Страница:
Взгляд остановился на торопливо набросанных заметках, и ее радость угасла. Не может быть! В записях ошибка! Неправильно записана дата! Страшный день столкновения разъяренного саскуэханнокского вождя и брата и возлюбленного его сестры, англичанина… Не 15 июня 1665 года! Не будет девяти лет счастливой жизни в райском уголке, как беспечно она думала!
16 июня 1656 года. До трагических событий осталось меньше двух месяцев… кровавая бойня… женщины… дети.
Шеннон посмотрела в теплые темные глаза своей переводчицы и оцепенела. Она поняла, что бездонные глаза будут преследовать ее всю жизнь. Эта женщина… этот народ… Меньше, чем через два месяца их судьба будет решена из-за безрассудного шага, трагической ошибки, которой можно было избежать…
По щекам Шеннон потекли горькие слезы. Женщина обняла ее и стала успокаивать. Шеннон оттолкнула ее, резко вскочила и бросилась из вигвама. Она шла, не видя дороги. У нее не было сил оставаться среди этих обреченных людей, зная, что может спасти их…
«Но если ты спасешь их, кто умрет вместо них? Если посмеешь, измени будущее. Посмотри, кто из-за твоего вмешательства умрет, а кто никогда не родится. Ганди… или Эдгар Аллан По… или Кастро… или Гитлер…» – Шеннон зло упрекала себя, убитая горем, ожесточенная, задыхающаяся от рыданий. Сквозь слезы видела она преданную Герцогиню, чувствовала ласковые сильные руки, но это не были руки Джона…
– Шеннон.
Она оглянулась. Рядом стоял Кахнаваки. Наверное, он считает ее предательницей, которой она стала не по своей воле. Он попытался обнять ее, но Шеннон глухо сказала.
– Отпусти меня. Я не пленница. Я хочу домой!
Вождь заговорил суровым голосом, схватил ее за руку и потащил к вигвамам. Его строгость успокоила ее быстрее, чем ласковые и добрые слова.
– Где Джон?
Кахнаваки молчал, и Шеннон была благодарна ему за это. Она не могла вернуться к Джону, несмотря на любовь к нему. Она должна справиться со всем сама, иначе она превратится в сумасшедшую, какой они ее и считают.
Все до смешного просто. Демонические силы перенесли ее в этот век с тяжким бременем знаний о будущем саскуэханноков. Они ведали, что ее примут за сумасшедшую и не станут наказывать. Значит, она не сможет вернуться в свое время. Она оказалась заложницей, посланной в прошлое, чтобы переписать историю, чтобы спасти саскуэханноков. Даже книга, которую она прочла, была предопределена судьбой. Ей предоставлена возможность обмануть смерть. У нее нет выхода. Ее используют бессовестно и бездушно. И Шеннон возмутилась…
И возмущение, и гнев были во спасение. Голова стала ясной. Голос окреп. Шеннон готова бороться против несправедливости своего положения. Она била Кахнаваки кулаками в грудь и зло говорила:
– Меня не смеют использовать таким образом. Что за жизнь? Всегда оказываться в нужное время в нужном месте! Что будет со мной? С моим счастьем? Скажи своему Великому духу, чтобы освободил меня. Я хочу, чтобы меня наказали!
Вождь сжал ей руки и прорычал низким, угрожающим голосом:
– Идем. Кахнаваки накажет тебя.
ГЛАВА 10
16 июня 1656 года. До трагических событий осталось меньше двух месяцев… кровавая бойня… женщины… дети.
Шеннон посмотрела в теплые темные глаза своей переводчицы и оцепенела. Она поняла, что бездонные глаза будут преследовать ее всю жизнь. Эта женщина… этот народ… Меньше, чем через два месяца их судьба будет решена из-за безрассудного шага, трагической ошибки, которой можно было избежать…
По щекам Шеннон потекли горькие слезы. Женщина обняла ее и стала успокаивать. Шеннон оттолкнула ее, резко вскочила и бросилась из вигвама. Она шла, не видя дороги. У нее не было сил оставаться среди этих обреченных людей, зная, что может спасти их…
«Но если ты спасешь их, кто умрет вместо них? Если посмеешь, измени будущее. Посмотри, кто из-за твоего вмешательства умрет, а кто никогда не родится. Ганди… или Эдгар Аллан По… или Кастро… или Гитлер…» – Шеннон зло упрекала себя, убитая горем, ожесточенная, задыхающаяся от рыданий. Сквозь слезы видела она преданную Герцогиню, чувствовала ласковые сильные руки, но это не были руки Джона…
– Шеннон.
Она оглянулась. Рядом стоял Кахнаваки. Наверное, он считает ее предательницей, которой она стала не по своей воле. Он попытался обнять ее, но Шеннон глухо сказала.
– Отпусти меня. Я не пленница. Я хочу домой!
Вождь заговорил суровым голосом, схватил ее за руку и потащил к вигвамам. Его строгость успокоила ее быстрее, чем ласковые и добрые слова.
– Где Джон?
Кахнаваки молчал, и Шеннон была благодарна ему за это. Она не могла вернуться к Джону, несмотря на любовь к нему. Она должна справиться со всем сама, иначе она превратится в сумасшедшую, какой они ее и считают.
Все до смешного просто. Демонические силы перенесли ее в этот век с тяжким бременем знаний о будущем саскуэханноков. Они ведали, что ее примут за сумасшедшую и не станут наказывать. Значит, она не сможет вернуться в свое время. Она оказалась заложницей, посланной в прошлое, чтобы переписать историю, чтобы спасти саскуэханноков. Даже книга, которую она прочла, была предопределена судьбой. Ей предоставлена возможность обмануть смерть. У нее нет выхода. Ее используют бессовестно и бездушно. И Шеннон возмутилась…
И возмущение, и гнев были во спасение. Голова стала ясной. Голос окреп. Шеннон готова бороться против несправедливости своего положения. Она била Кахнаваки кулаками в грудь и зло говорила:
– Меня не смеют использовать таким образом. Что за жизнь? Всегда оказываться в нужное время в нужном месте! Что будет со мной? С моим счастьем? Скажи своему Великому духу, чтобы освободил меня. Я хочу, чтобы меня наказали!
Вождь сжал ей руки и прорычал низким, угрожающим голосом:
– Идем. Кахнаваки накажет тебя.
ГЛАВА 10
Шеннон была ошеломлена и не верила своим ушам.
– Что ты сказал? – Она искала глазами Джона Катлера, но того уже нигде не было видно. Даже Герцогиня куда-то исчезла.
