Дункан Дэйв. Разбойничья дорога

   Я пришел в Занадон, убежденный, что меня призвал сюда сам Балор, но теперь начинал подумывать, не замешан ли в этом какой-нибудь другой бог. Любой смертный, оказавшийся вовлеченным в дела богов, рискует нарваться на серьезные неприятности. Здесь, в городе Майаны, я целиком и полностью находился во власти богини страсти: мало кто из богов способен устоять перед ней. Если ей захочется раздавить жалкого менялу историй, шатающегося по ее городу, кто из богов посмеет навлечь на себя ее гнев, встав на мою защиту?
   Ториан продолжал недовольно хмуриться.
   — Ты считаешь, ее брат поможет нам?
   — Если он не поможет, я знаю, кто сделает это.
   — Девушка говорила, он никогда не пойдет против отца.
   — Она сказала также, что он очень набожен.
   — Ты расскажешь ему про подмену?
   — Наверное, — ответил я зевая. — Давай-ка свернем в этот переулок.
   Мы свернули с Большого Проспекта, становившегося опасно людным.
   — Ты с ума сошел!
   — Ты говоришь это уже не в первый раз.
   Во дворах голосили петухи. Лаяли собаки. Раз или два мы видели кого-то в отдалении; мы слышали голоса и вдыхали дразнящий аромат пекущегося хлеба. Хлопали отворяющиеся ставни. Скоро первые солнечные лучи разбудят орлов, гнездящихся на шлеме Балора, и уже сейчас можно было не сомневаться в том, что день будет жарким. Я с трудом переставлял ноги, радуясь только тому, что идти почти все время приходилось вниз. Я обдумывал все, что случилось со мной за последние сутки, но мысли путались в моей усталой голове, как водоросли в заросшей дельте Натипи. Казалось, болит каждая мышца моего тела.
   — Омар, — не успокаивался Ториан, — но это же безумие! Ты доказал мне, что боги помогают тебе, но не ты ли говорил мне, что полагаться на богов и испытывать их терпение — вовсе не одно и то же. У нас нет никаких оснований ждать помощи от Джаксиана Тарпита! Скорее уж он пожелает отрубить нам головы, ибо мы обладаем тайной, угрожающей процветанию его семьи.
   Увы, я так устал, что мне не хватало сил терпеть сетования моего спутника.
   — Ты ошибаешься, — сказал я. — Боги открыли мне способ добиться его поддержки.
   — Что еще за способ?
   — Ты сам видел. Вспомни, что Джаксиан Тарпит — человек глубоко верующий и что он довольно долго вел дела своего отца в Ургалоне. Девушка сама нам это рассказала.
   — Ставкой в этой игре — моя жизнь. Я не собираюсь отгадывать твои дурацкие загадки!
   — Тогда доверься мне, — огрызнулся я.
   Переулок, по которому мы шли теперь, раздваивался, и я пытался выбрать, по какому из двух одинаково малоприятных путей идти дальше. Оба поднимались вверх, оба были завалены мусором, оба были настолько узки, что мы не могли идти рядом.
   — Не хочу! Попробуй рассудить здраво! Мы можем найти безопасное убежище в этом доме — на чердаке или в сарае! Мы ловки и хитры. Ручаюсь, что я смогу открыть любое окошко на твой выбор, и мы запросто найдем место, где сможем переждать день — голод и жажду мы как-нибудь стерпим. Лучше уж прожариться на крыше, чем попасться в лапы стражникам. Возвращаться в дом Тарпитов — безумие. Забудь об этом!
   Как ни печально, я позволил своей усталости взять верх над обыкновенно учтивыми манерами. Я даже не потрудился ответить.
   — Тогда прощай, друг, — буркнул за моей спиной Ториан.
   — Прощай и ты.
   Я молча зашагал дальше. Когда через минуту я оглянулся, солнце сияло на золотом шлеме Балора. Я остался один.

