Страница:
Благодаря сознанию, человек кроме физических черт, записанных в его генетической программе, из поколения в поколение стал передавать опыт, который люди приобретали в труде, в общении друг с другом, в борьбе с силами природы, в своих размышлениях над тайнами мира. Эта передача опыта не записана в его генах, она осуществляется благодаря прямому общению поколений, через воспитание детей. Воспитание, наряду с генетической программой, тоже своя особая программа, это эстафета сознательной жизни людей всех поколений, но это тоже программа для развития личности. В результате социальное и генетическое наследование, сливаясь воедино, ведут развитие личности. Уникальность генетических программ и неповторимость трудноуловимых черт воспитания и самовоспитания создают такие условия, что каждый человек развивается в неповторимую личность.
А. В. Луначарский, вспоминая о выступлении В. И. Ленина на первом съезде просвещенцев привел его фразу о том, что "победы революции может закрепить только школа".
"Я тогда заметил Владимиру Ильичу,- пишет А. В. Луначарский,- "Уж очень вы крепко насчет школы сказали, пожалуй, чересчур".- И получил ответ: "Я хотел этим сказать, что воспитанием будущих поколений закрепляется все, что завоевано революцией" ".
Воспитание в устах В. И. Ленина - это и есть социальная программа, по которой опыт революционного поколения должен быть передан как эстафета общественной жизни их детям и всем последующим поколениям. Ломка сознания, связанная с таким гигантским всемирно-историческим событием, как Великая Октябрьская социалистическая революция, вызвала к жизни новую грандиозную социальную программу, которая изменила основы школы и воспитания будущего человека в семье и в обществе.
Добро и зло не записаны в генах человека, они суть сложный компонент при социальном наследовании. Их соотношение дозируется воспитанием, по-разному воспринимаемым людьми с разной генетической программой. Однако примат в развитии личности всегда за воспитанием, за теми социальными условиями, в которых растет и живет человек. Вспомним, во что было превращено при гитлеризме множество людей в условиях фашистского воспитания. Человечество содрогается, вспоминая их поступки.
Трогательными, заботливыми, нежными, исполненными любви прикосновениями к нашему тельцу мать вызывает неясный проблеск добра, которое, словно ласкающий, трепетный свет, входит в нас из неведомого еще нам мира жизни. Первая улыбка матери, которую мы сознаем,- это как вестник того великого добра, которое приветствует и ждет нас в этом мире. Мать своей великой любовью закладывает в нас ростки добра и затем много лет любовь растит их.
Но вот мы выросли. Мы уже знаем, что такое зло. Оно пустило свои корни - где больше, где меньше. Мир во всех его противоречиях пророс в нас и одел в свои разноликие одежды, сотканные из добра и зла. Зло все настойчивее пытается захватить нас. Борьба за лучший мир для человека, за идеалы социализма, труд, наука, прекрасные книги, любовь, музыка, природа, искусство - все влечет нас к добру. Иногда мы испытываем потрясения, и новые дали добра открываются перед нами.
Когда к тебе приходит понимание Пушкина, словно бы снопы света заливают душу ярким, прекрасным, звучным добром. Словно бы божество добра, трепетное, созвучное всему прекрасному, в вечном, торжествующем свете, поселилось в тебе. Эта жизнь в добре слишком трудна, сложна и возвышенна, ты не в состоянии выдержать ее долго. Страстная, всепоглощающая любовь к пушкинскому сердцу ослабевает, ты, о увы, теряешь накал этой страсти, но навсегда остаются в тебе родники добра, пробитые этой любовью. Сердце уже в плену, оно всю жизнь возвращается к нему, к солнцу нашей поэзии, к солнцу добра - к Пушкину. Он сопровождает тебя всю жизнь. В обычном течении твоей жизни и в ее роковые минуты Пушкин с тобой, и, когда ты решаешь, как быть, ты знаешь: Пушкин здесь, он смотрит, судит, он в твоей жизни. Ты ненавидишь Дантеса и в свете его подлости меряешь тех, кого осуждаешь.
В разные годы жизни ты возвращаешься к Пушкину, и каждый раз новые чувства будят в тебе, казалось бы, знакомые, но ранее по-другому понятые стихи.
Вновь и вновь природа России, которую ты любишь безмерно, находит свое дивное понимание и выражение у Пушкина, и ты готов без конца впитывать в себя ее образы и ее неизъяснимую жизнь через пленительную вязь и блеск пушкинских стихов. Наступает весна, и мы читаем про себя:
Улыбкой ясною природа
Сквозь сон встречает утро года,
Синея, блещут небеса,
Еще прозрачные, леса
Как будто пухом зеленеют.
Но за окном снег, пока еще начало марта. К нам пришла только пришвинская весна света. Зима как будто бы еще лежит неколебимо, словно в январе, и, глядя на голубые, однообразные валы блистающих снегов, укутавших нашу русскую землю, разве не вспомнишь:
И мягко устланные горы
Зимы блистательным ковром,
Все ярко, все бело кругом.
Наступает осень, пора, которую так любил Пушкин, когда он работал, как одержимый. Мы глядим на мажорный импрессионизм русских лесов и думаем его словами:
Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало,
Короче становился день,
Лесов таинственная сень
С печальным шумом обнажалась.
Унылая пора! Очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса...
Только лето обижено Пушкиным, наше роскошное русское лето, источник осенних цветов и плодоносной поры осени. Он говорил о лете:
Ох, лето красное! любил бы я тебя,
Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи.
С каким глубоким чувством я читал изумительный подбор документов о А. С. Пушкине, сделанный В. В. Вересаевым в его книге "Пушкин в жизни". Она представляет собою систематический свод подлинных свидетельств современников и самого Пушкина. Собранные по эпохам жизни Пушкина, документы эти позволяют взглянуть на него глазами друзей, которые безмерно любили его, и глазами врагов, которые так ненавидели его при жизни.
