Страница:
Я гнал прочь воспоминания о своем старом приятеле-циркаче Пав Им'пе. Вот кто не колеблясь взялся бы за такую задачу (ясное дело, за солидный куш, хотя, может, и просто ради того, чтобы выступить перед такой солидной аудиторией). Пав смог бы извлечь женщину из шляпы, стоящей на сцене, ну а явить зрителям Балора на верху пирамиды для него было бы раз плюнуть.
— В таком месте, — сказал Ториан, — должно быть полно потайных ходов.
— Мы же осматривали с тобой Обитель Богини. Мы не видели никаких тайных дверей.
— Мы были там ночью. Пусти меня туда на час в дневное время — и я найду ход. И еще этот фриз: в нем скрытые отверстия для воздуха. Для того он и сделан.
Выходит, верхняя ступень — полая, но не соединяется с обитаемой частью храма. Иными словами, тайная. Ничего не скажешь, все эти загадки расположены слишком близко от Обители — точнее, прямо под ней.
— Не поверю, пока не увижу собственными глазами, — заявил я. — Нам пора.
Я оперся на его плечо, чтобы встать, а потом дал ему руку. Кряхтя как старики, мы вернулись туда, где белели на камнях наши повязки. Жрицы ушли, а скрюченная старуха громко храпела на своей кушетке. Кроме ее храпа, в храме не было слышно ни звука.
Проходя мимо молельни, я увидел свет одинокой лампады, освещавший коленопреклоненную фигуру перед алтарем. Шалиаль Тарпит совершала ночное бдение.
Завтра ее могут отдать на растерзание Грамиану Фотию. Зачем ему позволили подглядывать за ней, если не для того, чтобы ее красота возбудила его? Все выглядело логично до тошноты.
— Нам надо до наступления дня найти безопасное убежище, — сказал Ториан, когда мы оделись.
— Доверься богам.
— Если они помогут нам благополучно выйти отсюда, мне кажется, они могли бы и обеспечить нам мягкие постели… да и основательный ужин не помешал бы. Тот гусь давно уже улетел.
— Не канючь, — ответил я и направился к лестнице.
Я еще раз задержался у молельни, чтобы посмотреть на маленькую, трогательную фигурку Шалиаль перед алтарем. Каковы бы ни были ее грехи, она не заслуживала Фотия.
И тут я вдруг понял, что хотели от меня боги!
Я опустился на колени, потом лег на живот, свесившись до плеч через невысокий бортик отверстия.
— Это будет хуже, чем выйти замуж за Дитиана Лия, — сказал я.
— В таком месте, — сказал Ториан, — должно быть полно потайных ходов.
— Мы же осматривали с тобой Обитель Богини. Мы не видели никаких тайных дверей.
— Мы были там ночью. Пусти меня туда на час в дневное время — и я найду ход. И еще этот фриз: в нем скрытые отверстия для воздуха. Для того он и сделан.
Выходит, верхняя ступень — полая, но не соединяется с обитаемой частью храма. Иными словами, тайная. Ничего не скажешь, все эти загадки расположены слишком близко от Обители — точнее, прямо под ней.
— Не поверю, пока не увижу собственными глазами, — заявил я. — Нам пора.
Я оперся на его плечо, чтобы встать, а потом дал ему руку. Кряхтя как старики, мы вернулись туда, где белели на камнях наши повязки. Жрицы ушли, а скрюченная старуха громко храпела на своей кушетке. Кроме ее храпа, в храме не было слышно ни звука.
Проходя мимо молельни, я увидел свет одинокой лампады, освещавший коленопреклоненную фигуру перед алтарем. Шалиаль Тарпит совершала ночное бдение.
Завтра ее могут отдать на растерзание Грамиану Фотию. Зачем ему позволили подглядывать за ней, если не для того, чтобы ее красота возбудила его? Все выглядело логично до тошноты.
— Нам надо до наступления дня найти безопасное убежище, — сказал Ториан, когда мы оделись.
— Доверься богам.
— Если они помогут нам благополучно выйти отсюда, мне кажется, они могли бы и обеспечить нам мягкие постели… да и основательный ужин не помешал бы. Тот гусь давно уже улетел.
— Не канючь, — ответил я и направился к лестнице.
Я еще раз задержался у молельни, чтобы посмотреть на маленькую, трогательную фигурку Шалиаль перед алтарем. Каковы бы ни были ее грехи, она не заслуживала Фотия.
И тут я вдруг понял, что хотели от меня боги!
Я опустился на колени, потом лег на живот, свесившись до плеч через невысокий бортик отверстия.
— Это будет хуже, чем выйти замуж за Дитиана Лия, — сказал я.
14. ИСТОРИЯ ОМАРА
Задохнувшись от неожиданности, она подняла на меня глаза.
— Или Османа Поманьюка, — добавил я, — или Сошьяка Куэрта, если уж на то пошло. Или даже того типа… ну, из Ваев.
— Фатмониана?
— Совершенно верно. Запамятовал имя.
— Кто ты?
— Друг. И если вы закричите, меня схватят, изувечат и, возможно, предадут смерти.
— Я не имею обыкновения предавать своих друзей, — холодно ответила она.
— Во всяком случае, без повода с их стороны.
— Тогда дозволено ли мне будет спуститься и поговорить с вами?
— Прыгай, если хочешь. Я могу уделить тебе несколько минут.
— Поверьте, я нарушаю священный ритуал вовсе не из пустой прихоти.
— Я все равно заснула. Раз уж ты разбудил меня, почему бы не поговорить?
Бормоча солдатские ругательства, Ториан снял свою повязку и опустил меня в молельню. Последние несколько футов мне пришлось все же пролететь, и я приземлился в сидячем положении как раз перед Шалиаль. Поскольку свободных стульев в помещении не наблюдалось, я в этом положении и остался.
Ее глаза слегка покраснели, и все же она оставалась прекрасна — даже в тусклом свете лампады, позволявшем видеть только ее лицо. Тело ее скрывала бесформенная белая хламида, волосы были убраны под повязку. Подбородок Шалиаль был не по-женски решителен, нос — слишком отцовский для канона красоты, но она была неописуемо, безумно, возбуждающе прекрасна.
И не только внешне. Богиня красоты Ашфер начинает с души.
Я попытался собраться с мыслями — сонная голова совсем не соображала.
— Я — Омар, меняла историй, а вы — Шалиаль Тарпит.
— Неверно. Вот уже скоро час, как я послушница Саньяла.
— Шалиаль мне нравится больше.
— Мне тоже. — Она посмотрела наверх. — Кто твой помощник?
