Дункан Элис. Мой милый плут

   В эту минуту Солнечного заметил и мистер Топпинг и тоже двинулся к нему сквозь толпу, за что Одри была ему бесконечно благодарна. Она даже дала себе клятву отплатить за этот поступок священника дополнительной монетой, опущенной на блюдо для приношений.
   – Чарли Уайлд хороший учитель, – объявил Солнечный, как только все они устроились на лучших местах в первом ряду.
   – Рада это слышать, – откликнулась Одри и, обращаясь к сыну Солнечного, продолжила: – Ну а ты, Клод? Тоже будешь учиться играть на корнете?
   Мальчик утвердительно кивнул и важно ответил:
   – Буду. Но только если меня будет учить сам Чарли Уайлд.
   – Я уверена, что он с радостью возьмет такого ученика. t Тут Солнечный Глаз усмехнулся и заметил:
   – Корнет для Клода я уже раздобыл. Будем теперь ходить на уроки вместе.
   – И где же тебе удалось раздобыть еще один корнет, Солнечный Глаз?
   – Мало ли на Земле солдат? – вопросом на вопрос ответил индеец и лукаво улыбнулся.
   – Покер?
   – Покер.
   – Даю голову на отсечение, ты скоро и Клода научишь играть в покер и сделаешь его таким же шулером, как и сам.
   – Если это пойдет ему на пользу, то почему бы и нет? Одри притворно нахмурилась, но потом не выдержала и хихикнула.
   Тут на сцену взобрался мэр города Розуэлла, мистер Кливленд Унтермайер, и вскинул руки, призывая к тишине:
   – Леди и джентльмены, добро пожаловать на весенний праздник, устроенный методистской епископальной церковью города Розуэлла! После ленча будет проведена благотворительная распродажа, вся выручка от которой пойдет на помощь наиболее нуждающимся гражданам Розуэлла и Арлетты.
   Раздались вежливые аплодисменты.
   – А сейчас, – продолжал мистер Унтермайер, – я попрошу подняться на эту сцену преподобного Теда Топпинга.
   Вряд ли кто-нибудь рискнул бы назвать Нью-Мехико краем, населенным богобоязненными и ревностными христианами, но тем не менее все головы как одна склонились при первых же словах молитвы, в которой преподобный Топпинг призывал помощь божью и благословение на всех грешных обитателей Арлетты и Розуэлла.
   Молитва преподобного Топпинга, по всей видимости, сумела дойти и до индейских языческих душ, поскольку Солнечный Глаз прищурился и заметил:
   – Мистер Топпинг хорошо говорил. Жаль, что он не играет в покер. У него получилось бы.
   – Да, он хорошо говорил, – согласилась Одри, поднимая глаза на непроницаемое лицо Солнечного, словно изваянное из старинной бронзы.
   После небольшой паузы на сцене вновь появился мистер Унтермайер – на этот раз только для того, чтобы торжественно объявить:
   – А теперь, леди и джентльмены, для вас будет играть духовой оркестр города Америка-Сити!
   Ни в самом Розуэлле, ни в Арлетте, куда регулярно доходили письма от розуэллских друзей и родственников, давно уже не осталось человека, который не был бы наслышан об этом легендарном оркестре, но далеко не все могли познакомиться с его игрой и по достоинству оценить ее. Слова мистера Унтермайера вызвали в толпе буквально шквал аплодисментов.
   Такой прием немало поразил Чарли. Он с волнением окинул взглядом волнующееся море лиц, увидел сотни горящих глаз, глядящих на сцену, и к горлу его вдруг подкатил комок. Да, именно ради таких минут и нужно жить на свете! Что может быть дороже для артиста, чем аплодисменты зрителей и присутствие любимой девушки в зале? Ничего.
   Тут в поле зрения Чарли оказался самый ненавистный для него зритель – Фермин Смолл. Он скромно стоял в сторонке, под деревом, и разговаривал о чем-то со своей собеседницей – тощей и злобной на вид. Время от времени Фермин поднимал голову и бросал кровожадные взгляды в сторону сцены.