Первый раз, прочитав то место в книге, где приводится рассказ Н. В. Гоголя, я не смог удержать слез. Н. В. Гоголь рассказал, что около Одессы была расположена в то время батарейная рота и на ее поле расставлены артиллерийские орудия. Пушкин, гуляя, забрел на батарею и стал разглядывать грозные машины. "Кто вы?" - спросил его офицер.- "Я Пушкин",- отвечал поэт.- "Пушкин! - воскликнул офицер.- Ребята, пали! - и скомандовал торжественный залп.- Вот, господа, ведь это же Пушкин",- сказал он сбежавшимся товарищам. Молодежь восторженно подхватила Пушкина под руки и повела с триумфом в свои шатры, праздновать нечаянное посещение.
Жизнь Пушкина была озарена кроме всего прочего и его талантом дружбы. Он восклицал: "Ужели их забуду, друзей души моей!" Многие лицейские друзья и другие, временно дружившие с ним люди, предали Пушкина в дальнейшем. Но созвездие настоящих друзей озаряет чудными человеческими отношениями жизнь Пушкина и светит нам из дали тех дней. Подлинными друзьями Пушкина были А. А. Дельвиг, В. А. Жуковский, П. А. Вяземский, И. И. Пущин, В. К. Кюхельбекер, П. Я. Чаадаев, Е. А. Баратынский, Д. В. Давыдов, А. Н. Раевский, И. Д. Якушкин, Д. В. Веневитинов. Это все славные, замечательные люди нашего прошлого. Однако Пушкин был предан многими. Он умирал в горе России, в любви его друзей и одновременно в злобе, зависти и в ненависти его врагов.
Ненависть, зависть и злоба всю жизнь сопровождали великого поэта. Его ненавидели многие и разные люди, и по разным причинам. Он был непонятен, порывист, эмоционален, слишком талантлив, слишком умен и слишком самостоятелен. Его ненавидела чиновная Россия от императора Николая до продажного Булгарина. Еще при жизни его глубоко, навечно полюбили народы России.
Пушкин до конца демократичен и народен и исполнен понимания того, что поэт должен служить народу, что то дело, которое поэт выполняет для своего народа, должно быть велением его, поэта, сердца. Его душа воспринимает весь мир, она, как эолова арфа, звучит, откликаясь на все звуки мира. Однако гордый поэт в душе своей несет жизнь своего народа и живет его думами, и потому поэту свойственно особое внутреннее знание.
Идет время. Пушкин вошел в духовную жизнь всех народов Советского Союза, он их поэтическая душа, их песня.
Глава 8
ДВА НАПРАВЛЕНИЯ В ГЕНЕТИКЕ
Т. Д. Лысенко и его теория стадийного развития растений.- Оценки Н. И. Вавилова.- Дискуссия 1936 года.
Вполне можно сказать, что годы 1929-1935-й связаны с триумфальным шествием генетики в СССР. Н. И. Вавилов был первым авторитетом по растениеводству и по генетике. Он возглавлял огромную сеть учреждений Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина и Всесоюзный институт растениеводства. Крупнейшие силы советского растениеводства, ботанической цитологии и генетики и множество молодых ученых собрались вокруг него. Как бы итогом раздумий этого выдающегося ученого и его сотрудников явился трехтомный труд "Теоретические основы селекции растений", изданный в 1935 году. Этот труд подводил итоги мирового опыта, в нем широко представлены личные исследования и обобщения Н. И. Вавилова.
Однако в эти же годы идут и другие процессы, их центром становится Одесса, где в необычайной мере проявляется активность Т. Д. Лысенко и И. И. Презента. Исай Израилевич Презент - юрист по образованию, ставший затем философом и биологом. Одно время в фокусе его внимания были работы генетиков, в частности мои. Он исключительно высоко оценил их и с научной, и с методологической точек зрения и выступал как апологет генетики.
В 1932 году И. И. Презент делает решительный поворот. Он переезжает из Ленинграда в Одессу и становится главным методологическим консультантом Т. Д. Лысенко, его философским наставником в разработке новых биологических принципов.
И. И. Презент был очень быстр в своих реакциях, находчив. Вспоминается случай, который в этом смысле характеризует его весьма метко. Однажды в 1935 году С. Г. Левит и я выходили из Дома ученых. В вестибюле нам встретились Т. Д. Лысенко и И. И. Презент в одинаковых, каких-то желто-сиреневых куртках мехом наружу и в неуклюжих кепках. Похожи они были то ли на рыбаков, то ли на рабочих далекого северного порта. Увидев их, С. Г. Левит засмеялся.
- Трофим Денисович,- сказал Левит, обращаясь к Т. Д. Лысенко,- это у вас форма, что ли, такая, чтобы издали узнавать?
- Нет,- отпарировал Презент,- это у нас индивидуальная одежда, так сказать, особая для нас двоих. А вот у вас, товарищ Левит, действительно, опознавательный знак на голове, по этому знаку каждому ясно, к какому классу вы тянетесь!
Они постояли, ожидая ответа, и ушли, громко смеясь. На голове у Левита была великолепная мягкая серая шляпа. Увы, по тем годам считалось, что это обычная принадлежность буржуев. Я носил тогда простецкую московскую кепку. После нескольких минут, когда мы уже вышли на Пречистенку, я воскликнул:
- Черт возьми, Соломон Григорьевич, какую мы карту пронесли, хоть беги назад и догоняй их.
- Ну, что там еще,- спросил Левит.
- Они себя мичуринцами называют, а ведь шляпу, шляпу-то ведь всю жизнь носил Мичурин!
- Ну и ну,- сказал Левит,- ну и Презент, вот уж, действительно, для красного словца не пожалеет и отца.
Так вот, с приездом Презента в Одессу в печати часто стали появляться выступления Т. Д. Лысенко. Он предложил в те годы прием яровизации семян зерновых и сформулировал теорию стадийного развития растений.
Т. Д. Лысенко поставил вопросы необходимости связывать науку с практикой, нести знания в колхозы, перестраивать сельское хозяйство на научных основах. Это правильно. Именно поэтому И. В. Сталин на съезде колхозников-ударников в 1935 году во время его выступления сказал: "Браво, Лысенко".
По теории Т. Д. Лысенко, растения в своем развитии должны проходить две стадии - стадию яровизации и световую. Регулируя характер внешних условий на этих стадиях, то есть изменяя условия температуры на одной стадии и соответственно условия освещения на другой, можно влиять на развитие растений. Биология развития растений выдвигалась Лысенко, как общебиологическая основа всей агрономии. Метод яровизации, то есть обработки увлажненных семян перед посевом пониженной температурой, активно пропагандировался для практики с зерновыми и широко внедрялся в колхозы и совхозы. В 1936 году яровизированными семенами было занято 6 миллионов гектаров, а в 1937-м - свыше 10 миллионов.
