Страница:
— Дальше терпеть нельзя! Забрать бы у них весь этот район по обе стороны Аджалыкского лимана! И орудия их дальнобойные забрать!
Крылов и присутствующий на докладе Рыжи переглянулись.
— Вы что переглядываетесь? — спросил с любопытством Софронов. — Надумали что? Так выкладывайте!
Крылов остерегался неудачной прикидкой прослыть беспочвенным прожектером.
— Есть тут некоторые идеи, — заметил он. — Мы проверяли и перепроверяли разведданные. У нас было три дивизии, так три дивизии и остается... Румыны выставили восемнадцать дивизий... Некоторые отводились на переформирование и опять появлялись. Словом, драться умели...
— Ближе к делу! — поторапливал Софронов.
— Румынская дивизия, — продолжал Крылов, — по довоенным расчетам, от двенадцати до четырнадцати тысяч человек.
— В общей сложности четверть миллиона? — спросил Софронов, поглядывая на Крылова.
— Очень трудно установить их потери. Но вот, например, шестая румынская дивизия... Ее несколько раз отводили на переформирование. Пленные офицеры показали, что она потеряла более двадцати тысяч человек. Почти два раза сменился ее состав. Полтора раза сменился состав четырнадцатой, шестнадцатой...
— И это означает потерю боеспособности, — закончил мысль Софронов и спросил: — Если уж думано о контрударе, то где?
Крылов обвел карандашом на карте Большой Аджалыкский лиман.
— Они оттуда бьют по Одессе, туда можно направить залпы с кораблей...
— Десант? — спросил Софронов и погрозил пальцем. — Пока молчок. А теперь и я добавлю по секрету... Моряки из Севастополя посылают нам богатый подарок... Пять тысяч винтовок, сто пятьдесят станковых и двести ручных пулеметов, триста автоматов, сто двадцать минометов крупных калибров... Что бы это значило?
Софронов сам и ответил на вопрос:
— Это означает, что оборону Одессы свертывать не собираются, держать же ее слабыми силами бессмысленно...
Командарм предугадал развитие событий.
Оружие доставили в Одессу лидер «Харьков» и эсминец «Дзержинский». На «Харькове» прибыл в Одессу командующий Черноморским флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский.
От него в штабе армии узнали, что оружие выделено из фондов 51-й армии, защищающей Крым. Командарм и начальник штаба могли оценить это известие как указание, что оборону Одессы связывают воедино с обороной Крыма.
Ф. С. Октябрьский на Военном совете ООРа объявил, что получено задание наркома разработать операцию по высадке десанта в районе Большого Аджалыкского лимана...
Командующий Черноморским флотом был сдержан, ибо операция считалась строго секретной.
К разработке ее в Приморской армии были допущены только Софронов и Крылов.
8
9
Крылов и присутствующий на докладе Рыжи переглянулись.
— Вы что переглядываетесь? — спросил с любопытством Софронов. — Надумали что? Так выкладывайте!
Крылов остерегался неудачной прикидкой прослыть беспочвенным прожектером.
— Есть тут некоторые идеи, — заметил он. — Мы проверяли и перепроверяли разведданные. У нас было три дивизии, так три дивизии и остается... Румыны выставили восемнадцать дивизий... Некоторые отводились на переформирование и опять появлялись. Словом, драться умели...
— Ближе к делу! — поторапливал Софронов.
— Румынская дивизия, — продолжал Крылов, — по довоенным расчетам, от двенадцати до четырнадцати тысяч человек.
— В общей сложности четверть миллиона? — спросил Софронов, поглядывая на Крылова.
— Очень трудно установить их потери. Но вот, например, шестая румынская дивизия... Ее несколько раз отводили на переформирование. Пленные офицеры показали, что она потеряла более двадцати тысяч человек. Почти два раза сменился ее состав. Полтора раза сменился состав четырнадцатой, шестнадцатой...
— И это означает потерю боеспособности, — закончил мысль Софронов и спросил: — Если уж думано о контрударе, то где?
Крылов обвел карандашом на карте Большой Аджалыкский лиман.
— Они оттуда бьют по Одессе, туда можно направить залпы с кораблей...
— Десант? — спросил Софронов и погрозил пальцем. — Пока молчок. А теперь и я добавлю по секрету... Моряки из Севастополя посылают нам богатый подарок... Пять тысяч винтовок, сто пятьдесят станковых и двести ручных пулеметов, триста автоматов, сто двадцать минометов крупных калибров... Что бы это значило?
Софронов сам и ответил на вопрос:
— Это означает, что оборону Одессы свертывать не собираются, держать же ее слабыми силами бессмысленно...
Командарм предугадал развитие событий.
Оружие доставили в Одессу лидер «Харьков» и эсминец «Дзержинский». На «Харькове» прибыл в Одессу командующий Черноморским флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский.
От него в штабе армии узнали, что оружие выделено из фондов 51-й армии, защищающей Крым. Командарм и начальник штаба могли оценить это известие как указание, что оборону Одессы связывают воедино с обороной Крыма.
Ф. С. Октябрьский на Военном совете ООРа объявил, что получено задание наркома разработать операцию по высадке десанта в районе Большого Аджалыкского лимана...
Командующий Черноморским флотом был сдержан, ибо операция считалась строго секретной.
К разработке ее в Приморской армии были допущены только Софронов и Крылов.
8
В том, что последовало в истории обороны Одессы 22 сентября, решающую роль сыграла убежденность командования Приморской армии в возможности нанести противнику ощутимый контрудар. Он, конечно, не мог перерасти в контрнаступление, Одесса слишком далеко была оторвана от установившейся в конце сентября линии фронта. Если еще в начале обороны города в Ставке рассматривали Одессу как возможный плацдарм для контрнаступления всего левого крыла фронта, то почему бы и не использовать его для обеспечения обороны Крыма, ибо Одесса удерживала у своих ворот две полнокровные румынские армии.
17 сентября противник, неся огромные потери, пытался продвинуться во всех трех секторах, но существенных успехов не достиг, а в это время к Одессе приближались корабли с первым эшелоном 157-й стрелковой дивизии.
