Я собрался было поспорить, но потом понял, что она права. Одно упоминание об отце заставляло Джаксиана блеять как овца, но в трактире, когда мы говорили только о Шалиаль и их любви, голос его звучал ровно.
— Теперь он уже целых три человека, — сказал я. — Или два человека и бог. Но что из этого? Я видел, как он творил странные вещи и открывал странное знание… но как могу я быть уверенным? Я пришел сюда, чтобы увидеть бога. Я ожидал огней и блеска. Я ведь до сих пор сомневаюсь, Шалиаль. Может, я просто наблюдаю за спектаклем великолепного актера?
Мой вопрос был дерзким, чтобы не сказать еретическим, и единственный ответ, который она могла мне дать, — это счастливая улыбка.
— Вчера я раз или два видел самого Джаксиана, — не успокаивался я. — Наверное, и вы тоже? — Я допытывался изо всех сил, ибо у бога тоже есть свои обязанности.
Она одарила меня еще одной терпеливой, загадочной улыбкой.
— Я не слышала, чтобы он заикался, Боже! Но да… Иногда он действительно был Джаксианом. — Тут она покраснела; краска набежала на ее лицо, как тень от тучи на равнину. Но она твердо встретила мой взгляд, и я первый отвернулся и стал смотреть на удаляющееся войско. Я не осмеливался спросить, что такого делал вчера Джаксиан, когда возвращался.
Значит, Балор приходит и уходит? Возможно, ему надо принимать участие и в других войнах.
Земля еще недостаточно просохла после дождя, и пыли не было, но форканцев можно было разглядеть как темное пятно, расползающееся от горизонта. Занадонцы строились в боевой порядок.
— А потом? — решился я. — На сколько Балор задержится здесь?
— Почему бы тебе не спросить об этом его самого, Боже?
— Почему ты не отвечаешь богу?
Она слабо улыбнулась, не сводя глаз с медленно движущихся колонн на равнине.
— Неплохо сказано! Я не спрашивала его, но могу поделиться с тобой моими предположениями.
— Спасибо на этом.
— Мне кажется, Балор покинет нас вскоре после битвы. Мне кажется, Джаксиан уедет через несколько дней.
— А мне кажется, — сказал я, когда она замолчала, — что многие не устояли бы перед соблазном остаться и править. Но Джаксиан не из таких, и мне кажется, что жрецы тоже не будут долго терпеть подмену. — Свидетельством тому служили кости в подвале, но я не был уверен в том, что она про них знает.
— А что с Рошем, Боже? Насколько он задержится у нас?
— Ровно настолько, сколько надо, чтобы найти хоть какую-нибудь одежду!
Она рассмеялась. Мне нравилось, когда она смеялась, ибо смех ее снимал с моих плеч бремя божественности. От него становилось светлее.
— История и приливы не ждут. Другие важные дела ожидают меня.
Она не стала спрашивать, что это за дела, хотя я думал, что она спросит. Минуту мы постояли молча, и я заметил на ее глазах маленькие звездочки-слезинки.
— Джаксиан вернется в Ургалон? — спросил я.
— Он был очень счастлив там.
— А верховная жрица Саньяла? — безжалостно спросил я. — Она должна остаться в Занадоне и служить городу?
Насколько это возможно для одного человека, она будет править им. Ее отец должен очень гордиться тем, чего добился. Она никогда не сможет уехать, а Джаксиан никогда не сможет вернуться.
Что за сложные создания эти смертные! Джаксиан Тарпит просто крайний случай. При всей своей подлости его отец не лишен был чувства юмора и мог даже искренне верить в то, что печется о нуждах города, когда замышлял посадить свою дочь на трон верховной жрицы. Фотий — гнусный убийца — был одновременно и великолепным бойцом сверхчеловеческой храбрости. Ториан, закаленный в боях герой, оставался все же человеком и в силу этого проявлял слабость: дважды отказывался он умереть за честь. И я — я, Омар, неутомимый искатель правды — поднял искусство обмана на недосягаемую, святотатственную высоту.
И только Шалиаль Тарпит была пряма и чиста. Я не сомневался, что она останется верна обетам, принесенным Майане…
Тут я увидел, что Шалиаль Тарпит смотрит на меня со странной улыбкой.
— Но, Боже! Верховная жрица должна подавать пример своим младшим сестрам и послушницам. Останься я здесь, только представь себе, что за скандал выйдет!
— Какой еще скандал? — удивился я. Ее улыбка сделалась шире, и я вспомнил, что бывает, когда бот любят смертных. Конечно же, Шалиаль не сможет оставаться верховной жрицей — она вообще не сможет жить в Занадоне.
— О! Но он ведь будет наделен дарами, правда?
— Она! — твердо заявила Шалиаль. — Балор говорит, что его сыновья такие большие, что их почти невозможно выносить. Ужасно хлопотно, говорит он.
Тут мы оба начали смеяться, и женщины с детьми, стоящие на стенах, удивленно смотрели на нас, слыша, как верховная жрица и святой Рош заходятся от веселого смеха.