— Просто силач. Его полезно иметь под рукой, но изъясняться он предпочитает междометиями. Не думаю, чтобы он вас заинтересовал.
Ее усталые глаза сердито вспыхнули.
— Ты претендуешь на то, чтобы знать мои вкусы — при столь недолгом знакомстве! Болтливость не украшает мужчину.
— В данном случае это просто сочетание крепких мускулов, угнетающе твердых моральных принципов и неустрашимой дерзости. Серьезная, глубоко религиозная молодая женщина вряд ли найдет что-нибудь в его постоянной веселости и, можно сказать, бесшабашности.
Глаза ее вспыхнули еще ярче.
— Сдается мне, если меня застанут в столь компрометирующем обществе, меня ждет наказание. Если не ошибаюсь, здесь в ходу порка ивовыми прутьями. Мне лучше по возможности уменьшить вероятность этого. Изложи, что привело вас сюда, и побыстрее.
— Разумеется, мы пришли выручить вас.
— Откуда выручить?
— Отсюда.
— Отсюда? И куда, интересно?
Меня редко удается так поймать на слове. Мы с Торианом не знали в Занадоне никого. У нас не было надежного убежища, но Шалиаль прожила здесь всю свою жизнь, и, кроме того, она знала еще одно заинтересованное лицо: ее безымянного любовника. Тогда в беседе с отцом одно упоминание об этом заставило ее вспыхнуть — значит, нет дыма без огня. Вот оно, убежище, приготовленное для нас богами! Этот человек просто не может не принять нас с распростертыми объятиями, если мы объявимся с его несчастной возлюбленной на руках! А если и может — ну, допустим, он, к примеру, женат, — его можно будет склонить к сотрудничеству шантажом.
При всем при том я подозревал, что требовать от Шалиаль, чтобы она назвала его имя и адрес на данной стадии знакомства, по меньшей мере преждевременно. Сначала необходимо завоевать ее доверие. Все убеждены в том, что она совершает бдение, в комнате снаружи храпит старая развалина — до рассвета нас никто не должен беспокоить.
— Я не могу сказать вам, куда мы направимся, пока не буду уверен в том, что вы согласны помочь нам.
Лицо ее посуровело.
— Я совсем не помню своей матери: она умерла, когда я родилась. Но я не сомневаюсь, будь она сейчас здесь, она бы не посоветовала мне посреди ночи пускаться в путь в обществе двух оборванцев мужеского пола, один из которых изъясняется только междометиями, а второй отказывается ответить на простейший вопрос.
— Для попавшей в беду девы вы ведете себя решительнее, чем я ожидал.
— Мне кажется, я сейчас закричу, — твердо заявила Шалиаль Тарпит.
— Скажите, если я поведаю вам, как и почему я пришел сюда к вам на помощь, уменьшу ли я этим ваше желание закричать?
— Во всяком случае, ваш рассказ может оттянуть этот момент, — ответила она и села поудобнее, приготовившись слушать.
Я пришпорил свои готовые выключиться от усталости мозги, послав их с места в карьер.
— Великая река Иолипи, — начал я, — несет свои воды через все Пряные Земли к самому Жемчугу Неба. Там она омывает стены большого и могущественного города Ургалона.
— Можешь не углубляться в географию. Я и сама в ней преуспела.
— Ах… Прошу простить. Впрочем, детали играют в моем рассказе существенную роль, так что прошу вас, потерпите немного, если мне придется злоупотреблять ими для передачи местного колорита. Так вот, южнее Ургалона река минует узкое ущелье, известное как Врата Роша. Как вам, наверное, известно, Рош — это бог приливов, и уровень воды в том месте действительно меняется в течение дня, чего не увидишь нигде выше по течению.
В этих самых наводящих ужас ущельях речной бог дважды в день сражается с могучим морем. Волны вздымаются выше крыш, захлестывая высокие скалы, окутывая все туманом брызг и оглушая окрестности устрашающим ревом.
— Да, я слышала об этом, — тихо произнесла она. — Мой брат рассказывал мне.
Терпеть не могу слушателей, которые то и дело перебивают.
— Эти опасные речные проходы известны как Врата Роша.
— Ты это уже говорил.
— Верно. Но в прибрежных землях их знают под другим именем. Там люди называют их Гневом Наска. Бойкий Наск — возможно, он более известен вам под именем Неск — бог всех дверей и начала всех деяний.
— И дефлорации! — озорно улыбнулась Шалиаль.
— Вы забегаете вперед. Поскольку река, можно сказать, единственная дверь с побережья в Пряные Земли, второе название тоже не лишено смысла. Я вам не надоел пока?
— Я сгораю от любопытства.
— Спасибо, — вежливо сказал я. — Через это дьявольское место должно проходить все, чем торгуют Пряные Земли, и то, что получают они взамен: огромные тюки хлопка, розовые кедровые бревна и доски, пыльные мешки руды.
— Ты забыл упомянуть дымчатые жемчуга и играющие огнем алмазы, перья попугаев всех цветов радуги, легкие как паутина шелка из загадочных стран на краю света, золото из пустынь Шайфу, кроваво-красные рубины из дьявольских копей Аркраза с голубиное яйцо каждый и дающие мужскую силу порошки из рога горного козла и толченого мумие.
Я начал проникаться симпатией к методам, которыми Бедиан Тарпит решал свои семейные проблемы.
— Сразу видно купеческую дочь.
Она хитро улыбнулась:
— Мой отец не обсуждает свои дела с женщинами.
— Но не ваш брат.
Она приняла мое предположение за твердое знание и удивилась.
— До недавнего времени он вел отцовские дела в Ургалоне, — признала она.
— Не рассказывал ли он вам про знаменитые фарфоровые чаши для омовения пальцев из Лейлана?
— Не помню такого.
— Это достойно сожаления. Так я продолжу? Опасно плавание через Врата Роша, а в отдельные луны оно и просто невозможно. В прилив и отлив бурлящие воды стремительно несутся по скалам и камням, и несчетное количество судов превращается тогда в обломки. Только при высокой или при низкой воде корабль может отважиться выйти в путь, и одолевать ущелье ему приходится короткими переходами из одной знакомой гавани в другую. Несчастье ожидает того, кто замешкается хотя бы на минуту и опоздает причалить к берегу, и все прохождение ущелья может занять немало дней.
— Четыре с половиной.
— Спасибо. Так вот, обитает в этой горной стране один стойкий народ, отличающийся простыми и бесхитростными нравами. Их убогие хижины лепятся к пристаням, и они зарабатывают себе на жизнь продажей провизии, починкой судов и тому подобными не слишком прибыльными, но честными путями.
