила, почему его бросили. Если Джона и позабавило, как она выскочила из каноэ, вымокшая в ледяной воде, он не подал вида. Казалось, он больше не сердился, и Шеннон охватили радость и волнение.
Завтракали вяленым мясом и кукурузным хлебом. Шеннон сильно проголодалась и ела с удовольствием, но не забыла поделиться с Принцем своим завтраком. В знак благодарности волкодав принес несчастную беззащитную утку, которой хотел угостить свою хозяйку. Глядя на нее, Джон не смог сдержаться, фыркнул и потрепал собаку по загривку. Он вел себя так, будто Шеннон здесь вовсе не было. Она обиделась и сделала еще раз попытку объясниться с ним.
– Джон. Уже утро.
– Вижу. – Впервые в этот день он взглянул ей в глаза. – Ничего не надо объяснять. Я знаю, ты не отвечаешь за свои слова. И я не сержусь на тебя.
– Ты раздражен?
– Нет.
– Расстроен?
Джон нахмурился.
– Пожалуй, – он подошел к мулу поправить сползавший тюк. – Чем быстрее мы доберемся до дома матери, тем лучше все закончится. Идем.
– Сначала нам надо поговорить. Я не прошу простить меня или любить меня. Мне нужно все объяснить. Для меня это важно.
– Хорошо. Я слушаю.
– Когда я видела своего брата Филиппа в последний раз…
– У него было предчувствие, – прервал ее Джон. – Ты уже говорила об этом.
– Разве? – Шеннон нервно облизала губы. – Он сказал, что боится больше не увидеть меня. Я не приняла его слова всерьез и не попрощалась с ним. Не сказала о том, что он должен знать. Эта мысль не дает мне покоя.
– Понимаю, – Джон нетерпеливо потряс головой. – Ты все никак не поймешь: когда речь заходит о таких вещах, Кахнаваки становится таким же ненормальным, как ты. Он верит в предчувствия и видения. Я могу распознать твой бред и считаю его безвредным, но Кахнаваки… – От волнения голос его дрожал. И впервые за последние дни Шеннон захотелось, чтобы к нему вернулась его косматая рыжая борода. Тогда бы она не увидела на его лице недовольства. – Твои слова задели его, Шеннон. Они отравляют ему лучшие часы жизни, отцовство. И… возможный успех в переговорах с сенеками.
– Придет день, и ты все поймешь. Ты будешь благодарен за то, что попрощался с ним.
– Шеннон!
Голос Джона был резок. Шеннон вздрогнула и замолчала. В глубине души она знала, что Джон никогда не будет ей благодарен. Наступит день, когда он будет в ярости и возненавидит ее, осознав, что дав ему возможность проститься, она лишила его возможности сражаться за спасение своего народа… своего брата… своего друга.
Лай Принца предупреждал, что Джон Катлер ушел вперед. Шеннон пробудилась от самообмана. Вернуть веселое настроение этого утра уже не удастся. И она потащилась за Джоном, ожидая в ближайшем будущем жаркое из кролика. Ей больше нечего сказать или сделать, чтобы вернуть его любовь.
Принц радостно прыгал вокруг нее, приглашал продолжить утреннюю прогулку. Шеннон была благодарна ему: он спасает ее от отчаяния. Собака становилась ей все ближе из-за отчуждения Джона. Жаркое майское солнце высушило волосы Шеннон и отогрело душу. Она присела на ствол упавшего дерева и задумалась, отыскивая слова, которые смягчили бы сердце возлюбленного.
Пришла мысль о сексе. Шеннон посчитала ее бесстыдной и отказалась от нее. Но она упорно возвращалась и, в конце концов, Шеннон признала ее довольно разумной и привлекательной. Если рассуждать здраво, это – самое простое, безобидное и бескорыстное средство… К тому же, Джон выглядит таким несчастным…
Отдаляться от него не имеет смысла. Она рискует своим планом спасения его жизни. Ведь если Джон совсем освободится от ее чар, он может оставить ее у своей матери – или, а это еще ужаснее, в психиатрической больнице – и вернуться к своему брату как раз в разгар кровавой битвы.
Джон был соблазнителен даже в гневе. Проведенные вместе дни и ночи позволили им узнать друг друга. Даже мимолетная улыбка или взгляд пробуждали чувственность, вызывали желание. Джон говорил – и словами, и своими поступками – что ему хорошо в ее объятиях, что никогда в жизни он не встречал никого желаннее и прекраснее. И сейчас Шеннон воспользуется своей властью над ним.
– Шеннон, что ты здесь делаешь? – Его глаза с тоской смотрели на нее. – Почему ты сидишь здесь?
– Я думаю, – ответила она и улыбнулась выжидательно. – Мне не хватает твоей любви, Джон. Ты совсем не хочешь меня.
Его хрипловатый голос действовал на нее возбуждающе.
– Очень хочу.
Шеннон облизала губы.
– Как ты хочешь меня?
– Подойди ближе, и я покажу тебе, как.
Шеннон быстро отступила на шаг. Губы сжались, Все оказалось намного легче.
– Как быстро меняются твои чувства.
– Они не изменились, – Джон ласково прикоснулся к ее щеке. – Я полюбил тебя с первого взгляда. Мои чувства к тебе не изменились. Мое сердце принадлежит тебе навсегда.
От этих слов у Шеннон закружилась голова.
Джон прижал ее спиной к дереву.
– Никто и ничто никогда не станет между нами и не разрушит нашу любовь. Клянусь тебе, Шеннон. Ты не исчезнешь. Никогда. И меня никогда не убьют. Мы не знаем, откуда ты пришла, но сейчас ты здесь, со мной. Навсегда.
Шеннон застонала и вспыхнула от его слов, его губ, скользящих по ее шее. Джон сдернул с нее футболку и бросил на землю. Шеннон сорвала лифчик и выгнулась, подставляя груди его губам. Ей безумно хотелось начать головокружительный путь к экстазу. Ее рука ощутила огонь. Шеннон ласкала и гладила его напрягшую, отвердевшую плоть. Джон застонал от удовольствия. От его крика в ней нарастало желание. Она молила взять ее скорее.
Джон опустил ее на землю, сорвал с нее джинсы и кружевное белье, опустился на колени и раздвинул ее бедра. Шеннон вскрикнула под натиском его языка. Ее руки ласкали его бедра, его плоть. Казалось, она сойдет с ума от желания. Но в эту минуту губы Джона прижались к ее рту, и он овладел ее телом.