Нет, самым тяжелым из того, что я перенес, будучи богом, было то, что я не мог обнять ее и прижать к себе, как мне этого ни хотелось. Будь на мне хоть набедренная повязка, я бы рискнул.
История этой битвы хорошо известна, так что я не буду утомлять вас подробностями. Я видел почти все сражение, но с большого расстояния, так что кровь, вонь и ужас войны не коснулись меня. На расстоянии это казалось скорее медленным танцем или величественным приливом. Форканцы попали под жернова Кразата и были перемолоты. Кто может биться против бога войны?
Вооруженные длинными мечами, верхом на крепких и выносливых лошадях, форканцы не встречали еще в Пряных Землях никого, кто мог бы устоять перед их натиском. Не встречали до тех пор, пока не наткнулись на бронзовую стену Занадонского войска. Они накатили темной волной и разбились брызгами о скалу. Поворачивая, чтобы перестроиться, они обнаружили, что путь им преграждает вспухшая от дождей Иолипи.
И тут с обеих сторон на них обрушились беженцы. Воины Занадона встали неодолимой стеной с одной стороны, река стискивала их с другой, и форканцы оказались в западне, без надежды на пощаду. Кразат считает, что воевать надо решительно.
Форканские воины всегда отличались беспощадностью; не ожидали они пощады и от врагов. Форканские женщины слишком уродливы, чтобы кто-то пожелал их даже в качестве рабынь. К закату воды Иолипи сделались красными, последний форканский ребенок был убит, и орда навсегда ушла в прошлое.
Молодая луна только-только взошла на западе, когда Балор под бурю восторженных возгласов проехал по Большому Проспекту. Не так-то просто кричать во всю глотку, лежа лицом в пыли, но горожанам Занадона это удавалось блестяще. И так поступали и богатей, и сановники, и даже жрецы.
Не задерживаясь, прошел он прямо в покои верховной жрицы, где мы с Шалиаль ждали его.
Тут он рухнул…
Мы стащили с него все эти невероятные доспехи, оставив Джаксиана Тарпита лежать на ковре в окружении груды бронзы и насквозь пропотевшего нижнего платья. Его борода и волосы свисали мокрыми прядями, во многих местах кожа стерлась до крови, а лицо было серым от усталости.
Шалиаль опустилась на колени и вытерла ему лицо.
— Боже? — испуганно прошептала она. — Что тебе нужно, Боже?
— Вина, — пробормотал он. — И жратвы. Целый день не ел. И помыться тоже не помешало бы.
Мы принесли ему все это, ибо давно приготовились к его приходу. Он хлебнул вина и чуть приободрился. Шалиаль омывала его, а я совал ему в рот еду — жуткое количество еды. Он ел, как оголодавший конь. Он ел даже лежа на животе, пока она протирала ему спину и делала массаж.
Потом он отодвинул остатки еды, а Шалиаль окончила массаж. Он все еще сидел на полу — великан, усталый от тяжелой битвы. Его веки слипались.
Он озадаченно смотрел на меня с минуту, как бы раздумывая о чем-то. Потом вспомнил.
— Он жив. Показал себя хорошо. Он неплохо начал.
— Спасибо, — сказал я. — Что начал?
Джаксиан устало покачал головой:
— Понятия не имею. О ком это мы? Это все, что я знаю.
— Ты можешь дойти до кровати, Боже? — тревожно спросила Шалиаль, опускаясь на колени. Я подумал, сможем ли мы с ней поднять его вдвоем, и решил, что, возможно, и сможем, но пробовать мне не хочется.
— Думаю, что смогу, — пробормотал он. Он уперся рукой в пол, чтобы подняться, но снова осел.
Шалиаль покосилась на меня.
— Бог ушел? — спросила она, прикусив губу.
— Он сделал свое дело, любовь моя.
Она кивнула. Джаксиан призывно надул губы. Она наклонилась и подарила ему невинный поцелуй.
Он обиженно тряхнул головой.
— Нет, это слишком похоже на обычную сестру.
Она попробовала еще.
— Ага! — вскричал он, вскакивая на ноги и увлекая ее за собой. Он крепко обнял ее, и они страстно поцеловались.
Я пошел к двери. Проходя мимо них, я похлопал его по плечу.
— Что-нибудь еще нужно? — спросил я. — Может, немного тамариска?
— Вон! — страшным голосом взрычал Балор.
Я выскочил как испуганный заяц. Когда я закрывал за собою дверь, я услышал смех и скрип кровати.
По дороге из покоев я задержался обернуть вокруг бедер полотенце. Так я почувствовал себя гораздо лучше. Нет, я, право же, начал понемногу возвращаться к реальности, словно в первый раз за два дня проснулся или протрезвел. Мир сделался отчетливее. Я видел древние камни храмовых стен и пляшущие язычки свечей. Я чувствовал запахи старого мыла, и прокисшего супа, и кожи, и еще — чуть-чуть — слабый запах тамариска. Я слышал далекое пение — храм продолжал жить своей повседневной жизнью, как жил тысячи лет, с тех пор как на этом месте не было ничего, кроме тамарисковой рощи.
