Дюма Александр. Графиня де Монсоро. Том 2

   И он отшвырнул свою черную бархатную маску далеко в сторону.
   Диана слабо вскрикнула.
   Бледность графа была бледностью мертвеца, улыбка его – улыбкой демона.
   – Вот так. Пора кончать, сударь, – сказал Бюсси. – Мне не по душе лишние разговоры. Произносить речи перед дракой – это годится для героев Гомера, на то они и полубоги, а я человек, но, заметьте, человек, лишенный страха. Нападайте или прочь с дороги!
   Монсоро ответил хриплым, пронзительным смехом, который заставил Диану вздрогнуть, а Бюсси привел в ярость.
   – Прочь с дороги! – повторил молодой человек, и кровь, прилившая до этого к его сердцу, бросилась ему в голову.
   – Ого! Прочь с дороги? – воскликнул Монсоро. – Вы, кажется, так сказали, господин де Бюсси?
   – Тогда скрестим наши шпаги и покончим с этим, – сказал молодой человек, – я должен вернуться домой, а живу я далеко.
   – Вы пришли, чтобы остаться здесь на ночь, сударь, – сказал главный ловчий, – и вы здесь останетесь.
   Тут над перилами балкона показались головы еще двух человек; эти двое перелезли через балюстраду и встали рядом со своими товарищами.
   – Четыре плюс два – шесть, – сказал Бюсси. – А где же остальные?
   – Они у дверей и ждут, – сказал главный ловчий. Диана упала на колени, и, хотя она делала отчаянные усилия, чтобы совладать с собой, Бюсси услышал ее рыдания.
   Он быстро взглянул на нее, затем снова перевел взгляд на графа и, после секундного размышления, сказал:
   – Любезный сударь, вам известно, что я человек чести?
   – Да, – сказал Монсоро, – вы такой же человек чести, как эта госпожа целомудренная женщина.
   – Хорошо, сударь, – ответил Бюсси, слегка кивнув головой, – сказано сильно, но это заслужено, и мы рассчитаемся за все разом. Одно только; завтра у меня поединок с четырьмя известными вам дворянами, и первенство принадлежит им, а не вам, поэтому я прошу оказать мне любезность и позволить мне сегодня удалиться, под залог слова, что мы с вами снова встретимся, тогда и там, где вам будет угодно.
   Монсоро пожал плечами.
   – Послушайте, – сказал Бюсси, – клянусь богом, сударь, когда я дам удовлетворение господам де Шомбергу, д'Эпернону, де Келюсу и де Можирону, я буду в вашем распоряжении, целиком в вашем и только в вашем. Если они убьют меня, что ж, вы будете отомщены их руками, вот и все. Если же, напротив, я окажусь в состоянии расплатиться с вами сам…
   Монсоро обернулся к своим людям.
   – Ну, – сказал он. – Ату его, мои храбрецы!
   – А, – сказал Бюсси, – я ошибся: это не поединок, это убийство.
   – Клянусь дьяволом! – воскликнул Монсоро.
   – Да, я вижу, мы ошиблись друг в друге. Но подумайте вот о чем, сударь: все это не придется по душе герцогу Анжуйскому.
   – Он-то меня и прислал, – ответил Монсоро. Бюсси вздрогнул, Диана со стоном воздела руки к небу.
   – В таком случае, – сказал молодой человек, – я буду рассчитывать только на Бюсси. Держитесь, мои храбрецы!
   С молниеносной быстротой он опрокинул скамейку для молитв, подтащил к ней стол и швырнул поверх них стул. Таким образом, в одну секунду он воздвиг между собой и врагами нечто вроде оборонительного вала.
   Он действовал так быстро, что пуля, выпущенная из аркебузы, попала лишь в скамейку и застряла в ее досках. Тем временем Бюсси повалил чудесный шкафчик времен Франциска I и добавил его к своему укреплению.
   Диана оказалась укрытой этим шкафчиком. Она понимала, что не может помочь Бюсси ничем, кроме своих молитв, и молилась. Бюсси бросил взгляд на нее, потом на противников, затем на свой импровизированный оборонительный вал.
