Страница:
Завершив подготовку к предстоящим решающим боям, обе враждующие стороны застыли на месте, ощетинились друг против друга и выжидали. Шло испытание нервов...
Тягостное ожидание длилось несколько дней. В эти дни своими обычными делами занимались лишь разведки обеих сторон, не прекращались ракетные фейерверки на переднем крае да обменивались снарядами наша и вражеская артиллерия.
На земле и в последние дни перед началом операции царило позиционное фронтовое спокойствие, зато небо над нами бурлило. День и ночь продолжались разведывательные полеты, усилились воздушные бои. Борьба за господство в воздухе приняла невиданный по ожесточению характер. Наблюдая за воздушными боями, мы с радостью убеждались в возросших возможностях нашей истребительной, штурмовой и бомбардировочной авиации.
Огромное напряжение, в котором мы пребывали, в конце концов разрядилось. Утром 5 июля немецко-фашистские войска перешли в наступление...
Огонь и смерть ворвались в окопы и траншеи первого эшелона 6-й гвардейской армии. Свыше 700 танков ринулись на боевые порядки ее дивизий, сотни самолетов обрушивали на наши наземные войска свой смертоносный груз. Непрерывно грохотала артиллерия. Очаги пожаров озаряли все небо. Войска генерала И. М. Чистякова вступили в упорные и кровопролитные бои, пытаясь сдержать невиданный доселе танковый смерч.
К концу дня 5 июля обозначился прорыв обороны первого эшелона дивизий 6-й гвардейской армии. Определилось и направление главного удара врага: немцы рвались на Обоянь. Ценою больших потерь противнику удалось оттеснить стрелковые части б-й гвардейской армии и овладеть на участке обороны 52-й гвардейской стрелковой дивизии районом Быковка, Козьмо-Демьяновская. Передовые немецкие подразделения вышли к южной окраине Солонца - на подступы ко второй полосе обороны армии.
В 16 часов 5 июля командующий фронтом приказал командующему 1-й танковой армией генералу М. Е. Катукову занять вторую полосу обороны на рубеже Меловое, Яковлеве и ни при каких обстоятельствах не допустить прорыва противника в направлении на Обоянь.
Выполняя этот приказ, соединения и части соседнего с нами 6-го танкового корпуса генерала А. Л. Гетмана и наш 3-й механизированный корпус под командованием генерала С. М. Кривошеина, оставив насиженные места, совершили бросок на юг и в ночь на 6 июля заняли указанный им оборонительный рубеж.
Вместе с 3-м механизированным корпусом пришла в движение и наша 1-я механизированная бригада. Команды командиров, звон металла, лязг гусениц повисли в воздухе. Оставив обжитый нами район Алисовка, Ивня, Курасовка, бригада ринулась на юг, в район Сырцево. К полуночи 5 июля мотобатальоны Долгова, Иванова и Долженко заняли здесь отсечные позиции. Бригадная артиллерия майора Ф. М. Вересова подготовилась к стрельбе с оборудованных огневых позиций. Позади боевого порядка бригады окопались танки нашего 14-го танкового полка.
6 июля с новой силой развернулись бои восточнее и западнее Обоянского шоссе. В 11 часов 30 минут после полуторачасовой артиллерийской подготовки вражеская пехота, поддержанная сотнями танков, снова ринулась на позиции 67-й и 52-й гвардейских дивизий 6-й гвардейской армии. В ходе ожесточенных боев к 15 часам гитлеровцам удалось потеснить эти дивизии, и они отошли на вторую оборонительную полосу, где уже заранее заняли оборону танкисты армии генерала М. Е. Катукова.
Наш 3-й механизированный корпус занимал оборонительный рубеж на участке Лухапино, Сырцево, высота 247,2. Замысел командира корпуса генерала С. М. Кривошеина сводился к тому, чтобы 3-й мехбригадой полковника А. X. Бабаджаняна встретить противника с фронта на самом Обоянском шоссе. Наша же 1-я мехбригада и 10-я мехбригада, находившаяся правее нас, должны были с. фланга нависать над вражеской танковой группировкой, рвавшейся по шоссе на Обоянь.
Расставляя силы бригады, мы вывели свой 14-й танковый полк в первый эшелон, а левее его разместили мотострелковые батальоны, действия которых должны были поддерживать несколько артиллерийских дивизионов, возглавляемых майором Вересовым.
В течение дня 6 июля противник несколько раз атаковал позиции 3-го механизированного корпуса, бросая против нас одновременно до 250 танков с пехотой. Но 1, 3 и 10-я мехбригады корпуса держались стойко и отбили все атаки врага. Лишь в районе высоты 247,2 отдельным группам немецких танков удалось вклиниться в нашу оборону и просочиться через боевые порядки 3-й бригады полковника А. X. Бабаджаняна. Но и после этого воины бригады не дрогнули. Отсекая пехоту противника от танков, они всеми способами уничтожали прорвавшиеся машины. Потеряв несколько танков, враг вынужден был отойти в исходное положение.
Не обошли гитлеровцы своим вниманием в этот день и нашу бригаду. Восемь раз бросали они на нас из района Ольховки до ста танков, но каждый раз бригада сдерживала этот бешеный натиск и своих позиций не оставила.
В ночь на 7 июля 1-я и 3-я механизированные бригады нашего корпуса передали свой оборонительный рубеж 31-му танковому корпусу. Сами же они временно перешли в оперативное подчинение 6-го танкового корпуса нашей танковой армии и передвинулись несколько правее, в район Сырцево.
Расставляя этой ночью танковые роты 14-го танкового полка, я к утру 7 июля оказался в одной из них. Командовал ею щуплый на вид, заросший за двое суток непрерывных боев рыжей щетиной капитан Н. В. Смирнов. Мы с ним расположили роту на пригорке, у небольшого хуторка. Позиция оказалась весьма удачной. Отсюда можно было держать на прицеле все, что появлялось на дороге, идущей на север - в сторону Обояни.
К утру 7 июля гитлеровцы, подтянув на обоянское направление свежие силы, развернули новое наступление, в котором участвовали сотни танков и большая масса пехоты. Главные усилия противник направил против 3-го механизированного и 31-го танкового корпусов 1-й танковой армии. Особенно ожесточенные бои развернулись на участке 1-й и 3-й механизированных бригад в районе Сырцево.
Противник начал атаки в три часа утра. Как только рассеялся предрассветный туман, перед нами предстала длинная колонна немецких танков. Мы бросились к своим танкам. В телескопическом прицеле четко обозначились контуры фашистских "тигров". Капитан Смирнов подал команду изготовиться к стрельбе. Впопыхах он не смог дать точный прицел, и первый залп прошел впустую. Последовали поправки данных, и снаряды стали ложиться в районе цели. Вслед за ротой Смирнова открыли огонь остальные подразделения танкового полка, подключилась бригадная в корпусная артиллерия.