   Все это совсем не понравилось Чарли.
   Но, может быть, он просто стал слишком мнительным и готов видеть опасность даже там, где ее и в помине нет? – Чарли тряхнул головой, отбрасывая в сторону все посторонние мысли, мысленно перекрестился и начал отсчитывать такт:
   – Раз! Два! Раз-два-три-четыре!
   И грянул “Америка-Сити квикстеп” – пьеса, которую написал сам Чарли. Давным-давно написал, еще до войны.
   Зрители, казалось, сошли с ума. Последние такты квикстепа буквально утонули в визге, криках и аплодисментах. Воодушевленные таким приемом, музыканты заиграли “Огненную польку”. После нее, едва переведя дыхание, они перешли к композиции Стефана Фостера.
   Все это были вещи старые, игранные сотни раз, но концерт есть концерт, и нервы порой подводят даже самых бывалых артистов. Сегодня они подвели Пичи Джилберта. Он просчитался, выбился из ритма в первых тактах “Джонни”, но сумел справиться с собой, нагнал ушедший вперед оркестр и достойно занял свое место в общем строю. Чарли обвел друзей взглядом. Он чувствовал себя их лидером и знал, что никогда не бросит и не предаст их. Никогда.
   Так же, как и они его самого.
   Музыканты и сами попали в волшебные сети музыки, которую они играли. Это было заметно по тому, как раскраснелись их лица, заблестели глаза. Они сыграли увертюру из “Вильгельма Телля”, и “Потерянную мечту”, и “Лауру”, и “Лорену”, и “Давным-давно”.
   И вот настала минута, которой так долго ждал Чарли. Он вышел вперед, на авансцену, и медленно поднес к губам свой корнет. Нашел глазами Одри, не сводившую с него восторженных глаз. Улыбнулся, набрал побольше воздуха в грудь и заиграл первые такты “Лесного квикстепа”.
   После того как мелодия стихла, зрители несколько секунд оставались в молчании, чтобы потом взорваться бурей аплодисментов.
   Только настоящий артист знает цену подобной паузы. Точнее говоря, знает, что тишина, стоящая в зале после окончания номера, – самое высокое признание его мастерства.
   Однако это еще не было окончанием концерта. Просто своей музыкой Чарли сказал то, чего не мог сказать словами. Он говорил – а точнее играл – о своей любви и признательности к славным обитателям Розуэлла и о своей надежде на то, что вместе с ними он сможет начать теперь новую жизнь. И музыканты отлично понимали, что хотел сказать Чарли, и помогали ему излить свои мысли в музыке – то величественной, как гимн, то озорной, словно дружеская шутка.
   Переждав аплодисменты, Чарли вновь поднял свой корнет, и поплыли торжественные звуки “Влюбленной нимфы”. Внезапно к музыке присоединился звучный тенор мистера Топпинга, а за ним старинную песню подхватили десятки голосов.
   У Чарли сжалось сердце и холодок пробежал по спине. Такого успеха у них еще не было. Теперь Чарли понимал смысл выражения “звездный час”. Да, это был их звездный час, и так не хотелось, чтобы он когда-нибудь подошел к концу!
   Но вот отзвучала последняя нота, и Чарли выступил вперед, раскланиваясь направо и налево со счастливой улыбкой на губах, с глазами, полными горячей влаги.
   Аплодисменты, крики, маленькие букетики цветов, летящие на сцену, – все это было, и все это промелькнуло как один миг. Не переставая улыбаться и кланяться, Чарли отыскал среди зрителей Одри и призывно протянул к ней руки. Она поняла и, пробившись сквозь толпу, взбежала по ступенькам на сцену и бросилась в объятия Чарли.
   Этот поступок вызвал новый взрыв аплодисментов – ведь об их помолвке давно уже знал весь город.