 
   Боги привели меня к воротам, которые я оставил незапертыми. Несколько минут я просто стоял, прислонясь к стене, проклиная свою нерешительность и отсутствие моего бесстрашного спутника. Я так устал, что мог бы упасть и уснуть прямо здесь, в уличной пыли. Я слишком устал, чтобы бояться. Я отворил калитку и проскользнул во двор — знакомый двор, хотя при дневном свете он казался больше. Я порылся в складках повязки и нашел ключ — казалось, с тех пор, когда я украл его, прошло много лет, а не каких-то несколько часов. Оказавшись в доме, я запер за собой дверь и повесил ключ обратно на гвоздь.
   В доме все еще царила тишина. Я передвигался короткими перебежками от одного укромного места к другому, но не видел ни души и не слышал ни единого звука. Собрав остаток сил, я взбежал вверх по лестнице и подошел к двери Джаксиана.
   Пора было становиться богом.
   Несмотря на усталость, я повторил в уме те аргументы, которые мне стоило бы изложить Ториану:
   «Джаксиан Тарпит был послан в Ургалон. Купец, ведущий дела в этом городе, не может не беспокоиться о судоходстве через Врата Роша, а его сестра говорила, что он глубоко верующий человек. Он не мог не молиться часто богу приливов. Интересно, продолжает ли он молиться, вернувшись в Занадон?»
   Я отворил дверь с осторожностью цветка, распускающего лепестки, проскользнул внутрь и так же осторожно закрыл ее за собой.
   Посреди просторной, светлой комнаты стояла пустая кровать, застланная шелками. Во всем убранстве ощущалось богатство: ковры с вышитыми цветами и ракушками, одежды, украшенные драгоценными каменьями, мягкие шкуры на полу, низкие столики из оникса и яшмы, на которых лежали золотые гребни и булавки, алебастровые вазы и зеркало из полированного серебра размером с суповую тарелку.
   Большая дверь в противоположной стене вела на балкон. Стоявшая на нем кровать была занята. В летнее время жители Пряных Земель предпочитают спать на свежем воздухе.
   «Видишь, Ториан, — произнес я про себя, — ты заметил сходство даже в неверном свете факела. Подобное совпадение не может быть ничем иным, кроме как ниспосланным богами знаком».
   Я развязал повязку и бросил ее на пол.
   — Враг у ворот, — объяснил я. — Жители Занадона ожидают явления бога со дня на день.
   В чем мать родила — в точности как статуя — я шагнул к балкону.
   «Если один бог может явиться во плоти, почему бы это не сделать и другому? — спросил я отсутствующего Ториана. — И Джаксиан — глубоко верующий человек. Он увидит сходство. — Я склонился над кроватью. Сердце мое колотилось совсем не по-божески. — Не спорю, выдавать себя за бога — святотатство, но мне было велено поступить так».
   Я упер руки в бока и изобразил на лице загадочную улыбку Роша.
   — Пробудись, смертный! — возгласил я. — У меня есть дело к тебе!
   Спящая фигура в кровати повернулась.
   Она села, дав мне возможность полюбоваться пышной, но красивой грудью, и в ужасе воззрилась на мою наготу. Я уставился на нее с таким же удивлением. Мы вышли из оцепенения одновременно. Она натянула одеяло. Я повернулся и устремился к двери. Она… за свою долгую жизнь мне приходилось слышать много визга, возможно, даже более громкого. Однако с этим, пожалуй, не сравнится ничто.

17. ЕЩЕ ОДИН ТЯЖЕЛЫЙ ДЕНЬ

   Я успел спуститься только на полмарша вниз, когда заметил четверых мужчин в латах, поджидавших меня внизу с мечами наготове. Решив, что верхний этаж выглядит гостеприимнее, я сменил направление. Трое других солдат ждали меня на верхней площадке. Я застыл на месте. Визг так и не прекращался, громкий, как пожарная труба. Из дверей на галерею выходили все новые люди; дворик внизу заполнился множеством слуг.
   Я был абсолютно наг.