В то утро мы убедились в неэффективности наших противотанковых осколочных и даже бронебойных снарядов. Нужны были подкалиберные снаряды, а их было очень мало. А тем временем колонна немецких танков продолжала медленно двигаться по дороге. Нас охватило волнение: что делать? Решение пришло молниеносно: сосредоточенным огнем ударить по бронетранспортерам. И это возымело действие. Во вражеской колонне возникли очаги пожаров.
В это время усилила огонь наша артиллерия, в небе появились штурмовики, которые несколько раз прошлись вдоль немецкой колонны. Мы же, танкисты, сосредоточили огонь по уязвимым местам вражеских танков: били по гусеницам, топливным бакам, по основанию башен.
И все же в тот день мы не смогли остановить неприятеля. Он по-прежнему рвался к Обояни. Сосредоточив превосходящие силы, создав огромный танковый кулак, гитлеровцы прорвали фронт нашей обороны и начали просачиваться в северном и северо-западном направлениях. 1-я и 3-я мехбригады отходили с ожесточенными боями. Тяжелые бои вела также 1-я гвардейская танковая бригада нашего корпуса.
Во второй половине дня 7 июля немцы резко усилили натиск на нашу бригаду. Огромной силы удар был нанесен во 2-му батальону майора М. Т. Долженко. Вскоре командир батальона погиб. Был тяжело ранен Д. А. Иванов, батальон которого также мужественно отражал атаки противника. Трудное испытание выпало и на долю 1-го батальона Долгова.
Героический подвиг совершил в этих боях командир пулеметного взвода нашей бригады старший сержант И. Т. Зинченко. Взвод под его командованием занимал оборону у высоты 254,5 в районе деревни Сырцево и успешно отбил несколько атак гитлеровских танков и пехоты. Но во время очередной атаки вражеским танкам удалось подойти к самым окопам. Тогда Зинченко метким броском противотанковой гранаты подбил средний танк. Однако вскоре за этим танком появился тяжелый "тигр". Старший сержант сразу понял, какую страшную опасность несет эта стальная махина пулеметным точкам его взвода. Мгновенно обвязавшись противотанковыми гранатами и взяв еще по гранате в каждую руку, он с возгласом "Прощайте, друзья! Мстите за меня, за мою Родину - Украину!" бросился под гусеницы "тигра". Раздался взрыв, танк вздрогнул и остановился... Родина высоко оценила бессмертный подвиг отважного воина. Указом Президиума Верховного Совета СССР старшему сержанту Ивану Трофимовичу Зинченко было присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно)...
Мне было очень приятно, когда, читая содержательную книгу военных историков полковников Г. А. Колтунова и Б. Г. Соловьева "Курская битва", я увидел там строки, посвященные описанию подвига И. Т. Зинченко...
До самого вечера 7 июля, окопавшись на небольшом пятачке, бригада продолжала вести тяжелые кровопролитные бои. А когда наступила темнота и бой стих, мы сменили огневые позиции, заняли более выгодные рубежи, пополнились боеприпасами, продовольствием, эвакуировали раненых, похоронили убитых. Вся короткая июльская ночь ушла на подготовку к новым боям, которые должны были начаться утром.
Трудным для наших войск оказался и день 8 июля. После небольшой ночной паузы, которую враждующие стороны использовали для перегруппировки своих сил и средств, а также для взаимных поисков слабых мест друг у друга, бои возобновились утром с новой силой. Гитлеровцы продолжали атаки в направлении Обояни.
Против наступавших вражеских танков и пехоты генералы Катуков и Кривошеий бросили в помощь частям бригады А. X. Бабаджаняна 1-ю гвардейскую танковую бригаду полковника В. М. Горелова, всю корпусную и армейскую артиллерию, несколько дивизионов "катюш". Над фашистской группировкой нависли "илы", беспрерывно штурмовавшие танки и пехоту.
Ожесточенно сражались чистяковцы. На десятки километров бушевало море огня. От бомбовых ударов, разрывов артиллерийских снарядов, танковых атак содрогалась белгородская земля.
Крепко досталось в тот день и нашей бригаде. Второй мотобатальон после гибели комбата М. Т. Долженко и выхода из строя двух командиров рот с боями отошел на несколько километров, в сторону Верхопенья.
Не удержался на своих позициях и 3-й батальон. Командир бригады вместе с 1-м батальоном Долгова, отойдя в реденький дубняк, продолжали ожесточенно сопротивляться. Им удалось отразить несколько вражеских атак, и только с наступлением темноты они отошли за реку Пена.
Я по-прежнему находился в 14-м танковом полку. Генерал Кривошеий приказал мне руководить боем на правом фланге бригады и совместно с соседней 10-й механизированной бригадой не допустить прорыва противника на Верхопенье и далее на Ивню.
Зацепившись за небольшой хуторок и господствующую высоту, танкисты успешно отражали вражеские атаки. За этот день мы подбили до полутора десятков танков и самоходок. Но к вечеру 8 июля положение нашего полка резко ухудшилось. В строю остался примерно десяток танков. Соседняя бригада не выдержала натиска врага и отошла на другой рубеж. Наш танковый полк также не смог закрепить позиции. Связь с батальонами не была восстановлена, бронебойные и подкалиберные снаряды иссякли. Накопилось много раненых. Мы оказались словно на каком-то острове, вокруг которого бушевало огненное море. Оставаться на этом рубеже не было уже никакого смысла, надо было прорываться к главным силам бригады. Прикрывшись небольшим танковым заслоном, мы двинулись к реке Пена. Переправившись на противоположный берег, неожиданно очутились неподалеку от немецкой танковой колонны, которая обошла правый фланг корпуса и вышла к нам в тыл.
Притаившись в одном из глубоких оврагов, я стал связываться со штабом бригады, но это оказалось нелегким делом - слышимости не было. Пришлось с радистами выскочить на пригорок, развернуть там антенное хозяйство и ловить свой штаб. Нам повезло: связь была установлена. Переговорив со своим заместителем Константином Яковлевичем Дмитриевским, я выяснил, что мы находимся в десяти километрах от штаба 1-й механизированной бригады. От него же узнал о переходе бригады к обороне южнее Ивни и Курасовки.