   – Теперь пожалуйте, – сказал он, – но будьте осторожны, моя шпага колется.
   «Храбрецы», понукаемые Монсоро, двинулись на Бюсси, как на кабана. Бюсси ждал их, пригнувшись, с горящими глазами. Один из нападающих протянул было руку к скамейке, чтобы оттащить ее, но, прежде чем его рука коснулась оборонительного заграждения, шпага Бюсси, высунувшись в амбразуру, разрезала эту руку от локтя до плеча.
   Человек вскрикнул и попятился к окну.
   Тут Бюсси услышал быстрые шаги в коридоре и решил, что оказался меж двух огней. Он метнулся к двери, чтобы задвинуть засов, но, прежде чем успел это сделать, она открылась.
   Молодой человек отступил на шаг, чтобы обороняться сразу и против старых и против новых врагов.
   В дверь вбежали двое.
   – А, дорогой мой господин, – воскликнул очень знакомый голос, – мы не опоздали?
   – Реми! – произнес Бюсси.
   – И я! – крикнул второй голос. – Да тут, кажется, убивают?
   Бюсси узнал этот голос и зарычал от радости.
   – Сен-Люк! – воскликнул он.
   – Я самый.
   – А! – сказал Бюсси. – Теперь, дражайший господин де Монсоро, я думаю, будет лучше, если вы дадите нам выйти, потому что теперь, коли вы не посторонитесь, мы пройдем по вашим телам.
   – Трое ко мне! – крикнул Монсоро. И над балюстрадой показались трое новых нападающих.
   – Вот как? Значит, у них целая армия? – сказал Сен-Люк.
   – Господи, милостивый, защити его, – молилась Диана.
   – Бесстыдная тварь! – крикнул Монсоро. И бросился вперед, чтобы заколоть Диану. Бюсси увидел это движение. Ловкий, словно тигр, он одним прыжком перескочил через свою баррикаду. Шпага его скрестилась со шпагой Монсоро, потом Бюсси сделал выпад и нанес графу удар в горло, но расстояние было слишком велико – Монсоро отделался лишь царапиной. Пять или шесть человек разом бросились на Бюсси. Один из них пал, сраженный шпагой Сен-Люка.
   – Вперед! – крикнул Реми.
   – Нет, Реми, не вперед, – сказал Бюсси, – подними и унеси Диану.
   Монсоро зарычал и выхватил шпагу из рук одного из вновь прибывших. Реми колебался.
   – А вы? – спросил он.
   – Унеси, унеси ее! – крикнул Бюсси. – Я вверяю ее тебе.
   – Господь мой! – шептала Диана. – Господь мой, помоги ему!
   – Пойдемте, госпожа, – сказал Реми.
   – Ни за что, нет, я его ни за что не покину. Реми схватил ее на руки.
   – Бюсси! – кричала Диана. – Ко мне, Бюсси! На помощь!
   Бедная женщина обезумела и не различала более, где друзья, где враги. Все, что удаляло ее от Бюсси, было для нее гибелью, смертью.
   – Иди, иди, – сказал Бюсси, – я последую за тобой.
   – Да, – взвыл Монсоро, – да, ты последуешь за ней, я надеюсь.
   Бюсси увидел, что Одуэн зашатался, согнулся и почти в то же мгновение упал, увлекая с собой Диану.
   Бюсси вскрикнул и обернулся.
   – Ничего, господин, – сказал Реми, – пуля попала в меня. Она невредима.
   В тот момент, когда Бюсси оглянулся, на него бросились трое. Сен-Люк заслонил от них друга, и один из троих узнал.
   Двое оставшихся отступили.
   – Сен-Люк, – сказал Бюсси, – заклинаю тебя именем той, которую ты любишь! Спаси Диану!
   – А ты?
   – Я? Я – мужчина.
   Сен-Люк кинулся к Диане, которая уже поднялась на колени, схватил ее на руки и исчез с ней вместе за дверью.
   – Ко мне! – завопил Монсоро. – Ко мне, все, кто на лестнице!
   – А! Подлец! – вскричал Бюсси. – А! Трус!
   Монсоро скрылся за спины своих людей.