Шеннон обняла его изо всех сил. Он был нежным, но безжалостным, умелым, чтобы задержать собственный оргазм. Она гладила ладонями его прекрасные плотные ягодицы. Завитки волос на его груди касались ее жадных, набухших сосков, вызывая острое наслаждение. Они катались по усыпанной листвой земле. Их тела пульсировали в такт. Экстаз. В этот же момент раздался яростный крик Джона.
Шеннон хотела сказать, как она его любит, но не было сил говорить. Джон нежно поцеловал ее, и неожиданно для себя она зарыдала.
– Успокойся, Шеннон, – шептал он между поцелуями. – Не плачь. Пусть твой бред покинет тебя. Выходи за меня и навсегда избавься от страха и тревоги.
– Извини, – прошептала она сквозь слезы. – Когда Кахнаваки сказал, что вы погибнете, сражаясь бок о бок, я представила себе…
– Знаю. Я видел твое лицо. Ты была в ужасе. – Его губы коснулись её волос. – Когда я сказал, что расстроен, я имел в виду, что огорчен. Я не в силах утешить тебя, защитить от беспокойства. Ты не чувствуешь себя в безопасности – даже здесь, со мной.
– Мне не грозит опасность. Я тревожусь о тебе, а не о себе. Мне бы хотелось, чтобы опасность грозила мне, а не тебе, Джон…
– Никогда не смей так думать. Я не верю в видения и предсказания, но верю в судьбу. – На его лице мелькнула усмешка. – Шеннон Клиэри, ты – потрясающая женщина. Знаешь ли ты, что вела себя непристойно?
– Это только прелюдия, – Шеннон вспыхнула, увидев в его глазах обожание. – Однажды я подарю тебе, Джон Катлер, любовь, которую ты никогда не забудешь.
– Мы никогда не забудем. Давай сожжем эту штуковину.
– Она мне необходима, чтобы совращать тебя, – Шеннон взяла его большую теплую руку и положила себе на грудь. – М-мм…
– Ты не удовлетворена? – Джон был потрясен, – Любая другая умерла бы от усталости.
Шеннон залилась смехом.
– Я чувствую себя бодрой и свежей, но если тебе нужен отдых…
– Нам нужно поговорить, – напомнил Джон. Его лицо стало серьезным. – Хочу спросить тебя кое о чем, Шеннон. Знаю, ты никогда не лгала мне сознательно… Ты говорила, что ты не хочешь Кахнаваки…
– Джон Катлер, как ты смеешь!
– Не злись. Я верю тебе… Ответь мне. Ты ревнуешь меня к нему? К моей дружбе с ним? Ты считаешь, тебе нужно бороться с ним за мое внимание?
– Джон… – Шеннон опрокинула его на спину и уселась на него. – Все не так просто. Я не обижаюсь на тебя за вашу дружбу, но мне не хочется видеть, как ты страдаешь. Мне кажется, случись с ним что-нибудь, и ты будешь обвинять себя.
– Ты считаешь, я буду обвинять себя, если с ним что-нибудь произойдет, пока мы будем в Нью-Амстердаме? – Джон вздохнул с облегчением. – Это правда? Ты подумала, что я буду упрекать тебя за это?
– Да, Джон.
Он любовно погладил ее золотистые волосы.
– Это похоже на твой бред. Как я могу обвинять тебя в своих поступках? И я не буду обвинять себя за дела, совершаемые Кахнаваки. Клянусь тебе.
– Мне это нравится. Но даже если ты обвинишь меня когда-нибудь, я все равно буду любить тебя за твои честность, смелость, преданность.
– Шеннон! – в отчаянии простонал Джон. – Ты самая беспокойная женщина на свете. Я же сказал, что не буду обвинять тебя.
– Не будем больше об этом, – Шеннон потянулась за футболкой. – У нас еще несколько светлых часов. Далеко ли еще до дома твоей матери?
– Если идти так, как сейчас, то через три дня мы доберемся до фермы моего друга Чарльза Бингхэма. У него мы оставим мула и возьмем лошадей. Оттуда, думаю, мы доберемся за неделю. Подходит?
– Только если нам будет хватать времени на секс и сумасбродства, – она увернулась, когда Джон попытался схватить ее, и спросила шаловливо: – Что вы поймаете на обед, мистер Катлер?
– В этих краях водятся индейки, – осторожно сказал он. – Этим я не оскорблю твои чувства? Индейка лучше, чем утка, – Джон фыркнул, а Шеннон вспыхнула до корней волос.
– Понимаю, это похоже на ханжество.
– Да нет. Просто, я вспомнил выражение твоего лица, когда Принц преподнес тебе утку.
– Обожаю эту собаку. Кстати, где он?
– Охотится.
– Это ты отправил его?
– Я подумал, его присутствие может… заставить тебя сдерживаться.
– Так ты все предусмотрел? – Шеннон была потрясена. Пока она тщательно обдумывала свой хитроумный план, он придумал свой, еще более замысловатый. – Джон Катлер, ты полон неожиданностей.
– Как и ты, – глухо сказал он. Ее охватило острое желание снова доставить ему удовольствие. Джон, казалось, прочел ее мысли. Он встал и начал одеваться. – Еще несколько часов будет светло. Нужно идти. Продолжим дискуссию ночью.
Тихонько напевая песенку о любви, Шеннон оделась. Ее переполняло счастье: Джон любит и страстно желает ее. И снова лес для нее превратился в райский уголок, а в лице Джона она нашла любовника, друга и героя. Если бы можно было остановить время на год или два, или хотя бы на короткую жизнь…
Но реальность диктует свои условия. Шеннон вздохнула удовлетворенно, но мечтательно, когда Джон предложил ей идти рядом с ним. Он выступал в роли гида, и лес засверкал новыми красками. Он показывал ей куполообразные домики из ветвей и ила, построенные на берегах прудов семьями бобров. Рассказывал, что они помечают их мускусом, чтобы отпугивать незваных гостей. Ей удалось увидеть взрослого бобра, который в ярости бил по воде хвостом. При этом раздавались звуки, напоминавшие гром выстрелов. Шеннон взвизгнула, потом засмеялась.
Посмотри на Принца. Он злится.
– Бобры всегда его нервируют. Один из них сильно помял его однажды.
– В воде?
