Страница:
Крылов пригласил к себе в «кубрик» начарта Рыжи. Предстояло принять рискованное решение, суть которого состояла в опоре на «идею», а не на реальную силу.
— Николай Кирьякович, — сказал Крылов. — Завтра, если продлится штурм, а он продлится, и я в этом уверен, наша последняя надежда на артиллерию. Вчера нас поддержал линкор, и все же они продвинулись. Пройти им осталось два километра до Северной бухты... Манштейн в безвыходном положении: или ему прекратить штурм и тем признать свое поражение, расписаться в беспомощности, признать все потери напрасными, или продвигаться к бухте по трупам своих солдат... Если не сегодня и не завтра, то должен же он снять войска под Керчь... Если штурм, то он будет отчаянным и именно в районе Северной бухты.
Рыжи пояснять дальнейшее было не нужно. Он все понял.
— Корректировочные посты отмечали передвижение войск и батарей к Мекензиевым горам... — заметил он в ответ.
— Все данные всех видов разведки подтверждают, что удар будет только там... — продолжил Крылов. — Нам предстоит рассчитать, Николай Кирьякович, что мы можем снять с других участков фронта... Но уж если готовить им встречу, то чтобы сразу и начисто прекратить их наступление...
— Вы мне, Николай Иванович, скажите, что нужно? Какая плотность огня?
— Наибольшая из возможных... Всю артиллерию мы просто не сможем перебросить за ночь.
Рыжи подвинул к себе листок бумаги и несколько минут молча вел подсчеты. Поднял голову. Глаза его озорно поблескивали.
— Восемьдесят стволов на километр прорыва — хорошо?
— Двести сорок стволов? — подытожил вопросом Крылов.
— Вполне реально... На рассвете все будет на месте... Как решит командарм.
— Решит! — заверил Крылов. — Он умеет принимать острые решения... Получив такой новогодний гостинец, Манштейн не успеет перегруппировать войска. Я уверен, что он идет на таран, и это единственное, что он может сделать, имея за спиной керченские дела...
— А мы постараемся и не очень-то оголять другие участки. В этом деле особая роль за корректировщиками... У нас еще сохранились корпосты на территории, захваченной немцами.
Командарм согласился с предложением начальника штаба, утверждая схему огня и расход боеприпасов, сказал:
— Нашим артиллеристам предстоит решить самую ответственную задачу из всех, какие им до сих пор выпадали. Прошу вас, Николай Кирьякович, объяснить это через командиров артчастей всему личному составу.
Направление главного удара противника прикрывали полки 95-й и 345-й дивизий, бригада Потапова, чапаевцы...
Работники штаба и политотдела армии разъехались по частям.
В шесть часов утра еще было темно. Изредка со стороны противника постреливали минометы.
Диктор Московского радио читал передовую «Правды». И вдруг, как обращение к севастопольцам: «Несокрушимой стеной стоит Севастополь, этот страж Советской Родины на Черном море... Беззаветная отвага его защитников, их железная решимость и стойкость явились той несокрушимой стеной, о которую разбились бесчисленные яростные вражеские атаки. Привет славным защитникам Севастополя! Родина знает ваши подвиги, Родина ценит их, Родина никогда их не забудет!»
В декабре 1941 рода Н. И. Крылову было присвоено воинское звание генерал-майора.
Немцы попытались подавить ответным огнем некоторые севастопольские батареи, но их заставили тут же замолчать.
Мекензиевы горы окутывал предрассветный туман, дым и пыль уплотнили его. Корректировочные посты молчали, но Николай Кирьякович Рыжи и без их подсказки знал, куда ложатся снаряды. Вся Бельбекская долина давно была пристреляна.
Двадцать минут 240 орудий громили исходные позиции противника. Сразу по команде и замолчали. Над плацдармом воцарилась необычная для последних дней тишина.
Бежала минутная стрелка на часах начштарма. Крылов вышел на поверхность послушать необычную, фантастическую тишину.
Вот стрелки часов сошлись на цифре 8. Обычный час начала наступления. Немецкая сторона в глубоком молчании.
Крылов пытался силой воображения представить, что сейчас происходит у противника. Несомненно, столь плотный артиллерийский огонь сбил передовые эшелоны с исходных позиций, разбил выдвинутые для прорыва батареи. Там все смешалось. После столь плотного огня можно было бы переходить в контратаку, если бы имелись для этого силы. Несомненно, ожидает контратаки и Манштейн и спешно перегруппировывает части.
Бежали минуты. Молчание. Крылов спустился в каземат. Связался с КП третьего и четвертого секторов. Ответ однозначен.
— Молчат!
Рассеялся туман, проглянуло солнце. Минул час молчания. Разведка вела наблюдение за противником всеми доступными средствами. Переброски войск с направления главного удара не наблюдалось, напротив, Манштейн подтягивал к Мекензиевым горам резервы.
Так в напряженном ожидании прошло два часа.
Противник начал артподготовку в 10.00. Огонь был плотный, но богдановский артполк довольно быстро заставил замолчать многие немецкие батареи.
Двинулись танки, за ними — пехота. Но и встречали их горячо. Зенитные орудия били прямой наводкой, артиллерия отсекала от них пехоту. Через несколько минут такого боя Крылову доложили, что все утонуло в дыму и пыли, а из дыма и пыли вываливаются и вываливаются на рубеж обороны немецкие солдаты.
И все же не без умысла было затянуто наступление. Манштейн изобрел каверзу, которую никак невозможно было предусмотреть.
Около 11 часов, после часа ожесточенных атак, они вдруг прекратились.
Из четвертого сектора доложили на КП армии, что со стороны противника на позиции обороны ползет густой серо-зеленый дым, доселе невиданный.
Крылов похолодел и тут же поднялся к командарму. Петров уже знал и отдавал по телефону распоряжение, чтобы бойцы надевали противогазы.
По окопам и на батареях уже звучала команда: «Газы!»
— Неужели решились? — молвил как бы про себя Петров.
— Газовые снаряды приходилось захватывать! — заметил на это Крылов.
Петров снял пенсне и приложил руку к голове.