Я мог представить себе эту рощу так отчетливо, словно видел ее своими глазами.
Выйдя в прихожую, я столкнулся лицом к лицу с мерзким верховным жрецом. Он казался встревоженным и усталым, и его необъятная алая хламида покрылась пятнами пота. Он опустился на колени, но сделал это скорее на случай, если кто-нибудь еще войдет в помещение. Он смотрел на меня взглядом, который истинно верующий счел бы по меньшей мере недостаточно уважительным.
Возможно, он и боялся Балора, но моя улыбка никогда не была достаточно загадочной, чтобы убедить Нагьяка. Он понимал, что я — простой смертный, самозванец, и я не надеялся, что он будет долго терпеть меня.
— Какие-нибудь проблемы, святой отец? — весело спросил я.
Он задумчиво пожевал губу и решил поиграть в маскарад еще по меньшей мере несколько минут.
— Нет, Боже. Что, Балору Бессмертному нужно еще что-нибудь от нас? Или там всего достаточно? — Он едва не лопался от невысказанных вопросов и опасного негодования. И возможно, от страха — но не слишком.
— Мы считаем, что он не желает, чтобы его тревожили сегодня ночью. Впрочем, у нас самих есть несколько просьб.
Его пухлое лицо подозрительно нахмурилось; наголо выбритый череп блестел в свете свечей.
— Все, что пожелает Ваша Божественность, — приказ для нас, — ответил он с прямо-таки трогательным отсутствием искренности в голосе.
— Что, городские ворота заперты?
Ага! Он расплылся в хитрой улыбке.
— Полагаю, что так, Боже.
— Но, надеюсь, у вас найдется моток крепкого каната и парень покрепче, чтобы втянуть его потом обратно? А еще повязка попристойнее и пара сандалий? Горсть мелочи и мешок снеди — не слишком большая плата за оказанные услуги. Видишь ли, мы намерены лично осмотреть поле сражения, чтобы сохранить это для истории.
— Полагаю, это можно будет устроить. — Мерзко улыбаясь, он поднялся на ноги. — Вы нас покидаете?
— Именно так. Я даже заключу с тобой сделку.
Жрецы обожают сделки так же, как купцы — золото, а воины — кровь. Он довольно потер руки.
— Да, Боже?
— Ты пойдешь со мной вместе и поклянешься мне самой торжественной своей клятвой в том, что не перережешь веревку раньше, чем я благополучно спущусь со стены, — а я, так уж и быть, расскажу, как мы это сделали.
Нагьяк зажмурился и визгливо рассмеялся.
— Теперь он уже целых три человека, — сказал я. — Или два человека и бог. Но что из этого? Я видел, как он творил странные вещи и открывал странное знание… но как могу я быть уверенным? Я пришел сюда, чтобы увидеть бога. Я ожидал огней и блеска. Я ведь до сих пор сомневаюсь, Шалиаль. Может, я просто наблюдаю за спектаклем великолепного актера?
Мой вопрос был дерзким, чтобы не сказать еретическим, и единственный ответ, который она могла мне дать, — это счастливая улыбка.
— Вчера я раз или два видел самого Джаксиана, — не успокаивался я. — Наверное, и вы тоже? — Я допытывался изо всех сил, ибо у бога тоже есть свои обязанности.
Она одарила меня еще одной терпеливой, загадочной улыбкой.
— Я не слышала, чтобы он заикался, Боже! Но да… Иногда он действительно был Джаксианом. — Тут она покраснела; краска набежала на ее лицо, как тень от тучи на равнину. Но она твердо встретила мой взгляд, и я первый отвернулся и стал смотреть на удаляющееся войско. Я не осмеливался спросить, что такого делал вчера Джаксиан, когда возвращался.
Значит, Балор приходит и уходит? Возможно, ему надо принимать участие и в других войнах.
Земля еще недостаточно просохла после дождя, и пыли не было, но форканцев можно было разглядеть как темное пятно, расползающееся от горизонта. Занадонцы строились в боевой порядок.
— А потом? — решился я. — На сколько Балор задержится здесь?
— Почему бы тебе не спросить об этом его самого, Боже?
— Почему ты не отвечаешь богу?
Она слабо улыбнулась, не сводя глаз с медленно движущихся колонн на равнине.
— Неплохо сказано! Я не спрашивала его, но могу поделиться с тобой моими предположениями.
— Спасибо на этом.
— Мне кажется, Балор покинет нас вскоре после битвы. Мне кажется, Джаксиан уедет через несколько дней.
— А мне кажется, — сказал я, когда она замолчала, — что многие не устояли бы перед соблазном остаться и править. Но Джаксиан не из таких, и мне кажется, что жрецы тоже не будут долго терпеть подмену. — Свидетельством тому служили кости в подвале, но я не был уверен в том, что она про них знает.
— А что с Рошем, Боже? Насколько он задержится у нас?
— Ровно настолько, сколько надо, чтобы найти хоть какую-нибудь одежду!
Она рассмеялась. Мне нравилось, когда она смеялась, ибо смех ее снимал с моих плеч бремя божественности. От него становилось светлее.