– Побоище началось на суше. Потом тот ужасный бобер утащил Принца в воду. Не так ли, дружище?
Принц подкрепил рассказ низким сердитым рычанием, перешедшим в повизгивание, когда Шеннон бросилась жалеть и ласкать его.
Потом Джон рассказывал ей об американском лавре. Шеннон узнала, что из его листьев можно приготовить чай или лекарство. Пела ли птица, рычало ли животное, он без труда называл их. Он показывал ей гнезда и норы. Рассказывал, как индейцы охотятся на енотов: сначала находят дерево, в котором они живут, потом рубят его и стучат по стволу, пока оглушенный енот не выскакивает им прямо в руки.
Шеннон часто останавливалась в изумлении. Его истории поражали и удивляли ее. Всю жизнь она слышала миф о том, что коренное население Америки лелеяло и хранило природу. Когда же Джон поведал ей о выжигании кустов. Шеннон взорвалась от возмущения.
– Ты хочешь сказать, что индейцы специально поджигают лес?
– Не лес, – усмехнулся Джон. Он ждал ее взрыва. – Они выжигают подлесок.
– Какое преступление! А если загорится весь лес!
– Десятки раз я видел, как это делается. Но ни разу не видел, чтобы загорелось хоть одно здоровое дерево. Живое дерево пропитано влагой. Сгорают только мертвые деревья и подлесок. Это своего рода искусство.
– Зачем это делают?
– Чтобы облегчить охоту. Когда нет подлеска, охотнику легче идти. Животных становится больше. Такие леса очень любят олени.
– Я разочарована. Думаю, индейцы так же хищнически уничтожают природу, как и европейцы.
– Ты не права, – протянул Джон. – Когда саскуэханнок убирает сухой подлесок, всем от этого польза. Когда колонист вырубает лес, животные остаются без дома.
– Пожалуй, ты прав, – признала Шеннон.
– И если саскуэханнок охотится на бобра, он нужен его семье. И он старается, чтобы бобр не испытывал сильной боли. Знаешь, почему?
– Нет.
– Потому что у бобра такое же право на жизнь, как у саскуэханнока. Индейцы искренне верят этому. Бобра поселили здесь с несколькими целями. Одна из них – давать человеку то, что необходимо ему для жизни – мясо, мех, зубы. Зубы у бобра прочные и острые. Из них делают инструменты. Все это необходимо человеку для жизни, а не для удовольствия.
– Понятно.
– Когда саскуэханнок убивает животное, он использует его полностью. Выбросить часть туши – значит проявить неуважение к жизни, которую отнял у живого существа. Значит, не было нужды убивать. А для саскуэханнока необязательное убийство – преступление.
– Наверное, бобер особо ценен для них?
– Любое животное ценно. Закон распространяется на всех и каждого. Убивать напрасно – запрещено. Причинять напрасную боль – запрещено. Расточительство – тоже запрещено.
– Никого нельзя убивать, кроме человека?
– Что?
Шеннон пожала плечами.
– Ты сам мне рассказывал о пытках, применяемых ирокезами к их пленникам. Как в данном случае рассматривать «запрещение ненужной боли»? – Когда Джон усмехнулся, она вспыхнула. – Если ты собираешься сказать, что пытка – необходимая боль, забудь об этом.
– Как ты относишься к тому, что некоторые племена считают оскорблением, если их соплеменника, взятого в плен, не пытают?
– Я скажу, что ты несешь чепуху.
Джон весело фыркнул.
– Помнишь, я как-то рассказывал тебе, что сенека практикуют «траурные войны», чтобы заменить погибших соплеменников?
– Рассказывал. Воруют детей у других племен и воспитывают их, как своих.
– Они не воруют младенцев. Берут детей постарше, даже подростков. Подростков пытают, чтобы определить самых стойких и смелых. Слабые им не нужны.
– Догадываюсь, что ты хочешь сказать, – она пристально смотрела на него. – Пройти через пытки и быть усыновленными – большая честь.
– Ты угадала, – обрадовался Джон.
– Даже, если тебя не украли. Держу пари, храбрецы, которые считают это большой честью, быстро меняют свое мнение, когда их начинают пытать.
– Если они начинают думать по-другому…
Шеннон старалась не улыбаться.
– Тогда их не стоит усыновлять? Какой ты несносный!
– Я объясняю тебе их философию. Мне показалось, ты заинтересовалась этим вопросом.
– Сначала мне было интересно. Сейчас противно.
– Шутки в сторону, – искренне сказал Джон. – Мне рассказывали о воинах – истинных героях, которые пели во время пыток, даже, когда теряли конечности или подвергались пытке огнем.
Шеннон обеспокоенно смотрела на Джона. Он наделяет «настоящих» героев, по меньшей мере, странными качествами. Он что, сам стремится к такой смерти? Мысль о том, что Джон добровольно выбрал себе народ и образ жизни, которые могут привести его к страшному концу, ужаснула ее. Но наученная горьким опытом с Кахнаваки, Шеннон прикусила язычок.
– Кажется, мы начинаем понимать друг друга, – проговорил Джон. Он взял ее лицо в свои большие грубые ладони и поцеловал. – Ничего со мной не случится, Шеннон. Перед нами долгая счастливая жизнь.
– А вдруг нас возьмут в плен прямо сейчас? Враги саскуэханноков. И начнут пытать тебя. Я этого не вынесу! Я не перенесу, если ты начнешь петь.
– У меня не такой уж плохой голос, чтобы мое пение казалось отталкивающим, – пошутил Джон. – Не нужно волноваться. Принц предупредит нас о незваных гостях. К тому же, я хожу по этой дороге уже много лет. Знаю их язык. Здесь мы в безопасности, если сами никого или ничего не обидим.
– Иногда мне нравится здесь, а иногда…
– Ты боишься? Хочешь, я скажу тебе, какие советы дал мне отец перед смертью?
– Да, Джон.
– Он сказал: «Страх – хорошая вещь, сын. Он помогает сохранить жизнь, но не позволяй ему отравить тебе существование».
– Замечательно. О чем второй совет?
– Он сказал, что я буду иметь у женщин большой успех, если стану объясняться с ними по-французски.
– Vraiment, monsieur? [15]– проворковала Шеннон.
Джон усмехнулся.
– Совет действует на нас обоих, cherie, – он опустился на землю, увлекая за собой Шеннон, и воспользовался вторым советом своего отца.