Крылов угадал его мысли.
— Мы следили, Иван Ефимович, чтобы на передовую бойцы выходили с противогазами...
— Да, но это впервые с июня... Противогазы берут, и в сторону, а в сумки чего только не положат! И патроны, и сухари, и бинты... А некоторые запасают в сумках гранаты...
— Ну уж если быть точным, Иван Ефимович, то ведь противогазы рассчитаны на те газы, которые применялись в ту войну. Химия ушла далеко вперед, могут применять газы, от которых не спасет и противогаз...
Вошел начальник разведки армии Потапов.
— Что? — встретил его вопросом командарм.
— Химики докладывают, что это не газы... Какая-то вонючая дымовая завеса... Психическая атака! Расчет на панику!
Так оно и было. Рассчитывая, что севастопольцы побегут от вонючего зеленого дыма, Манштейн тут же поднял свои части в атаку.
Дыма было достаточно и до этого «психологического эксперимента». И эта атака захлебнулась.
Петров взглянул на часы.
— Итак, тринадцать ноль-ноль! Продвижения нет, есть вклинения на метры...
И почти весело добавил:
— Нет, не выйти им к бухте! Теперь уже не выйти! Нужна еще перегруппировка сил...
Психологическое напряжение противоборствующих людей иногда передается на расстоянии, хотя бы и потому, что стороны сосредоточивают внимание на одном и том же.
В тот час, когда, повеселев, Петров воскликнул, что немцам не выйти к бухте, а Крылов и Рыжи начали планировать новый огневой налет, Манштейн отбивался от наседавших на него командиров дивизий и командира 54-го армейского корпуса.
Ему на стол легли сводки о потерях до половины людского состава дивизий за несколько часов боя. Командиры дивизий требовали приостановить наступление.
Этот спор в штабе 11-й армии отразился на фронте небольшим перерывом в атаках.
В штабе Приморской размышляли, что это значит. Окончился штурм? Манштейн смирился с поражением или новая перегруппировка войск? Не оставляла опаска: не изменит ли противник направление главного удара?
Крылов твердо отстаивал свою точку зрения. Манштейн не изменит направление главного удара, обстановка на Керченском полуострове не дает ему на это времени, удар повторится только там, где он вбил клинья в оборону. И удар отчаянный, последний удар, и встретить его надо опять массированным огневым налетом, ибо поднять в контратаку уставших бойцов невозможно.
С артиллерийских корректировочных постов вовремя подали сигнал, что немцы накапливаются на исходных. Вот-вот бросятся в атаку. Опять все 240 стволов обрушили на них сосредоточенный огонь.
В атаку они все же поднялись. Но это был жест отчаяния, бросок обреченных. В каждой атаке существует критический предел потерь, после которых наступление прекращается и те, кто наступал, от малейшего встречного натиска пятятся назад или даже обращаются в бегство.
Плотность артиллерийского огня сделала свое дело, но немцы все же дошли до траншей обороны. Севастопольцы встретили их контратакой. Буквально несколько минут встречного жестокого боя, и наступающие попятились. В тот час им оставалось до Северной бухты всего лишь два километра.
Встречный бой тоже имеет свои законы. Только что противник был наступающей стороной, но он остановлен, он пятится, и роли тут же меняются. Обороняющаяся сторона становится наступающей. Тут не может быть приказов наступать и преследовать... Они придут потом, в минуту перелома боя их никто не услышал бы.
Приморцы в ходе боя, тесня противника, поняли, что они уже наступающая сторона.
На КП армии поступило донесение коменданта четвертого сектора: «Наши войска преследуют противника».
Командарм распорядился, чтобы приморцы переходили к преследованию противника, где это только возможно.
Слово было необычно, до многих не сразу доходил его смысл.
Командарм выехал к Северной бухте, Крылов не отрывался от карты, делая на ней отметки, куда продвинулись приморцы. Еще до темноты, в считанные часы было возвращено почти все, чем овладели немцы за полмесяца ожесточенных боев ценой огромных потерь...
8
9
10
— Николай Кирьякович, — сказал Крылов. — Завтра, если продлится штурм, а он продлится, и я в этом уверен, наша последняя надежда на артиллерию. Вчера нас поддержал линкор, и все же они продвинулись. Пройти им осталось два километра до Северной бухты... Манштейн в безвыходном положении: или ему прекратить штурм и тем признать свое поражение, расписаться в беспомощности, признать все потери напрасными, или продвигаться к бухте по трупам своих солдат... Если не сегодня и не завтра, то должен же он снять войска под Керчь... Если штурм, то он будет отчаянным и именно в районе Северной бухты.
Рыжи пояснять дальнейшее было не нужно. Он все понял.
— Корректировочные посты отмечали передвижение войск и батарей к Мекензиевым горам... — заметил он в ответ.
— Все данные всех видов разведки подтверждают, что удар будет только там... — продолжил Крылов. — Нам предстоит рассчитать, Николай Кирьякович, что мы можем снять с других участков фронта... Но уж если готовить им встречу, то чтобы сразу и начисто прекратить их наступление...
— Вы мне, Николай Иванович, скажите, что нужно? Какая плотность огня?
— Наибольшая из возможных... Всю артиллерию мы просто не сможем перебросить за ночь.
Рыжи подвинул к себе листок бумаги и несколько минут молча вел подсчеты. Поднял голову. Глаза его озорно поблескивали.
— Восемьдесят стволов на километр прорыва — хорошо?
— Двести сорок стволов? — подытожил вопросом Крылов.
— Вполне реально... На рассвете все будет на месте... Как решит командарм.
— Решит! — заверил Крылов. — Он умеет принимать острые решения... Получив такой новогодний гостинец, Манштейн не успеет перегруппировать войска. Я уверен, что он идет на таран, и это единственное, что он может сделать, имея за спиной керченские дела...
— А мы постараемся и не очень-то оголять другие участки. В этом деле особая роль за корректировщиками... У нас еще сохранились корпосты на территории, захваченной немцами.