— Прирабатывая попутно воровством и проституцией, — снова усмехнулась она. Если она хотела шокировать меня своими познаниями, ей это не удалось.
— Совершенно верно, — спокойно продолжал я. — Я как раз хотел рассказать про их темные делишки. Помимо всего прочего, они собирают обломки кораблекрушений, ибо им известны места, куда их выносят волны, и к тому же они время от времени позволяют себе немного передвинуть бакены и створные знаки, дабы пополнить запас.
Моя семья жила в стороне, на пустынном берегу узкого и опасного рукава, известного как Русло Последнего Приюта. Суда редко бросают там якорь, разве что когда попадают в беду и не успевают доплыть до гавани в Заливе Сладких Вод. В таких редких случаях мой дед с дядьями поднимались — даже в самую плохую погоду — и сбрасывали на них камни с утеса. Такую скорость набирают их снаряды к концу долгого падения, что стоит хоть одному попасть в корабль, и он пробивает его насквозь, и тот тонет, не дождавшись, пока прилив освободит его.
Шалиаль побарабанила пальцами по полу, но в первый раз с начала рассказа смолчала, не сводя с меня внимательного взгляда. Развивая успех, я продолжал:
— Бушующие волны смывают команду за борт, и следующий же северо-западный ветер пригоняет обломки в нужную бухту. Многие поколения моих предков занимались этим делом и весьма преуспели в нем.
Моя мать была единственной дочерью, и она не знала своей матери, ибо та умерла родами. Ее — в смысле мою мать — вырастили ее отец и шестеро братьев. Тяжелой и одинокой была ее жизнь, и столь отдалено было их жилище от остальных, что только раз в год, на традиционном Балу Могильщиков Кораблей, виделась она с соседями. Она славилась как женщина мягкого нрава и необыкновенной красоты.
— Мне кажется, я и сама догадалась бы об этом.
— Ее звали… мне стоит назвать ее имя, ибо в рассказе будет меньше романтики, если я продолжу называть ее своей матерью… так вот, ее звали Нугга. В то время, о котором пойдет рассказ, Нугге исполнилось семнадцать лет, и ее чудесная красота как раз только-только расцвела.
Я бросил на Шалиаль оценивающий взгляд и был награжден легким румянцем, проступившим на ее щечках.
— И вот однажды весной, — продолжал я, — Нугга с братьями спустились к воде, пробираясь по камням и отмелям в поисках обломков и скромных даров моря. Погода стояла тихая, но слегка туманная. И так увлеклась Нугга поисками, что потеряла счет времени и не заметила, как отошла от берега слишком далеко.
Честно говоря, она просто не устояла перед искушением обобрать два трупа, но обыкновенно я опускаю эту подробность.
— Вполне понятно.
— Так вот, случилось непоправимое — так, во всяком случае, казалось. Начиная с этого момента, мой рассказ делится на два. Вот что увидели мой дед и его сыновья. Волна прилива обычно возвещает о своем приближении ревом, от которого кровь стынет в жилах — словно рычит тысяча морских львов. Однако в тот день ветер дул от берега, и они до самого последнего момента не слышали этого предупреждения. Тревожно перекрикиваясь, бросились они на берег и, только оказавшись в безопасности, заметили, что Нугги с ними нет. В отчаянии оглянулись они и увидели, как Нугга бежит от берега к морю, судя по всему, в надежде спастись на одной из торчавших из воды скал, хоть и известно, что ни одна скала не спасет от прилива по весне. Потом из тумана выдвинулась стена воды и поглотила ее, и она исчезла.
— Семнадцать лет, ты сказал? — Шалиаль прикусила губу.
— Семнадцать лет и четыре дня.
— Ты еще не родился тогда?
— Разумеется, нет. Но моя… но Нугга увидела совсем другое. Она услышала громкую музыку — веселую, мелодичную, никак не похожую на рык бесчисленных морских львов — и увидела молодого человека, выбежавшего к ней из тумана с распростертыми объятиями. Он улыбался и показался ей божественно красивым — тем более что она почти не видела мужчин, если не считать своих родных.
Шалиаль приподняла брови — очень, надо сказать, красивые брови.
— Могу я спросить, как он был одет?
— Не думаю, что в этом есть необходимость. Судя по лицу, это, конечно же, был Рош, бог приливов, ибо дело происходило в его владениях. Это ведь его Врата. Впрочем, Роша редко замечают в делах вроде того, о котором идет речь… но я не буду вдаваться в излишние подробности. Теперь вам ясно, почему я упомянул второе название этих мест — Гнев Наска, ведь Наск пользуется дурной славой… ладно, скажем только, что он — бог начал и дефлорации, а никто, даже бог, не зарабатывает подобную репутацию за просто так.
Возможно, в тех местах Рош перенял некоторые атрибуты Наска, ибо среди богов такое бывает. Как бы то ни было, Нугга сразу поняла, что это бог, и нимало не колебалась. Не обращая внимания на угрожающую ей смертельную опасность, поспешила она в его объятия.
Я помолчал немного, и в конце концов моя слушательница, не выдержав, застенчиво спросила, что случилось дальше.
— Не могу сказать доподлинно, но подозреваю, что все было как обычно… или немного более того. С родной матерью не очень-то поговоришь о таком. Она рассказывала мне все только в самых общих выражениях — что ее закрутил сияющий туман. Вообще рассказы такого рода грешат символизмом: пена, вздымающийся прилив… ну и тому подобное.
И наконец наступил отлив. Мои дядья в скорби спустились к воде в надежде найти хоть тело несчастной Нугги, чтобы предать его земле. Каково же было их удивление, когда они увидели ее целой и невредимой, мирно спящей на узкой полоске песка. Ее одежды пропали, но на ней не было ни царапины.
— Это, конечно, Рош вернул ее?
— Судя по тому, что о нем рассказывают, это вполне в его духе.
— И спустя девять месяцев…
— Восемь. Я родился до срока, что, возможно, объясняет некоторую порывистость моего характера.
— Ммм, — задумчиво произнесла Шалиаль. — Интересно, какое отношение это имеет ко мне?
— Ах… Я как раз собирался переходить к этому. Единственная подробность, которую Нугга запомнила отчетливо и не скрывала ни от кого — собственно, ее она готова была рассказывать любому желающему по многу раз,
— это то, что случилось в конце. Она лежала в объятиях бога, а вокруг них плескали о песок последние волны.