ГЛАВА 16
Вспомнив о них, Шеннон улыбнулась. Филипп – единственный человек, кому ее будет недоставать. Но ему пора избавиться от чувства ответственности за нее. Первое, что она сделает, когда вернется в свое время, так это уедет из родного города – в Орегон или Аризону, – так что Филиппу не надо будет беспокоиться всякий раз, когда она выходит на прогулку. Может быть, он, наконец, женится.
– Но у меня никогда не будет семьи, – прошептала она сквозь слезы. – Как печально! У меня никогда не будет малыша, которого я могла бы прижать к своей груди и любить, и заботиться о нем… – Позади хрустнула ветка. Шеннон прикусила губу и оглянулась.
Голос Джона был холоден, но в нем слышались добрые нотки.
– Не плачь. Тебе пора отдохнуть. Я приготовил удобную постель.
– Спасибо, – Шеннон поднялась к нему. – Спокойной ночи.
– Извини за кролика.
Шеннон глубоко вздохнула и попыталась улыбнуться, но губы не слушались ее.
– Это меня не волнует. По… заслугам…
– Ложись спать. Утром тебе будет лучше, – резко прервал ее Джон. – И больше не плачь. – Не оглядываясь, он пошел к реке.
– Это только начало, – прошептала Шеннон, поглаживая Принца. – Возможно, он простил меня… Чуть-чуть. Стал немного добрее. Следующие недели могут оказаться вполне терпимыми.
Она обманывала себя. Если Джон будет сердечен и добр без страстной влюбленности, пережить эти недели будет невыносимо трудно. Джон Катлер – упрям и своеволен. Он может злится сутками. Шеннон скользнула под шерстяное одеяло, свернулась калачиком и уснула.
* * *
Наступило завтра. Не давая ей возможности оправдаться, Джон быстро свернул лагерь и накормил Шеннон сушеными фруктами и грецкими орехами. По глазам было видно, что лучше его не трогать. Либо он не спал ночь, либо сон только усилил его гнев.Шеннон, напротив, никогда не чувствовала себя такой отдохнувшей, как сегодня. То ли свежий горный воздух, то ли легкий ветерок, дувший от реки, то ли спокойное посапывание Джона слева и Принца справа от нее, убаюкали Шеннон. Она проснулась бодрой, энергичной, полной надежд. Если вчера она с трудом переставляла ноги, то сегодня летела, словно на крыльях. Если вчера она покорно следовала за Джоном, то сегодня нетерпеливо обогнала его. Шеннон любовалась постоянно менявшимся пейзажем. Принц весело бегал вокруг своей новой хозяйки, исчезая в зарослях, потом с лаем выскакивая на тропу.
Волкодав дважды предупреждал ее об опасности: не дал упасть в ловушку, замаскированную ветками, и громко залаял, когда Шеннон сорвала крупную красную ягоду.
– Ядовитая? – Принц заскулил, и она зарылась лицом в его густой мех, снова и снова шепча ласковые слова.
Шеннон впервые видела плотину, построенную бобрами, но обитатели не пожелали показаться ей, как она их не упрашивала. Вниз по течению реки она обнаружила старое каноэ. Прыгнула в него и сразу определила, почему его бросили. Если Джона и позабавило, как она выскочила из каноэ, вымокшая в ледяной воде, он не подал вида. Казалось, он больше не сердился, и Шеннон охватили радость и волнение.
Завтракали вяленым мясом и кукурузным хлебом. Шеннон сильно проголодалась и ела с удовольствием, но не забыла поделиться с Принцем своим завтраком. В знак благодарности волкодав принес несчастную беззащитную утку, которой хотел угостить свою хозяйку. Глядя на нее, Джон не смог сдержаться, фыркнул и потрепал собаку по загривку. Он вел себя так, будто Шеннон здесь вовсе не было. Она обиделась и сделала еще раз попытку объясниться с ним.
– Джон. Уже утро.
– Вижу. – Впервые в этот день он взглянул ей в глаза. – Ничего не надо объяснять. Я знаю, ты не отвечаешь за свои слова. И я не сержусь на тебя.
– Ты раздражен?
– Нет.
– Расстроен?
Джон нахмурился.
– Пожалуй, – он подошел к мулу поправить сползавший тюк. – Чем быстрее мы доберемся до дома матери, тем лучше все закончится. Идем.
– Сначала нам надо поговорить. Я не прошу простить меня или любить меня. Мне нужно все объяснить. Для меня это важно.
– Хорошо. Я слушаю.
– Когда я видела своего брата Филиппа в последний раз…
– У него было предчувствие, – прервал ее Джон. – Ты уже говорила об этом.
– Разве? – Шеннон нервно облизала губы. – Он сказал, что боится больше не увидеть меня. Я не приняла его слова всерьез и не попрощалась с ним. Не сказала о том, что он должен знать. Эта мысль не дает мне покоя.
– Понимаю, – Джон нетерпеливо потряс головой. – Ты все никак не поймешь: когда речь заходит о таких вещах, Кахнаваки становится таким же ненормальным, как ты. Он верит в предчувствия и видения. Я могу распознать твой бред и считаю его безвредным, но Кахнаваки… – От волнения голос его дрожал. И впервые за последние дни Шеннон захотелось, чтобы к нему вернулась его косматая рыжая борода. Тогда бы она не увидела на его лице недовольства. – Твои слова задели его, Шеннон. Они отравляют ему лучшие часы жизни, отцовство. И… возможный успех в переговорах с сенеками.
– Придет день, и ты все поймешь. Ты будешь благодарен за то, что попрощался с ним.
– Шеннон!
Голос Джона был резок. Шеннон вздрогнула и замолчала. В глубине души она знала, что Джон никогда не будет ей благодарен. Наступит день, когда он будет в ярости и возненавидит ее, осознав, что дав ему возможность проститься, она лишила его возможности сражаться за спасение своего народа… своего брата… своего друга.
Лай Принца предупреждал, что Джон Катлер ушел вперед. Шеннон пробудилась от самообмана. Вернуть веселое настроение этого утра уже не удастся. И она потащилась за Джоном, ожидая в ближайшем будущем жаркое из кролика. Ей больше нечего сказать или сделать, чтобы вернуть его любовь.