В голове стали рождаться планы ночного броска с целью выхода к своим частям. "Десять километров, отделяющие нас от главных сил, - это не так уж много, - размышлял я. - Тем более при наличии такого надежного союзника, каким является темная ночь..." Но радоваться было преждевременно. Возвращаясь в свой овраг, мы натолкнулись на немецкие танки. От неожиданности отскочили в сторону, залегли в пшеничном поле. Пристально оглядываясь вокруг, различили несколько оврагов, в темноте они были очень похожи один на другой. С час еще продолжали мы петлять вокруг какого-то овражка, но своих танков так и не нашли. Только через два-три часа услышали в стороне завывание моторов родных тридцатьчетверок.
Ночь была на исходе, а мы с трудом продолжали пробираться в направлении Курасовки. Когда рассвело, стало еще хуже: часто приходилось низко пригибаться, а более открытые места преодолевать ползком. Слева и справа от нас шли немецкие танки, следом за ними тянулась пехота на бронетранспортерах. В одном овражке мы задержались, чтобы еще раз сориентироваться, а главное - на глазок определить участки, на которых не велись боевые действия. Я хорошо знал, что сплошного фронта нет, поэтому можно было найти какую-то лазейку, чтобы юркнуть в нее.
В тот самый момент, когда мы изготовились к очередному броску в ближайший дубняк, у наших ног разорвался осколочный снаряд. На месте был сражен начальник рации. От радиостанции ничего не осталось, обломки ее разлетелись в разные стороны.
В разгар этой суматохи я не сразу почувствовал, что ранен в правую ногу. На какой-то миг испугался. Но взял себя в руки. Однако вскоре рана стала меня беспокоить. Ребята сделали мне перевязку, уложили на плащ-палатку. Мозг сверлила одна мысль: что делать? Продолжать идти, на соединение со своей бригадой днем - на глазах у немцев - бессмысленно. А оставаться в овраге - очень рискованно.
Не долго думая, радисты оттащили меня в лощину, заросшую желтым бурьяном. С ближайших высот она по просматривалась. Дороги и тропинки туда не подходили, И; было маловероятным, чтобы сюда заглянули немцы. Целый день мы пролежали на солнцепеке - грязные и голодные.
День 9 июля показался нам вечностью. Мы с нетерпением ждали наступления ночи. Она должна была решить нашу судьбу.
Наконец солнце плюхнулось где-то за пригорком. Тьма окутала землю, и начался наш поход в сторону фронта. Нам надо было пройти всего несколько километров, но на это ушла целая ночь. Рана на ноге кровоточила. Ребята тащили меня под руки, а местами волокла на самодельных носилках. Двигались оврагами, далеко обходя горящие, танки: в темноте трудно было определить, чьи они.
Спасло нас отсутствие сплошного фронта. Нырнув в какое-то топкое болото, на котором не было никаких признаков боя, мы, выбравшись из него, наткнулись на конный обоз 6-й гвардейской армии, который и доставил меня под утро 10 июля в полевой госпиталь...
* * *
Ничто так благотворно не действовало на раненых, находившихся в полевом госпитале, как хорошие вести с передовой. Они доходили до нас по радио, их сообщали дивизионные, армейские и фронтовые газеты. Четко работал и так называемый солдатский телеграф, незамедлительно передававший из палаты в палату, от койки к койке последние новости.
Через несколько дней мы узнали о полном провале фашистского наступления на Курской дуге.
Мне, танкисту, было особенно приятно, что в этом сражении большую роль сыграли танковые войска. Имена генералов Катукова, Ротмистрова, Гетмана, Кравченко, Кривошеина, офицеров Бабаджаняна, Горелова, Бурды, Бойко, Стороженко, Смирнова и многих других засверкали в полном величии.
Курская битва, в которой участвовали тысячи танков с обеих сторон, вошла в историю как самая блистательная страница советского военного искусства периода второй мировой войны. Наши советские тридцатьчетверки, хотя броня их была тоньше, а орудия имели меньший калибр, смогли разгромить "тигров", "пантер", "фердинандов". Находясь в госпитале, я имел достаточно свободного времени на размышления. Не раз задавал себе вопросы: почему более сильные немецкие танки оказались слабее наших? почему воинственные фашистские генералы, за плечами которых был огромный опыт, оказались битыми? почему немецкие солдаты не выдержали натиска советских воинов?
Ответ напрашивался один. Война шла за жизнь советских людей, за свободу нашей Родины, за ее правое дело и светлые идеалы, за спасение всего человечества, за идеи великого Ленина. Вот почему советские люди оказались крепче стали. Вот почему каждый из нас, едва залечив раны, рвался в строй, чтобы мстить врагу, который продолжал еще топтать советскую землю. Вот почему и я, не дождавшись окончательного выздоровления, оставил госпитальную койку и подался в свою бригаду...
На месте я узнал, что прибыл как раз вовремя: войска Воронежского фронта готовились к переходу в контрнаступление. 3 августа начиналась Белгородско-Харьковская операция. Важнейшее место в ней отводилось 1-й танковой армии в составе 6-го и 31-го танковых корпусов, а также 3-го механизированного корпуса, куда по-прежнему входила наша 1-я механизированная бригада.
Свою 1-ю механизированную бригаду я застал на колесах. Разведка ушла вперед, за ней последовал танковый полк, изготовились к выступлению штаб бригады, артиллерия Вересова и все три мотобатальона. Опоздай я на сутки, пришлось бы догонять и разыскивать их где-то на дорогах наступления.
Ночь оказалась полной неожиданностей. Зайдя в автобус командира бригады, я застал там вместо полковника Мельникова старого знакомого по академии имени Фрунзе подполковника Ф. П. Липатенкова. До этого в течение года он был начальником штаба 10-й механизированной бригады нашего же корпуса.
- Так вот, дружище, пути господни неисповедимы, несколько дней назад назначен командовать бригадой вместо Мельникова, - сказал Липатенков, дружески протягивая мне руку. И как бы извиняясь, добавил: - Наше дело солдатское, приказ есть приказ!
То, что прежнего комбрига необходимо было заменить, ни у кого не вызывало сомнений. И я не скрывал, что от души рад этой перемене.
- Завтра - в бой. На сей раз это будет наступательный и решительный бой. Надеюсь, мы будем работать дружно и слаженно, - напутствовал меня новый командир бригады.
