Все помолчали, а Лейв протяжно вздохнул.
– Эйрик ярл не из тех людей, кто причитает по мертвым, – негромко сказал он.– Эйрик ярл действует.
– А почему ты так тяжело вздыхаешь? – спросил Тормод, внимательно наблюдая за ним.
– У всего есть причины. Да! – словно вспомнив, Лейв тряхнул головой. – Асгерд, ты думаешь, я пришел и сижу среди прялок просто так? Нет, я пришел к вам по делу.
– У меня есть мысль о том, что это за дело, – с подозрением глядя на молодого викинга, сказал Тормод. – Оно наверняка касается моей дочери!
– Мудрый правду без подсказки скажет! – весело ответил Лейв. Сунув руку за пазуху, он вытащил небольшой полотняный сверток, в котором что-то звенело.
– Если ты принес вено, то этого мало! – поспешно сказал Тормод, а Загляда вскинула к лицу рукав, скрывая усмешку. Ее насмешила нелепость подобного предположения. – Даже если у тебя там ожерелье Брисингов[182]!
– Ну, ожерелье Фрейи нелегко достать! – насмешливо ответил Лейв, не глядя на девушку, и стал разворачивать полотно. – Посмотри, Бьерк-Силвер, что я тебе принес.
Повернувшись к Загляде, он вывернул платок ей на колени, и Загляда ахнула. Она увидела свое собственное ожерелье – ряд медово-рыжих сердоликов с пятью подвесками из серебряных монет. С одной стороны на обрезанном ремешке все еще болтался узелок.
– Что это? – в изумлении ахнула она.
– Конечно, не ожерелье Брисингов, но когда-то ведь оно тебе нравилось.
– Но откуда оно у тебя? – Загляда подняла на Лейва глаза.
Он улыбался, чуть прищурившись, как будто был доволен и чем-то смущен разом.
– Оно было у Хельги. А потом он проиграл его в кости.
– А кто выиграл?
– Я. А раз сам я не ношу женских уборов, то пусть оно вернется к тебе.
Загляда молчала, не зная, на что решиться. Ей хотелось бы вернуть ожерелье, но как принять подарок у него? У врага, едва не сделавшего ее рабыней? В замешательстве Загляда теребила конец ремешка. Она чувствовала, что отдать ожерелье назад – обидеть Лейва. А она не хотела его обижать.
– Знаешь, Асгерд, во всех странах полагается платить виры за раны, – негромко сказал Лейв. – Я не знаю, во сколько оценил бы свои раны твой отец. А я думаю, что за страх тоже надо брать виру. Пусть это будет моей вирой тебе. Ты примешь ее, и тогда между нами будет мир. Ты хочешь этого?
Загляда в нерешительности бросила взгляд на Тормода. Она верила Лейву – если он пообещает ей мир, то у них будет хотя бы один друг в войске Эйрика ярла. Как знать, что будет потом?
– Хорошо, – тихо сказала она, подняв глаза на Лейва. Но глаза его показались ей такими пронзительно-светлыми, что она смутилась и опустила лицо. – Пусть будет мир.
– Ты отдала кольцо за вашего кусачего тролля. Ты больше не считаешь Снэульва своим женихом?
Загляда повела плечом. Она не знала, что сказать.
– А если я принесу тебе кольцо, ты возьмешь его?
Лицо Загляды вспыхнуло, щеки загорелись. Ей нравился Лейв, но какая-то глухая темная дверь заперла ее сердце, не давала больше думать о любви.
– Я бы все время думала, где ты его взял, – тихо ответила она, не поднимая глаз. – Я видела, как ваши люди там, на улицах… руки выворачивали, чтобы обручья снять…
– Что мне сделать, чтобы ты передумала? Уйти от Эйрика и наняться к Оддлейву ярлу?
– И ты это сделаешь?
Загляда снова была изумлена. Лейв смотрел на нее спокойно, и в спокойствии был и ответ, и обещание: сделаю как сказал.
