Драгунский Давид. Годы в броне

   Мое настроение не осталось незамеченным: Михаил Ефимович Катуков понимал людей с полуслова.
   Осуществиться моим намерениям в скором времени помог случай. Выяснилось, что неудачно идут дела в 1-й механизированной бригаде нашего корпуса. Командир этой бригады пехотинец полковник Иван Васильевич Мельников явно недооценивал тех преимуществ, которые давало использование танков и механизированных войск. Начальник штаба 1-й бригады не отличался высокой организованностью. Управление в бою было нарушено. Танковый полк этой бригады действовал в отрыве от мотобатальонов, последние, не имея танковой и артиллерийской поддержки, застряли в снегу. Связь с двумя батальонами была потеряна. Все эти факты отрицательно сказывались на делах корпуса в целом, что не на шутку тревожило генерала Катукова. Однажды утром меня вызвали к генералу. Приказ его был предельно кратким: побывать в 1-й механизированной бригаде, разобраться в ее действиях и обо всем доложить.
   Глубокой ночью командир корпуса уже слушал по телефону мои объяснения.
   - Что вы предлагаете? - напрямик спросил он.
   - Предлагаю подтянуть артиллерию к батальонам первого эшелона. Усилить пехоту танками. Посадить на них десантом мотопехоту и, воспользовавшись ненастной погодой, предпринять наступление.
   - Хватит заниматься разговорами, - раздраженно перебил меня командир корпуса. - Назначаю вас начальником штаба этой бригады. Наведите порядок, организуйте управление боем. Имейте в виду: вы с командиром будете отвечать за наступление!
   Телефонный разговор на этом оборвался. В ту же ночь я приступил к исполнению обязанностей начальника штаба 1-й механизированной бригады. То, к чему я все время стремился, свершилось.
   * * *
   По тону разговора было ясно, что командир корпуса действиями 1-й механизированной бригады явно недоволен. Снятие с должности начальника штаба, строгое предупреждение комбригу Мельникову, телефонный разговор со мной - все это заставило принять неотложные меры. Необходимо было срочно навести порядок и создать условия для четкого выполнения бригадой поставленной перед ней боевой задачи.
   С этого и началась моя деятельность на новом месте.
   Представившись полковнику Мельникову, я добился его разрешения убыть в мотострелковые батальоны и в штаб танкового полка, чтобы детально разобраться в обстановке, организовать взаимодействие и наладить управление подразделениями. Комбриг одобрил мои предложения, но при этом подчеркнул, что отпускает мне на все дела одни сутки и что к утру будет ждать меня с докладом.
   - Надеюсь, мы с вами будем работать дружно, - сказал он на прощание. Я люблю людей инициативных, волевых. По сторонам не оглядывайтесь. Поезжайте в мотобатальоны, принимайте самые крутые меры... Если потребуется, можете снять с должности командира первого батальона Долгова. Я возражать не буду.
   Вместе с Александром Ивановым, или просто с Сашей, как любили называть разведчики красивого молоденького капитана - начальника разведки бригады, мы на трофейном гусеничном вездеходе в сопровождении отделения автоматчиков тронулись в путь. Расстояние в несколько километров преодолевали более двух часов. Последние триста - четыреста метров добирались пешком, утопая в глубоком снегу. Короткий зимний день был уже на исходе. Случайно вспыхнувший в лесу огонек помог нам добраться до расположения 1-го батальона.
   В шалаше, наспех сооруженном из веток и мелких сосенок, было тесно и дымно. Вокруг костра грелись бойцы и командиры. Здесь же я застал комбата Бориса Борисовича Долгова и начальника штаба.
   Мое появление было неожиданным. Вскоре мы остались втроем. С большим трудом вытягивал я из Долгова ответы на вопросы. Докладывал он сбивчиво и путано. Не знал, какой противник перед батальоном, кто действует справа и слева.
   Оторванный от всего и всех, батальон Долгова залег на опушке леса и вот уже третий день не двигался с места. Телефонной связи с ротами и со штабом бригады не было. Единственная радиостанция оказалась запакованной в ящик и спрятанной где-то в обозе. Вдобавок ко всему я с удивлением узнал, что Долгов страдает радиобоязнью. Он и подчиненным вдолбил, что противник якобы охотится за каждой рацией и именно по ним ведет артиллерийский огонь. В довершение ко всему штаб батальона оторвался от своих передовых подразделений.