— История и приливы не ждут. Другие важные дела ожидают меня.
Она не стала спрашивать, что это за дела, хотя я думал, что она спросит. Минуту мы постояли молча, и я заметил на ее глазах маленькие звездочки-слезинки.
— Джаксиан вернется в Ургалон? — спросил я.
— Он был очень счастлив там.
— А верховная жрица Саньяла? — безжалостно спросил я. — Она должна остаться в Занадоне и служить городу?
Насколько это возможно для одного человека, она будет править им. Ее отец должен очень гордиться тем, чего добился. Она никогда не сможет уехать, а Джаксиан никогда не сможет вернуться.
Что за сложные создания эти смертные! Джаксиан Тарпит просто крайний случай. При всей своей подлости его отец не лишен был чувства юмора и мог даже искренне верить в то, что печется о нуждах города, когда замышлял посадить свою дочь на трон верховной жрицы. Фотий — гнусный убийца — был одновременно и великолепным бойцом сверхчеловеческой храбрости. Ториан, закаленный в боях герой, оставался все же человеком и в силу этого проявлял слабость: дважды отказывался он умереть за честь. И я — я, Омар, неутомимый искатель правды — поднял искусство обмана на недосягаемую, святотатственную высоту.
И только Шалиаль Тарпит была пряма и чиста. Я не сомневался, что она останется верна обетам, принесенным Майане…
Тут я увидел, что Шалиаль Тарпит смотрит на меня со странной улыбкой.
— Но, Боже! Верховная жрица должна подавать пример своим младшим сестрам и послушницам. Останься я здесь, только представь себе, что за скандал выйдет!
— Какой еще скандал? — удивился я. Ее улыбка сделалась шире, и я вспомнил, что бывает, когда бот любят смертных. Конечно же, Шалиаль не сможет оставаться верховной жрицей — она вообще не сможет жить в Занадоне.
— О! Но он ведь будет наделен дарами, правда?
— Она! — твердо заявила Шалиаль. — Балор говорит, что его сыновья такие большие, что их почти невозможно выносить. Ужасно хлопотно, говорит он.
Тут мы оба начали смеяться, и женщины с детьми, стоящие на стенах, удивленно смотрели на нас, слыша, как верховная жрица и святой Рош заходятся от веселого смеха.
Нет, самым тяжелым из того, что я перенес, будучи богом, было то, что я не мог обнять ее и прижать к себе, как мне этого ни хотелось. Будь на мне хоть набедренная повязка, я бы рискнул.
История этой битвы хорошо известна, так что я не буду утомлять вас подробностями. Я видел почти все сражение, но с большого расстояния, так что кровь, вонь и ужас войны не коснулись меня. На расстоянии это казалось скорее медленным танцем или величественным приливом. Форканцы попали под жернова Кразата и были перемолоты. Кто может биться против бога войны?
Вооруженные длинными мечами, верхом на крепких и выносливых лошадях, форканцы не встречали еще в Пряных Землях никого, кто мог бы устоять перед их натиском. Не встречали до тех пор, пока не наткнулись на бронзовую стену Занадонского войска. Они накатили темной волной и разбились брызгами о скалу. Поворачивая, чтобы перестроиться, они обнаружили, что путь им преграждает вспухшая от дождей Иолипи.
И тут с обеих сторон на них обрушились беженцы. Воины Занадона встали неодолимой стеной с одной стороны, река стискивала их с другой, и форканцы оказались в западне, без надежды на пощаду. Кразат считает, что воевать надо решительно.
Форканские воины всегда отличались беспощадностью; не ожидали они пощады и от врагов. Форканские женщины слишком уродливы, чтобы кто-то пожелал их даже в качестве рабынь. К закату воды Иолипи сделались красными, последний форканский ребенок был убит, и орда навсегда ушла в прошлое.
Молодая луна только-только взошла на западе, когда Балор под бурю восторженных возгласов проехал по Большому Проспекту. Не так-то просто кричать во всю глотку, лежа лицом в пыли, но горожанам Занадона это удавалось блестяще. И так поступали и богатей, и сановники, и даже жрецы.
Не задерживаясь, прошел он прямо в покои верховной жрицы, где мы с Шалиаль ждали его.
Тут он рухнул…
Мы стащили с него все эти невероятные доспехи, оставив Джаксиана Тарпита лежать на ковре в окружении груды бронзы и насквозь пропотевшего нижнего платья. Его борода и волосы свисали мокрыми прядями, во многих местах кожа стерлась до крови, а лицо было серым от усталости.
Шалиаль опустилась на колени и вытерла ему лицо.
— Боже? — испуганно прошептала она. — Что тебе нужно, Боже?
— Вина, — пробормотал он. — И жратвы. Целый день не ел. И помыться тоже не помешало бы.
Мы принесли ему все это, ибо давно приготовились к его приходу. Он хлебнул вина и чуть приободрился. Шалиаль омывала его, а я совал ему в рот еду — жуткое количество еды. Он ел, как оголодавший конь. Он ел даже лежа на животе, пока она протирала ему спину и делала массаж.
Потом он отодвинул остатки еды, а Шалиаль окончила массаж. Он все еще сидел на полу — великан, усталый от тяжелой битвы. Его веки слипались.
Он озадаченно смотрел на меня с минуту, как бы раздумывая о чем-то. Потом вспомнил.
— Он жив. Показал себя хорошо. Он неплохо начал.
— Спасибо, — сказал я. — Что начал?
Джаксиан устало покачал головой:
— Понятия не имею. О ком это мы? Это все, что я знаю.
— Ты можешь дойти до кровати, Боже? — тревожно спросила Шалиаль, опускаясь на колени. Я подумал, сможем ли мы с ней поднять его вдвоем, и решил, что, возможно, и сможем, но пробовать мне не хочется.
— Думаю, что смогу, — пробормотал он. Он уперся рукой в пол, чтобы подняться, но снова осел.
Шалиаль покосилась на меня.
— Бог ушел? — спросила она, прикусив губу.
— Он сделал свое дело, любовь моя.
Она кивнула. Джаксиан призывно надул губы. Она наклонилась и подарила ему невинный поцелуй.
Он обиженно тряхнул головой.
— Нет, это слишком похоже на обычную сестру.
Она попробовала еще.
— Ага! — вскричал он, вскакивая на ноги и увлекая ее за собой. Он крепко обнял ее, и они страстно поцеловались.
Я пошел к двери. Проходя мимо них, я похлопал его по плечу.
— Что-нибудь еще нужно? — спросил я. — Может, немного тамариска?
— Вон! — страшным голосом взрычал Балор.
Я выскочил как испуганный заяц. Когда я закрывал за собою дверь, я услышал смех и скрип кровати.
По дороге из покоев я задержался обернуть вокруг бедер полотенце. Так я почувствовал себя гораздо лучше. Нет, я, право же, начал понемногу возвращаться к реальности, словно в первый раз за два дня проснулся или протрезвел. Мир сделался отчетливее. Я видел древние камни храмовых стен и пляшущие язычки свечей. Я чувствовал запахи старого мыла, и прокисшего супа, и кожи, и еще — чуть-чуть — слабый запах тамариска. Я слышал далекое пение — храм продолжал жить своей повседневной жизнью, как жил тысячи лет, с тех пор как на этом месте не было ничего, кроме тамарисковой рощи.
Я мог представить себе эту рощу так отчетливо, словно видел ее своими глазами.
Выйдя в прихожую, я столкнулся лицом к лицу с мерзким верховным жрецом. Он казался встревоженным и усталым, и его необъятная алая хламида покрылась пятнами пота. Он опустился на колени, но сделал это скорее на случай, если кто-нибудь еще войдет в помещение. Он смотрел на меня взглядом, который истинно верующий счел бы по меньшей мере недостаточно уважительным.
Возможно, он и боялся Балора, но моя улыбка никогда не была достаточно загадочной, чтобы убедить Нагьяка. Он понимал, что я — простой смертный, самозванец, и я не надеялся, что он будет долго терпеть меня.
— Какие-нибудь проблемы, святой отец? — весело спросил я.
Он задумчиво пожевал губу и решил поиграть в маскарад еще по меньшей мере несколько минут.
— Нет, Боже. Что, Балору Бессмертному нужно еще что-нибудь от нас? Или там всего достаточно? — Он едва не лопался от невысказанных вопросов и опасного негодования. И возможно, от страха — но не слишком.
— Мы считаем, что он не желает, чтобы его тревожили сегодня ночью. Впрочем, у нас самих есть несколько просьб.
Его пухлое лицо подозрительно нахмурилось; наголо выбритый череп блестел в свете свечей.
— Все, что пожелает Ваша Божественность, — приказ для нас, — ответил он с прямо-таки трогательным отсутствием искренности в голосе.
— Что, городские ворота заперты?
Ага! Он расплылся в хитрой улыбке.
— Полагаю, что так, Боже.
— Но, надеюсь, у вас найдется моток крепкого каната и парень покрепче, чтобы втянуть его потом обратно? А еще повязка попристойнее и пара сандалий? Горсть мелочи и мешок снеди — не слишком большая плата за оказанные услуги. Видишь ли, мы намерены лично осмотреть поле сражения, чтобы сохранить это для истории.
— Полагаю, это можно будет устроить. — Мерзко улыбаясь, он поднялся на ноги. — Вы нас покидаете?
— Именно так. Я даже заключу с тобой сделку.
Жрецы обожают сделки так же, как купцы — золото, а воины — кровь. Он довольно потер руки.
— Да, Боже?
— Ты пойдешь со мной вместе и поклянешься мне самой торжественной своей клятвой в том, что не перережешь веревку раньше, чем я благополучно спущусь со стены, — а я, так уж и быть, расскажу, как мы это сделали.
Нагьяк зажмурился и визгливо рассмеялся.