   Обычным наказанием за изнасилование служит медленное насаживание на кол. В случае, если попытка изнасилования не удалась, наказание могут и смягчить, но не обязательно. Это зависит от обстоятельств. До сих пор я не находил никаких свидетельств того, что законы в Занадоне более милосердны, чем в других городах.
   Ситуация настоятельно требовала трезвого рассудка на холодную голову. Увы, хоть пот, стекавший у меня по спине, и казался ледяным, мозги мои, похоже, превратились в кипящую жижу. Я здорово утратил бдительность, в чем могу винить только свою усталость. Эти увальни в бронзе наверняка поджидали меня, и они никак не могли дышать, не скрипя кожей и не лязгая металлом. Я не мог не услышать этого. Но не услышал.
   Вооруженный отряд сверху продолжал наступать, заставляя меня пятиться вниз. Когда я оказался на нижней ступеньке, а острие командирского меча почти уперлось мне в пупок, я остановился и обворожительно улыбнулся. Наверху кто-то оборвал визг звучным шлепком.
   Сквозь толпу протолкался и стал рядом с капитаном Бедиан Тарпит собственной персоной. На нем был простой синий халат. Седые волосы и борода были всклокочены, глаза — мутные со сна, но на жестком, крупном лице играла довольная улыбка.
   — Вы были абсолютно правы, капитан! Они собирались вернуться.
   Возможно, Тарпит обнаружил свидетельства пребывания в доме чужих вскоре после того, как проводил верховного жреца. Возможно, он решил принять ванну или проверить какие-нибудь записи в конторе. Вполне естественно, городская гвардия не может не лезть из кожи вон, если за ниточки дергает такой денежный мешок, как Тарпит. Исчезнувший ключ, незапертые ворота… Я редко действую так неосторожно, хотя как раз сейчас был самый, пожалуй, неудачный момент сокрушаться по этому поводу.
   Капитан был суровым типом с необычной для здешних мест раздвоенной бородой. Вид его, во всяком случае, был далек от дружелюбного.
   — Пока только один из них, господин.
   — Тогда заставьте его говорить.
   — Ба, да вы, должно быть, отец Джаксиана! — вскричал я. — Какая честь для меня! — Я сделал попытку поклониться, но чуть не ткнулся мордой в клинок и поспешно выпрямился.
   — Эй, вор, где твои сообщники? — спросил капитан.
   Я придал лицу удивленное, даже изумленное выражение.
   — Сообщники? — Я обернулся к Тарпиту, как бы ища поддержки. — Господин, это какое-то недоразумение!
   Выражение радостного любопытства на его лице отнюдь не делало его менее зловещим.
   — Не уверен. Улики налицо. Если только ты, конечно, не один из собутыльников моего сына, заглянувший опохмелиться.
   Я заметил Джаксиана, стоявшего на заднем плане и смотревшего на меня поверх голов. Пожалуй, роль собутыльника мне не подходила.
   — Я его деловой партнер, — конфиденциальным тоном сообщил я. — Не может быть, чтобы он не говорил обо мне — Омаре из Аркраза, торговце самоцветами.
   В глазах Тарпита промелькнуло нечто, похожее на тень сомнения; впрочем, это могло быть и обыкновенной алчностью. Солдаты ухмылялись в ожидании предстоящего допроса с пристрастием. Короткий взгляд поверх голов дал мне понять, что к похмельному отчаянию Джаксиана добавилось смятение.
   — Для торговца у тебя очень уж необычный наряд, Купец, — заметил Тарпит.
   — Урниамист.
   — Что-что?
   — Я почитатель Урниам, — объяснил я, — богини детей и невинности. Дабы мы не поддавались соблазну греховного щегольства, Прямодушная запрещает нам носить одежды везде, кроме общественных мест или собрания неверующих. Знал бы я, что здесь соберется столько народа, я бы оделся соответственно. Если это вас раздражает, я готов отбросить свои религиозные убеждения и принять любое одеяние.
   — Неслыханная дерзость, — буркнул Тарпит, потом повернулся и рявкнул: — Джаксиан?