Принц радостно прыгал вокруг нее, приглашал продолжить утреннюю прогулку. Шеннон была благодарна ему: он спасает ее от отчаяния. Собака становилась ей все ближе из-за отчуждения Джона. Жаркое майское солнце высушило волосы Шеннон и отогрело душу. Она присела на ствол упавшего дерева и задумалась, отыскивая слова, которые смягчили бы сердце возлюбленного.
Пришла мысль о сексе. Шеннон посчитала ее бесстыдной и отказалась от нее. Но она упорно возвращалась и, в конце концов, Шеннон признала ее довольно разумной и привлекательной. Если рассуждать здраво, это – самое простое, безобидное и бескорыстное средство… К тому же, Джон выглядит таким несчастным…
Отдаляться от него не имеет смысла. Она рискует своим планом спасения его жизни. Ведь если Джон совсем освободится от ее чар, он может оставить ее у своей матери – или, а это еще ужаснее, в психиатрической больнице – и вернуться к своему брату как раз в разгар кровавой битвы.
Джон был соблазнителен даже в гневе. Проведенные вместе дни и ночи позволили им узнать друг друга. Даже мимолетная улыбка или взгляд пробуждали чувственность, вызывали желание. Джон говорил – и словами, и своими поступками – что ему хорошо в ее объятиях, что никогда в жизни он не встречал никого желаннее и прекраснее. И сейчас Шеннон воспользуется своей властью над ним.
– Шеннон, что ты здесь делаешь? – Его глаза с тоской смотрели на нее. – Почему ты сидишь здесь?
– Я думаю, – ответила она и улыбнулась выжидательно. – Мне не хватает твоей любви, Джон. Ты совсем не хочешь меня.
Его хрипловатый голос действовал на нее возбуждающе.
– Очень хочу.
Шеннон облизала губы.
– Как ты хочешь меня?
– Подойди ближе, и я покажу тебе, как.
Шеннон быстро отступила на шаг. Губы сжались, Все оказалось намного легче.
– Как быстро меняются твои чувства.
– Они не изменились, – Джон ласково прикоснулся к ее щеке. – Я полюбил тебя с первого взгляда. Мои чувства к тебе не изменились. Мое сердце принадлежит тебе навсегда.
От этих слов у Шеннон закружилась голова.
Джон прижал ее спиной к дереву.
– Никто и ничто никогда не станет между нами и не разрушит нашу любовь. Клянусь тебе, Шеннон. Ты не исчезнешь. Никогда. И меня никогда не убьют. Мы не знаем, откуда ты пришла, но сейчас ты здесь, со мной. Навсегда.
Шеннон застонала и вспыхнула от его слов, его губ, скользящих по ее шее. Джон сдернул с нее футболку и бросил на землю. Шеннон сорвала лифчик и выгнулась, подставляя груди его губам. Ей безумно хотелось начать головокружительный путь к экстазу. Ее рука ощутила огонь. Шеннон ласкала и гладила его напрягшую, отвердевшую плоть. Джон застонал от удовольствия. От его крика в ней нарастало желание. Она молила взять ее скорее.
Джон опустил ее на землю, сорвал с нее джинсы и кружевное белье, опустился на колени и раздвинул ее бедра. Шеннон вскрикнула под натиском его языка. Ее руки ласкали его бедра, его плоть. Казалось, она сойдет с ума от желания. Но в эту минуту губы Джона прижались к ее рту, и он овладел ее телом.
Шеннон обняла его изо всех сил. Он был нежным, но безжалостным, умелым, чтобы задержать собственный оргазм. Она гладила ладонями его прекрасные плотные ягодицы. Завитки волос на его груди касались ее жадных, набухших сосков, вызывая острое наслаждение. Они катались по усыпанной листвой земле. Их тела пульсировали в такт. Экстаз. В этот же момент раздался яростный крик Джона.
Шеннон хотела сказать, как она его любит, но не было сил говорить. Джон нежно поцеловал ее, и неожиданно для себя она зарыдала.
– Успокойся, Шеннон, – шептал он между поцелуями. – Не плачь. Пусть твой бред покинет тебя. Выходи за меня и навсегда избавься от страха и тревоги.
– Извини, – прошептала она сквозь слезы. – Когда Кахнаваки сказал, что вы погибнете, сражаясь бок о бок, я представила себе…
– Знаю. Я видел твое лицо. Ты была в ужасе. – Его губы коснулись её волос. – Когда я сказал, что расстроен, я имел в виду, что огорчен. Я не в силах утешить тебя, защитить от беспокойства. Ты не чувствуешь себя в безопасности – даже здесь, со мной.
– Мне не грозит опасность. Я тревожусь о тебе, а не о себе. Мне бы хотелось, чтобы опасность грозила мне, а не тебе, Джон…
– Никогда не смей так думать. Я не верю в видения и предсказания, но верю в судьбу. – На его лице мелькнула усмешка. – Шеннон Клиэри, ты – потрясающая женщина. Знаешь ли ты, что вела себя непристойно?
– Это только прелюдия, – Шеннон вспыхнула, увидев в его глазах обожание. – Однажды я подарю тебе, Джон Катлер, любовь, которую ты никогда не забудешь.
– Мы никогда не забудем. Давай сожжем эту штуковину.
– Она мне необходима, чтобы совращать тебя, – Шеннон взяла его большую теплую руку и положила себе на грудь. – М-мм…
– Ты не удовлетворена? – Джон был потрясен, – Любая другая умерла бы от усталости.
Шеннон залилась смехом.
– Я чувствую себя бодрой и свежей, но если тебе нужен отдых…
– Нам нужно поговорить, – напомнил Джон. Его лицо стало серьезным. – Хочу спросить тебя кое о чем, Шеннон. Знаю, ты никогда не лгала мне сознательно… Ты говорила, что ты не хочешь Кахнаваки…
– Джон Катлер, как ты смеешь!
– Не злись. Я верю тебе… Ответь мне. Ты ревнуешь меня к нему? К моей дружбе с ним? Ты считаешь, тебе нужно бороться с ним за мое внимание?
– Джон… – Шеннон опрокинула его на спину и уселась на него. – Все не так просто. Я не обижаюсь на тебя за вашу дружбу, но мне не хочется видеть, как ты страдаешь. Мне кажется, случись с ним что-нибудь, и ты будешь обвинять себя.
– Ты считаешь, я буду обвинять себя, если с ним что-нибудь произойдет, пока мы будем в Нью-Амстердаме? – Джон вздохнул с облегчением. – Это правда? Ты подумала, что я буду упрекать тебя за это?