«Мне пора, — сказал он с печалью в голосе, — ибо как бог не могу я ждать смертных — ни мужчин, ни женщин. И ты должна сделать выбор. Ты можешь пойти со мной, и я провожу тебя до самого царства Морфита, или можешь вернуться в мир смертных. И если таков будет твой выбор, знай, что никогда больше ты не увидишь меня. Но и смертного ты не сможешь полюбить, ибо тот, кто познал любовь бога, не удовлетворится меньшим».
«И конечно, я понесу ребенка от тебя?» — спросила она.
«Само собой», — ответил бог несколько хитро.
— Очень трогательная история! — вздохнула Шалиаль. — Не то чтобы слишком оригинальная, но украшенная любопытными лирическими отступлениями.
— Я еще не закончил, — возразил я. — Ибо тогда спросила Нугга у своего любовника: «Разве не принято у бога, зачавшего ребенка со смертной, наделять своего отпрыска каким-либо божественным даром?»
— Ага! Очень предусмотрительно с ее стороны! Так мы наконец подошли к сути?
— Совершенно верно. Так вот, бог улыбнулся тогда своей божественной улыбкой и сказал: «Тогда выбери сама, каким даром могу я его наделить».
Шалиаль снова вздохнула, и даже в бесформенной хламиде послушницы это движение ее груди не утратило волнительности.
— И что твоя мать — я хотела сказать, Нугга, — что она ответила на это?
— Она ответила: «Я бы предпочла родить девочку».
Шалиаль широко раскрыла свои огромные темные глаза и облизнула алые губы.
— О! Не слишком ли бестактно с ее стороны?
— Действительно, бог пришел в некоторое замешательство. Он нахмурил брови в божественном гневе и сказал, что об этом надо было просить раньше. Поэтому Нугга смирилась с тем, что у нее будет сын, но попросила даровать ему способность предсказывать будущее.
Шалиаль тихо присвистнула.
— «Ты просишь слишком о многом, — сказал ей бог. — Дар предвидения редко дается людям и неминуемо приносит смертным столько горя, что я не пожелал бы такого своему ребенку».
— Но Нугга настояла?
— Боюсь, она повела себя довольно упрямо. И она хорошо знала свои права.
— «Ну ладно, — сказал бог вставая. — Он будет видеть будущее во сне, но в своей божественной милости я ограничу его дар так, чтобы он мог видеть только судьбы других людей и только тогда, когда он сможет использовать это, дабы предотвратить большую беду». И он исчез так же, как появился, — скрывшись в тумане.
В молельне воцарилась тишина — та тишина, которая обычно следует за завершением удачно рассказанной истории.
Я видел, что рассказ произвел впечатление на Шалиаль. Конечно, она была еще очень молода, и невинная красота ее — даже в слабом свете стоявшей у алтаря лампады — грела мое сердце. Огонек лампады затрепетал и заплясал, чего я до сих пор не замечал за ним…
— Так ты предсказываешь будущее? — спросила она.
— Мне снятся события, которые только еще должны произойти. Боги говорят со мной во сне, как со всеми нами, только со мной они, похоже, говорят более ясно.
— И я приснилась тебе? — спросила она, и снова щеки ее окрасились легким румянцем.
— Конечно, ты мне снилась, и не раз. Эти сны начались почти год назад, когда странствия мои завели меня в город под названием… гм… Плюньжаб.
— Я слышала про Плюньжаб, — сказала она хмурясь.
— Это другой Плюньжаб, гораздо дальше. Так вот, та ужасная беда, что увидел я во сне, не давала мне покоя, ибо знал я благодаря дару, унаследованному мною от бога, что никто, кроме меня, не в силах предотвратить ее. Поэтому я тотчас отправился искать вас. Долгим и тяжелым было мое путешествие, и по мере того, как приближался я сюда, сны становились все отчетливее и отчетливее.
Она сцепила руки, уставившись в них взглядом.
— И что поведали тебе твои сны?
— Они поведали мне о вашей красоте, само собой, и о юности, о невинности и добродетели. Еще они рассказали мне о тайной любви.
— О? — Стиснутые пальцы чуть побелели.
— Они поведали мне о предложенном вам ужасном выборе — Фатмониане и прочей шайке. Они показали мне, как вы отвергли их всех, как вас безжалостно выдернули среди ночи из родного дома и доставили сюда, в храм, с целью обречь на пожизненные лишения. Они поведали мне о плачущем верном возлюбленном, который так и не узнает, что случилось с женщиной, что владеет его сердцем.
— О! — Шалиаль продолжала избегать моего взгляда, но ее руки успокоились. Несколько обеспокоенный этим, я тем не менее продолжал:
— И они сказали мне, что я должен рискнуть своим благополучием и, быть может, даже жизнью и поспешить к вам с этими вестями. И наконец, они поведали мне, что я должен уговорить вас бежать немедленно, не теряя ни минуты, и доставить вас в надежные руки человека, что любит вас.
Наступила тишина. Я осмелился вытереть пот со лба. Мне показалось, что я выступил не так уж плохо, учитывая мою усталость. Все же мне пришлось довольно долго ждать ее ответа, и когда ответ наконец последовал, он был так тих, что я едва расслышал его.
— Причудливая вышла история.
— Но боги часто поступают причудливо. И ведь я представил доказательство того, что все это правда. Я ведь назвал вам имена тех четверых, которых предлагали вам на выбор, — четырех злых демонов, что ждут не дождутся занять в вашем сердце место подлинной любви. Как иначе я мог узнать их?
Шалиаль подняла наконец взгляд и внимательно посмотрела на меня.
— Если в жилах твоих течет почти чистый ихор, ты, должно быть, прожил уже сотни лет, словно первые смертные Золотого века?
— Отнюдь. Мне столько лет, сколько кажется на вид. Но конечно же, я надеюсь, что мне отпущено еще много сотен лет жизни.
— Судя по твоим поступкам, ты не слишком-то дорожишь ею.
— Значит, вы понимаете, чем я рискую ради вас.
— И ты хочешь, чтобы я бежала с тобой сейчас? С тобой и твоим неразговорчивым спутником?
— Вы должны, если только не хотите до конца жизни остаться погребенной в этом мавзолее. Эта ночь решает все. Время делать выбор.
— И куда мне идти?
— В объятия человека, которого вы любите и который любит вас.
— Ммм? — задумчиво протянула она. — Правда? Мне кажется, у меня есть еще один маленький вопрос.
— Так спрашивайте.
— Почему ты одет в коврик, украшавший стену отцовской конторы?
— Вы введены в заблуждение случайным сходством.
— Я сама ткала его.
— Жаль, что вы не сказали этого раньше, — не без досады проворчал я.
— Это могло бы что-то изменить?
— Могло.