   Бюсси ударил наотмашь, потом нанес колющий удар. Первым ударом он рассек чью-то голову, вторым – продырявил чью-то грудь.
   – С этими все, – сказал он.
   Затем он вернулся в свое укрепление.
   – Бегите, господин, бегите! – прошептал Реми.
   – Мне бежать.., бежать от убийц! Бюсси склонился к молодому лекарю.
   – Надо, чтобы Диана успела спастись. Куда ты ранен?
   – Берегитесь! – воскликнул Реми. – Берегитесь! И действительно, с лестницы в дверь ворвались четверо.
   Бюсси оказался в окружении. Но он думал лишь об одном.
   – А Диана? – крикнул он. – Диана?
   И, не теряя ни мгновения, ринулся на четверых. Они были застигнуты врасплох. Двое упали, один был ранен, другой – мертв.
   Затем, так как Монсоро двинулся к нему, Бюсси отступил назад и снова оказался за своим укреплением.
   – Задвиньте засовы, – крикнул Монсоро, – поверните ключ: он у нас в руках, у пас в руках!
   Тем временем Реми, собрав последние силы, дополз до защитного вала и укрепил его своим телом.
   Наступил короткий перерыв.
   Бюсси, который стоял на полусогнутых ногах, плотно прижавшись спиной к стене, и в согнутой в локте руке держал наготове шпагу, быстро огляделся.
   Семь человек лежали на полу, девять – остались на ногах. Бюсси пересчитал их глазами.
   И, глядя на эти девять сверкающих шпаг, слыша, как Монсоро подбадривает сбиров, чувствуя, как под ногами хлюпает кровь, этот храбрец, никогда не ведавший страха, увидел, что из глубины комнаты перед ним возник словно бы призрак смерти и, хмуро улыбаясь, поманил его к себе.
   «Из девяти, – подумал он, – я вполне могу уложить еще пятерых, но оставшиеся четверо убьют меня. У меня хватит сил еще на десять минут боя. Что ж, сделаем за эти десять минут то, что ни один человек никогда еще не делал и не сделает».
   Скинув плащ, он обернул им левую руку, соорудив себе нечто вроде щита, и прыгнул на середину комнаты, как будто дальнейшее пребывание в укрытии было недостойно его боевой славы.
   Его встретил хаос тел и клинков, в который его шпага проскользнула, словно гадюка в свой выводок. Трижды перед ним открывался просвет в этой плотной массе, и он тут же выбрасывал вперед правую руку и наносил удар. Трижды слышал он, как скрипела, расходясь под его клинком, кожа ремней и курток, и трижды струя теплой крови по бороздке клинка стекала на его пальцы.
   За это же время своей левой рукой он отбил двадцать режущих и колющих ударов.
   Плащ был весь изрублен.
   Увидев, что двое упали, а третий вышел из боя, убийцы изменили свою тактику. Они отказались от шпаг: одни пустили в ход приклады мушкетов, другие стали стрелять в Бюсси из до сих пор бездействовавших пистолетов, от пуль которых он ловко уклонялся, то бросаясь в сторону, то нагибаясь. В этот решительный для него час он поспевал повсюду; он не только видел, слышал и действовал, он еще и угадывал самые внезапные, самые тайные мысли своих врагов. Для Бюсси настала одна из тех минут, когда человек достигает вершин совершенства: он был меньше, чем бог, ибо он был смертным, но, вне всякого сомнения, он был больше, чем человек.
   Ему пришла в голову мысль, что убить Монсоро значит положить конец сражению, и он стал искать его главами среди своих убийц. Но Монсоро, столь же спокойный, сколь Бюсси был возбужден, перезаряжал пистолеты своим людям пли, взяв заряженный пистолет из их рук, стрелял сам, все время прячась за спинами своих наемников.
   Однако Бюсси ничего не стоило расчистить себе проход. Оп бросился в гущу сбиров, они расступились, и Бюсси оказался лицом к лицу с Монсоро.
   В это мгновение главный ловчий, в руках у которого был заряженный пистолет, прицелился и выстрелил.
   Пуля ударила в клинок шпаги Бюсси и срезала его да шесть дюймов выше рукоятки.