– Да, Джон.
Он любовно погладил ее золотистые волосы.
– Это похоже на твой бред. Как я могу обвинять тебя в своих поступках? И я не буду обвинять себя за дела, совершаемые Кахнаваки. Клянусь тебе.
– Мне это нравится. Но даже если ты обвинишь меня когда-нибудь, я все равно буду любить тебя за твои честность, смелость, преданность.
– Шеннон! – в отчаянии простонал Джон. – Ты самая беспокойная женщина на свете. Я же сказал, что не буду обвинять тебя.
– Не будем больше об этом, – Шеннон потянулась за футболкой. – У нас еще несколько светлых часов. Далеко ли еще до дома твоей матери?
– Если идти так, как сейчас, то через три дня мы доберемся до фермы моего друга Чарльза Бингхэма. У него мы оставим мула и возьмем лошадей. Оттуда, думаю, мы доберемся за неделю. Подходит?
– Только если нам будет хватать времени на секс и сумасбродства, – она увернулась, когда Джон попытался схватить ее, и спросила шаловливо: – Что вы поймаете на обед, мистер Катлер?
– В этих краях водятся индейки, – осторожно сказал он. – Этим я не оскорблю твои чувства? Индейка лучше, чем утка, – Джон фыркнул, а Шеннон вспыхнула до корней волос.
– Понимаю, это похоже на ханжество.
– Да нет. Просто, я вспомнил выражение твоего лица, когда Принц преподнес тебе утку.
– Обожаю эту собаку. Кстати, где он?
– Охотится.
– Это ты отправил его?
– Я подумал, его присутствие может… заставить тебя сдерживаться.
– Так ты все предусмотрел? – Шеннон была потрясена. Пока она тщательно обдумывала свой хитроумный план, он придумал свой, еще более замысловатый. – Джон Катлер, ты полон неожиданностей.
– Как и ты, – глухо сказал он. Ее охватило острое желание снова доставить ему удовольствие. Джон, казалось, прочел ее мысли. Он встал и начал одеваться. – Еще несколько часов будет светло. Нужно идти. Продолжим дискуссию ночью.
Тихонько напевая песенку о любви, Шеннон оделась. Ее переполняло счастье: Джон любит и страстно желает ее. И снова лес для нее превратился в райский уголок, а в лице Джона она нашла любовника, друга и героя. Если бы можно было остановить время на год или два, или хотя бы на короткую жизнь…
Но реальность диктует свои условия. Шеннон вздохнула удовлетворенно, но мечтательно, когда Джон предложил ей идти рядом с ним. Он выступал в роли гида, и лес засверкал новыми красками. Он показывал ей куполообразные домики из ветвей и ила, построенные на берегах прудов семьями бобров. Рассказывал, что они помечают их мускусом, чтобы отпугивать незваных гостей. Ей удалось увидеть взрослого бобра, который в ярости бил по воде хвостом. При этом раздавались звуки, напоминавшие гром выстрелов. Шеннон взвизгнула, потом засмеялась.
Посмотри на Принца. Он злится.
– Бобры всегда его нервируют. Один из них сильно помял его однажды.
– В воде?
– Побоище началось на суше. Потом тот ужасный бобер утащил Принца в воду. Не так ли, дружище?
Принц подкрепил рассказ низким сердитым рычанием, перешедшим в повизгивание, когда Шеннон бросилась жалеть и ласкать его.
Потом Джон рассказывал ей об американском лавре. Шеннон узнала, что из его листьев можно приготовить чай или лекарство. Пела ли птица, рычало ли животное, он без труда называл их. Он показывал ей гнезда и норы. Рассказывал, как индейцы охотятся на енотов: сначала находят дерево, в котором они живут, потом рубят его и стучат по стволу, пока оглушенный енот не выскакивает им прямо в руки.
Шеннон часто останавливалась в изумлении. Его истории поражали и удивляли ее. Всю жизнь она слышала миф о том, что коренное население Америки лелеяло и хранило природу. Когда же Джон поведал ей о выжигании кустов. Шеннон взорвалась от возмущения.
– Ты хочешь сказать, что индейцы специально поджигают лес?
– Не лес, – усмехнулся Джон. Он ждал ее взрыва. – Они выжигают подлесок.
– Какое преступление! А если загорится весь лес!
– Десятки раз я видел, как это делается. Но ни разу не видел, чтобы загорелось хоть одно здоровое дерево. Живое дерево пропитано влагой. Сгорают только мертвые деревья и подлесок. Это своего рода искусство.
– Зачем это делают?
– Чтобы облегчить охоту. Когда нет подлеска, охотнику легче идти. Животных становится больше. Такие леса очень любят олени.
– Я разочарована. Думаю, индейцы так же хищнически уничтожают природу, как и европейцы.
– Ты не права, – протянул Джон. – Когда саскуэханнок убирает сухой подлесок, всем от этого польза. Когда колонист вырубает лес, животные остаются без дома.
– Пожалуй, ты прав, – признала Шеннон.
– И если саскуэханнок охотится на бобра, он нужен его семье. И он старается, чтобы бобр не испытывал сильной боли. Знаешь, почему?
– Нет.
– Потому что у бобра такое же право на жизнь, как у саскуэханнока. Индейцы искренне верят этому. Бобра поселили здесь с несколькими целями. Одна из них – давать человеку то, что необходимо ему для жизни – мясо, мех, зубы. Зубы у бобра прочные и острые. Из них делают инструменты. Все это необходимо человеку для жизни, а не для удовольствия.
– Понятно.
– Когда саскуэханнок убивает животное, он использует его полностью. Выбросить часть туши – значит проявить неуважение к жизни, которую отнял у живого существа. Значит, не было нужды убивать. А для саскуэханнока необязательное убийство – преступление.
– Наверное, бобер особо ценен для них?
– Любое животное ценно. Закон распространяется на всех и каждого. Убивать напрасно – запрещено. Причинять напрасную боль – запрещено. Расточительство – тоже запрещено.
– Никого нельзя убивать, кроме человека?
– Что?
Шеннон пожала плечами.
– Ты сам мне рассказывал о пытках, применяемых ирокезами к их пленникам. Как в данном случае рассматривать «запрещение ненужной боли»? – Когда Джон усмехнулся, она вспыхнула. – Если ты собираешься сказать, что пытка – необходимая боль, забудь об этом.