— Даже твое происхождение? — Шалиаль Тарпит смерила меня взглядом, которому позавидовал бы даже ее папочка: холодным, как зимняя полночь, опасным, как клубок змей.
— Возможно, даже это, — вздохнул я.
— Мне кажется, я снова готова закричать.
— В таком случае, возможно, мне пора откланяться. Сколько у меня времени?
— Секунд пять-шесть.
— Не уверен, что этого хватит.
К счастью, в это мгновение из-за статуи Балора выступил Ториан.
— Или Османа Поманьюка, — добавил я, — или Сошьяка Куэрта, если уж на то пошло. Или даже того типа… ну, из Ваев.
— Фатмониана?
— Совершенно верно. Запамятовал имя.
— Кто ты?
— Друг. И если вы закричите, меня схватят, изувечат и, возможно, предадут смерти.
— Я не имею обыкновения предавать своих друзей, — холодно ответила она.
— Во всяком случае, без повода с их стороны.
— Тогда дозволено ли мне будет спуститься и поговорить с вами?
— Прыгай, если хочешь. Я могу уделить тебе несколько минут.
— Поверьте, я нарушаю священный ритуал вовсе не из пустой прихоти.
— Я все равно заснула. Раз уж ты разбудил меня, почему бы не поговорить?
Бормоча солдатские ругательства, Ториан снял свою повязку и опустил меня в молельню. Последние несколько футов мне пришлось все же пролететь, и я приземлился в сидячем положении как раз перед Шалиаль. Поскольку свободных стульев в помещении не наблюдалось, я в этом положении и остался.
Ее глаза слегка покраснели, и все же она оставалась прекрасна — даже в тусклом свете лампады, позволявшем видеть только ее лицо. Тело ее скрывала бесформенная белая хламида, волосы были убраны под повязку. Подбородок Шалиаль был не по-женски решителен, нос — слишком отцовский для канона красоты, но она была неописуемо, безумно, возбуждающе прекрасна.
И не только внешне. Богиня красоты Ашфер начинает с души.
Я попытался собраться с мыслями — сонная голова совсем не соображала.
— Я — Омар, меняла историй, а вы — Шалиаль Тарпит.
— Неверно. Вот уже скоро час, как я послушница Саньяла.
— Шалиаль мне нравится больше.
— Мне тоже. — Она посмотрела наверх. — Кто твой помощник?
— Просто силач. Его полезно иметь под рукой, но изъясняться он предпочитает междометиями. Не думаю, чтобы он вас заинтересовал.
Ее усталые глаза сердито вспыхнули.
— Ты претендуешь на то, чтобы знать мои вкусы — при столь недолгом знакомстве! Болтливость не украшает мужчину.
— В данном случае это просто сочетание крепких мускулов, угнетающе твердых моральных принципов и неустрашимой дерзости. Серьезная, глубоко религиозная молодая женщина вряд ли найдет что-нибудь в его постоянной веселости и, можно сказать, бесшабашности.
Глаза ее вспыхнули еще ярче.
— Сдается мне, если меня застанут в столь компрометирующем обществе, меня ждет наказание. Если не ошибаюсь, здесь в ходу порка ивовыми прутьями. Мне лучше по возможности уменьшить вероятность этого. Изложи, что привело вас сюда, и побыстрее.
— Разумеется, мы пришли выручить вас.
— Откуда выручить?
— Отсюда.
— Отсюда? И куда, интересно?
Меня редко удается так поймать на слове. Мы с Торианом не знали в Занадоне никого. У нас не было надежного убежища, но Шалиаль прожила здесь всю свою жизнь, и, кроме того, она знала еще одно заинтересованное лицо: ее безымянного любовника. Тогда в беседе с отцом одно упоминание об этом заставило ее вспыхнуть — значит, нет дыма без огня. Вот оно, убежище, приготовленное для нас богами! Этот человек просто не может не принять нас с распростертыми объятиями, если мы объявимся с его несчастной возлюбленной на руках! А если и может — ну, допустим, он, к примеру, женат, — его можно будет склонить к сотрудничеству шантажом.
При всем при том я подозревал, что требовать от Шалиаль, чтобы она назвала его имя и адрес на данной стадии знакомства, по меньшей мере преждевременно. Сначала необходимо завоевать ее доверие. Все убеждены в том, что она совершает бдение, в комнате снаружи храпит старая развалина — до рассвета нас никто не должен беспокоить.
— Я не могу сказать вам, куда мы направимся, пока не буду уверен в том, что вы согласны помочь нам.
Лицо ее посуровело.
— Я совсем не помню своей матери: она умерла, когда я родилась. Но я не сомневаюсь, будь она сейчас здесь, она бы не посоветовала мне посреди ночи пускаться в путь в обществе двух оборванцев мужеского пола, один из которых изъясняется только междометиями, а второй отказывается ответить на простейший вопрос.
— Для попавшей в беду девы вы ведете себя решительнее, чем я ожидал.
— Мне кажется, я сейчас закричу, — твердо заявила Шалиаль Тарпит.
— Скажите, если я поведаю вам, как и почему я пришел сюда к вам на помощь, уменьшу ли я этим ваше желание закричать?
— Во всяком случае, ваш рассказ может оттянуть этот момент, — ответила она и села поудобнее, приготовившись слушать.
Я пришпорил свои готовые выключиться от усталости мозги, послав их с места в карьер.
— Великая река Иолипи, — начал я, — несет свои воды через все Пряные Земли к самому Жемчугу Неба. Там она омывает стены большого и могущественного города Ургалона.
— Можешь не углубляться в географию. Я и сама в ней преуспела.
— Ах… Прошу простить. Впрочем, детали играют в моем рассказе существенную роль, так что прошу вас, потерпите немного, если мне придется злоупотреблять ими для передачи местного колорита. Так вот, южнее Ургалона река минует узкое ущелье, известное как Врата Роша. Как вам, наверное, известно, Рош — это бог приливов, и уровень воды в том месте действительно меняется в течение дня, чего не увидишь нигде выше по течению.
В этих самых наводящих ужас ущельях речной бог дважды в день сражается с могучим морем. Волны вздымаются выше крыш, захлестывая высокие скалы, окутывая все туманом брызг и оглушая окрестности устрашающим ревом.
— Да, я слышала об этом, — тихо произнесла она. — Мой брат рассказывал мне.
Терпеть не могу слушателей, которые то и дело перебивают.
— Эти опасные речные проходы известны как Врата Роша.
— Ты это уже говорил.
— Верно. Но в прибрежных землях их знают под другим именем. Там люди называют их Гневом Наска. Бойкий Наск — возможно, он более известен вам под именем Неск — бог всех дверей и начала всех деяний.