   Вслед за Одри на сцене появился и сияющий мистер Топпинг. Он обернулся к зрителям и воздел руки, призывая всех к тишине. Преподобному пришлось дожидаться ее довольно долго, но вот наконец утихли последние аплодисменты, и мистер Топпинг заговорил:
   – Леди и джентльмены, я думаю, что выскажу наше общее мнение: такого потрясающего события, как сегодняшний концерт, в нашем городе не было еще никогда.
   В ответ раздались аплодисменты. Чарли и Одри посмотрели друг другу в глаза и счастливо улыбнулись.
   Мистер Топпинг снова успокоил толпу и воскликнул:
   – От имени епископальной методистской церкви я выражаю мистеру Чарли Уайлду и его оркестру глубокую благодарность за то, что они своим выступлением украсили наш весенний праздник. Спасибо!
   Новые овации.
   – Ну, и прежде, чем мы с вами перейдем к ленчу и благотворительной распродаже, у меня есть еще одно сообщение, которое, я уверен, порадует каждого из нас. – Он сделал многозначительную паузу. – Мне доставляет огромное удовольствие сообщить всем вам о том, что в скором времени предстоит венчание мисс Адриенны.
   – Эй, погодите-ка минутку, преподобный! Зрители напряженно замолчали, ища глазами того, кто это сказал. Впрочем, искать говорившего долго не пришлось, он уже сам вышагивал к сцене на своих длинных ногах. Да, конечно, это был он, Фермин Смолл, печально знаменитый розуэллский шериф.
   Фермин пробирался к сцене, не глядя по сторонам и таща за собой, словно на буксире, Пэнси Хьюлетт, Чарли следил за его приближением с ужасом и все сильнее сжимал лежащую на плече Одри руку. Сердце у него сжалось от дурного предчувствия.
   Наконец Фермин взобрался на сцену и громко воскликнул:
   – Я привел с собой пострадавшую и намерен сейчас удовлетворить ее.
   – Нашел кого удовлетворять! – ехидно выкрикнул кто-то из толпы.
   Что и говорить, Пэнси Хьюлетт достаточно хорошо знали в Розуэлле и, как видно, не очень-то жаловали.
   Раздались смешки и свист. Фермин надменно осмотрел толпу, и по лицу шерифа было видно, что он переживает минуту своего торжества. Пэнси подобралась и выпятила грудь, надувшись, словно лягушка, приготовившаяся петь.
   Чарли затаил дыхание, с тревогой ожидая развития событий.
   Фермин подошел ближе и встал между Чарли и мистером Топпингом. Пэнси последовала за ним и встала рядом. Окинула исподлобья Чарли, затем его музыкантов…
   Теперь Чарли знал наверняка: это и есть сестра мисс Айви, та самая Пэнси Хьюлетт, которую он пытался ограбить и которая всадила в него пистолетную пулю. Лицо Пэнси было угрожающим и беспощадным, как ствол того “кольта”, из которого она в свое время стреляла в него.
   Фермин взмахнул своими длинными руками, сжал кулаки и крикнул:
   – Перед вами банда преступников!
   Он сделал шаг в сторону и картинно указал на оркестр. При этом Фермин, как всегда, не рассчитал расстояние и сильно ткнул локтем в живот преподобного Топпинга.
   Мистер Топпинг жалобно ойкнул и согнулся.
   Чарли оставил Одри и бросился к нему с вопросом:
   – С вами все в порядке, мистер Топпинг? Говорить преподобный еще не мог, он лишь утвердительно кивнул головой.
   Одри внимательно следила за происходящим, а в голове у нее постепенно складывалась новая картина той давней ночи, когда в ее жизнь вошел Чарли Уайлд. Потом она с ненавистью посмотрела в лицо своей тетушки Пэнси, которая, в свою очередь, не сводила горящих злобой глаз с Чарли Уайлда.
   – Э-э-э, – обрел тем временем дар речи Фермин Смолл. – Вы уж простите меня, преподобный, я не хотел ударить вас… Дело в том, что эти люди – преступники, а не только музыканты.
   В голосе его слышалась такая уверенность, что Одри не могла не поверить словам шерифа. Она обернулась к оркестру и внимательно прошлась взглядом по лицам музыкантов. То, что она прочитала на них, еще больше убедило ее в том, что на сей раз, к сожалению, Фермин Смолл оказался прав.
   Джордж Олден и Фрэнсис Уотли смотрели друг на друга с нескрываемым ужасом. На глазах Пичи Джилберта выступили слезы. Харлан Льюис смотрел на шерифа обреченно, покорясь судьбе. Лестер, как болванчик, равномерно покачивал головой: вперед-назад, вперед-назад…
   За спиной Одри стал нарастать шум, и она обернулась к толпе зрителей, которая начинала отходить от первого шока.
   – Эти так называемые музыканты пытались ограбить магазин, принадлежащий мисс Пэнси Хьюлетт, – громко сказал Фермин. – Это случилось пять недель тому назад в Арлетте. Они – преступники и должны ответить по закону!
   Пэнси Хьюлетт, почувствовав себя в центре всеобщего внимания, картинно вышла к авансцене. Недаром, как любила повторять Айви, у нее с детства было непомерно раздутое самолюбие.
   Пэнси протянула руку к оркестру и произнесла торжествующим тоном:
   – Фермин прав! Я узнала этих людей! Это они пытались ограбить мой магазин! А вот этого я тогда подстрелила! – И она ткнула пальцем в стоящего неподалеку Чарли Уайлда.
   Одри вгляделась в застывшее, напряженное лицо Чарли и окончательно все поняла. Глаза их встретились, но Чарли тут же отвел взгляд.
   Одри вдруг почувствовала холод – такой холод, от которого начала стыть в жилах ее горячая южная кровь. Ей нестерпимо захотелось заплакать.
   Пэнси тем временем обвела взглядом лица собравшихся, словно желая спросить, что же они теперь думают обо всем происходящем.
   Мир перед глазами Одри расплывался, она видела его словно сквозь залитое дождем окно, но тем не менее сумела рассмотреть, как Фермин Смолл подошел к Пэнси и вместе с нею уставился в толпу. Тогда и Одри посмотрела туда, за сцену, и увидела, что зрители пришли в волнение.
   Наконец раздался первый выкрик – Одри, к сожалению, не сумела по голосу распознать говорившего:
   – Да кто ты такая, Пэнси Хьюлетт, чтобы бросать камень в этих парней?
   Вслед за этим послышался нестройный гул голосов, живо напомнивший Одри вой волчьей стаи, готовящейся броситься на врага.
   Покрывая шум, прорезался еще один голос:
   – А кто такой шериф Смолл? Не тот ли идиот, который едва не перестрелял всех жителей Розуэлла?
   На сей раз Одри узнала кричавшего. Это был мистер Вулрич, владелец кузницы. К кузнецу присоединился мистер Пинкли – да-да, сам мистер Пинкли, крикнувший:
   – Верно! Лучше арестовать нашего дурака шерифа, чем кого-нибудь из этих славных парней! Они-то, по крайней мере, справляются со своим делом! – В голосе банки-pa слышалось страстное желание не только арестовать, но и повесить Фермина Смолла своими собственными руками. Шум все нарастал. Фермин Смолл впервые с момента появления на сцене начал проявлять признаки беспокойства. Он нервно посмотрел на Пэнси, словно призывая ее к действию, и она немедленно откликнулась на его молчаливую просьбу.
   – Кретины! – завопила она, обращаясь к толпе. – Вы что, не понимаете, что перед вами преступники?
   – А ты вообще заткнись, старая корова! – крикнули ей в ответ.
   – Как вы смеете?!
   – Сходи к доктору, пусть вправит тебе мозги на место, Пэнси Хьюлетт!
   Прекрасное предложение! Очень жаль, что Одри не удалось узнать, кто его автор.
   – Какого черта ты вылез на сцену, Фермин Смолл, и зачем притащил с собой эту дырявую перечницу?
   Этот голос Одри узнала сразу, и он наконец пробудил ее к действию. Спасибо тебе, Солнечный Глаз!