И в штабе ООРа, и в штарме царило оживление. Подкрепление так было необходимо! И южный, и западный, и восточный сектора каждый имел бреши в обороне. Хорошо, что еще комдивы не знали о приближающихся к порту транспортах... Усилился бы их нажим с требованием подкреплений. Совершенно справедливых требований.
Одесса и до этого получала маршевые пополнения.
Однако прибывало немало людей, не державших в руках винтовку и к тому же без всякого оружия.
Ночью все летчики сидели в кабинах истребителей, зенитчики дежурили на батареях, были изготовлены к открытию огня береговые и бортовые орудия.
Транспорты разгружались быстро, и все же враг каким-то образом узнал о их прибытии. Его дальнобойная артиллерия всю ночь вела огонь по площадям. Едва лишь забрезжил рассвет, огонь стал прицельным. Над портом встала дымовая завеса. Истребители вступили в бой с «юнкерсами», началась контрбатарейная дуэль. С берега и с моря доносился гром орудийных залпов.
Крылов и Рыжи во взаимодействии с морскими артиллеристами руководили огнем.
И вот звонок командарма.
В кабинете — командир 157-й стрелковой дивизии, полковник Дмитрий Иванович Томилов. Он доложил о прибытии дивизии.
Крылов слушал и с трудом верил.
Стрелковая дивизия прибывала в составе 12 600 человек, имела 70 орудий, 15 танков. Кадровая, полностью укомплектованная дивизия.
Откуда такие резервы при том напряжении, которое испытывала вся страна? Стало быть, в Красной Армии есть еще силы.
Сколько раз здесь, в Одессе, отрезанной от Большой земли, возникали недоумения. Враг врезается в глубину страны, берет один за другим города. В Одессе, на пятачке, по существу, в окружении, три дивизии сдерживают две армии, четверть миллиона войск противника. Что же происходит там, на Большой земле? Почему там, имея опоры на тыл, отступают и отступают? Или исчерпаны уже все резервы? И вот она — кадровая дивизия!
Нет, армия существует! А если сохранена армия, то война не проиграна.
Днем не было свободной минуты. Надо было перевести на позиции прибывший полк 157-й дивизии, обеспечить его переход из порта, подавить огонь противника. Для этого было разработано несколько частных операций, несколько контратак во всех трех секторах, чтобы отвлечь внимание противника.
Ночью из Новороссийска пришли транспорты «Армения» и «Украина», в рейсе находились «Восток», «Белосток», «Курск».
Напряженная шла работа в подземелье, но все же Крылов вырвался на полчаса в порт, взглянуть, какое же прибыло пополнение.
Действительно свежая, действительно кадровая. Крылову достаточно было видеть высадку нескольких подразделений, чтобы оценить боевую выучку бойцов и младших командиров.
Из порта он возвращался в глубоком раздумье. Нет, не латать прорехи такой дивизией. Всю ее целиком ввести в восточный сектор, скрытно вывести на позиции, и можно наносить контрудар.
— Рука не поднимается разбивать это соединение! — ответил ему на его предложение Софронов. — Но без флота, без поддержки его артиллерии — не погубить бы дивизию.
И вдруг в штаб Приморской поступила телеграмма от начальника Генерального штаба Б. М. Шапошникова, запрещавшая распылять дивизию на решение второстепенных задач. Пришло и известие, что Черноморский флот готовит высадку десанта в полосе восточного сектора, откуда велся усиленный артобстрел Одессы.
Командующий рассмотрел все наметки штаба о возможном контрударе в полосе Аджалыкского лимана и назначил его на 22 сентября.
Крылов выехал с капитаном Харлашкиным в восточный сектор на рекогносцировку, чтобы отработать окончательно взаимодействие всех выделяемых для контрудара частей.
Из группы Монахова была сформирована 421-я дивизия. Ее командир, одновременно и начальник сектора Григорий Матвеевич Коченов доложил обстановку. Противник все время, через небольшие промежутки времени, предпринимал атаки, будто бы проверял, не застигнет ли дивизию врасплох. Но дивизия все атаки встречала в полной готовности. Однако ее возможности были очень ограниченны. Оборону держали семь-восемь стрелковых батальонов. Артиллерия — три ствола на километр. Береговые батареи были взорваны после захвата противником их участков. Здесь надо было рассчитывать на поддержку кораблей и на 70 орудий вновь прибывшей дивизии. Но и кораблям непросто вести огонь: они неизбежно попадали в зону артобстрела противника и под воздействие его авиации, базирующейся на близлежащих аэродромах.
Итак, противник в живой силе по численности превосходил войска, подготавливаемые для контрудара, по меньшей мере в четыре раза. Также имел танки, которых у нас почти не было, за исключением прибывающих, превосходил по числу самолетов, по сосредоточению артиллерии, поэтому успех операции зависел от разных факторов, а в основном от четкости действий каждого подразделения, от выверенного взаимодействия всех сухопутных и морских сил.
Крылов рассматривал в бинокль каждый кустик, каждую лощину на неприятельских позициях, сверял карты на местности, которые надо было уже к утру следующего дня раздать командирам новой дивизии. Размечались корректировочные посты артиллерии, исходя из возможностей прибывших гаубичных батарей.
Коченов знал о прибытии дивизии, но в тот час даже комдивы не были посвящены в замысел контрудара во взаимодействии с морским десантом. Но по тщательности, с которой Крылов выверял состояние каждого его подразделения, по вопросам, которые он задавал о расположении позиций противника, догадывался, что начальник штаба армии не случайно появился в восточном секторе и что готовит не только выход на позиции новой дивизии. Однако, воспитанный в лучших армейских традициях, лишних вопросов не задавал. Не прошло мимо него и приподнятое настроение Крылова, сияло и лицо Харлашкина.
Крылов и Харлашкин расположились на господствующей высотке. Легкий туман прикрывал дали за лиманом. Едва угадывались Александровна, Дофиновка, Чебанка. И близкие, и вместе с тем далекие по тем препятствиям, которые надо было преодолеть, чтобы вернуть их.
— Ох, и здорово получится, товарищ полковник! — возбужденно прошептал Харлашкин, словно опасаясь, что их кто-то может услышать на пустом и голом бугре. — Ох, и наклепаем мы тут им! Жаль, что здесь румыны, а не немцы! До немцев добраться бы!