Казалось, что в многообразном развитии генетики в нашей стране наряду с деятельностью Н. И. Вавилова, наряду с исследованиями по фундаментальным проблемам теоретической генетики намечается появление нового типа деятеля, прообразом которого являлся И. В. Мичурин, связывавший всю свою работу с крестьянским полем, ищущий прямого подхода к решению жгучих, насущных текущих задач сельского хозяйства. Это обстоятельство в первую очередь и было причиной того, что вокруг Т. Д. Лысенко стали собираться последователи, стремившиеся поставить науку на службу производству.
Однако, поднимая важнейшие практические и научные вопросы, говоря о связи науки с практикой, Лысенко уже тогда негативно относился к генетике. В той генетике, основы которой были заложены Г. Менделем и Т. Морганом за рубежом, он видел классово чуждую науку, полагал, что она академична, полна схоластики, насыщена буржуазным мировоззрением, антинаучна и совершенно оторвана от задач сельского хозяйства.
С 1935 года под редакцией Т. Д. Лысенко и И. И. Презента стал издаваться журнал "Яровизация", посвященный биологии развития растений. На XVII съезде партии И. В. Сталин заявил, что семенное дело по зерну и по хлопку у нас запутано. Пытаясь объяснить причины этого, Т. Д. Лысенко в 1935 году в журнале "Яровизация" № 1 писал, что "виновата в этом в значительной мере сельскохозяйственная наука. Генетика и селекция во многих случаях стоят в стороне от практики семеноводства". На самом же деле вопрос этот был много сложнее, чем излагал его Т. Д. Лысенко.
К 1936 году Лысенко приходит к выводу, что сорта зерновых якобы вырождаются, и предлагает свои методы борьбы с вырождением через внутрисортовое скрещивание. Он ставит вопрос также о стадийном вырождении картофеля на юге страны и для борьбы с этим явлением предлагает летние посадки картофеля, пытается разъяснять значение методов родственного размножения растений и т. д.
Т. Д. Лысенко и И. И. Презент постепенно начинают выдвигать на первый план свое понимание идей и методов И. В. Мичурина. Они полагают и заявляют, что система взглядов И. В. Мичурина якобы наносит смертельный удар официальной генетике.
Вместе с тем выдвинутая Т. Д. Лысенко идея о роли биологии развития, о возможности внешними факторами глубоко изменять свойства организма постепенно ведет его к отрицанию особого свойства наследственности. Идея о наследственности постепенно поглощается у него идеей об организме как целом. Выражение "биология развития" становится основным в терминологии Лысенко. Наступило время, и ведущие селекционеры нашей страны - В. Я. Юрьев, Г. К. Мейстер, А. П. Шехурдин, П. Н. Константинов, П. И. Лисицын и другие, а также генетики школы Н. И. Вавилова выступили против идеи Т. Д. Лысенко.
Таким образом, научный авторитет Т. Д. Лысенко был спорным. Но ведь сами лидеры генетики признавали, что он достиг ряда крупнейших научных успехов. Если это так, то, может быть, и все его требования реформы биологии являлись правильными?
Чтобы обстоятельно разобраться в этом, надо обратиться, хотя бы кратко, к истории выдвижения Т. Д. Лысенко. Несомненно то, что в создании его научного авторитета большую роль сыграл Н. И. Вавилов. Правда, есть люди, которые до сих пор считают, что высокие оценки работ Т. Д. Лысенко, данные в свое время Н. И. Вавиловым, были будто бы вынужденными, неискренне им высказанными. Это мнение не имеет никаких оснований. Н. И. Вавилов писал о Т. Д. Лысенко именно то, что он о нем думал. В те годы Вавилов считался лидером науки, и в научных кругах шли разговоры, что с силу своего научного и общественного авторитета он должен стать следующим президентом Академии наук СССР. Свобода его оценок в отношении Т. Д. Лысенко документально доказывается тем, что они изменились, как только он понял ошибки этого деятеля. К величайшей чести Н. И. Вавилова, надо сказать, что он всегда сохранял свободу и правду в науке. Обратимся к документам.
Свою трудовую деятельность Т. Д. Лысенко начал в 1924 году. В следующем году он переехал в Ганджу на опытную станцию и выступил с рядом статей. На эти статьи обратил внимание Н. И. Вавилов. В 1926 году он послал научного сотрудника Н. Р. Иванова (ныне профессора Всесоюзного института растениеводства имени Н. И. Вавилова) в Ганджу для ознакомления с работами Т. Д. Лысенко, который в то время был начинающим агрономом. Возвратившись, Иванов доложил Николаю Ивановичу свои впечатления. В 1928 году Вавилов сам поехал в Ганджу, где и состоялось его знакомство с Т. Д. Лысенко.
Здесь очень ярко проявилась замечательная черта характера Вавилова как руководителя науки. Я сам испытал его обаяние при первой же встрече с ним. В 1932 году, когда приезжал в Ленинград, Николай Иванович как бы обволок меня своим вниманием. Это было проявление горячего стремления поддержать в нашей стране все молодое, что росло в генетике и в селекции. В орбиту такой доброжелательности попал и молодой агроном, а затем и молодой новатор Т. Д. Лысенко.
В 1932 году Н. И. Вавилов посетил США и как представитель советских генетиков выступил на VI Международном генетическом конгрессе в Итаке. В своей речи на мировом форуме генетиков Н. И. Вавилов, зная, как высоко оценивается его мнение, посчитал нужным заявить следующее: "Значительное открытие, недавно сделанное Т. Д. Лысенко в Одессе, создает новые громадные возможности для селекционеров растений и генетиков... Это открытие позволяет нам использовать в нашем климате тропические и субтропические разновидности..."
Возвратившись из зарубежной поездки, Н. И. Вавилов изложил свои впечатления о состоянии дел в мировой генетике в статье, опубликованной в центральной печати. В частности, он писал: "Принципиально новых открытий... чего-либо равноценного работе Лысенко, мы ни в Канаде, ни в США не видели". Речь шла о выведении скороспелых сортов пшеницы, то есть о сугубо практических исследованиях.