Командарм согласился с предложением начальника штаба, утверждая схему огня и расход боеприпасов, сказал:
— Нашим артиллеристам предстоит решить самую ответственную задачу из всех, какие им до сих пор выпадали. Прошу вас, Николай Кирьякович, объяснить это через командиров артчастей всему личному составу.
Направление главного удара противника прикрывали полки 95-й и 345-й дивизий, бригада Потапова, чапаевцы...
Работники штаба и политотдела армии разъехались по частям.
В шесть часов утра еще было темно. Изредка со стороны противника постреливали минометы.
Диктор Московского радио читал передовую «Правды». И вдруг, как обращение к севастопольцам: «Несокрушимой стеной стоит Севастополь, этот страж Советской Родины на Черном море... Беззаветная отвага его защитников, их железная решимость и стойкость явились той несокрушимой стеной, о которую разбились бесчисленные яростные вражеские атаки. Привет славным защитникам Севастополя! Родина знает ваши подвиги, Родина ценит их, Родина никогда их не забудет!»
В декабре 1941 рода Н. И. Крылову было присвоено воинское звание генерал-майора.
* * *
На этот раз, едва забрезжил рассвет, над всем севастопольским плацдармом раскатился гром канонады. Артиллерийские полки всех четырех секторов, береговые батареи, и южные и северные, корабли из бухт, три четверти всех артиллерийских средств открыли огонь по исходным позициям противника в трехкилометровой полосе их оконечности «клина».Немцы попытались подавить ответным огнем некоторые севастопольские батареи, но их заставили тут же замолчать.
Мекензиевы горы окутывал предрассветный туман, дым и пыль уплотнили его. Корректировочные посты молчали, но Николай Кирьякович Рыжи и без их подсказки знал, куда ложатся снаряды. Вся Бельбекская долина давно была пристреляна.
Двадцать минут 240 орудий громили исходные позиции противника. Сразу по команде и замолчали. Над плацдармом воцарилась необычная для последних дней тишина.
Бежала минутная стрелка на часах начштарма. Крылов вышел на поверхность послушать необычную, фантастическую тишину.
Вот стрелки часов сошлись на цифре 8. Обычный час начала наступления. Немецкая сторона в глубоком молчании.
Крылов пытался силой воображения представить, что сейчас происходит у противника. Несомненно, столь плотный артиллерийский огонь сбил передовые эшелоны с исходных позиций, разбил выдвинутые для прорыва батареи. Там все смешалось. После столь плотного огня можно было бы переходить в контратаку, если бы имелись для этого силы. Несомненно, ожидает контратаки и Манштейн и спешно перегруппировывает части.
Бежали минуты. Молчание. Крылов спустился в каземат. Связался с КП третьего и четвертого секторов. Ответ однозначен.
— Молчат!
Рассеялся туман, проглянуло солнце. Минул час молчания. Разведка вела наблюдение за противником всеми доступными средствами. Переброски войск с направления главного удара не наблюдалось, напротив, Манштейн подтягивал к Мекензиевым горам резервы.
Так в напряженном ожидании прошло два часа.
Противник начал артподготовку в 10.00. Огонь был плотный, но богдановский артполк довольно быстро заставил замолчать многие немецкие батареи.
Двинулись танки, за ними — пехота. Но и встречали их горячо. Зенитные орудия били прямой наводкой, артиллерия отсекала от них пехоту. Через несколько минут такого боя Крылову доложили, что все утонуло в дыму и пыли, а из дыма и пыли вываливаются и вываливаются на рубеж обороны немецкие солдаты.
И все же не без умысла было затянуто наступление. Манштейн изобрел каверзу, которую никак невозможно было предусмотреть.
Около 11 часов, после часа ожесточенных атак, они вдруг прекратились.
Из четвертого сектора доложили на КП армии, что со стороны противника на позиции обороны ползет густой серо-зеленый дым, доселе невиданный.
Крылов похолодел и тут же поднялся к командарму. Петров уже знал и отдавал по телефону распоряжение, чтобы бойцы надевали противогазы.
По окопам и на батареях уже звучала команда: «Газы!»
— Неужели решились? — молвил как бы про себя Петров.
— Газовые снаряды приходилось захватывать! — заметил на это Крылов.
Петров снял пенсне и приложил руку к голове.
Крылов угадал его мысли.
— Мы следили, Иван Ефимович, чтобы на передовую бойцы выходили с противогазами...
— Да, но это впервые с июня... Противогазы берут, и в сторону, а в сумки чего только не положат! И патроны, и сухари, и бинты... А некоторые запасают в сумках гранаты...
— Ну уж если быть точным, Иван Ефимович, то ведь противогазы рассчитаны на те газы, которые применялись в ту войну. Химия ушла далеко вперед, могут применять газы, от которых не спасет и противогаз...
Вошел начальник разведки армии Потапов.
— Что? — встретил его вопросом командарм.
— Химики докладывают, что это не газы... Какая-то вонючая дымовая завеса... Психическая атака! Расчет на панику!
Так оно и было. Рассчитывая, что севастопольцы побегут от вонючего зеленого дыма, Манштейн тут же поднял свои части в атаку.
Дыма было достаточно и до этого «психологического эксперимента». И эта атака захлебнулась.
Петров взглянул на часы.
— Итак, тринадцать ноль-ноль! Продвижения нет, есть вклинения на метры...
И почти весело добавил:
— Нет, не выйти им к бухте! Теперь уже не выйти! Нужна еще перегруппировка сил...
Психологическое напряжение противоборствующих людей иногда передается на расстоянии, хотя бы и потому, что стороны сосредоточивают внимание на одном и том же.
В тот час, когда, повеселев, Петров воскликнул, что немцам не выйти к бухте, а Крылов и Рыжи начали планировать новый огневой налет, Манштейн отбивался от наседавших на него командиров дивизий и командира 54-го армейского корпуса.
Ему на стол легли сводки о потерях до половины людского состава дивизий за несколько часов боя. Командиры дивизий требовали приостановить наступление.
Этот спор в штабе 11-й армии отразился на фронте небольшим перерывом в атаках.
