Драгунский Давид. Годы в броне

   - Ладно, разберемся. Поговорю с начальником политотдела, - пообещал я.
   - Товарищ полковник, говорить вряд ли придется. Войне скоро конец. А с моей выправкой не бывать мне кадровым офицером. Да я и не жалею об этом... Вот дойдем до Берлина, а там демобилизуюсь - и к своей жинке, к сыну, в родные края. Пиджак надену...
   В приподнятом настроении покинул я Немченко. Придя к себе, долго не мог уснуть...
   И вот его не стало. Погиб у того самого заветного рубежа, к которому так стремился.
   Дмитриев тронул меня за рукав, выводя из задумчивости:
   - Где будем хоронить?
   - Где хоронить будем? С собой повезем, только с собой. Распорядись положить Немченко на танк.
   Я подвел начальника политотдела к командирскому танку, приподнял плащ-палатку и указал на лежавшее там тело Василия Лисунова:
   - Пусть и они пойдут с нами штурмовать Берлин. Ведь оба дошли до него. Они своей жизнью и смертью заслужили это.
   На танках, прорывавшихся к Берлину, вместе с нами были вечно живые наши товарищи - старый коммунист Немченко и семнадцатилетний комсомолец Лисунов.
   В Берлине
   За Целендорфом тянулись леса и озера, на берегу которых раскинулось несметное количество вилл, дачных поселков, фешенебельных особняков. Они были так разбросаны, что затрудняли ориентировку. Смотришь на карту и видишь рощи, а на самом деле кругом сплошные каменные постройки, которые дают о себе знать на каждом шагу. Фашистское командование включило их в систему обороны, разместило в них отдельные гарнизоны, оборудовало огневые позиции. Вот почему, когда мы подходили к автостраде, со всех сторон неслись в нашу сторону снаряды различных калибров, шуршали болванки самоходных установок.
   Командира батальона Т. Е. Гулеватого я застал на южном берегу озера Крумме-Ланке в тот самый момент, когда он ставил задачу пехоте. Обстановка была ему неясна. Танки стояли под огнем противника, пехота залегла, артиллерия прекратила огонь, чувствовалась какая-то неразбериха. Противник продолжал стрелять, наши довольно лениво огрызались. После горячего дневного боя в Целендорфе к вечеру темп наступления снизился, установилась непонятная пауза.
   - Трофим Еремеевич, так мы только через год достигнем автострады и людей своих здесь положим. Почему не обходишь эту виллу?
   - Пробовал. Но особняков так много, что обходишь один, а натыкаешься на другой.
   Я готов был обрушиться на него с упреками, но передо мной стоял усталый человек, не спавший много ночей. Бранить его было жестоко и бесполезно. К тому же я твердо старался не подражать тем начальникам, которые в трудную минуту занимались только тем, что запугивали подчиненных. По собственному опыту я знал, как важно протянуть человеку, попавшему в беду, руку помощи, как благотворно действует каждое слово участия, произнесенное в нужный момент, какую силу способно оно придать тому, у кого, казалось, уже опустились руки. К тому же комбаты не были виновны в том, что мы вынужденно топтались на месте.
   Танкисты были плохо подготовлены к штурмовым и осадным действиям в крупных городах, в условиях жесткой и специфической обороны, на которую мы натолкнулись в боях под Берлином. Начиная с 1943 года, особенно после победы в Курской битве, мы постоянно слышали из уст командующего фронтом и командармов: "Не оглядываться назад", "Не бояться открытых флангов", "Обходить противника", "Смелее выходить в тыл врага".
   Но на подступах к Берлину нам выпала нелегкая задача. Город надо было взять целиком, не оставив в нем ни одного врага. Шаг за шагом здесь предстояло очищать каждый дом и каждую улицу - таков был единственный путь к победе.
   Наступать нам предстояло медленно, методично взламывая каждый узел обороны.
   Пока мы с Гулеватым разбирались в обстановке, подъехал со штабом Шалунов, за ним потянулись две артиллерийские бригады. В пробитую брешь в районе Целендорфа хлынули корпусные части. Некоторые из них командир корпуса направлял прямо ко мне для усиления бригады. Особенно я был рад двум стрелковым ротам соседней 23-й мотострелковой бригады. В условиях нехватки пехоты эти подразделения оказались для нас манной небесной.
   Постепенно под моим командованием собралась довольно сильная группа. Предстояло накоротке сорганизоваться, поставить всем подразделениям и частям задачи, а затем немедленно бросить их на железнодорожную линию и автостраду, идущие из Берлина на Потсдам.
