Страница:
Так я оказался опять в тех комнатах, где А. С. Серебровский в 1927 году начал создавать лабораторию. К сожалению, теперь один, но зато свободен и у меня есть товарищи, которые, несомненно, придут ко мне на Смоленский бульвар, в эти две пока пустые, но столь милые моему сердцу комнаты. На моем столе уже высились пять ящиков с дрозофилами. Это моя работа, я принес ее из Тимирязевского института, она заключена в 250 пробирках с дрозофилами. Пока это все мои материальные лабораторные богатства. В этих пробирках мое будущее. Каким-то оно будет? Конечно, я не знал, что оно будет в цепи тех событий, которые послужат делу преодоления кризиса в генетике, что открытие делимости гена - это практическая реализация ленинского предвидения, по которому залогом успехов новой науки служит ломка метафизических представлений старого естествознания. "Электрон так же неисчерпаем, как и атом..." - провозгласил В. И. Ленин. Ген делим, это показало исследование скютов. Это означало, Ленин прав в понимании бесконечности природы. Идя по этой дороге, генетика в проблеме гена будет развиваться без метафизических пут.
Все чаще и чаще я стал обращаться к проблемам эволюции, к открытиям С. С. Четверикова, к моим разногласиям с ним в вопросе о роли изоляции. Вернувшись на Смоленский бульвар, я твердо решил приступить к серии работ по генетике популяций дрозофилы. Я вернулся к миру идей моего учителя С. С. Четверикова. В 1966 году вышла в свет большая книга "Эволюция популяций", где я подытожил результаты почти 40 лет упорного труда по этим вопросам, как моего, так и целых коллективов, с которыми работал. Однако тогда, на Смоленском бульваре, я был еще один. На мою долю выпала необходимость организовать всю работу, от начала до конца. Как же справиться с этой задачей, если лаборатория пуста и мне давали всего лишь одного лаборанта? Как заполнить тот идейный и общественный вакуум, который возник вокруг меня после такого оскорбительного увольнения из института имени К. А. Тимирязева? К счастью, понадобилось немного времени, чтобы все снова закипело у нас на Смоленском. Наша новая маленькая генетическая бригантина под песни юных матросов распустила алые паруса на фок- и на грот-мачте, вода забурлила под форштевнем, и мы пошли навстречу ветрам в загадочную даль океанов науки.
* * *
После съезда в Киеве в середине мая 1930 года вместе с Василием Евгеньевичем Альтшулером и Ильей Ефимовичем Амлинским мы сели на пароход и отправились вниз по Днепру. Эта изумительная, воспетая Н. В. Гоголем река была еще свободна от искусственных морей. А 10 октября 1932 года над порогами Днепра на граните встал гигант Днепрогэс - крупнейшее детище плана ГОЭЛРО, преобразившее Днепр. В 1930 году в узких рукавах за Киевом было мелко. После них Днепр величаво разлился, отражая в себе бескрайнее синее украинское небо. Глядя на его зеркальную поверхность, думалось, как великолепно выразил Н. В. Гоголь своей гиперболой душу этой реки: "Чуден Днепр при тихой погоде... Редкая птица долетит до середины Днепра". Гранитные скалы вторгались в Днепр на пути от Кременчуга до Днепропетровска. Мы плыли на белом пароходе по неведомой нам реке, природа трепетала в майском тепле и в обновлении, синее небо недвижно сияло над нашим белым плывущим пятном и струилось в его пенном беге, на волне за кормой. Мы все были так же молоды, как эта весна. Душу распирало веселье, милым дурачествам и хохоту не было конца. Утром была гладь реки и горная свежесть дыхания, вечером все опрокидывалось в пряный, огненноликий закат. Все бушевало в молодости, в росте жизни, в ее красоте.
В том же 1930 году с В. Е. Альтшулером мы совершили еще одну совершенно упоительную поездку. По заданию А. С. Серебровского поехали изучать геногеографию кур в Южное Зауралье. Ездили по башкирским деревням, набрали большой материал (он так и лежит у меня неопубликованным до сих пор). В конце работы сели в лодку и, пробираясь по течению речек и ручьев, проехали систему зауральских Аргаяшских озер. День, а затем всю ночь двигались мы в море озер, подчас пробивая высокую, тугую чащу тростников. Людей не было. Утки взрывались повсюду, летали кряквы и, как ядра, проносились чирки. Я потерял голову от страсти охоты. Стрелял вверх, назад, вбок, вперед, по живым, летящим, шелестящекрылым мишеням. Начался небольшой дождь, падала ночь, а я все мазал и мазал в горячке в белый свет как в копеечку. Когда утром высадились с лодки на берег у какой-то маленькой избушки, ее хозяин в малахае из рыжей лисы, в старом халате вышел нам навстречу и сказал: "Стрельбы много слышал, а где мешки с утками?" Мы со стыдом показали ему восемь крякв. Здесь мы остановились на несколько дней, и я в какой-то мере смог восстановить свою репутацию охотника. Это путешествие впервые ввело меня в глубокую жизнь природы, я как бы заглянул в ее душу.
Глава 6
ЗОЛОТЫЕ ГОДЫ
Основные направления в развитии генетики.- И. В. Мичурин.- Эксперименты по эволюции популяций.- Молодежная лаборатория.- Генетико-автоматические процессы.- Д. Д. Ромашов.- Семья Паниных.
После богатств тимирязевского института начинать строить новую лабораторию было трудно. На Смоленском бульваре все приходилось собирать по крохам. Здесь мы находились в условиях не общебиологического института, а в учебном заведении узкого профиля, в задачу которого входила лишь подготовка зоотехников-свиноводов. У нас не было пробирок для разведения дрозофил, термостатов, материалов для варки корма и других дефицитных вещей. Первое время спасали 250 пробирок, в которых я перенес свою работу из тимирязевского института. Но и их требовали возвратить. Да и что такое 250 пробирок, когда там, в лаборатории Серебровского, я один занимал для отдельных опытов тысячи пробирок, а лаборатория в целом имела десятки тысяч дрозофильных пробирок!
Но прошло некоторое время, и у нас появились пробирки бинокулярные лупы и корм для дрозофил. Работа на Смоленском бульваре закипела еще более бурно, чем в те первые годы, когда мы проводили опыты по искусственному вызыванию мутаций. Встали новые задачи, их решение требовало массового экспериментального анализа множества диких особей из популяций дрозофилы.
Развитие генетики в нашей стране в те годы проходило в таких основных направлениях. Прежде всего, разработка фундаментальных проблем. Здесь усилия Н. И. Вавилова, С. С. Четверикова, Н. К. Кольцова. А. С. Серебровского, Г. Д. Карпеченко, Г. А. Левитского, М. С. Навашина, Ю. А. Филипченко, овладение искусственным получением мутаций и еще целый ряд достижений указывали, что в Советской России складывается первоклассная генетическая школа, выходящая на передовые рубежи мировой науки. Это позволяло говорить о наличии несомненных достижений и рисовать радужные картины будущих успехов. Но и в этом случае одним из условий движения вперед была работа по преодолению кризиса генетики, освобождению ее от ошибочных воззрений.
Требовалась смелая, крутая ломка понятий, что освободило бы генетику от пут, сковывающих ее теоретические принципы. Здесь могло быть два пути. Один - это стихийное движение по сложным, ломаным путям развития материалистической науки, которая логикой экспериментов, теории и практики в конце концов придет в соответствие с принципами диалектического материализма и выйдет из кризиса. Другой путь - преодоление остававшихся в науке элементов метафизики через посредство активной сознательной методологической работы. Наконец, если конструктивная, философская работа являлась трудной, то было бы очень важно на серьезном методологическом уровне разобрать ошибки прошлого, такие, как, теория о чисто внутренних причинах изменчивости организмов (автогенез), теория о том, что мутация генов - это есть якобы чисто количественные изменения, раскритиковать ошибки, допущенные при социологизации генетики, и т. д. Но этого не было сделано. Напротив, многие лидеры генетики, проводя замечательные исследования, упрямо держались ошибочных взглядов.
Наши генетики в начале 30-х годов не провели очистки теории своей науки от многочисленных ошибок, которые тащили ее к идеализму и метафизике. Они не понимали, что их наука вовлечена в кризис, связанный с ломкой понятий, как это ранее уже случалось с физикой. Вместо того чтобы сделать усилие и отчетливо увидеть теоретические ошибки, которые стояли на пути создания будущей теоретической генетики, они всю генетику как единое целое объявляли прогрессивным движением.
Это положение было чревато опасностями. Люди, недостаточно глубоко изучившие эту науку, принимали за чистую монету не только ее прогрессивные разделы, но и старые, обреченные на ломку понятия. И еще длительное время, когда генетика уже далеко ушла вперед, ее старые ошибки выставлялись как жупел и служили объектом ожесточенной критики. Эта критика была верна по отношению к старым представлениям, но забывалось, что эти представления давно уже не составляют содержания науки. Теория генетики в 30-40-х годах стала предметом ожесточенного спора.
Нашлись люди, которые в пылу борьбы вслед за действительно обветшалыми воззрениями пытались выбросить в мусорную яму истории все основы генетики.
Важнейший фронт работ по генетике - это ее связь с практикой, с сельским хозяйством. Высоко поднимали значение генетики для сельского хозяйства С. М. Киров, Н. П. Горбунов, А. П. Карпинский и другие. Крестьянство, воодушевленное Октябрем, но социально расслоенное на кулаков, середняков и бедняков, представляло собой взбаламученное море. Только организовавшись в колхозы, освободившись от кулачества, крестьяне нашей страны стали монолитной опорой Советской власти. Перед партией и государством вставали грандиозные задачи поднятия урожайности. Взоры обращались на науку.
В стране были замечательные селекционеры и их школы: И. В. Мичурин, Д. Л. Рудзинский, А. А. Сапегин, П. Н. Константинов, А. П. Шехурдин, А. Г. Лорх, Н. Д. Матвеев. В области животноводства работали М. Ф. Иванов, П. Н. Кулешов, Е. А. Богданов и другие. Огромное впечатление производили успехи И. В. Мичурина. Крупнейшие достижения были получены в селекции плодовых, пшеницы, ржи, клевера. Однако все эти работы шли вне новейших экспериментальных принципов генетики. Они лишь в общенаучных основах опирались на учение о наследственности, созданное в трех первых десятилетиях нашего века.
По мысли Н. И. Вавилова, в селекционном деле, в выведении новых сортов и пород должен был наступить качественный перелом, когда в основу этой работы будут положены новые принципы генетики. В первую очередь он думал о практическом использовании его закона "гомологических рядов в наследственной изменчивости" и успехов по изучению центров происхождения культурных растений, которые материально были воплощены им в мировой коллекции растений ВИРа.
А. С. Серебровский широко пропагандировал мысль, что генетика может очень быстро двинуть развитие животноводства. Главную надежду он возлагал на учение о лидерах в породе, согласно которому хорошо генетически выбранный производитель благодаря искусственному осеменению многих коров его спермой может быстро поднять производительность стада.
Устами Н. И. Вавилова, А. С. Серебровского и других генетики того времени торжественно обещали, что их наука приступила к выполнению своих задач по ускоренному строительству новых основ подъема урожайности сортов и продуктивности пород в условиях социалистического колхозного строя. Поскольку это обещание шло от людей, работавших по теории генетики, оно в какой-то мере задевало практиков селекции, имевших свои методы и свои достижения. Крупные селекционеры растений шли в основном самостоятельной дорогой. Совершенно самобытен был И. В. Мичурин. Знаменитые животноводы М. Ф. Иванов и Е. А. Богданов по ряду вопросов спорили с А. С. Серебровским и его учениками.
Однако Н. И. Вавилов и А. С. Серебровский в эти годы обладали наибольшими возможностями. Н. И. Вавилов был первым президентом Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина. А. С. Серебровский встал во главе генетики и селекции животных во Всесоюзном институте животноводства. Н. К. Кольцов, А. С. Серебровский и М. М. Завадовский были академиками ВАСХНИЛ. После их избрания они выступили с докладами на коллегии Народного комиссариата по земледелию, в которых развили картину скорых блестящих успехов генетики в практике сельского хозяйства.
Все это было правильно в общенаучном широком плане, и многое из того, что обещалось на коллегии Наркомзема в то время, осуществлено в наши дни. Однако тогда острые трудности и конкретные задачи строительства социализма в деревне требовали быстрого решения практических вопросов. Это имело громадное общественное, экономическое и политическое значение.
Общие принципы генетики того времени определяли научные основы селекции. Но непосредственная связь экспериментальной генетики с селекцией была еще делом будущего. Для этого сама генетика должна была существенно измениться в своих экспериментальных и теоретических основах. Преувеличение возможностей генетики того времени при решении практических задач было серьезной ошибкой лидеров генетики. Она грозила опасностями в ту бурную эпоху утверждения новых социальных отношений, когда единство теории и практики во многом понималось буквально, то есть как практика - сегодня. В этих условиях даже простое отставание в сроках практического осуществления научных рекомендаций было недопустимо.
Деятельность Н. И. Вавилова, его знание дела, широта интересов, научно-организационная программа, охватившая все сельскохозяйственные культуры, реально закладывали основы селекции всех культурных растений. Но даже эта деятельность, плодами которой мы пользуемся и теперь, в те годы, когда она достигла своего признания, постепенно стала рассматриваться не с точки зрения ее возможностей, а в свете того, в какой мере она дает пользу для непосредственной практики. В. И. Ленин постоянно подчеркивал роль теории. Но, по свидетельству Н. П. Горбунова, говоря о работе Института прикладной ботаники, В. И. Ленин посчитал нужным подчеркнуть и роль практики. Он говорил, что здесь надо будет судить по тем пудам зерна, которые от него войдут в крестьянское хозяйство. В 1918 году В. И. Ленин в статье "Главная задача наших дней" в качестве эпиграфа взял стихи Н. А. Некрасова о России:
Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и могучая,
Ты и бессильная
Матушка-Русь!
В этой статье В. И. Ленин писал: "...наша непреклонная решимость добиться во что бы то ни стало того, чтобы Русь перестала быть убогой и бессильной, чтобы она стала в полном смысле слова могучей и обильной... У нас есть материал и в природных богатствах, и в запасе человеческих сил, и в прекрасном размахе, который дала народному творчеству великая революция,- чтобы создать действительно могучую и обильную Русь"6.
В. И. Ленин требовал обновления земли не только в будущем, но и сейчас, немедленно. Он поддержал деятельность Н. И. Вавилова, в которой видел ее громадный практический потенциал, и высоко оценивал работу И. В. Мичурина, который мечтал превратить всю нашу страну в цветущий сад и неустанно создавал новые формы прекрасных и полезных растений.
Это была эпоха гордого утверждения нравственных и политических принципов социализма.
В 1929 году на весь мир прозвучали слова В. В. Маяковского о советском паспорте:
Читайте,
завидуйте,
я
гражданин
Советского Союза.
Суровые, страстные годы создания основ социализма в нашей стране нашли в лице Н. И. Вавилова одного из своих великих граждан, который во весь рост поставил задачу соединить генетику с практикой социализма. В Козлове работал И. В. Мичурин, он в прямых селекционных делах по садоводству решал задачи обновления земли. В этой работе И. В. Мичурин поднялся до патетических высот признания единства социализма и науки, с которых он сформулировал задачи активной переделки природы на благо колхозного строя. Его афоризм: "Мы не можем ждать милостей от природы; взять их у нее - наша задача" - стал звучать как великолепный призыв к активной, творческой, практической роли науки в сельском хозяйстве для страны, строящей социализм.
В 1922 году Тамбовский губисполком получил телеграмму от Совета Народных Комиссаров: "Опыты по получению новых культур растений имеют громадное государственное значение. Срочно пришлите доклад об опытах и работах Мичурина Козловского уезда для доклада Председателю Совнаркома тов. Ленину. Исполнение телеграммы подтвердите".
25 октября 1925 года, отмечая 50-летний юбилей деятельности И. В. Мичурина, Председатель ЦИК СССР М. И. Калинин прислал ему письмо, в котором, в частности, писал о его достижениях следующее: "Не мне напоминать, каким ценным вкладом в сокровищницу наших знаний и практики по сельскому хозяйству они являются. Чем дальше будет развиваться и крепнуть наш Союз, тем яснее и больше будет значение Ваших достижений в общей системе народной и хозяйственной жизни Союза.
Помимо соответствующего государственного строя, будущее трудящихся народов зависит от соответствующих научных достижений. И для меня не подлежит сомнению, что трудящиеся по достоинству оценят Вашу полувековую наиполезнейшую для народа работу.
От души желаю Вам дальнейших успехов по завоеванию сил природы и ее большего подчинения человеку".
М. И. Ульянова от имени редакции газеты "Правда" писала:
"Дорогой Иван Владимирович!
В день пятидесятилетия Вашей деятельности по обновлению земли "Правда" шлет Вам горячий привет и пожелания еще на долгие годы сохранить силы и бодрость, новыми своими достижениями и победами над природой помочь крестьянскому хозяйству развиваться по пути, намеченному Лениным".
20 сентября 1934 года И. В. Мичурин получил телеграмму от И. В. Сталина:
"Товарищу Мичурину Ивану Владимировичу. От души приветствую Вас, Иван Владимирович, в связи с шестидесятилетием Вашей плодотворной работы на пользу нашей великой Родины. Желаю Вам здоровья и новых успехов в деле преобразования плодоводства. Крепко жму руку. И. Сталин".
Внимание и забота об И. В. Мичурине была вызвана тем, что он с величайшим успехом, реально, зримо работал над обновлением земли. При этом научная позиция И. В. Мичурина была самобытной, он не шел в фарватере официальной генетики, а предлагал свои методы улучшения сортов растений. Правда, в отношении своего главного метода - использования отдаленной гибридизации он считал, что этот метод совпадает с достижениями генетики, причем сам он открыл этот метод в своих работах до того, как он генетикой был обоснован. Однако ряд его приемов вызывал критику со стороны генетиков вавиловской школы.
Н. И. Вавилов высоко ценил и любил И. В. Мичурина, тем же платил ему И. В. Мичурин. Своего любимого ученика П. Яковлева он послал в Ленинград, в аспирантуру к Н. И. Вавилову. Оставалось фактом, что один общественно признанный, научно самобытный, ведущий деятель советского растениеводства был прямо связан с практикой земледелия, крепко сидел на земле и создавал в своем далеком Козлове новые ценные формы растений. Другой научно-общественный, также признанный деятель, готовил будущее наступление по фронту селекции. Но эту деятельность Н. И. Вавилова надо было защищать и ее правильность доказывать. Кроме того, к основным принципам Н. И. Вавилова уже привыкли, они потеряли прелесть новизны, и становилось ясным, что если дело с практикой генетики затянется, то могут возникнуть серьезные затруднения. Очевидно, что в этих условиях мог появиться кто-нибудь, кто захочет и сможет с достаточной силой подчеркнуть и углубить эти различия между И. В. Мичуриным и Н. И. Вавиловым.
7 июня 1935 года И. В. Мичурин умер. Т. Д. Лысенко не разделял идей великого селекционера о роли гибридизации, однако заявил о приверженности его учению и методам и, наполнив наследие И. В. Мичурина преимущественно своим собственным содержанием, назвал это учение "мичуринской генетикой". Н. И. Вавилов, Н. К. Кольцов и другие генетики стали олицетворять собой другое направление, которое получило название "классической", или "формальной", генетики.
Так в 1930-1934 годах, еще до знаменитых генетических дискуссий, были заложены их источники. Нужна была искра, чтобы разгорелось пламя. Эта искра возникла, когда вплотную, во весь рост встали трудные задачи сельского хозяйства. Т. Д. Лысенко обещал построить новое здание генетики, опираясь на Мичурина. Эта деятельность Т. Д. Лысенко обратила на себя всеобщее внимание, и первый гром прогремел на всю страну в 1936 году.
Но характер будущих потрясений во многом уже был предопределен в 1931 году. Зевс уже прислал к нам, на генетическую землю, свою Пандору с ларцом, в котором были заперты наши будущие несчастья. Отдаваясь чувству борьбы, в которой преломились разные тенденции нашей науки и сельского хозяйства, генетики и их противники откроют этот ларец. Но при всей их трудности эти события послужат горнилом для многих людей, расчистят в конце концов дорогу для понимания того, какая наука нужна стране социализма. Много важнейших вопросов будут продуманы, сама дискуссия пойдет вслед за ростом сельского хозяйства, его нуждами, она отразит временные трудности, бывшие тогда, и завершится изумительной победой правды, что составит одну из торжественных страниц в истории жизни и науки в нашей стране. Перед генетикой откроются безграничные возможности ее роста и связи с жизнью, с практикой.
Однако в начале 30-х годов все это было еще впереди. Никто не имел "магического кристалла", чтобы заглянуть в будущее и увидеть, что будет через 30 лет. Все шло естественным порядком развития и противоречий.
В этом большом потоке событий и начиналось на Смоленском бульваре создание новой лаборатории. Ее задача была ясна. Эта лаборатория посвящала себя генетическому исследованию явлений эволюции. Я стал искать лаборанта. И вот однажды в комнату, постукивая каблучками, вошли две высокие молодые женщины. Впереди красивая, черноглазая Ксения Александровна Панина. Она окончила Зоотехнический институт и предложила себя на место лаборанта. С нею пришла ее подруга Софья Владимировна Сапрыкина, которая тоже окончила Зоотехнический институт. Она сказала, что в данное время является человеком совершенно свободным, что готова работать без зарплаты.
Первые опыты начались, и весть о них скоро стала достоянием многих в Москве. Один за другим стали приходить люди, которые хотели работать по экспериментальной генетике даже бесплатно. Так в лабораторию пришли и работали в свое свободное время в будни, по воскресеньям, в дни отпусков Софья Владимировна Сапрыкина, Борис Николаевич Сидоров, Лев Вячеславович Ферри, Софья Яковлевна Бессмертная, Софья Юльевна Гольдат, Вера Николаевна Беляева, Мария Григорьевна Цубина, Эрмине Погосян. Затем в эту работу включились аспиранты: Зоя Софроновна Никоро, Евгения Дмитриевна Постникова и работники кафедры Института пушного звероводства Зоя Дмитриевна Демидова и Александра Павловна Кроткова.
Все эти 14 человек страстно хотели работать на новых путях науки. Эта удивительная лаборатория из двух штатных сотрудников и из 12 добровольцев вся была молодежной. Каждому из нас было меньше 25 лет. Все думали только о работе и вскоре спаялись в единый дружный коллектив, где я был старшим, потому что генерировал идеи этой работы, а кроме того, являлся хозяином комнаты, пробирок и корма для дрозофил. Ясность задач, ясность молодости, жажда работы, истинное дружелюбие, где слиты светлые чувства человечности и науки,- все это создавало обстановку полной свободы от всякого тщеславия, зависти и соперничества, обстановку творческого, ничем не омрачаемого движения. Поставленная задача, ее объем, методика эксперимента, не позволявшая пропускать ни одного поколения дрозофил,- все это требовало непрерывной, очень организованной работы.
Мы работали как хорошо отлаженный заводской агрегат и в течение двух лет сделали ряд существенных открытий, влияние которых на развитие проблем генетики популяций оказалось очень заметным. Это влияние продолжает расти и в наши дни. Оно выходит за рамки популяций животных и растений. Современное учение о наследственности человека также оказывается в сфере развития тех успехов в генетике популяций, которые были достигнуты в экспериментах 1931-1932 годов в нашей юной лаборатории на Смоленском бульваре.
С. С. Четвериков и его сотрудники в 1927-1929 годах сделали важнейшее открытие. Они показали, что природные популяции дрозофилы в составе своих генов содержат мутации в особом скрытом состоянии, которое носит название гетерозиготности.
Гетерозиготные организмы имеют два разных гена по данному свойству. Нормальные глаза у дрозофилы имеют пигмент красного цвета. Известна также мутация, при которой пигмент глаз отсутствует. Когда в гетерозиготе присутствует и тот и другой ген, то дрозофила приобретает красные глаза. Ген красноглазия называют доминантным, а ген белоглазия, скрывающий в гетерозиготах свои свойства,- рецессивным. У человека имеется много генов, вызывающих наследственные болезни, которые скрываются в таком рецессивном состоянии. Для того чтобы изменить разнообразные признаки у организмов, необходимо избавить рецессивные мутации от тормозящего влияния доминантных генов. Когда особь несет в чистом виде только данный ген, она называется гомозиготной.
Все чаще и чаще я стал обращаться к проблемам эволюции, к открытиям С. С. Четверикова, к моим разногласиям с ним в вопросе о роли изоляции. Вернувшись на Смоленский бульвар, я твердо решил приступить к серии работ по генетике популяций дрозофилы. Я вернулся к миру идей моего учителя С. С. Четверикова. В 1966 году вышла в свет большая книга "Эволюция популяций", где я подытожил результаты почти 40 лет упорного труда по этим вопросам, как моего, так и целых коллективов, с которыми работал. Однако тогда, на Смоленском бульваре, я был еще один. На мою долю выпала необходимость организовать всю работу, от начала до конца. Как же справиться с этой задачей, если лаборатория пуста и мне давали всего лишь одного лаборанта? Как заполнить тот идейный и общественный вакуум, который возник вокруг меня после такого оскорбительного увольнения из института имени К. А. Тимирязева? К счастью, понадобилось немного времени, чтобы все снова закипело у нас на Смоленском. Наша новая маленькая генетическая бригантина под песни юных матросов распустила алые паруса на фок- и на грот-мачте, вода забурлила под форштевнем, и мы пошли навстречу ветрам в загадочную даль океанов науки.
* * *
После съезда в Киеве в середине мая 1930 года вместе с Василием Евгеньевичем Альтшулером и Ильей Ефимовичем Амлинским мы сели на пароход и отправились вниз по Днепру. Эта изумительная, воспетая Н. В. Гоголем река была еще свободна от искусственных морей. А 10 октября 1932 года над порогами Днепра на граните встал гигант Днепрогэс - крупнейшее детище плана ГОЭЛРО, преобразившее Днепр. В 1930 году в узких рукавах за Киевом было мелко. После них Днепр величаво разлился, отражая в себе бескрайнее синее украинское небо. Глядя на его зеркальную поверхность, думалось, как великолепно выразил Н. В. Гоголь своей гиперболой душу этой реки: "Чуден Днепр при тихой погоде... Редкая птица долетит до середины Днепра". Гранитные скалы вторгались в Днепр на пути от Кременчуга до Днепропетровска. Мы плыли на белом пароходе по неведомой нам реке, природа трепетала в майском тепле и в обновлении, синее небо недвижно сияло над нашим белым плывущим пятном и струилось в его пенном беге, на волне за кормой. Мы все были так же молоды, как эта весна. Душу распирало веселье, милым дурачествам и хохоту не было конца. Утром была гладь реки и горная свежесть дыхания, вечером все опрокидывалось в пряный, огненноликий закат. Все бушевало в молодости, в росте жизни, в ее красоте.
В том же 1930 году с В. Е. Альтшулером мы совершили еще одну совершенно упоительную поездку. По заданию А. С. Серебровского поехали изучать геногеографию кур в Южное Зауралье. Ездили по башкирским деревням, набрали большой материал (он так и лежит у меня неопубликованным до сих пор). В конце работы сели в лодку и, пробираясь по течению речек и ручьев, проехали систему зауральских Аргаяшских озер. День, а затем всю ночь двигались мы в море озер, подчас пробивая высокую, тугую чащу тростников. Людей не было. Утки взрывались повсюду, летали кряквы и, как ядра, проносились чирки. Я потерял голову от страсти охоты. Стрелял вверх, назад, вбок, вперед, по живым, летящим, шелестящекрылым мишеням. Начался небольшой дождь, падала ночь, а я все мазал и мазал в горячке в белый свет как в копеечку. Когда утром высадились с лодки на берег у какой-то маленькой избушки, ее хозяин в малахае из рыжей лисы, в старом халате вышел нам навстречу и сказал: "Стрельбы много слышал, а где мешки с утками?" Мы со стыдом показали ему восемь крякв. Здесь мы остановились на несколько дней, и я в какой-то мере смог восстановить свою репутацию охотника. Это путешествие впервые ввело меня в глубокую жизнь природы, я как бы заглянул в ее душу.
Глава 6
ЗОЛОТЫЕ ГОДЫ
Основные направления в развитии генетики.- И. В. Мичурин.- Эксперименты по эволюции популяций.- Молодежная лаборатория.- Генетико-автоматические процессы.- Д. Д. Ромашов.- Семья Паниных.
После богатств тимирязевского института начинать строить новую лабораторию было трудно. На Смоленском бульваре все приходилось собирать по крохам. Здесь мы находились в условиях не общебиологического института, а в учебном заведении узкого профиля, в задачу которого входила лишь подготовка зоотехников-свиноводов. У нас не было пробирок для разведения дрозофил, термостатов, материалов для варки корма и других дефицитных вещей. Первое время спасали 250 пробирок, в которых я перенес свою работу из тимирязевского института. Но и их требовали возвратить. Да и что такое 250 пробирок, когда там, в лаборатории Серебровского, я один занимал для отдельных опытов тысячи пробирок, а лаборатория в целом имела десятки тысяч дрозофильных пробирок!
Но прошло некоторое время, и у нас появились пробирки бинокулярные лупы и корм для дрозофил. Работа на Смоленском бульваре закипела еще более бурно, чем в те первые годы, когда мы проводили опыты по искусственному вызыванию мутаций. Встали новые задачи, их решение требовало массового экспериментального анализа множества диких особей из популяций дрозофилы.
Развитие генетики в нашей стране в те годы проходило в таких основных направлениях. Прежде всего, разработка фундаментальных проблем. Здесь усилия Н. И. Вавилова, С. С. Четверикова, Н. К. Кольцова. А. С. Серебровского, Г. Д. Карпеченко, Г. А. Левитского, М. С. Навашина, Ю. А. Филипченко, овладение искусственным получением мутаций и еще целый ряд достижений указывали, что в Советской России складывается первоклассная генетическая школа, выходящая на передовые рубежи мировой науки. Это позволяло говорить о наличии несомненных достижений и рисовать радужные картины будущих успехов. Но и в этом случае одним из условий движения вперед была работа по преодолению кризиса генетики, освобождению ее от ошибочных воззрений.
Требовалась смелая, крутая ломка понятий, что освободило бы генетику от пут, сковывающих ее теоретические принципы. Здесь могло быть два пути. Один - это стихийное движение по сложным, ломаным путям развития материалистической науки, которая логикой экспериментов, теории и практики в конце концов придет в соответствие с принципами диалектического материализма и выйдет из кризиса. Другой путь - преодоление остававшихся в науке элементов метафизики через посредство активной сознательной методологической работы. Наконец, если конструктивная, философская работа являлась трудной, то было бы очень важно на серьезном методологическом уровне разобрать ошибки прошлого, такие, как, теория о чисто внутренних причинах изменчивости организмов (автогенез), теория о том, что мутация генов - это есть якобы чисто количественные изменения, раскритиковать ошибки, допущенные при социологизации генетики, и т. д. Но этого не было сделано. Напротив, многие лидеры генетики, проводя замечательные исследования, упрямо держались ошибочных взглядов.
Наши генетики в начале 30-х годов не провели очистки теории своей науки от многочисленных ошибок, которые тащили ее к идеализму и метафизике. Они не понимали, что их наука вовлечена в кризис, связанный с ломкой понятий, как это ранее уже случалось с физикой. Вместо того чтобы сделать усилие и отчетливо увидеть теоретические ошибки, которые стояли на пути создания будущей теоретической генетики, они всю генетику как единое целое объявляли прогрессивным движением.
Это положение было чревато опасностями. Люди, недостаточно глубоко изучившие эту науку, принимали за чистую монету не только ее прогрессивные разделы, но и старые, обреченные на ломку понятия. И еще длительное время, когда генетика уже далеко ушла вперед, ее старые ошибки выставлялись как жупел и служили объектом ожесточенной критики. Эта критика была верна по отношению к старым представлениям, но забывалось, что эти представления давно уже не составляют содержания науки. Теория генетики в 30-40-х годах стала предметом ожесточенного спора.
Нашлись люди, которые в пылу борьбы вслед за действительно обветшалыми воззрениями пытались выбросить в мусорную яму истории все основы генетики.
Важнейший фронт работ по генетике - это ее связь с практикой, с сельским хозяйством. Высоко поднимали значение генетики для сельского хозяйства С. М. Киров, Н. П. Горбунов, А. П. Карпинский и другие. Крестьянство, воодушевленное Октябрем, но социально расслоенное на кулаков, середняков и бедняков, представляло собой взбаламученное море. Только организовавшись в колхозы, освободившись от кулачества, крестьяне нашей страны стали монолитной опорой Советской власти. Перед партией и государством вставали грандиозные задачи поднятия урожайности. Взоры обращались на науку.
В стране были замечательные селекционеры и их школы: И. В. Мичурин, Д. Л. Рудзинский, А. А. Сапегин, П. Н. Константинов, А. П. Шехурдин, А. Г. Лорх, Н. Д. Матвеев. В области животноводства работали М. Ф. Иванов, П. Н. Кулешов, Е. А. Богданов и другие. Огромное впечатление производили успехи И. В. Мичурина. Крупнейшие достижения были получены в селекции плодовых, пшеницы, ржи, клевера. Однако все эти работы шли вне новейших экспериментальных принципов генетики. Они лишь в общенаучных основах опирались на учение о наследственности, созданное в трех первых десятилетиях нашего века.
По мысли Н. И. Вавилова, в селекционном деле, в выведении новых сортов и пород должен был наступить качественный перелом, когда в основу этой работы будут положены новые принципы генетики. В первую очередь он думал о практическом использовании его закона "гомологических рядов в наследственной изменчивости" и успехов по изучению центров происхождения культурных растений, которые материально были воплощены им в мировой коллекции растений ВИРа.
А. С. Серебровский широко пропагандировал мысль, что генетика может очень быстро двинуть развитие животноводства. Главную надежду он возлагал на учение о лидерах в породе, согласно которому хорошо генетически выбранный производитель благодаря искусственному осеменению многих коров его спермой может быстро поднять производительность стада.
Устами Н. И. Вавилова, А. С. Серебровского и других генетики того времени торжественно обещали, что их наука приступила к выполнению своих задач по ускоренному строительству новых основ подъема урожайности сортов и продуктивности пород в условиях социалистического колхозного строя. Поскольку это обещание шло от людей, работавших по теории генетики, оно в какой-то мере задевало практиков селекции, имевших свои методы и свои достижения. Крупные селекционеры растений шли в основном самостоятельной дорогой. Совершенно самобытен был И. В. Мичурин. Знаменитые животноводы М. Ф. Иванов и Е. А. Богданов по ряду вопросов спорили с А. С. Серебровским и его учениками.
Однако Н. И. Вавилов и А. С. Серебровский в эти годы обладали наибольшими возможностями. Н. И. Вавилов был первым президентом Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина. А. С. Серебровский встал во главе генетики и селекции животных во Всесоюзном институте животноводства. Н. К. Кольцов, А. С. Серебровский и М. М. Завадовский были академиками ВАСХНИЛ. После их избрания они выступили с докладами на коллегии Народного комиссариата по земледелию, в которых развили картину скорых блестящих успехов генетики в практике сельского хозяйства.
Все это было правильно в общенаучном широком плане, и многое из того, что обещалось на коллегии Наркомзема в то время, осуществлено в наши дни. Однако тогда острые трудности и конкретные задачи строительства социализма в деревне требовали быстрого решения практических вопросов. Это имело громадное общественное, экономическое и политическое значение.
Общие принципы генетики того времени определяли научные основы селекции. Но непосредственная связь экспериментальной генетики с селекцией была еще делом будущего. Для этого сама генетика должна была существенно измениться в своих экспериментальных и теоретических основах. Преувеличение возможностей генетики того времени при решении практических задач было серьезной ошибкой лидеров генетики. Она грозила опасностями в ту бурную эпоху утверждения новых социальных отношений, когда единство теории и практики во многом понималось буквально, то есть как практика - сегодня. В этих условиях даже простое отставание в сроках практического осуществления научных рекомендаций было недопустимо.
Деятельность Н. И. Вавилова, его знание дела, широта интересов, научно-организационная программа, охватившая все сельскохозяйственные культуры, реально закладывали основы селекции всех культурных растений. Но даже эта деятельность, плодами которой мы пользуемся и теперь, в те годы, когда она достигла своего признания, постепенно стала рассматриваться не с точки зрения ее возможностей, а в свете того, в какой мере она дает пользу для непосредственной практики. В. И. Ленин постоянно подчеркивал роль теории. Но, по свидетельству Н. П. Горбунова, говоря о работе Института прикладной ботаники, В. И. Ленин посчитал нужным подчеркнуть и роль практики. Он говорил, что здесь надо будет судить по тем пудам зерна, которые от него войдут в крестьянское хозяйство. В 1918 году В. И. Ленин в статье "Главная задача наших дней" в качестве эпиграфа взял стихи Н. А. Некрасова о России:
Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и могучая,
Ты и бессильная
Матушка-Русь!
В этой статье В. И. Ленин писал: "...наша непреклонная решимость добиться во что бы то ни стало того, чтобы Русь перестала быть убогой и бессильной, чтобы она стала в полном смысле слова могучей и обильной... У нас есть материал и в природных богатствах, и в запасе человеческих сил, и в прекрасном размахе, который дала народному творчеству великая революция,- чтобы создать действительно могучую и обильную Русь"6.
В. И. Ленин требовал обновления земли не только в будущем, но и сейчас, немедленно. Он поддержал деятельность Н. И. Вавилова, в которой видел ее громадный практический потенциал, и высоко оценивал работу И. В. Мичурина, который мечтал превратить всю нашу страну в цветущий сад и неустанно создавал новые формы прекрасных и полезных растений.
Это была эпоха гордого утверждения нравственных и политических принципов социализма.
В 1929 году на весь мир прозвучали слова В. В. Маяковского о советском паспорте:
Читайте,
завидуйте,
я
гражданин
Советского Союза.
Суровые, страстные годы создания основ социализма в нашей стране нашли в лице Н. И. Вавилова одного из своих великих граждан, который во весь рост поставил задачу соединить генетику с практикой социализма. В Козлове работал И. В. Мичурин, он в прямых селекционных делах по садоводству решал задачи обновления земли. В этой работе И. В. Мичурин поднялся до патетических высот признания единства социализма и науки, с которых он сформулировал задачи активной переделки природы на благо колхозного строя. Его афоризм: "Мы не можем ждать милостей от природы; взять их у нее - наша задача" - стал звучать как великолепный призыв к активной, творческой, практической роли науки в сельском хозяйстве для страны, строящей социализм.
В 1922 году Тамбовский губисполком получил телеграмму от Совета Народных Комиссаров: "Опыты по получению новых культур растений имеют громадное государственное значение. Срочно пришлите доклад об опытах и работах Мичурина Козловского уезда для доклада Председателю Совнаркома тов. Ленину. Исполнение телеграммы подтвердите".
25 октября 1925 года, отмечая 50-летний юбилей деятельности И. В. Мичурина, Председатель ЦИК СССР М. И. Калинин прислал ему письмо, в котором, в частности, писал о его достижениях следующее: "Не мне напоминать, каким ценным вкладом в сокровищницу наших знаний и практики по сельскому хозяйству они являются. Чем дальше будет развиваться и крепнуть наш Союз, тем яснее и больше будет значение Ваших достижений в общей системе народной и хозяйственной жизни Союза.
Помимо соответствующего государственного строя, будущее трудящихся народов зависит от соответствующих научных достижений. И для меня не подлежит сомнению, что трудящиеся по достоинству оценят Вашу полувековую наиполезнейшую для народа работу.
От души желаю Вам дальнейших успехов по завоеванию сил природы и ее большего подчинения человеку".
М. И. Ульянова от имени редакции газеты "Правда" писала:
"Дорогой Иван Владимирович!
В день пятидесятилетия Вашей деятельности по обновлению земли "Правда" шлет Вам горячий привет и пожелания еще на долгие годы сохранить силы и бодрость, новыми своими достижениями и победами над природой помочь крестьянскому хозяйству развиваться по пути, намеченному Лениным".
20 сентября 1934 года И. В. Мичурин получил телеграмму от И. В. Сталина:
"Товарищу Мичурину Ивану Владимировичу. От души приветствую Вас, Иван Владимирович, в связи с шестидесятилетием Вашей плодотворной работы на пользу нашей великой Родины. Желаю Вам здоровья и новых успехов в деле преобразования плодоводства. Крепко жму руку. И. Сталин".
Внимание и забота об И. В. Мичурине была вызвана тем, что он с величайшим успехом, реально, зримо работал над обновлением земли. При этом научная позиция И. В. Мичурина была самобытной, он не шел в фарватере официальной генетики, а предлагал свои методы улучшения сортов растений. Правда, в отношении своего главного метода - использования отдаленной гибридизации он считал, что этот метод совпадает с достижениями генетики, причем сам он открыл этот метод в своих работах до того, как он генетикой был обоснован. Однако ряд его приемов вызывал критику со стороны генетиков вавиловской школы.
Н. И. Вавилов высоко ценил и любил И. В. Мичурина, тем же платил ему И. В. Мичурин. Своего любимого ученика П. Яковлева он послал в Ленинград, в аспирантуру к Н. И. Вавилову. Оставалось фактом, что один общественно признанный, научно самобытный, ведущий деятель советского растениеводства был прямо связан с практикой земледелия, крепко сидел на земле и создавал в своем далеком Козлове новые ценные формы растений. Другой научно-общественный, также признанный деятель, готовил будущее наступление по фронту селекции. Но эту деятельность Н. И. Вавилова надо было защищать и ее правильность доказывать. Кроме того, к основным принципам Н. И. Вавилова уже привыкли, они потеряли прелесть новизны, и становилось ясным, что если дело с практикой генетики затянется, то могут возникнуть серьезные затруднения. Очевидно, что в этих условиях мог появиться кто-нибудь, кто захочет и сможет с достаточной силой подчеркнуть и углубить эти различия между И. В. Мичуриным и Н. И. Вавиловым.
7 июня 1935 года И. В. Мичурин умер. Т. Д. Лысенко не разделял идей великого селекционера о роли гибридизации, однако заявил о приверженности его учению и методам и, наполнив наследие И. В. Мичурина преимущественно своим собственным содержанием, назвал это учение "мичуринской генетикой". Н. И. Вавилов, Н. К. Кольцов и другие генетики стали олицетворять собой другое направление, которое получило название "классической", или "формальной", генетики.
Так в 1930-1934 годах, еще до знаменитых генетических дискуссий, были заложены их источники. Нужна была искра, чтобы разгорелось пламя. Эта искра возникла, когда вплотную, во весь рост встали трудные задачи сельского хозяйства. Т. Д. Лысенко обещал построить новое здание генетики, опираясь на Мичурина. Эта деятельность Т. Д. Лысенко обратила на себя всеобщее внимание, и первый гром прогремел на всю страну в 1936 году.
Но характер будущих потрясений во многом уже был предопределен в 1931 году. Зевс уже прислал к нам, на генетическую землю, свою Пандору с ларцом, в котором были заперты наши будущие несчастья. Отдаваясь чувству борьбы, в которой преломились разные тенденции нашей науки и сельского хозяйства, генетики и их противники откроют этот ларец. Но при всей их трудности эти события послужат горнилом для многих людей, расчистят в конце концов дорогу для понимания того, какая наука нужна стране социализма. Много важнейших вопросов будут продуманы, сама дискуссия пойдет вслед за ростом сельского хозяйства, его нуждами, она отразит временные трудности, бывшие тогда, и завершится изумительной победой правды, что составит одну из торжественных страниц в истории жизни и науки в нашей стране. Перед генетикой откроются безграничные возможности ее роста и связи с жизнью, с практикой.
Однако в начале 30-х годов все это было еще впереди. Никто не имел "магического кристалла", чтобы заглянуть в будущее и увидеть, что будет через 30 лет. Все шло естественным порядком развития и противоречий.
В этом большом потоке событий и начиналось на Смоленском бульваре создание новой лаборатории. Ее задача была ясна. Эта лаборатория посвящала себя генетическому исследованию явлений эволюции. Я стал искать лаборанта. И вот однажды в комнату, постукивая каблучками, вошли две высокие молодые женщины. Впереди красивая, черноглазая Ксения Александровна Панина. Она окончила Зоотехнический институт и предложила себя на место лаборанта. С нею пришла ее подруга Софья Владимировна Сапрыкина, которая тоже окончила Зоотехнический институт. Она сказала, что в данное время является человеком совершенно свободным, что готова работать без зарплаты.
Первые опыты начались, и весть о них скоро стала достоянием многих в Москве. Один за другим стали приходить люди, которые хотели работать по экспериментальной генетике даже бесплатно. Так в лабораторию пришли и работали в свое свободное время в будни, по воскресеньям, в дни отпусков Софья Владимировна Сапрыкина, Борис Николаевич Сидоров, Лев Вячеславович Ферри, Софья Яковлевна Бессмертная, Софья Юльевна Гольдат, Вера Николаевна Беляева, Мария Григорьевна Цубина, Эрмине Погосян. Затем в эту работу включились аспиранты: Зоя Софроновна Никоро, Евгения Дмитриевна Постникова и работники кафедры Института пушного звероводства Зоя Дмитриевна Демидова и Александра Павловна Кроткова.
Все эти 14 человек страстно хотели работать на новых путях науки. Эта удивительная лаборатория из двух штатных сотрудников и из 12 добровольцев вся была молодежной. Каждому из нас было меньше 25 лет. Все думали только о работе и вскоре спаялись в единый дружный коллектив, где я был старшим, потому что генерировал идеи этой работы, а кроме того, являлся хозяином комнаты, пробирок и корма для дрозофил. Ясность задач, ясность молодости, жажда работы, истинное дружелюбие, где слиты светлые чувства человечности и науки,- все это создавало обстановку полной свободы от всякого тщеславия, зависти и соперничества, обстановку творческого, ничем не омрачаемого движения. Поставленная задача, ее объем, методика эксперимента, не позволявшая пропускать ни одного поколения дрозофил,- все это требовало непрерывной, очень организованной работы.
Мы работали как хорошо отлаженный заводской агрегат и в течение двух лет сделали ряд существенных открытий, влияние которых на развитие проблем генетики популяций оказалось очень заметным. Это влияние продолжает расти и в наши дни. Оно выходит за рамки популяций животных и растений. Современное учение о наследственности человека также оказывается в сфере развития тех успехов в генетике популяций, которые были достигнуты в экспериментах 1931-1932 годов в нашей юной лаборатории на Смоленском бульваре.
С. С. Четвериков и его сотрудники в 1927-1929 годах сделали важнейшее открытие. Они показали, что природные популяции дрозофилы в составе своих генов содержат мутации в особом скрытом состоянии, которое носит название гетерозиготности.
Гетерозиготные организмы имеют два разных гена по данному свойству. Нормальные глаза у дрозофилы имеют пигмент красного цвета. Известна также мутация, при которой пигмент глаз отсутствует. Когда в гетерозиготе присутствует и тот и другой ген, то дрозофила приобретает красные глаза. Ген красноглазия называют доминантным, а ген белоглазия, скрывающий в гетерозиготах свои свойства,- рецессивным. У человека имеется много генов, вызывающих наследственные болезни, которые скрываются в таком рецессивном состоянии. Для того чтобы изменить разнообразные признаки у организмов, необходимо избавить рецессивные мутации от тормозящего влияния доминантных генов. Когда особь несет в чистом виде только данный ген, она называется гомозиготной.