Значит, Джон передал ее слова Кахнаваки? Или это всего лишь очередная лазейка? Сможет ли она ускользнуть в XX. век прежде, чем наступит момент истины? Внезапно ей захотелось быть подальше от этого места, этого времени, когда начнется кровавая бойня. Если она не может предотвратить резню – она не осмеливалась даже думать об этом! – ей необходимо быть подальше отсюда. К XX веку последний из саскуэханноков был мертв уже два столетия. Все будет… кончено. Свершившийся факт! И она бессильна помешать этому. Бессильна…
– Да, Кахнаваки, – прошептала Шеннон. – Лиши меня этой безрассудной власти, этих знаний… Накажи меня, хотя я ни в чем не виновата. – Синие глаза умоляюще смотрели в бездонные черные очи вождя. – Твой Великий Дух коварен, как и ты. Он нарушил мой покой, а не я его. Он заставил меня разжигать костры. Он знал, что ты пощадишь меня, потому что я безумна. Он надеялся, я спасу тебя, твой народ, потому что у меня гипертрофированное чувство ответственности. Такой была прежняя Шеннон. Новой Шеннон нужна нормальная жизнь, муж и дети… – Она шла, спотыкаясь, ничего не видя сквозь слезы. Единственный мужчина, который был ей нужен, потерян навсегда.
– Не плачь, – голос Кахнаваки был холоден, как лед. – Идем.
Вождь подвел ее к широкой колоде, толкнул на колени. Шеннон охотно повиновалась. Что бы он не сделал, все к лучшему. Она не могла выйти замуж за Джона Катлера, родить ему красивых детей. В XVII веке у нее не могло быть душевного покоя. Оставалась лишь слабая надежда, что она найдет его в XX столетии. Сейчас она не хотела ничего, только бы освободиться от своей донкихотской миссии…
Кахнаваки привязывал ее руку к колоде тонкими кожаными ремнями. Ремни крепились в глубоких надрезах, сделанных в коре. Наконец, рука надежно привязана к колоде. Такая предосторожность объясняется вовсе не опасением, что Шеннон захочет убежать. Мозг лихорадочно работал, оценивая ситуацию. Страха пока не было. В конце концов, ее наказывают с разрешения Джона Катлера. Значит, – Шеннон надеялась, – опасности для жизни нет.
Джон не осознавал, что после наказания Шеннон навсегда исчезнет из его жизни. Он стремился освободить ее от душевных мук – ее «бреда» – и совсем не понимал, в каком безнадежном положении оказалась Шеннон.
Где же Джон? Ей нужно, чтобы он был рядом. Но не было видно ни его, ни Герцогини, верного друга Джона. Женщины и дети исчезли. Только несколько зрителей с неподвижными лицами наблюдали за происходящим, застыв в непринужденных позах. Кахнаваки вынул короткий нож с черной рукояткой и мягко спросил:
– Ты хочешь, чтобы тебя наказали, Шеннон Клиэри?
Она глубоко вздохнула и кивнула головой. В голове неожиданно пронеслось: интересно, опасность для жизни страшнее, чем боль в руке? Хорошо бы, появился Джон и спас ее от наказания. Как романтично! Но, в таком случае, кара за то, что Шеннон безучастно взирает на гибель целого народа может быть еще страшнее, еще более жестокой.
– Начинай, – ее голос был тих и мягок. – Попрощайся, пожалуйста, за меня с Джоном. Скажи, что я любила его. Выдай за него одну из своих сестер, чтобы он смог забыть меня.
Казалось, Кахнаваки сбит с толку. Он смотрел поверх головы Шеннон, и она поняла, что подошел Джон Катлер. Шеннон не взглянула не него, опасаясь не выдержать и отменить свое решение.
– Накажи меня, Кахнаваки. Я дважды разжигала костер на священной земле. Выполни свой долг, – и, чтобы успокоить Джона, добавила: – Я не боюсь. Я заслуживаю кары и хочу ее.
«Прощай, любовь моя, – подумала Шеннон, и тихо заплакала. – Я бы все отдала за единственный поцелуй, за объятие, если бы только моя жизнь… принадлежала мне…»
– Отвяжи ее, – послышался хриплый голос Джона Катлера. Он упал на колени, взял лицо Шеннон в большие огрубевшие ладони. – Быстрее! – нетерпеливо выхватив из-за пояса нож, он одним резким движением перерезал ремни.
– О, Джон… – Шеннон прижалась к нему, зарылась в мягкую бахрому его куртки. – Мне так не хватало тебя, Джон…
Он поднял ее на ноги, обнял и крепко прижал к себе.
– Я позволил ему уговорить себя…
– Но он прав. Мы должны пройти через это. Какая несправедливость! Я хочу быть с тобой. Все могло бы быть так чудесно…
– Шеннон…
– Когда я исчезну, ты женишься на сестре Кахнаваки. Вы будете красивой парой, но…
– Ты никуда не исчезнешь…
– Я исчезну, как только он накажет меня. Ты не веришь мне, но я знаю точно. Я счастлива, что могу попрощаться с тобой. – Блестящие изумрудные глаза умоляюще смотрели на Джона. – Попрощайся со мной. Я не вынесу, если ты не согласишься. Пожалуйста, Джон, скажи мне «до свидания».
– Я не хочу расставаться с тобой и запрещаю это бессмысленное наказание.
– Нет, разреши, иначе я действительно сойду с ума. Неужели ты не понимаешь?
– То же самое сказал Кахнаваки, но я не могу спокойно наблюдать, как тебе причиняют боль.
– Даже если наказание избавит меня от душевных мук? Я не вынесу иной боли! Потерять тебя…
Джон был растерян и встревожен.
– Дай мне слово, Шеннон, что ты никогда не будешь говорить вздор об истории или наказании, если я соглашусь.
– Честное слово.
– Ты выйдешь за меня замуж?
– Джон… Больше всего на свете я хочу выйти за тебя замуж. Если я не исчезну, то выйду за тебя. Если я уйду, ты должен постараться понять… и принять это спокойно. Прошу тебя, Джон, – она умоляюще смотрела в его глаза.
В них царило смятение. Он должен выбрать между наказанием, – но ему трудно вынести причиняемую ей боль, – и расставанием – ему хотелось быть рядом с нею часы, дни, годы. Налаженная спокойная жизнь Джона нарушена, и Шеннон поняла, что ему, даже больше, чем ей, необходимо освобождение от нелепой ситуации. Она осознавала, что в любом случае он найдет успокоение.
– Я люблю тебя, Джон Катлер. – Пальцы Шеннон нежно гладили густые волнистые волосы Джона. Всю свою любовь, страсть она вложила в поцелуй, который связал их через века. Его поцелуй, нежный и горький сказал Шеннон, что какая-то часть его души поняла ее.
– Простись со мной, – тихо попросила она.
– Не могу, – он с трудом улыбнулся и прижался щекой к ее щеке. – Это начало, Шеннон, а не конец. Клянусь тебе.
– А если я исчезну после наказания?
Ему надоело выслушивать вздор.
– Ты никуда не исчезнешь! – раздраженно сказал Джон.
– Окей, окей, – Шеннон отошла от него и попыталась овладеть собой. – До свидания, Джон. Береги себя. Кахнаваки, исполни свой долг. И никаких шуток. Наказание должно быть строгим. Окей?
