Дрейк Шеннон. Неистовый рыцарь

   Фаллон положила руку ему на плечо:
   — Тебе сейчас остается лишь ждать и радоваться, что Элайзия на свободе. Де Фриз в Англии, а там никто из власть имущих не накажет человека, который бросился в погоню за беглецами. Ваши разногласия с де Фризом носят личный характер, и со временем вы разберетесь друг с другом. Айона нет в живых. Этого нельзя изменить, хотя сам этот факт меняет все. Брет, прошу тебя, не делай ничего сгоряча, подожди. Элайзия на свободе, цела и невредима.
   — Ты права, мама, и, видит Бог, я этому рад! — Он изо всех сил стукнул кулаком по столу.
   Ждать.
   Да он сгорит дотла в огне собственного гнева, пока ждет!
   Но Фаллон права. Он ничего сейчас не может сделать.
   Брет перевел взгляд с братьев на отца, потом наконец согласно кивнул головой:
   — Хорошо, я подожду. Но клянусь вам, что придет время и я возьму Дальний остров. И моя жена получит то, чего заслуживает.
   Фаллон пристально посмотрела на него и, вздохнув, сказала:
   — По правде говоря, я сочувствовала твоей молодой жене — конечно, до тех пор, пока эти безрассудные варвары не умыкнули мою дочь. Но теперь, когда я знаю, что Элайзия в безопасности, цела и невредима, я успокоилась и подумала, что тебе, возможно, не следует слишком строго судить Аллору.
   «О, мама, и ты тоже…» — с горечью подумал Брет. Он расправил плечи. Терпение. Ему придется научиться терпению, которое никогда не входило в число его добродетелей. Отныне оно ему очень потребуется, потому что к концу недели предстояло быть на границе с Анжу, чтобы участвовать в осаде крепости, захваченной одним из противников Вильгельма.
   Что ж, возможно, звон клинков и лязг мечей помогут ему избавиться от не находившей выхода ярости.
   Но напрасно он надеялся. Каждое сражение лишь подпитывало бушевавший в нем гнев, а во сне ему являлась она. Он видел ее, униженную, поверженную…
   И видел ее глаза — какими они были тогда, когда он с Аллорой предавался любви. Он ощущал нежность ее плоти. Видел, как Аллора тянется к нему и ее глаза, полуприкрытые густыми ресницами…
   Он метался в постели и не находил себе места. А просыпался с еще большим желанием добраться до Дальнего острова. Этот миг настанет, клялся он. Уж будьте уверены, этот час пробьет.
   Был канун Рождества. Несколько дней подряд на Дальнем острове дули яростные ветры, завывания которых слышались даже сквозь каменные стены замка. Наконец ветер стих и пошел снег. Аллора смотрела сквозь узкую амбразуру главной сторожевой башни, как легкие снежинки, кружась, падают на землю во дворе замка. Отец всегда любил снегопад. Снежный покров недолго сохранялся на этой земле — Дальний остров был окружен морем, и, хотя холодная, ветреная погода стояла здесь значительную часть года, снег на острове обычно быстро таял.
   Рождество. Впервые Аллора встречала этот праздник без отца. Она не плакала, хотя ей очень хотелось выплакаться, потому что слезы облегчили бы боль утраты.
   Тяжесть на сердце объяснялась, наверное, не только смертью отца. Слишком много сделано ошибок. Если бы отец знал всю правду, он так бы и сказал. Они были абсолютно не правы во всем, что сделали.
   Но теперь это уже не имеет значения. Отца нет, и она одна несет ответственность за все, что они вместе сделали. Она теперь отвечает здесь за каждого человека, как бы ни пытался ее дядюшка взять на себя ответственность и всю полноту власти.
   — Миледи! — тихо окликнула ее молоденькая миловидная служанка Мери, и Аллора, оглянувшись, увидела, что пришел Роберт, а вместе с ним Дэвид и Дункан. Она их ждала и была готова к этой встрече.