Стремительно выскочив в непроницаемую августовскую ночь, я ощупью нашел свой штабной автобус, тут же на ходу ознакомился с боевой задачей бригады и немедленно включился в работу. А вскоре штабной трофейный вездеход, в котором разместилась оперативная группа штаба бригады, мчал нас на юг, на новые исходные позиции западнее Обояни. Через несколько часов нам предстояло совершить прыжок на Яковлево, Калинино, Томаровку, Ахтырку, Богодухов. В грохочущей гусеницами машине было темно и тесно. Но я хорошо представлял себе худощавое лицо начальника оперативного отделения Константина Дмитриевского, славного, кругленького, никогда не унывающего разведчика Сашу Иванова, бригадного инженера капитана Паллера - человека огромного роста, с жгучими кавказскими глазами. С офицерами связи и несколькими связистами, которые примостились здесь же, на железной скамейке, я рассчитывал познакомиться ближе при первом удобном случае.
Заглушая гул мотора и лязг гусениц, офицеры штаба шумно поздравляли меня с выздоровлением и возвращением в строй. Я же был рад нашей встрече вдвойне. Во-первых, потому, что снова оказался в кругу близких людей, с которыми много месяцев делил радости и испытания военной жизни. А во-вторых, потому, что не опоздал к началу боя. Ведь это ни с чем не сравнимое счастье - участвовать в боях в составе дружного коллектива, с которым прошел уже немало фронтовых дорог.
Канонада шести тысяч орудий и минометов, гул тысячи двухсот самолетов разорвали предрассветный туман начинавшегося дня 3 августа 1943 года. Невиданной силы смертоносный ураган обрушился на вражеские позиции. Три часа подряд длилась артиллерийская и авиационная обработка немецкой обороны.
Сотни тысяч снарядов и мин, тысячи осколочных и фугасных бомб настигали врага в его окопах и траншеях, танках и бронетранспортерах.
В 8 часов утра артиллерия по определенному сигналу перенесла свой мощный огонь в глубину расположения противника. Его резервы подверглись обработке наших штурмовиков. Бомбардировщики громили тылы.
Прижимаясь к огневому валу, в атаку ринулись наши танки и пехота. Воронежский и Степной фронты перешли в общее наступление на харьковском направлении.
Вслед за дивизиями и полками 5-й и 6-й гвардейских армий в бой вступили корпуса и бригады 1-й танковой армии. Пошли смело, лихо, в батальонных и ротных колоннах, на больших скоростях средь белого дня, не прячась в лесах, не боясь "юнкерсов" и "мессершмиттов". Напрасно изощрялся Геббельс, пытавшийся доказать своим соотечественникам, что русские не могут воевать летом. Немцы хорошо убедились в обратном не только в жаркие июльские дни Курской битвы, но и в тех боях, которые начались в первых числах августа 1943 года, когда наши войска устремились на Харьков.
На просторе курских и белгородских степей развернулись армады танков, артиллерии, авиации, свыше десятка общевойсковых и танковых армий, около сотни дивизий, многие десятки танковых и механизированных бригад, свыше пятисот полков. Эти могучие силы прикрывали с воздуха воздушные армии генералов С. А. Красовского и С. К. Горюнова. И это на одном лишь нашем харьковском направлении!
Уже к исходу первого дня наступления соединения 1-й танковой армии вклинились в оборону противника на 12 километров. Наши передовые части подошли к восточной окраине Томаровки.
Наступательный порыв советских войск изо дня в день нарастал. 5 августа был ликвидирован томаровский узел сопротивления гитлеровцев. За этот же день соединения нашей танковой армии продвинулись на 30 километров и обошли с юга борисовский и головчиновский узлы сопротивления неприятеля. На марше мы узнали, что по приказу Верховного Главнокомандующего в Москве будет произведен салют в честь освобождения Белгорода и Орла.
Танковая лавина катилась вперед, сметая и уничтожая на своем пути все, что еще пыталось сопротивляться. Впереди был Богодухов - важный центр сопротивления врага в оперативной глубине его обороны и крупный узел дорог.
Командир бригады подполковник Ф. П. Липатенков поручил мне возглавить передовой отряд в составе 14-го танкового полка и батальона Долгова. Такие же отряды шли от 6-го и 31-го танковых корпусов нашей армии и приданного ей 5-го гвардейского танкового корпуса генерала А. Г. Кравченко.
Утром 7 августа части различных соединений 1-й танковой армии с трех сторон ворвались в Богодухов. В эфире творилось что-то невообразимое. Нас подгонял голос "Барса" - командира корпуса генерала Кривошеина. После скоротечного боя наши части овладели городом.
Опомнившись, противник начал спешно подтягивать к Богодухову части танковой дивизии СС "Рейх". Генерал Кривошеин, быстро оценив обстановку, принял решение охватить с обоих флангов главные силы вражеской дивизии, вышедшие на рубеж хутор Зиньковский, Балановка, и во встречном бою разгромить их.
Завязались ожесточенные бои, в результате которых танковая дивизия СС "Рейх", понеся огромные потери, откатилась за реку Мерчик, на 16 километров южнее Богодухова.
8 и 9 августа соединения 1-й танковой, а также 6-й гвардейской армий вели непрерывные бои юго-восточнее Богодухова с частями танковых дивизий СС "Рейх", "Мертвая голова" и остатками 19-й немецкой танковой дивизии. Благодаря усилиям танкистов генералов Кривошеина, Кравченко и пехоты генерала Чистякова в районе Богодухова мы окончательно умертвили эту недоброй памяти "Мертвую голову".
Войска Воронежского и Степного фронтов неудержимо рвались к Харькову, охватывая его со всех сторон. Военное счастье, о котором мы мечтали под Смоленском и Ржевом, под Керчью и Севастополем, теперь вовсю улыбалось нам. Ведя ожесточенные бои за каждый населенный пункт, мы обеими ногами вступали на Левобережную Украину...
Ночь на 11 августа оказалась для нашей бригады трудной. В одном из населенных пунктов восточнее Богодухова мы напоролись на сильную вражескую группировку. Завязался тяжелый ночной бой. Только к утру главные силы бригады смогли двинуться на северо-восток.
Предстояло перерезать железнодорожную ветку Богодухов - Харьков и овладеть станцией Максимовка.
Потеряв много времени на ночной бой, мы с большим опозданием вышли на исходные позиции у реки Мерчик. На этот раз бригадный разведчик Александр Иванов сработал неважно: противник от нас ускользнул. Местонахождение его основной группировки и характер системы обороны на высотах противоположного берега реки Мерчик остались для нас полной загадкой. Солнце стояло в зените, когда наши батальоны, не встречая сопротивления, развернулись на широком плато и приблизились к мосту. Безмолвие на противоположном берегу крайне удивило нас. Командир бригады приказал остановить главные силы и возобновить наступление только после тщательной разведки берега. Перед разведчиками была поставлена задача отыскать брод, а также проверить, пригоден ли мост для прохождения танков и тяжелой техники. Получив от меня задачу, разведчики бросились вперед. Саперы и минеры во главе со своим командиром канитаном Паллером так же, не задерживаясь, ринулись к мосту.