— Доберемся и до немцев! — пообещал Крылов. — Всякому овощу свое время...
Одновременный удар морского десанта в тыл противника со стороны Григорьевки и контрудар сухопутных войск в направлении на хутор Петровский и из Крыжановки на Свердлово требовали тщательной проработки взаимодействия. Синхронность действий увязывалась и в Одессе, и в Севастополе. Путь десантников неблизок и опасен. И связи с ними нет, ибо о десанте воспрещены какие-либо радиопереговоры.
Десантом занимался штаб Г. Д. Шишенина. Его морской заместитель капитан 1-го ранга С. Н. Иванов уже направился в Севастополь. Из соображений секретности штаб ООРа не был поставлен в известность о месте высадки десанта. План высадки должен был привезти Иванов.
Крылов готовил удар сухопутных войск, еще не зная, где высадится десант. Для последней доводки направления встречного удара отводилось всего лишь несколько часов перед самой высадкой.
21 сентября в 13 часов 30 минут из бухты Казачьей с десантом на борту в сопровождении трех эсминцев вышли два крейсера: «Красный Кавказ» и «Красный Крым».
Высадка десанта с больших кораблей была невозможна. Сначала десант должен был перейти на баркасы, шлюпки, на катера и другие мелкие суда, которыми обеспечивала операцию Одесская военно-морская база.
Ко всем заботам, связанным с контрударом и десантом, прибавились заботы о западном и южном секторах. На западном секторе в этот день были, отбиты три довольно сильные атаки противника, с Иваном Ефимовичем Петровым надо было, в свою очередь, подготовить частную операцию с отвлекающей атакой.
Уже к вечеру, когда истекало все возможное время для координации действий с десантом, Крылов соединился по телефону с Шишениным. Известие поразило, как удар грома: эсминец «Фрунзе» потоплен немецкой авиацией. На него совершили налет бомбардировщики Ю-87. До сих пор в небе Одессы эти опасные самолеты не появлялись.
Срочно собрался Военный совет ООРа. Еще ничего не было известно ни о командующем эскадрой Владимирском, ни о Иванове. Какова судьба документов, связанных с операцией? Возможно ли без них согласовать действия десанта и Приморской армии? Не повернет ли командование флотом суда с десантом обратно? Отменять ли намеченный контрудар силами Приморской армии? Как это сделать, когда войска уже заняли исходные позиции? Было похоже, что румынское командование еще не знало о прибытии новой дивизии. Но это не могло длиться более суток. Отложить контрудар — значило потерять эффект внезапности. Что произойдет с воздушным десантом, который будет выброшен из Севастополя в тылу румынских позиций?
Имелось и еще одно немаловажное обстоятельство, которое тревожило Крылова. Только что был захвачен в плен выбросившийся с горящего самолета румынский летчик в чине капитана. Он охотно, из ненависти к фашистам, по собственной инициативе указал на карте место расположения двух аэродромов, куда только что прибыли немецкие бомбардировщики и истребители.
Проверка с воздуха подтвердила информацию румынского летчика. Добавлять эти две цели флотской авиации было уже поздно. Действия всех до одной машин были расписаны по минутам на 22 сентября, ибо летчикам предстояло прикрывать подход кораблей к Одессе.
Изменить планы операции на Военном совете времени уже не было. Решили контрудар в восточном секторе не отменять.
Шишенин сейчас же позвонил Крылову:
— План остается в силе! Во всяком случае, все то, что мы делаем...
Часа через два после этого указания поступило сообщение, что контр-адмирал Владимирский жив, легко ранен и вот-вот прибудет в Одессу на торпедном катере. Капитан 1-го ранга Иванов погиб, погибли с ним и все документы. Владимирский по памяти восстановил основные данные по высадке десанта, без которых высадочные плавсредства не могли выполнить свою задачу.
Командование Черноморским флотом десанта не отменило...
17 сентября противник, неся огромные потери, пытался продвинуться во всех трех секторах, но существенных успехов не достиг, а в это время к Одессе приближались корабли с первым эшелоном 157-й стрелковой дивизии.
И в штабе ООРа, и в штарме царило оживление. Подкрепление так было необходимо! И южный, и западный, и восточный сектора каждый имел бреши в обороне. Хорошо, что еще комдивы не знали о приближающихся к порту транспортах... Усилился бы их нажим с требованием подкреплений. Совершенно справедливых требований.
Одесса и до этого получала маршевые пополнения.
Однако прибывало немало людей, не державших в руках винтовку и к тому же без всякого оружия.
Ночью все летчики сидели в кабинах истребителей, зенитчики дежурили на батареях, были изготовлены к открытию огня береговые и бортовые орудия.
Транспорты разгружались быстро, и все же враг каким-то образом узнал о их прибытии. Его дальнобойная артиллерия всю ночь вела огонь по площадям. Едва лишь забрезжил рассвет, огонь стал прицельным. Над портом встала дымовая завеса. Истребители вступили в бой с «юнкерсами», началась контрбатарейная дуэль. С берега и с моря доносился гром орудийных залпов.
Крылов и Рыжи во взаимодействии с морскими артиллеристами руководили огнем.
И вот звонок командарма.
В кабинете — командир 157-й стрелковой дивизии, полковник Дмитрий Иванович Томилов. Он доложил о прибытии дивизии.
Крылов слушал и с трудом верил.
Стрелковая дивизия прибывала в составе 12 600 человек, имела 70 орудий, 15 танков. Кадровая, полностью укомплектованная дивизия.
Откуда такие резервы при том напряжении, которое испытывала вся страна? Стало быть, в Красной Армии есть еще силы.
Сколько раз здесь, в Одессе, отрезанной от Большой земли, возникали недоумения. Враг врезается в глубину страны, берет один за другим города. В Одессе, на пятачке, по существу, в окружении, три дивизии сдерживают две армии, четверть миллиона войск противника. Что же происходит там, на Большой земле? Почему там, имея опоры на тыл, отступают и отступают? Или исчерпаны уже все резервы? И вот она — кадровая дивизия!
Нет, армия существует! А если сохранена армия, то война не проиграна.