30. РАЗБОЙНАЯ ДОРОГА
Я вышел к широкой реке у брода, и место это показалось мне знакомым. Вода стояла низкая, и из серебристых струй тут и там проглядывали отмели золотистого песка. Несколько темных черточек в потоке, вполне возможно, были вынесенными на мель трупами, но вода снова стала серебряного цвета, а не красного — если только она действительно окрашивалась в красный цвет. Ниже по течению виднелись далекие пестрые паруса рыбачьих лодок, колыхавшиеся в жарком полуденном мареве.
Почернелое пожарище обозначало место, где стоял домик паромщика, но меж обугленных бревен пробивалась зелень, а это означало, что переправы здесь нет уже много лет. Рядом с пожарищем виднелись остатки сада — шесть тополей и пламенеющее алым цветом тюльпановое дерево. Это тюльпановое дерево запомнилось мне особенно хорошо.
В тени тополей расположились на отдых десятка два или около того молодых людей. Они разлеглись на зеленом травяном ковре, перекусывая, отгоняя назойливых мух и не забывая при этом приглядывать за парой пасущихся рядом долговязых форканских лошадок.
Это была разношерстная компания, но большинство носили драные кожаные штаны полрейнского покроя. Некоторые были босиком, некоторые — в сапогах. У каждого под рукой лежал щит и меч, но все остальное их оружие скорее всего было увязано во вьючные тюки. У них было либо мало снаряжения, либо мало провианта. Почти все были совсем еще молоды, некоторые — в повязках, некоторые — оправляющиеся от ран. Несмотря на свою юность и неухоженный вид, они производили впечатление закаленных воинов, привыкших смотреть смерти в лицо.
Когда я подошел к ним, тот, кто был ко мне ближе всех, собрался вставать, и я замедлил шаг в ожидании оклика.
— Пусть подойдет! — рявкнул знакомый голос.
Я прошел меж ними к человеку, который был мне нужен. Он сидел чуть поодаль, привалясь спиной к тюльпановому дереву. Он был немного старше большинства остальных. На голове его все еще белела повязка, да и шрамов на теле прибавилось. Это был очень рослый, волосатый мужчина, и он смотрел на меня, нахмурившись как демон царицы Гупль.
Я сел и сделал большой глоток из бутыли с водой. Когда я покончил с этим, он все еще смотрел на меня, лениво почесывая необычно короткую бороду.
— Чего тебе надо?
— Всего лишь поговорить со старым другом.
— Ну говори. Что еще? — Он рычал, как лев на охоте. — Только для дружбы нужно по меньшей мере два человека. — Он оглянулся проверить, не слушает ли нас кто из его спутников.
— У меня к тебе послание. Точнее, два послания.
— Тогда передавай их и катись.
— Первое — от Штаха. Он сказал, что ты неплохо начал.
Гневный румянец загорелся на его щеках. Он ничего не сказал, но я слышал уже про его подвиги и понимал, что они заслуживают похвалы выше, чем эта. Наличие такого количества верных подчиненных уже наглядно свидетельствовало о той репутации, которую Ториан Безымянный заработал за один кровавый день.
— А второе?
— Это будет длиннее. Мы можем продолжать разговор в пути.
— Чтобы ты свел меня с ума своим бесконечным трепом и дурацкими байками? — грозно буркнул он. — Мечтай о чем угодно, Омар, только не об этом.
— Тогда я не передам тебе послания, — безмятежно ухмыльнулся я.
— Так ты больше не бог?
— Храни меня боги! Нет, мне не понравилось быть богом.
Он задумчиво сдвинул свои густые брови.
— Сдается мне, это многое объясняет. Ответь мне правду, если хочешь быть моим другом, — где и когда ты рожден?
— Не помню. Я был тогда слишком мал.
Черные глаза угрожающе вспыхнули.
— Если ты смертей, я могу убить тебя. Собственно, если подумать, я вижу, что просто должен убить тебя, ибо ты был свидетелем моего позора, а я не могу позволить, чтобы весь мир болтал об этом.
— Я думал, ты лучше знаешь меня, — сказал я, не скрывая обиды. — Я никогда не предаю друзей. Я никогда и никому не рассказываю о позоре до тех пор, пока это не добавит им только славы.
— До каких пор? Какой еще славы?
— Второе послание как раз об этом.
Он смерил меня подозрительным взглядом.
— От кого это второе послание?
— От богов, конечно.
— Храни меня, Штах! — Он вскочил на ноги и вышел из тени на солнцепек. Остальные удивленно посмотрели на него, но не прошло и нескольких секунд, как они побросали недоеденные остатки в походные сумы, подняли свое оружие и встали, готовые к выходу. Двое держали под уздцы лошадей.
Я тоже встал и, щурясь на яркое солнце, подошел к Ториану.
— Что нового слышно о Балоре? — спросил я.
— Он задержался после тебя еще на один день. В основном улаживал споры из-за награбленного добра. Потом и он вернулся к себе, на Ту Сторону Радуги.
— А Шалиаль? Я хотел сказать, Саньяла?
Ториан нахмурился.
— Она исчезла. Говорят, бог забрал ее с собой.