Тягостное ожидание длилось несколько дней. В эти дни своими обычными делами занимались лишь разведки обеих сторон, не прекращались ракетные фейерверки на переднем крае да обменивались снарядами наша и вражеская артиллерия.
На земле и в последние дни перед началом операции царило позиционное фронтовое спокойствие, зато небо над нами бурлило. День и ночь продолжались разведывательные полеты, усилились воздушные бои. Борьба за господство в воздухе приняла невиданный по ожесточению характер. Наблюдая за воздушными боями, мы с радостью убеждались в возросших возможностях нашей истребительной, штурмовой и бомбардировочной авиации.
Огромное напряжение, в котором мы пребывали, в конце концов разрядилось. Утром 5 июля немецко-фашистские войска перешли в наступление...
Огонь и смерть ворвались в окопы и траншеи первого эшелона 6-й гвардейской армии. Свыше 700 танков ринулись на боевые порядки ее дивизий, сотни самолетов обрушивали на наши наземные войска свой смертоносный груз. Непрерывно грохотала артиллерия. Очаги пожаров озаряли все небо. Войска генерала И. М. Чистякова вступили в упорные и кровопролитные бои, пытаясь сдержать невиданный доселе танковый смерч.
К концу дня 5 июля обозначился прорыв обороны первого эшелона дивизий 6-й гвардейской армии. Определилось и направление главного удара врага: немцы рвались на Обоянь. Ценою больших потерь противнику удалось оттеснить стрелковые части б-й гвардейской армии и овладеть на участке обороны 52-й гвардейской стрелковой дивизии районом Быковка, Козьмо-Демьяновская. Передовые немецкие подразделения вышли к южной окраине Солонца - на подступы ко второй полосе обороны армии.
В 16 часов 5 июля командующий фронтом приказал командующему 1-й танковой армией генералу М. Е. Катукову занять вторую полосу обороны на рубеже Меловое, Яковлеве и ни при каких обстоятельствах не допустить прорыва противника в направлении на Обоянь.
Выполняя этот приказ, соединения и части соседнего с нами 6-го танкового корпуса генерала А. Л. Гетмана и наш 3-й механизированный корпус под командованием генерала С. М. Кривошеина, оставив насиженные места, совершили бросок на юг и в ночь на 6 июля заняли указанный им оборонительный рубеж.
Вместе с 3-м механизированным корпусом пришла в движение и наша 1-я механизированная бригада. Команды командиров, звон металла, лязг гусениц повисли в воздухе. Оставив обжитый нами район Алисовка, Ивня, Курасовка, бригада ринулась на юг, в район Сырцево. К полуночи 5 июля мотобатальоны Долгова, Иванова и Долженко заняли здесь отсечные позиции. Бригадная артиллерия майора Ф. М. Вересова подготовилась к стрельбе с оборудованных огневых позиций. Позади боевого порядка бригады окопались танки нашего 14-го танкового полка.
6 июля с новой силой развернулись бои восточнее и западнее Обоянского шоссе. В 11 часов 30 минут после полуторачасовой артиллерийской подготовки вражеская пехота, поддержанная сотнями танков, снова ринулась на позиции 67-й и 52-й гвардейских дивизий 6-й гвардейской армии. В ходе ожесточенных боев к 15 часам гитлеровцам удалось потеснить эти дивизии, и они отошли на вторую оборонительную полосу, где уже заранее заняли оборону танкисты армии генерала М. Е. Катукова.
Наш 3-й механизированный корпус занимал оборонительный рубеж на участке Лухапино, Сырцево, высота 247,2. Замысел командира корпуса генерала С. М. Кривошеина сводился к тому, чтобы 3-й мехбригадой полковника А. X. Бабаджаняна встретить противника с фронта на самом Обоянском шоссе. Наша же 1-я мехбригада и 10-я мехбригада, находившаяся правее нас, должны были с. фланга нависать над вражеской танковой группировкой, рвавшейся по шоссе на Обоянь.
Расставляя силы бригады, мы вывели свой 14-й танковый полк в первый эшелон, а левее его разместили мотострелковые батальоны, действия которых должны были поддерживать несколько артиллерийских дивизионов, возглавляемых майором Вересовым.
В течение дня 6 июля противник несколько раз атаковал позиции 3-го механизированного корпуса, бросая против нас одновременно до 250 танков с пехотой. Но 1, 3 и 10-я мехбригады корпуса держались стойко и отбили все атаки врага. Лишь в районе высоты 247,2 отдельным группам немецких танков удалось вклиниться в нашу оборону и просочиться через боевые порядки 3-й бригады полковника А. X. Бабаджаняна. Но и после этого воины бригады не дрогнули. Отсекая пехоту противника от танков, они всеми способами уничтожали прорвавшиеся машины. Потеряв несколько танков, враг вынужден был отойти в исходное положение.
Не обошли гитлеровцы своим вниманием в этот день и нашу бригаду. Восемь раз бросали они на нас из района Ольховки до ста танков, но каждый раз бригада сдерживала этот бешеный натиск и своих позиций не оставила.
В ночь на 7 июля 1-я и 3-я механизированные бригады нашего корпуса передали свой оборонительный рубеж 31-му танковому корпусу. Сами же они временно перешли в оперативное подчинение 6-го танкового корпуса нашей танковой армии и передвинулись несколько правее, в район Сырцево.
Расставляя этой ночью танковые роты 14-го танкового полка, я к утру 7 июля оказался в одной из них. Командовал ею щуплый на вид, заросший за двое суток непрерывных боев рыжей щетиной капитан Н. В. Смирнов. Мы с ним расположили роту на пригорке, у небольшого хуторка. Позиция оказалась весьма удачной. Отсюда можно было держать на прицеле все, что появлялось на дороге, идущей на север - в сторону Обояни.
К утру 7 июля гитлеровцы, подтянув на обоянское направление свежие силы, развернули новое наступление, в котором участвовали сотни танков и большая масса пехоты. Главные усилия противник направил против 3-го механизированного и 31-го танкового корпусов 1-й танковой армии. Особенно ожесточенные бои развернулись на участке 1-й и 3-й механизированных бригад в районе Сырцево.
Противник начал атаки в три часа утра. Как только рассеялся предрассветный туман, перед нами предстала длинная колонна немецких танков. Мы бросились к своим танкам. В телескопическом прицеле четко обозначились контуры фашистских "тигров". Капитан Смирнов подал команду изготовиться к стрельбе. Впопыхах он не смог дать точный прицел, и первый залп прошел впустую. Последовали поправки данных, и снаряды стали ложиться в районе цели. Вслед за ротой Смирнова открыли огонь остальные подразделения танкового полка, подключилась бригадная в корпусная артиллерия.