   Разговор с командованием батальона принял неприятный оборот. Не сдержавшись, я заговорил повышенным юном.
   - Прошу ни в чем не винить начальника штаба, - выслушав меня, сказал приунывший комбат. - Маху дал только я... Оказался в непривычной обстановке... Из раскаленного Ташкента угодил в холодные края. А когда начались бои, не выдержали нервы, растерялся...
   Костер в шалаше разгорелся ярче. Когда я заглянул в печальные глаза капитана, все, что он говорил, показалось мне откровенным и правдивым. Судьба Долгова в чем-то напомнила мне собственную судьбу в первые недели войны. Я поверил капитану.
   - Ладно, хватит каяться в грехах и краснеть, как девица. Даю вам два часа на развертывание связи и смену КП. Завтра в ваше распоряжение прибудут танковая рота, артиллерийская батарея и саперный взвод. Батальону быть готовым к наступлению.
   Чтобы не сковывать действий комбата и начальника штаба, я с разведчиком Сашей Ивановым отошел от костра в более темную часть шалаша. Расторопный старшина немедленно притащил котелки с кашей и две кружки кипятку. Мы занялись ужином. Изредка до меня доносились распоряжения Долгова. Засуетились посыльные, ожил задымленный и прокуренный шалаш. Не прошло и часа, как комбат доложил, что радиосвязь со штабом бригады установлена и что он готов сменить свой КП.
   Прощаясь с Долговым, я подумал и о доле нашей вины. Капитан не имел еще достаточной боевой закалки, жизненного опыта, а старшие начальники мало помогали ему, да и штаб бригады оторвался от батальонов на четыре-пять километров. Не помогли комбату артиллерией, не дали танков. Обо всем этом я решил незамедлительно доложить командиру бригады. Зная по себе, как дорожат подчиненные уважительным отношением старших, я, покидая батальон, не утерпел и сказал Долгову:
   - Давайте, Борис Борисович, договоримся раз и навсегда - от телефона не убегать, с радиостанцией дружить, постоянно находиться в боевых порядках рот, меньше оглядываться назад и не озираться по сторонам. А к утру мы подошлем вам танки, артиллерию, протянем телефонную связь и поможем всем, чем располагаем.
   На лице Долгова промелькнула чуть заметная улыбка:
   - Спасибо вам, товарищ подполковник, за все.
   Покидая батальон, я почему-то был уверен, что капитан станет со временем закаленным в боях офицером. И к счастью, не ошибся. Через год Б. Б. Долгов командовал полком...
   Добравшись до 3-го батальона, мы узнали, что комбат майор Дмитрий Антонович Иванов еще с вечера ушел в одну из рот, расположенную на опушке леса, и направились в роту. Связной - солдат небольшого росточка, в длинном полушубке и валенках с загнутыми голенищами - шариком катился впереди, прокладывая путь. Через 10-15 минут мы очутились в глубокой снежной траншее и с ходу столкнулись с комбатом. Я был приятно удивлен, узнав, что штаб батальона находится здесь же, в ста метрах от передовых рот. С Ивановым я был уже знаком - мы неоднократно встречались на станции погрузки - и даже немного знал его биографию. Это был степенный мужчина, выглядевший старше своих сорока лет. Опущенные книзу длинные усищи, густые сросшиеся брови, суровые глаза делали его лицо строгим и недоступным. К внешности своей комбат, судя по всему, относился подчеркнуто безразлично. Шапка у него была как-то странно сдвинута набок, ремень опущен вниз, валенки по-деревенски подшиты толстым слоем войлока - все эти детали невыгодно отличали его от подтянутого двадцатидвухлетнего Долгова. Зато Иванов, по рассказам многих офицеров, был безудержно смел, постоянно находился в боевых порядках рот, умело командовал людьми в бою. За полтора года войны он участвовал во многих боях и сражениях, дважды побывал в госпиталях, был отмечен несколькими правительственными наградами.
