Дункан Дэйв. Разбойничья дорога

   — И ты пойдешь на это?
   — Так или иначе пойду. — Лицо воина все еще было в синяках, так что казалось еще более бесстрастным, чем обычно. Впрочем, воинов учат быть бесстрастными. Учеба часто бывает жестокой. — Надо только продумать детали.
   — Даже зная, что будет с тобой, если тебя схватят? — не унимался Джаксиан. — Я глубоко уважаю т-твое мужество… вас обоих. Но я? Мне ведь больше терять, чем вам!
   — Я удивился бы, если бы это произошло, — спокойно ответил Ториан.
   — Я не это имею в виду! Т-ты хоть можешь п-представить себе, что будет, если меня п-поймают вместе с вами? Моя сестра будет замешана в это… отец, тетки. Всю нашу семью уничтожат, наши п-поместья, всех, кто работает на нас! Я не могу рисковать всеми этими жизнями даже ради Шалиаль.
   — И вы оставите ее Грамиану Фотию? — спросил Ториан.
   — Мне приходится полагаться только на ваши слова… — Вспомнив, что говорит с воином, Джаксиан поспешно сменил тему. — Нет, я навел кое-какие справки. Никто не знает, где сейчас Фотий, т-так что я верю вам. И он в самом деле могучий мужчина, д-достойный играть роль Б-Б-Балора.
   — Он примерно нашего с вами роста, — успокоил его Ториан. — Только с лицом гориллы и повадками акулы.
   — Правда? — Джаксиан вспотел. — Говорят, он в самом д-деле груб с женщинами. Но ведь многие так. Но ведь он не может причинить вред моей сестре, пока п-притворяется Б-Балором, а она — Майаной, разве не ясно? Балор не подбивает Майане глаз и не выбивает ей зубов! Я д-думаю, вы п-преувеличили опасность.
   Даже мне сделалось тошно. Я ни капельки не удивился бы, схвати Ториан Джаксиана за горло и удуши его на месте.
   — Насколько я понимаю, вы против того, чтобы спасать ее? — с досадой спросил я.
   Купец хмуро смотрел в пол.
   — Я не буду запрещать этого, — прошептал он.
   И без всякого сомнения, он с радостью предложил бы нам солидную награду, попроси мы об этом. Только на его месте я не стал бы даже заикаться о награде, боясь, что Ториан перепачкает его кровью все гостиничные ковры.
   — Даже так я иду на значительный риск, — продолжал Джаксиан, обращаясь к моим ногам. — Вас видели в моем обществе, и вы наверняка заговорите п-под п-пыткой. — Он беспокойно покосился на Ториана. — Само собой, я говорю не о тебе. Но Омар… Он ведь не закаленный воин.
   — Нет, он не воин, но он храбрый человек. Можете считать это приятным сюрпризом. И потом, разве ваш отец не может защитить вас от обвинений, выбитых под пыткой?
   Джаксиан нахмурился еще сильнее. Он почесал в бороде — из нее посыпался пепел.
   — Надеюсь, до этого не дойдет, и в любом случае это исключительно ваше дело. Мне, право же, пора. П-патрули, упражнения на мечах — все мы теперь воины в Занадоне!
   — Это впечатляет, — мрачно кивнул Ториан. — Да, еще одно, господин. Ваша сестра может не поверить в наши добрые намерения. Если она станет отказываться идти с нами, как нам убедить ее?
   Джаксиан порылся в набедренной повязке, достал сложенный клочок пергамента и нехотя протянул его Ториану. Тот смерил его взглядом, по которому сразу можно было понять, что именно думают настоящие воины о таких недостойных мужчины занятиях, как чтение. Поэтому пергамент перекочевал ко мне.
   Я развернул его и прочитал вслух, чтобы Ториан знал содержание: «Ты можешь довериться рассказчику Омару и его спутнику. Надежное убежище ждет тебя там, где ты купила серебряную бабочку».
   — Оно не подписано, господин.
   — Она знает мой почерк.
   — Конечно.
   — Я не мог д-дать точный адрес, — извиняющимся тоном добавил Джаксиан.
   — На случай, если письмо попадет не в те руки… Это будет несправедливо по отношению к содержателю этого места.
   И он не назвал этого места нам — ведь нас могут пытать.
   Мне больше нечего было сказать.
   И Ториану тоже.
   Джаксиан встал, но даже ему слова давались с трудом.
   — Я… Вы… Я б-буду молиться за вас, господа.
   Мы молча поклонились. Джаксиан вышел, выпрямившись, но с пылающим лицом.
   Ториан поднял кресло, на котором только что сидел купец, и начал ломать его голыми руками. Он не останавливался до тех пор, пока от него не остались одни щепки.

22. ИМЯ ОБЕЛИСКА

   Мы ушли из трактира почти сразу же, поскольку не могли больше доверять Джаксиану. Стоит отцу спросить у него, с чего это он так мрачен, и он выложит все без остатка. Вот почему мое описание плана действий было таким неполным. Меня нельзя назвать дотошным человеком. Я редко рассчитываю на несколько ходов вперед — я хватаюсь за каждый шанс, какой попадается под руку. Порою я путаюсь. Я могу даже менять героев в середине рассказа. Но даже я не настолько самоубийца, как могло бы показаться Джаксиану.
   С посыпанными пеплом бородами, обнажив одну ногу, вышли мы в город. Занадон в это утро был не только тих, но и почти безлюден. Половина жителей продолжала бдение на Площади Тысячи Богов. Другая половина высыпала на стены, тревожно глядя на юг — на далекое жаркое марево и пыль.
   Форканцы наступали. В охватившем всех страхе слухи и фантазии плодились как мухи. Или росли как грибы после дождя, если вам так больше нравится. Мы с Торианом составили маленькую, но чрезвычайно толковую военно-разведывательную службу. Я умею разговорить людей. Он же знал, о чем спрашивать и как понимать ответы. Мы набрали с дюжину имен вождя, организовывавшего беженцев, и в конце концов Ториан пришел к выводу, что там должен действовать небольшой военный совет во главе с одним самым энергичным человеком. Наиболее популярной личностью являлся полрейнский царевич по имени Обелиск, и с каждым упоминанием его имени Ториан становился все более задумчив.
   Мы услышали не меньше тысячи предположений насчет действий форканцев; Ториан отмел их все, кроме одного.
   — Ты же видишь пыль, — фыркнул он.
   Это было очевидно — они поворачивали на запад, обходя лагеря беженцев к югу от города.
   — Разве в этом есть тактическая выгода? — удивился я.
   — Разумеется. Это смешает оборону беженцев. Кроме того, они получают и стратегическое преимущество. В горах форканцам нечего было есть, но теперь они забрались в кладовую. Занадонцы могут любоваться на то, как горят их хлеба. И если западные города пошлют помощь, форканцы смогут перехватить ее. Или они просто двинутся дальше, сжигая все на своем пути. И еще, — добавил он, — люди чувствуют себя очень неуютно, когда их окружают, а Занадон, можно считать, уже окружен.
   — Ты считаешь, что военачальник должен действовать, и действовать быстро?
   Ториан снова издал свой львиный рык, но теперь это был довольный лев.
   — Он не может действовать, пока не начнет действовать Нагьяк. Они ведь не могут выступать без Балора. Я вот все думаю, уж не поднял ли жрец цену?
   Мы покинули причитающую толпу и пошли на запад, стараясь держаться параллельно стене. Мы оба знали, куда идем, так что не заговаривали об этом.
   — Мне нравится, как Балор смотрит на нас теперь, — заметил я. — Взгляд его значительно дружелюбнее, чем поначалу. Мне кажется, он одобряет то, что мы делаем.
   Ториан улыбнулся мне щербатым ртом, но продолжал идти молча.
   — Вот только Майана… — вздохнул я. — Ладно, в конце концов мы ведь вламываемся в ее храм. Какая женщина обрадуется мужчине, ведущему себя подобным образом? Или доверится ему, если быть точным. Ты не согласен?
   Ториан буркнул что-то невнятное.
   — Тебе не кажется, что Обелиск — не совсем обычное имя для царевича? — поинтересовался я.
   — Я не знаю царевича с таким именем, хотя оно нередко встречается среди воинов.
   — Ну да, наверное. В свое время я знал многих воинов, но ни одного Обелиска.
   — Если оно кажется тебе необычным, значит, так оно и есть, мой неразговорчивый друг.
   — Ты что, ощущаешь себя мужественнее, подшучивая надо мной?
   Он дернулся, будто я воткнул в него иглу.
   — Мне приходится проявлять нечеловеческую выдержку, чтобы удерживать свои руки подальше от твоего горла. Ты хуже назойливой мухи! Ты не закрываешь рта и вынюхиваешь все, как собака-крысолов. Пообещай мне, что помолчишь пятнадцать минут, и я объясню тебе все про Обелиска.
   — Десять.
   Ториан застонал:
   — Ладно, не будем торговаться. Так слушай. В Полрейне заведено, что молодой воин, достигший совершеннолетия, берет себе настоящее имя и приносит обет Штаху, которого ты зовешь Балором…
   — Я предпочитаю звать его Кразатом. Балором он зовется здесь… Извини. Продолжай, пожалуйста.
   — Грр! Обретение имени — самое торжественное событие в жизни мужчины. Он вспоминает подвиги великих героев прошлого, которых выбирает образцами для подражания — их так и называют: «образцы», — и разыгрывает их с помощью трех своих лучших друзей. Для всех для них это очень важный ритуал. Очень часто все четверо дают клятву друг другу и становятся друзьями по имени, группой посвященных… Впрочем, тебе незачем знать все это.
   Он помолчал, вспоминая. Несмотря на свой исполинский рост, Ториан шагал с парадной выправкой солдата. Я подумал, испытывает ли он мою способность молчать, или просто вспоминает свою юность и погибших друзей. Когда он заговорил снова, голос его сделался жестче.
   — Его новое имя выбирается ему тремя друзьями, и ни он сам, ни кто-либо другой не может вмешиваться в это. Никто! Даже король не имеет права участвовать в выборе имен для своих сыновей. Часто выбранное таким образом имя повторяет имя одного из образцов для подражания. Имя Обелиск известно уже много веков, так что и раньше были Обелиски, достойные подражания. Но примерно пятнадцать лет назад некто Феотин Обелиск возглавил набег на Девичий перевал и вернулся с несметными стадами. Таких трофеев не видели уже несколько поколений. И после этого многим юношам друзья давали имя Обелиск и плакали от гордости. Теперь ясно?
   — Не совсем, — весело признался я.
   — Уфф! Конечно, часто имя мужчины остается тем же, что в детстве, или это имя его деда, или просто кличка, или имя кого-то из богов. Но если его друзья решат, что имя Обелиск подходит ему более всего, он останется Обелиском до смертного часа и будет гордиться этим. Я знал Богоподобного и Кровососа. У меня был добрый друг по имени Торопыжка. Это было его подлинное имя, и боги могли только пожалеть того, кто посмел бы смеяться над этим, ибо он сразу же приобрел бы четверых смертных врагов. Понял?
   — Это объясняет некоторые истории, что я собрал в…
   — Арргх! — зарычал он. — Ты треплешься как баба и меня заражаешь этим. Будь мужчиной, помолчи немного!
   Я понял, что лекция закончилась, и переключился на другие мысли, когда он заговорил снова, совсем тихо:
   — И если они дают своему другу очень странное имя, они оказывают ему очень большую честь. Тебе понятно это, Коротышка?
   — Нет. — В самом деле рядом с ним я казался просто коротышкой!
   — Конечно, это проявление дружеских чувств, но прежде всего это показывает то, что они верят: у него хватит сил нести нелегкое бремя. Такие имена называют «именами-рогами». У меня был брат по имени Веснушки,
   — гордо сказал он, сделав еще несколько шагов. Дальше он шел молча, глядя прямо перед собой. Ветер сушил слезы на его щеках.

 
   Мы стояли на западной стене, и половина мира раскинулась перед нами. По обе стороны от нас по стене разгуливали дозорные, но, если не считать их, мы были одни, ибо наблюдавшие за форканцами горожане сюда еще не добрались. Стены Занадона достаточно широки, чтобы на них могли разминуться две колесницы. В одних местах они возвышаются над землей, в других их вершина со стороны города находится почти на уровне земли, и это как раз было одно из таких мест. Я сориентировался по плечу Майаны и нашел дерево с желтыми цветами.
   — Вот та дорога, о которой я говорил, — сказал я. — Я должен тебе признаться, Ториан: я видел это место во сне.
   — Я тоже, — буркнул он, опершись на парапет и глядя на далекое марево и белые облачка над горизонтом. — Я очень благодарен тебе, Омар, что бы я там ни говорил.
   Я удержался от лишних вопросов и получше осмотрелся по сторонам. У меня слух рассказчика, зато у Ториана опытный глаз воина. Я не сразу понял, что расселина перед нами — та самая, где стена обрушилась и построена заново. Теперь здесь стояла тишина. Работы закончились, и все следы стройки тоже исчезли. Я перегнулся через парапет и пригляделся к лесу под нами. Странно, почему там так много птиц?..
   — Ториан! Вон, внизу! Видишь?
   — Вижу, — ответил он, продолжая смотреть вдаль.
   Занадон больше не нуждался в рабах. Если бы Джаксиан не забрал нас отсюда, мы бы тоже лежали там.

 
   Мы поднялись по заросшей дороге между хибарами и вышли к дворику, который мне приснился. Мы не видели ни души, так как все ушли к храму или на стены. Большую часть хлама, что видел я во сне, составляли инструменты, оставшиеся от ремонта стен: лестницы, блоки, канаты, молотки. Возможно, рано или поздно все это уберут отсюда и продадут, но пока никто не мешал выносить что душе угодно.
   Ториан изучал высокие камни стены храма.
   — Уж сюда-то мы залезем, — кивнул он.
   — Мы начнем отсюда. Но вряд ли мы сейчас далеко от двери, из которой выходили тогда.
   — Надеюсь, ты это не серьезно — насчет подъема по наружной стене храма?
   — Это только для Джаксиана. Нам ведь показали тайную лестницу внутри.
   Он снова кивнул, размышляя.
   — Тогда нам понадобятся фонари и оружие.
   — Никакого оружия! Попробуй купить сейчас в Занадоне меч, и не пройдет и часа, как тебя укоротят на голову.
   — Что сделает меня одного роста с тобой! — нехотя усмехнулся он. — Ладно, без оружия так без оружия. Тогда, может, лучше моток бечевы? Очень полезная вещь. И давай побыстрее сматываться, пока на нас не обратили внимание.

23. ДВОЕ НАВЕРХУ

   Остаток дня прошел в унылом, выматывающем нервы ожидании. Даже в полдень, по окончании официального траура, покров страха и скорби так и продолжал висеть над городом. В глаза бросались посыпанные пеплом бороды и обнаженные ноги. Становилось все жарче, и в конце концов напряжение сменилось свинцовой, потной усталостью. Мы с Торианом держались вместе, хотя это давалось нам не так легко. Мне отчаянно хотелось пособирать истории, а его раздражала болтовня. Правда, должен заметить, большинство горожан тоже были не в настроении общаться.
   Одно ободряло меня: Балор по-прежнему относился к моим намерениям одобрительно; он почти улыбался мне из-под своего золотого шлема. С другой стороны, каждый раз, когда я поверх крыш ловил на себе взгляд Майаны, она казалась еще суровее прежнего. Я не стал говорить об этом Ториану. Мне не хотелось огорчать его.
   Закат застал нас на краю толпы у городских ворот. Мы тащили кожаный мешок с двумя фонарями и еще кой-какими припасами, на которых мы остановились. Мы наелись досыта — по настоянию Ториана, ибо у меня аппетит пропал. Впрочем, я понимал, что он прав.
   Показалась процессия. Толпа в молчании ждала. Сначала жрецы, потом городская знать и, наконец, факелы и носилки.
   Толпа восторженно взревела. Эхо криков отдавалось от каменных стен, поднимая в воздух стаи перепуганных птиц.
   Это была Шалиаль. Даже Белджис в наряде Майаны казалась красивой. Шалиаль же стала ожившей мечтой. Ее собственная красота сияла из-под румян, серебра и самоцветов, и украшения тускнели в этом сиянии. Если она и боялась, этого не было видно. На лице ее играла слабая улыбка, но взгляд скользил поверх голов, поверх визжащей толпы. Ей и не требовалось смотреть ни на кого — и без того не было здесь ни одного мужчины, не готового умереть за свою богиню.
   И тут я понял, почему ее лицо с первого взгляда показалось мне таким поразительно знакомым. Интересно, заметил ли это верховный жрец Нагьяк, и если да, не это ли вдохновило его планы?
   МАЙАНА!
   Легкий изгиб носа, гордая осанка… сходство было не таким разительным, как между мной и Рошем, но все же оно было, и я решил, что не я один заметил его.
   Я сопротивлялся притяжению толпы и оставался самим собой. Это потребовало некоторых усилий, но так было надо. И стоило богине миновать нас, стоило толпе устремиться за ней к храму, как мы с Торианом выскользнули из толпы и побежали — так быстро, как только можно было в такой удушливой жаре.

 
   У дерева в желтом цвету мы остановились перевести дух и оглянулись на равнину. Мы оба знали, что можем никогда больше не увидеть мир таким. Я осознавал опасность не хуже Ториана. Я все еще доверял богам, но уже не так, как прежде, ибо боялся, что изрядно превышаю свои полномочия. Я вмешался в события, что делаю крайне редко. Мы оба отчаянно рисковали и знали это.
   Солнце село только что, и мне показалось, что я вижу в небе тонкий полумесяц богини — он висел низко над горизонтом, под чудовищной грозовой тучей, верх которой был окрашен кроваво-красными лучами заката. Воздух был зноен и плотен, как горячее масло.
   — Ночка обещает выдаться бурной, — заметил я.
   — Штах с Зомаппом братья. Будем надеяться, это добрый знак. Пошли. — Ториан повернулся и зашагал вверх по склону.

 
   На свалке мы сняли с себя пышные одежды Тарпита и спрятали их. Вместо них мы облачились в безликие черные повязки, достаточно короткие, чтобы не стеснять движений. Даже на таком расстоянии от ревущей толпы у меня по коже пробегали мурашки. Я знал, что все до одного мужчины смотрят сейчас на Шалиаль, думая, что Балор, если только он настоящий бог, не может отвергнуть такую красавицу. Во всем Занадоне не найдется женщины прекраснее, чтобы предложить ее богу.
   Мы приставили лестницу к стене, и Ториан полез первый. Я не стал возражать. Все жрецы должны быть заняты на церемонии… все ли?
   Перебравшись через стену, мы оказались в тенистом саду из лимонных деревьев. Не решаясь заговорить, мы поспешили к самому храму. Мне не нравилось похрустывание под ногами — здесь было слишком темно, чтобы разглядеть, чей это помет. Хорошо, если овечий, но гуси еще лучшие сторожа, чем сторожевые псы. Правда, до сих пор на нас никто не набросился с лаем или с гоготом. Сумерки были одновременно преимуществом и недостатком. Если мы могли передвигаться без света, это же мог и кто угодно другой, и мы могли не заметить его вовремя.
   Толпа запела — это значило, что процессия уже поднимается по лестнице. От напряжения у меня ослабли колени и пересохло в горле. Мы добрались до задней стены келий в том месте, где она примыкала к храму. Пение сделалось громче. Теперь начиналось самое опасное. До сих пор мы находились на запретной земле, но могли в любую минуту броситься обратно через сад и стену. Начиная с этого момента отступления не было.
   Ториан медлил. Я обошел его и отворил калитку. По левую руку от меня темнела дверь в храм, по правую — кельи. Прямо передо мной факелы освещали ступню Майаны. Я видел и слышал толпу, но, не задерживаясь, нырнул в храм, прислушиваясь к шлепанью босых ног за спиной. Коридор казался совершенно темным, но на фоне входа нас могли увидеть. Желудок свело ожиданием того, что вот-вот послышится чей-то крик или я просто столкнусь с каким-нибудь жрецом, медитирующим в полумраке. Держась рукой за стену, я осторожно шагал к двери в покои Нагьяка, расположенной в дальнем конце коридора. Когда я дошел до нее, мои глаза привыкли к темноте. Если дверь заперта, все пропало.
   Дверь оказалась не заперта. Мы закрыли ее за собой, и я позволил себе перевести дух. Я узнал неприятный, удушливый запах пышно убранной комнаты, но мебель и драпировки едва угадывались в слабом свете из проема в потолке. Чудо из чудес — ковер оказался скатан. Это снимало еще одну проблему: как нам положить ковер на место после того, как мы нырнем в люк. Воистину боги помогали нам. Развлекались ли они, глядя на нас? Как знать…
   Будь я один, мое путешествие на этом бы и закончилось, ибо у тайного люка не оказалось ни ручек слоновой кости, ни бронзовых колец. Я знал, где он должен находиться, и без труда нашел нужный камень — я все-таки не такой уж тупица, — но сам ни за что не смог бы отворить его, даже пожертвовав всеми ногтями и зубами. К счастью, наблюдательный Ториан еще в прошлый раз обратил внимание на то, что камень не поднимается вверх, но поворачивается вокруг своей оси. Когда он встал на нужный край и приподнялся на цыпочки, проклятая штука сдалась. Противоположный край поднялся достаточно, чтобы я сумел схватиться за него. Мы открыли люк и нырнули вниз.

 
   Вы, наверное, слышали историю про старую деву, которая запирает дверь своей спальни изнутри, потом задвигает задвижку, потом набрасывает крючок, потом накидывает цепочку и, наконец, придвигает к двери гардероб, и тут голос…
   Ну конечно, слышали. Я и не говорил, что эта история не старая.
   Так вот, именно она вспоминалась мне, когда я сидел в кромешной тьме рядом с Торианом на холодных каменных ступенях. Я тяжело дышал, как собака
   — отчасти из-за спертого воздуха, отчасти переводя дух после страшного напряжения. Я слышал, что Ториан тоже отдувается. Я был до смешного счастлив, что добрался до этого подземелья. В прошлый раз это место показалось мне склепом, но сейчас оно было надежным убежищем. Мне казалось, что самая страшная часть нашего похода позади. Здесь, в тайной части храма, любой, кого мы встретим, и сам будет чувствовать себя не в своей тарелке, к тому же он не сможет позвать на помощь. Нельзя сказать, что эти рассуждения отличались особой логичностью, но меня они успокаивали. И все же из головы у меня не шла старая дева — я представлял себе, как Грамиан Фотий приближает в темноте губы к моему уху и шепчет: «Буу!»
   Мне приходилось видеть людей, умерших от страха, и это не так трудно, как может показаться.