В 1933 году Н. И. Вавилов представил Т. Д. Лысенко на соискание Государственной премии. 16 марта, обращаясь в Комиссию содействия ученым при СНК СССР, он писал: "Настоящим представляю в качестве кандидата на премию в 1933 году агронома Т. Д. Лысенко. Его работа по так называемой яровизации растений, несомненно, является за последнее десятилетие крупнейшим достижением в области физиологии растений и связанных с ней дисциплин... Его открытие дает возможность широкого использования мировых ассортиментов растений для гибридизации, для продвижения их в более северные районы.
И теоретически и практически открытие Лысенко уже в настоящее время представляет исключительный интерес..."
В том же 1933 году в письме президенту АН УССР академику А. А. Богомольцу Н. И. Вавилов просит поддержать кандидатуру Т. Д. Лысенко на выборах в Академию наук Украинской ССР, а в 1934 году представляет его в члены-корреспонденты Академии наук СССР, аргументируя это выдвижение следующим образом: "Исследование Т. Д. Лысенко в области яровизации представляет собой одно из крупнейших открытий в мировом растениеводстве... В применении к картофелю метод яровизации дал возможность найти практическое решение для культуры этого растения на юге, где она представляла до сих пор значительные трудности".
В 1935 году Н. И. Вавилов в своем основном труде по селекции и генетике растений писал: "Метод яровизации, установленный Т. Д. Лысенко, открыл широкие возможности в использовании мирового ассортимента травянистых культур. Все наши старые и новые сорта, так же как и весь мировой ассортимент, отныне должны быть исследованы на яровизацию, ибо, как показывает опыт последних лет, яровизация может дать поразительные результаты, буквально переделывая сорта, превращая их из непригодных для данного района в обычных условиях в продуктивные, высококачественные формы... Для подбора пар при гибридизации учение Лысенко о стадийности открывает также исключительные возможности в смысле использования мирового ассортимента"7.
Из приведенного материала видно, как высоко ценил Н. И. Вавилов начало научного пути Т. Д. Лысенко. Однако прошло известное время, и наступил перелом.
Н. И. Вавилов довольно долго не принимал всерьез нападок Т. Д. Лысенко на основы современной биологии и генетики, полагая, что пройдет какой-то период и все образуется. Он не мыслил того, чтобы кто-нибудь смог нанести заметный урон генетике, которая опирается на мировой опыт науки. В 20-х и 30-х годах, когда разработка хромосомной теории наследственности упрочила ее основы как материалистической науки, это сделать, казалось, тем более было невозможно.
Однако к осени 1936 года, опираясь на помощь И. И. Презента, Т. Д. Лысенко вполне подготовился к решительным атакам против Н. И. Вавилова и генетики в целом. В ряде выступлений Лысенко и Презент сформулировали главные обвинения. По их мнению, к грехам генетики надо отнести: отрыв от колхозного строительства; наличие идеализма и метафизики в таких теориях, как автогенез; непонимание роли внешних условий и математизированный, абиологический подход к организму. С этими обвинениями Лысенко выступил на четвертой сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина (ВАСХНИЛ), которая проходила с 19 по 27 декабря 1936 года. Развернулась большая дискуссия.
Главными ораторами на этой дискуссии были Н. И. Вавилов, Т. Д. Лысенко, Г. Г. Меллер и А. С. Серебровский. С первым докладом - "Пути советской селекции" - выступил Н. И. Вавилов, и ему предоставили последнее, заключительное слово. Формально он сохранял позицию лидера, однако его положение в результате дискуссии заметно поколебалось.
И Н. И. Вавилов и А. С. Серебровский заняли в дискуссии чисто оборонительную позицию. Их выступления, особенно А. С. Серебровского - "Генетика и животноводство", были похожи на лекции, в которых они старались, используя учебный, классический, научный материал, убедить слушателей в правоте генетики, низвергали на них громаду фактов, упрекая своих оппонентов в безграмотности. Однако слушатели хотели совсем другого. Они жаждали в первую очередь услышать о том, как можно генетику связать с практикой и незамедлительно помочь нашему сельскому хозяйству добиться значительных успехов. Они хотели слышать о создании новых теорий и о новых принципах. Увы, в своих выступлениях ни Вавилов, ни Серебровский ничего нового не сказали, потому что основные свои идеи они изложили еще в 20-х годах.
Больше того, в докладах А. С. Серебровского и Г. Г. Меллера все еще слышались отзвуки старых, автогенетических тенденций, и это, конечно, подлило масла в огонь.
В свое время, и это было хорошо известно участникам дискуссии, А. С. Серебровский сам называл себя автогенетиком. Так, на одном из собраний в Коммунистической академии в 1927 году он говорил, что "химические элементы могут быть разрушены влиянием очень сильного экспериментального воздействия. Но значит ли это, что и в природе элементы изменяются под влиянием внешних воздействий? Нет, не значит... Если мы научимся воздействовать на гены и вызывать трансгенацию, в чем я не сомневаюсь, то это вовсе не будет служить доказательством, что в природе трансгенации происходят от внешнего воздействия... мы откажемся от нашей автогенетической позиции по отношению к трансгенациям только тогда, когда будет доказано, что в природе эти трансгенации происходят под влиянием внешних условий. В пользу этого фактически пока нет никаких показаний..."
Меллер в своем докладе также высказывал предположение, что в отношении природных мутаций принципы автогенеза сохраняют свое значение. Именно поэтому оба они в проблеме мутаций главный упор в своих выступлениях сделали не на многообразие и не на количественную оценку мутационного процесса в целом. Напротив, они настойчиво обосновывали учение об исключительной устойчивости генов. Такой подход к вопросу методологически искажал проблему наследственной изменчивости, и естественно, что слушатели восприняли эти выступления как защиту старых, ни в чем, собственно, не измененных автогенетических, ненаучных принципов. Г. Г. Меллер, не учитывая, что в генетико-селекционных вопросах основным служит суммарная изменчивость по всей массе генов, считал необходимым подчеркивать, что "ген настолько устойчив, что период между двумя последовательными его мутациями определяется порядком нескольких сотен или даже тысяч лет".