Днем не было свободной минуты. Надо было перевести на позиции прибывший полк 157-й дивизии, обеспечить его переход из порта, подавить огонь противника. Для этого было разработано несколько частных операций, несколько контратак во всех трех секторах, чтобы отвлечь внимание противника.
Ночью из Новороссийска пришли транспорты «Армения» и «Украина», в рейсе находились «Восток», «Белосток», «Курск».
Напряженная шла работа в подземелье, но все же Крылов вырвался на полчаса в порт, взглянуть, какое же прибыло пополнение.
Действительно свежая, действительно кадровая. Крылову достаточно было видеть высадку нескольких подразделений, чтобы оценить боевую выучку бойцов и младших командиров.
Из порта он возвращался в глубоком раздумье. Нет, не латать прорехи такой дивизией. Всю ее целиком ввести в восточный сектор, скрытно вывести на позиции, и можно наносить контрудар.
— Рука не поднимается разбивать это соединение! — ответил ему на его предложение Софронов. — Но без флота, без поддержки его артиллерии — не погубить бы дивизию.
И вдруг в штаб Приморской поступила телеграмма от начальника Генерального штаба Б. М. Шапошникова, запрещавшая распылять дивизию на решение второстепенных задач. Пришло и известие, что Черноморский флот готовит высадку десанта в полосе восточного сектора, откуда велся усиленный артобстрел Одессы.
Командующий рассмотрел все наметки штаба о возможном контрударе в полосе Аджалыкского лимана и назначил его на 22 сентября.
Крылов выехал с капитаном Харлашкиным в восточный сектор на рекогносцировку, чтобы отработать окончательно взаимодействие всех выделяемых для контрудара частей.
Из группы Монахова была сформирована 421-я дивизия. Ее командир, одновременно и начальник сектора Григорий Матвеевич Коченов доложил обстановку. Противник все время, через небольшие промежутки времени, предпринимал атаки, будто бы проверял, не застигнет ли дивизию врасплох. Но дивизия все атаки встречала в полной готовности. Однако ее возможности были очень ограниченны. Оборону держали семь-восемь стрелковых батальонов. Артиллерия — три ствола на километр. Береговые батареи были взорваны после захвата противником их участков. Здесь надо было рассчитывать на поддержку кораблей и на 70 орудий вновь прибывшей дивизии. Но и кораблям непросто вести огонь: они неизбежно попадали в зону артобстрела противника и под воздействие его авиации, базирующейся на близлежащих аэродромах.
Итак, противник в живой силе по численности превосходил войска, подготавливаемые для контрудара, по меньшей мере в четыре раза. Также имел танки, которых у нас почти не было, за исключением прибывающих, превосходил по числу самолетов, по сосредоточению артиллерии, поэтому успех операции зависел от разных факторов, а в основном от четкости действий каждого подразделения, от выверенного взаимодействия всех сухопутных и морских сил.
Крылов рассматривал в бинокль каждый кустик, каждую лощину на неприятельских позициях, сверял карты на местности, которые надо было уже к утру следующего дня раздать командирам новой дивизии. Размечались корректировочные посты артиллерии, исходя из возможностей прибывших гаубичных батарей.
Коченов знал о прибытии дивизии, но в тот час даже комдивы не были посвящены в замысел контрудара во взаимодействии с морским десантом. Но по тщательности, с которой Крылов выверял состояние каждого его подразделения, по вопросам, которые он задавал о расположении позиций противника, догадывался, что начальник штаба армии не случайно появился в восточном секторе и что готовит не только выход на позиции новой дивизии. Однако, воспитанный в лучших армейских традициях, лишних вопросов не задавал. Не прошло мимо него и приподнятое настроение Крылова, сияло и лицо Харлашкина.
Крылов и Харлашкин расположились на господствующей высотке. Легкий туман прикрывал дали за лиманом. Едва угадывались Александровна, Дофиновка, Чебанка. И близкие, и вместе с тем далекие по тем препятствиям, которые надо было преодолеть, чтобы вернуть их.
— Ох, и здорово получится, товарищ полковник! — возбужденно прошептал Харлашкин, словно опасаясь, что их кто-то может услышать на пустом и голом бугре. — Ох, и наклепаем мы тут им! Жаль, что здесь румыны, а не немцы! До немцев добраться бы!
— Доберемся и до немцев! — пообещал Крылов. — Всякому овощу свое время...
Одновременный удар морского десанта в тыл противника со стороны Григорьевки и контрудар сухопутных войск в направлении на хутор Петровский и из Крыжановки на Свердлово требовали тщательной проработки взаимодействия. Синхронность действий увязывалась и в Одессе, и в Севастополе. Путь десантников неблизок и опасен. И связи с ними нет, ибо о десанте воспрещены какие-либо радиопереговоры.
Десантом занимался штаб Г. Д. Шишенина. Его морской заместитель капитан 1-го ранга С. Н. Иванов уже направился в Севастополь. Из соображений секретности штаб ООРа не был поставлен в известность о месте высадки десанта. План высадки должен был привезти Иванов.
Крылов готовил удар сухопутных войск, еще не зная, где высадится десант. Для последней доводки направления встречного удара отводилось всего лишь несколько часов перед самой высадкой.
21 сентября в 13 часов 30 минут из бухты Казачьей с десантом на борту в сопровождении трех эсминцев вышли два крейсера: «Красный Кавказ» и «Красный Крым».
Высадка десанта с больших кораблей была невозможна. Сначала десант должен был перейти на баркасы, шлюпки, на катера и другие мелкие суда, которыми обеспечивала операцию Одесская военно-морская база.
Ко всем заботам, связанным с контрударом и десантом, прибавились заботы о западном и южном секторах. На западном секторе в этот день были, отбиты три довольно сильные атаки противника, с Иваном Ефимовичем Петровым надо было, в свою очередь, подготовить частную операцию с отвлекающей атакой.
Уже к вечеру, когда истекало все возможное время для координации действий с десантом, Крылов соединился по телефону с Шишениным. Известие поразило, как удар грома: эсминец «Фрунзе» потоплен немецкой авиацией. На него совершили налет бомбардировщики Ю-87. До сих пор в небе Одессы эти опасные самолеты не появлялись.