   – Обезоружен! – крикнул Монсоро. – Обезоружен!
   Бюсси отскочил назад и, отступая, подобрал с полу срезанный клинок.
   В одну секунду клинок был плотно прикручен носовым платком к кисти его руки.
   И бой возобновился. То было величественное зрелище: один человек, почти безоружный и, однако, почти невредимый, держал в страхе шестерых прекрасно вооруженных людей, возведя гору из десяти трупов.
   Завязавшись снова, бой стал еще более ожесточенным. Пока люди Монсоро нападали на Бюсси, главный ловчий, догадавшись, что молодой человек высматривает себе оружие на полу, стал убирать все, до чего тот мог бы добраться.
   Бюсси был окружен. Обломок его шпаги, выщербленный, погнутый, притупившийся, шатался в повязке. Рукa начала слабеть от усталости. Бюсси оглянулся вокруг, и тут одни из трупов вдруг ожил, поднялся на колени и подал ему длинную и целую рапиру.
   Этим трупом был Реми, вложивший в это последнее движение всю свою преданность.
   Бюсси вскрикнул от радости и отскочил назад, чтобы отвязать от руки платок и выбросить обломок клинка, ставший ненужным.
   В эту минуту Монсоро бросился к Реми и в упор выстрелил ему в голову из пистолета.
   Реми упал с пробитым лбом, на этот раз чтобы уже не подняться. Из груди Бюсси вырвался крик, даже не крик – рычание.
   С новым оружием к нему вернулись силы. Рапира его со свистом описала круг, справа отрубила чью-то кисть, а слева – распорола щеку.
   Этим двойным ударом он расчистил себе дорогу к выходу.
   Ловкий и стремительный, он бросился к двери и попытался выломать ее ударом, от которого задрожала стена. Но засовы не поддались.
   Истощенный этим усилием, Бюсси опустил правую руку и, стоя лицом к своим врагам, попробовал левой рукой открыть дверь за своей спиной.
   В эту короткую секунду пуля пробила ему бедро и две шпаги задели бона.
   Но он отодвинул засовы и повернул ключ.
   Рыча, величественный в своей ярости, он сразил ударом наотмашь самого остервенелого из разбойников и, прорвавшись к Монсоро, ранил его в грудь.
   У главного ловчего вырвалось проклятие.
   – А! – сказал Бюсси, распахивая дверь. – Я начинаю думать, что выберусь.
   Четверо убийц побросали свое оружие и навалились на Бюсси. Не справившись с ним шпагами, ибо его чудесная ловкость делала его неуязвимым, они пытались его удушить.
   Но Бюсси и рукояткой рапиры, и ее клинком непрерывно наносил им удары, рубил их. Монсоро дважды приближался к молодому человеку и дважды был ранен.
   Наконец трое убийц вцепились в рукоятку рапиры и вырвали ее из рук Бюсси.
   Тогда Бюсси схватил табурет из резного дерева, нанес три удара и сбил троих, но о плечо четвертого табурет раскололся, и тот остался на ногах.
   Этот четвертый вонзил ему в грудь кинжал. Бюсси схватил его за запястье, выдернул кинжал из своей груди и, повернув клинок к противнику, заколол того его же собственной рукой.
   Последний из убийц выскочил в окно. Бюсси сделал два шага, чтобы нагнать его, но лежавший среди трупов Монсоро приподнялся и ударил Бюсси ножом под колено.
   Молодой человек вскрикнул, огляделся в поисках шпаги, схватил первую попавшуюся и с такой силой вонзил ее в грудь главного ловчего, что пригвоздил его к полу.
   – А! – воскликнул Бюсси. – Не знаю, останусь ли жив я, по, по крайней мере, я увижу, как умрешь ты!
   Монсоро хотел ответить, но из его полуоткрытого рта вылетел лишь последний вздох.