   С момента их возвращения прошло несколько недель, но Роберт ни разу не побеспокоил ее за это время и не начинал разговора о расторжении брака.
   Дэвид, на котором дядюшка давно остановил свой выбор как на претенденте на ее руку, вел себя с присущим ему тактом, и хотя ей было грустно признаться, что чувство влюбленности по отношению к нему у нее исчезло, она теперь ценила его еще больше, чем прежде, как хорошего и верного друга, и надеялась, что он таковым и был, несмотря на то что частенько попадал под влияние своего грубого и нагловатого единокровного брата Дункана.
   — На столе вино и эль, угощайтесь, — предложила Аллора, садясь во главе стола.
   Роберт сам потребовал этой встречи и теперь сел по правую сторону от нее, взяв ее руку в свою. Аллора в гневе чуть не вырвала у него свою руку — она не могла простить ему всего, что он сделал.
   — Дальнейшее промедление опасно, Аллора! Ты обязана написать убедительную просьбу о расторжении брака и умолять папу признать брак недействительным.
   Дункан, сидевший наискосок от Аллоры, сразу же вмешался в разговор:
   — Клянусь всеми святыми, Аллора, мы не можем больше ждать! Говорят, твой норманн пришел в ярость и поклялся, что не оставит камня на камне от нашей крепости, а тебя закует в цепи и заточит в тюрьму пожизненно. Роберта он, конечно, намерен убить, а всех остальных лишит земель и титулов, как это проделали со всем саксонским дворянством. Он хочет, чтобы мы стали свинопасами! Пока ты медлишь с расторжением брака, мы все находимся в опасности!
   Аллора молча выслушала их обоих, потом взглянула на Дэвида.
   — А ты что думаешь об этом? — спросила она.
   — Ты должна поступать так, как тебе подсказывает сердце, Аллора, — просто сказал он, — и она улыбнулась: хорошо, что у нее есть настоящий друг.
   Но Роберт стукнул по столу кулаком:
   — Ты нас, видно, не слышала? Если он придет сюда, племянница, тебе придется воевать с ним! Ты это понимаешь? Пострадают все мужчины, женщины, дети, арендаторы, рабы и вольноотпущенники. Ты всех нас обречешь на гибель.
   Аллора поднялась из-за стола и, подойдя к огню, стала греть руки. И как всегда при взгляде на огонь, ей вспомнилось лицо мужа. Неужели ей никогда от этого не избавиться? Ну что ж, они правы в одном: он, несомненно никогда не простит ее. Ведь он считает, что она пыталась отравить его, дав смертельную дозу яда. А кроме того, она участвовала в похищении его сестры, что, с его точки зрения, было не менее тяжким проступком. И еще: она с самого начала обманывала его.
   — Если он придет, мы будем сражаться с армией норманнов. Но вы, возможно, ошибаетесь. Прошло достаточно времени, а он пока еще не пришел.
   — Вильгельм стянул свои вооруженные силы в Нормандию, леди, это ни для кого не секрет. Когда он испугался, что на Англию нападут датчане, то отозвал армию из Нормандии. А теперь, боясь потерять хоть пядь своей пропитанной кровью земли, он даже англичан отправляет в Нормандию, — презрительно сказал Дункан.
   — Если бы он пришел сразу, — раздраженно заявил Роберт, — то к этому времени мы бы с ним уже покончили.
   — Не следовало нам отпускать эту проклятую девчонку, его сестру! Тогда бы он сразу помчался сюда, ослепленный гневом, и мы бы его без труда прикончили.
   Аллора была уверена, что дядюшка ошибается. Они, конечно, могли бы прикончить Брета. Но чтобы это было «без труда»? Такого быть не могло.
   — Если он придет, мы будем с ним сражаться, — сказала Аллора, остановив на Роберте серьезный, напряженный взгляд. — Но брак не будет расторгнут.