Срочно собрался Военный совет ООРа. Еще ничего не было известно ни о командующем эскадрой Владимирском, ни о Иванове. Какова судьба документов, связанных с операцией? Возможно ли без них согласовать действия десанта и Приморской армии? Не повернет ли командование флотом суда с десантом обратно? Отменять ли намеченный контрудар силами Приморской армии? Как это сделать, когда войска уже заняли исходные позиции? Было похоже, что румынское командование еще не знало о прибытии новой дивизии. Но это не могло длиться более суток. Отложить контрудар — значило потерять эффект внезапности. Что произойдет с воздушным десантом, который будет выброшен из Севастополя в тылу румынских позиций?
Имелось и еще одно немаловажное обстоятельство, которое тревожило Крылова. Только что был захвачен в плен выбросившийся с горящего самолета румынский летчик в чине капитана. Он охотно, из ненависти к фашистам, по собственной инициативе указал на карте место расположения двух аэродромов, куда только что прибыли немецкие бомбардировщики и истребители.
Проверка с воздуха подтвердила информацию румынского летчика. Добавлять эти две цели флотской авиации было уже поздно. Действия всех до одной машин были расписаны по минутам на 22 сентября, ибо летчикам предстояло прикрывать подход кораблей к Одессе.
Изменить планы операции на Военном совете времени уже не было. Решили контрудар в восточном секторе не отменять.
Шишенин сейчас же позвонил Крылову:
— План остается в силе! Во всяком случае, все то, что мы делаем...
Часа через два после этого указания поступило сообщение, что контр-адмирал Владимирский жив, легко ранен и вот-вот прибудет в Одессу на торпедном катере. Капитан 1-го ранга Иванов погиб, погибли с ним и все документы. Владимирский по памяти восстановил основные данные по высадке десанта, без которых высадочные плавсредства не могли выполнить свою задачу.
Командование Черноморским флотом десанта не отменило...
9
К ночи у Крылова сосредоточились донесения о прошедшем дне во всех трех секторах. Части южного сектора удержали фронт, дивизия Воробьева отразила все попытки противника вклиниться между ее полками.
В восточном секторе противник до ночи активности не обнаружил, но его дальнобойные орудия не умолкали и ночью, посылая снаряд за снарядом в Одессу. Так же методично по его батареям вела ответный огонь береговая артиллерия.
Все работники штаба армии были разосланы по частям.
В 23 часа Крылов доложил командарму, что командные пункты дивизий, задействованных в контрударе, перешли: 157-й — в Лузановку, 421-й — в Крыжановку.
— Рубикон перейден! — сказал Софронов и предложил выйти подышать свежим воздухом.
Командарму и начальнику штаба предстояло провести бессонную ночь и все часы предстоящего сражения не отлучаясь из подземелья.
Над городом спустился туман. Сквозь него проблескивали отсветы орудийных вспышек береговых батарей. С тяжелым гулом пролетали над городом снаряды. Над окраиной стояло зарево большого пожара. Доносилось мерное и не очень-то спокойное дыхание моря. О берег била большая волна. Еще одна трудность при высадке десанта. Теперь в последние часы и Софронову и Крылову стало известно, что десант будет высажен в Григорьевке и будет пробиваться через Чебанку на Новую Дофиновку. Стало быть, ударом на Свердлове силами 421-й дивизии вся группировка румынских войск по обоим берегам Большого Аджалыкского лимана попадала в окружение.
— Сегодня в некотором смысле символическая дата, — произнес задумчиво Софронов. — Забыли в суете, Николай Иванович? Три месяца, как началась война...
— Да, не юбилейная дата... — с горечью заметил Крылов. — Доживем ли до даты юбилейной, когда она окончится, проклятая!
— Живы будем, доживем! — ответил грустной шуткой Софронов. — Мне верится, что сегодня утром напоминание об этой дате нашим противникам не будет приятным...
— Верить, Георгий Павлович, это значит не размышлять... Это, конечно, не генеральное наступление, но, как выразился наш общий любимец Харлашкин, наклепаем противнику... Мы готовы ударить, а они готовы ли сполна получить?
Операция между тем началась. В штабе ООРа приняли радиосигнал, что в час тридцать ночи транспортный самолет, вылетевший с одного из аэродромов в Крыму, сбросил в тылу у румын парашютный десант из двадцати трех человек. Потом уже стало известно, что они высадились между Булдинкой и Свердловом.
В штарме Софронов и Крылов ждали сообщений о морском десанте, чтобы поднять в атаку изготовленные к бою части, а в это время парашютисты резали проводную связь в румынском тылу, забрасывали гранатами по пути к линии фронта артиллерийские батареи, штабные блиндажи, одиночные автомашины на дорогах.
Ровно в 3 часа, еще в темноте, Иван Ефимович Петров поднял части Чапаевской дивизии на упреждающий удар между Дальником и Сухим Лиманом. Поддержанные огнем береговых батарей, они должны были создать у противника иллюзию серьезного контрудара, если в румынский штаб каким-либо образом просочились сведения о вновь прибывшей дивизии.
Крылов сознавал, что это довольно слабый отвлекающий маневр, но уже ничего нельзя было сделать, тем более что диверсия парашютистов уже посеяла панику в румынских штабах, расположенных в зоне восточного сектора.
В 3 часа 30 минут, в предрассветном сумраке обрушила на позиции противника у Свердлово, Кубанки и Старой Дофиновки бомбовый удар флотская авиация. Получасом позже из Одессы вылетели двадцать И-16 и два Ил-2. Группа поделила между собой те аэродромы с немецкой техникой, на которые указал румынский офицер. После налета ни один немецкий самолет с этих аэродромов не поднялся.
Затаились на исходных рубежах бойцы 157-й дивизии, ждали сигнала в штабе 421-й дивизии. Однако о десанте никаких известий.
С моря на берег наплывал туман. С воздуха обнаружить десант не удалось, не удалось что-либо установить и капитану Безгинову, пытавшемуся на катере пробиться л Григорьевну.
Все было готово, чтобы перейти в наступление и без десанта. Крылов имел подготовленный на этот случай план операции с более ограниченными задачами.
Наконец в шестом часу утра эсминцы передали по радио, что десант высажен и продвигается на Чебанку, не встречая серьезного сопротивления.