   Тогда Бюсси, едва передвигая ноги, потащился к коридору. Он истекал кровью. Она бежала из раны на бедре и особенно из той, что была под коленом. В последний раз оглянулся он назад. Из-за облака вышла блестящая луна. Свет ее проник в залитую кровью комнату, заиграл на оконных стеклах и озарил изрубленные ударами шпаг, пробитые пулями стены, мимоходом скользнув по бледным лицам мертвецов, в большинстве сохранивших, умирая, жестокий и угрожающий взгляд убийц.
   При виде этого поля битвы, которое он покрыл трупами, израненного, почти умирающего Бюсси охватило чувство беспредельной гордости.
   Как он и обещал, он совершил то, что не совершил бы ни один человек.
   Ему оставалось только бежать, спасаться. Теперь уже он мог бежать, потому что бежал он от мертвых.
   По испытания еще не кончились для несчастного Бюсси.
   Выйдя на лестницу, он увидел, что во дворе поблескивает оружие. Раздался выстрел. Пуля пробила ему плечо. Двор охранялся.
   Тогда он вспомнил о маленьком окне, через которое Диана собиралась наблюдать завтра за его поединком, и, торопясь из последних сил, волоча раненую ногу, направился в ту сторону.
   Окно было открыто, в него глядело прекрасное, усеянное звездами небо.
   Бюсси закрыл за собою дверь, задвинул засов. Потом с большим трудом взобрался на окно и измерил глазами расстояние до железной решетки, рассчитывая спрыгнуть по ту ее сторону.
   – О! Нет, у меня недостанет сил, – прошептал он. Но в это мгновение он услышал на лестнице шаги. То поднималась вторая группа убийц.
   Драться Бюсси уже не был способен. Он собрал все свои силы и, помогая себе той рукой и той ногой, которые еще действовали, прыгнул вниз.
   Но, прыгая, он поскользнулся на камне подоконника.
   Ведь на подошвах его сапог было столько крови!
   Он упал на железные копья решетки: одни вошла в его тело, другие зацепились за одежду, и он повис. Тогда Бюсси вспомнил о единственном друге, который еще оставался у него на земле.
   – Сен-Люк! – крикнул он. – Ко мне! Сен-Люк! Ко мне!
   – А! Это вы, господин де Бюсси! – раздался вдруг голос из кущи деревьев.
   Бюсси содрогнулся. Голос принадлежал не Сен-Люку.
   – Сен-Люк! – крикнул он снова. – Ко мне! Ко мне! Не бойся за Диану. Я убил Монсоро!
   Он надеялся, что Сен-Люк прячется где-то поблизости и при этом известии явится.
   – А! Так Монсоро убит? – сказал другой голос.
   – Да.
   – Прекрасно.
   И Бюсси увидел, как из-за деревьев вышли двое. Лица обоих были закрыты масками.
   – Господа, – сказал он, – господа, заклинаю вас небом, помогите дворянину, попавшему в беду, вы еще можете спасти его.
   – Что вы об этом думаете, монсеньер? – спросил вполголоса один из двух неизвестных.
   – н. – Как ты неосторожен! – сказал другой.
   – Монсеньер! – воскликнул Бюсси, который услышал эти слова, до такой степени все его чувства были обострены отчаянным положением. – Монсеньер! Освободите меня, и я прощу вам вашу измену.
   – Ты слышишь! – сказал человек в маске.
   – Что вы прикажете?
   – Что ж, освободи его…
   И прибавил, усмехнувшись под своей маской:
   – От страданий…
   Бюсси повернул голову туда, откуда раздавался голос, дерзавший говорить этим насмешливым тоном в такую минуту.
   – О! Я погиб, – прошептал он.
   И в тот же ему в грудь его уперлось дуло аркебузы и раздался выстрел. Голова Бюсси упала на грудь, руки повисли.
   – Убийца! – сказал он. – Будь проклят! И умер с именем Дианы на устах. Несколько капель его крови упало с решетки на того, кого называли монсеньером.
   – Он мертв? – крикнули несколько человек, которые, взломав дверь, появились у окна.
   – Да, – крикнул Орильи. – Но не забывайте, что покровителем и другом господина де Бюсси был монсеньер герцог Анжуйский, бегите!
   Убийцы ничего другого и не хотели, они тут же скрылись.
   Герцог слушал, как звуки их шагов удаляются, становятся все глуше и смолкают вдали.