В штабе Приморской размышляли, что это значит. Окончился штурм? Манштейн смирился с поражением или новая перегруппировка войск? Не оставляла опаска: не изменит ли противник направление главного удара?
Крылов твердо отстаивал свою точку зрения. Манштейн не изменит направление главного удара, обстановка на Керченском полуострове не дает ему на это времени, удар повторится только там, где он вбил клинья в оборону. И удар отчаянный, последний удар, и встретить его надо опять массированным огневым налетом, ибо поднять в контратаку уставших бойцов невозможно.
С артиллерийских корректировочных постов вовремя подали сигнал, что немцы накапливаются на исходных. Вот-вот бросятся в атаку. Опять все 240 стволов обрушили на них сосредоточенный огонь.
В атаку они все же поднялись. Но это был жест отчаяния, бросок обреченных. В каждой атаке существует критический предел потерь, после которых наступление прекращается и те, кто наступал, от малейшего встречного натиска пятятся назад или даже обращаются в бегство.
Плотность артиллерийского огня сделала свое дело, но немцы все же дошли до траншей обороны. Севастопольцы встретили их контратакой. Буквально несколько минут встречного жестокого боя, и наступающие попятились. В тот час им оставалось до Северной бухты всего лишь два километра.
Встречный бой тоже имеет свои законы. Только что противник был наступающей стороной, но он остановлен, он пятится, и роли тут же меняются. Обороняющаяся сторона становится наступающей. Тут не может быть приказов наступать и преследовать... Они придут потом, в минуту перелома боя их никто не услышал бы.
Приморцы в ходе боя, тесня противника, поняли, что они уже наступающая сторона.
На КП армии поступило донесение коменданта четвертого сектора: «Наши войска преследуют противника».
Командарм распорядился, чтобы приморцы переходили к преследованию противника, где это только возможно.
Слово было необычно, до многих не сразу доходил его смысл.
Командарм выехал к Северной бухте, Крылов не отрывался от карты, делая на ней отметки, куда продвинулись приморцы. Еще до темноты, в считанные часы было возвращено почти все, чем овладели немцы за полмесяца ожесточенных боев ценой огромных потерь...
8
Плотно сжав кольцо осады Севастополя, оставив под ним четыре дивизии, Манштейн начал переброску остальных сил под Керчь.
На севастопольском плацдарме установилось затишье.
Приморцы отсыпались, приводили себя в порядок, занимались перегруппировкой, отправкой раненых на Большую землю.
У Николая Ивановича нашлось время подготовить статью об итогах оборонительных боев под Севастополем. Статья была опубликована 8 января 1942 года в «Красной звезде». Первое выступление в печати впоследствии крупного военного публициста.
Как во всяком деле, в котором приходилось участвовать Крылову, он и здесь, в своем первом выступлении, предельно конкретен. Статья называлась «Два месяца обороны Севастополя». Скрывать методику обороны было ни к чему. Противник знал, как она строилась, а вот передача опыта в советские войска много значила. Активность обороны, организация контратак и, главное, маневр артиллерийским огнем.
Для сорок первого года статья имела большое методическое значение. Это не голословный призыв следовать примеру мужества севастопольцев. Севастополь не terra incoqnito, и приморцы — это не аргонавты, не пришельцы из неведомых земель. Это такие же солдаты, которые были растянуты фронтами и армиями от северной оконечности Кольского полуострова и до Черного моря. Мужества и тем, кто сражался под Ленинградом, под Смоленском, под Вязьмой, под Тулой и на Днепре, не занимать. Но не везде это мужество, эта сила были одинаково организованы, не везде военное искусство сказало свое веское слово. Забегая вперед, скажем, некоторые положения, высказанные в этой статье, нашли применение и в сорок втором году.
Эта статья сыграла для Крылова некоторую роль и в сугубо личном плане. Он с 22 июня не имел от родных никаких известий. Быть может, заметят статью в газете, подумал Николай Иванович.
Между тем события на Керченском полуострове побуждали командование Приморской армии к новым действиям. Опять возникли разговоры о наступлении. Пришла директива Закавказского фронта подготовить план «вступления в направлении на Дуванкой с выходом на Бахчисарай к срокам, когда 51-я и 44-я армии начнут наступление с Керченского полуострова.
И несмотря на то, что войска четвертого сектора за эти дни значительно улучшили свои позиции, предстояло еще очень много работы. Укрепить позиции, разведать, что противопоставил противник, его систему артогня и многое другое. В частях, которым предстояло наступать, работали все направленцы штаба. Однако подготовка наступления требовала особого внимания. Это был тот момент, когда начальник штаба армии был более нужен на месте, чем возле узла связи.
Обычно на рекогносцировку местности Крылов выезжал с Харлашкиным. Но он был в войсках. Петров настоял, чтобы Николай Иванович взял в сопровождение Кохарова, ординарца командующего. Водителем машины был Владимир Ковтун.
Редко удавалось Крылову побывать на поверхности, для него это была своеобразная «Большая земля». Можно вздохнуть полной грудью. Свежий воздух опьянял. Захотелось посмотреть город, какие враг нанес ему разрушения, увидеть севастопольцев...
Поездка удалась. Крылов на месте проверил состояние оборонительных позиций, ознакомился с местностью, по которой придется начинать наступление, на обратном пути поднялся на «эмке» на заросшую кустарником высоту под Камышловским оврагом. С высотки хорошо просматривался склон оврага, занятый противником.
Но с противоположного склона хорошо просматривалась и высотка. Немецкие наблюдатели заметили легковую автомашину и открыли огонь из крупнокалиберного миномета.
Первая мина взорвалась чуть сзади Крылова и сопровождавших его Кохарова и моряка.
Не успели Крылов и его спутники оглянуться, как впереди взорвалась вторая мина. Вилка. Третья мина пришла в цель. Кохаров был убит на месте. Моряк ранен. Крылов почувствовал, как его обожгло жаром и что-то ударило в спину под лопатку. Он решил, что это отскочил камень от взрыва. Бойцам приказал Кохарова и моряка отнести в «эмку» и срочно доставить в медсанбат. Сам пошел вниз, укрыться от обстрела. И вдруг ощутил непривычную слабость. Расплывались очертания предметов, под лопаткой нарастала боль. Превозмогая ее, Крылов вышел на дорогу. Спасла его случайность. Мимо проезжала полуторка. Шофер посадил его в кабину. Сознания не терял, но чувствовал возрастающую слабость. В каземат спуститься сил не было. Указал шоферу на домик, где размещалась квартира начштаба, почти необитаемая.