Крылов и Софронов опять вышли из подземелья. Издали, из-за пересыпи, накатывался низкими басами орудийный гул. Это главные калибры крейсеров «Красный Кавказец» и «Красный Крым» вели огневую поддержку наступающему десанту.
Атаку двумя дивизиями Софронов назначил на 8.00, артподготовку — на 7 часов 30 минут.
Теперь уже при дневном свете сделали второй заход на позиции противника флотские бомбардировщики.
Медленно двигались стрелки часов. В который уже раз командарм и начальник штаба сверили часы.
В тот час они могли только предположить, что происходит в румынских штабах. Еще не было известно, что сделали парашютисты, не поступило еще донесение о налете на немецкие аэродромы. Но в воздухе не было видно самолетов противника, и та сторона молчала...
В это время штабы 13-й и 15-й пехотных румынских дивизий безуспешно пытались соединиться по проводной связи со штабом 4-й румынской армии. Связисты Приморской армии и военно-морской базы засекли радиопереговоры на румынской стороне. В спешке переговоры велись открытым текстом. Штаб армии отказывался верить, что «русские начали большое наступление».
Связисты еще не успели доложить об этом в штарм, поэтому, вслушиваясь в гул морских орудий, Софронов говорил Крылову:
— Вообразите, Николай Иванович, что сейчас делают румынские генералы?
— Думаю, что ничего не делают! — ответил Крылов. — Не верят своим командирам дивизий... Десант в Григорьевке, наверное, считают поиском из Одессы... Как же им поверить? Каждые два дня назначали срок вступления в Одессу, и тут вдруг наступление... Это не по науке немецких штабов. Там привыкли: «Танки вперед, и противник капитулирует!» Кампания во Франции развратила немецких генералов. Плохую службу сослужили их амбициям французы... Антонеску к тому же — плохой слепок с Гитлера... Да и Наполеона поразила та же болезнь: австрийцы и пруссаки, как только Наполеон нажмет, тут же несли ему ключи от городов. А Москва его встретила враждебно, а армия пригрозила с фланга...
И вот неожиданность. Скорее всего жест отчаяния. Узнав, что захвачена Чебанка, и получая отовсюду донесения, что ночью порвана советскими парашютистами связь и произведены диверсии, в штабах 13-й и 15-й дивизий решили создать у советской стороны иллюзию наступления.
И раньше случалось на этом участке фронта, когда без всякой на то причины румыны открывали усиленный артиллерийский огонь. За полчаса до начала артподготовки, намеченной командованием Приморской, на участке 421-й дивизии румыны предприняли артналет. Он не был похож на обычный артналет. Наблюдатели засекли, что огонь ведет значительно большее число батарей, чем обычно.
В «каюте» у Крылова ожил телефонный аппарат прямой связи с начальником восточного сектора Коченовым. Коченов произнес всего лишь три слова:
— Артподготовку начал противник...
— Обстрел, налет? — попытался уточнить Крылов.
— Самая натуральная артподготовка... Как перед наступлением. Засекаем новые батареи... Тут еще туман... Все затянуло дымом, дышать нечем...
Крылов прервал разговор и почти бегом кинулся к командующему. Доложил. В ответ вопрос:
— Что это значит? Упреждающая контратака? Или и они переходят в наступление?
— Пока одно хорошо... Наши войска в укрытии. Их огонь в пустоту... А сейчас надо дать команду всей артиллерии открыть огонь на подавление, благо все подготовлено и есть снаряды...
Крылов и Рыжи решили упредить начало артподготовки огнем береговых батарей, чтобы раньше времени не раскрыть полевые батареи. Береговые батареи открыли огонь на подавление. Румыны своим артналетом сами помогли корректировщикам, открыв расположение своих батарей. В намеченный срок заговорила полевая артиллерия, было и у армейских артиллеристов время засечь румынские батареи. Уже минут через пятнадцать румынские батареи постепенно одна за другой умолкли.
В начале девятого Крылову доложили, что войска двух дивизий поднялись в атаку на всем участке контрудара.
Прошло минут тридцать-сорок. Крылов принимал донесения с НП дивизий сразу по нескольким телефонам. Голоса возбужденные, восторженные. Дождались!
— Пошли! Пошли! — кричал в трубку Харлашкин. — Танки вырываются вперед! Они утюжат окопы...
По другому аппарату докладывали:
— Первая траншея занята... Румыны не приняли рукопашной... Артиллерия их молчит... Наши захватывают орудия!
В «каюте» шквал телефонных звонков. Конечно же, и Петров, и Воробьев, хотя их не посвящали из соображений высшей секретности в объем планируемой операции, догадывались, что в восточном секторе готовится что-то необычное.
Командарм позвонил Крылову:
— Фроловичу и Петрову сообщил? Сообщи! Пусть порадуются!
— Наконец-то Геркулес по-настоящему рассердился! — напомнил Петров и, погасив в голосе заметную радость, озабоченно спросил: — Какой мы располагаем поддержкой?
— Моряки тоже наступают!
— Какие моряки? Наши?
Крылову был понятен вопрос Петрова. У моряков Одессы не было резервов для поддержки Приморской. Но этот вопрос был оставлен пока без ответа.
С Воробьевым разговор был короче.
— У Коченова и у твоего соседа началось: пошли в атаку! Моряки тоже наступают...
— Слышу! — ответил Воробьев. — Очень хорошо слышу. Румыны притихли.
А в это время прорывались в штаб телефонными вызовами командиры полков и штабисты и из западного и южного секторов. Всем не терпелось узнать, что происходит в восточном секторе, что означает перенос огня всех береговых батарей через Одессу на Большой Аджалыкский лиман. Крылову приходилось просить многих отключиться, чтобы не мешали управлению боем.
Можно бить врага, твердил про себя Николай Иванович, принимая донесения из дивизий Томилова и Коченова. Пусть в наступление введены лишь две дивизии и всего лишь 3-й морской полк морского десанта. Расчеты наступления давались с трудом, и в ходе боев оно требовало корректировку. Крылов уже видел все недостатки его подготовки, они сказывались и на развитии боя. Но многие недостатки были видны и при подготовке наступления, но они, эти недостатки, имели объективную причину. И главное — неравномерность задействованных сил. Это сказалось сразу же.