   - Ну а теперь за работу. Начнем воевать по науке, - сказал я Гулеватому.
   Его скуластое лицо посветлело. Повеселел и Дмитриев, стоявший рядом со мной. Он даже шутливо сказал, что вряд ли можно назвать научным методом ведения войны то, как мы сейчас колошматим гитлеровцев в хвост и в гриву. Я согласился с этим справедливым уточнением и в свою очередь заметил, что о способах и методах ведения войны мы еще поговорим особо, после того как возьмем Берлин и подобьем бабки...
   Через час мы привели роты и батальоны в порядок, и бригада возобновила наступление.
   По ближайшему поселку, примыкающему к железной дороге, по трем особнякам, откуда била немецкая артиллерия, по горе Хафельберг, являвшейся сильным опорным пунктом, мы произвели пятнадцатиминутный огневой налет. Семь артиллерийских и минометных дивизионов обрушились на оборону противника. Танки огнем скорострельных пушек прямой наводкой методично и последовательно обрабатывали каждый дом. Шумливые крупнокалиберные пулеметы ДШК огненными трассами решетили чердаки, вызывая пожары.
   К ночи исступленное и безнадежное сопротивление гитлеровцев в этих районах прекратилось. Фашистские солдаты были выбиты из последних домов. Преследуемые нашими танками и автоматчиками, они попытались скрыться в лесном массиве Берлинервальд. На некоторое время им удалось зацепиться на высотах горы Хафельберг, но и там мы их настигли. В этот день враг потерял большое количество артиллерии и тяжелого оружия. Управление боем у него нарушилось. Физически и морально надломленные, голодные, гитлеровцы уже не выдерживали натиска наших танков, не могли устоять против могучей силы нашего боевого наступательного духа. Путь на западную окраину Берлина был открыт. Позади остался еще один трудный день. Подводя итоги, мы подсчитали и свои немалые жертвы, но зато в наших руках оказались Целендорф и автострада, Берлинервальд и Крумме-Ланке. Мы вступили на южную окраину Берлина и, ломая все преграды, шагнули к западной части города.
   Перед рассветом командирский танк уткнулся в колонну 1-го батальона.
   - Почему топчетесь на месте? - спросил я стоявшего недалеко лейтенанта.
   Он махнул рукой, указывая на колонну танков, застывших на обочине дороги. Я вылез из танка и с трудом нашел командира батальона Т. Е. Гулеватого. Лучом фонарика он шарил по плану Берлина.
   - Кто теперь держит вас?
   - Запутался, товарищ полковник. Не знаю, куда идти. То ли карты врут, то ли мы с разведчиками наколбасили. На всякий случай я послал их узнать, куда выходит эта дорога.
   - Как же так, Еремеич? Неужели забыл, где находишься? Мы же в Берлине. Или ты думал, что немцы еще и проводника дадут?
   Комбат, смутившись, ниже склонился над картой.
   Справа со стороны нескольких особняков, отделенных друг от друга садами, доносился непонятный говор, слышались крики. К нам приближалась группа людей.
   Разведчики Серажимова, запыхавшись, докладывали:
   - Искали немцев, а наткнулись на японцев, швейцарцев и еще каких-то иностранцев.
   Борис Савельев дал более вразумительную справку. Оказалось, что рядом с нами находились летние резиденции разных посольств. Спасаясь от огня, дипломаты перекочевали сюда, считая, что здесь более безопасно: никому из них не пришло в голову, что советские танкисты могут выйти к реке Хафель, западнее Берлина, как раз в эти живописные леса.
   - И каково самочувствие господ дипломатов? - с иронией спросил Дмитриев.
   - Немножко хуже, чем на дипломатическом приеме, - в тон ему ответил Савельев. - Видно, перепугались не на шутку.
   - Бог с ними, с дипломатами, - перебил я не в меру разговорившегося разведчика. - Скажите лучше, вы узнали, где мы находимся?
   - Так точно, узнал! - отрапортовал Серажимов. - Мы находимся совсем близко от района Хеерштрассе, недалеко от стадиона "Олимпия".
   На плане Берлина мы сразу нашли эти крупные ориентиры. Асфальтированная дорога, обозначенная жирной красной линией, выходила на самую западную окраину города - в район Шарлотенбурга, на улицы, которые вели к зоологическому саду. А именно туда, к Тиргартеиу, нам было приказано выйти.