Забывая, что мутационная изменчивость - это массовый процесс, Г. Г. Меллер и А. С. Серебровский рисовали картину неправдоподобного консерватизма наследственности. Вполне понятно, что эта автогенетическая концепция вызвала на себя яростные атаки. В частности, защита учения об устойчивости наследственного материала истолковывалась как обезоруженность перед задачами активной переделки природы животных и растений в практических целях.
А. В. Луначарский, вспоминая о выступлении В. И. Ленина на первом съезде просвещенцев привел его фразу о том, что "победы революции может закрепить только школа".
"Я тогда заметил Владимиру Ильичу,- пишет А. В. Луначарский,- "Уж очень вы крепко насчет школы сказали, пожалуй, чересчур".- И получил ответ: "Я хотел этим сказать, что воспитанием будущих поколений закрепляется все, что завоевано революцией" ".
Воспитание в устах В. И. Ленина - это и есть социальная программа, по которой опыт революционного поколения должен быть передан как эстафета общественной жизни их детям и всем последующим поколениям. Ломка сознания, связанная с таким гигантским всемирно-историческим событием, как Великая Октябрьская социалистическая революция, вызвала к жизни новую грандиозную социальную программу, которая изменила основы школы и воспитания будущего человека в семье и в обществе.
Добро и зло не записаны в генах человека, они суть сложный компонент при социальном наследовании. Их соотношение дозируется воспитанием, по-разному воспринимаемым людьми с разной генетической программой. Однако примат в развитии личности всегда за воспитанием, за теми социальными условиями, в которых растет и живет человек. Вспомним, во что было превращено при гитлеризме множество людей в условиях фашистского воспитания. Человечество содрогается, вспоминая их поступки.
Трогательными, заботливыми, нежными, исполненными любви прикосновениями к нашему тельцу мать вызывает неясный проблеск добра, которое, словно ласкающий, трепетный свет, входит в нас из неведомого еще нам мира жизни. Первая улыбка матери, которую мы сознаем,- это как вестник того великого добра, которое приветствует и ждет нас в этом мире. Мать своей великой любовью закладывает в нас ростки добра и затем много лет любовь растит их.
Но вот мы выросли. Мы уже знаем, что такое зло. Оно пустило свои корни - где больше, где меньше. Мир во всех его противоречиях пророс в нас и одел в свои разноликие одежды, сотканные из добра и зла. Зло все настойчивее пытается захватить нас. Борьба за лучший мир для человека, за идеалы социализма, труд, наука, прекрасные книги, любовь, музыка, природа, искусство - все влечет нас к добру. Иногда мы испытываем потрясения, и новые дали добра открываются перед нами.
Когда к тебе приходит понимание Пушкина, словно бы снопы света заливают душу ярким, прекрасным, звучным добром. Словно бы божество добра, трепетное, созвучное всему прекрасному, в вечном, торжествующем свете, поселилось в тебе. Эта жизнь в добре слишком трудна, сложна и возвышенна, ты не в состоянии выдержать ее долго. Страстная, всепоглощающая любовь к пушкинскому сердцу ослабевает, ты, о увы, теряешь накал этой страсти, но навсегда остаются в тебе родники добра, пробитые этой любовью. Сердце уже в плену, оно всю жизнь возвращается к нему, к солнцу нашей поэзии, к солнцу добра - к Пушкину. Он сопровождает тебя всю жизнь. В обычном течении твоей жизни и в ее роковые минуты Пушкин с тобой, и, когда ты решаешь, как быть, ты знаешь: Пушкин здесь, он смотрит, судит, он в твоей жизни. Ты ненавидишь Дантеса и в свете его подлости меряешь тех, кого осуждаешь.
В разные годы жизни ты возвращаешься к Пушкину, и каждый раз новые чувства будят в тебе, казалось бы, знакомые, но ранее по-другому понятые стихи.
Вновь и вновь природа России, которую ты любишь безмерно, находит свое дивное понимание и выражение у Пушкина, и ты готов без конца впитывать в себя ее образы и ее неизъяснимую жизнь через пленительную вязь и блеск пушкинских стихов. Наступает весна, и мы читаем про себя:
Улыбкой ясною природа
Сквозь сон встречает утро года,
Синея, блещут небеса,
Еще прозрачные, леса
Как будто пухом зеленеют.
Но за окном снег, пока еще начало марта. К нам пришла только пришвинская весна света. Зима как будто бы еще лежит неколебимо, словно в январе, и, глядя на голубые, однообразные валы блистающих снегов, укутавших нашу русскую землю, разве не вспомнишь:
И мягко устланные горы
Зимы блистательным ковром,
Все ярко, все бело кругом.
Наступает осень, пора, которую так любил Пушкин, когда он работал, как одержимый. Мы глядим на мажорный импрессионизм русских лесов и думаем его словами:
Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало,
Короче становился день,
Лесов таинственная сень
С печальным шумом обнажалась.
Унылая пора! Очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса...
Только лето обижено Пушкиным, наше роскошное русское лето, источник осенних цветов и плодоносной поры осени. Он говорил о лете:
Ох, лето красное! любил бы я тебя,
Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи.
С каким глубоким чувством я читал изумительный подбор документов о А. С. Пушкине, сделанный В. В. Вересаевым в его книге "Пушкин в жизни". Она представляет собою систематический свод подлинных свидетельств современников и самого Пушкина. Собранные по эпохам жизни Пушкина, документы эти позволяют взглянуть на него глазами друзей, которые безмерно любили его, и глазами врагов, которые так ненавидели его при жизни.
Первый раз, прочитав то место в книге, где приводится рассказ Н. В. Гоголя, я не смог удержать слез. Н. В. Гоголь рассказал, что около Одессы была расположена в то время батарейная рота и на ее поле расставлены артиллерийские орудия. Пушкин, гуляя, забрел на батарею и стал разглядывать грозные машины. "Кто вы?" - спросил его офицер.- "Я Пушкин",- отвечал поэт.- "Пушкин! - воскликнул офицер.- Ребята, пали! - и скомандовал торжественный залп.- Вот, господа, ведь это же Пушкин",- сказал он сбежавшимся товарищам. Молодежь восторженно подхватила Пушкина под руки и повела с триумфом в свои шатры, праздновать нечаянное посещение.