   Высокий мужчина протолкался через толпу. Глаза его были красны, как закат в ветреную погоду. Я почти физически ощущал, как трещит у него голова.
   — Отец? — вы давил из себя он.
   — Ты знаешь этого человека?
   Джаксиан тупо уставился на меня. Я изобразил на лице загадочную улыбку Роша, что, учитывая обстоятельства, потребовало от меня значительной концентрации сил.
   — К-к-каж… кажется, его л-лицо… к-кажется знакомым, — неуверенно произнес Джаксиан.
   — Храни меня Балор! — взревел его отец. — Один из твоих дружков-собутыльников, не иначе?
   — Господин! — рявкнул я так, что Джаксиан вздрогнул. — Я же сказал: я почитатель Урниам! Мясо и спиртные напитки Избранным запрещены строго-настрого. Нет, нас с вашим сыном познакомил в Ургалоне общий друг, судовладелец. Мы вели переговоры о поставке значительной партии рубинов, которыми так славится Аркраз, однако отъезд Джаксиана временно прервал их. Я обещал найти его, когда буду проездом в Занадоне. Так вот, вчера вечером мы случайно встретились на улице…
   — Н-нет, — с заметным усилием произнес Джаксиан. — Нет, я его н-не з-знаю.
   — Ты уверен? — спросил его отец, словно такой определенный ответ был чем-то необычным.
   — Абс…солютно, — пробормотал Джаксиан, зажмурившись. — У меня х-хорошая п-память на голоса.
   А я-то надеялся, что воспоминания молодого человека о прошедшем вечере будут менее внятными. Судя по всему, мой план рухнул. Нужно было срочно придумать что-то еще. Я бросил на него недоверчивый взгляд и усмехнулся, словно вдруг понял.
   — Он хочет сказать, — прошептал я, — что вопрос сугубо конфиденциальный и что нам лучше перебраться в более уединенное место, чтобы обговорить детали.
   — Он хочет сказать, что ты не произнес еще ни одного слова правды!
   Меня всегда приводит в замешательство, когда очевидный мужлан вдруг обнаруживает чувство юмора, — мужлану положено ограничиваться односложными репликами. С другой стороны, это могло оказаться и кстати. Бедиан Тарпит получал от моего спектакля живое удовольствие — сродни радости маленького ребенка, мучающего котенка, — обычно я рассчитываю на другую реакцию зрителей, но по крайней мере я до сих пор оставался цел и невредим.
   Ощущая явную нехватку свежих идей, я решил положиться на то, что выражение муки на лице Джаксиана связано не только с чудовищным похмельем, но и с некоторыми сомнениями.
   — Ну конечно же, — радостно сказал я, — вопрос настолько конфиденциален, что мне поневоле приходится недоговаривать. Как только мы избавимся от лишних свидетелей, я открою, в чем суть дела.
   — Тебе нечего открывать, — заметил Тарпит-старший. — И так все напоказ. Капитан…
   Джаксиан застонал.
   — Я не уверен! — всхлипнул он. — В-возможно, я в-видел эт… это л-лицо р-раньше!
   Его отец, капитан, даже я — все посмотрели на него с отвращением.
   — Ты приглашал его сюда? — зарычал отец.
   — О нет! Никогда.
   — Тогда мы можем продолжать уже с уверенностью.
   — Безумие? — заявил я. — Не Урниам, но Фуфанг? Конечно, я должен быть безумцем, чтобы возвращаться сюда. Если подобный вариант интересует вас больше, я могу изобразить очень убедительные конвульсии. Только для этого вам придется чуть посторониться — места маловато.
   Тарпит оставил мое предложение без внимания.
   — Ладно, давайте-ка посмотрим, каковы обвинения. — Он поднял взгляд на зрителей с галереи. — Мандиаль? Что с женщиной?
   На вопрос ответила пожилая матрона с суровым лицом:
   — Ничего. Только напугалась. Он не прикасался к ней.