Достало сил позвонить майору Ковтуну, и сознание тут же отключилось...
Ранение оказалось тяжелым. Три осколка. Самый крупный, размером в половину спичечного коробка, пробив лопатку и, раздробив ребро, не дошел одного сантиметра до сердца. От потери крови спасло только то, что рана были прикрыта одеждой, как тампоном, но это же вызвало сложные воспалительные процессы, повторные операции.
В госпитале наконец Николай Иванович получил весточку от семьи. Статья в «Красной звезде» была замечена, и сразу пришло письмо от жены. Из Болграда они сначала попали в Камышин-на-Волге, затем оказались в Казахстане в городе Джамбуле.
На севастопольском плацдарме установилось затишье.
Приморцы отсыпались, приводили себя в порядок, занимались перегруппировкой, отправкой раненых на Большую землю.
У Николая Ивановича нашлось время подготовить статью об итогах оборонительных боев под Севастополем. Статья была опубликована 8 января 1942 года в «Красной звезде». Первое выступление в печати впоследствии крупного военного публициста.
Как во всяком деле, в котором приходилось участвовать Крылову, он и здесь, в своем первом выступлении, предельно конкретен. Статья называлась «Два месяца обороны Севастополя». Скрывать методику обороны было ни к чему. Противник знал, как она строилась, а вот передача опыта в советские войска много значила. Активность обороны, организация контратак и, главное, маневр артиллерийским огнем.
Для сорок первого года статья имела большое методическое значение. Это не голословный призыв следовать примеру мужества севастопольцев. Севастополь не terra incoqnito, и приморцы — это не аргонавты, не пришельцы из неведомых земель. Это такие же солдаты, которые были растянуты фронтами и армиями от северной оконечности Кольского полуострова и до Черного моря. Мужества и тем, кто сражался под Ленинградом, под Смоленском, под Вязьмой, под Тулой и на Днепре, не занимать. Но не везде это мужество, эта сила были одинаково организованы, не везде военное искусство сказало свое веское слово. Забегая вперед, скажем, некоторые положения, высказанные в этой статье, нашли применение и в сорок втором году.
Эта статья сыграла для Крылова некоторую роль и в сугубо личном плане. Он с 22 июня не имел от родных никаких известий. Быть может, заметят статью в газете, подумал Николай Иванович.
Между тем события на Керченском полуострове побуждали командование Приморской армии к новым действиям. Опять возникли разговоры о наступлении. Пришла директива Закавказского фронта подготовить план «вступления в направлении на Дуванкой с выходом на Бахчисарай к срокам, когда 51-я и 44-я армии начнут наступление с Керченского полуострова.
И несмотря на то, что войска четвертого сектора за эти дни значительно улучшили свои позиции, предстояло еще очень много работы. Укрепить позиции, разведать, что противопоставил противник, его систему артогня и многое другое. В частях, которым предстояло наступать, работали все направленцы штаба. Однако подготовка наступления требовала особого внимания. Это был тот момент, когда начальник штаба армии был более нужен на месте, чем возле узла связи.
Обычно на рекогносцировку местности Крылов выезжал с Харлашкиным. Но он был в войсках. Петров настоял, чтобы Николай Иванович взял в сопровождение Кохарова, ординарца командующего. Водителем машины был Владимир Ковтун.
Редко удавалось Крылову побывать на поверхности, для него это была своеобразная «Большая земля». Можно вздохнуть полной грудью. Свежий воздух опьянял. Захотелось посмотреть город, какие враг нанес ему разрушения, увидеть севастопольцев...
Поездка удалась. Крылов на месте проверил состояние оборонительных позиций, ознакомился с местностью, по которой придется начинать наступление, на обратном пути поднялся на «эмке» на заросшую кустарником высоту под Камышловским оврагом. С высотки хорошо просматривался склон оврага, занятый противником.
Но с противоположного склона хорошо просматривалась и высотка. Немецкие наблюдатели заметили легковую автомашину и открыли огонь из крупнокалиберного миномета.
Первая мина взорвалась чуть сзади Крылова и сопровождавших его Кохарова и моряка.
Не успели Крылов и его спутники оглянуться, как впереди взорвалась вторая мина. Вилка. Третья мина пришла в цель. Кохаров был убит на месте. Моряк ранен. Крылов почувствовал, как его обожгло жаром и что-то ударило в спину под лопатку. Он решил, что это отскочил камень от взрыва. Бойцам приказал Кохарова и моряка отнести в «эмку» и срочно доставить в медсанбат. Сам пошел вниз, укрыться от обстрела. И вдруг ощутил непривычную слабость. Расплывались очертания предметов, под лопаткой нарастала боль. Превозмогая ее, Крылов вышел на дорогу. Спасла его случайность. Мимо проезжала полуторка. Шофер посадил его в кабину. Сознания не терял, но чувствовал возрастающую слабость. В каземат спуститься сил не было. Указал шоферу на домик, где размещалась квартира начштаба, почти необитаемая.
Достало сил позвонить майору Ковтуну, и сознание тут же отключилось...
Ранение оказалось тяжелым. Три осколка. Самый крупный, размером в половину спичечного коробка, пробив лопатку и, раздробив ребро, не дошел одного сантиметра до сердца. От потери крови спасло только то, что рана были прикрыта одеждой, как тампоном, но это же вызвало сложные воспалительные процессы, повторные операции.
В госпитале наконец Николай Иванович получил весточку от семьи. Статья в «Красной звезде» была замечена, и сразу пришло письмо от жены. Из Болграда они сначала попали в Камышин-на-Волге, затем оказались в Казахстане в городе Джамбуле.