– Как ты относишься к тому, что некоторые племена считают оскорблением, если их соплеменника, взятого в плен, не пытают?
– Я скажу, что ты несешь чепуху.
Джон весело фыркнул.
– Помнишь, я как-то рассказывал тебе, что сенека практикуют «траурные войны», чтобы заменить погибших соплеменников?
– Рассказывал. Воруют детей у других племен и воспитывают их, как своих.
– Они не воруют младенцев. Берут детей постарше, даже подростков. Подростков пытают, чтобы определить самых стойких и смелых. Слабые им не нужны.
– Догадываюсь, что ты хочешь сказать, – она пристально смотрела на него. – Пройти через пытки и быть усыновленными – большая честь.
– Ты угадала, – обрадовался Джон.
– Даже, если тебя не украли. Держу пари, храбрецы, которые считают это большой честью, быстро меняют свое мнение, когда их начинают пытать.
– Если они начинают думать по-другому…
Шеннон старалась не улыбаться.
– Тогда их не стоит усыновлять? Какой ты несносный!
– Я объясняю тебе их философию. Мне показалось, ты заинтересовалась этим вопросом.
– Сначала мне было интересно. Сейчас противно.
– Шутки в сторону, – искренне сказал Джон. – Мне рассказывали о воинах – истинных героях, которые пели во время пыток, даже, когда теряли конечности или подвергались пытке огнем.
Шеннон обеспокоенно смотрела на Джона. Он наделяет «настоящих» героев, по меньшей мере, странными качествами. Он что, сам стремится к такой смерти? Мысль о том, что Джон добровольно выбрал себе народ и образ жизни, которые могут привести его к страшному концу, ужаснула ее. Но наученная горьким опытом с Кахнаваки, Шеннон прикусила язычок.
– Кажется, мы начинаем понимать друг друга, – проговорил Джон. Он взял ее лицо в свои большие грубые ладони и поцеловал. – Ничего со мной не случится, Шеннон. Перед нами долгая счастливая жизнь.
– А вдруг нас возьмут в плен прямо сейчас? Враги саскуэханноков. И начнут пытать тебя. Я этого не вынесу! Я не перенесу, если ты начнешь петь.
– У меня не такой уж плохой голос, чтобы мое пение казалось отталкивающим, – пошутил Джон. – Не нужно волноваться. Принц предупредит нас о незваных гостях. К тому же, я хожу по этой дороге уже много лет. Знаю их язык. Здесь мы в безопасности, если сами никого или ничего не обидим.
– Иногда мне нравится здесь, а иногда…
– Ты боишься? Хочешь, я скажу тебе, какие советы дал мне отец перед смертью?
– Да, Джон.
– Он сказал: «Страх – хорошая вещь, сын. Он помогает сохранить жизнь, но не позволяй ему отравить тебе существование».
– Замечательно. О чем второй совет?
– Он сказал, что я буду иметь у женщин большой успех, если стану объясняться с ними по-французски.
– Vraiment, monsieur? [15]– проворковала Шеннон.
Джон усмехнулся.
– Совет действует на нас обоих, cherie, – он опустился на землю, увлекая за собой Шеннон, и воспользовался вторым советом своего отца.
ГЛАВА 16
Спустя несколько дней они прибыли на ферму Чарльза Бингхэма. Хозяин, худощавый человек, сколотил небольшое состояние на торговле с индейцами, французами, датчанами и англичанами. По общему мнению, он умудрился не нажить себе врагов. Шеннон легко поверила в это, глядя на лицо друга детства Джона, сияющее добродушной, искренней улыбкой.
– Я знал, что Джон всегда хотел найти себе невесту в лесу, – мягко поддразнил он, – но не ожидал, что он найдет принцессу.
Шеннон вспыхнула, довольная, что привела себя в порядок на краю обширных владений Чарльза. Ее чистые волосы свободно спадали на плечи, лицо здорово загорело, глаза сияли, тело было гибким, стройным. Лишь одежда имела ужасный вид, от порванных на коленях джинсов до грязных теннисных туфель. Одно несомненно: даже в приличном состоянии, она неуместна в XVII веке, особенно в этом, тщательно ухоженном доме.
– Отдохнете перед обедом, мисс Шеннон?
– Да, я немного устала, – она не осмеливалась посмотреть на своего влюбленного спутника. Они, весьма неохотно, решили спать этой ночью каждый в своей комнате. Но мысль укрыться в комнате с мягкой постелью и прочной дверью, защищающей от любопытных глаз – человека и собаки – была соблазнительной.
– Раз в году меня навещает сестра, – сообщил Чарльз, – и оставляет здесь часть своей одежды. Ей будет приятно, если вы выберете себе то, что вам необходимо.
– Подбери себе платье, Шеннон, – согласился с ним Джон, – и мы его купим. Если, конечно, оно продается. – Он понимающе взглянул на своего друга.
– В этом доме продается все. Ты же знаешь, мой друг. Став торговцем, остаешься им навсегда. Идем, пропустим по стаканчику, пока твоя принцесса отдыхает.
Все, что ей оставалось, подняться по лестнице в комнату его сестры. Она горела желанием поскорее увидеть вещи. Ей осточертели джинсы и футболка. Шеннон влетела в комнату, взглянула на богатое постельное белье, одеяла, портьеры и торжествующе улыбнулась.
– Надеюсь, ваша чековая книжка при вас, мистер Катлер, – и стремительно распахнула дверцы шкафа.
Через десять минут не осталось и следа от волнений и радости. Недовольная, Шеннон упала на постель. Одежда была не только отвратительной, но и сидела ужасно. Должно быть, сестра Чарльза была невысокой полной женщиной, увлекающейся отделкой кружевом, рюшами, тесьмой. Она, возможно, была женщиной интересной и привлекательной, но у нее не было вкуса.
– Ну, Шеннон, – говорила она себе, – ты всегда заявляла, что внешность не имеет значения. Что ж ты теперь надулась, как избалованная модель? В чем дело? Ты подтверждаешь свои слова или нет?
Самым подходящим показалось зеленое бархатное платье. Правда, оно было коротко, очень широко в талии и слишком облегало в груди. К тому же, оно было недостаточно скромным, с глубоким разрезом по переду юбки. Нашлась нижняя юбка, сшитая специально для этого платья, из яркого желтого шелка. Она придавала всему костюму вид одновременно кричащий и напыщенный. Повязав на талию золотистый шнур от портьеры, Шеннон поправила высокий кружевной воротник и пышные рукава. Теперь она готова к едким насмешкам Джона Катлера.