   — Ну да. В противном случае он должен был бы поторопиться, — заметил капитан, глядя на меня с неприязнью.
   — Но он оставил это у двери, — добавила Мандиаль, вывесив на перила на всеобщее обозрение сброшенный мною коврик-повязку. Мои ночные похождения не улучшили его внешнего вида — храмовая пыль так и сыпалась с него.
   — Так где твои сообщники? — Капитан ткнул кончиком меча мне в правое бедро. Пошла кровь.
   — У меня нет сообщников. У меня не бывает сообщников.
   — Значит, на тебе было два ошейника? — На этот раз он ткнул в левое бедро, ближе.
   — Я не знаю, где он. Мы расстались, выйдя отсюда. — Мне больно признавать это, но мне решительно нечего было сказать. Такое случается со мной крайне редко, но каждый раз это удивительно неприятное ощущение. От правды на этот раз явно было бы очень немного пользы. Стоило бы мне только упомянуть жрецов, храм или даже Балора, как Тарпит немедленно вырвал бы мне язык.
   Поэтому я принялся снова обрабатывать Джаксиана, всем своим видом пытаясь намекнуть ему на то, что он совершает ужасную ошибку.
   — Бедиан! — вдруг взвизгнула Мандиаль на галерее. — А где же Шалиаль?
   Еще несколько женщин дружно запричитали, заметив отсутствие молодой госпожи, и поспешили проверить спальню.
   Я многозначительно посмотрел на Джаксиана.
   Его отец вспыхнул от злости. Он явно предпочел бы сделать это заявление в более тесном семейном кругу.
   — С Шалиаль все в порядке! — проревел он. — Ее отсутствие никак не связано с этим человеком!
   Я сделал Джаксиану знак бровью и мотнул головой. Он побледнел, точнее, зеленоватый оттенок кожи над бородой сменился голубоватым — как бы то ни было, он отреагировал. Удача!
   Бедиан заметил это. Он покосился на меня с явным подозрением. Я почувствовал, как по спине снова потекли струйки холодного пота. Мне необходимо было передать весточку сыну так, чтобы об этом не узнал отец — более хитрый, больше знающий и, уж во всяком случае в данный момент, значительно более трезвый. И дать отцу понять, что я знаю что-то, еще хуже, чем не дать знать сыну…
   Все ждали объяснений Бедиана. Он изложил их, так и не спуская с меня глаз:
   — Госпожа Шалиаль решила посвятить себя служению Святой Матери. Мы обсудили это вчера вечером, и я дал ей свое благословение. Я благополучно доставил ее в храм.
   Молодого Джаксиана явно ни о чем не оповестили. При этих словах у него отвисла челюсть, а глаза полезли на лоб. На помощь с его стороны я мог не рассчитывать.
   — Не вывести ли нам пленника на улицу для допроса? — осведомился капитан. — Мне бы не хотелось пачкать полы кровью.
   Тарпит нахмурился. Он лихорадочно размышлял. Должно быть, он понимал, что я подслушал его разговор с Нагьяком. Он не был уверен, что я не начну плеваться этими сведениями вперемешку с кровью и выбитыми зубами.
   — Мне кажется, капитан, мы можем заключить, что это обычный воришка.
   Вид у солдат был разочарованный, особенно у капитана.
   — Как вам будет угодно, господин. Мы можем пришить ему изнасилование и взлом, но если вам угодно проявить милосердие, мы просто убьем его здесь.
   — Это слишком хлопотно, — вмешался я, — и к тому же противоречит закону. И потом, я силен в проклятиях.
   — Уж получи лучше по полной, парень, — тряхнул бородой капитан. — Казнь за изнасилование пользуется наибольшей популярностью.
   — А может, убить при попытке к бегству? — Мысль явно пришлась Тарпиту по вкусу.
   У меня не было ни малейшего желания играть главную роль на публичной казни, однако я всегда твердо верил в то, что смерть надо встречать, стараясь оттянуть ее до последнего.