Жизнь Пушкина была озарена кроме всего прочего и его талантом дружбы. Он восклицал: "Ужели их забуду, друзей души моей!" Многие лицейские друзья и другие, временно дружившие с ним люди, предали Пушкина в дальнейшем. Но созвездие настоящих друзей озаряет чудными человеческими отношениями жизнь Пушкина и светит нам из дали тех дней. Подлинными друзьями Пушкина были А. А. Дельвиг, В. А. Жуковский, П. А. Вяземский, И. И. Пущин, В. К. Кюхельбекер, П. Я. Чаадаев, Е. А. Баратынский, Д. В. Давыдов, А. Н. Раевский, И. Д. Якушкин, Д. В. Веневитинов. Это все славные, замечательные люди нашего прошлого. Однако Пушкин был предан многими. Он умирал в горе России, в любви его друзей и одновременно в злобе, зависти и в ненависти его врагов.
Ненависть, зависть и злоба всю жизнь сопровождали великого поэта. Его ненавидели многие и разные люди, и по разным причинам. Он был непонятен, порывист, эмоционален, слишком талантлив, слишком умен и слишком самостоятелен. Его ненавидела чиновная Россия от императора Николая до продажного Булгарина. Еще при жизни его глубоко, навечно полюбили народы России.
Пушкин до конца демократичен и народен и исполнен понимания того, что поэт должен служить народу, что то дело, которое поэт выполняет для своего народа, должно быть велением его, поэта, сердца. Его душа воспринимает весь мир, она, как эолова арфа, звучит, откликаясь на все звуки мира. Однако гордый поэт в душе своей несет жизнь своего народа и живет его думами, и потому поэту свойственно особое внутреннее знание.
Идет время. Пушкин вошел в духовную жизнь всех народов Советского Союза, он их поэтическая душа, их песня.
Глава 8
ДВА НАПРАВЛЕНИЯ В ГЕНЕТИКЕ
Т. Д. Лысенко и его теория стадийного развития растений.- Оценки Н. И. Вавилова.- Дискуссия 1936 года.
Вполне можно сказать, что годы 1929-1935-й связаны с триумфальным шествием генетики в СССР. Н. И. Вавилов был первым авторитетом по растениеводству и по генетике. Он возглавлял огромную сеть учреждений Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина и Всесоюзный институт растениеводства. Крупнейшие силы советского растениеводства, ботанической цитологии и генетики и множество молодых ученых собрались вокруг него. Как бы итогом раздумий этого выдающегося ученого и его сотрудников явился трехтомный труд "Теоретические основы селекции растений", изданный в 1935 году. Этот труд подводил итоги мирового опыта, в нем широко представлены личные исследования и обобщения Н. И. Вавилова.
Однако в эти же годы идут и другие процессы, их центром становится Одесса, где в необычайной мере проявляется активность Т. Д. Лысенко и И. И. Презента. Исай Израилевич Презент - юрист по образованию, ставший затем философом и биологом. Одно время в фокусе его внимания были работы генетиков, в частности мои. Он исключительно высоко оценил их и с научной, и с методологической точек зрения и выступал как апологет генетики.
В 1932 году И. И. Презент делает решительный поворот. Он переезжает из Ленинграда в Одессу и становится главным методологическим консультантом Т. Д. Лысенко, его философским наставником в разработке новых биологических принципов.
И. И. Презент был очень быстр в своих реакциях, находчив. Вспоминается случай, который в этом смысле характеризует его весьма метко. Однажды в 1935 году С. Г. Левит и я выходили из Дома ученых. В вестибюле нам встретились Т. Д. Лысенко и И. И. Презент в одинаковых, каких-то желто-сиреневых куртках мехом наружу и в неуклюжих кепках. Похожи они были то ли на рыбаков, то ли на рабочих далекого северного порта. Увидев их, С. Г. Левит засмеялся.
- Трофим Денисович,- сказал Левит, обращаясь к Т. Д. Лысенко,- это у вас форма, что ли, такая, чтобы издали узнавать?
- Нет,- отпарировал Презент,- это у нас индивидуальная одежда, так сказать, особая для нас двоих. А вот у вас, товарищ Левит, действительно, опознавательный знак на голове, по этому знаку каждому ясно, к какому классу вы тянетесь!
Они постояли, ожидая ответа, и ушли, громко смеясь. На голове у Левита была великолепная мягкая серая шляпа. Увы, по тем годам считалось, что это обычная принадлежность буржуев. Я носил тогда простецкую московскую кепку. После нескольких минут, когда мы уже вышли на Пречистенку, я воскликнул:
- Черт возьми, Соломон Григорьевич, какую мы карту пронесли, хоть беги назад и догоняй их.
- Ну, что там еще,- спросил Левит.
- Они себя мичуринцами называют, а ведь шляпу, шляпу-то ведь всю жизнь носил Мичурин!
- Ну и ну,- сказал Левит,- ну и Презент, вот уж, действительно, для красного словца не пожалеет и отца.
Так вот, с приездом Презента в Одессу в печати часто стали появляться выступления Т. Д. Лысенко. Он предложил в те годы прием яровизации семян зерновых и сформулировал теорию стадийного развития растений.
Т. Д. Лысенко поставил вопросы необходимости связывать науку с практикой, нести знания в колхозы, перестраивать сельское хозяйство на научных основах. Это правильно. Именно поэтому И. В. Сталин на съезде колхозников-ударников в 1935 году во время его выступления сказал: "Браво, Лысенко".
По теории Т. Д. Лысенко, растения в своем развитии должны проходить две стадии - стадию яровизации и световую. Регулируя характер внешних условий на этих стадиях, то есть изменяя условия температуры на одной стадии и соответственно условия освещения на другой, можно влиять на развитие растений. Биология развития растений выдвигалась Лысенко, как общебиологическая основа всей агрономии. Метод яровизации, то есть обработки увлажненных семян перед посевом пониженной температурой, активно пропагандировался для практики с зерновыми и широко внедрялся в колхозы и совхозы. В 1936 году яровизированными семенами было занято 6 миллионов гектаров, а в 1937-м - свыше 10 миллионов.