   Оперативная группа бригады, находившаяся на танке и нескольких машинах, перекочевала в расположение авангардного батальона, ближе к ротам автоматчиков, к разведчикам и саперам, ко всем тем, кому выпала трудная задача штурмовать центральные районы Берлина.
   Оторвавшись от берега реки, колонна миновала гору Даксберге, оставила позади особняки Шпрунгшанце в повернула направо к городу. Бригада ползла медленно, настороженно. Как закрученная стальная пружина, она готова была в любую минуту распрямиться и нанести огромной силы удар.
   Из предрассветной дымки постепенно выступали серые окраины Берлина. Где-то в восточной части немецкой столицы, в центре ее полыхали пожары. К небу тянулись черные столбы дыма, подсвеченные языками пламени.
   Я стоял на танке с офицерами штаба. Куда девалась усталость бессонных ночей! Мы вступали сегодня, сейчас, утром 26 апреля 1945 года, на центральные улицы Берлина.
   Опираясь рукой на ствол танковой пушки, я чувствовал дрожание мотора, а мне казалось, что слышу биение сердца моих друзей Савельева, Быстрова, Серажимова и всех тех, кто шел по войне долгих четыре года, всех живых и мертвых, мечтавших дойти до этого осиного гнезда и сполна рассчитаться с нацистскими заправилами за смерть, кровь и слезы, которые они принесли на советскую землю.
   Светало. На нас стеной надвигался горящий содрогающийся город. Черные готические буквы на белой эмалевой табличке, прикрепленной к стене крайнего дома, гласили: "Хеерштрассе". Громкое, взволнованное "ура!" разнеслось по улице. Приказ выполнен! Мы вышли точно в заданный район, на западную окраину Берлина. Отсюда будем наступать на Шарлотенбург, на Тиргартен и дальше туда, куда прикажут.
   - Немедленно донести командиру корпуса наши координаты! - распорядился я.
   Шалунов помчался к радиостанции.
   Подошел сияющий Дмитриев, потащил меня к двум захваченным "фердинандам". К нам подключились Старухин, Осадчий, Гулеватый, Быстров, Савельев. Кто-то повелительно скомандовал: "Не шевелиться", и трофейная "лейка" сфотографировала нас - усталых и счастливых сынов России у трофейных немецких самоходок на западной окраине фашистской столицы.
   "Когда-нибудь эти снимки мы будем показывать нашим детям, внукам, думали мы. - Пусть знают, какой была юность их отцов и пусть гордятся нами..."
   Бригаде повезло. На Хеерштрассе в те утренние часы было затишье. Гитлеровские штабисты не предполагали, что советские войска окажутся на самой западной окраине города. Бои шли на востоке Берлина, в центре его, войска двигались с юга, просачивались на севере, а вот наше появление в этом районе оказалось для фашистов полнейшей неожиданностью. Они не подготовились к встрече, и мы воспользовались этим - начали наступать вдоль притихшей Хеерштрассе.
   Необычная тишина вызывала у нас тревогу и настороженность. Молчала немецкая артиллерия, притаились фаустники, никто не швырял гранат из окон... Мы, естественно, понимали, что шоковое состояние, в которое впали гитлеровцы, продлится недолго, что они вот-вот придут в себя и тогда начнется... Поэтому пробирались по улицам медленно, соблюдая все меры безопасности.
   Некоторые подразделения свернули вправо, охватывая с севера район Эйхкамп. Тем, кто продолжал двигаться по прямой, предстояло выскочить к крупным зданиям, завязать стычку с противником, смешаться с его боевыми порядками и этим лишить его возможности применить против нас тяжелые средства воздействия.
   Великое дело - опыт, практика. Бои, проведенные в предместьях Берлина, на дальних и близких подступах к нему, научили нас действовать слаженно, сохранять надежный контакт всех сил и средств, которыми мы располагали, бить по одной цели всеми огневыми средствами, последовательно штурмовать объект за объектом, очищать каждый дом и только после этого продвигаться от улицы к улице. Впереди осторожно пробирались разведчики. За ними, развернувшись в цепочку и охватив всю улицу в ширину, следовали автоматчики. Танки шли в колонне метрах в ста друг от друга. Их сопровождали штурмовые группы и орудия. Рота за ротой продвигались вдоль улицы, готовые поддержать друг друга.