   Выбравшись на бруствер снежной траншеи, Иванов начал докладывать. Слушал я внимательно. Хотя многое было непонятным, не торопил и не перебивал его. Старался сориентироваться в обстановке, глубже вникнуть в причины, которые привели к срыву наступления. Комбат просто и бесхитростно излагал положение дел. Он оперировал такими живыми деталями и подробностями, что передо мной словно ожили роты, артиллерийские и минометные позиции, огневые точки. Слушая, я убедился, как хорошо комбат чувствует поле боя, знает, кто перед ним, знает свои возможности. Только когда он умолк, я осторожно спросил:
   - А все же, Дмитрий Антонович, почему вы застряли на опушке леса? Ваш батальон находится в центре боевых порядков, по вас равняются, к вам примыкают фланги двух других батальонов. Вы опытный и закаленный командир, которого нельзя сравнивать, например, с капитаном Долговым...
   Иванов помедлил с ответом, потом, словно решившись, заговорил простуженным голосом:
   - Товарищ подполковник, посмотрите на эту равнину. Она тянется на многие километры. Каждый солдат, каждый пулемет далеко виден на снежном фоне - это удобные цели для врага. Понимаю: непростительно топтаться на месте... Но имею ли я моральное право положить сотни жизней на этом белом плацу?..
   Куда девались медлительность и спокойствие комбата. Решительно рубанув рукой воздух, он выпалил мне в лицо:
   - Нужны танки. Дайте дивизион артиллерии. Поддержите нас саперами. И мы пойдем вперед...
   2-го батальона капитана Долженко в пункте, отмеченном на моей карте, не оказалось. В поисках штаба батальона машина колесила вокруг да около и в конце концов застряла в занесенном снегом овраге. Желание разыскать подразделения 2-го батальона заставило нас покинуть застрявший вездеход. Вместе с отделением автоматчиков я тронулся в путь. Усилился ветер, поднялась поземка, нас упорно относило в сторону, пробиваться по снежной целине становилось труднее с каждым шагом. Наш поступок был до некоторой степени опрометчив: от машины оторвались далеко, а когда выберемся к батальону - было еще непонятно. А между тем землю быстро окутывали сумерки. "Может, вернуться, пока не поздно", - невольно подумал я.
   Но что это? Сквозь звуки снежной бури до нас слабо донеслась человеческая речь. Остановились, прислушались, с трудом различили явно женские голоса. Доносились они со стороны оврага, и мы двинулись на голоса.
   Вдруг окрик:
   - Стой, стрелять буду!
   - Мы - свои, мы - русские! - изо всех сил закричал разведчик Саша Иванов.
   Вторично окрика не последовало.
   Мы подошли ближе.
   - Кто вы?
   - Мы - коммутатор! - звонко отчеканил девичий голос.
   - Что такое? Какой коммутатор?
   - Обыкновенный, телефонный... - В доказательство девушка сбрасывает белый маскировочный халат, расстегивает пуговицы полушубка: - Вот он...
   Под полой полушубка что-то потрескивает и зуммерит. Мы улыбаемся, но недоумение все же не покидает меня.
   - Кто загнал вас в овраг? Неужели не могли оборудовать для коммутатора более удобное место?
   Вторая связистка, стоявшая рядом с подругой, с горечью разъяснила:
   - А что мы могли сделать? Старшина привел нас на это место и приказал ждать его. Сам целый день не появляется... Мы лежим в кустах и обеспечиваем разговор штаба бригады со вторым батальоном... А что касается нашей ЦТС, то мы спрятали ее в полушубок, чтобы не отсырели контакты...
   Воспользовавшись этой неожиданной встречей, я соединился с комбригом и доложил о положении дел у Долгова и Иванова. Одновременно высказал свои предложения об усилении танками и артиллерией батальонов первого эшелона.
   - Я тоже думал об этом, - с трудом уловил я хриплый голос полковника. Скорее возвращайтесь в штаб. По пути загляните к танкистам.
   Переговорив с командиром 2-го батальона капитаном Долженко, я оставил трех автоматчиков охранять девичью ЦТС, а сам тронулся в путь.
   Ковыляя по снежным ухабам, навстречу нам двигался тягач-вездеход.
   Остаток ночи прошел в поисках 14-го танкового полка. С ходу мы влетели в овраг, долго барахтались в нем и с большим трудом выползли обратно. Потом на нашем пути стеной встал лес. Мы долго петляли, искали выходы из него и только перед утром достигли цели.
   С командиром 14-го полка подполковником Александром Федоровичем Бурдой мы были друзьями. Я встречался с ним во время моего назначения в корпус в районе Калинина, проводил занятия в его полку при подготовке к наступлению, видел его на исходных позициях. Как танкист с танкистом, мы не раз вели душевные беседы на близкую обоим тему - об использовании танков в бою. Но и раньше, еще до личных встреч, я был наслышан о замечательных боевых делах этого командира полка.