9
Наступление на Дуванкой и Бахчисарай, на подготовку которого была ориентирована Приморская армия накануне ранения Крылова, так и не состоялось. Не состоялось не потому, что оно не было подготовлено. Не начиналось наступление 44-й и 51-й армий на Керченском полуострове.
Керченские события — самостоятельная сложная тема, мы ее здесь коснулись лишь в связи с обороной Севастополя. Обстановка на Керченском полуострове прямо влияла на обстановку в Севастополе, но те, кто оборонял Севастополь, никак не могли воздействовать на керченские события. Жукову, Петрову и Крылову оставалось только недоумевать в своем севастопольском «далеко», почему, совершив прыжок через Керченский пролив, высадив десант в Феодосии, командование вновь созданного Крымского фронта затянуло переход в наступление, дало возможность Манштейну разгромить десант в Феодосии и подготовиться к наступлению в мае на Керченском полуострове, которое закончилось небывалой, даже для начального периода войны, катастрофой?
Но катастрофа произошла в мае. А в январе и особенно в феврале в Севастополе ждали решительных действий на Керченском полуострове. В феврале на Керченском полуострове к двум армиям, 51-й и 44-й, под командованием уже известного нам генерал-лейтенанта С. И. Черняка, переправилась на полуостров 47-я армия.
Крылова, пока он лежал в госпитале, старались не утруждать армейскими делами. Исключением было поздравление с наградой первым орденом Красного Знамени. Но Крылов не мог не интересоваться Керчью. Каждый раз, когда приходил его навестить командарм, спрашивал о Керчи. Петров, поблескивая стеклами пенсне, прятал глаза. Ему не хотелось волновать больного. А однажды все же, как бы между прочим, сообщил, что представителем Ставки на Крымский фронт прибыл Лев Захарович Мехлис.
Услышав это имя, Крылов понял тревогу Ивана Ефимовича. Дело было не только в том, что и Петров и Крылов в свое время немало пережили из-за действий Мехлиса на посту начальника Главного политического управления Красной Армии. Они не верили в его военный талант, знали об отсутствии у него военных знаний, и самое главное опасение вызывала его нетерпимость к людям и капризность. Его пребывание на Крымском фронте означало, что пустая фраза будет подменять дело. Тревожило и то, что 44-й армией командовал С. И. Черняк. С его способностью командовать армией, с его взглядами на военное дело они уже познакомились в Севастополе...
К концу марта, когда врачи наконец разрешили Крылову выйти из госпиталя, командование Приморской армии особых надежд на успех на Керченском полуострове не возлагало и тщательно работало над совершенствованием обороны города, хотя эта работа не прекращалась всю зиму.
Из штаба Крымского фронта поступали требования быть готовой Приморской к преследованию противника и не пропустить этого момента...
— Только бы они начали, — говорил Петров, — мы своего не упустим!
Но уже в апреле начали сказываться трудности со снабжением Севастополя морем. И дело было не только в том, что Черноморский флот был целиком задействован в подготовке наступления на Керченском полуострове. У противника прибавилось самолетов, появились торпедоносцы, немецкое командование начало сбрасывать на подходах к Севастополю сложного устройства мины, обезвреживать которые научились далеко не сразу.
Петров говорил доверительно своему начальнику штаба:
— Что бы там ни случилось под Керчью, Севастополь выстоит... Но выстоит при одном условии — если не оборвется морская дорога... А на флоте уже изучают проблему снабжения Севастополя подводными лодками... Но это же капля в море!
Ждали керченских событий и дождались. Но они приняли совсем иное развитие, чем то, на которое можно было рассчитывать ввиду превосходства сих трех армий над несколькими дивизиями Манштейна.
8 мая в шестом часу утра, еще не зная, что началось под Керчью, Петров, приоткрыв окошко, прорезанное между его комнатой и «кубриком» Крылова, пригласил его пить чай.
Через несколько минут дежурная служба ПВО сообщила, что к городу приближается большая группа немецких бомбардировщиков. Налет выходил из ряда обычных в последнее время.
— Не у нас ли начинается? — воскликнул Петров и сейчас же дал указание сообщить на КП секторов быть особенно внимательными. Но налет был произведен не на рубежи обороны и не на город, а на аэродромы.
— Не у нас начинается! — заметил Крылов. — Под Керчью, а этот налет для того, чтобы предотвратить действия севастопольских летчиков... И начали не наши... Они начали.
— Сердце чует? — спросил Петров.
— Нет! Не сердце... На допросе военнопленные вчера показывали, что наступление начинает Манштейн.
Так оно и было. Еще не закончилось совещание у командарма, как связисты доложили о радиоперехвате. Немцы открытым текстом сообщали своим войскам под Севастополем, что оборона советских войск на левом фланге Ак-монайских позиций прорвана... В полосе 44-й армии С. И. Черняка...
С 8 мая по 18 мая в стремительном наступлении Манштейн изгнал советские войска с Керченского полуострова.
Представитель Ставки Верховного Главнокомандования Мехлис был снят с постов замнаркома обороны и начальника Главного политического управления Красной Армии, понижен в звании до корпусного комиссара, сняты были с должности и понижены в звании командующий фронтом генерал-лейтенант Козлов, генерал-лейтенант Черняк был понижен в звании до полковника, а также и командарм генерал-майор Калганов и командующий ВВС фронта генерал-майор авиации Николаенко.
Но севастопольцам от этого было не легче.
Приморская армия и город остались один на один о 11-й немецкой армией, пополненной и усиленной, вдохновленной победой на Керченском полуострове, оснащенной авиацией для борьбы против Черноморского флота.
Керченские события — самостоятельная сложная тема, мы ее здесь коснулись лишь в связи с обороной Севастополя. Обстановка на Керченском полуострове прямо влияла на обстановку в Севастополе, но те, кто оборонял Севастополь, никак не могли воздействовать на керченские события. Жукову, Петрову и Крылову оставалось только недоумевать в своем севастопольском «далеко», почему, совершив прыжок через Керченский пролив, высадив десант в Феодосии, командование вновь созданного Крымского фронта затянуло переход в наступление, дало возможность Манштейну разгромить десант в Феодосии и подготовиться к наступлению в мае на Керченском полуострове, которое закончилось небывалой, даже для начального периода войны, катастрофой?