   Обстановка, как я уже говорил, была неясна для нас. В этой ситуации командирам надо было находиться в центре боевого порядка, чтобы своими глазами видеть бой и немедленно влиять на его ход всеми имеющимися у них силами и средствами. Вот почему небольшая группа управления командира бригады выбрала место между двумя батальонами. Шли пешком, окруженные автоматчиками, разведчиками, саперами, готовые в любую секунду открыть огонь.
   Большие силы были сосредоточены в руках начальника штаба бригады В. М. Шалунова, развернувшейся на ближайшей от нас западной окраине Берлина. У него были танки, вся артиллерийская группа, резерв пехоты. По первому требованию он должен был оказать нам помощь.
   Лес, из которого мы вошли в Берлин, остался неприкрытым, и это беспокоило нас. Тревожила и северная часть Берлина с его районами Шпандау, Рулебен, примыкающими к Хеерштрассе.
   Едва мы прошли несколько кварталов, как утреннюю тишину разорвала буря артиллерийских залпов. В нас полетели гранаты. Фаустпатроны стали высекать искры из брони танков. Улица, чердаки и подвалы вдруг ожили, начали изрыгать струи свинца.
   Громко прозвучали команды "Огонь" на русском и немецком языках. Снова начался штурм переулков, домов, этажей. В дело были пущены зажигательные и фугасные снаряды, противотанковые и противопехотные гранаты, пулеметы всех калибров, все огневые средства, которыми располагала бригада. Тяжело надламываясь, кряхтели и рушились объятые пламенем дома. Апрельский ветерок перебрасывал языки пламени с крыши на крышу. А вскоре начала обстреливать западные районы Берлина дальнобойная артиллерия 1-го Украинского фронта. В небе появились бомбардировщики и штурмовики.
   Наша атака в самой западной точке Берлина слилась со штурмом полков и дивизий, двигавшихся с востока, юга, севера. Дело шло к полному окружению врага. Справедливая месть настигла фашистских палачей в их собственной столице.
   Бежать им было некуда, и выбора у них тоже не было. Им оставалось одно - сложить оружие, прекратить дальнейшее сопротивление, сдаться. Но гитлеровцы пуще всего на свете боялись этого: слишком велики были их кровавые преступления перед человечеством. С отчаянием обреченных они продолжали драться на подступах к Берлину и в самом городе, на улицах и в домах, в тоннелях метро и в канализационных трубах, на земле и под землей.
   Проведя тотальную мобилизацию, обанкротившиеся главари третьего рейха бросили против нас свои последние резервы: старых матерых нацистов, батальоны фольксштурма, юнцов из "Гитлерюгенда", женские команды и фаустников. Это была последняя ставка фашизма, последняя попытка хотя бы ненадолго оттянуть роковой миг.
   Выкуривая гитлеровцев из каждого дома, мы продолжали продвигаться по Хеерштрассе и к ночи в конце концов овладели этой улицей полностью. Танки и пехота начали проникать на улицы, прилегающие к Хеерштрассе. И к утру 27 апреля какой-то путаный переулок вывел наш 2-й батальон в западную часть Вильгельмштрассе.
   Как завороженный стоял я перед домом, только что очищенным от гитлеровцев. Глаза прилипли к табличке на стене. Я тогда не знал, что в Берлине насчитывается десяток улиц, носящих имя Вильгельма I и Вильгельма II. Но мне почему-то казалось, что это именно та улица, о которой слышал не раз, именно та, на которой командарм несколько дней назад шутя назначил мне встречу.
   И еще одно воспоминание взволновало душу...
   Вчитавшись вторично в название улицы, я от души расхохотался, чем поверг в немалое смущение своих боевых друзей. Десятки людей с недоумением глядели на меня, ожидая разъяснений: не будет же командир бригады без причины смеяться в такой момент. И они не ошиблись. Причина, конечно, была...
   Эта история уходила своими корнями в предвоенные годы, и я поведал ее тем, кто был рядом в то раннее утро в Берлине, у дома № 76 на Вильгельмштрассе...
   Когда я учился в Военной академии имени Фрунзе, немецкий язык в нашей группе преподавала Майя Забелина, молодая черноглазая женщина, красота которой привлекала нас куда сильнее, чем преподаваемый ею предмет. На уроках все мы больше глазели на преподавательницу, чем слушали объяснения. Прошло несколько месяцев, Забелина раскусила нас и резко изменила методику. Ласково и, добродушно улыбаясь, она стала тиранить слушателей бесконечными придирками.
   Когда-то в школе я постоянно имел отличную оценку по немецкому языку. Попав в академию, разумеется, считал, что располагаю достаточным багажом и могу не утруждать себя занятиями.
