Дюма Александр. Графиня де Монсоро. Том 2

   – Нет, сударь, ее у вас больше нет, – сказал Антрагэ, схватившись рукой за клинок возле эфеса.
   Он вывернул Келюсу руку, тот выпустил шпагу. Антрагэ всего лишь слегка обрезал себе палец на левой руке.
   – О! – возопил Келюс. – Шпагу! Шпагу! Как тигр, прыгнул он на Антрагэ и сжал его в железном объятии.
   Антрагэ, не пытаясь разомкнуть это кольцо, перехватил шпагу в левую руку, а кинжал – в правую, и принялся, без остановки и куда попало, наносить удары Келюсу. При каждом ударе Антрагэ заливало кровью противника, но ничто не могло вынудить Келюса разжать руки; на каждую рану он отвечал восклицанием:
   – Да здравствует король!
   Он ухитрился даже задержать наносившую удары руку, обвиться вокруг своего невредимого врага, словно змея, и стиснуть его и руками и ногами.
   Антрагэ почувствовал, что ему не хватает дыхания.
   Он зашатался и упал.
   Но, казалось, все в этот день оборачивалось ему на пользу: упав, он, можно сказать, удушил своей тяжестью несчастного Келюса.
   – Да здравствует ко… – прошептал Келюс в агонии. Антрагэ высвободился наконец из его объятий, приподнялся на одной руке и нанес Келюсу последний удар прямо в грудь.
   – Получай, – сказал Антрагэ, – теперь ты доволен?
   – Да здрав… – выговорил Келюс уже с полузакрывшимися глазами.
   Все было кончено. Безмолвие и ужас смерти воцарились на поле боя.
   Антрагэ поднялся на ноги, весь покрытый кровью, по кровью своего противника. У него же самого, как мы уже сказали, был лишь небольшой порез на руке.
   Испуганный д'Эпернон осенил себя крестным знамением и бросился прочь оттуда, словно преследуемый страшным призраком.
   Антрагэ обвел взглядом своих друзей и врагов, мертвых и умирающих. Так, должно быть, глядел Гораций на поле битвы, решившей судьбы Рима.
   Шико подбежал к Келюсу, у которого кровь текла из девятнадцати ран, и приподнял его.
   Движение вернуло Келюса к жизни.
   Он открыл глаза.
   – Антрагэ, честью клянусь, – сказал он, – я не виновен в смерти Бюсси.
   – О! Я верю вам, сударь, – произнес тронутый Антрагэ, – я вам верю.
   – Бегите, – прошептал Келюс, – бегите. Король вам не простит.
   – Я не оставлю вас так, сударь, – сказал Антрагэ, – даже под угрозой эшафота.
   – Бегите, молодой человек, – сказал Шико, – не искушайте бога. Вас спасло чудо, не требуйте двух чудес за один день.
   Антрагэ подошел к Рибейраку, тот еще дышал.
   – Ну что? – спросил Рибейрак.
   – Мы победили, – ответил Антрагэ тихо, чтобы но оскорбить Келюса.
   – Благодарю, – сказал Рибейрак. – Уходи.
   И он снова потерял сознание.
   Антрагэ подобрал свою шпагу, которую выронил во время борьбы, а затем – шпаги Келюса, Шомберга и Можирона.
   – Прикончите меня, сударь, – сказал Келюс, – или оставьте мне мою шпагу.
   – Вот она, граф, – сказал Антрагэ, с поклоном, исполненным уважения, протянув Келюсу шпагу. На глазах раненого блеснула слеза.
   – Мы могли бы стать друзьями, – прошептал он. – Антрагэ протянул ему руку.
   – Добро! – сказал Шико. – Это воистину по-рыцарски. Но беги, Антрагэ, ты стоишь того, чтобы жить.
   – А мои товарищи? – спросил молодой человек.
   – Я о них позабочусь так же, как о друзьях короля. Антрагэ накинул плащ, который подал ему стремянный, закутался, чтобы не было видно покрывшей его крови, и, оставив мертвых и раненых в окружении пажей и лакеев, скрылся через ворота Сент-Антуан.