Я счастливо вздохнул. Горожане, конечно, будут оплакивать потерю своей прекрасной верховной жрицы, но им и в голову не придет пытаться отыскать ее. Ургалон — славный город. Никто не знает там Шалиаль Тарпит как сестру Джаксиана, и они не настолько похожи друг на друга, чтобы незнакомые люди заподозрили что-нибудь неестественное. Нет, право же, наконец-то счастливый конец истории! Майана возвращает свои долги, даже если Кразат — не всегда.
Ториан ухмыльнулся, показав щербатый рот, потом снова нахмурился и беспокойно покосился на меня.
— А ты? Куда лежит твой путь. Омар?
— Я иду в Полрейн. Я никогда еще не был там — по крайней мере я не помню такого. Возможно, был раз, но слишком давно.
— Почему в Полрейн? — буркнул он.
— Потому, что царство рухнуло. Потому, что должен появиться новый царь и построить новое царство. Это работа для героя, но найти героев не так просто. Я могу предсказать долгую и кровавую борьбу — там мне будет на что посмотреть.
— Я знал, что дорога будет тяжела, но не ожидал, что так тяжела, — простонал он сдаваясь.
— Мне был послан сон — в ту первую ночь в «Бронзовом кубке». Тогда я не понял его. Зато тебе это было бы интересно!
— Длинный сон?
— Нет. Очень короткий.
Впрочем, пока исполнится это пророчество, пройдет еще немало времени — его борода была во сне седой.
Он неохотно усмехнулся:
— Мы тоже собираемся в Полрейн.
— Надо же, какое приятное совпадение!
— Ну, не прямо туда. Мы собирались еще пограбить немного тут и там.
— Замечательная разминка, — довольно пробормотал я.
— Как ты нашел меня?
— Я тоже получил послание — тюльпановое дерево…
— Если ты не будешь непрерывно мешаться под ногами, я, пожалуй, и потерплю тебя день или два.
— Значит, решено! И по пути, друг мой Ториан, после того как я расскажу тебе то, что мне было предсказано, не расскажешь ли ты мне в ответ кое-что?
Его лицо снова сделалось угрожающим.
— Что?
— Мне не терпится узнать о подвигах Трумина Доблестного, Сумминама Телобла и Шандиля Розоцвета.
С минуту мне казалось, что вот-вот он убьет меня одним ударом. Однако постепенно кулак его разжался.
— Ты этого в самом деле хочешь, да?
— Еще как! — Я оглянулся на шагающий за нами отряд. — Я никогда раньше не слышал о таком обычае. И все твои спутники тоже имеют своих образцов?
Ториан глубоко вздохнул, потом усмехнулся:
— Конечно, имеют, и каждый из них будет счастлив рассказать про них тебе, похваставшись при этом, как он их превзошел. И ведь некоторые действительно превзошли! Ладно, поговорим потом. У нас впереди еще долгая дорога.
Почернелое пожарище обозначало место, где стоял домик паромщика, но меж обугленных бревен пробивалась зелень, а это означало, что переправы здесь нет уже много лет. Рядом с пожарищем виднелись остатки сада — шесть тополей и пламенеющее алым цветом тюльпановое дерево. Это тюльпановое дерево запомнилось мне особенно хорошо.
В тени тополей расположились на отдых десятка два или около того молодых людей. Они разлеглись на зеленом травяном ковре, перекусывая, отгоняя назойливых мух и не забывая при этом приглядывать за парой пасущихся рядом долговязых форканских лошадок.
Это была разношерстная компания, но большинство носили драные кожаные штаны полрейнского покроя. Некоторые были босиком, некоторые — в сапогах. У каждого под рукой лежал щит и меч, но все остальное их оружие скорее всего было увязано во вьючные тюки. У них было либо мало снаряжения, либо мало провианта. Почти все были совсем еще молоды, некоторые — в повязках, некоторые — оправляющиеся от ран. Несмотря на свою юность и неухоженный вид, они производили впечатление закаленных воинов, привыкших смотреть смерти в лицо.
Когда я подошел к ним, тот, кто был ко мне ближе всех, собрался вставать, и я замедлил шаг в ожидании оклика.
— Пусть подойдет! — рявкнул знакомый голос.
Я прошел меж ними к человеку, который был мне нужен. Он сидел чуть поодаль, привалясь спиной к тюльпановому дереву. Он был немного старше большинства остальных. На голове его все еще белела повязка, да и шрамов на теле прибавилось. Это был очень рослый, волосатый мужчина, и он смотрел на меня, нахмурившись как демон царицы Гупль.
Я сел и сделал большой глоток из бутыли с водой. Когда я покончил с этим, он все еще смотрел на меня, лениво почесывая необычно короткую бороду.
— Чего тебе надо?
— Всего лишь поговорить со старым другом.
— Ну говори. Что еще? — Он рычал, как лев на охоте. — Только для дружбы нужно по меньшей мере два человека. — Он оглянулся проверить, не слушает ли нас кто из его спутников.
— У меня к тебе послание. Точнее, два послания.
— Тогда передавай их и катись.
— Первое — от Штаха. Он сказал, что ты неплохо начал.