   И то сказать, пора было брать ситуацию в свои руки, пока она не вышла окончательно из-под контроля и жаждущая крови Фермина Смолла толпа не хлынула на сцену.
   Одри вышла вперед, подбоченилась и зычно крикнула:
   – А ну-ка, замолчите! Все замолчите!
   Долгие годы, проведенные в компании глухой тетушки Айви, не прошли даром. Голос Одри заставил всех сначала вздрогнуть, а потом и замолчать. Она осмотрела притихшую толпу и удовлетворенно кивнула.
   – Я сама займусь этим делом, – отчеканила Одри. Она повернулась к Пэнси, и та, подозрительно косясь на племянницу, спросила:
   – Одри Хьюлетт, что ты себе позволяешь?
   – Помолчите, тетушка Пэнси!
   Пэнси запнулась и замолчала, раскрыв рот и с ужасом наблюдая за племянницей.
   – Итак, – деловито начала Одри. – Давайте по порядку во всем разберемся.
   – Мисс Адриенна…
   – Прошу вас, Фермин Смолл, лучше заткнитесь по-хорошему, пока я не свернула вам шею.
   Одри сказала это, даже не поворачивая головы, отчего ее слова приобрели только весомость и законченность. Фермин нервно сглотнул и, как его вежливо попросили, заткнулся.
   – Итак, – повторила Одри. – Начнем.
   Пэнси вдруг обрела прежнюю уверенность и теперь смотрела на Одри даже с каким-то удовольствием.
   И с готовностью кивнула.
   “Старая дура! – подумала Одри. – Я же тебя сейчас в порошок сотру!”
   В поддержке толпы она не сомневалась ни секунды. Нужно спасать оркестр, и Одри приступила к этой рискованной операции.
   – Итак, вы говорите, что эти люди пытались ограбить вас? – начала она.
   – Да, – с готовностью ответила Пэнси и снова кивнула.
   – Когда это случилось?
   – Когда? – переспросила Пэнси и нервно сглотнула. До нее начинало доходить, что разговор с племянницей может оказаться вовсе не таким уж и легким.
   – Да, тетушка Пэнси, я вас спрашиваю: когда? Если уж вы собираетесь обвинить этих людей в столь тяжком преступлении, то лучше начать с самого начала.
   Зрители стояли теперь, что называется, не дыша, так что можно было расслышать даже жужжание пролетевшей мухи.
   – В апреле, – не совсем уверенно ответила Пэнси. – Шестого числа.
   – Итак, шестого апреля какие-то люди пытались ограбить ваш магазин в Арлетте?
   В ответ – утвердительный кивок.
   – В котором часу это произошло?
   – Э-э-э… Около десяти.
   – Значит, в десять? Еще один кивок.
   – Утра или вечера?
   – Вечера, – неохотно ответила Пэнси, впервые осознав, что почва начинает уплывать у нее из-под ног.
   – В это время, насколько мне помнится, уже темно. Так?
   – Так.
   – Значит, дело было ночью? – Д-да.
   – Спроси ее, что этой старой корове понадобилось делать в магазине в такое время! – посоветовал голос из толпы.
   Одри кинула быстрый взгляд в сторону говорившего и подумала, что за это предложение стоит зацепиться.
   – И что же вы делали в своем магазине среди ночи, тетушка Пэнси? – спросила она.
   Пэнси поскучнела и нервно огляделась по сторонам. Ей явно не хотелось отвечать на этот вопрос.
   “Любопытно, любопытно”, – подумала Одри и решила немного нажать на тетушку Пэнси.
   – Итак, что вы делали в магазине, тетушка Пэнси?
   – Ничего, – пролепетала Пэнси.
   – Как это ничего, ты, ослиная задница! – раздался из толпы чей-то низкий бас. – Всем известно, что она по ночам приторговывает спиртным!
   – Спиртным? – изумленно переспросила Одри.
   – А то еще чем же! – откликнулся все тот же бас, принадлежавший, очевидно, кому-то из гостей, приехавших из Арлетты. – Утром постными булочками торгует, а по ночам огненной водицей, лицемерка чертова!
   Послышались насмешливые возгласы и свист. Одри не могла скрыть своего изумления.
   – Это правда, тетушка Пэнси?
   Пэнси молчала, и это молчание было красноречивее любого признания.
   – Вы в самом деле ужасная лицемерка, Пэнси Хьюлегт! – закричала Одри. – Всегда осуждали свою сестру за то, что она делает домашнее вино, а сами… А сами торгуете спиртным – по ночам, тайно… Эх, вы!
   Пэнси втянула голову в плечи и ничего не ответила. – Одри тоже немного помолчала, приходя в себя от услышанного и собираясь с мыслями, а потом задала свой следующий вопрос:
   – Вы, кажется, носите очки, я не ошибаюсь? Вопрос этот был сугубо риторическим, поскольку очки в железной оправе и сейчас поблескивали на кончике носа мисс Пэнси.
   Пэнси медленно кивнула головой.
   – И еще я припоминаю, что вы писали в недавнем письме своей сестре о том, что плохо видите в темноте.
   – Да, но…
   – Да или нет? – перебила ее Одри. Кто-то в толпе снова не выдержал и крикнул:
   – Отвечай, когда тебя спрашивают, калоша рваная! Пэнси вздрогнула и нервно покосилась в толпу. Одри ждала ответа, не сводя глаз с лица тетушки Пэнси.
   – Э-э-э… Возможно, – уклончиво ответила Пэнси.
   – Что значит – возможно? – возмутилась Одри. – Отвечайте: вы плохо видите в темноте? Да или нет?
   – П-пожалуй, да.
   – Пожалуй? – ехидно повторила Одри. – Но вы же писали об этом своей сестре! Тоже будете отрицать или вам письмо показать? Писали или нет?
   Пэнси поежилась, повертела головой так, словно у нее затекла шея, и наконец неохотно призналась:
   – Писала. А что?
   – Ничего. Все в порядке, – насмешливо ответила Одри. – Итак, подведем итог. Было темно. Вы носите очки. Вы плохо видите в темноте. Все верно?
   Теперь Пэнси Хьюлетт была уже не на шутку испугана.
   – Н-ну, хорошо, – сказала она. – Но неужели вы думаете, что я стану лгать? Ведь я истинная христианка…
   – Вы только послушайте эту идиотку! Корова ты, а не христианка! – послышались крики зрителей.
   Пэнси стояла молча и только злобно озиралась по сторонам.
   За ее спиной виднелась длинная унылая фигура. Давно упустивший нить расследования из своих рук, Фермин Смолл молча и обреченно стоял, переминаясь с ноги на ногу. Было видно, что он, как и Пэнси, сильно нервничает.
   Одри удовлетворенно улыбнулась и вновь принялась за тетушку Пэнси.
   – Вот и скажите мне теперь, как истинная христианка, Пэнси Хьюлетт: сможете ли вы, положа руку на сердце, с полной уверенностью сказать, что перед вами именно те люди, которые пытались ограбить ваш магазин в ночь на шестое апреля? – Одри указала широким жестом на оркестр и продолжила: – Мы знаем этих людей как прекрасных музыкантов и настоящих джентльменов. Благодаря им мы имеем теперь возможность наслаждаться настоящим искусством. Вы и теперь будете утверждать, что они те самые преступники?
   – Н-ну, я…
   – Что вы?
   – Но, Одри…
   – Что – Одри?!
   – Я…
   – Так не пойдет, тетушка Пэнси. Да или нет?
   – Я…
   Раздался оглушительный рев толпы. Пэнси испуганно втянула голову в плечи и нахохлилась, словно курица на насесте.
   – Ну так что?! – прокричала Одри, не сводя глаз с тетушки.
   – Нет, – убитым голосом призналась та. – Не могу. Она сказала это тихо, но все услышали ее – или догадались по движению губ.