— И дефлорации! — озорно улыбнулась Шалиаль.
— Вы забегаете вперед. Поскольку река, можно сказать, единственная дверь с побережья в Пряные Земли, второе название тоже не лишено смысла. Я вам не надоел пока?
— Я сгораю от любопытства.
— Спасибо, — вежливо сказал я. — Через это дьявольское место должно проходить все, чем торгуют Пряные Земли, и то, что получают они взамен: огромные тюки хлопка, розовые кедровые бревна и доски, пыльные мешки руды.
— Ты забыл упомянуть дымчатые жемчуга и играющие огнем алмазы, перья попугаев всех цветов радуги, легкие как паутина шелка из загадочных стран на краю света, золото из пустынь Шайфу, кроваво-красные рубины из дьявольских копей Аркраза с голубиное яйцо каждый и дающие мужскую силу порошки из рога горного козла и толченого мумие.
Я начал проникаться симпатией к методам, которыми Бедиан Тарпит решал свои семейные проблемы.
— Сразу видно купеческую дочь.
Она хитро улыбнулась:
— Мой отец не обсуждает свои дела с женщинами.
— Но не ваш брат.
Она приняла мое предположение за твердое знание и удивилась.
— До недавнего времени он вел отцовские дела в Ургалоне, — признала она.
— Не рассказывал ли он вам про знаменитые фарфоровые чаши для омовения пальцев из Лейлана?
— Не помню такого.
— Это достойно сожаления. Так я продолжу? Опасно плавание через Врата Роша, а в отдельные луны оно и просто невозможно. В прилив и отлив бурлящие воды стремительно несутся по скалам и камням, и несчетное количество судов превращается тогда в обломки. Только при высокой или при низкой воде корабль может отважиться выйти в путь, и одолевать ущелье ему приходится короткими переходами из одной знакомой гавани в другую. Несчастье ожидает того, кто замешкается хотя бы на минуту и опоздает причалить к берегу, и все прохождение ущелья может занять немало дней.
— Четыре с половиной.
— Спасибо. Так вот, обитает в этой горной стране один стойкий народ, отличающийся простыми и бесхитростными нравами. Их убогие хижины лепятся к пристаням, и они зарабатывают себе на жизнь продажей провизии, починкой судов и тому подобными не слишком прибыльными, но честными путями.
— Прирабатывая попутно воровством и проституцией, — снова усмехнулась она. Если она хотела шокировать меня своими познаниями, ей это не удалось.
— Совершенно верно, — спокойно продолжал я. — Я как раз хотел рассказать про их темные делишки. Помимо всего прочего, они собирают обломки кораблекрушений, ибо им известны места, куда их выносят волны, и к тому же они время от времени позволяют себе немного передвинуть бакены и створные знаки, дабы пополнить запас.
Моя семья жила в стороне, на пустынном берегу узкого и опасного рукава, известного как Русло Последнего Приюта. Суда редко бросают там якорь, разве что когда попадают в беду и не успевают доплыть до гавани в Заливе Сладких Вод. В таких редких случаях мой дед с дядьями поднимались — даже в самую плохую погоду — и сбрасывали на них камни с утеса. Такую скорость набирают их снаряды к концу долгого падения, что стоит хоть одному попасть в корабль, и он пробивает его насквозь, и тот тонет, не дождавшись, пока прилив освободит его.
Шалиаль побарабанила пальцами по полу, но в первый раз с начала рассказа смолчала, не сводя с меня внимательного взгляда. Развивая успех, я продолжал:
— Бушующие волны смывают команду за борт, и следующий же северо-западный ветер пригоняет обломки в нужную бухту. Многие поколения моих предков занимались этим делом и весьма преуспели в нем.
Моя мать была единственной дочерью, и она не знала своей матери, ибо та умерла родами. Ее — в смысле мою мать — вырастили ее отец и шестеро братьев. Тяжелой и одинокой была ее жизнь, и столь отдалено было их жилище от остальных, что только раз в год, на традиционном Балу Могильщиков Кораблей, виделась она с соседями. Она славилась как женщина мягкого нрава и необыкновенной красоты.
— Мне кажется, я и сама догадалась бы об этом.
— Ее звали… мне стоит назвать ее имя, ибо в рассказе будет меньше романтики, если я продолжу называть ее своей матерью… так вот, ее звали Нугга. В то время, о котором пойдет рассказ, Нугге исполнилось семнадцать лет, и ее чудесная красота как раз только-только расцвела.
Я бросил на Шалиаль оценивающий взгляд и был награжден легким румянцем, проступившим на ее щечках.
— И вот однажды весной, — продолжал я, — Нугга с братьями спустились к воде, пробираясь по камням и отмелям в поисках обломков и скромных даров моря. Погода стояла тихая, но слегка туманная. И так увлеклась Нугга поисками, что потеряла счет времени и не заметила, как отошла от берега слишком далеко.
Честно говоря, она просто не устояла перед искушением обобрать два трупа, но обыкновенно я опускаю эту подробность.
— Вполне понятно.
— Так вот, случилось непоправимое — так, во всяком случае, казалось. Начиная с этого момента, мой рассказ делится на два. Вот что увидели мой дед и его сыновья. Волна прилива обычно возвещает о своем приближении ревом, от которого кровь стынет в жилах — словно рычит тысяча морских львов. Однако в тот день ветер дул от берега, и они до самого последнего момента не слышали этого предупреждения. Тревожно перекрикиваясь, бросились они на берег и, только оказавшись в безопасности, заметили, что Нугги с ними нет. В отчаянии оглянулись они и увидели, как Нугга бежит от берега к морю, судя по всему, в надежде спастись на одной из торчавших из воды скал, хоть и известно, что ни одна скала не спасет от прилива по весне. Потом из тумана выдвинулась стена воды и поглотила ее, и она исчезла.
— Семнадцать лет, ты сказал? — Шалиаль прикусила губу.
— Семнадцать лет и четыре дня.
— Ты еще не родился тогда?
— Разумеется, нет. Но моя… но Нугга увидела совсем другое. Она услышала громкую музыку — веселую, мелодичную, никак не похожую на рык бесчисленных морских львов — и увидела молодого человека, выбежавшего к ней из тумана с распростертыми объятиями. Он улыбался и показался ей божественно красивым — тем более что она почти не видела мужчин, если не считать своих родных.
Шалиаль приподняла брови — очень, надо сказать, красивые брови.
— Могу я спросить, как он был одет?