Но катастрофа произошла в мае. А в январе и особенно в феврале в Севастополе ждали решительных действий на Керченском полуострове. В феврале на Керченском полуострове к двум армиям, 51-й и 44-й, под командованием уже известного нам генерал-лейтенанта С. И. Черняка, переправилась на полуостров 47-я армия.
Крылова, пока он лежал в госпитале, старались не утруждать армейскими делами. Исключением было поздравление с наградой первым орденом Красного Знамени. Но Крылов не мог не интересоваться Керчью. Каждый раз, когда приходил его навестить командарм, спрашивал о Керчи. Петров, поблескивая стеклами пенсне, прятал глаза. Ему не хотелось волновать больного. А однажды все же, как бы между прочим, сообщил, что представителем Ставки на Крымский фронт прибыл Лев Захарович Мехлис.
Услышав это имя, Крылов понял тревогу Ивана Ефимовича. Дело было не только в том, что и Петров и Крылов в свое время немало пережили из-за действий Мехлиса на посту начальника Главного политического управления Красной Армии. Они не верили в его военный талант, знали об отсутствии у него военных знаний, и самое главное опасение вызывала его нетерпимость к людям и капризность. Его пребывание на Крымском фронте означало, что пустая фраза будет подменять дело. Тревожило и то, что 44-й армией командовал С. И. Черняк. С его способностью командовать армией, с его взглядами на военное дело они уже познакомились в Севастополе...
К концу марта, когда врачи наконец разрешили Крылову выйти из госпиталя, командование Приморской армии особых надежд на успех на Керченском полуострове не возлагало и тщательно работало над совершенствованием обороны города, хотя эта работа не прекращалась всю зиму.
Из штаба Крымского фронта поступали требования быть готовой Приморской к преследованию противника и не пропустить этого момента...
— Только бы они начали, — говорил Петров, — мы своего не упустим!
Но уже в апреле начали сказываться трудности со снабжением Севастополя морем. И дело было не только в том, что Черноморский флот был целиком задействован в подготовке наступления на Керченском полуострове. У противника прибавилось самолетов, появились торпедоносцы, немецкое командование начало сбрасывать на подходах к Севастополю сложного устройства мины, обезвреживать которые научились далеко не сразу.
Петров говорил доверительно своему начальнику штаба:
— Что бы там ни случилось под Керчью, Севастополь выстоит... Но выстоит при одном условии — если не оборвется морская дорога... А на флоте уже изучают проблему снабжения Севастополя подводными лодками... Но это же капля в море!
Ждали керченских событий и дождались. Но они приняли совсем иное развитие, чем то, на которое можно было рассчитывать ввиду превосходства сих трех армий над несколькими дивизиями Манштейна.
8 мая в шестом часу утра, еще не зная, что началось под Керчью, Петров, приоткрыв окошко, прорезанное между его комнатой и «кубриком» Крылова, пригласил его пить чай.
Через несколько минут дежурная служба ПВО сообщила, что к городу приближается большая группа немецких бомбардировщиков. Налет выходил из ряда обычных в последнее время.
— Не у нас ли начинается? — воскликнул Петров и сейчас же дал указание сообщить на КП секторов быть особенно внимательными. Но налет был произведен не на рубежи обороны и не на город, а на аэродромы.
— Не у нас начинается! — заметил Крылов. — Под Керчью, а этот налет для того, чтобы предотвратить действия севастопольских летчиков... И начали не наши... Они начали.
— Сердце чует? — спросил Петров.
— Нет! Не сердце... На допросе военнопленные вчера показывали, что наступление начинает Манштейн.
Так оно и было. Еще не закончилось совещание у командарма, как связисты доложили о радиоперехвате. Немцы открытым текстом сообщали своим войскам под Севастополем, что оборона советских войск на левом фланге Ак-монайских позиций прорвана... В полосе 44-й армии С. И. Черняка...
С 8 мая по 18 мая в стремительном наступлении Манштейн изгнал советские войска с Керченского полуострова.
Представитель Ставки Верховного Главнокомандования Мехлис был снят с постов замнаркома обороны и начальника Главного политического управления Красной Армии, понижен в звании до корпусного комиссара, сняты были с должности и понижены в звании командующий фронтом генерал-лейтенант Козлов, генерал-лейтенант Черняк был понижен в звании до полковника, а также и командарм генерал-майор Калганов и командующий ВВС фронта генерал-майор авиации Николаенко.
Но севастопольцам от этого было не легче.
Приморская армия и город остались один на один о 11-й немецкой армией, пополненной и усиленной, вдохновленной победой на Керченском полуострове, оснащенной авиацией для борьбы против Черноморского флота.
10
О последнем, июньском сорок второго года штурме Севастополя написано немало. За сорок лет, прошедших со дня окончания войны, широко восстановлена не только общая картина этой выдающейся в истории второй мировой войны обороны, массового героизма приморцев, моряков, гражданского населения, воссозданы и подробности многих беспримерных подвигов. Шло время, и заполнялись героические страницы обороны, не замеченные в те трудные годы, работа эта продолжается и поныне.
А перед нами все та же задача, очерченная рамками этой книги, раскрыть, а что же лично Крылов привнес в последние дни обороны Севастополя? В майские дни крушения Крымского фронта и Ставка, и командование Черноморского флота, и вновь образованное командование Северо-Кавказского направления (с 19 мая Северо-Кавказского фронта) во главе с С. М. Буденным неустанно предупреждали командование Севастопольского оборонительного района о возможности нового штурма Севастополя, требовали укрепления и совершенствования обороны.
Здесь ни разногласий, ни сомнений не было.
19 мая высвободились те дивизии 11-й армии, которые нанесли поражение Крымскому фронту на Керченском полуострове. Силы эти были известны, от них отбились и в ноябре, и в декабре. Но ограничится ли Манштейн только этими дивизиями?
Это был момент размышления, когда надо было думать и за противника.