Услышав стук в дверь, Шеннон вздрогнула и метнулась к зеркалу. Она еще не заплела косу. Но когда Джон весело посоветовал «поторопиться», она заскрежетала зубами и двинулась к двери, утешая себя тем, что симпатичный хозяин не станет свидетелем унизительной сцены.
– Не смей смеяться, – велела Шеннон, прежде чем Джон увидел ее наряд. – Веди себя, как взрослый. – Он остолбенел от удивления, а не от того, что она выглядела забавно. – Джон, что совсем плохо?
Его взгляд медленно скользил по ней, вбирая каждую деталь. Потом он посмотрел ей в глаза.
– Я видел, что ты красива, – хрипло прошептал Джон, – но Чарльз прав, ты – принцесса.
В его глазах не было насмешки. Он был ошарашен. Его реакция ошеломила Шеннон. Она с трудом сдерживала смех. Вид женщины в платье с нижней юбкой и кружевными рукавами возбуждал Джона Катлера. Такая одежда, по его мнению, придавала женственность и красоту.
И сексуальность! Джон пожирал ее глазами. И Шеннон вдруг понравился ее наряд, облегающий в груди, с глупой юбкой и пышными рукавами.
– Войди на минутку, Джон, – пропела она волнующим голосом.
Он неуклюже вошел в комнату. Казалось, он был потрясен, – у столь изящной дамы такие дурные манеры. Когда Шеннон закрыла двери, она протянула ему руку.
– Поцелуйте мне руку, мистер Катлер.
И чары сразу же рассеялись. Джон обольстительно улыбнулся. Шеннон отступила с притворным ужасом.
– Я знал, что Джон всегда хотел найти себе невесту в лесу, – мягко поддразнил он, – но не ожидал, что он найдет принцессу.
Шеннон вспыхнула, довольная, что привела себя в порядок на краю обширных владений Чарльза. Ее чистые волосы свободно спадали на плечи, лицо здорово загорело, глаза сияли, тело было гибким, стройным. Лишь одежда имела ужасный вид, от порванных на коленях джинсов до грязных теннисных туфель. Одно несомненно: даже в приличном состоянии, она неуместна в XVII веке, особенно в этом, тщательно ухоженном доме.
– Отдохнете перед обедом, мисс Шеннон?
– Да, я немного устала, – она не осмеливалась посмотреть на своего влюбленного спутника. Они, весьма неохотно, решили спать этой ночью каждый в своей комнате. Но мысль укрыться в комнате с мягкой постелью и прочной дверью, защищающей от любопытных глаз – человека и собаки – была соблазнительной.
– Раз в году меня навещает сестра, – сообщил Чарльз, – и оставляет здесь часть своей одежды. Ей будет приятно, если вы выберете себе то, что вам необходимо.
– Подбери себе платье, Шеннон, – согласился с ним Джон, – и мы его купим. Если, конечно, оно продается. – Он понимающе взглянул на своего друга.
– В этом доме продается все. Ты же знаешь, мой друг. Став торговцем, остаешься им навсегда. Идем, пропустим по стаканчику, пока твоя принцесса отдыхает.
Все, что ей оставалось, подняться по лестнице в комнату его сестры. Она горела желанием поскорее увидеть вещи. Ей осточертели джинсы и футболка. Шеннон влетела в комнату, взглянула на богатое постельное белье, одеяла, портьеры и торжествующе улыбнулась.
– Надеюсь, ваша чековая книжка при вас, мистер Катлер, – и стремительно распахнула дверцы шкафа.
Через десять минут не осталось и следа от волнений и радости. Недовольная, Шеннон упала на постель. Одежда была не только отвратительной, но и сидела ужасно. Должно быть, сестра Чарльза была невысокой полной женщиной, увлекающейся отделкой кружевом, рюшами, тесьмой. Она, возможно, была женщиной интересной и привлекательной, но у нее не было вкуса.
– Ну, Шеннон, – говорила она себе, – ты всегда заявляла, что внешность не имеет значения. Что ж ты теперь надулась, как избалованная модель? В чем дело? Ты подтверждаешь свои слова или нет?
Самым подходящим показалось зеленое бархатное платье. Правда, оно было коротко, очень широко в талии и слишком облегало в груди. К тому же, оно было недостаточно скромным, с глубоким разрезом по переду юбки. Нашлась нижняя юбка, сшитая специально для этого платья, из яркого желтого шелка. Она придавала всему костюму вид одновременно кричащий и напыщенный. Повязав на талию золотистый шнур от портьеры, Шеннон поправила высокий кружевной воротник и пышные рукава. Теперь она готова к едким насмешкам Джона Катлера.
Услышав стук в дверь, Шеннон вздрогнула и метнулась к зеркалу. Она еще не заплела косу. Но когда Джон весело посоветовал «поторопиться», она заскрежетала зубами и двинулась к двери, утешая себя тем, что симпатичный хозяин не станет свидетелем унизительной сцены.
– Не смей смеяться, – велела Шеннон, прежде чем Джон увидел ее наряд. – Веди себя, как взрослый. – Он остолбенел от удивления, а не от того, что она выглядела забавно. – Джон, что совсем плохо?
Его взгляд медленно скользил по ней, вбирая каждую деталь. Потом он посмотрел ей в глаза.
– Я видел, что ты красива, – хрипло прошептал Джон, – но Чарльз прав, ты – принцесса.
В его глазах не было насмешки. Он был ошарашен. Его реакция ошеломила Шеннон. Она с трудом сдерживала смех. Вид женщины в платье с нижней юбкой и кружевными рукавами возбуждал Джона Катлера. Такая одежда, по его мнению, придавала женственность и красоту.
И сексуальность! Джон пожирал ее глазами. И Шеннон вдруг понравился ее наряд, облегающий в груди, с глупой юбкой и пышными рукавами.
– Войди на минутку, Джон, – пропела она волнующим голосом.
Он неуклюже вошел в комнату. Казалось, он был потрясен, – у столь изящной дамы такие дурные манеры. Когда Шеннон закрыла двери, она протянула ему руку.
– Поцелуйте мне руку, мистер Катлер.
И чары сразу же рассеялись. Джон обольстительно улыбнулся. Шеннон отступила с притворным ужасом.