Казалось, что в многообразном развитии генетики в нашей стране наряду с деятельностью Н. И. Вавилова, наряду с исследованиями по фундаментальным проблемам теоретической генетики намечается появление нового типа деятеля, прообразом которого являлся И. В. Мичурин, связывавший всю свою работу с крестьянским полем, ищущий прямого подхода к решению жгучих, насущных текущих задач сельского хозяйства. Это обстоятельство в первую очередь и было причиной того, что вокруг Т. Д. Лысенко стали собираться последователи, стремившиеся поставить науку на службу производству.
Однако, поднимая важнейшие практические и научные вопросы, говоря о связи науки с практикой, Лысенко уже тогда негативно относился к генетике. В той генетике, основы которой были заложены Г. Менделем и Т. Морганом за рубежом, он видел классово чуждую науку, полагал, что она академична, полна схоластики, насыщена буржуазным мировоззрением, антинаучна и совершенно оторвана от задач сельского хозяйства.
С 1935 года под редакцией Т. Д. Лысенко и И. И. Презента стал издаваться журнал "Яровизация", посвященный биологии развития растений. На XVII съезде партии И. В. Сталин заявил, что семенное дело по зерну и по хлопку у нас запутано. Пытаясь объяснить причины этого, Т. Д. Лысенко в 1935 году в журнале "Яровизация" № 1 писал, что "виновата в этом в значительной мере сельскохозяйственная наука. Генетика и селекция во многих случаях стоят в стороне от практики семеноводства". На самом же деле вопрос этот был много сложнее, чем излагал его Т. Д. Лысенко.
К 1936 году Лысенко приходит к выводу, что сорта зерновых якобы вырождаются, и предлагает свои методы борьбы с вырождением через внутрисортовое скрещивание. Он ставит вопрос также о стадийном вырождении картофеля на юге страны и для борьбы с этим явлением предлагает летние посадки картофеля, пытается разъяснять значение методов родственного размножения растений и т. д.
Т. Д. Лысенко и И. И. Презент постепенно начинают выдвигать на первый план свое понимание идей и методов И. В. Мичурина. Они полагают и заявляют, что система взглядов И. В. Мичурина якобы наносит смертельный удар официальной генетике.
Вместе с тем выдвинутая Т. Д. Лысенко идея о роли биологии развития, о возможности внешними факторами глубоко изменять свойства организма постепенно ведет его к отрицанию особого свойства наследственности. Идея о наследственности постепенно поглощается у него идеей об организме как целом. Выражение "биология развития" становится основным в терминологии Лысенко. Наступило время, и ведущие селекционеры нашей страны - В. Я. Юрьев, Г. К. Мейстер, А. П. Шехурдин, П. Н. Константинов, П. И. Лисицын и другие, а также генетики школы Н. И. Вавилова выступили против идеи Т. Д. Лысенко.
Таким образом, научный авторитет Т. Д. Лысенко был спорным. Но ведь сами лидеры генетики признавали, что он достиг ряда крупнейших научных успехов. Если это так, то, может быть, и все его требования реформы биологии являлись правильными?
Чтобы обстоятельно разобраться в этом, надо обратиться, хотя бы кратко, к истории выдвижения Т. Д. Лысенко. Несомненно то, что в создании его научного авторитета большую роль сыграл Н. И. Вавилов. Правда, есть люди, которые до сих пор считают, что высокие оценки работ Т. Д. Лысенко, данные в свое время Н. И. Вавиловым, были будто бы вынужденными, неискренне им высказанными. Это мнение не имеет никаких оснований. Н. И. Вавилов писал о Т. Д. Лысенко именно то, что он о нем думал. В те годы Вавилов считался лидером науки, и в научных кругах шли разговоры, что с силу своего научного и общественного авторитета он должен стать следующим президентом Академии наук СССР. Свобода его оценок в отношении Т. Д. Лысенко документально доказывается тем, что они изменились, как только он понял ошибки этого деятеля. К величайшей чести Н. И. Вавилова, надо сказать, что он всегда сохранял свободу и правду в науке. Обратимся к документам.
Свою трудовую деятельность Т. Д. Лысенко начал в 1924 году. В следующем году он переехал в Ганджу на опытную станцию и выступил с рядом статей. На эти статьи обратил внимание Н. И. Вавилов. В 1926 году он послал научного сотрудника Н. Р. Иванова (ныне профессора Всесоюзного института растениеводства имени Н. И. Вавилова) в Ганджу для ознакомления с работами Т. Д. Лысенко, который в то время был начинающим агрономом. Возвратившись, Иванов доложил Николаю Ивановичу свои впечатления. В 1928 году Вавилов сам поехал в Ганджу, где и состоялось его знакомство с Т. Д. Лысенко.
Здесь очень ярко проявилась замечательная черта характера Вавилова как руководителя науки. Я сам испытал его обаяние при первой же встрече с ним. В 1932 году, когда приезжал в Ленинград, Николай Иванович как бы обволок меня своим вниманием. Это было проявление горячего стремления поддержать в нашей стране все молодое, что росло в генетике и в селекции. В орбиту такой доброжелательности попал и молодой агроном, а затем и молодой новатор Т. Д. Лысенко.
В 1932 году Н. И. Вавилов посетил США и как представитель советских генетиков выступил на VI Международном генетическом конгрессе в Итаке. В своей речи на мировом форуме генетиков Н. И. Вавилов, зная, как высоко оценивается его мнение, посчитал нужным заявить следующее: "Значительное открытие, недавно сделанное Т. Д. Лысенко в Одессе, создает новые громадные возможности для селекционеров растений и генетиков... Это открытие позволяет нам использовать в нашем климате тропические и субтропические разновидности..."
Возвратившись из зарубежной поездки, Н. И. Вавилов изложил свои впечатления о состоянии дел в мировой генетике в статье, опубликованной в центральной печати. В частности, он писал: "Принципиально новых открытий... чего-либо равноценного работе Лысенко, мы ни в Канаде, ни в США не видели". Речь шла о выведении скороспелых сортов пшеницы, то есть о сугубо практических исследованиях.