   — У вас слишком много свидетелей того, что я не оказывал сопротивления!
   — заявил я.
   Впрочем, свидетели потеряли ко мне всякий интерес. Слуги и члены семьи возбужденным шепотом обсуждали новости о Шалиаль. Не думаю, чтобы они что-нибудь заметили, даже если бы меня забальзамировали заживо.
   — Допустим, он попытается бежать, когда вы выведете его во двор? — предположил Тарпит.
   — О, разумеется, — ответил капитан. — Мы можем даже придумать что-нибудь убедительное с этими шипами на воротах.
   — Я протестую! — сказал я с горечью. — Мои религиозные убеждения не разрешают мне проливать кровь. — Впрочем, меня все равно никто не слушал.
   — О Бедиан! — вмешалась Мандиаль. — Надеюсь, ты не оставишь его подыхать здесь часами, скулящего, как последний дворовый пес?
   — А как насчет награды за беглого раба? — предложил я за неимением в рукаве ничего, кроме этого… тьфу, у меня и рукава-то не было.
   И солдаты, и купец неожиданно посерьезнели. Глаза Тарпита заблестели так же, как при упоминании рубинов.
   — Это покроет ваши расходы? — спросил он.
   — Большую часть. — Нет, право же, этот солдафон не был лишен купеческой жилки!
   — Более чем покроет, капитан, насколько я могу сосчитать. — Кто в здравом уме усомнится в умении Бедиана Тарпита считать?
   Он не без уважения осмотрел меня с ног до головы, прикидывая мою стоимость в денежном выражении и оценивая, насколько велик риск оставить меня в живых. И разумеется, победили деньги. Если я и знаю что-то — даже если поделюсь своими познаниями со всеми рабами на стенах, — чем это может угрожать Бедиану Тарпиту? Все равно жить мне осталось не больше нескольких дней.
   — Да, пожалуй, так будет лучше. Можете забирать его, капитан. Сдайте его куда положено и получите награду в возмещение расходов. Да проследите, чтобы ваши люди получили свою долю.
   Я подпрыгнул, когда капитан отсалютовал своим мечом. Я поискал взглядом Джаксиана, но тот уже ушел. Конечно, ему было о чем поразмышлять, помимо безумного взломщика. Да и мне было о чем подумать, помимо него.

 
   Тут мне положено было бы описать, каково это — идти по городу в цепях, подгоняемым мечами целого отряда садистов, которых только что лишили развлечения. Я мог бы описать свои голодные мучения, ибо меня доставили в загон для рабов, когда завтрак давно уже кончился. Я мог бы даже описать ощущения раба, гнущего спину на голодный желудок, после бессонной ночи, под безжалостным солнцем Пряных Земель…
   Я не буду этого делать.
   Кому-то может показаться, будто я жалуюсь.

18. ИСТОРИЯ ОМАРА

   Древние стены Занадона возвышаются на краю обрыва по периметру горы. Однако утес не везде неприступен. То тут, то там его прорезают овраги и расселины, которые приходится перекрывать искусственными укреплениями. В одном из таких мест, на западном склоне, вода подмыла основание стены, и она обрушилась. Судя по деревьям, растущим среди обломков, это несчастье имело место много поколений назад. Обленившиеся в безопасности горожане не давали себе труда заделать брешь до самого последнего момента — пока форканцы не оказались почти у порога.
   Вместе с пятью другими рабами меня определили приводить в движение лебедку, и это была сравнительно легкая работа. Описать ее вполне в моих силах. Все, что от меня требовалось, — это толкать рычаг ворота и идти по кругу, по кругу, по кругу…
   Примерно раз в час полоумный паренек притаскивал нам вонючий бурдюк с водой. Скрипели блоки и канаты, поднимая вверх каменные глыбы. Надсмотрщик предпочитал сидеть в тенечке. Впрочем, если ему казалось, что его вмешательство необходимо, он выражал свое недовольство вполне ощутимыми методами.