Кахнаваки слегка пожал плечами, показывая, что он устал слушать их. Выражение лица вождя было неподвижным, непроницаемым. Жестом он приказал ей стать на колени, и начал привязывать к колоде.
– В этом нет необходимости. Я не убегу, – он не обратил внимания на слова Шеннон. Ее охватил страх, что противоречило смелым словам. Возможно, Джон Катлер не хочет, чтобы ей причинили зло, но Кахнаваки…
На память пришли слова Джона: «Ты не знаешь его, Шеннон, он может оказаться фанатиком…»
«Сейчас тебе нужен фанатик, – неуверенно сказала себе Шеннон. – Будь стойкой. Джону будет очень трудно, когда ты уйдешь. К тому же, это твоя рука, а не Джона, привязана к колоде в ожидании неизвестного». Шеннон не осмеливалась смотреть на него, опасаясь, что он один или они оба не выдержат. Взглянула на Кахнаваки и кивнула головой.
Кахнаваки окинул Джона изучающим взглядом, схватил Шеннон за руку и провел острым, как бритва, ножом в дюйме от трепещущего предплечья. Потом положил свою левую руку рядом с рукой Шеннон и острым лезвием надрезал кожу. Рана Шеннон была небольшой и неглубокой. Рана на смуглой руке Кахнаваки – глубже и больше. Шеннон почувствовала не боль, а скорее удивление. Затем вождь прижал свою рану к ране на ее руке и усмехнулся, глядя на Джона поверх ее плеча.
– Какого черта! – прорычал Джон. Он отбросил руку Кахнаваки и вытер кровь Шеннон куском влажной белой ткани.
– Джон! – Шеннон крепко обняла его здоровой рукой. – Я боялась, что больше не увижу тебя.
– Ты думала, я ушел? Я никогда не оставлю тебя, Шеннон. И больше никогда никому не позволю причинить тебе боль. – Кахнаваки фыркнул и с показным равнодушием направился к вигвамам. – Черт побери! – Джон рассматривал небольшой неглубокий порез на руке. – Он обещал, что будет маленькая царапинка…
– Так и есть…
Джон разрезал ремни, и обнял Шеннон.
– У этого негодяя отвратительное чувство юмора. Смешать свою кровь с твоей. Это не входило в наши планы.
– Что это значит?
– Он говорит, что теперь вы одной крови, и что он выполнил договор, скрепленный вампумом, и дает мне в жены женщину, в жилах которой течет кровь саскуэханноков. Хитрая бестия!
– Я все еще здесь, – изумилась Шеннон, приходя в себя от потрясения и волнения. – Держи меня, Джон.
– Все хорошо, – он прижал ее к своей груди, ласково поглаживая по спине. – Тебя наказали, Шеннон. Я противился этому, но Кахнаваки обещал не быть жестоким – наказание должно было быть символическим – казалось, оно необходимо тебе. Думаю, мы все ненормальные. К счастью, все уже позади.
– Позади? – у Шеннон больше не было слез. Этот мужчина с сильными и нежными руками, глубоким, полным любви голосом был всем для нее. Даже, если она попалась в сети судьбы.
– Тебе больно? – огорченно спросил Джон, заглядывая ей в глаза. – Нет ничего страшнее, чем видеть, как лезвие ножа приближается к тебе. – Джон закрылся лицом в ее волосы и прошептал: – Ты так прекрасна! Никогда по доброй воле я не обижу тебя…
– Я даже не почувствовала боли. Он порезал себя сильнее, чем меня…
– Ты больше беспокоилась о нем, чем о себе? Он – умный парень, я говорил тебе. Знает, как отвлечь внимание…
– Да у меня просто царапина.
– Это все равно наказание, – быстро заметил Джон, – и не говори, что оно должно быть более суровым. Я не позволю…
– Не надо мне больше никаких наказаний. Я ошибалась, Великому Духу этого не надо.
Джон смотрел на нее сияющими от радости глазами.
– Ты поняла? Ты меня успокоила, Шеннон. Я боялся, что твой бред никогда не кончится.
Ей хотелось сказать, что еще рано успокаиваться, но она передумала. Она утомлена и смущена… Ей так нужна его улыбка, доверие, любовь…
Шеннон снова прижалась к его широкой груди, будто искала защиты и убежища.
– Ты такой надежный, Джон. Я поняла, как ты мне дорог, когда нож Кахнаваки коснулся моей руки. Я подумала, что остаюсь одна, совсем одна, навсегда. Помоги мне, пожалуйста, справиться с этим.
– Все прошло… Ты дрожишь? Что пугает тебя?
– Это от облегчения. От того, что я здесь, с тобой. Давай помолчим… Давай не будем думать ни о чем…
– Помолчим. Конечно, не думай ни о чем. Тебе нужно отдохнуть. Все плохое уже позади. Нас ждет только хорошее. Завтра ты станешь моей женой. Чего еще желать? – Джон снял повязку и осмотрел ее ранку. – Сегодня, Шеннон Клиэри, ты стала полноправной саскуэханнокой.
Засыпая, Шеннон слышала, как Джон пообещал заботиться о ней и никогда никому не позволять обижать ее. В ответ она пробормотала, что любит его, но не вынесет обсуждения их женитьбы или их будущего. Он понял ее, и убедил, что она очень устала и слаба, что ее голова еще не совсем в порядке, и он будет терпелив… но не слишком…
Шеннон улыбалась, вспоминая, как сверкали от страсти его зеленые глаза. Ей очень хотелось уступить его желанию. Но из скромности и чтобы не уронить доброе имя, она предложила спать отдельно этой ночью в деревне. Джон согласился, так как, весьма вероятно, матери Кахнаваки будет необходимо поговорить с ним.
У него вошло в привычку расстегивать на ночь ее джинсы и лифчик. Улыбаясь, Шеннон сняла их и свернулась клубочком, готовая ко сну. Мысли вертелись вокруг ее проблемы. Она случайно столкнулась еще с одним «особым случаем», как говорил Филипп. Он оказался крепким орешком по сравнению с теми, что были раньше. Шеннон вспомнила, как горько плакала она над погибшими от разлившейся на Аляске нефти чайками. Рыдая, обещала найти время и деньги, чтобы защитить птиц от жестоких людей. Как больно было смотреть проспекты, поступающие из финансируемого ее фирмой отдела охраны животных. Мука, горе, ярость, и, наконец, решимость защитить невинные существа…
Всегда оставалась надежда – другие птицы, щенок или дерево ценной породы. Даже перед лицом реальной гибели живых существ можно было извлечь пользу из жестоких уроков прошлого и не допустить повторения подобных трагедий. Но надежда всегда освещала будущее.
У саскуэханноков нет надежды, нет будущего. Их время прошло. Шеннон не хотела, но вынуждена была признать их близкий конец. Тысячелетняя культура… культура процветающая могла погибнуть из-за нарастающего потока болезней и цивилизации, пересекавших Атлантику.