— Не думаю, что в этом есть необходимость. Судя по лицу, это, конечно же, был Рош, бог приливов, ибо дело происходило в его владениях. Это ведь его Врата. Впрочем, Роша редко замечают в делах вроде того, о котором идет речь… но я не буду вдаваться в излишние подробности. Теперь вам ясно, почему я упомянул второе название этих мест — Гнев Наска, ведь Наск пользуется дурной славой… ладно, скажем только, что он — бог начал и дефлорации, а никто, даже бог, не зарабатывает подобную репутацию за просто так.
Возможно, в тех местах Рош перенял некоторые атрибуты Наска, ибо среди богов такое бывает. Как бы то ни было, Нугга сразу поняла, что это бог, и нимало не колебалась. Не обращая внимания на угрожающую ей смертельную опасность, поспешила она в его объятия.
Я помолчал немного, и в конце концов моя слушательница, не выдержав, застенчиво спросила, что случилось дальше.
— Не могу сказать доподлинно, но подозреваю, что все было как обычно… или немного более того. С родной матерью не очень-то поговоришь о таком. Она рассказывала мне все только в самых общих выражениях — что ее закрутил сияющий туман. Вообще рассказы такого рода грешат символизмом: пена, вздымающийся прилив… ну и тому подобное.
И наконец наступил отлив. Мои дядья в скорби спустились к воде в надежде найти хоть тело несчастной Нугги, чтобы предать его земле. Каково же было их удивление, когда они увидели ее целой и невредимой, мирно спящей на узкой полоске песка. Ее одежды пропали, но на ней не было ни царапины.
— Это, конечно, Рош вернул ее?
— Судя по тому, что о нем рассказывают, это вполне в его духе.
— И спустя девять месяцев…
— Восемь. Я родился до срока, что, возможно, объясняет некоторую порывистость моего характера.
— Ммм, — задумчиво произнесла Шалиаль. — Интересно, какое отношение это имеет ко мне?
— Ах… Я как раз собирался переходить к этому. Единственная подробность, которую Нугга запомнила отчетливо и не скрывала ни от кого — собственно, ее она готова была рассказывать любому желающему по многу раз,
— это то, что случилось в конце. Она лежала в объятиях бога, а вокруг них плескали о песок последние волны.
«Мне пора, — сказал он с печалью в голосе, — ибо как бог не могу я ждать смертных — ни мужчин, ни женщин. И ты должна сделать выбор. Ты можешь пойти со мной, и я провожу тебя до самого царства Морфита, или можешь вернуться в мир смертных. И если таков будет твой выбор, знай, что никогда больше ты не увидишь меня. Но и смертного ты не сможешь полюбить, ибо тот, кто познал любовь бога, не удовлетворится меньшим».
«И конечно, я понесу ребенка от тебя?» — спросила она.
«Само собой», — ответил бог несколько хитро.
— Очень трогательная история! — вздохнула Шалиаль. — Не то чтобы слишком оригинальная, но украшенная любопытными лирическими отступлениями.
— Я еще не закончил, — возразил я. — Ибо тогда спросила Нугга у своего любовника: «Разве не принято у бога, зачавшего ребенка со смертной, наделять своего отпрыска каким-либо божественным даром?»
— Ага! Очень предусмотрительно с ее стороны! Так мы наконец подошли к сути?
— Совершенно верно. Так вот, бог улыбнулся тогда своей божественной улыбкой и сказал: «Тогда выбери сама, каким даром могу я его наделить».
Шалиаль снова вздохнула, и даже в бесформенной хламиде послушницы это движение ее груди не утратило волнительности.
— И что твоя мать — я хотела сказать, Нугга, — что она ответила на это?
— Она ответила: «Я бы предпочла родить девочку».
Шалиаль широко раскрыла свои огромные темные глаза и облизнула алые губы.
— О! Не слишком ли бестактно с ее стороны?
— Действительно, бог пришел в некоторое замешательство. Он нахмурил брови в божественном гневе и сказал, что об этом надо было просить раньше. Поэтому Нугга смирилась с тем, что у нее будет сын, но попросила даровать ему способность предсказывать будущее.
Шалиаль тихо присвистнула.
— «Ты просишь слишком о многом, — сказал ей бог. — Дар предвидения редко дается людям и неминуемо приносит смертным столько горя, что я не пожелал бы такого своему ребенку».
— Но Нугга настояла?
— Боюсь, она повела себя довольно упрямо. И она хорошо знала свои права.
— «Ну ладно, — сказал бог вставая. — Он будет видеть будущее во сне, но в своей божественной милости я ограничу его дар так, чтобы он мог видеть только судьбы других людей и только тогда, когда он сможет использовать это, дабы предотвратить большую беду». И он исчез так же, как появился, — скрывшись в тумане.
В молельне воцарилась тишина — та тишина, которая обычно следует за завершением удачно рассказанной истории.
Я видел, что рассказ произвел впечатление на Шалиаль. Конечно, она была еще очень молода, и невинная красота ее — даже в слабом свете стоявшей у алтаря лампады — грела мое сердце. Огонек лампады затрепетал и заплясал, чего я до сих пор не замечал за ним…
— Так ты предсказываешь будущее? — спросила она.
— Мне снятся события, которые только еще должны произойти. Боги говорят со мной во сне, как со всеми нами, только со мной они, похоже, говорят более ясно.
— И я приснилась тебе? — спросила она, и снова щеки ее окрасились легким румянцем.
— Конечно, ты мне снилась, и не раз. Эти сны начались почти год назад, когда странствия мои завели меня в город под названием… гм… Плюньжаб.
— Я слышала про Плюньжаб, — сказала она хмурясь.
— Это другой Плюньжаб, гораздо дальше. Так вот, та ужасная беда, что увидел я во сне, не давала мне покоя, ибо знал я благодаря дару, унаследованному мною от бога, что никто, кроме меня, не в силах предотвратить ее. Поэтому я тотчас отправился искать вас. Долгим и тяжелым было мое путешествие, и по мере того, как приближался я сюда, сны становились все отчетливее и отчетливее.
Она сцепила руки, уставившись в них взглядом.
— И что поведали тебе твои сны?
— Они поведали мне о вашей красоте, само собой, и о юности, о невинности и добродетели. Еще они рассказали мне о тайной любви.
— О? — Стиснутые пальцы чуть побелели.
— Они поведали мне о предложенном вам ужасном выборе — Фатмониане и прочей шайке. Они показали мне, как вы отвергли их всех, как вас безжалостно выдернули среди ночи из родного дома и доставили сюда, в храм, с целью обречь на пожизненные лишения. Они поведали мне о плачущем верном возлюбленном, который так и не узнает, что случилось с женщиной, что владеет его сердцем.