   Здесь, на верху стен, дул свежий ветерок, да и вид отсюда открывался великолепный, и это скрашивало нам работу. Небо в Пряных Землях ярко-синее и бескрайнее. Покрытой садами и рисовыми чеками равнине, кажется, нет конца и края, ибо она встречается с пустыней Хули где-то далеко за горизонтом.
   На строительной площадке было шумно и людно. Рабы и надсмотрщики трудились под бдительной охраной латников. Где-то далеко под нами толпы людей и мулов собирали обрушившиеся каменные блоки, прорубаясь к ним через лес. На самой стене каменщики и рабы двигали камни, стучали кирками, месили известь, и обрушившиеся устои мало-помалу восставали из руин. В другое время я мог бы даже гордиться тем, что помогаю восстанавливать это великолепие — тем более что строилось все на века.
   Моим соседом спереди был крестьянин из Фаблусских гор. Учитывая то, что он потерял жену и четверых детей и не имел представления о том, что случилось с ними, зато очень хорошо представлял, что будет с ним, он держался на редкость весело. Моим соседом сзади был дезертир из форбинского ополчения, считавший свои нынешние мучения божественной карой за трусость. Я не спорил с ним на этот счет. Чувство вины и меланхолическое настроение делали его не лучшим собеседником.
   Блоки, которые мы поднимали, укладывались на салазки, которые волоком оттаскивались на место группами по четыре человека. Ториан появился примерно через час после меня, и его направили таскать салазки. Судя по всему, при задержании он оказывал активное сопротивление, ибо лицо его превратилось в кровавое месиво, а на спине добавились новые кровоточащие шрамы. Я радостно помахал ему в знак приветствия, на что он ответил незнакомым мне жестом. Я до сих пор не знаю точно, что именно этот жест означал, хотя он изрядно позабавил моих приятелей.
   Да. День выдался утомительный. Большую часть его я провел с закрытыми глазами и в молчании, что не похоже на меня.
   И все же я попал в Занадон и был пока жив. Мне показали, что скрывалось за легендой о Балоре, а теперь боги поместили меня в безопасное место в ожидании событий, свидетелем которых мне только предстояло стать. Конечно, они могли выбрать место и поудобнее, но зато с безопасностью все в порядке.
   Я решил, что таким образом мне велели не вмешиваться в дела Шалиаль Тарпит и Грамиана Фотия. Впрочем, возможности вмешаться у меня все равно не было — раб, к счастью, избавлен от утомительной необходимости принимать решения.
   Все, что мне грозило, — это умереть от сердечного приступа или от усталости — и то, и другое представлялось маловероятным. Еще одно преимущество рабства — это то, что тебе уже практически нечего бояться.

 
   Солнце уже начинало клониться к горизонту, когда нашу работу прервал внезапный крик. Мы заклинили ворот, ибо блок, который мы поднимали, одолел только половину высоты. Мы так устали, что даже не задавали вопросов о причине нарушения распорядка, а просто рухнули, кто где стоял, вздыхая с облегчением.
   Неожиданно меня рывком поставили на ноги, и надсмотрщик отомкнул мои цепи. Я, как мешок, повалился на землю. Тогда надсмотрщик пнул меня несколько раз, но я почти не почувствовал боли. В конце концов двое солдат под руки отволокли меня к месту, где восседало начальство. За моей спиной послышались щелканье кнута и сдавленные вскрики — это оставшихся пятерых снова заставили работать. Мне было жаль, что… Нет, если говорить честно, не было.
   Мутным взглядом окинул я людей, поджидавших меня. Человек пять-шесть солдат и двое или трое штатских, выделявшихся чистотой и яркой одеждой. Один из них явно был здесь главным. Над черной как смоль бородой гордо торчал крючковатый нос. На нем была разноцветная повязка, заколотая богатой булавкой. Его шапка почти упиралась в холщовый навес, и он стоял, скрестив мощные руки на широкой груди. Меня поставили перед ним, я пошатнулся, чуть не упав, и тут понял, что это Джаксиан Тарпит.