В то утро мы убедились в неэффективности наших противотанковых осколочных и даже бронебойных снарядов. Нужны были подкалиберные снаряды, а их было очень мало. А тем временем колонна немецких танков продолжала медленно двигаться по дороге. Нас охватило волнение: что делать? Решение пришло молниеносно: сосредоточенным огнем ударить по бронетранспортерам. И это возымело действие. Во вражеской колонне возникли очаги пожаров.
В это время усилила огонь наша артиллерия, в небе появились штурмовики, которые несколько раз прошлись вдоль немецкой колонны. Мы же, танкисты, сосредоточили огонь по уязвимым местам вражеских танков: били по гусеницам, топливным бакам, по основанию башен.
И все же в тот день мы не смогли остановить неприятеля. Он по-прежнему рвался к Обояни. Сосредоточив превосходящие силы, создав огромный танковый кулак, гитлеровцы прорвали фронт нашей обороны и начали просачиваться в северном и северо-западном направлениях. 1-я и 3-я мехбригады отходили с ожесточенными боями. Тяжелые бои вела также 1-я гвардейская танковая бригада нашего корпуса.
Во второй половине дня 7 июля немцы резко усилили натиск на нашу бригаду. Огромной силы удар был нанесен во 2-му батальону майора М. Т. Долженко. Вскоре командир батальона погиб. Был тяжело ранен Д. А. Иванов, батальон которого также мужественно отражал атаки противника. Трудное испытание выпало и на долю 1-го батальона Долгова.
Героический подвиг совершил в этих боях командир пулеметного взвода нашей бригады старший сержант И. Т. Зинченко. Взвод под его командованием занимал оборону у высоты 254,5 в районе деревни Сырцево и успешно отбил несколько атак гитлеровских танков и пехоты. Но во время очередной атаки вражеским танкам удалось подойти к самым окопам. Тогда Зинченко метким броском противотанковой гранаты подбил средний танк. Однако вскоре за этим танком появился тяжелый "тигр". Старший сержант сразу понял, какую страшную опасность несет эта стальная махина пулеметным точкам его взвода. Мгновенно обвязавшись противотанковыми гранатами и взяв еще по гранате в каждую руку, он с возгласом "Прощайте, друзья! Мстите за меня, за мою Родину - Украину!" бросился под гусеницы "тигра". Раздался взрыв, танк вздрогнул и остановился... Родина высоко оценила бессмертный подвиг отважного воина. Указом Президиума Верховного Совета СССР старшему сержанту Ивану Трофимовичу Зинченко было присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно)...
Мне было очень приятно, когда, читая содержательную книгу военных историков полковников Г. А. Колтунова и Б. Г. Соловьева "Курская битва", я увидел там строки, посвященные описанию подвига И. Т. Зинченко...
До самого вечера 7 июля, окопавшись на небольшом пятачке, бригада продолжала вести тяжелые кровопролитные бои. А когда наступила темнота и бой стих, мы сменили огневые позиции, заняли более выгодные рубежи, пополнились боеприпасами, продовольствием, эвакуировали раненых, похоронили убитых. Вся короткая июльская ночь ушла на подготовку к новым боям, которые должны были начаться утром.
Трудным для наших войск оказался и день 8 июля. После небольшой ночной паузы, которую враждующие стороны использовали для перегруппировки своих сил и средств, а также для взаимных поисков слабых мест друг у друга, бои возобновились утром с новой силой. Гитлеровцы продолжали атаки в направлении Обояни.
Против наступавших вражеских танков и пехоты генералы Катуков и Кривошеий бросили в помощь частям бригады А. X. Бабаджаняна 1-ю гвардейскую танковую бригаду полковника В. М. Горелова, всю корпусную и армейскую артиллерию, несколько дивизионов "катюш". Над фашистской группировкой нависли "илы", беспрерывно штурмовавшие танки и пехоту.
Ожесточенно сражались чистяковцы. На десятки километров бушевало море огня. От бомбовых ударов, разрывов артиллерийских снарядов, танковых атак содрогалась белгородская земля.
Крепко досталось в тот день и нашей бригаде. Второй мотобатальон после гибели комбата М. Т. Долженко и выхода из строя двух командиров рот с боями отошел на несколько километров, в сторону Верхопенья.
Не удержался на своих позициях и 3-й батальон. Командир бригады вместе с 1-м батальоном Долгова, отойдя в реденький дубняк, продолжали ожесточенно сопротивляться. Им удалось отразить несколько вражеских атак, и только с наступлением темноты они отошли за реку Пена.
Я по-прежнему находился в 14-м танковом полку. Генерал Кривошеий приказал мне руководить боем на правом фланге бригады и совместно с соседней 10-й механизированной бригадой не допустить прорыва противника на Верхопенье и далее на Ивню.
Зацепившись за небольшой хуторок и господствующую высоту, танкисты успешно отражали вражеские атаки. За этот день мы подбили до полутора десятков танков и самоходок. Но к вечеру 8 июля положение нашего полка резко ухудшилось. В строю остался примерно десяток танков. Соседняя бригада не выдержала натиска врага и отошла на другой рубеж. Наш танковый полк также не смог закрепить позиции. Связь с батальонами не была восстановлена, бронебойные и подкалиберные снаряды иссякли. Накопилось много раненых. Мы оказались словно на каком-то острове, вокруг которого бушевало огненное море. Оставаться на этом рубеже не было уже никакого смысла, надо было прорываться к главным силам бригады. Прикрывшись небольшим танковым заслоном, мы двинулись к реке Пена. Переправившись на противоположный берег, неожиданно очутились неподалеку от немецкой танковой колонны, которая обошла правый фланг корпуса и вышла к нам в тыл.
Притаившись в одном из глубоких оврагов, я стал связываться со штабом бригады, но это оказалось нелегким делом - слышимости не было. Пришлось с радистами выскочить на пригорок, развернуть там антенное хозяйство и ловить свой штаб. Нам повезло: связь была установлена. Переговорив со своим заместителем Константином Яковлевичем Дмитриевским, я выяснил, что мы находимся в десяти километрах от штаба 1-й механизированной бригады. От него же узнал о переходе бригады к обороне южнее Ивни и Курасовки.