«Ты не можешь взять на себя ответственность за их судьбу, – твердо сказала она себе. – Ход истории был предопределен сотни лет назад. Он не только привел к гибели саскуэханноков, но и к добрым делам. Лекарства от страшных болезней, рождение миротворцев, таких, как Мартин Лютер Кинг… твое будущее – существование твоей семьи и современной культуры. Ты не можешь вмешиваться в ход истории… у тебя нет морального права. Хватит ли у тебя сил распорядиться судьбами Филиппа и Гвен, матери и своей собственной?»
У Джона хватило бы сил. И у ее отца, Мэтью Клиэри. Он был из той же породы людей. Он не боялся конфликтов и боролся с несправедливостью, даже рискуя собственной жизнью. Что бы он посоветовал своей дочери в эту трудную минуту? Она никогда не видела отца, но была уверена, он бы посоветовал предупредить Кахнаваки, а потом будь что будет.
Интересно, как чувствует себя такой сильный, смелый и решительный человек? Было ли известно тем, кто посылал дочь Мэтью Клиэри в прошлое исправить то, что считали ошибкой, что она не способна и не осмелится пойти на такой риск?
Как узнать, зачем ее перенесли сквозь века в прошлое? Чтобы исправить ошибку… Слова стучали в мозгу, и Шеннон вдруг осознала с чувством облегчения, что именно в этом суть всей проблемы. В книге рассказывалось о том, как на простодушное племя, выращивавшее кукурузу и воспитывавшее детей, напала кровожадная англо-ирокезская орда. Шеннон подозревала, что не сможет удержаться и предупредит Кахнаваки. Она, как всегда, торопилась с выводами.
«Все было не так, – прошептала она в темноту. – За неделю до 16 июня Кахнаваки и его сородичи заключили тайный союз с французами против англичан. Все, включая Кахнаваки, выпили слишком много. Любовь его сестры к английскому офицеру и его собственная ненависть к англичанам ослепили его, и он нанес первый решающий удар. Вот почему мне не следует вмешиваться».
Шеннон вздохнула с облегчением. Может быть, все-таки она дочь своего отца? Она уверена, отец не захотел бы, чтобы она взяла на себя ответственность за пьянство, разжигание войны или предвзятое мнение саскуэханноков. Свой выбор она сделала сама. Мирных людей она бы защитила, даже ценой собственной жизни. Те, кто нарушает мир, пусть идут предначертанным им путем. У нее есть моральное право остаться в стороне, несмотря на желание помочь.
Их судьба – результат их культуры и отношений с соседями. Этот мир полон опасностей. В нем нация воюет против нации – англичане против французов, шони против мохауков, французы против ирокезов, ирокезы против алгонквианов. Этот мир был миром саскуэханноков. Они сами, а не Шеннон, выбрали свой путь и сами отвечают за последствия. Она прислушалась к нежному голосу женщины, успокаивающей испуганного ребенка в вигваме где-то по соседству. Судьба этих людей решена. Единственное, что оставалось Шеннон, так это горевать о невосполнимой утрате.
Она соскользнула с помоста, нашла туфли и, завернувшись в одеяло – вдруг кто-нибудь бродит во дворе, – вышла из задымленного вигвама. Пока Шеннон спала, прошел дождь. Воздух был свежим, бодрящим. Минуя угрожающий частокол, Шеннон остановилась и осмотрелась. Охраны нигде не было видно. Откуда-то появилась Герцогиня, и Шеннон счастливо улыбнулась собаке.
– Ты спала под моей кроватью, дружочек? – Она погладила собаку по маленькой изящной головке. – Давай поищем ручей, мимо которого шли вчера.
Вода в ручье казалась агатовой в лунном свете. Шеннон напилась из ладошки, напоила собаку, села на бревно и задумалась. Тихо журчала вода… На плечо Шеннон опустилась чья-то рука.
– Я знала, что ты придешь, Джон.
– Это не Джон, – раздался за спиной тихий шепот. – Шеннон Клир Ри?
Шеннон быстро оглянулась и задохнулась от неожиданности. Перед ней стояла женщина с огромным животом, с лицом изысканной красоты. Жена Кахнаваки! Ее темные глаза не были похожи на глаза мужа. Экзотические, любопытные, вызывающие. У Кахнаваки глаза непроницаемые, взгляд мягкий и уверенный. Несомненно, женщина решила составить собственное мнение о гостье. Она нервно прикоснулась рукой к золотистой косе Шеннон и попыталась приветливо улыбнуться. Заметив, что та смотрит на ее большой живот, мрачно усмехнулась, похлопала себя по животу и сообщила:
– Кахнаваки.
– Ты жена Кахнаваки? Ты знаешь мое имя. Скажи, как тебя зовут?
Черноглазая красавица поправила накидку из серебристой лисы.
– Дийс-га-га, – имя было таким знакомым…
Джон так назвал птицу, песня которой служила им с Кахнаваки сигналом.
– Малиновка. Очень красиво, – вспомнила Шеннон.
– Красиво. Малиновка красивая, – гордо согласилась та. – Шеннон красивая.
Кажется, она шла на уступки. Шеннон кивнула, соглашаясь.
– Окей. Я поняла. Ты очень хорошо говоришь по-английски. Мне бы хотелось немного знать ваш язык.
Малиновка снова похлопала себя по животу и назвала имя мужа. Потом показала на Шеннон и спросила:
– Джон Катлер?
– Да. – Взгляд женщины остановился на золотых сережках. Шеннон захотелось подарить их ей, но, вспомнив, как смутила вождя, пытаясь подарить ему сережку, она решила посоветоваться с Джоном.
И он тут же появился ниоткуда. Его друг Кахнаваки был рядом с ним. Оба нерешительно посмотрели на женщин.
– Что-нибудь не так? – осторожно спросил Джон.
– Нет, все нормально. Ты был прав, Джон. Она – прекрасна.
– И такая огромная.
Малиновка встала на цыпочки и что-то смущенно прошептала мужу на ухо. Кахнаваки кивнул головой, ласково похлопал ее по щеке и нежно провел по губам пальцем. Жест утешения и обожания. Шеннон смотрела, впитывая их красоту, стараясь подавить иссушающее душу чувство вины. Ей хотелось, чтобы их счастье длилось столько, сколько им отпущено жизни. В предстоящие мучительные месяцы она должна быть уверена, что саскуэханноки жили, любили, были счастливы.
Очарование минуты прервал хрипловатый голос Джона Катлера.
– Ты не должна бродить одна, без меня, Шеннон.
– Со мной была Герцогиня. Малиновка тоже бродит по ночам.
– На тебя дурно влияют. Кахнаваки говорит, что в последнее время его жена не может спокойно спать. У нее есть причина для бессонницы. А тебе, почему не спится? – Джон обеспокоенно нахмурился. – Мне сказали, что ты не спала в вигваме. Ты переполошила всю деревню.