Гневный румянец загорелся на его щеках. Он ничего не сказал, но я слышал уже про его подвиги и понимал, что они заслуживают похвалы выше, чем эта. Наличие такого количества верных подчиненных уже наглядно свидетельствовало о той репутации, которую Ториан Безымянный заработал за один кровавый день.
— А второе?
— Это будет длиннее. Мы можем продолжать разговор в пути.
— Чтобы ты свел меня с ума своим бесконечным трепом и дурацкими байками? — грозно буркнул он. — Мечтай о чем угодно, Омар, только не об этом.
— Тогда я не передам тебе послания, — безмятежно ухмыльнулся я.
— Так ты больше не бог?
— Храни меня боги! Нет, мне не понравилось быть богом.
Он задумчиво сдвинул свои густые брови.
— Сдается мне, это многое объясняет. Ответь мне правду, если хочешь быть моим другом, — где и когда ты рожден?
— Не помню. Я был тогда слишком мал.
Черные глаза угрожающе вспыхнули.
— Если ты смертей, я могу убить тебя. Собственно, если подумать, я вижу, что просто должен убить тебя, ибо ты был свидетелем моего позора, а я не могу позволить, чтобы весь мир болтал об этом.
— Я думал, ты лучше знаешь меня, — сказал я, не скрывая обиды. — Я никогда не предаю друзей. Я никогда и никому не рассказываю о позоре до тех пор, пока это не добавит им только славы.
— До каких пор? Какой еще славы?
— Второе послание как раз об этом.
Он смерил меня подозрительным взглядом.
— От кого это второе послание?
— От богов, конечно.
— Храни меня, Штах! — Он вскочил на ноги и вышел из тени на солнцепек. Остальные удивленно посмотрели на него, но не прошло и нескольких секунд, как они побросали недоеденные остатки в походные сумы, подняли свое оружие и встали, готовые к выходу. Двое держали под уздцы лошадей.
Я тоже встал и, щурясь на яркое солнце, подошел к Ториану.
— Что нового слышно о Балоре? — спросил я.
— Он задержался после тебя еще на один день. В основном улаживал споры из-за награбленного добра. Потом и он вернулся к себе, на Ту Сторону Радуги.
— А Шалиаль? Я хотел сказать, Саньяла?
Ториан нахмурился.
— Она исчезла. Говорят, бог забрал ее с собой.
Я счастливо вздохнул. Горожане, конечно, будут оплакивать потерю своей прекрасной верховной жрицы, но им и в голову не придет пытаться отыскать ее. Ургалон — славный город. Никто не знает там Шалиаль Тарпит как сестру Джаксиана, и они не настолько похожи друг на друга, чтобы незнакомые люди заподозрили что-нибудь неестественное. Нет, право же, наконец-то счастливый конец истории! Майана возвращает свои долги, даже если Кразат — не всегда.
Ториан ухмыльнулся, показав щербатый рот, потом снова нахмурился и беспокойно покосился на меня.
— А ты? Куда лежит твой путь. Омар?
— Я иду в Полрейн. Я никогда еще не был там — по крайней мере я не помню такого. Возможно, был раз, но слишком давно.
— Почему в Полрейн? — буркнул он.
— Потому, что царство рухнуло. Потому, что должен появиться новый царь и построить новое царство. Это работа для героя, но найти героев не так просто. Я могу предсказать долгую и кровавую борьбу — там мне будет на что посмотреть.
— Я знал, что дорога будет тяжела, но не ожидал, что так тяжела, — простонал он сдаваясь.
— Мне был послан сон — в ту первую ночь в «Бронзовом кубке». Тогда я не понял его. Зато тебе это было бы интересно!
— Длинный сон?
— Нет. Очень короткий.
Впрочем, пока исполнится это пророчество, пройдет еще немало времени — его борода была во сне седой.
Он неохотно усмехнулся:
— Мы тоже собираемся в Полрейн.
— Надо же, какое приятное совпадение!
— Ну, не прямо туда. Мы собирались еще пограбить немного тут и там.
— Замечательная разминка, — довольно пробормотал я.
— Как ты нашел меня?
— Я тоже получил послание — тюльпановое дерево…
— Если ты не будешь непрерывно мешаться под ногами, я, пожалуй, и потерплю тебя день или два.
— Значит, решено! И по пути, друг мой Ториан, после того как я расскажу тебе то, что мне было предсказано, не расскажешь ли ты мне в ответ кое-что?
Его лицо снова сделалось угрожающим.
— Что?
— Мне не терпится узнать о подвигах Трумина Доблестного, Сумминама Телобла и Шандиля Розоцвета.
С минуту мне казалось, что вот-вот он убьет меня одним ударом. Однако постепенно кулак его разжался.
— Ты этого в самом деле хочешь, да?
— Еще как! — Я оглянулся на шагающий за нами отряд. — Я никогда раньше не слышал о таком обычае. И все твои спутники тоже имеют своих образцов?
Ториан глубоко вздохнул, потом усмехнулся:
— Конечно, имеют, и каждый из них будет счастлив рассказать про них тебе, похваставшись при этом, как он их превзошел. И ведь некоторые действительно превзошли! Ладно, поговорим потом. У нас впереди еще долгая дорога.