В голове стали рождаться планы ночного броска с целью выхода к своим частям. "Десять километров, отделяющие нас от главных сил, - это не так уж много, - размышлял я. - Тем более при наличии такого надежного союзника, каким является темная ночь..." Но радоваться было преждевременно. Возвращаясь в свой овраг, мы натолкнулись на немецкие танки. От неожиданности отскочили в сторону, залегли в пшеничном поле. Пристально оглядываясь вокруг, различили несколько оврагов, в темноте они были очень похожи один на другой. С час еще продолжали мы петлять вокруг какого-то овражка, но своих танков так и не нашли. Только через два-три часа услышали в стороне завывание моторов родных тридцатьчетверок.
Ночь была на исходе, а мы с трудом продолжали пробираться в направлении Курасовки. Когда рассвело, стало еще хуже: часто приходилось низко пригибаться, а более открытые места преодолевать ползком. Слева и справа от нас шли немецкие танки, следом за ними тянулась пехота на бронетранспортерах. В одном овражке мы задержались, чтобы еще раз сориентироваться, а главное - на глазок определить участки, на которых не велись боевые действия. Я хорошо знал, что сплошного фронта нет, поэтому можно было найти какую-то лазейку, чтобы юркнуть в нее.
В тот самый момент, когда мы изготовились к очередному броску в ближайший дубняк, у наших ног разорвался осколочный снаряд. На месте был сражен начальник рации. От радиостанции ничего не осталось, обломки ее разлетелись в разные стороны.
В разгар этой суматохи я не сразу почувствовал, что ранен в правую ногу. На какой-то миг испугался. Но взял себя в руки. Однако вскоре рана стала меня беспокоить. Ребята сделали мне перевязку, уложили на плащ-палатку. Мозг сверлила одна мысль: что делать? Продолжать идти, на соединение со своей бригадой днем - на глазах у немцев - бессмысленно. А оставаться в овраге - очень рискованно.
Не долго думая, радисты оттащили меня в лощину, заросшую желтым бурьяном. С ближайших высот она по просматривалась. Дороги и тропинки туда не подходили, И; было маловероятным, чтобы сюда заглянули немцы. Целый день мы пролежали на солнцепеке - грязные и голодные.
День 9 июля показался нам вечностью. Мы с нетерпением ждали наступления ночи. Она должна была решить нашу судьбу.
Наконец солнце плюхнулось где-то за пригорком. Тьма окутала землю, и начался наш поход в сторону фронта. Нам надо было пройти всего несколько километров, но на это ушла целая ночь. Рана на ноге кровоточила. Ребята тащили меня под руки, а местами волокла на самодельных носилках. Двигались оврагами, далеко обходя горящие, танки: в темноте трудно было определить, чьи они.
Спасло нас отсутствие сплошного фронта. Нырнув в какое-то топкое болото, на котором не было никаких признаков боя, мы, выбравшись из него, наткнулись на конный обоз 6-й гвардейской армии, который и доставил меня под утро 10 июля в полевой госпиталь...
* * *
Ничто так благотворно не действовало на раненых, находившихся в полевом госпитале, как хорошие вести с передовой. Они доходили до нас по радио, их сообщали дивизионные, армейские и фронтовые газеты. Четко работал и так называемый солдатский телеграф, незамедлительно передававший из палаты в палату, от койки к койке последние новости.
Через несколько дней мы узнали о полном провале фашистского наступления на Курской дуге.
Мне, танкисту, было особенно приятно, что в этом сражении большую роль сыграли танковые войска. Имена генералов Катукова, Ротмистрова, Гетмана, Кравченко, Кривошеина, офицеров Бабаджаняна, Горелова, Бурды, Бойко, Стороженко, Смирнова и многих других засверкали в полном величии.
Курская битва, в которой участвовали тысячи танков с обеих сторон, вошла в историю как самая блистательная страница советского военного искусства периода второй мировой войны. Наши советские тридцатьчетверки, хотя броня их была тоньше, а орудия имели меньший калибр, смогли разгромить "тигров", "пантер", "фердинандов". Находясь в госпитале, я имел достаточно свободного времени на размышления. Не раз задавал себе вопросы: почему более сильные немецкие танки оказались слабее наших? почему воинственные фашистские генералы, за плечами которых был огромный опыт, оказались битыми? почему немецкие солдаты не выдержали натиска советских воинов?
Ответ напрашивался один. Война шла за жизнь советских людей, за свободу нашей Родины, за ее правое дело и светлые идеалы, за спасение всего человечества, за идеи великого Ленина. Вот почему советские люди оказались крепче стали. Вот почему каждый из нас, едва залечив раны, рвался в строй, чтобы мстить врагу, который продолжал еще топтать советскую землю. Вот почему и я, не дождавшись окончательного выздоровления, оставил госпитальную койку и подался в свою бригаду...
На месте я узнал, что прибыл как раз вовремя: войска Воронежского фронта готовились к переходу в контрнаступление. 3 августа начиналась Белгородско-Харьковская операция. Важнейшее место в ней отводилось 1-й танковой армии в составе 6-го и 31-го танковых корпусов, а также 3-го механизированного корпуса, куда по-прежнему входила наша 1-я механизированная бригада.
Свою 1-ю механизированную бригаду я застал на колесах. Разведка ушла вперед, за ней последовал танковый полк, изготовились к выступлению штаб бригады, артиллерия Вересова и все три мотобатальона. Опоздай я на сутки, пришлось бы догонять и разыскивать их где-то на дорогах наступления.
Ночь оказалась полной неожиданностей. Зайдя в автобус командира бригады, я застал там вместо полковника Мельникова старого знакомого по академии имени Фрунзе подполковника Ф. П. Липатенкова. До этого в течение года он был начальником штаба 10-й механизированной бригады нашего же корпуса.
- Так вот, дружище, пути господни неисповедимы, несколько дней назад назначен командовать бригадой вместо Мельникова, - сказал Липатенков, дружески протягивая мне руку. И как бы извиняясь, добавил: - Наше дело солдатское, приказ есть приказ!
То, что прежнего комбрига необходимо было заменить, ни у кого не вызывало сомнений. И я не скрывал, что от души рад этой перемене.
- Завтра - в бой. На сей раз это будет наступательный и решительный бой. Надеюсь, мы будем работать дружно и слаженно, - напутствовал меня новый командир бригады.
Стремительно выскочив в непроницаемую августовскую ночь, я ощупью нашел свой штабной автобус, тут же на ходу ознакомился с боевой задачей бригады и немедленно включился в работу. А вскоре штабной трофейный вездеход, в котором разместилась оперативная группа штаба бригады, мчал нас на юг, на новые исходные позиции западнее Обояни. Через несколько часов нам предстояло совершить прыжок на Яковлево, Калинино, Томаровку, Ахтырку, Богодухов. В грохочущей гусеницами машине было темно и тесно. Но я хорошо представлял себе худощавое лицо начальника оперативного отделения Константина Дмитриевского, славного, кругленького, никогда не унывающего разведчика Сашу Иванова, бригадного инженера капитана Паллера - человека огромного роста, с жгучими кавказскими глазами. С офицерами связи и несколькими связистами, которые примостились здесь же, на железной скамейке, я рассчитывал познакомиться ближе при первом удобном случае.