   – А теперь, Орильи, – сказал он, – поднимись в ту комнату и сбрось мне через окно тело Монсоро.
   Орильи поднялся, разыскал среди множества трупов тело главного ловчего, взвалил его на спину и, как ему приказал его спутник, бросил это тело в окно. Падая, и оно тоже забрызгало кровью одежды герцога Анжуйского.
   Пошарив в камзоле главного ловчего, Франсуа достал акт о союзе, подписанный его королевской рукой.
   – Это то, что я искал, – сказал он, – нам больше нечего здесь делать.
   – А Диана? – спросил из окна Орильи.
   – Черт возьми! Я больше не влюблен и, так как она пас не узнала, развяжи ее. Сен-Люка тоже развяжи. Пусть отправляются на все четыре стороны.
   Орильи исчез.
   – Королем Франции я пока не стану, – сказал герцог, разрывая акт на мелкие куски, – но зато и не буду обезглавлен по обвинению в государственной измене.

Глава 53.
О ТОМ, КАК ВРАТ ГОРАНФЛО ОКАЗАЛСЯ БОЛЕЕ ЧЕМ КОГДА-ЛИБО МЕЖДУ ВИСЕЛИЦЕЙ И АББАТСТВОМ

   Авантюра с заговором окончательно обернулась комедией. Ни швейцарцы, поставленные караулить устье этой реки интриг, ни сидевшая в засаде французская гвардия не смогли поймать в раскинутые ими сети не только крупных заговорщиков, но даже и мелкой рыбешки. Все участники заговора бежали через подземный ход под кладбищем.
   Из аббатства не появился ни один. Поэтому, как только дверь была взломана, Крийон встал во главе тридцати человек и вместе с королем ворвался внутрь.
   В просторных, темных помещениях стояла мертвая тишина.
   Крийон, опытный вояка, предпочел бы большой шум. Он опасался какой-нибудь ловушки.
   Но тщетно посылали разведчиков, тщетно открывали двери и окна, тщетно обыскивали склеп часовни. Всюду было пусто.
   Король шел в первых рядах со шпагой в руке и кричал во все горло:
   – Шико! Шико! Никто не откликался.
   – Неужели они его убили? – говорил король. – Смерть Христова! Они мне заплатят за моего шута как за дворянина.
   – Это будет правильно, государь, – заметил Крийон, – ведь он и есть дворянин, да еще из самых храбрых.
   Шико не отвечал, ибо он сек герцога Майеннского и так наслаждался этим занятием, что был глух и слеп ко всему остальному.
   Но после того, как Майенн исчез, после того, как Горанфло свалился без чувств, ничто больше не отвлекало Шико, и он услышал, что его зовут, и узнал голос короля.
   – Сюда, сын мой, сюда, – крикнул он изо всех сил, пытаясь приподнять Горанфло и утвердить его на седалище. Это ему удалось, и он прислонил монаха к дереву. Усилия, которые Шико был вынужден затратить на свой милосердный поступок, лишили голос гасконца некой доли его звучности, так что Генриху в долетевшем до него призыве послышалась даже жалоба. Однако король ошибся, Шико, напротив, был упоен своей победой. Но, увидя плачевное состояние монаха, гасконец задумался: следует ли вывести это вероломное брюхо на чистую воду или же стоит проявить милосердие по отношению к этой необъятной бочке.
   Он созерцал Горанфло, как некогда Август, должно быть, созерцал Цинну.
   Горанфло постепенно приходил в себя, и хотя он был глуп, но все же не до такой степени, чтобы обманываться относительно ожидавшей его участи. К тому же он был очень схож с теми животными, которым человек постоянно угрожает и которые поэтому инстинктивно чувствуют, что его рука тянется к ним только для того, чтобы ударить, а рот прикасается – только для того, чтобы их съесть.
   Именно в таком расположении духа Горанфло и открыл глаза.
   – Сеньор Шико! – воскликнул он.
   – Вот как? – отозвался Шико. – Значит, ты не умер?
   – Мой добрый сеньор Шико, – продолжал монах, пытаясь молитвенно сложить ладони перед своим необъятным животом, – неужели вы отдадите меня в руки моих преследователей, меня, вашего Горанфло?