— О! — Шалиаль продолжала избегать моего взгляда, но ее руки успокоились. Несколько обеспокоенный этим, я тем не менее продолжал:
— И они сказали мне, что я должен рискнуть своим благополучием и, быть может, даже жизнью и поспешить к вам с этими вестями. И наконец, они поведали мне, что я должен уговорить вас бежать немедленно, не теряя ни минуты, и доставить вас в надежные руки человека, что любит вас.
Наступила тишина. Я осмелился вытереть пот со лба. Мне показалось, что я выступил не так уж плохо, учитывая мою усталость. Все же мне пришлось довольно долго ждать ее ответа, и когда ответ наконец последовал, он был так тих, что я едва расслышал его.
— Причудливая вышла история.
— Но боги часто поступают причудливо. И ведь я представил доказательство того, что все это правда. Я ведь назвал вам имена тех четверых, которых предлагали вам на выбор, — четырех злых демонов, что ждут не дождутся занять в вашем сердце место подлинной любви. Как иначе я мог узнать их?
Шалиаль подняла наконец взгляд и внимательно посмотрела на меня.
— Если в жилах твоих течет почти чистый ихор, ты, должно быть, прожил уже сотни лет, словно первые смертные Золотого века?
— Отнюдь. Мне столько лет, сколько кажется на вид. Но конечно же, я надеюсь, что мне отпущено еще много сотен лет жизни.
— Судя по твоим поступкам, ты не слишком-то дорожишь ею.
— Значит, вы понимаете, чем я рискую ради вас.
— И ты хочешь, чтобы я бежала с тобой сейчас? С тобой и твоим неразговорчивым спутником?
— Вы должны, если только не хотите до конца жизни остаться погребенной в этом мавзолее. Эта ночь решает все. Время делать выбор.
— И куда мне идти?
— В объятия человека, которого вы любите и который любит вас.
— Ммм? — задумчиво протянула она. — Правда? Мне кажется, у меня есть еще один маленький вопрос.
— Так спрашивайте.
— Почему ты одет в коврик, украшавший стену отцовской конторы?
— Вы введены в заблуждение случайным сходством.
— Я сама ткала его.
— Жаль, что вы не сказали этого раньше, — не без досады проворчал я.
— Это могло бы что-то изменить?
— Могло.
— Даже твое происхождение? — Шалиаль Тарпит смерила меня взглядом, которому позавидовал бы даже ее папочка: холодным, как зимняя полночь, опасным, как клубок змей.
— Возможно, даже это, — вздохнул я.
— Мне кажется, я снова готова закричать.
— В таком случае, возможно, мне пора откланяться. Сколько у меня времени?
— Секунд пять-шесть.
— Не уверен, что этого хватит.
К счастью, в это мгновение из-за статуи Балора выступил Ториан.
15. ИСТОРИЯ ТОРИАНА
— О! — только и сказала Шалиаль и уставилась на него широко раскрытыми глазами, прижав руки ко рту.
Как я, должно быть, уже говорил, у Ториана была впечатляющая фигура, квадратная угольно-черная борода и рваный шрам через всю грудь. И вообще он подавлял своими размерами. Подходя к нам, он не сводил глаз с Шалиаль. Даже усевшись, он продолжал подавлять размерами.
Они продолжали молча смотреть друг на друга.
Я решил, что крик откладывается — по крайней мере на некоторое время.
— Вот человек, о котором я говорил вам, — вмешался я. — Он выступает здесь под именем Ториан, но это, разумеется, псевдоним.
Молчание продолжалось. Я посмотрел наверх — мне показалось, что небо в проеме чуть посветлело.
— Его история не лишена любопытства, — заметил я. — Жаль, что у меня нет времени поведать ее.
Снова молчание.
— Ну ладно, — добавил я. — Тогда начнем. Полрейнское царство — как наверняка известно любому знакомому с географией — лежит далеко на востоке, в гористой стране, где Берега Небесного Жемчуга встречаются с Култиарским хребтом. Это суровый пограничный край, народ которого испокон веков охранял от набегов Девичьи перевалы, а стало быть, и все Пряные Земли, будучи, так сказать, первой линией обороны. Женщины его отличаются большой грудью и изобретательностью в любви. Мужчины же славятся простотой, суровостью и некоторыми мужскими достоинствами, граничащими порой с уродством.
Я терпеть не могу слушателей, то и дело перебивающих рассказчика, но и некоторый отклик с их стороны тоже не мешает. С таким же успехом я мог бы обращаться к Майане и Балору. По крайней мере Майана и Балор смотрели своими каменными глазами, в которых застыло подозрение, на меня, в то время как эти двое продолжали смотреть только друг на друга. У меня начало складываться ощущение, что мне лучше вежливо откашляться и уйти.
Как я, должно быть, уже говорил, у Ториана была впечатляющая фигура, квадратная угольно-черная борода и рваный шрам через всю грудь. И вообще он подавлял своими размерами. Подходя к нам, он не сводил глаз с Шалиаль. Даже усевшись, он продолжал подавлять размерами.
Они продолжали молча смотреть друг на друга.
Я решил, что крик откладывается — по крайней мере на некоторое время.
— Вот человек, о котором я говорил вам, — вмешался я. — Он выступает здесь под именем Ториан, но это, разумеется, псевдоним.
Молчание продолжалось. Я посмотрел наверх — мне показалось, что небо в проеме чуть посветлело.
— Его история не лишена любопытства, — заметил я. — Жаль, что у меня нет времени поведать ее.
Снова молчание.
— Ну ладно, — добавил я. — Тогда начнем. Полрейнское царство — как наверняка известно любому знакомому с географией — лежит далеко на востоке, в гористой стране, где Берега Небесного Жемчуга встречаются с Култиарским хребтом. Это суровый пограничный край, народ которого испокон веков охранял от набегов Девичьи перевалы, а стало быть, и все Пряные Земли, будучи, так сказать, первой линией обороны. Женщины его отличаются большой грудью и изобретательностью в любви. Мужчины же славятся простотой, суровостью и некоторыми мужскими достоинствами, граничащими порой с уродством.
Я терпеть не могу слушателей, то и дело перебивающих рассказчика, но и некоторый отклик с их стороны тоже не мешает. С таким же успехом я мог бы обращаться к Майане и Балору. По крайней мере Майана и Балор смотрели своими каменными глазами, в которых застыло подозрение, на меня, в то время как эти двое продолжали смотреть только друг на друга. У меня начало складываться ощущение, что мне лучше вежливо откашляться и уйти.