Заглушая гул мотора и лязг гусениц, офицеры штаба шумно поздравляли меня с выздоровлением и возвращением в строй. Я же был рад нашей встрече вдвойне. Во-первых, потому, что снова оказался в кругу близких людей, с которыми много месяцев делил радости и испытания военной жизни. А во-вторых, потому, что не опоздал к началу боя. Ведь это ни с чем не сравнимое счастье - участвовать в боях в составе дружного коллектива, с которым прошел уже немало фронтовых дорог.
Канонада шести тысяч орудий и минометов, гул тысячи двухсот самолетов разорвали предрассветный туман начинавшегося дня 3 августа 1943 года. Невиданной силы смертоносный ураган обрушился на вражеские позиции. Три часа подряд длилась артиллерийская и авиационная обработка немецкой обороны.
Сотни тысяч снарядов и мин, тысячи осколочных и фугасных бомб настигали врага в его окопах и траншеях, танках и бронетранспортерах.
В 8 часов утра артиллерия по определенному сигналу перенесла свой мощный огонь в глубину расположения противника. Его резервы подверглись обработке наших штурмовиков. Бомбардировщики громили тылы.
Прижимаясь к огневому валу, в атаку ринулись наши танки и пехота. Воронежский и Степной фронты перешли в общее наступление на харьковском направлении.
Вслед за дивизиями и полками 5-й и 6-й гвардейских армий в бой вступили корпуса и бригады 1-й танковой армии. Пошли смело, лихо, в батальонных и ротных колоннах, на больших скоростях средь белого дня, не прячась в лесах, не боясь "юнкерсов" и "мессершмиттов". Напрасно изощрялся Геббельс, пытавшийся доказать своим соотечественникам, что русские не могут воевать летом. Немцы хорошо убедились в обратном не только в жаркие июльские дни Курской битвы, но и в тех боях, которые начались в первых числах августа 1943 года, когда наши войска устремились на Харьков.
На просторе курских и белгородских степей развернулись армады танков, артиллерии, авиации, свыше десятка общевойсковых и танковых армий, около сотни дивизий, многие десятки танковых и механизированных бригад, свыше пятисот полков. Эти могучие силы прикрывали с воздуха воздушные армии генералов С. А. Красовского и С. К. Горюнова. И это на одном лишь нашем харьковском направлении!
Уже к исходу первого дня наступления соединения 1-й танковой армии вклинились в оборону противника на 12 километров. Наши передовые части подошли к восточной окраине Томаровки.
Наступательный порыв советских войск изо дня в день нарастал. 5 августа был ликвидирован томаровский узел сопротивления гитлеровцев. За этот же день соединения нашей танковой армии продвинулись на 30 километров и обошли с юга борисовский и головчиновский узлы сопротивления неприятеля. На марше мы узнали, что по приказу Верховного Главнокомандующего в Москве будет произведен салют в честь освобождения Белгорода и Орла.
Танковая лавина катилась вперед, сметая и уничтожая на своем пути все, что еще пыталось сопротивляться. Впереди был Богодухов - важный центр сопротивления врага в оперативной глубине его обороны и крупный узел дорог.
Командир бригады подполковник Ф. П. Липатенков поручил мне возглавить передовой отряд в составе 14-го танкового полка и батальона Долгова. Такие же отряды шли от 6-го и 31-го танковых корпусов нашей армии и приданного ей 5-го гвардейского танкового корпуса генерала А. Г. Кравченко.
Утром 7 августа части различных соединений 1-й танковой армии с трех сторон ворвались в Богодухов. В эфире творилось что-то невообразимое. Нас подгонял голос "Барса" - командира корпуса генерала Кривошеина. После скоротечного боя наши части овладели городом.
Опомнившись, противник начал спешно подтягивать к Богодухову части танковой дивизии СС "Рейх". Генерал Кривошеин, быстро оценив обстановку, принял решение охватить с обоих флангов главные силы вражеской дивизии, вышедшие на рубеж хутор Зиньковский, Балановка, и во встречном бою разгромить их.
Завязались ожесточенные бои, в результате которых танковая дивизия СС "Рейх", понеся огромные потери, откатилась за реку Мерчик, на 16 километров южнее Богодухова.
8 и 9 августа соединения 1-й танковой, а также 6-й гвардейской армий вели непрерывные бои юго-восточнее Богодухова с частями танковых дивизий СС "Рейх", "Мертвая голова" и остатками 19-й немецкой танковой дивизии. Благодаря усилиям танкистов генералов Кривошеина, Кравченко и пехоты генерала Чистякова в районе Богодухова мы окончательно умертвили эту недоброй памяти "Мертвую голову".
Войска Воронежского и Степного фронтов неудержимо рвались к Харькову, охватывая его со всех сторон. Военное счастье, о котором мы мечтали под Смоленском и Ржевом, под Керчью и Севастополем, теперь вовсю улыбалось нам. Ведя ожесточенные бои за каждый населенный пункт, мы обеими ногами вступали на Левобережную Украину...
Ночь на 11 августа оказалась для нашей бригады трудной. В одном из населенных пунктов восточнее Богодухова мы напоролись на сильную вражескую группировку. Завязался тяжелый ночной бой. Только к утру главные силы бригады смогли двинуться на северо-восток.
Предстояло перерезать железнодорожную ветку Богодухов - Харьков и овладеть станцией Максимовка.
Потеряв много времени на ночной бой, мы с большим опозданием вышли на исходные позиции у реки Мерчик. На этот раз бригадный разведчик Александр Иванов сработал неважно: противник от нас ускользнул. Местонахождение его основной группировки и характер системы обороны на высотах противоположного берега реки Мерчик остались для нас полной загадкой. Солнце стояло в зените, когда наши батальоны, не встречая сопротивления, развернулись на широком плато и приблизились к мосту. Безмолвие на противоположном берегу крайне удивило нас. Командир бригады приказал остановить главные силы и возобновить наступление только после тщательной разведки берега. Перед разведчиками была поставлена задача отыскать брод, а также проверить, пригоден ли мост для прохождения танков и тяжелой техники. Получив от меня задачу, разведчики бросились вперед. Саперы и минеры во главе со своим командиром канитаном Паллером так же, не задерживаясь, ринулись к мосту.