   – Каналья, – сказал Шико с плохо скрытой нежностью.
   Монах принялся голосить.
   После того как ему удалось сложить ладони, он попытался ломать пальцы.
   – Меня, который съел вместе с вами столько вкусные обедов, – выкрикивал он сквозь рыдания, – меня, который, по вашим уверениям, пьет с таким изяществом, что заслуживает звания короля губок; меня, которому так нравились пулярки, зажаренные по вашему заказу в «Роге изобилия», что я всегда оставлял от них только косточки!
   Этот последний довод показался Шико самым неотразимым из всех и окончательно склонил его в сторону милосердия.
   – Боже правый! Вот они! – воскликнул Горанфло, порываясь встать на ноги, но так и не достигнув своей цели. – Они уже здесь, я погиб! О! Добрый сеньор Шико, спасите меня!
   И монах, не сумев подняться, сделал то, что было гораздо легче: упал плашмя на землю, – Вставай! – сказал Шико, – Вы меня прощаете?
   – Посмотрим.
   – Вы столько меня били, что мы уже квиты. Шико рассмеялся. Рассудок бедного монаха находился в таком смятении, что ему показалось, будто удары, выданные в счет долга герцогу Майеннскому, сыпались на него.
   – Вы смеетесь, мой добрый сеньор Шико? – сказал он.
   – Э! Конечно, смеюсь, скотина!
   – Значит, я буду жить?
   – Возможно.
   – Вы бы не смеялись, если бы вашему Горанфло предстояло умереть.
   – Сие не от меня зависит, – сказал Шико, – сие зависит от короля. Один король имеет власть над жизнью и смертью.
   Горанфло поднатужился и поднялся на колени. В это мгновение тьма расступилась перед яркими огнями, и друзья увидели вокруг себя множество вышитых камзолов и поблескивающие при свете факелов шпаги.
   – Ах! Шико! Милый Шико! – воскликнул король. – Как я рад снова увидеть тебя!
   – Вы слышите, мой добрый господин Шико, – сказал тихонько монах, – этот великий государь счастлив снова увидеть вас.
   – Ну и?
   – Ну и на радостях он сделает для вас все, что вы попросите. Попросите у него помилования для меня.
   – У подлого Ирода?
   – О! О! Тише, дорогой господин Шико!
   – Ну, государь, – спросил Шико, поворачиваясь к королю, – скольких вы захватили?
   – «Confiteor!» – забормотал Горанфло.
   – Ни одного, – ответил Крийон. – Изменники! Они, должно быть, нашли какую-нибудь неизвестную нам лазейку.
   – Вполне возможно, – сказал Шико.
   – Но ты видел их? – спросил король. – Еще бы я их не видел! – Всех?
   – От первого до последнего.
   – «Confiteor», – все повторял Горанфло, не будучи в силах вспомнить, что идет дальше.
   – Ты их, конечно, узнал?
   – Нет, государь.
   – Как! Ты не узнал их?
   – То есть я узнал лишь одного, да и то…
   – Да и то?
   – Не по лицу, государь.
   – А кого ты узнал?
   – Герцога Майеннского.
   – Герцога Майеннского? Того, кому ты обязан…
   – Уже нет, государь, мы поквитались.
   – А! Расскажи мне об этом, Шико!
   – Попозже, сын мой, попозже. Займемся настоящим.
   – «Confiteor», – твердил Горанфло.
   – Э! Да вы захватили пленного, – сказал вдруг Крийон, опуская свою длань на плечо монаха, и тот, несмотря на сопротивление, оказываемое массой его тела, согнулся под тяжестью этой руки.
   У Горанфло отнялся язык.
   Шико медлил с ответом, предоставив всем смертным мукам, которые порождает глубокий ужас, наводнить на миг сердце несчастного монаха.
   Тот готов был во второй раз потерять сознание при виде стольких людей, кипящих неутоленным гневом.
   Наконец, после недолгого молчания, когда Горанфло уже казалось, что в ушах его гремят трубы Страшного суда, Шико сказал: