Дункан Элис. Мой милый плут

   – А как пахнут магнолии, – брякнул Чарли, тут же мысленно назвав себя последним идиотом.
   Одри негромко рассмеялась и заметила:
   – Ах, Чарли Уайлд! Какой же вы, однако. Магнолий здесь не найти, хоть три дня скачи во весь опор, я же говорила вам об этом.
   Похоже, она, как и Чарли, была не совсем уверена в том, как ей теперь к нему обращаться. Одри посмотрела на Чарли, и что-то странное почудилось ему в ее взгляде. А впрочем, может быть, причиной тому был призрачный свет луны?
   Затем Одри снова заговорила:
   – Это пахнут яблони.
   – Да, конечно, – кивнул Чарли.
   Наступило молчание – напряженное и непривычное. Чувствовалось, что им обоим трудно продолжать разговор. События, разыгравшиеся сегодня днем на берегу реки, сковывали их. И Одри, и Чарли заметно нервничали, а молчание все длилось и длилось, и с каждой секундой становилось все тягостнее.
   Ему показалось, что он догадался, в чем причина ее сдержанности. “Дело в том, что она ненавидит меня за то, что я с ней сделал”, – подумал он.
   Что ж, если это действительно так, ему не в чем упрекнуть Одри. Она имеет полное право ненавидеть его. Чарли скорбно нахмурил брови, а молчание все длилось, длилось и длилось.
   – Мне кажется, что из всех генералов на войне лучше всех проявил себя Ли, – наконец сказал Чарли, вновь чувствуя себя законченным кретином. Нашел, называется, о чем говорить с девушкой в такую ночь! – Я знаю, тебе больше нравится генерал Джексон, но я почему-то больше уважаю Ли.
   Все это тоскливо и невнятно прозвучало, но Чарли продолжал жевать свою жвачку:
   – Ведь что ни говори, а именно Ли командовал тогда в битве при Аппоматоксе. Я это хорошо помню, ведь мы были тогда на этом фронте. Как ты думаешь, Ли – хороший, генерал?
   – Наверное.
   Черт побери! Опять это равнодушное – наверное! Впрочем, черт с ним, с этим генералом Ли! Чем бы ему расшевелить внезапно оледеневшую мисс Адриенну Хьюлетт?
   Чарли сидел, подперев голову руками, а в голове, быстро сменяя одна другую, неслись какие-то беспорядочные мысли. Еще один портрет в генеральских погонах промелькнул в памяти Чарли, и он неожиданно для самого себя гаркнул:
   – А генерал Стюард?
   Одри удивленно покосилась на Чарли и негромко сказала:
   – Прости, Чарли, но зачем же кричать?
   Он смутился, кашлянул и продолжал нести свою околовоенную чушь – но гораздо тише, чем прежде.
   – Виноват. Не хотел вас… тебя… пугать. Ну так вот – генерал Стюард… Это был… ну, это был генерал…
   – Его ведь убили, верно? – равнодушно уточнила Одри.
   – Н-ну да, его убили, но… э-э… – Чарли окончательно смутился и умолк.
   – Послушайте, Чарли, – вздохнула Одри. – Я понимаю, что Джексон, Ли, Грант и все прочие были хорошими полководцами, но только дело, которым они занимались, – война – глупое и опасное занятие. Ведь на войне убивают. – Она передернула плечами и неожиданно закончила: – Я ни за что не отпустила бы на войну своего сына.
   Чарли не сразу нашелся, что ей на это ответить. Потом собрался с мыслями и пробормотал:
   – Но… Но ведь раньше война казалась вам таким романтическим занятием, мисс Адриенна.
   Он поднял голову и в неверном свете луны рассмотрел промелькнувшую на губах Одри усмешку.
   – Так я считала прежде, но теперь… теперь я изменила свое мнение о войне.
   – Да? – переспросил Чарли и слегка придвинулся к Одри. Она манила, она притягивала его к себе, словно мощный магнит. Ее губы… Боже, как хотелось Чарли поцеловать эти губы! Он из последних сил сдерживал себя.
   – Я и в самом деле была дурой, Чарли, когда разглагольствовала о сражениях, о бесстрашных рыцарях, разящих врагов, – негромко сказала Одри. – Теперь понимаю, как тяжело было тебе выслушивать весь этот бред.
   Она выглядела смущенной. Чарли хотелось успокоить ее, но слова застревали у него в горле.
   – Тетушка Айви, – продолжала тем временем Одри, – набила мне голову этими сказками. Я понимаю, она старалась сделать мою жизнь интереснее, хотела, чтобы я не чувствовала себя одинокой в нашем захолустье. Эти истории стали для меня второй реальностью, часто более яркой, чем настоящая жизнь. А потом появился ты, и я поняла, какой же была идиоткой. Особенно в твоих глазах.
   Чарли хотел было разубедить Одри, доказать ей, что никогда она в его глазах идиоткой не выглядела, но голос по-прежнему не повиновался ему. Все, что он смог сделать, – это только отрицательно покачать головой.
   – Не пытайся успокоить меня, Чарли, – сказала Одри. – Я знаю, что ты воспитанный человек, настоящий джентльмен, но… не надо. Я прекрасно все понимаю.
   – Одри… – наконец с трудом проговорил Чарли. Она прижала к его губам два пальца, призывая к молчанию, и Чарли смолк.
   – Но теперь – все, Чарли. Я избавилась от этих идиотских фантазий, и надеюсь, что навсегда, – прошептала Одри, сильнее прижала свои пальцы ко рту Чарли, а затем перенесла их к своим губам и нежно поцеловала.
   – И… избавилась?
   – Да. Я пришла к этому сегодня вечером, когда мы с тетушкой Айви мыли посуду. Мне не нужны больше все эти сказочки. Ведь у меня теперь есть ты.
   Чарли был готов провалиться сквозь землю.
   – И знаешь, Чарли, – она перевела дыхание, – я уверена в том, что никогда и никого не смогу полюбить так же сильно, как тебя. Никогда и никого.
   Признание Одри ошеломило Чарли. Он смущенно кашлянул и с глупой улыбкой переспросил: – Ты… Ты любишь меня?
   – Да, Чарли, люблю. Всей душой, всем сердцем.
   Он не знал, куда ему деваться. Не знал, что сказать. Сердце Чарли пело от счастья, но в мозгу продолжал звенеть тревожный колокольчик. Господи, так и свихнуться недолго!
   – И еще, Чарли… – Одри запнулась и тихо продолжила: – Когда мы… поженимся, я стану тебе самой лучшей женой из всех жен на свете, вот увидишь.
   – Нисколько не сомневаюсь в том, что из тебя получится самая лучшая жена на свете, Одри.
   При свете луны он видел, какой радостью вспыхнули ее глаза.
   – Спасибо, Чарли, – проникновенно сказала она. От этих слов Чарли захотелось удавиться. Боже, боже, что же он натворил!
   А потом Одри соскочила на землю, привстала на цыпочки и поцеловала его в губы. Он ответил поцелуем на поцелуй – а что он мог с собою поделать?
   Потом Одри слегка откинулась назад и внимательно посмотрела в глаза Чарли. Что она хотела прочитать в них?
   – Одри, – негромко сказал Чарли, – как я хотел бы быть достойным твоей любви! До сих пор не пойму, за что мне выпало такое счастье? Я очень хотел бы заслужить твою любовь.
   – Заслужить? – переспросила Одри. – Но разве любовь можно заслужить!По-моему, она просто или есть, или ее нет, вот и все.
   Какими горькими показались Чарли эти простые слова!
   А затем она провела кончиками пальцев по его щеке, и Чарли позабыл на время обо всем. На краткий миг Чарли вдруг почувствовал себя легко и свободно, но только на миг.
   – Да, наверное, мы с тетушкой Айви выглядели в твоих глазах полнейшими дурами со своими разговорами о рыцарях и настоящих джентльменах, – вернулась Одри к предыдущей теме. – Но пойми и ты: без такого утешения жизнь в этих местах могла бы просто свести нас с ума. Взять хотя бы газеты или журналы. Они приходят сюда с огромным опозданием, и мы читаем в них о событиях, которые давным-давно уже-забыты в большом мире. Так что в этих газетах не больше ценности, чем в сказках. Атак здесь мало что происходит. Глушь, скука, тишина. Иногда бандиты, иногда – индейцы, вот и все новости. Слава богу, что теперь у меня есть ты.
   Она говорила так, словно хотела за что-то извиниться перед Чарли. Вместо ответа он приложил тыльную сторону ладони к ее щеке. “Какая у нее нежная, тонкая кожа, – подумал он. – Настоящий атлас!”
   – А ты уверена в том, что я действительно тот человек, который тебе нужен, Одри? – печально спросил Чарли.
   – Уверена, – не задумываясь, ответила Одри. – Ты мой сказочный принц. Принц Чарли.
   – Ну, Одри, какой же я принц? Ведь у меня даже работы настоящей нет! Один оркестр, о котором я должен заботиться.
   – Нужно верить в то, что все будет хорошо, Чарли. Просто верить, – ласково сказала Одри. – Так же, как в свое время я сама верила в добрых волшебников и королей, а другие не верили ни во что и ничего не желали замечать вокруг, кроме пыли, колючек да рогатых жаб. Ты сам не раз говорил мне о том, что я ужасная фантазерка.
   – Я помню, – кивнул Чарли.
   – Ну вот. Пусть я тогда была не права. Пусть я была романтической дурой, но, Чарли, поверь, нужно же иметь хоть немного веры в то, что рано или поздно мир обернется к тебе своей светлой стороной! Тогда тебе будет легче поверить и в собственные силы! Иначе так ничего и не добьешься.
   – Да, ты уже говорила мне это.
   – И знаешь, если чувствуешь, что в какой-нибудь уродливой веши есть хоть малейший намек на красоту, то самое правильное – вытащить эту красоту напоказ, и тогда произойдет чудо, и то, что казалось ужасным, начнет восхищать тебя.
   – Легко сказать…
   – Не отчаивайся. Любовь способна творить и не такие чудеса.
   – Может быть, ты и права, – со вздохом ответил Чарли.
   – Любовь и вера.
   Чувства переполняли душу Чарли, и поэтому он нашел в себе силы только на то, чтобы утвердительно кивнуть. Он был зол на себя – ох, как зол! Вера! Ее, как и совесть, не каждому дано иметь, вот ведь в чем штука-то!
   А любовь? Да если он только поверит в любовь Одри и даст волю своим собственным чувствам, то это перевернет всю его жизнь, – но разве он готов к такому повороту событий?
   И потом, кого на самом деле полюбила эта прелестная чистая девочка, если посмотреть правде в глаза? Подонка, обманщика, лжеца и негодяя – вот кого. Кроме того, он, Чарли, не может ей ответить любовью на любовь еще и потому, что у него на шее висит неподъемный груз – пятеро друзей, которых он обязан вытащить из пропасти, в которую их толкает жизнь.
   Так что, по большому счету, ему остается лишь одно – бежать. И он сбежит, оставив Одри с разбитым сердцем, с разбитым сердцем останется и сам. У него было всего одно утешение – слабое, конечно, но все-таки… Да, он лжец, мошенник, преступник, за которым охотится полиция всего штата, – но он не вор. Слава богу, ему, по крайней мере, не придется теперь воровать эти проклятые рубины, которых на самом деле давным-давно и нет.
   – Что с тобой, Чарли?
   Вопрос вернул его к жизни, но вместе с тем и озадачил. Во всяком случае, ответить на него Чарли так и не смог. Вместо этого он наклонился и поцеловал Одри в губы. Это было, конечно, роковой ошибкой с его стороны. Жаль, что Чарли слишком поздно понял это и спохватился. Да, поздно. Одри уже вспыхнула как порох, и от этого огня запылала страсть и в сердце Чарли.
   Они молча направились на конюшню, и всю дорогу Чарли молча проклинал себя за свою слабость, за свой дурацкий характер и непомерную похоть. То, что он делал, то, что он собирался сделать в ближайшие минуты, было достойно только человека, напрочь лишенного совести и чести. Но Чарли продолжал идти рядом с Одри, прекрасно понимая, что ему и на сей раз не удастся справиться с самим собой.
   Они с Одри забрались в душистое мягкое сено и долго, нежно любили друг друга под негромкое вздыхание Герцога, стоявшего совсем рядом с ними в своем стойле.

15

   Спустя пару дней Фермин Смолл сидел в своей конторе и провожал хмурым взглядом духовой оркестр, отправляющийся из города на ферму Хьюлеттов – репетировать. Сегодня их было шестеро – шестым ехал Хомер Поль.
   – Репетировать, значит, поехали, – мрачно пробурчал шериф. – Ну-ну. Знаю я эти ваши репетиции, знаю. Все знаю про вас, голубчики. Знаю и выведу вас всех на чистую воду, чего бы мне это ни стоило.
   Он криво ухмыльнулся, отчего его и без того длинное лицо вытянулось еще больше.
   – Послушайте, шериф, когда же вы отпустите нас с Лютером? – раздался голос из коридора, где находились камеры для задержанных преступников.
   Голос этот принадлежал Гарланду, одному из тех парней, что так неудачно пытались несколько дней тому назад напасть на Одри Хьюлетт. Гарланд стоял возле зарешеченной двери камеры, вцепившись в толстые прутья. Его длинные волосы свалялись, а щеки покрывала неопрятная многодневная щетина.
   Напарник Гарланда, Лютер, лежал вытянувшись на койке и пока не принимал участия в разговоре, тупо глядя в потолок камеры. Он только вздохнул и сплюнул на пол.
   Фермин обернулся к задержанным, нахмурил брови и резко ответил:
   – Сами во всем виноваты. Нужно было действовать смелее.
   – Но когда вы нанимали нас, вы же не сказали, что нам придется иметь дело с сумасшедшей, черт побери.
   – С сумасшедшей! Это не она сумасшедшая, а вы – олухи. Потому и торчите здесь.
   – Олухи, говорите? Да, олухи, что клюнули на вашу удочку. Иначе были бы сейчас в Эль-Пасо и гуляли на свободе.
   – Да ладно, – тяжело вздохнул Фермин.
   – Ничего себе – ладно! Эй, когда же вы нас отпустите? – не умолкал Гарланд.
   – Скоро, скоро, успокойтесь. Я бы давно отпустил вас, но весь город видел, как я привез вас сюда связанными. Так что придется вам теперь немного отдохнуть в камере. Когда все отправятся на праздник в методистскую церковь, я отпущу вас, а всем скажу, что вы сбежали. Дескать, мой помощник Вальдо не уследил.
   – А почему мы не можем сбежать прямо сейчас?
   – Потому что я сейчас вас охраняю. Если вы сбежите во время моего дежурства, все скажут, что я опять маху дал и меня пора гнать с этого места.
   – И правильно скажут. Фермин злобно прорычал в ответ:
   – Прикуси свой язык, Гарланд, а не то я и впрямь отдам вас обоих под суд. За попытку ограбления.
   – Ха! А мы всем скажем тогда, что это вы сами нас и наняли, – огрызнулся в ответ Гарланд.
   Чтобы прекратить этот неприятный для него разговор, Фермин с силой захлопнул дверь, ведущую в коридор. Потом он запер ее и подошел к мутному окну, взяв по пути со стола изрядно затертый конверт. Покрутил его в своих длинных пальцах, посмотрел сквозь стекло на пыль, оседающую на дороге, ведущей из города, потом вытащил из конверта исписанный лист бумаги и медленно, с наслаждением перечитал его – наверное, уже в сотый раз.
   – Прекрасно, прекрасно, мисс Пэнси Хьюлетт, – пробормотал он. – Теперь я твердо знаю, что мой день не за горами.
   Фермин удовлетворенно хмыкнул, уселся в плетеное соломенное кресло и вытянул длинные ноги. Потом он решил закинуть их на стол, одновременно опершись головой о стену, просчитался и с грохотом опрокинулся навзничь.
   Шериф кряхтя поднялся с грязного пола, потирая ушибленные места. Негромко выругался сквозь зубы, посылая проклятия в адрес Чарли Уайлда.
   Фермин Смолл считал его виновным во всем, даже в том, что приложился к полу.
 
   – Я узнал, что все вклады в банк будут сделаны к субботе, ближайшей после праздника весны, Чарли, – негромко сказал Харлан Льюис. На его лице не было заметно ни капли энтузиазма.
   – Так скоро?
   Если бы Чарли не был так расстроен, то и сам сумел бы заметить, как нелепо прозвучал его вопрос. Нелепо и даже смешно. Черт побери, ведь до праздника еще почти три недели!
   А послезавтра им играть для прихожан методистской церкви.
   Когда Чарли впервые оказался на ферме Хьюлеттов, три недели, несомненно, показались бы ему целой вечностью. Тогда – безусловно, но теперь… Теперь этот срок казался ему неправдоподобно коротким. Три недели! Всего три недели отпущено ему судьбой на то, чтобы быть вместе с Одри!
   – Угу – Харлан погладил свой бас так, словно тот был живым существом.
   Чарли только теперь заметил, каким расстроенным выглядит его старинный друг. Правда, по внешнему виду Харлана это было и не слишком заметно, но Чарли давно научился видеть своих парней, что называется, насквозь. Да, Харлан явно был не в своей тарелке.
   – Что-то случилось, Харлан? – спросил Чарли.
   Тот еще раз погладил рукой свой инструмент, а затем пробормотал:
   – Если честно, не по душе мне это ограбление. В этом городе все так хорошо отнеслись к нам, Чарли. Просто очень хорошо. Мне, сказать по правде, даже уезжать отсюда не хочется.
   – Вот как? – Чарли на мгновение обрадовался, что обрел в лице друга единомышленника.
   Харлан грустно покачал своей крупной седой головой. Затем вздохнул и произнес слова, опустившие Чарли с небес на грешную землю:
   – Впрочем, у нас нет выбора, как я понимаю. Прежде всего каждый из нас должен думать об оркестре, верно?
   Чарли подавил горестный вздох и ответил:
   – Пожалуй, ты прав, – и, сокрушенно покачав головой, добавил: – Кроме того, рано или поздно кто-нибудь раскроет нашу тайну, и тогда всем нам конец, Харлан.
   Тот снова покачал головой и пробурчал:
   – Конечно. Я все понимаю, Чарли.
   Чарли не стал говорить о том, что кто-то из самих музыкантов может проболтаться. Совершенно случайно, разумеется. Сказать по правде, он не верил и в молчание самого Харлана.
   Харлан отошел в сторону и сел на прежнее место, опустив при этом плечи так, словно на них лежал непосильный груз. Но Чарли-то знал, что это не так. Весь груз навалился на его, Чарли, плечи.
   Оркестр только что закончил репетировать пьесу “Гарри Оуэн” и начал было следующую, но тут Чарли обнаружил торчащий в оконной раме длинный нос Фермина Смолла. Вслед за носом показались и маленькие, горящие охотничьим азартом глазки шерифа.
   Терпеть это Чарли больше не мог. Проклятие! Ведь всем известно, что за последнее время в окрестностях города, да и в самом Розуэлле произошло не менее шести ограблений, и каждое из них было куда серьезнее, чем их неудавшаяся попытка ограбить в Арлетте заведение тетушки Пэнси. Так нет же! Фермин Смолл плевать хотел на те преступления и продолжает преследовать Чарли и его друзей с упорством сеттера, вынюхивающего уток на болоте.
   Хорошо. Пусть Чарли и его ребята не без греха. Пусть у них рыльце в пушку. Но это же не значит, что всем остальным преступникам, промышляющим в здешних краях, должна быть дана полная свобода действий! Если говорить начистоту, то все, что украл оркестр у местных жителей, так это немного сушеных бобов и несколько лепешек – есть о чем говорить!.. И что этот проклятый шериф так вцепился в них? Непонятно.
   Чарли перестал играть и опустил трубу. Вслед за ним, один за другим, бросили играть и остальные. Потом головы музыкантов поднялись вверх, и шесть пар глаз уставились в окно конюшни, в котором торчал длинный нос Фермина Смолла.
   – Что ему здесь нужно? – недовольно спросил Джордж Олден.
   – Видно, у него больше нет других дел, – тряхнул своим альтом Фрэнсис Уотли и презрительно фыркнул. – Когда я в свое время работал помощником шерифа у нас дома, так у меня не было времени, чтобы шататься на репетиции оркестра и что-то вынюхивать. Этот парень просто лентяй, вот что я вам скажу.
   Пичи Джилберт кашлянул и громко сказал прямо в окно:
   – Мне говорили, что Смолл – никудышный шериф. Здесь почти каждую ночь кто-то кого-то грабит, кто-то в кого-то стреляет, а ему и дела до этого нет. И никого он поймать не может. Кретин.
   – Кретин, это точно, – согласился Чарли.
   – Интересно, а почему он не ловит тех, кто стреляет в мирных жителей? – спросил Джордж Олден. – Он хотя бы подозревает кого-нибудь?
   – Подозревает, – ответил Чарли. – Нас с вами.
   – Нас?! – поразился Харлан. – Но мы никогда ни в кого не стреляли, Чарли!
   Чарли окинул взглядом потолок конюшни. В потолке по-прежнему торчали стрелы с привязанными к оперению яркими ленточками. Сердце Чарли на секунду болезненно сжалось, и он поспешил опустить глаза, после чего ответил Харлану:
   – Я-то знаю, что мы никогда ни в кого не стреляли.
   Харлан. Это в нас стреляли, но попробуй докажи что-нибудь этому идиоту!
   – Ты имеешь в виду ту старую леди из Ар… – успел произнести Харлан.
   Чарли и не подозревал, что Лестер может так быстро на что-нибудь среагировать, однако сейчас он как кошка накинулся на Харлана, свалил его на землю. Чарли протянул руку и тихо прошептал, помогая Харлану подняться:
   – Держи язык за зубами, Харлан. Шериф не должен знать о том случае, понимаешь?
   – Да, конечно, – кивнул головой Харлан. – Виноват. Забылся.
   – Все в порядке, Харлан, – ласково сказал Чарли, отряхивая пыль с плеча своего друга.
   Пичи Джилберт продолжал подозрительно коситься на нос шерифа, торчащий в окне.
   – Как ты думаешь, на чьей стороне воевал этот придурок во время войны, Чарли? Готов биться об заклад, что не на нашей.
   – Наверное, ты прав, Пичи.
   – Послушайте, мне надоело, что этот пес все время сует свой длинный нос, куда его не просят, – заметил Джордж Олден.
   – И с тобой я тоже вполне согласен, Джордж, – согласился Чарли.
   Тут Фермин Смолл понял, что его обнаружили, и показал в оконной раме все свое длинное лицо – надменное и жалкое одновременно. Потом его взгляд вдруг остекленел, и Чарли в свою очередь обернулся к двери, желая понять, что же могло так напугать шерифа.
   – Мисс Одри не любит Фермина Смолла, – заметил появившийся в дверном проеме Солнечный Глаз.
   Одному богу известно, как он сумел так незаметно появиться на конюшне, словно возникнув из ничего, материализовавшись из пустоты. Солнечный Глаз вытащил из колчана стрелу, вложил ее в натянутый лук и тщательно прицелился в лицо Фермина Смолла, который застыл в оконной раме, словно собственный портрет.
   – Вот это да! – ахнул Харлан. – Индеец!
   – Все в порядке, ребята! – успокоил всех Чарли. – Солнечный Глаз – мой друг.
   – Мисс Одри очень не нравится Фермин Смолл, – спокойно повторил индеец.
   – Да он никому не нравится, – пробормотал Фрэнсис Уотли.
   – Как поживаешь, Солнечный Глаз? Сто лет тебя не видел! – улыбнулся индейцу Чарли.
   Тут наконец-то прорезался голос и у Фермина Смолла.
   – Все, все, – квакающим голосом сказал он. – Я ухожу.
   – Хорошо, – коротко ответил Солнечный Глаз, провожая непроницаемым взглядом шерифа, бросившегося к привязанной возле изгороди лошади.