Естественно было предположить, что Манштейн не единовластно распоряжается силами 11-й армии.
Гитлер не мог остановить наступательную войну из-за поражений, которыми были ознаменованы битвы под Москвой и Ростовом. Логика всякой захватнической войны определяется непрерывностью наступательных действий. Всякая остановка является для нее катастрофой.
Крылов и вообще все командование СОРа не ставилось в известность о планах на лето Ставки Верховного Главнокомандования, не информировано оно было и о слагавшемся соотношении сил на всем советско-германском фронте.
Однако общие данные об обстановке на фронте могли дать основания для расчетов и севастопольцам.
Крылов рассуждал так. Если немецкое верховное командование продолжит свои попытки пробиться на Кавказ, то Манштейну самое логичное оставить Севастополь в осаде, а главными силами армии форсировать Керченский пролив и прорываться на Кубань.
Учитывая возросшие трудности Черноморского флота по снабжению Севастополя всем необходимым для обороны, немецкое командование могло не опасаться в ближайшее время, пока господство в воздухе оставалось за немецкой авиацией, что севастопольский плацдарм может быть использован для высадки крупного десанта. К тому же все говорило за то, что и не до десанта будет Северо-Кавказскому фронту.
Рассуждая согласно логике маневренной войны, которая только и удавалась немецкому командованию, ставя себя на место Манштейна, он приходил к выводу, что 11-я армия будет брошена через Керченский пролив на Кавказ.
Но, приходя к этим выводам, Крылов тут же их и отбрасывал, находя им опровержение в действиях Манштейна во время декабрьского штурма Севастополя, который Манштейн не прекратил даже после высадки керченского десанта, что ставило на край гибели его армию. Убедила его прекратить штурм только сила и стойкость обороны.
Решение военной задачи переходило в чисто психологическую плоскость.
Крылов был начитанным человеком, книги немецких военных историков многое ему подсказывали. Дважды штурмовать Севастополь и не взять его — это прежде всего для Манштейна потеря престижа перед немецким генералитетом, а личный престиж прусская военная школа ставила всегда выше разума, потому и были часто биты прусские генералы.
Ни Крылов, ни кто-либо другой из севастопольцев не могли знать, что еще в середине апреля, до Керченского наступления, Манштейн побывал в ставке Гитлера а его соображения чисто престижного характера были встречены с полным пониманием. Осаждать почти год город и не взять его Гитлер считал невозможным из своих тоже чисто престижных соображений. Повторяем, об этой встрече Крылов не знал, но психологический ход мыслей Манштейна разгадал, неустанно работая над совершенствованием обороны, в то же время внимательнейшим образом изучая донесения всех видов разведки.
А перед нами все та же задача, очерченная рамками этой книги, раскрыть, а что же лично Крылов привнес в последние дни обороны Севастополя? В майские дни крушения Крымского фронта и Ставка, и командование Черноморского флота, и вновь образованное командование Северо-Кавказского направления (с 19 мая Северо-Кавказского фронта) во главе с С. М. Буденным неустанно предупреждали командование Севастопольского оборонительного района о возможности нового штурма Севастополя, требовали укрепления и совершенствования обороны.
Здесь ни разногласий, ни сомнений не было.
19 мая высвободились те дивизии 11-й армии, которые нанесли поражение Крымскому фронту на Керченском полуострове. Силы эти были известны, от них отбились и в ноябре, и в декабре. Но ограничится ли Манштейн только этими дивизиями?
Это был момент размышления, когда надо было думать и за противника.
Естественно было предположить, что Манштейн не единовластно распоряжается силами 11-й армии.
Гитлер не мог остановить наступательную войну из-за поражений, которыми были ознаменованы битвы под Москвой и Ростовом. Логика всякой захватнической войны определяется непрерывностью наступательных действий. Всякая остановка является для нее катастрофой.
Крылов и вообще все командование СОРа не ставилось в известность о планах на лето Ставки Верховного Главнокомандования, не информировано оно было и о слагавшемся соотношении сил на всем советско-германском фронте.
Однако общие данные об обстановке на фронте могли дать основания для расчетов и севастопольцам.
Крылов рассуждал так. Если немецкое верховное командование продолжит свои попытки пробиться на Кавказ, то Манштейну самое логичное оставить Севастополь в осаде, а главными силами армии форсировать Керченский пролив и прорываться на Кубань.
Учитывая возросшие трудности Черноморского флота по снабжению Севастополя всем необходимым для обороны, немецкое командование могло не опасаться в ближайшее время, пока господство в воздухе оставалось за немецкой авиацией, что севастопольский плацдарм может быть использован для высадки крупного десанта. К тому же все говорило за то, что и не до десанта будет Северо-Кавказскому фронту.
Рассуждая согласно логике маневренной войны, которая только и удавалась немецкому командованию, ставя себя на место Манштейна, он приходил к выводу, что 11-я армия будет брошена через Керченский пролив на Кавказ.
Но, приходя к этим выводам, Крылов тут же их и отбрасывал, находя им опровержение в действиях Манштейна во время декабрьского штурма Севастополя, который Манштейн не прекратил даже после высадки керченского десанта, что ставило на край гибели его армию. Убедила его прекратить штурм только сила и стойкость обороны.
Решение военной задачи переходило в чисто психологическую плоскость.
Крылов был начитанным человеком, книги немецких военных историков многое ему подсказывали. Дважды штурмовать Севастополь и не взять его — это прежде всего для Манштейна потеря престижа перед немецким генералитетом, а личный престиж прусская военная школа ставила всегда выше разума, потому и были часто биты прусские генералы.
Ни Крылов, ни кто-либо другой из севастопольцев не могли знать, что еще в середине апреля, до Керченского наступления, Манштейн побывал в ставке Гитлера а его соображения чисто престижного характера были встречены с полным пониманием. Осаждать почти год город и не взять его Гитлер считал невозможным из своих тоже чисто престижных соображений. Повторяем, об этой встрече Крылов не знал, но психологический ход мыслей Манштейна разгадал, неустанно работая над совершенствованием обороны, в то же время внимательнейшим образом изучая донесения всех видов разведки.