В 1933 году Н. И. Вавилов представил Т. Д. Лысенко на соискание Государственной премии. 16 марта, обращаясь в Комиссию содействия ученым при СНК СССР, он писал: "Настоящим представляю в качестве кандидата на премию в 1933 году агронома Т. Д. Лысенко. Его работа по так называемой яровизации растений, несомненно, является за последнее десятилетие крупнейшим достижением в области физиологии растений и связанных с ней дисциплин... Его открытие дает возможность широкого использования мировых ассортиментов растений для гибридизации, для продвижения их в более северные районы.
И теоретически и практически открытие Лысенко уже в настоящее время представляет исключительный интерес..."
В том же 1933 году в письме президенту АН УССР академику А. А. Богомольцу Н. И. Вавилов просит поддержать кандидатуру Т. Д. Лысенко на выборах в Академию наук Украинской ССР, а в 1934 году представляет его в члены-корреспонденты Академии наук СССР, аргументируя это выдвижение следующим образом: "Исследование Т. Д. Лысенко в области яровизации представляет собой одно из крупнейших открытий в мировом растениеводстве... В применении к картофелю метод яровизации дал возможность найти практическое решение для культуры этого растения на юге, где она представляла до сих пор значительные трудности".
В 1935 году Н. И. Вавилов в своем основном труде по селекции и генетике растений писал: "Метод яровизации, установленный Т. Д. Лысенко, открыл широкие возможности в использовании мирового ассортимента травянистых культур. Все наши старые и новые сорта, так же как и весь мировой ассортимент, отныне должны быть исследованы на яровизацию, ибо, как показывает опыт последних лет, яровизация может дать поразительные результаты, буквально переделывая сорта, превращая их из непригодных для данного района в обычных условиях в продуктивные, высококачественные формы... Для подбора пар при гибридизации учение Лысенко о стадийности открывает также исключительные возможности в смысле использования мирового ассортимента"7.
Из приведенного материала видно, как высоко ценил Н. И. Вавилов начало научного пути Т. Д. Лысенко. Однако прошло известное время, и наступил перелом.
Н. И. Вавилов довольно долго не принимал всерьез нападок Т. Д. Лысенко на основы современной биологии и генетики, полагая, что пройдет какой-то период и все образуется. Он не мыслил того, чтобы кто-нибудь смог нанести заметный урон генетике, которая опирается на мировой опыт науки. В 20-х и 30-х годах, когда разработка хромосомной теории наследственности упрочила ее основы как материалистической науки, это сделать, казалось, тем более было невозможно.
Однако к осени 1936 года, опираясь на помощь И. И. Презента, Т. Д. Лысенко вполне подготовился к решительным атакам против Н. И. Вавилова и генетики в целом. В ряде выступлений Лысенко и Презент сформулировали главные обвинения. По их мнению, к грехам генетики надо отнести: отрыв от колхозного строительства; наличие идеализма и метафизики в таких теориях, как автогенез; непонимание роли внешних условий и математизированный, абиологический подход к организму. С этими обвинениями Лысенко выступил на четвертой сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина (ВАСХНИЛ), которая проходила с 19 по 27 декабря 1936 года. Развернулась большая дискуссия.
Главными ораторами на этой дискуссии были Н. И. Вавилов, Т. Д. Лысенко, Г. Г. Меллер и А. С. Серебровский. С первым докладом - "Пути советской селекции" - выступил Н. И. Вавилов, и ему предоставили последнее, заключительное слово. Формально он сохранял позицию лидера, однако его положение в результате дискуссии заметно поколебалось.
И Н. И. Вавилов и А. С. Серебровский заняли в дискуссии чисто оборонительную позицию. Их выступления, особенно А. С. Серебровского - "Генетика и животноводство", были похожи на лекции, в которых они старались, используя учебный, классический, научный материал, убедить слушателей в правоте генетики, низвергали на них громаду фактов, упрекая своих оппонентов в безграмотности. Однако слушатели хотели совсем другого. Они жаждали в первую очередь услышать о том, как можно генетику связать с практикой и незамедлительно помочь нашему сельскому хозяйству добиться значительных успехов. Они хотели слышать о создании новых теорий и о новых принципах. Увы, в своих выступлениях ни Вавилов, ни Серебровский ничего нового не сказали, потому что основные свои идеи они изложили еще в 20-х годах.
Больше того, в докладах А. С. Серебровского и Г. Г. Меллера все еще слышались отзвуки старых, автогенетических тенденций, и это, конечно, подлило масла в огонь.
В свое время, и это было хорошо известно участникам дискуссии, А. С. Серебровский сам называл себя автогенетиком. Так, на одном из собраний в Коммунистической академии в 1927 году он говорил, что "химические элементы могут быть разрушены влиянием очень сильного экспериментального воздействия. Но значит ли это, что и в природе элементы изменяются под влиянием внешних воздействий? Нет, не значит... Если мы научимся воздействовать на гены и вызывать трансгенацию, в чем я не сомневаюсь, то это вовсе не будет служить доказательством, что в природе трансгенации происходят от внешнего воздействия... мы откажемся от нашей автогенетической позиции по отношению к трансгенациям только тогда, когда будет доказано, что в природе эти трансгенации происходят под влиянием внешних условий. В пользу этого фактически пока нет никаких показаний..."
Меллер в своем докладе также высказывал предположение, что в отношении природных мутаций принципы автогенеза сохраняют свое значение. Именно поэтому оба они в проблеме мутаций главный упор в своих выступлениях сделали не на многообразие и не на количественную оценку мутационного процесса в целом. Напротив, они настойчиво обосновывали учение об исключительной устойчивости генов. Такой подход к вопросу методологически искажал проблему наследственной изменчивости, и естественно, что слушатели восприняли эти выступления как защиту старых, ни в чем, собственно, не измененных автогенетических, ненаучных принципов. Г. Г. Меллер, не учитывая, что в генетико-селекционных вопросах основным служит суммарная изменчивость по всей массе генов, считал необходимым подчеркивать, что "ген настолько устойчив, что период между двумя последовательными его мутациями определяется порядком нескольких сотен или даже тысяч лет".
Забывая, что мутационная изменчивость - это массовый процесс, Г. Г. Меллер и А. С. Серебровский рисовали картину неправдоподобного консерватизма наследственности. Вполне понятно, что эта автогенетическая концепция вызвала на себя яростные атаки. В частности, защита учения об устойчивости наследственного материала истолковывалась как обезоруженность перед задачами активной переделки природы животных и растений в практических целях.