– О, какой дивной дочерью одарили меня боги! – значительно протянул Тормод. – Один из-за нее пошел в викинги и пристал к Эйрику, другой ради нее же хочет бросить Эйрика и наняться к ярлу за эйрир в год! Но у тебя ничего не выйдет. Моя дочь обручена с племянником твоего побратима. А он не из тех, кто мог бы отказаться от нее добровольно. Пожалей Хельги! Если Снэульв тебя убьет, Хельги будет обязан мстить родному племяннику за побратима. А если ты его убьешь, – видит Отец Ратей, это больше похоже на правду! —то Хельги должен будет мстить побратиму за племянника. Я знаю много древних сказаний, но перед таким выбором не стоял ни один герой древности!
Лейв усмехался про себя во время его речи, весело сощурив глаза. Незаметно было, чтобы он очень встревожился.
– А что скажешь ты, Асгерд? – тихо спросил он. Загляда молчала. Она не могла думать ни о чем таком сейчас.
– Сейчас не время говорить о сватовстве, – Тормод пришел на помощь своей названой дочери. – Ни ты, ни мы с ней не знаем своей судьбы; Не знаем даже, где будем через три дня. Ведь Эйрик не думает очень долго задерживаться здесь?
– Он не так глуп, чтобы ждать, пока ваши люди соберут войско.
– А я слишком слаб для того, чтобы пускаться в путь. Так что едва ли вам стоит просить у богов одной судьбы.
Лейв то ли слушал его, то ли нет, но смотрел он только на Загляду. Кажется, он и об этом думал по-своему.
Когда шум вечернего пира был в разгаре, Оддлейв ярл вдруг прошел через девичью к спальне. Ильмера подняла голову ему навстречу.
– Почему ты оставил своих гостей? – холодно спросила она, едва глянув на мужа и снова опуская глаза к шитью. – Смотри, как бы почетный гость не счел тебя неучтивым.
– Ильмера, я обещал тебе сделать все, что в моих силах, и я сдержу свое слово, – ответил ярл. Жена снова посмотрела на него, чувствуя, что он пришел неспроста.
– Ты знаешь, что в Олеговой крепости Эйрик и его люди взяли много пленников, – ответил Оддлейв на ее невысказанный вопрос. – Среди них старейшины, бояре, гриди Дубини ярла. Я говорил с Эйриком, и он обещал, что позволит мне выкупить любого из этих людей. Любого, хоть всех, если у меня хватит серебра…
По мере того как он говорил, холодность Ильмеры сменялась волнением. Отложив в сторону шитье, она не сводила глаз с лица мужа.
– И ты еще считаешь? – воскликнула она, едва он кончил. – Возьми все, что ты мне к свадьбе дарил, я и уборы мои отдам!
Она вскинула руку с золотыми перстнями, муж остановил ее.
– Если бы у Эйрика было время, то он подождал бы, пока родичи в других местах соберут за них выкуп, – и тогда здешние бояре дорого обошлись бы своим родам или конунгу. Но у Эйрика нет времени ждать, и этот выкуп придется платить мне. Но теперь Эйрик попросит меньше, хотя и по цене обычных рабов он их не отдаст. Я не знаю еще, сколько он попросит и на сколько человек хватит моей казны. Если ты сама хочешь выбрать этих людей – у тебя есть время до утра.
– Но я даже не знаю, кто выжил! Кто погиб, а кто успел спастись!
– Этого я не знаю. Всех знатных пленников держат на дворе посадника. Эйрик предложил мне завтра самому пойти с ним туда и выбрать.
Ильмера встала и прошлась по палате, сжимая перед грудью руки и ломая пальцы, словно золотые перстни причиняли ей боль.
– Послушай меня еще, – медленно заговорил ярл. – Эйрик думает, что оказал тебе недостаточно уважения и поэтому ты не желаешь даже выйти к нему. Он знает, что в родстве со знатью этой земли ты, а не я. Он зовет тебя в палату, чтобы поговорить о выкупе. Я думаю, при тебе он захочет показаться великодушным и будет более сговорчив.
– И ты думаешь, что я пойду унижаться перед ним? – возмущенно воскликнула Ильмера, останавливаясь напротив мужа. – Что я стану торговаться с разбойником? Мало же ты ценишь свою честь, если позволишь такое своей жене. И ты меня, видно, плохо знаешь!
– Да, я плохо знаю свою жену! – в досаде воскликнул ярл. – Сначала ты требуешь, чтобы я помог вашей знати, а потом сама отказываешься им помочь! Если Эйрик продаст их мне, то потребует пять марок за человека, и я выкуплю человек десять. А если с ним будешь говорить ты, то он снизит цену до трех, до двух марок! Посчитай сама или вели Арноре – она считает на кухне яйца и лепешки, она сочтет сколько людей мы выкупим тогда! Подумай о них – они до самой смерти будут молить богов за тебя! Подумай о нас – очень скоро нам понадобится, чтобы кто-то замолвил за нас слово перед конунгом – так пусть их будет побольше!
Ильмера опустила глаза, словно устыдившись вспышки гнева, которую только что обрушила на мужа.
– Мне тоже не много радости в том, чтобы принимать у себя Эйрика и о чем-то просить его, – тихо сказал ярл. – Я делаю это ради тебя. Сделай же так, чтобы мои усилия не были напрасны.
Хозяйка помолчала, а потом прикоснулась к покрывалу на своей голове, к серебряному очелью, провела пальцами по длинным привескам и по ожерелью на груди. Оддлейв ярл поднялся: он понял, что его жена приняла решение.
Когда дверь из хозяйской половины вдруг распахнулась и в большой палате появился хозяин со своей женой, Эйрик ярл резко взмахнул рукой, приказывая своим людям замолчать. Но и без приказа викинги умолкли, разглядывая хозяйку. Они и раньше слышали, что жена Оддлейва красавица, но мала кому приходилось видеть такую красоту. Ее лицо было строго и спокойно, черные брови и яркие губы оттеняли нежную кожу, и вся она словно светилась изнутри величием и сознанием своего достоинства. Только бледность щек выдавала волнение Ильмеры, но не портила ее красоты.
Эйрик ярл поклонился хозяйке и обратился к ней с учтивым приветствием. Она ответила несколькими словами, тоже вежливо, но холодно.
– Хоть и не годится гостю приглашать за стол хозяина, я прошу тебя занять твое место на нашем пиру, – сказал Эйрик ярл, разглядывая лицо хозяйки, ее платье, видный из-под подола носок красного сафьянового сапожка.
– Я не голодна, Эйрик ярл, – ответила ему Ильмера. – Я пришла не ради твоего угощения, хоть оно и подается на мой стол, а чтобы говорить с тобой о деле. Ты в самом деле согласен продать нам пленников из Олеговой крепости?
– Возьмите любых, вы только избавите меня от труда везти их за море. Мой поход еще не закончен, впереди у нас лежат другие земли и города. За простых пленников мы возьмем на рынках по марке серебра за молодого, по полмарки за ребенка. Но ваши пленники из крепости – не простые. За каждого из них я возьму по две марки серебра. Я думаю, это низкая цена, но не хочу гневить богов излишней жадностью. Пленников достаточно много, чтобы мы не посчитали наш поход напрасным. Ты можешь выбрать любых и взять их к себе сразу, как только твой муж отвесит серебро.
Во время своей речи Эйрик не сводил глаз с лица хозяйки, но она смотрела вниз, не желая удостоить даже взглядом человека, которого ненавидела.
– Видишь, я не так уж плох и кровожаден, чтобы вы лишили меня своей дружбы, – продолжал Эйрик, пытаясь понять, что же стоит за этим смирением женщины, которая так долго отказывалась даже видеть его. – А чтобы ты знала, как я хочу отблагодарить вас за гостеприимство, я поднесу тебе подарок.
– Я ничего не возьму у тебя! – воскликнула Ильмера, впервые вскинув глаза на Эйрика. Она взмахнула рукой, словно отметая подарок, одно прикосновение к которому могло испачкать ее. – Мне не нужно твоих подарков, Эйрик сын Хакона! – звенящим голосом продолжала она, смело глядя ему в лицо, и в глазах ее горела ненависть. – Они запачканы кровью, кровью людей моего племени!
На щеках ее разгорелся румянец, подаривший ей красоту валькирии[183] в вихре битвы. Встретив взгляд Эйрика, Ильмера вдруг увидела в нем восхищение. И тут же порыв ее угас: ей показалось, что человек этот не поймет ее гнева и недостоин его. К ненависти ее примешалось презрение; Ильмера отвернулась, досадуя на себя за то, что обнаружила свои чувства перед этой, сворой бешеных волков.
Но Эйрик вполне понял ее чувства: в этой женщине он увидел почти мужскую доблесть души. Но он еще не сказал всего, что хотел.
– Ты не считаешь меня достойным поднести тебе подарок, хотя род мой не ниже, чем у Вальдамара, которого вы признаете вашим конунгом. – ровным голосом заговорил он, никак не показывая, что его задела ее вспышка.
Не желая унижать себя спором с женщиной, Эйрик все же не удержался от этой маленькой мести: он знал, что князь Владимир Святославич был таким же незаконным сыном, как и он сам, и что гордое и свободолюбивое племя словен, ведшее род своих князей от самого Дажьбога, неохотно признавало над собой власть Киева и за последние десятилетия не раз испытало на себе крепость киевских мечей.
Глаза Ильмеры сверкнули, но она крепче сжала губы и промолчала.
– Ты права – этот мой дар и в самом деле сильно запачкан кровью, – с усмешкой продолжал Эйрик. – Почему ты не спросишь меня об участи того ярла Вальдамара конунга, который жил и правил в крепости?
– Он жив?– изумленно спросила Ильмера, снова поднимая глаза на Эйрика, и недоверчиво покачала головой. – Нет, этого не может быть! Я не верю в это! Он не мог остаться в живых, не мог попасть в плен!
– Он сражался у ворот среди своих воинов, но он не знал, что старая стена не выдержит и что Торгрим Хромой и Асгейр Медный Лоб зайдут ему в спину. Там была большая битва, погибло много и славян, и викингов, и даже некоторые из моих берсерков были убиты. Сам ярл был тяжело ранен и упал без памяти. Его даже не связывали – думали, что он умрет. Однако он еще жив…
– И сколько ты хочешь за него?—снова овладев собою, холодно спросила хозяйка.
– Сначала я прикажу доставить его сюда, – ответил Эйрик и кивнул кому-то из своих людей. – Ты поглядишь на него и сама решишь, во сколько его оценить. Наш торг будет честным, я не продам поросенка в мешке, и вам будет не в чем меня упрекнуть. А пока я прошу хозяев сесть за стол вместе с нами.
Еще днем Ильмера готова была скорее умереть, чем сесть за стол с разорителем своей земли. Но сейчас она была так взволнована вестью о том, что сможет спасти из плена самого посадника, что позволила мужу подвести ее к месту хозяйки. На еду она даже не смотрела и сидела молча, опустив глаза и сложив руки на коленях. Но даже так она чувствовала на себе взгляд Эйрика ярла. Не обращая к ней речей, Эйрик, однако, не сводил глаз с хозяйки и в увлечении сам не слышал, как его люди обращаются к нему. Викинги посмеивались между собой, вспоминая подобные истории с его отцом. Эйрик ярл в то время был молод, моложе Оддлейва, и еще не успел найти себе достойную жену.
– Что ты так невесел, Оддлейв ярл? – спросил Ингольв у хозяина.
Сам он был доволен и походом, и добычей. Вальбранд Попутный Ветер, сидевший рядом с ним, изредка посматривал на новое золотое обручье. Оставаясь на службе в Новгороде, он не скоро получил бы такое. Ильмере смутно помнилось, что это же или очень похожее обручье она видела на руке кого-то из ладожских бояр. Но она не хотела вспоминать. Что толку жалеть о золоте, когда потеряна жизнь?
– А ты на моем месте был бы весел? – ответил Оддлейв. – Если бы оставался на службе у конунга Висислейва, а Эйрик ярл дошел бы до Хольмграда?
– Я правильно выбрал себе предводителя! – ответил Ингольв, и Эйрик бросил на него одобрительный взгляд. – А ты не хочешь ли пойти с нами? По всему видно, что удача Эйрика сильнее удачи Висислейва и даже самого Вальдамара.
– Я знаю тебя как славного воина, Оддлейв ярл, – заговорил сам Эйрик. – И не твоя вина, что победа отвернулась от тебя. В моей дружине ты не будешь обижен местом. Уж, наверное, Висислейв конунг не посадит тебя так высоко. Особенно после моего похода.
– Смотри, Висислейв конунг может возвысить тебя гораздо больше, чем хочет благоразумный человек, – предостерег Ингольв, едва заметно усмехаясь.
Викинги подумали немного, и дружный хохот потряс гридницу. Под самым высоким местом конунги нередко подразумевают виселицу.
– Хорошо или плохо мое место, оно мое, – сдержанно ответил Оддлейв. – Я давал клятву верности Вальдамару конунгу. И я сдержу ее как сумею.
Эйрик ярл усмехнулся и снова посмотрел на Ильмеру:
– Дороги судьбы непросты, хозяйка! Воля Одина могла бы быть и иной – ведь и я мог бы служить Вальдамару конунгу, жить в Альдейгье, быть хозяином этой крепости, а Оддлейв ярл ходил бы сюда доходом из Норэйг. И твоим мужем тогда был бы я!
Викинги в палате снова расхохотались, понимая, что эта участь не огорчила бы их предводителя. Ильмера быстро отвернулась, жалея, что стала с ним разговаривать. А Оддлейв ярл с трудом сдержал гнев: Эйрик ведь был у него в гостях и был обязан уважать хозяина.
– Однако боги судили не так, – жестко сказал он Эйрику. – И ты хорошо знаешь, на какие дела боги не дают благословения. Твой отец научил тебя этому.
«Участь твоего отца» – так хотел бы сказать Оддлейв, имея в виду гибель Хакона ярла, пришедшую, в конце концов, из-за его посягательств на чужих жен. И Эйрик понял его.
– Прежде чем умереть, мой отец дал мне жизнь, – негромко сказал он, так что его услышали только близко сидящие хозяин и Ильмера. – И моя мать тоже не была его женой. Как знать, какое рождение боги судили герою?
Побледнев, Ильмера переводила взгляд с мужа на Эйрика. Эйрик поймал ее взгляд и понял, что эта женщина скорее умрет, чем позволит ему коснуться ее.
За дверями палаты послышался шум, двери растворились, и появились люди Эйрика ярла, которых он посылал за посадником. С собой они несли носилки, сооруженные из жердей с привязанной на них бычьей шкурой. На носилках лежал человек, покрытый простым суконным плащом, из-под которого виднелась только голова. Носилки внесли в палату и опустили на пол возле горящего очага, где их было хорошо видно всем. Викинги затихли, глядя на чужого воеводу, который теперь лежал перед их вождем скорее похожий на мертвого. В человеке этом нелегко было узнать прежнего посадника Дубыню. Полуседые волосы его и борода были всклокочены, в морщинах на лбу засохли грязь и кровь, закрытые глаза окружали темные тени. Искра жизни тлела едва-едва, глубоко спрятанная в могучем теле старого воина.