– Я хочу домой. Я соскучилась по дому.
Взглядом Джон проводил исчезающих в ночи Кахнаваки и его жену.
– Соскучился по дому? А где этот дом?
– Я говорю о твоем доме. Твоей хижине. Я хочу вернуться туда. Мне здесь неуютно, Джон.
– Моя хижина для тебя дом, Шеннон? – Он улыбнулся с облегчением. – Мы сможем уйти через несколько дней, если ты хорошо отдохнешь, будешь есть и вести себя прилично, пока мы не поженимся. – Он притянул ее к себе и лукаво добавил: – Со мною рядом ты спишь крепче. Кажется, ты привыкла, что я у тебя под боком?
– Это правда, – Шеннон вздохнула и прижалась щекой к его широкой груди. – Не знаю, чтобы я без тебя делала. Мне ненавистна даже мысль остаться одной в следующие два месяца.
– Два месяца? – Джон рассмеялся, сдернул одеяло с плеч Шеннон и еще крепче прижал ее к себе. – Для начала мне хватит и этого. Я буду нужен целых два месяца…
– Я чувствую это, – усмехнулась Шеннон и прижалась бедрами к его твердому мужскому естеству. – Последний раз ты был таким на пруду.
– Я должен был взять тебя тогда, – простонал Джон, просунув руку под футболку. Лифчика на ней не было, и рука скользнула по спине вниз под резинку ее кружевных трусиков. Он снова застонал. Его низкий глухой голос произнес:
– Я возьму тебя дважды в награду за свое терпение…
– Джон, – Шеннон затрепетала от ожидания, а он сорвал с ее бедер изящное белье и прижал ее к своему животу. Она инстинктивно обхватила ногами его бедра и вся ему раскрылась. Рука Джона торопливо пыталась развязать шнуровку кожаных штанов и высвободить плоть. Шеннон чувствовала, как его возбужденный член скользит между ее ног, касаясь самых чувствительных клеточек. Он был готов войти в нее, и она почувствовала ритмичное яростное биение своего тела, напряженного в ожидании взрыва. В первый раз! Наконец-то! Она взяла лицо Джона в ладони и прильнула к его рту нежным благодарным поцелуем.
Доли секунды отделяли их от первого безумного слияния, когда в ночи раздалось низкое, настойчивое уханье совы. Шеннон оцепенела, потом прошептала:
– Джон, это настоящая сова или…
– Просто сова, – но в голосе слышалось сомнение. – Я хочу тебя, Шеннон… Сова прокричала во второй раз. Джон замолчал, поставил Шеннон на ноги. – Если это очередная шутка Кахнаваки, я сдеру с него кожу живьем. Герцогиня, иди сюда, девочка.
Шеннон вспыхнула и быстро оделась, удивляясь, как это она забыла о присутствии собаки. Сердце сильно билось. Она нетвердо стояла на ногах и все еще горела от желания. Физически. Но голова была ясной.
– Что ты сказал? – Она искала глазами Джона Катлера, но того уже нигде не было видно. Даже Герцогиня куда-то исчезла.
Значит, Джон передал ее слова Кахнаваки? Или это всего лишь очередная лазейка? Сможет ли она ускользнуть в XX. век прежде, чем наступит момент истины? Внезапно ей захотелось быть подальше от этого места, этого времени, когда начнется кровавая бойня. Если она не может предотвратить резню – она не осмеливалась даже думать об этом! – ей необходимо быть подальше отсюда. К XX веку последний из саскуэханноков был мертв уже два столетия. Все будет… кончено. Свершившийся факт! И она бессильна помешать этому. Бессильна…
– Да, Кахнаваки, – прошептала Шеннон. – Лиши меня этой безрассудной власти, этих знаний… Накажи меня, хотя я ни в чем не виновата. – Синие глаза умоляюще смотрели в бездонные черные очи вождя. – Твой Великий Дух коварен, как и ты. Он нарушил мой покой, а не я его. Он заставил меня разжигать костры. Он знал, что ты пощадишь меня, потому что я безумна. Он надеялся, я спасу тебя, твой народ, потому что у меня гипертрофированное чувство ответственности. Такой была прежняя Шеннон. Новой Шеннон нужна нормальная жизнь, муж и дети… – Она шла, спотыкаясь, ничего не видя сквозь слезы. Единственный мужчина, который был ей нужен, потерян навсегда.
– Не плачь, – голос Кахнаваки был холоден, как лед. – Идем.
Вождь подвел ее к широкой колоде, толкнул на колени. Шеннон охотно повиновалась. Что бы он не сделал, все к лучшему. Она не могла выйти замуж за Джона Катлера, родить ему красивых детей. В XVII веке у нее не могло быть душевного покоя. Оставалась лишь слабая надежда, что она найдет его в XX столетии. Сейчас она не хотела ничего, только бы освободиться от своей донкихотской миссии…
Кахнаваки привязывал ее руку к колоде тонкими кожаными ремнями. Ремни крепились в глубоких надрезах, сделанных в коре. Наконец, рука надежно привязана к колоде. Такая предосторожность объясняется вовсе не опасением, что Шеннон захочет убежать. Мозг лихорадочно работал, оценивая ситуацию. Страха пока не было. В конце концов, ее наказывают с разрешения Джона Катлера. Значит, – Шеннон надеялась, – опасности для жизни нет.
Джон не осознавал, что после наказания Шеннон навсегда исчезнет из его жизни. Он стремился освободить ее от душевных мук – ее «бреда» – и совсем не понимал, в каком безнадежном положении оказалась Шеннон.
Где же Джон? Ей нужно, чтобы он был рядом. Но не было видно ни его, ни Герцогини, верного друга Джона. Женщины и дети исчезли. Только несколько зрителей с неподвижными лицами наблюдали за происходящим, застыв в непринужденных позах. Кахнаваки вынул короткий нож с черной рукояткой и мягко спросил:
– Ты хочешь, чтобы тебя наказали, Шеннон Клиэри?
Она глубоко вздохнула и кивнула головой. В голове неожиданно пронеслось: интересно, опасность для жизни страшнее, чем боль в руке? Хорошо бы, появился Джон и спас ее от наказания. Как романтично! Но, в таком случае, кара за то, что Шеннон безучастно взирает на гибель целого народа может быть еще страшнее, еще более жестокой.
– Начинай, – ее голос был тих и мягок. – Попрощайся, пожалуйста, за меня с Джоном. Скажи, что я любила его. Выдай за него одну из своих сестер, чтобы он смог забыть меня.
Казалось, Кахнаваки сбит с толку. Он смотрел поверх головы Шеннон, и она поняла, что подошел Джон Катлер. Шеннон не взглянула не него, опасаясь не выдержать и отменить свое решение.
– Накажи меня, Кахнаваки. Я дважды разжигала костер на священной земле. Выполни свой долг, – и, чтобы успокоить Джона, добавила: – Я не боюсь. Я заслуживаю кары и хочу ее.
«Прощай, любовь моя, – подумала Шеннон, и тихо заплакала. – Я бы все отдала за единственный поцелуй, за объятие, если бы только моя жизнь… принадлежала мне…»
– Отвяжи ее, – послышался хриплый голос Джона Катлера. Он упал на колени, взял лицо Шеннон в большие огрубевшие ладони. – Быстрее! – нетерпеливо выхватив из-за пояса нож, он одним резким движением перерезал ремни.
– О, Джон… – Шеннон прижалась к нему, зарылась в мягкую бахрому его куртки. – Мне так не хватало тебя, Джон…
Он поднял ее на ноги, обнял и крепко прижал к себе.
– Я позволил ему уговорить себя…
– Но он прав. Мы должны пройти через это. Какая несправедливость! Я хочу быть с тобой. Все могло бы быть так чудесно…
– Шеннон…
– Когда я исчезну, ты женишься на сестре Кахнаваки. Вы будете красивой парой, но…
– Ты никуда не исчезнешь…
– Я исчезну, как только он накажет меня. Ты не веришь мне, но я знаю точно. Я счастлива, что могу попрощаться с тобой. – Блестящие изумрудные глаза умоляюще смотрели на Джона. – Попрощайся со мной. Я не вынесу, если ты не согласишься. Пожалуйста, Джон, скажи мне «до свидания».
– Я не хочу расставаться с тобой и запрещаю это бессмысленное наказание.
– Нет, разреши, иначе я действительно сойду с ума. Неужели ты не понимаешь?
– То же самое сказал Кахнаваки, но я не могу спокойно наблюдать, как тебе причиняют боль.
– Даже если наказание избавит меня от душевных мук? Я не вынесу иной боли! Потерять тебя…
Джон был растерян и встревожен.
– Дай мне слово, Шеннон, что ты никогда не будешь говорить вздор об истории или наказании, если я соглашусь.
– Честное слово.
– Ты выйдешь за меня замуж?
– Джон… Больше всего на свете я хочу выйти за тебя замуж. Если я не исчезну, то выйду за тебя. Если я уйду, ты должен постараться понять… и принять это спокойно. Прошу тебя, Джон, – она умоляюще смотрела в его глаза.
В них царило смятение. Он должен выбрать между наказанием, – но ему трудно вынести причиняемую ей боль, – и расставанием – ему хотелось быть рядом с нею часы, дни, годы. Налаженная спокойная жизнь Джона нарушена, и Шеннон поняла, что ему, даже больше, чем ей, необходимо освобождение от нелепой ситуации. Она осознавала, что в любом случае он найдет успокоение.
– Я люблю тебя, Джон Катлер. – Пальцы Шеннон нежно гладили густые волнистые волосы Джона. Всю свою любовь, страсть она вложила в поцелуй, который связал их через века. Его поцелуй, нежный и горький сказал Шеннон, что какая-то часть его души поняла ее.
– Простись со мной, – тихо попросила она.
– Не могу, – он с трудом улыбнулся и прижался щекой к ее щеке. – Это начало, Шеннон, а не конец. Клянусь тебе.
– А если я исчезну после наказания?
Ему надоело выслушивать вздор.
– Ты никуда не исчезнешь! – раздраженно сказал Джон.
– Окей, окей, – Шеннон отошла от него и попыталась овладеть собой. – До свидания, Джон. Береги себя. Кахнаваки, исполни свой долг. И никаких шуток. Наказание должно быть строгим. Окей?
Кахнаваки слегка пожал плечами, показывая, что он устал слушать их. Выражение лица вождя было неподвижным, непроницаемым. Жестом он приказал ей стать на колени, и начал привязывать к колоде.
– В этом нет необходимости. Я не убегу, – он не обратил внимания на слова Шеннон. Ее охватил страх, что противоречило смелым словам. Возможно, Джон Катлер не хочет, чтобы ей причинили зло, но Кахнаваки…
На память пришли слова Джона: «Ты не знаешь его, Шеннон, он может оказаться фанатиком…»
«Сейчас тебе нужен фанатик, – неуверенно сказала себе Шеннон. – Будь стойкой. Джону будет очень трудно, когда ты уйдешь. К тому же, это твоя рука, а не Джона, привязана к колоде в ожидании неизвестного». Шеннон не осмеливалась смотреть на него, опасаясь, что он один или они оба не выдержат. Взглянула на Кахнаваки и кивнула головой.
Кахнаваки окинул Джона изучающим взглядом, схватил Шеннон за руку и провел острым, как бритва, ножом в дюйме от трепещущего предплечья. Потом положил свою левую руку рядом с рукой Шеннон и острым лезвием надрезал кожу. Рана Шеннон была небольшой и неглубокой. Рана на смуглой руке Кахнаваки – глубже и больше. Шеннон почувствовала не боль, а скорее удивление. Затем вождь прижал свою рану к ране на ее руке и усмехнулся, глядя на Джона поверх ее плеча.
– Какого черта! – прорычал Джон. Он отбросил руку Кахнаваки и вытер кровь Шеннон куском влажной белой ткани.
– Джон! – Шеннон крепко обняла его здоровой рукой. – Я боялась, что больше не увижу тебя.
– Ты думала, я ушел? Я никогда не оставлю тебя, Шеннон. И больше никогда никому не позволю причинить тебе боль. – Кахнаваки фыркнул и с показным равнодушием направился к вигвамам. – Черт побери! – Джон рассматривал небольшой неглубокий порез на руке. – Он обещал, что будет маленькая царапинка…
– Так и есть…
Джон разрезал ремни, и обнял Шеннон.
– У этого негодяя отвратительное чувство юмора. Смешать свою кровь с твоей. Это не входило в наши планы.
– Что это значит?
– Он говорит, что теперь вы одной крови, и что он выполнил договор, скрепленный вампумом, и дает мне в жены женщину, в жилах которой течет кровь саскуэханноков. Хитрая бестия!
– Я все еще здесь, – изумилась Шеннон, приходя в себя от потрясения и волнения. – Держи меня, Джон.
– Все хорошо, – он прижал ее к своей груди, ласково поглаживая по спине. – Тебя наказали, Шеннон. Я противился этому, но Кахнаваки обещал не быть жестоким – наказание должно было быть символическим – казалось, оно необходимо тебе. Думаю, мы все ненормальные. К счастью, все уже позади.
– Позади? – у Шеннон больше не было слез. Этот мужчина с сильными и нежными руками, глубоким, полным любви голосом был всем для нее. Даже, если она попалась в сети судьбы.
– Тебе больно? – огорченно спросил Джон, заглядывая ей в глаза. – Нет ничего страшнее, чем видеть, как лезвие ножа приближается к тебе. – Джон закрылся лицом в ее волосы и прошептал: – Ты так прекрасна! Никогда по доброй воле я не обижу тебя…
– Я даже не почувствовала боли. Он порезал себя сильнее, чем меня…
– Ты больше беспокоилась о нем, чем о себе? Он – умный парень, я говорил тебе. Знает, как отвлечь внимание…
– Да у меня просто царапина.
– Это все равно наказание, – быстро заметил Джон, – и не говори, что оно должно быть более суровым. Я не позволю…
– Не надо мне больше никаких наказаний. Я ошибалась, Великому Духу этого не надо.
Джон смотрел на нее сияющими от радости глазами.
– Ты поняла? Ты меня успокоила, Шеннон. Я боялся, что твой бред никогда не кончится.
Ей хотелось сказать, что еще рано успокаиваться, но она передумала. Она утомлена и смущена… Ей так нужна его улыбка, доверие, любовь…
Шеннон снова прижалась к его широкой груди, будто искала защиты и убежища.
– Ты такой надежный, Джон. Я поняла, как ты мне дорог, когда нож Кахнаваки коснулся моей руки. Я подумала, что остаюсь одна, совсем одна, навсегда. Помоги мне, пожалуйста, справиться с этим.
– Все прошло… Ты дрожишь? Что пугает тебя?
– Это от облегчения. От того, что я здесь, с тобой. Давай помолчим… Давай не будем думать ни о чем…
– Помолчим. Конечно, не думай ни о чем. Тебе нужно отдохнуть. Все плохое уже позади. Нас ждет только хорошее. Завтра ты станешь моей женой. Чего еще желать? – Джон снял повязку и осмотрел ее ранку. – Сегодня, Шеннон Клиэри, ты стала полноправной саскуэханнокой.
* * *
Шеннон уснула в объятиях Джона. Когда она проснулась на широком помосте в задымленном вигваме, его уже не было. Слабый отблеск лунного света падал на стену вигвама. Шеннон была накрыта мягким коричневым одеялом, которое женщины дали ей днем. Было приятно, что ее не закутали в бобровый, медвежий или кроличий мех. И к лучшему, что Джон ушел. Ей нужно многое обдумать, а когда он рядом, мысли путаются.Засыпая, Шеннон слышала, как Джон пообещал заботиться о ней и никогда никому не позволять обижать ее. В ответ она пробормотала, что любит его, но не вынесет обсуждения их женитьбы или их будущего. Он понял ее, и убедил, что она очень устала и слаба, что ее голова еще не совсем в порядке, и он будет терпелив… но не слишком…
Шеннон улыбалась, вспоминая, как сверкали от страсти его зеленые глаза. Ей очень хотелось уступить его желанию. Но из скромности и чтобы не уронить доброе имя, она предложила спать отдельно этой ночью в деревне. Джон согласился, так как, весьма вероятно, матери Кахнаваки будет необходимо поговорить с ним.
У него вошло в привычку расстегивать на ночь ее джинсы и лифчик. Улыбаясь, Шеннон сняла их и свернулась клубочком, готовая ко сну. Мысли вертелись вокруг ее проблемы. Она случайно столкнулась еще с одним «особым случаем», как говорил Филипп. Он оказался крепким орешком по сравнению с теми, что были раньше. Шеннон вспомнила, как горько плакала она над погибшими от разлившейся на Аляске нефти чайками. Рыдая, обещала найти время и деньги, чтобы защитить птиц от жестоких людей. Как больно было смотреть проспекты, поступающие из финансируемого ее фирмой отдела охраны животных. Мука, горе, ярость, и, наконец, решимость защитить невинные существа…
Всегда оставалась надежда – другие птицы, щенок или дерево ценной породы. Даже перед лицом реальной гибели живых существ можно было извлечь пользу из жестоких уроков прошлого и не допустить повторения подобных трагедий. Но надежда всегда освещала будущее.
У саскуэханноков нет надежды, нет будущего. Их время прошло. Шеннон не хотела, но вынуждена была признать их близкий конец. Тысячелетняя культура… культура процветающая могла погибнуть из-за нарастающего потока болезней и цивилизации, пересекавших Атлантику.
«Ты не можешь взять на себя ответственность за их судьбу, – твердо сказала она себе. – Ход истории был предопределен сотни лет назад. Он не только привел к гибели саскуэханноков, но и к добрым делам. Лекарства от страшных болезней, рождение миротворцев, таких, как Мартин Лютер Кинг… твое будущее – существование твоей семьи и современной культуры. Ты не можешь вмешиваться в ход истории… у тебя нет морального права. Хватит ли у тебя сил распорядиться судьбами Филиппа и Гвен, матери и своей собственной?»
У Джона хватило бы сил. И у ее отца, Мэтью Клиэри. Он был из той же породы людей. Он не боялся конфликтов и боролся с несправедливостью, даже рискуя собственной жизнью. Что бы он посоветовал своей дочери в эту трудную минуту? Она никогда не видела отца, но была уверена, он бы посоветовал предупредить Кахнаваки, а потом будь что будет.
Интересно, как чувствует себя такой сильный, смелый и решительный человек? Было ли известно тем, кто посылал дочь Мэтью Клиэри в прошлое исправить то, что считали ошибкой, что она не способна и не осмелится пойти на такой риск?
Как узнать, зачем ее перенесли сквозь века в прошлое? Чтобы исправить ошибку… Слова стучали в мозгу, и Шеннон вдруг осознала с чувством облегчения, что именно в этом суть всей проблемы. В книге рассказывалось о том, как на простодушное племя, выращивавшее кукурузу и воспитывавшее детей, напала кровожадная англо-ирокезская орда. Шеннон подозревала, что не сможет удержаться и предупредит Кахнаваки. Она, как всегда, торопилась с выводами.
«Все было не так, – прошептала она в темноту. – За неделю до 16 июня Кахнаваки и его сородичи заключили тайный союз с французами против англичан. Все, включая Кахнаваки, выпили слишком много. Любовь его сестры к английскому офицеру и его собственная ненависть к англичанам ослепили его, и он нанес первый решающий удар. Вот почему мне не следует вмешиваться».
Шеннон вздохнула с облегчением. Может быть, все-таки она дочь своего отца? Она уверена, отец не захотел бы, чтобы она взяла на себя ответственность за пьянство, разжигание войны или предвзятое мнение саскуэханноков. Свой выбор она сделала сама. Мирных людей она бы защитила, даже ценой собственной жизни. Те, кто нарушает мир, пусть идут предначертанным им путем. У нее есть моральное право остаться в стороне, несмотря на желание помочь.
Их судьба – результат их культуры и отношений с соседями. Этот мир полон опасностей. В нем нация воюет против нации – англичане против французов, шони против мохауков, французы против ирокезов, ирокезы против алгонквианов. Этот мир был миром саскуэханноков. Они сами, а не Шеннон, выбрали свой путь и сами отвечают за последствия. Она прислушалась к нежному голосу женщины, успокаивающей испуганного ребенка в вигваме где-то по соседству. Судьба этих людей решена. Единственное, что оставалось Шеннон, так это горевать о невосполнимой утрате.