   Музыканты проводили Фермина Смолла дружными криками, которые сменились громким хохотом, когда шериф споткнулся и на всем бегу грохнулся на землю – прямо под ноги проходившей мимо Одри.
   – Сейчас она ему врежет! – мечтательно заметил Пичи Джилберт.
   – Да еще как! – подхватил Фрэнсис.
   Чарли с улыбкой наблюдал за тем, как Одри грозно надвигается на Фермина, как шевелятся ее губы, изливая поток любезностей на недотепу-шерифа.
   Господи, как же он любит эту девушку, кто бы только знал!
   Вот только…
   Чарли энергично тряхнул головой, прогоняя напрасные мысли. Лучше просто понаблюдать за тем, что произойдет дальше.
   И он вместе со всеми досмотрел сцену до конца.
   – Нет, я не понимаю! – сердито начала Одри, заходя на конюшню после того, как выгнала Фермина Смолла со двора, словно напроказившего котенка. – Как он может вас в чем-то подозревать? Разве такие музыканты, как вы, способны сделать что-нибудь дурное?
   – Мы и сами ничего не понимаем, – ответил за-всех Чарли.
   Ответил и поскорее постарался забыть эту очередную свою ложь, положив одну руку на плечи Одри, а второй держа стаканчик с сидром, который она принесла с собой на конюшню для поддержания у музыкантов хорошего настроения. Черт с ними, с приличиями, ведь наверняка всем уже известно об их помолвке. И к тому же им с Одри так мало отпущено времени, что…
   – Я просто вне себя всякий раз, когда он появляется на нашей ферме, – все еще сердясь, сказала Одри.
   – Фермин Смолл – дурак, – заявил Солнечный Глаз, делая большой глоток и вытирая губы тыльной стороной ладони.
   – Это точно, – откликнулась Одри и только теперь осознала, кто это стоит перед ней. Солнечный… Но почему в такое неурочное время?
   – Каким ветром тебя занесло сюда, Солнечный? – спросила она. – Что-нибудь случилось?
   – Ничего. Я хочу научиться играть на трубе. Изумленный Чарли молча следил за тем, как индеец полез в свой кожаный мешок, висевший у него на спине, и выудил оттуда сверкающий корнет.
   – Господи, откуда это у тебя? – не удержался Чарли.
   – Оттуда, – загадочно ответил Солнечный Глаз.
   Тут Чарли рассмотрел на трубе серебряную табличку – “Конница Соединенных Штатов”, – и волосы зашевелились у него на голове. Дело в том, что ему не раз приходилось слышать о кровавых стычках между федеральными войсками и индейцами. Говорили, что индейцы не только грабили своих пленных, но и снимали с них скальпы. Неужели этот корнет…
   Он невольно попятился, но Солнечный Глаз, прочитав мысли Чарли, поспешил успокоить его:
   – Нет. Покер. Не бойся.
   Солнечный Глаз широко улыбнулся, и вслед за ним улыбнулся и Чарли.
   – Покер, говоришь?
   – Конечно. Солдаты еще глупее, чем Фермин Смолл. А в покер играют даже хуже тебя.
   У Чарли отлегло от сердца, и он негромко сказал, по-прежнему обнимая Одри за плечи:
   – Тогда ладно.
   – Так ты будешь меня учить? Если ты выучишь меня, я потом приведу к тебе своего сына, Клода.
   Чарли обменялся с Одри коротким взглядом. Она улыбнулась и едва заметно кивнула.
   – Хорошо, Солнечный, я буду учить тебя. У меня есть уже один ученик, Хомер. Я занимаюсь с ним по понедельникам и четвергам. В пять часов. Если хочешь, можешь приходить в то же время.
   Солнечный Глаз вытащил из кармана тяжелые золотые часы на золотой же массивной цепочке и с важным видом посмотрел на стрелки. Чарли тоже с любопытством посмотрел на эти часы. Интересно, а их Солнечный тоже выиграл в покер? Наверное. Этот чертов индеец играет в покер как бог. Другого такого игрока Чарли еще не видел.