   Толпа заревела еще сильнее, словно сотня паровозов загудела разом возле сцены. Этот рев, казалось, был способен стереть в пыль стоящую на краю сцены Пэнси Хьюлетт, потерявшую былую надменность и сразу ставшую жалкой и маленькой.
   Одри посмотрела на Фермина Смолла. Тот тоже съежился, словно стал ниже ростом. Он тоже выглядел напуганным до полусмерти.
   Теперь Одри перевела взгляд на Чарли.
   Глаза их встретились.
   Как она любила этого человека! И как подло он предал ее! Впрочем, она сама во всем виновата. Дура романтическая!
   – Одри, – сорвавшимся голосом прошептал Чарли. – Одри, я не знаю, как начать… Я…
   Он положил руку на плечо Одри, но она с негодованием стряхнула ее.
   – Не прикасайтесь ко мне, Чарли Уайлд! – прорычала Одри. – Уберите свои грязные руки!
   – Одри…
   Она спустилась со сцены и пошла прочь. Одна.
   Чарли оставалось лишь провожать ее потухшим взглядом.
   Одри прошла сквозь толпу и побрела по пыльной дороге все дальше и дальше.
   Она уходила не только от сцены, не только из парка.
   Она уходила из жизни Чарли.
   Навсегда.

20

   Чарли готов был побежать вслед за Одри, но в это время на сцену хлынули ликующие зрители. Они подхватили Чарли на руки и принялись подбрасывать его в воздух.
   Радостные громкие крики, смех.
   – Гип-гип-ура оркестру! – кричал кто-то.
   – Ура! – дружно подхватывали десятки голосов.
   Чарли оставалось лишь терпеливо взлетать раз за разом высоко вверх и опускаться вниз, где его подхватывали крепкие руки. Он был бесконечно благодарен всем этим людям – ведь они в буквальном смысле спасли ему жизнь. Они и Одри.
   При мысли о ней сердце Чарли тоскливо сжалось.
   – Да отпустите же вы его, наконец! – прорезался сквозь шум новый голос. – Я хочу кое о чем спросить этого молодого человека!
   Голос этот принадлежал Кливленду Унтермайеру, мэру города Розуэлла. Призыв его был услышан, и Чарли наконец ощутил под ногами твердую землю.
   Ему не терпелось броситься вслед за Одри, попытаться вернуть ее, поговорить с нею, попытаться ей все объяснить, но кольцо вокруг него оказалось слишком плотным – о бегстве не приходилось и мечтать. Отвечая на поздравления, Чарли покосился туда, где стояли Фермин Смолл и Пэнси Хьюлетт. Оба они забились в дальний уголок и изо всех сил старались никому не попадаться на глаза.
   Фермин поднял голову, и их взгляды встретились. Чарли стало ясно, что, хотя Фермин Смолл проиграл сегодняшнюю битву, это нисколько не поколебало его уверенности в том, что на сцене сегодня были не музыканты, а преступники.
   Ну что же, Чарли оставалось лишь воздать должное и упорству Фермина Смолла, и его интуиции, а заодно подумать о том, что дальнейшая жизнь в этом городе вряд ли окажется для него тихой и безоблачной.
   Пэнси Хьюлетт напрочь растеряла все свое высокомерие и стояла поникшая, с покрасневшими от слез глазами и комкала в руке промокший носовой платочек. Нужно честно признаться: слезы Пэнси ничуть не тронули сердце Чарли. В конце концов, можно считать, что они всего лишь квиты с нею за тот выстрел. К тому же Пэнси и в самом деле оказалась именно такой, какой представлялась ему по рассказам Айви и Одри, – напыщенной лицемеркой и набитой дурой.
   Чарли с новой силой захотелось увидеть Одри. Ведь в его сердце, несмотря ни на что, продолжала жить последняя, безумная надежда на то, что все еще как-нибудь образуется. Во всяком случае, он ни за что не уедет из Розуэлла, прежде чем попытается объясниться с Одри.
   Что он будет ей объяснять? О чем станет говорить?
   Об этом Чарли пока не думал.