   Но с каждым месяцем наша преподавательница становилась все агрессивней, в моей зачетной книжке замелькали тройки. Та же участь постигла и остальных слушателей нашего курса.
   И тут произошло чудо: самые верные поклонники Майи Забелиной стали находить в своем кумире одни только изъяны. Было решено бойкотировать уроки немецкого языка, поскольку он, как считали многие, к основным предметам вообще не относится. А преподавательница становилась все строже.
   Когда в очередной контрольной работе я сделал три ошибки в слове "Вильгельмштрассе", Забелина несколько минут так разносила меня, что я просто не знал, куда деваться.
   Поставив на контрольной жирную двойку, преподавательница с укоризной сказала:
   - Как же вы будете воевать, если вспыхнет война с Германией? Как будете допрашивать военнопленных?..
   Вот какие воспоминания навеяло на меня слово "Вильгельмштрассе" в то апрельское утро 1945 года.
   - Товарищ полковник, а какова судьба той двойки, исправили вы ее? спросил стоявший рядом Савельев.
   - Нет, Борис. Некогда было. Началась война, с этим пятном так и ушел на фронт. А в общем, я думаю, наша преподавательница была не совсем права. Знать иностранный язык, конечно, необходимо. Но чтобы бить врага, мало знать его язык. И не в этом вовсе дело. Наш Андрей Серажимов, например, никогда не изучал немецкого, а первым добрался до Вильгельмштрассе...
   Не могу не сообщить читателям, что с Майей Михайловной Забелиной мы встретились спустя несколько лет после войны, когда я отдыхал в Кисловодске.
   Я напомнил своей преподавательнице историю со злополучной контрольной работой, поделился, какие испытал чувства в апреле сорок пятого, оказавшись на Вильгельмштрассе в Берлине, и как в минуту затишья рассказал боевым друзьям о причинах, вызвавших у меня неожиданный приступ бурного веселья.
   Скользнув взглядом по двум золотым звездочкам на моей груди, Майя Михайловна смущенно сказала:
   - Оценку за ту контрольную работу готова исправить с большим удовольствием. Считайте отныне, что вы получили пятерку. Три балла прибавляю за удачное практическое применение немецкого языка на немецкой земле.
   * * *
   ...Второй день бригада воюет в самом Берлине. Очищен район Хеерштрассе, включающий свыше десятка улиц. Танки и автоматчики ведут бои на великолепном стадионе "Олимпия" и на прилегающих к нему улицах. Накануне эти районы обрабатывались бомбардировочной и штурмовой авиацией, доставала сюда и наша тяжелая артиллерия. Неудивительно, что все горело и рушилось кругом.
   С большим трудом пробирались мы по горящим улицам среди обломков домов, обугленных машин, изуродованных трамваев и длинных двухэтажных автобусов.
   Ожесточенно сопротивлялись прятавшиеся среди развалин нацисты. На каждом шагу давали знать о себе невидимые орудия, тщательно замаскированные фаустники, настырные немецкие автоматчики. Горели наши танки, выходили из строя люди. Чем дальше продвигались мы к Шарлотенбургу и на север, к реке Шпрее, тем ожесточеннее сопротивлялись гитлеровцы. Разведчики были бессильны разгадать, что творится в этом хаосе, кто находится в нагромождениях обломков и в разрушенных зданиях. Несмотря ни на что, мы с упорными боями пробивались к заветной цели.
   Неожиданно комкор приказал повернуть нашу 55-ю бригаду строго на север. Начерченная рукой Василия Васильевича Новикова красная, заостренная кверху стрела протянулась к Шпандау, Рулебену и уткнулась в железнодорожную ветку, которая шла вдоль Шпрее и терялась где-то на пустыре большого танкоремонтного завода. Генерал требовал, чтобы мы сегодня же вышли на берег реки, разыскали войска 1-го Белорусского фронта, присоединились к ним и таким образом замкнули внутреннее кольцо окружения в самом Берлине.
   С радостью узнали мы, что в бригаду прибыл резерв командира корпуса. В мое распоряжение поступили батальон мотопехоты 23-й бригады, дивизион "катюш", десять тяжелых танков и рота самоходных установок. Офицер штаба корпуса, сопровождавший эти подразделения в наш район, ознакомил нас с обстановкой, сложившейся в Берлине и вокруг него.