Ильмера поднялась на ноги, с трудом узнавая того, кого знала так хорошо.
– Он жив? – с трудом сдерживая дрожь в голосе, спросила она.
– Да, госпожа, жив, только без памяти, – ответил ей один из людей Эйрика, принесших посадника. – Рана его опасна.
Он отогнул плащ, чтобы было лучше видно. Ильмера содрогнулась: прямо поверх изорванной рубахи плечи и грудь посадника были обмотаны разнородными лоскутами, кое-где на них под засохшей кровью проступала вышивка из красных ниток – видно, гриди посадника, попавшие в плен вместе с ним, перевязывали его оторванными подолами своих рубах. Сейчас все эти повязки были покрыты сплошными бурыми пятнами засохшей крови, кое-где проступила свежая. Нетрудно было понять, что посадник умрет, если не помочь ему сейчас же.
– И какой выкуп ты просишь за него? – спросила Ильмера, повернувшись к Эйрику, и взгляд ее был тверд: перед ней стоял враг всей ее земли, и она собрала все свое мужество, чтобы говорить с ним.
Эйрик ярл считал ниже своего достоинства отвечать женщине ненавистью, даже если она ненавидела его. Но ее красота вместе с презрением в ее глазах чувствительно задевала Эйрика. Отплатить же ей он мог только презрением к тому, что ей дорого.
Несколько мгновений он смотрел на хозяйку, а потом перевел взгляд на посадника и с пренебрежительной усмешкой ответил:
– Когда я говорил о выкупе, я и сам не знал, что он так плох. Он скорее похож на мертвого, чем на живого. А торговать мертвецами – недостойное дело. Если он тебе нужен – возьми его. Я даже велю моим людям помочь тебе устроить подобающие похороны. Ваш ярл принял смертельную рану в честном бою, как доблестный воин. Если бы он был норвежцем, то его взял бы в свою дружину Властелин Ратей и дал бы ему новую радостную жизнь в Валгалле, полную битв и пиров. Ведь и у славян есть бог, который принимает павших воинов?
– Да, и у нас есть такой бог! Имя ему – Перун Громовержец! – воскликнула в ответ Ильмера, и перунова молния сверкнула в ее очах. Имя бога-мстителя добавило ей смелости, словно его золотые стрелы скрестились над ее головой и придали сил, которых так не хватило мужчинам Ладоги. – Перун Праведный, бог справедливости земной и небесной! К нему обращаются те, кто взывает к праведной мести, и Перун поражает молнией врагов своей земли!
– Так вскоре ваш ярл войдет в его дружину! – воскликнул в ответ Эйрик, не в силах сдержать досаду на эту женщину, которая не боялась его даже тогда, когда ее собственный муж боялся. – Я мог бы рабом положить его на костер моих воинов, которых он убил, но я уважаю доблесть, даже если это доблесть врага. И пусть твой муж добьет его, чтобы избавить от ненужных мучений. Если ты не захочешь сделать это сама…
Эйрик снова усмехнулся и, вытащив из-за спины свою секиру с золотой насечкой, со звоном опустил ее рукоятью вверх на стол меж серебряных кубков, словно предлагая Ильмере. Она хотела что-то сказать, но мысль о том, что посадник не может ждать, остановила ее. Ответив Эйрику только презрительным взглядом, она вышла из-за стола и указала на дверь, ведущую из большой палаты на хозяйскую половину:
– Перенесите его туда!
Сидевшие поблизости викинги вскочили, бережно подняли носилки и понесли вслед за женой ярла. Ильмера ушла первой, не оглянувшись больше на Эйрика и не поблагодарив его за подарок.
– Ну-ка спой нам новую песню! – громко приказал Эйрик скальду еще прежде, чем за хозяйкой закрылась дверь. – Хватит тебе, Эйольв, повторять песни Торда. Покажи и свое искусство. Покажи нам, как люди будут рассказывать об этом походе!