   Ториан рылся в мешке в поисках трута. Я просто сидел. В подземелье было холодно — отчасти из-за того, что я весь вспотел, отчасти сказывался дурной воздух. Голова гудела как котел. Я знал, что мне угрожает обморок, да и Ториану тоже, ибо даже физическая сила не спасает от отравленного воздуха. Стоит нам задержаться здесь, и нас можно считать покойниками. Эти катакомбы могут стать отличной ловушкой для грабителей. Интересно, подумал я, не этим ли объясняются кости в дальнем углу?
   Сверкнула искра. И другая. То ли сказывался дурной воздух, то ли мы просто купили плохой трут, но Ториан сыпал полрейнианскими ругательствами, искры сыпались падающими звездами, а трут все не разгорался. Я ощутил приступ паники. Верховный жрец Нагьяк мог уже вернуться в свою комнату, прямо у нас над головой. Он вполне может надумать прогуляться и сосчитать, все ли кости на месте. Даже если он просто прилег на кровать с хорошей книжкой в руках, он уже отрезал нам путь к отступлению.
   Ториан перешел от анатомических подробностей к молитвам, а это всегда опасный признак. Впрочем, возможно, это было мудрое решение, ибо почти сразу же трут воспламенился. Нам хватило бы одного фонаря, но он зажег оба, и я не спорил. Огонь высветил древние стены и своды, а также рассыпанные по полу остатки храмовых архивов. Какие-то мелкие твари поспешно прятались по углам.
   Я приподнял фонарь; тени раскачивались и плясали. Ториан передал мне почти пустой мешок. Сам он взял второй фонарь и маленький топорик — единственное оружие, которое мы осмелились купить. Вооружившись подобным образом, мы отправились дальше.
   Я гадал, проходил ли кто-нибудь здесь за последние три дня. Я совершенно не сомневался в том, что, когда жирному верховному жрецу надо попасть в тайные места, он заставляет поднять себя в молельню, чтобы зайти с другого входа. С другой стороны, даже ему, должно быть, непросто объяснять, чем это он занимается так долго в покоях верховной жрицы — даже сейчас, ибо совершенно очевидно, что очень мало кто из жрецов посвящен в заговор.
   Мы подошли к лестнице. Я свернул, но Ториан продолжал идти вперед, крадучись как леопард.
   — Болван несчастный! — вскричал я. Гулкое эхо отлетело от сводов и пошло гулять по подземелью. — Нам сюда!
   — Заткнись, — буркнул он не оборачиваясь.
   Я подскочил к нему.
   — Ты что, спятил? Давай убираться из этой выгребной ямы, пока не задохнулись.
   — Грамиан Фотий вооружен мечом, — произнес он негромко, но даже так его голос отозвался эхом, — и, возможно, будет в латах. При необходимости я пойду на него и с топором. Но мы могли и проглядеть…
   Мы разом застыли. В коллекции останков произошло пополнение. Только теперь рядом с потемневшими от времени костями белела плоть. Сотня маленьких красных глазок злобно уставилась на нас, и маленькие мохнатые звери нехотя разбежались, прервав трапезу. Ториан шагнул вперед посмотреть; я повернулся и бросился к лестнице. Ноги были словно ватные, голова шла кругом, сердце рвалось из грудной клетки. Шатаясь, начал я подниматься по ступеням, но несколько раз мне пришлось останавливаться и, прислонясь к стене, пережидать приступ слабости.
   В голове все мгновенно прояснилось. Вряд ли я поднялся высоко; скорее всего я находился чуть выше уровня земли, но перемена была ощутимой и очень своевременной. Уж не сдала ли Майана, подумал я, подвал своего храма в аренду какому-нибудь богу с дурным характером, который терпеть не мог гостей? Я сел на ступени и отдышался в ожидании моего спутника. Я видел, как его фонарь показался в углу и начал подниматься, и вот он уже подошел ко мне с фонарем в одной руке и топориком в другой, отбрасывая за собой исполинскую тень на потолок. Он остановился не доходя одной ступеньки до меня, но садиться не стал. Он так и стоял, глядя на меня сверху вниз и жадно глотая свежий воздух.