   У Тулы танковая рота А. Ф, Бурды нанесла из засады крепкий удар "непобедимым" танкистам Гудериана. Участвовал Бурда и в разгроме гитлеровцев под Клином. А в составе 1-й гвардейской танковой бригады Александр Федорович и его танкисты громили врага на подступах к Москве.
   Бурду любили подчиненные и начальники.
   Михаил Ефимович Катуков души в нем не чаял и с удовольствием повторял:
   - Александр Федорович молодец! Мал золотник, да дорог! Всего в нем в меру: хитер, умен, сноровист. Это настоящий волевой командир. Поставьте ему понятную задачу, и он ее обязательно с блеском выполнит.
   Запорошенная дорожка привела нас в глубокий снежный овраг, в расщелине которого прижалась ремонтная летучка. Командир полка приспособил ее под штаб-квартиру. Внутри все было устроено по-хозяйски: верстак превратился в столик, в левом углу широкая, прибитая к стене скамейка была оборудована под кровать. На подвешенных к потолку носилках спал шофер машины. Железная печурка, накаленная докрасна, излучала тепло. Все здесь было приятно и спокойно.
   Увидев Александра Федоровича, я первым делом спросил, как идут дела.
   - У нас все в норме, - невозмутимо сказал он. - Немцев отогнали километров на пять. Полк окопался. Я жду дальнейших распоряжений.
   - В каком состоянии ваши подразделения?
   - Потерь не имею, люди накормлены, машины заправлены, - незамедлительно последовал ответ.
   Разговор с командиром танкового полка затянулся до поздней ночи...
   Охрипший, измученный бессонницей, я добрался до тесного блиндажа командира бригады полковника Мельникова, а через час уже передавал его приказ, в котором сообщалось, что каждому мотострелковому батальону придается танковая рота, усиленная артиллерией и саперами.
   Пехота воспрянула духом. Наступление бригады продолжалось. В первом эшелоне боевых порядков продвигался батальон капитана Долгова.
   На нашем участке фронта бои приняли затяжной позиционный характер: мы не смогли продвинуться вперед, гитлеровцы совсем недалеко отошли назад.
   Обе стороны окопались на высотах и опушках лесов, забрались в овраги, заминировали все подступы и дороги. Вынужденную пассивность войск компенсировала артиллерия. Она не умолкала ни днем ни ночью, напоминая о неприступности своих позиций. И как обычно в таких ситуациях, активизировалась разведка.
   Вторая половина февраля и начало марта принесли с собой северные ветры и снежные бураны. С большим трудом успевали мы сбрасывать с танков, машин и орудий снежные покрывала. По три-четыре раза в день очищали от снега блиндажи и окопы, расчищали дороги и тропы, ведущие к линии боевого охранения, в роты и батальоны, в пункты боеприпасов, к артиллерийским позициям.
   Мы чувствовали недолговечность пребывания в этой относительно спокойной обстановке и потому с нетерпением ждали приезда командира корпуса генерала М. Е. Катукова из Москвы.
   В расположении нашей бригады он появился ранним утром.
   В покосившемся, жарко натопленном лесном домике собралось все командование бригады, танкового полка и батальонов. По ярким огонькам, вспыхивавшим в глазах генерала Катукова, по его широко расплывшейся улыбке нетрудно было догадаться, что произошло что-то необычно-радостное.
   В домике воцарилась тишина, нарушаемая только потрескиванием кругляшей, горевших в железной печурке.
   - Буду краток! - чеканя каждое слово, произнес генерал. - Верховный Главнокомандующий поручил мне сформировать танковую армию. Нашей армии присвоено наименование первая танковая, понимаете, первая! Это ко многому обязывает. Костяк армии составят первая гвардейская танковая и ваша первая механизированная бригады. Нас ждут большие дела. Уверен, мы оправдаем доверие Родины.
   Слова генерала потонули в буре аплодисментов.
   1-й танковой армии, родившейся в снежную зиму 1942/43 года в лесах Калининщины, было суждено пройти по дорогам войны многие тысячи километров и завершить свой путь 2 мая 1945 года в самом Берлине.