Дивизию Томилова поддерживали танки, дивизия Коченова не имела ни одного танка. Она и по составу была значительно слабее, бойцы были утомлены оборонительными боями, томиловцы вступили в бой со свежими силами. И вот он — результат.
157-я дивизия наносила главный удар 716-м стрелковым полком и ротой танков на Гильдендорф. Он сразу же прорвал оборону противника, и румынские части быстро попятились назад. Не отставая от него, продвигался на совхоз «Ильичевка» 633-й полк с танковым взводом.
К 10 часам утра, за два часа боя, томиловская дивизия продвинулась на десять километров.
Не так развивалось наступление коченовцев. В районе Фонтанки противник имел доты, каменные дома были превращены в огневые точки. Фонтанка была взята только в ходе повторных атак. Пришлось перенести в ее район огонь всех береговых батарей.
Задержка произошла и между шоссейной дорогой Одесса — Николаев и побережьем. Несомненно, этой задержки не случилось, если бы коченовская дивизия располагала хотя бы несколькими танками.
В восточном секторе противник до ночи активности не обнаружил, но его дальнобойные орудия не умолкали и ночью, посылая снаряд за снарядом в Одессу. Так же методично по его батареям вела ответный огонь береговая артиллерия.
Все работники штаба армии были разосланы по частям.
В 23 часа Крылов доложил командарму, что командные пункты дивизий, задействованных в контрударе, перешли: 157-й — в Лузановку, 421-й — в Крыжановку.
— Рубикон перейден! — сказал Софронов и предложил выйти подышать свежим воздухом.
Командарму и начальнику штаба предстояло провести бессонную ночь и все часы предстоящего сражения не отлучаясь из подземелья.
Над городом спустился туман. Сквозь него проблескивали отсветы орудийных вспышек береговых батарей. С тяжелым гулом пролетали над городом снаряды. Над окраиной стояло зарево большого пожара. Доносилось мерное и не очень-то спокойное дыхание моря. О берег била большая волна. Еще одна трудность при высадке десанта. Теперь в последние часы и Софронову и Крылову стало известно, что десант будет высажен в Григорьевке и будет пробиваться через Чебанку на Новую Дофиновку. Стало быть, ударом на Свердлове силами 421-й дивизии вся группировка румынских войск по обоим берегам Большого Аджалыкского лимана попадала в окружение.
— Сегодня в некотором смысле символическая дата, — произнес задумчиво Софронов. — Забыли в суете, Николай Иванович? Три месяца, как началась война...
— Да, не юбилейная дата... — с горечью заметил Крылов. — Доживем ли до даты юбилейной, когда она окончится, проклятая!
— Живы будем, доживем! — ответил грустной шуткой Софронов. — Мне верится, что сегодня утром напоминание об этой дате нашим противникам не будет приятным...
— Верить, Георгий Павлович, это значит не размышлять... Это, конечно, не генеральное наступление, но, как выразился наш общий любимец Харлашкин, наклепаем противнику... Мы готовы ударить, а они готовы ли сполна получить?
Операция между тем началась. В штабе ООРа приняли радиосигнал, что в час тридцать ночи транспортный самолет, вылетевший с одного из аэродромов в Крыму, сбросил в тылу у румын парашютный десант из двадцати трех человек. Потом уже стало известно, что они высадились между Булдинкой и Свердловом.
В штарме Софронов и Крылов ждали сообщений о морском десанте, чтобы поднять в атаку изготовленные к бою части, а в это время парашютисты резали проводную связь в румынском тылу, забрасывали гранатами по пути к линии фронта артиллерийские батареи, штабные блиндажи, одиночные автомашины на дорогах.
Ровно в 3 часа, еще в темноте, Иван Ефимович Петров поднял части Чапаевской дивизии на упреждающий удар между Дальником и Сухим Лиманом. Поддержанные огнем береговых батарей, они должны были создать у противника иллюзию серьезного контрудара, если в румынский штаб каким-либо образом просочились сведения о вновь прибывшей дивизии.
Крылов сознавал, что это довольно слабый отвлекающий маневр, но уже ничего нельзя было сделать, тем более что диверсия парашютистов уже посеяла панику в румынских штабах, расположенных в зоне восточного сектора.
В 3 часа 30 минут, в предрассветном сумраке обрушила на позиции противника у Свердлово, Кубанки и Старой Дофиновки бомбовый удар флотская авиация. Получасом позже из Одессы вылетели двадцать И-16 и два Ил-2. Группа поделила между собой те аэродромы с немецкой техникой, на которые указал румынский офицер. После налета ни один немецкий самолет с этих аэродромов не поднялся.
Затаились на исходных рубежах бойцы 157-й дивизии, ждали сигнала в штабе 421-й дивизии. Однако о десанте никаких известий.
С моря на берег наплывал туман. С воздуха обнаружить десант не удалось, не удалось что-либо установить и капитану Безгинову, пытавшемуся на катере пробиться л Григорьевну.
Все было готово, чтобы перейти в наступление и без десанта. Крылов имел подготовленный на этот случай план операции с более ограниченными задачами.
Наконец в шестом часу утра эсминцы передали по радио, что десант высажен и продвигается на Чебанку, не встречая серьезного сопротивления.
Крылов и Софронов опять вышли из подземелья. Издали, из-за пересыпи, накатывался низкими басами орудийный гул. Это главные калибры крейсеров «Красный Кавказец» и «Красный Крым» вели огневую поддержку наступающему десанту.
Атаку двумя дивизиями Софронов назначил на 8.00, артподготовку — на 7 часов 30 минут.
Теперь уже при дневном свете сделали второй заход на позиции противника флотские бомбардировщики.
Медленно двигались стрелки часов. В который уже раз командарм и начальник штаба сверили часы.
В тот час они могли только предположить, что происходит в румынских штабах. Еще не было известно, что сделали парашютисты, не поступило еще донесение о налете на немецкие аэродромы. Но в воздухе не было видно самолетов противника, и та сторона молчала...
В это время штабы 13-й и 15-й пехотных румынских дивизий безуспешно пытались соединиться по проводной связи со штабом 4-й румынской армии. Связисты Приморской армии и военно-морской базы засекли радиопереговоры на румынской стороне. В спешке переговоры велись открытым текстом. Штаб армии отказывался верить, что «русские начали большое наступление».