   — Аллора…
   — Брак не будет расторгнут, дядя, потому что я жду ребенка.
   — Что ты сказала? — в смятении воскликнул Роберт, вскакивая со стула.
   — Я совершенно уверена, дядя, что у меня будет ребенок. Это и мой ребенок. Внук моего отца. И ради тебя я не сделаю этого ребенка незаконнорожденным. Ни ради тебя, ни ради любого другого человека в этой крепости.
   — Проклятие! — в отчаянии воскликнул Роберт. Обогнув стол, он подошел к ней и схватил за плечи. — Аллора, этот ребенок будет его наследником и как цепью прикует его к крепости! Ты обязана добиться расторжения брака. Дэвид примет на себя отцовство. Мы сохраним рождение в тайне…
   — Нет! — крикнула Аллора. — Ты заходишь слишком далеко, дядя! Слишком далеко! Я уже сказала тебе, что не сделаю этого ребенка ублюдком ни ради тебя, ни ради кого-то другого! Надеюсь, вы все поняли меня, а теперь, извините, я очень устала. Если у вас нет больше вопросов, милорды, я распоряжусь, чтобы вам подали ужин. В замке моего отца вам всегда рады. Доброй ночи, милорды.
   — Как ты могла допустить такое? — сердито воскликнул Роберт.
   Она холодно взглянула на него и вопросительно выгнула бровь.
   — Дядя Роберт, позволь напомнить тебе, что именно ты заверял меня, что я могу сочетаться законным браком с этим мужчиной, а потом сбежать от него, оставаясь девственницей. Ну так ты ошибся. И если тебе вздумается обвинять— всех налево и направо, то, пожалуй, лучше всего начать с Господа Бога, поскольку, судя по всему, такова была его воля.
   — Аллора…
   — Доброй ночи, дядя! — тоном, не допускающим возражений, повторила она и неторопливо вышла из комнаты, твердо намеренная не уступать больше Роберту. Как он смеет?! Когда ему нужно было получить свободу, он ничуть не беспокоился о том, что она утратит невинность. А теперь, когда его собственное безрассудство ударило другим концом по его же планам, он готов обвинить в этом весь свет.
   Сегодня она почувствовала свою власть и нашла нужный тон, а Роберт Кэнедис даже не попытался ей перечить.
   Она услышала, как он застонал, тяжело опускаясь в кресло:
   — Черт возьми, все пропало! Как мы теперь сможем одержать над ним верх?
   Не оглянувшись, Аллора стала подниматься вверх по лестнице. Бросив взгляд вниз на повороте, она заметила, что Дэвид и Дункан смотрят на нее.
   В глазах Дэвида читались сожаление и сочувствие. Но взгляд Дункана…
   Ей хотелось поговорить с Дэвидом, сказать, что все изменилось, однако четкого объяснения не было пока даже у нее самой. Она очень устала, целый день занимаясь урегулированием споров и взаимных претензий людей, которые жили и работали на территории крепости, — хозяин Дальнего острова был для них высшей судебной инстанцией и самолично выносил приговоры. Дела были в основном бытового характера, и она постепенно, одно за другим, решила их все. Аллора впервые судила одна, и это тоже было печально, и она отчетливо помнила, как сидела здесь рядом с отцом, слушала, как он выносит решения, никогда не забывая сначала спросить ее мнение и радуясь, когда она выносила тот же вердикт, что и он сам.
   День показался ей бесконечно длинным.
   Аллора вошла в хозяйские апартаменты, занимавшие весь третий этаж башни, и свернулась калачиком на огромной кровати, на которой когда-то родилась сама.
   В камине горел огонь. Она видела в пламени глаза Брета, согревалась его теплом. Вспоминала…
   Они провели вместе так мало времени! Только день и ночь — но это было незабываемое время. У нее будет ребенок — его ребенок. Она не надеялась на примирение с ним, ее народ не понял бы такого поступка, а Брет…
   Брет тоже не захочет, она была уверена в этом. Но она была также уверена в том, что он обязательно придет. Просто для того, чтобы отобрать у нее все, что ей дорого, и заставить ее расплатиться за содеянное. Ей вспомнился его взгляд — нежный, ласкающий, но она помнила также, каким он может быть холодным и гневным.
   — Господи! — вдруг взмолилась она. — Будь ко мне милосерден, сделай так, чтобы я перестала о нем думать и могла спать спокойно. Прошу тебя, Боже милостивый!
   Но Господь, кажется, не услышал в этот вечер ее молитву, потому что, едва заснув, она снова увидела Брета во сне.
   Она увидела воина в сверкающих доспехах и шлеме, украшенном рогами, который сверкал в лучах солнца. Он был верхом на коне. На белоснежном коне, который подъезжал к ней все ближе и ближе. Ей хотелось крикнуть, протянуть к нему руки. Но в его руках блеснул стальной меч. И ей осталось только бежать. Бежать и бежать.
   Элайзия вместе с Элинор и Гвен прибыли в Нормандию, когда вокруг уже намело много снега, целые сугробы и морозы сковали землю. Брет воевал в Вексане, пытаясь вернуть королю земли, которых он чуть было не лишился.
   Но, узнав о приезде сестер, Брет приказал продолжать без него осаду одной мятежной крепости и поспешил в Руан. Он был очень обеспокоен состоянием Элайзии, однако с первого взгляда убедился, что сестра здорова и невредима. Она была, как всегда, хороша собой: непокорная копна рыжих волос, серебристо-серые глаза, гордое выражение лица, алебастрово-белая кожа. Элайзия радостно бросилась в его объятия, потом он подбросил в воздух повизгивавшую от восторга Гвен и обнял Элинор. Затем пристально посмотрел на Элайзию и потребовал, чтобы она подтвердила, что ее отпустили, не причинив вреда.
   Элайзия улыбнулась и, отбросив с его лба упавшую прядь волос, сказала:
   — Братец! Ты ведь знаешь, что меня уже самым подробным образом обо всем расспросил отец.
   — Понимаю, миледи сестричка, но хочу, чтобы ты теперь еще раз все рассказала мне. Ведь это я виноват во всем, что с тобой случилось. И если они осмелились причинить тебе хоть малейшее зло, то, будь уверена, я разорву их на части собственными руками.
   — Я знаю. Именно так я им и сказала, и мне кажется, это их испугало.
   — Однако, наверное, мало. Расскажи, что произошло.
   Элайзия вздохнула, ибо ей пришлось рассказывать эту историю уже не меньше десяти раз.
   — Мама получила твою записку о том, что Аллора больна, а ты вынужден уехать. — Она поморщилась. — Нам всем было немного жаль ее…
   — Из-за того, что ей навязали меня? — спросил он. — Благодарю покорно, сестричка.
   Элайзия покраснела.
   — Нет, из-за того, что она оказалась в таких обстоятельствах, Брет. Далеко от дома, одна и больна. Но когда я вошла в твою комнату, Аллоры там не было, а был только лаэрд Айон. Он сначала рас сыпался передо мной в извинениях, а потом стукнул по голове рукояткой меча. Очнулась я, когда мы были уже далеко за городом.
   — А потом? Кто еще был с ними? Сколько человек?
   — Лаэрд Айон, его брат Роберт. Два пограничных рыцаря — Дэвид Эдинбургский и его брат Дункан. И Аллора. Больше никого.
   — Они ничего тебе не сделали?
   — Нет, что ты, Брет! Только этот проклятый Дэвид вцепился в меня, как пиявка, чтобы я не могла сбежать. И хотя я вызывала у него раздражение, он и пальцем меня не тронул.
   — Значит, Айон убит. Ты видела, как это случилось?
   Она кивнула головой.
   — Это было ужасно, Брет! У меня сердце чуть не разорвалось, когда я смотрела на твою жену. Она умоляла его не умирать, не оставлять ее. Она вся перепачкалась его кровью, прижимала его к себе и не хотела положить на землю. А потом пришла в страшный гнев, кричала на всех и потребовала, чтобы меня немедленно освободили. Брет, я знаю, что ты очень сердишься. Но не забудь, что именно Аллора заставила их освободить меня. — Элайзия вздрогнула. — Роберт Кэнедис и Дункан твердили, что из меня получится хорошая заложница. Мне кажется, что эти двое не задумываясь перерезали бы мне горло, если б им надо было.
   Он с сомнением приподнял бровь:
   — Уж не хочешь ли ты, чтобы я простил Аллору только потому, что у нее хватило здравого смысла понять, что мы сотрем с лица земли их крепость, чтобы освободить тебя?
   Элайзия вздохнула и покачала головой:
   — Нет, наверное, не хочу. Но возможно, она захочет договориться с тобой, может быть, выдвинет какие-то условия…
   — Поживем — увидим.
   Элайзия кивнула. Брет заметил, что она чего-то недоговаривает.
   — Что-нибудь еще? Выкладывай.
   — Роберт Кэнедис очень обрадовался бы, если б брак расторгли или если б ты умер. Ему, наверное, подошел бы любой из этих вариантов. И еще я думаю…
   — Я слушаю, Элайзия, продолжай.
   — Я думаю, тебе следует остерегаться молодого рыцаря Дэвида Эдинбургского. Я подслушала их разговор, притворившись спящей. Роберт хочет, чтобы Аллора поскорее освободилась от тебя и вышла замуж за этого рыцаря.
   Брет слушал ее, прислонившись к стене. Может быть, и к лучшему, что у него будет время несколько обуздать свой гнев. Ведь сейчас ему хотелось убить ее — и этого скотта Дэвида Эдинбургского. Может быть, со временем…
   — Но, Брет, уже когда мы приехали сюда, в Руан, отец получил весточку от отца Дамьена. Он изложил дело папе, и папа подтвердил, что твой брак имеет законную силу. И еще он написал, что с Дальнего острова не присылали никого, чтобы просить от имени Аллоры о расторжении брака.
   — Это не имеет значения, — чуть помедлив, тихо сказал Брет. — Как только освобожусь, я сам туда поеду. Или она сдаст крепость, или я не оставлю камня на камне от нее, а обломки сброшу в море.
   — Брет…
   Он взглянул ей в глаза.
   — К тому времени, — устало сказал он, — на моем счету будет столько отвоеванных крепостей… Ни одна не устоит передо мной.
   Однажды в начале марта, когда Брет воевал в Бретани, он с изумлением увидел, как через поле боя к нему верхом направляется отец Дамьен. Осадив коня, он поздоровался с Бретом.
   — Каким ветром вас занесло сюда, отец Дамьен? — пробормотал Брет, здороваясь с ним за руку.
   — Есть новость, которую мне хотелось бы сообщить вам лично.
   — Говорите скорее.
   — Папа признал брак действительным, но никто так и не просил о его расторжении. С Дальнего острова никто не приезжал. У меня есть друзья в пограничном районе, и по моей просьбе они разузнали, что там происходит.
   — И что же? — нетерпеливо спросил Брет. Он был готов даже к самому худшему, однако понимал, что Дамьен приехал не с плохими вестями.
   — О расторжении брака не может быть и речи, милорд, — сказал Дамьен и сделал паузу.
   — Не тяните душу, выкладывайте! — потребовал Брет.
   — Им долго удавалось держать эту новость в тайне, но теперь тайное стало явным. Через несколько недель, милорд, вы станете отцом. И что бы там ни хотелось Роберту, ваш ребенок будет наследником Дальнего острова.

Глава 15

   Зима прошла в ожидании. Добраться до этих мест в зимнюю пору было крайне трудно, поэтому новости доходили сюда очень редко. Внутри крепости жизнь шла своим чередом, и Аллора, просыпаясь по ночам, прислушивалась к привычным звукам. И вспоминала…
   Брет так и не приехал. Сначала она была уверена, что он обязательно будет здесь, но Роберт, радостно потирая руки, сообщил ей, что Завоеватель проведет Рождество в Нормандии и задержится еще на некоторое время и что его воины постоянно ведут там бои.
   И все же это было время ожидания. Она ждала конца суровой зимы. Потому что именно с наступлением весны могли начаться какие-то события.
   Рождество прошло без обычного веселья, ведь Аллора носила глубокий траур по своему отцу. Наступило и прошло Крещение, сопровождавшееся, как обычно, лютыми морозами, а в конце января она впервые почувствовала, как шевелится внутри нее ребенок. Она испытала восторг и тревогу одновременно и благоговейный трепет перед чудом — ребенок теперь стал чем-то реальным.
   Иногда ей хотелось написать Брету. Но что она могла сказать? Однажды желание написать ему хоть что-нибудь стало непреодолимым, и она, взбежав по лестнице, села за стол и взялась за перо.
   «Брету д’Анлу, графу Уэйкфилду, — писала она. — Простите меня за все зло; которое я вам причинила, но умоляю вас, не приезжайте сюда, потому что мои соплеменники горят нетерпением схватить вас и уничтожить. Даже простолюдины, те, кто живет и работает в замке и на окружающих землях, ненавидят вас и всех норманнов, потому что Роберт постарался взвалить на вас вину за смерть моего отца. К тому же я слышала, что вы не желаете больше иметь ничего общего со мной и намерены запереть меня где-нибудь подальше от себя — если, конечно, не задушите собственными руками, — а потом захватить остров и потребовать развода. Да простит меня Господь, но даже сейчас, когда я ношу под сердцем ребенка и гадаю, мальчик это будет или девочка, темноволосый или белокурый, я не могу не желать, чтобы вы были рядом…» Она отложила перо. Зачем попусту тратить время? На Дальнем острове еще никогда не наблюдалось такой лютой ненависти к норманнам, как сейчас, — по той причине, что убитый Айон пользовался всеобщей любовью.
   Аллора положила письмо и письменные принадлежности в ящик стола и подошла к окну. Письмо ничуть не успокоило ее смятенную душу. Ей следовало бы сейчас бояться Брета. Ведь он считал, что она пыталась отравить его. И он никогда не поверит, что ей совсем не хотелось убегать из его дома. А главное, они похитили его сестру! В отличие от Роберта Аллора видела в Брете такие качества, как целеустремленность и уверенность в своей правоте, и понимала, что он не оставит безнаказанным то, что они сделали, и обязательно появится здесь. Она молила Бога, чтобы Брет остался цел и невредим, ведь, как ни странно, он прочно поселился в ее сердце, и она не могла забыть ни его, ни то короткое время, когда они были вместе и когда она в награду за то, что отдала ему, получила необычайно сильные, незабываемые ощущения. Время шло, она надеялась забыть Брета, но не могла. Не помогало даже то, что фигура ее день ото дня все больше округлялась.
   Роберт часто останавливал на ней недобрый пристальный взгляд, И она понимала, как он надеется, что она потеряет ребенка. Он интересовался ее здоровьем и не мог скрыть разочарования, когда она отвечала, что чувствует себя на редкость хорошо.
   — Ты накличешь на нас беду! — сказал он как-то раз. Но зима вопреки ожиданиям прошла спокойно, и наконец настала весна.
   Аллора наблюдала за таянием снегов на материке. Потом начались полевые работы. Во внутреннем дворе крепости снова начали работать на открытом воздухе кузнецы. Босоногие дети играли на прибрежной песчаной полосе.
   Возобновились военные учения. Сверху, из окна, Аллора наблюдала, как муштрует воинов сэр Кристиан, прислушивалась к его четким командам и лязгу мечей. Часто приезжал Роберт, всякий раз напоминая ей, что теперь, когда зима прошла, сюда легко добраться по дорогам.
   — Уэйкфилд еще может прийти. Эти проклятые земли, которые он получил, находятся не так уж далеко отсюда — совсем рукой подать. Ну, Аллора, если ты не хочешь согласиться на расторжение брака ради своего ребенка…
   — Не забудь, что это внук Айона, — напомнила она.
   — Тогда нам надо подумать о том, как получить развод. Иначе ты накличешь на нас беду! — в который раз повторил Роберт и мечтательно добавил: — Правда, Уэйкфилда еще могут убить.
   Аллора отвернулась от него. Да, Брета могут убить. Но она этому не верила. «Он будет жить, — думала она, — хотя бы для того, чтобы разделаться со мной». Она боялась этого и все-таки мечтала увидеть Брета снова. Но пока видела его только во сне, произносила вслух его имя и молила Бога, чтобы он приехал к ней на своем белом коне.
   В ее маленьком королевстве весна была приятным временем года. Склоны холмов на материке, обращенные к острову, покрылись цветами. На склонах паслись овцы, и в отаре стали заметны белые как снег ягнята. Налетал ласковый ветерок, и думалось, что он несет с собой надежду. Мир вокруг стал так прекрасен, что Аллоре иногда была трудна встречаться или обедать за одним столом со своим дядюшкой.
   Она радовалась, понимая, что черпает силы в своем маленьком королевстве. Ежедневно видясь с сэром Кристианом, она осматривала вместе с ним крепостные укрепления и обсуждала планы защиты на случай нападения. Во время отлива, когда море отступало и обнажало песчаную полоску, ведущую к воротам, нападающие могли использовать тараны, но если защитникам удалось бы сдержать их натиск до наступления сумерек, то начавшийся прилив моментально смыл бы в море все боевые орудия. Внутри крепости имелись даже колодцы с пресной водой, так что, подготовившись надлежащим образам, крепость могла выдержать даже очень продолжительную осаду.
   И они готовились. Варили мыло, лили свечи, коптили мясо. Заготавливали впрок овощи, корзину за корзиной собирали ягоды. Без устали вертелись жернова мельницы, пополняя запасы муки. Аллора с удовольствием руководила всеми этими приготовлениями. С Робертом она старалась сохранять ровный тон, а по прошествии нескольких месяцев вдруг заметила, что сэр Кристиан, когда возникал какой-нибудь вопрос, обращался к ней первой, что управляющий Тимоти все свои отчеты представлял ей и что даже отец Джонатан исключительно к ней обращался с повседневными проблемами. Она одобряла браки, урегулировала споры, контролировала доходы и расходы. Она даже участвовала в сезонных боевых учениях, не упустив шанса продемонстрировать свое умение обращаться с мечом, и только сильно округлившийся живот заставил ее отказаться от этого, потому что она боялась, что такие упражнения могут повредить ребенку.
   Несмотря на заботы, эта была хорошее время. Мирное. Как ни странно, она за это время еще больше, чем прежде, сдружилась с Дэвидом, который часто приезжал с материка навестить ее, и иногда они допоздна засиживались у камина, слушая бродячего менестреля или читая друг другу по очереди. Его присутствие действовало на Аллору успокаивающе, особенна после бесконечных напоминаний дядюшки о том, что ей надо поскорее предпринять что-то, иначе, мол, получается, что она их всех предает.
   Однажды вечерам в самом начале июня, когда Роберт особенно сильно разошелся, ругая на чем свет стоит все, что связано с норманнами, и уехал домой, Дэвид задержался у нее. Он долго читал ей Софокла, а она вышивала гобелен на северную стену сваей спальни, решив бороться со сквозняками и сделать сваю каменную крепость такай же теплой и уютной, как лондонский дам Фаллон. Дэвид перестал читать. Она взглянула на него и увидела, что он пристально смотрит на нее.