   Наша танковая армия была не единственной. В начале сорок третьего года в тылу страны и на фронтах было создано около ста бригад, десятки механизированных и танковых корпусов, пять танковых армий, ставших бронированным мечом, танковым тараном, главной ударной силой Красной Армии. Эти танковые соединения раскалывали фронты, окружали большие вражеские группировки, с ходу захватывали водные преграды, аэродромы, железнодорожные узлы, первыми врывались в Бухарест, Будапешт, Софию, Белград, Варшаву, Вену, Берлин...
   Совещание окончилось, участники его разъехались по своим полкам и бригадам. Я тоже спешил к себе. Многое передумал в тот день. Мысли невольно возвращали меня в крепость Осовец первых месяцев войны, на землю пылающей Смоленщины. Вспомнил наш батальон, в котором оставался один-единственный исправный танк... Мы с боями отходили на восток. Но и тогда свято верили в нашу победу...
   * * *
   Сигнал о выдвижении наших частей не заставил долго себя ждать. С большими трудностями мы совершали трехсоткилометровый марш на северо-запад, в район Демянска.
   От Селижарово до Хойма непроходимой стеной стоял на нашем пути спрессованный снег двухметровой толщины. Мы выбивались из сил, тащили на себе машины и орудия. Танки по самую башню проваливались в снежную пропасть. Но, несмотря ни на что, танковая армада ползла вперед, преодолевая всего с десяток километров в сутки.
   Мы торопились, но время все же было упущено, и удар танков с юга по демянской группировке противника запоздал. Началась оттепель. В эти труднопроходимые, болотистые места подкрадывалась весна, готовая приковать на месте все живое. Мне трудно судить о планах командования, предусматривавших использование танковой армии на этом направлении. Во всяком случае, мы, танкисты, были удивлены, оказавшись в тех топких краях. Танкам необходим разбег, размах, простор, чтобы проявились основные качества этой боевой машины: крепкая броневая защита и мощная огневая сила в сочетании с подвижностью и маневром.
   Однако фортуна над нами смилостивилась. Не прошло и месяца, как нашу 1-го танковую армию вывели в резерв Ставки, а еще через некоторое время последовал приказ грузиться в эшелоны.
   Тысячи вагонов, сотни эшелонов потребовались для перевозки личного состава и техники корпусов и бригад армии на юг. День и ночь мчались по "зеленой улице" в направлении Курска тяжеловесные составы.
   В первых числах апреля наша 1-я механизированная бригада выгрузилась в маленьком прифронтовом городке Обоянь. Затем своим ходом она вышла в район Ивня, Курасовка, Алисовка и притаилась в змеевидных оврагах. Как и всей 1-й танковой армии, бригаде предстояло в составе Воронежского фронта участвовать в боях на просторах Курщины.
   По огромной концентрации людей, техники, по импульсу фронтовой жизни чувствовалось: именно здесь в недалеком будущем развернутся большие события.
   Впервые в жизни я попал на курскую землю. Недаром так много об этих местах говорят, пишут, слагают песни. Действительно, чудесный край. Весна 1943 года выдалась ранняя. Зазеленели рощи, в Обояни, Ивне и Курасовке зацвели сады. Запах весенних цветов, веселое пение жаворонков кружили голову...
   Казалось, это был самый мирный уголок земли. К сожалению, это только казалось... В те дни мы еще не знали, что вскоре эти живописные места станут ареной жестокой битвы, которой будет суждено войти в историю.
   Еще в первой половине апреля немецко-фашистское командование подготовило план наступательной операции против Красной Армии, получивший условное название "Цитадель". Как известно, общий замысел этой операции сводился к тому, чтобы двумя одновременными встречными ударами на Курск - из района Орла на юг и из района Харькова на север - окружить и уничтожить советские войска на Курском выступе.
   Для реализации этого плана гитлеровцы к началу июля сосредоточили на курском направлении 50 своих лучших дивизий, в том числе такие, как "Адольф Гитлер", "Мертвая голова", "Рейх", "Великая Германия", и другие. Десятки дивизий, сотни полков были переброшены с других фронтов, из самой Германии, из Франции, Голландии, Норвегии.
   Сюда прибывали танки последних выпусков - "тигр", "пантера", а также самоходные орудия "фердинанд". Немецкая авиация пополнилась модернизированными бомбардировщиками. В курском небе появились новые истребители "Фокке-Вульф-190А" и штурмовики "Хейнкель-129".