И Эйольв Певец Подвигов, с юности воспевавший дела Эйрика, запел песню о походе на Русь, сложенную им самим:
Прошел мечом землю
Вальдамара, смерти
Врагов обрекая
В побоищах, воин.
Твердо знаю, в Гардах
Повергатель ратей
Альдейгье погибель
Уготовал, стойкий.
Всю ночь женщины просидели возле посадника, которому устроили ложе в одном из задних помещений, подальше от викингов. Несмотря на перевязки и все усилия сиделок, он оставался без памяти. Утром хозяйка послала за ведуном в Велешу, надеясь, что служитель Белеса, бога здоровья, сумеет раздуть искру жизнеогня, еле тлевшую в теле Дубыни.
Тем временем Эйрик ярл снова собрался со своими людьми идти в город. С ними отправился и Оддлейв ярл, чтобы по уговору отобрать пленников, которых захочет выкупить. Ильмера дала его людям комок окровавленных тряпок, которыми была перевязана рана посадника, и велела выкупить тех гридей, от чьих рубах эти полосы были оторваны. Раз приходилось выбирать немногих из целой толпы, то нужно было, как-то оправдать выбор.
Гриди и несколько знатных семей были последними из ладожан, кто избежал продажи в рабство. Уже на другой день еще три корабля с полоном собирались уйти вниз по Волхову, к Варяжскому морю.
Но вечерний пир в Княщине был таким же шумным. Эйрик ярл больше не звал хозяйку в большую палату, только прислал людей спросить, когда похороны посадника. Хозяйка передала, что Дубыня пришел в себя, и жалела в душе, что не может сказать Эйрику об этом сама, чтобы увидеть его лицо при этом известии. Эйрик и правда был уязвлен и больше о посаднике не спрашивал. После ухода нескольких кораблей в Княщине стало потише, хотя сам Эйрик ярл и немало его людей еще оставались здесь. Жена ярла не выходила из своей опочивальни ни днем ни ночью, словно сама себя обрекла на заточение, а на лице ее застыло молчаливое отчаяние. Даже с мужем она не разговаривала, убедившись в его бессилии перед Эйриком ярлом. На душе у нее была печаль тяжелее камня.
Проснувшись утром, Тормод заворочался и вдруг заметил, что возле него кто-то сидит. Присмотревшись, он в утренней полутьме без труда узнал Снэульва, неожиданного гостя в девичьей. С тех пор как Загляда прогнала его, он ни разу здесь не был. Теперь он сидел прямо на полу среди спящих гридей Оддлейва ярла – при нынешней тесноте даже девичья превратилась в спальный покой. Лицо Снэульва было обращено к двери хозяйской спальни.
– Эй, Снежный Фенрир! – вполголоса окликнул его Тормод. Снэульв обернулся. Лицо его было угрюмо, под глазами темнели тени. – Ты несешь дозор? – продолжал Тормод. – Помоги-ка мне сесть.
Снэульв молча приподнял корабельщика и помог ему сесть возле стены.
– Чего ты здесь сидишь? – спросил Тормод, хотя сам имел сильные подозрения на этот счет.
– Скажи мне – ты тоже думаешь, что это я один виноват во всем Эйриковом походе? – вместо ответа спросил Снэульв.
– Я не настолько, глуп, – с обидой отозвался Тормод. – Иные тут шепотом обвиняют Ингольва, но я бы сказал, что он просто вовремя успел поменять предводителя, сменить Висислейва на Эйрика. Кто виноват в том, что Эйрик ходит в походы и ведет жизнь морского конунга? Конунг Олав сын Трюггви, прогнавший его с родины, да мало ли еще кто? Можно обвинить даже того негодного раба, который зарезал Хакона ярла. А обвинять во всем тебя – много чести.