   Мы узнали, что 3-я гвардейская танковая армия всеми тремя корпусами прочно осела в Берлине и ведет бой в южной и западной его части. Сюда же втягивалась и 28-я армия генерала А. А. Лучинского. Войска В. И. Чуйкова и М. Е. Катукова своими флангами сомкнулись с 1-м Украинским фронтом. На севере армии 1-го Белорусского фронта продвинулись к западной окраине немецкой столицы.
   Теперь я понял, почему П. С. Рыбалко и В. В. Новиков повернули наши части на север. Стало крайне необходимо уже в ближайшие часы соединиться с войсками, двигавшимися по северной окраине Берлина. Это давало возможность захлопнуть гитлеровцев в Берлине, расчленить их силы и заставить сложить оружие.
   "Соединиться сегодня же с войсками 1-го Белорусского фронта!" Как только этот приказ был передан по батальонам, ротам, экипажам - все вокруг завертелось.
   Серажимов и его разведчики в неизменных маскхалатах, взяв направление на Рулебен, нырнули в огненную бездну. Вслед за ними выступил, повернув на Рейхштрассе, батальон Гулеватого, усиленный автоматчиками Старухина, тяжелыми танками и самоходками, оказавшимися у нас под руками. Рейхштрассе должна была вывести бригады к Шпрее, в наиболее вероятный район соединения с соседями, которые шли нам навстречу.
   И в этой сутолоке, в этом бурлящем водовороте людей и техники все-таки выдалась свободная минута, которой мы воспользовались, чтобы хоть наспех позавтракать на лобовой броне танка, заменявшей стол. Неизменный котелок гречневой каши и кружка крепкого котлового чая утолили голод и жажду, разогнали сон, который начал одолевать нас.
   Мы стояли с Дмитриевым, приткнувшись к корме танка. Теплый воздух, струившийся из-за жалюзи мотора, приятно обогревал нас в то прохладное утро. Шалунов, подкрепившись, уже возился неподалеку с радиостанцией. У этого неутомимого труженика было немало хлопот и забот: получить донесения от ушедших на север подразделений, докладывать в штаб корпуса о каждом нашем шаге, любой ценой найти 56-ю танковую бригаду, которая должна была находиться правее нас и вести бои западнее Шарлотенбурга.
   Александр Павлович грел руки, протянув их к мотору, и мрачно молчал. Он был непривычно задумчив. Я, пожалуй, впервые видел начальника политотдела таким притихшим. Очевидно, и на нем сказались беспрерывные бои, которые вела бригада около двух недель подряд.
   Осторожно потянул его за рукав:
   - Спишь?
   - Нет, думаю.
   - О чем?
   - Нашла на меня какая-то меланхолия. Никогда этого не бывало. А вот на финише, в самом Берлине, призадумался. - Дмитриев обернулся ко мне, провел ладонью по своему крупному лицу, вытащил кисет, не спеша отсыпал в кусочек газеты махорку, закрутил козью ножку и после небольшой паузы продолжал: Думаю о том, как нелегко дается нам победа. Сколько хороших ребят погибло!.. Шли они с нами через поля России, через степи Украины, через польские земли. Добрались до Германии, до Берлина. А на пороге победы выходят из строя один за другим. Пуля, известно, дура, она не разбирает, может задеть любого. А все-таки обидно. Только что мне доложили: погиб Вердиев...
   Это известие потрясло меня. Несколько дней назад были ранены заместитель командира бригады Герой Советского Союза Иван Емельянович Калеников, командир батальона Петр Еремеевич Федоров, мой земляк с Брянщины старшина Николай Никитович Новиков. Не избежал ранения под Берлином заместитель командира нашего корпуса дважды Герой Советского Союза генерал Иван Игнатьевич Якубовский и многие-многие другие, кого я хорошо знал по совместным боям, а потому еще больше переживал за них. И вот еще одна утрата - пал на поле боя Герой Советского Союза Авас Вердиев. Грустные мысли, одолевшие меня, видно, не давали покоя многим, если не всем фронтовикам. Вот и Дмитриев говорит о том же. Обидно терять самых храбрых воинов в последних боях на улицах вражеской столицы. Но и избежать этого невозможно. Кто лучше их, ветеранов, может выполнить любое задание?! Война без жертв не бывает. В наших силах лишь сделать так, чтобы жертвы эти были сведены до минимума.
   - Вот что, Александр Павлович! Поговорил бы ты с командирами, политработниками, танкистами о необходимости проявлять осторожность, предусмотрительность. Война кончается. Это ясно всем. А в такой ситуации люди часто идут на необоснованный риск.