Связисты еще не успели доложить об этом в штарм, поэтому, вслушиваясь в гул морских орудий, Софронов говорил Крылову:
— Вообразите, Николай Иванович, что сейчас делают румынские генералы?
— Думаю, что ничего не делают! — ответил Крылов. — Не верят своим командирам дивизий... Десант в Григорьевке, наверное, считают поиском из Одессы... Как же им поверить? Каждые два дня назначали срок вступления в Одессу, и тут вдруг наступление... Это не по науке немецких штабов. Там привыкли: «Танки вперед, и противник капитулирует!» Кампания во Франции развратила немецких генералов. Плохую службу сослужили их амбициям французы... Антонеску к тому же — плохой слепок с Гитлера... Да и Наполеона поразила та же болезнь: австрийцы и пруссаки, как только Наполеон нажмет, тут же несли ему ключи от городов. А Москва его встретила враждебно, а армия пригрозила с фланга...
И вот неожиданность. Скорее всего жест отчаяния. Узнав, что захвачена Чебанка, и получая отовсюду донесения, что ночью порвана советскими парашютистами связь и произведены диверсии, в штабах 13-й и 15-й дивизий решили создать у советской стороны иллюзию наступления.
И раньше случалось на этом участке фронта, когда без всякой на то причины румыны открывали усиленный артиллерийский огонь. За полчаса до начала артподготовки, намеченной командованием Приморской, на участке 421-й дивизии румыны предприняли артналет. Он не был похож на обычный артналет. Наблюдатели засекли, что огонь ведет значительно большее число батарей, чем обычно.
В «каюте» у Крылова ожил телефонный аппарат прямой связи с начальником восточного сектора Коченовым. Коченов произнес всего лишь три слова:
— Артподготовку начал противник...
— Обстрел, налет? — попытался уточнить Крылов.
— Самая натуральная артподготовка... Как перед наступлением. Засекаем новые батареи... Тут еще туман... Все затянуло дымом, дышать нечем...
Крылов прервал разговор и почти бегом кинулся к командующему. Доложил. В ответ вопрос:
— Что это значит? Упреждающая контратака? Или и они переходят в наступление?
— Пока одно хорошо... Наши войска в укрытии. Их огонь в пустоту... А сейчас надо дать команду всей артиллерии открыть огонь на подавление, благо все подготовлено и есть снаряды...
Крылов и Рыжи решили упредить начало артподготовки огнем береговых батарей, чтобы раньше времени не раскрыть полевые батареи. Береговые батареи открыли огонь на подавление. Румыны своим артналетом сами помогли корректировщикам, открыв расположение своих батарей. В намеченный срок заговорила полевая артиллерия, было и у армейских артиллеристов время засечь румынские батареи. Уже минут через пятнадцать румынские батареи постепенно одна за другой умолкли.
В начале девятого Крылову доложили, что войска двух дивизий поднялись в атаку на всем участке контрудара.
Прошло минут тридцать-сорок. Крылов принимал донесения с НП дивизий сразу по нескольким телефонам. Голоса возбужденные, восторженные. Дождались!
— Пошли! Пошли! — кричал в трубку Харлашкин. — Танки вырываются вперед! Они утюжат окопы...
По другому аппарату докладывали:
— Первая траншея занята... Румыны не приняли рукопашной... Артиллерия их молчит... Наши захватывают орудия!
В «каюте» шквал телефонных звонков. Конечно же, и Петров, и Воробьев, хотя их не посвящали из соображений высшей секретности в объем планируемой операции, догадывались, что в восточном секторе готовится что-то необычное.
Командарм позвонил Крылову:
— Фроловичу и Петрову сообщил? Сообщи! Пусть порадуются!
— Наконец-то Геркулес по-настоящему рассердился! — напомнил Петров и, погасив в голосе заметную радость, озабоченно спросил: — Какой мы располагаем поддержкой?
— Моряки тоже наступают!
— Какие моряки? Наши?
Крылову был понятен вопрос Петрова. У моряков Одессы не было резервов для поддержки Приморской. Но этот вопрос был оставлен пока без ответа.
С Воробьевым разговор был короче.
— У Коченова и у твоего соседа началось: пошли в атаку! Моряки тоже наступают...
— Слышу! — ответил Воробьев. — Очень хорошо слышу. Румыны притихли.
А в это время прорывались в штаб телефонными вызовами командиры полков и штабисты и из западного и южного секторов. Всем не терпелось узнать, что происходит в восточном секторе, что означает перенос огня всех береговых батарей через Одессу на Большой Аджалыкский лиман. Крылову приходилось просить многих отключиться, чтобы не мешали управлению боем.
Можно бить врага, твердил про себя Николай Иванович, принимая донесения из дивизий Томилова и Коченова. Пусть в наступление введены лишь две дивизии и всего лишь 3-й морской полк морского десанта. Расчеты наступления давались с трудом, и в ходе боев оно требовало корректировку. Крылов уже видел все недостатки его подготовки, они сказывались и на развитии боя. Но многие недостатки были видны и при подготовке наступления, но они, эти недостатки, имели объективную причину. И главное — неравномерность задействованных сил. Это сказалось сразу же.
Дивизию Томилова поддерживали танки, дивизия Коченова не имела ни одного танка. Она и по составу была значительно слабее, бойцы были утомлены оборонительными боями, томиловцы вступили в бой со свежими силами. И вот он — результат.
157-я дивизия наносила главный удар 716-м стрелковым полком и ротой танков на Гильдендорф. Он сразу же прорвал оборону противника, и румынские части быстро попятились назад. Не отставая от него, продвигался на совхоз «Ильичевка» 633-й полк с танковым взводом.
К 10 часам утра, за два часа боя, томиловская дивизия продвинулась на десять километров.
Не так развивалось наступление коченовцев. В районе Фонтанки противник имел доты, каменные дома были превращены в огневые точки. Фонтанка была взята только в ходе повторных атак. Пришлось перенести в ее район огонь всех береговых батарей.
Задержка произошла и между шоссейной дорогой Одесса — Николаев и побережьем. Несомненно, этой задержки не случилось, если бы коченовская дивизия располагала хотя бы несколькими танками.