Она соскользнула с помоста, нашла туфли и, завернувшись в одеяло – вдруг кто-нибудь бродит во дворе, – вышла из задымленного вигвама. Пока Шеннон спала, прошел дождь. Воздух был свежим, бодрящим. Минуя угрожающий частокол, Шеннон остановилась и осмотрелась. Охраны нигде не было видно. Откуда-то появилась Герцогиня, и Шеннон счастливо улыбнулась собаке.
– Ты спала под моей кроватью, дружочек? – Она погладила собаку по маленькой изящной головке. – Давай поищем ручей, мимо которого шли вчера.
Вода в ручье казалась агатовой в лунном свете. Шеннон напилась из ладошки, напоила собаку, села на бревно и задумалась. Тихо журчала вода… На плечо Шеннон опустилась чья-то рука.
– Я знала, что ты придешь, Джон.
– Это не Джон, – раздался за спиной тихий шепот. – Шеннон Клир Ри?
Шеннон быстро оглянулась и задохнулась от неожиданности. Перед ней стояла женщина с огромным животом, с лицом изысканной красоты. Жена Кахнаваки! Ее темные глаза не были похожи на глаза мужа. Экзотические, любопытные, вызывающие. У Кахнаваки глаза непроницаемые, взгляд мягкий и уверенный. Несомненно, женщина решила составить собственное мнение о гостье. Она нервно прикоснулась рукой к золотистой косе Шеннон и попыталась приветливо улыбнуться. Заметив, что та смотрит на ее большой живот, мрачно усмехнулась, похлопала себя по животу и сообщила:
– Кахнаваки.
– Ты жена Кахнаваки? Ты знаешь мое имя. Скажи, как тебя зовут?
Черноглазая красавица поправила накидку из серебристой лисы.
– Дийс-га-га, – имя было таким знакомым…
Джон так назвал птицу, песня которой служила им с Кахнаваки сигналом.
– Малиновка. Очень красиво, – вспомнила Шеннон.
– Красиво. Малиновка красивая, – гордо согласилась та. – Шеннон красивая.
Кажется, она шла на уступки. Шеннон кивнула, соглашаясь.
– Окей. Я поняла. Ты очень хорошо говоришь по-английски. Мне бы хотелось немного знать ваш язык.
Малиновка снова похлопала себя по животу и назвала имя мужа. Потом показала на Шеннон и спросила:
– Джон Катлер?
– Да. – Взгляд женщины остановился на золотых сережках. Шеннон захотелось подарить их ей, но, вспомнив, как смутила вождя, пытаясь подарить ему сережку, она решила посоветоваться с Джоном.
И он тут же появился ниоткуда. Его друг Кахнаваки был рядом с ним. Оба нерешительно посмотрели на женщин.
– Что-нибудь не так? – осторожно спросил Джон.
– Нет, все нормально. Ты был прав, Джон. Она – прекрасна.
– И такая огромная.
Малиновка встала на цыпочки и что-то смущенно прошептала мужу на ухо. Кахнаваки кивнул головой, ласково похлопал ее по щеке и нежно провел по губам пальцем. Жест утешения и обожания. Шеннон смотрела, впитывая их красоту, стараясь подавить иссушающее душу чувство вины. Ей хотелось, чтобы их счастье длилось столько, сколько им отпущено жизни. В предстоящие мучительные месяцы она должна быть уверена, что саскуэханноки жили, любили, были счастливы.
Очарование минуты прервал хрипловатый голос Джона Катлера.
– Ты не должна бродить одна, без меня, Шеннон.
– Со мной была Герцогиня. Малиновка тоже бродит по ночам.
– На тебя дурно влияют. Кахнаваки говорит, что в последнее время его жена не может спокойно спать. У нее есть причина для бессонницы. А тебе, почему не спится? – Джон обеспокоенно нахмурился. – Мне сказали, что ты не спала в вигваме. Ты переполошила всю деревню.
– Я хочу домой. Я соскучилась по дому.
Взглядом Джон проводил исчезающих в ночи Кахнаваки и его жену.
– Соскучился по дому? А где этот дом?
– Я говорю о твоем доме. Твоей хижине. Я хочу вернуться туда. Мне здесь неуютно, Джон.
– Моя хижина для тебя дом, Шеннон? – Он улыбнулся с облегчением. – Мы сможем уйти через несколько дней, если ты хорошо отдохнешь, будешь есть и вести себя прилично, пока мы не поженимся. – Он притянул ее к себе и лукаво добавил: – Со мною рядом ты спишь крепче. Кажется, ты привыкла, что я у тебя под боком?
– Это правда, – Шеннон вздохнула и прижалась щекой к его широкой груди. – Не знаю, чтобы я без тебя делала. Мне ненавистна даже мысль остаться одной в следующие два месяца.
– Два месяца? – Джон рассмеялся, сдернул одеяло с плеч Шеннон и еще крепче прижал ее к себе. – Для начала мне хватит и этого. Я буду нужен целых два месяца…
– Я чувствую это, – усмехнулась Шеннон и прижалась бедрами к его твердому мужскому естеству. – Последний раз ты был таким на пруду.
– Я должен был взять тебя тогда, – простонал Джон, просунув руку под футболку. Лифчика на ней не было, и рука скользнула по спине вниз под резинку ее кружевных трусиков. Он снова застонал. Его низкий глухой голос произнес:
– Я возьму тебя дважды в награду за свое терпение…
– Джон, – Шеннон затрепетала от ожидания, а он сорвал с ее бедер изящное белье и прижал ее к своему животу. Она инстинктивно обхватила ногами его бедра и вся ему раскрылась. Рука Джона торопливо пыталась развязать шнуровку кожаных штанов и высвободить плоть. Шеннон чувствовала, как его возбужденный член скользит между ее ног, касаясь самых чувствительных клеточек. Он был готов войти в нее, и она почувствовала ритмичное яростное биение своего тела, напряженного в ожидании взрыва. В первый раз! Наконец-то! Она взяла лицо Джона в ладони и прильнула к его рту нежным благодарным поцелуем.
Доли секунды отделяли их от первого безумного слияния, когда в ночи раздалось низкое, настойчивое уханье совы. Шеннон оцепенела, потом прошептала:
– Джон, это настоящая сова или…
– Просто сова, – но в голосе слышалось сомнение. – Я хочу тебя, Шеннон… Сова прокричала во второй раз. Джон замолчал, поставил Шеннон на ноги. – Если это очередная шутка Кахнаваки, я сдеру с него кожу живьем. Герцогиня, иди сюда, девочка.
Шеннон вспыхнула и быстро оделась, удивляясь, как это она забыла о присутствии собаки. Сердце сильно билось. Она нетвердо стояла на ногах и все еще горела от желания. Физически. Но голова была ясной.