   Группировка немецко-фашистских войск на курском направлении насчитывала в своем составе около 900 тысяч солдат и офицеров, до 10 тысяч орудий и минометов, около 2700 танков и штурмовых орудий, свыше 2000 самолетов. Этот мощный бронированный таран, по мнению гитлеровцев, был неотразим.
   По замыслу авторов операции "Цитадель" разгром советских войск в самом центре России должен был резко изменить военную обстановку на всем Восточном фронте в пользу гитлеровской армии, поднять на прежнюю высоту ее престиж, сильно пошатнувшийся после Московской и Сталинградской битв.
   О том, какое огромное значение придавали фашистские заправилы осуществлению операции "Цитадель", свидетельствует содержание приказа на наступление, который отдал своим войскам Гитлер в ночь на 5 июля 1943 года:
   "Солдаты! - писал он. - С сегодняшнего дня вы начинаете большое наступление, исход которого может иметь решающее значение для войны. Ваша победа должна еще больше, чем раньше, укрепить во всем мире уверенность в том, что оказывать какое бы то ни было сопротивление немецкой армии в конечном итоге бесполезно... Колоссальный удар, который сегодня утром поразит советские армии, должен потрясти их до основания. И вы должны знать, что от успеха этого сражения может зависеть все"{3}.
   Но в плане операции "Цитадель" были допущены роковые просчеты. Немецкие генералы и на сей раз остались верны себе, своей стратегии, своим тактическим взглядам, своей педантичности. Поражения под Москвой и Сталинградом ничему их не научили. Они по-прежнему не считались со сложившейся обстановкой, по-прежнему превозносили свои силы, отказывались трезво оценить те большие качественные и количественные изменения, которые произошли в Красной Армии за первые два года войны.
   Намерение гитлеровцев осуществить операцию "Цитадель" не осталось, конечно, тайной для советского командования. Весь апрель, май и июнь наши соединения, части, подразделения неутомимо трудились на своих участках, чтобы как можно лучше и надежнее подготовиться к отражению ударов противника. Наша 1-я механизированная бригада в это время непрерывно пополнялась танками, а также личным составом за счет маршевых рот, подходивших с Урала и из Сибири.
   Верховное Командование и командующий Воронежским фронтом генерал Н. Ф. Ватутин в своих стратегических и оперативных планах определили нашей 1-й танковой армии роль своеобразного бронированного щита на белгородско-курском направлении. Расположившись вторым эшелоном позади 6-й гвардейской армии генерала И. М. Чистякова, она должна была прочно удерживать наиболее важное белгородско-обоянское направление и быть готовой к нанесению мощных контрударов. Но этот замысел командования стал известен нам, офицерам, гораздо позднее, а пока мы денно и нощно готовились к предстоящим сражениям. За три месяца нами были исхожены, разведаны и подготовлены соответствующим образом к боевым действиям все лесные опушки и просеки, высоты и овраги, дороги и населенные пункты.
   Траншеи и окопы, ходы сообщения, минные поля и проволочные заграждения, всевозможные инженерные ловушки и сюрпризы постепенно опоясывали поля и дороги на нашем белгородско-курском направлении. Везде и всюду создавалась противопехотная, противотанковая, противоартиллерийская и противовоздушная оборона.
   Впервые за годы войны я увидел такую прочную, глубокую, насыщенную огромными силами и средствами оборону. За сотни километров от переднего края изготовились к боевым действиям советские войска, экипированные всем необходимым. Пехота поддерживалась артиллерией всех калибров, усиливалась огромной массой танков, надежно прикрывалась зенитной артиллерией и истребительной авиацией. И все это обеспечивалось устойчивой связью, единым и твердым управлением.
   В те дни мы с командиром бригады и командиром танкового полка, а также командиры батальонов, саперы и артиллеристы не вылезали из траншей и окопов, с огневых позиций и наблюдательных пунктов. Каждому танку, орудию и пулемету готовили огневую позицию и назначали секторы обстрела, устанавливали ориентиры и прицелы, оборудовали основные, запасные и ложные позиции. Работа шла не только днем, она не прекращалась и по ночам. Люди трудились без устали. Впереди нас стояли готовые к бою воины 6-й гвардейской армии генерала И. М. Чистякова. Мы, танкисты генерала М. Е. Катукова, подпирали их своими двумя корпусами: 31-м танковым генерала Д. X. Черниенко и 3-м механизированным генерала С. М. Кривошеина.