Глава 58.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ

   Король, бледный от беспокойства и вздрагивающий при малейшем шуме, мерил шагами оружейную палату, прикидывая, как человек, искушенный в таких делах, время, которое должно было понадобиться его друзьям, чтобы встретиться с противниками и сразиться с ними, а также все проистекающие из их характеров, силы и ловкости возможности – хорошие и дурные.
   – Сейчас, – сказал он сначала, – они идут по улице Сент-Антуан. А теперь входят в загон. Обнажают шпаги. Теперь они уже дерутся.
   И при этих словах несчастный король, весь дрожа, стал молиться.
   Но благочестивые молитвы, которые шептали его губы, не затрагивали души, поглощенной иными чувствами.
   Через несколько минут король поднялся с колен.
   – Хотя бы Келюс вспомнил, – сказал он, – о том контрударе, который я показал ему: парировать шпагой и ударить кинжалом. Шомберг, тот – человек хладнокровный, он должен убить этого Рибейрака. Можирон, если не случится какого-нибудь несчастья, легко одолеет Ливаро. Но д'Эпернон! О! Он погиб. Хорошо еще, что именно его я люблю меньше, чем всех остальных. Но дело не только в его смерти, вот что худо: как бы, когда он умрет, Бюсси, этот страшный Бюсси, не бросился на других. Он всюду поспеет! Ах! Бедный мой Келюс! Бедный Шомберг! Бедный Можирон!
   – Государь, – донесся из-за двери голос Крийона.
   – Как! Уже?! – воскликнул король.
   – Нет, государь, у меня нет никаких известий, кроме того, что герцог Анжуйский просит разрешения побеседовать с вашим величеством.
   – А зачем? – спросил король через дверь.
   – Он уверяет, что пришло время рассказать вашему величеству, какого рода услугу он вам оказал, и что его сообщение несколько успокоит волнение вашего величества.
   – Хорошо, ступайте за ним, – ответил король. В ту минуту, когда Крийон уже повернулся, чтобы выполнить приказ, на лестнице послышались торопливые шаги и раздался голос, сказавший Крийону:
   – Я хочу немедленно говорить с королем.
   Король узнал этот голос и сам открыл дверь.
   – Входи, Сен-Люк, входи, – сказал он. – Что еще случилось? Но что с тобой, господи Иисусе? Что произошло? Они мертвы?
   Сен-Люк, бледный, без шляпы, без шпаги, весь в крови, почти вбежал в комнату.
   – Государь, – вскричал он, бросаясь перед королем на колени, – отмщенья! Я пришел просить у вас отмщенья!
   – Мой бедный Сен-Люк, – сказал король, – в чем же дело? Говори! Кто мог привести тебя в такое отчаяние?
   – Государь, один из самых ваших благородных подданных, один из ваших храбрейших солдат… Он не смог продолжать.
   – А? – откликнулся Крийон, полагавший, что эти титулы, особенно последний, могут относиться только к нему.
   –..убит этой ночью, убит предательски, – закончил Сен-Люк.
   Король, мысли которого были заняты только одним, успокоился. Это не мог быть никто из его четырех друзей, потому что он виделся с ними утром.
   – Предательски убит этой ночью? – переспросил король. – О ком ты говоришь, Сен-Люк?
   – Государь, я прекрасно знаю: вы его не любили, – продолжал Сен-Люк. – Но он был верен королю и, в случае необходимости, клянусь вам в этом, пролил бы за ваше величество свою кровь до последней капли. Иначе он не был бы моим другом.
   – А-а! – протянул король, начиная понимать. И мгновенная вспышка, если не радости, то по меньшей мере надежды, озарила его лицо.
   – Государь, отомстите за господина де Бюсси, – вскричал Сен-Люк, – отомстите!
   – За господина де Бюсси? – переспросил король, делая ударение на каждом слове.
   – Да, за господина де Бюсси, которого двадцать убийц закололи этой ночью. И недаром их собралось двадцать, потому что он убил четырнадцать из них.
   – Господин де Бюсси мертв…
   – Да, государь.
   – Значит, он не дерется сегодня утром? – невольно вырвалось у короля.
   Сен-Люк бросил на Генриха взгляд, которого тот не смог выдержать. Отвернувшись, король увидел Крийона, все еще стоявшего у дверей в ожидании новых приказаний.
   Он сделал ему знак привести герцога Анжуйского.
   – Нет, государь, – продолжал тем временем Сен-Люк суровым голосом, – господин де Бюсси не дрался сегодня утром, поэтому я прошу вас не об отмщении, как я ошибочно сказал вашему величеству, но о правосудии. Ибо мне дорог мой король и в особенности честь моего короля, и я считаю, что, заколов господина де Бюсси, вашему величеству оказали весьма плохую услугу.
   В дверях появился герцог Анжуйский. Он стоял на пороге, неподвижный, как бронзовая статуя.
   Слова Сен-Люка открыли королю глаза. Они напомнили ему о той услуге, которой похвалялся брат.
   Взгляд его встретился со взглядом герцога, и Генрих окончательно утвердился в своей мысли, ибо глаза герцога ответили ему «да», и одновременно он едва заметно кивнул королю головой.
   – Знаете ли вы, что теперь скажут? – воскликнув Сен-Люк. – Если ваши друзья победят, скажут, что они победили только потому, что вы приказали убить Бюсси.
   – И кто же это скажет, сударь? – спросил король.
   – Смерть Христова! Да все, – воскликнул Крийон, по своему обыкновению бесцеремонно вмешиваясь в разговор.
   – Нет, сударь, – ответил король, обеспокоенный и подавленный суждением того, кто теперь, когда Бюсси умер, был самым храбрым человеком в его королевстве, – нет, сударь, никто так не скажет, ибо вы назовете мне его убийцу.
   Сен-Люк увидел, что на пол возле него упала чья-то тень.
   Это вошел в комнату герцог Анжуйский. Молодой человек оглянулся и узнал его.
   – Да, государь, я назову убийцу, – сказал он, поднимаясь с колен, – ибо я хочу любой ценой очистить ваше величество от обвинения в столь омерзительном поступке.
   – Ну, говорите!
   Герцог остановился и спокойно слушал. Крийон стоял за ним, недружелюбно на него поглядывая и укоризненно качая головой.
   – Государь, – начал Сен-Люк, – этой ночью Бюсси заманили в западню: когда он пришел на свидание к женщине, которая любила его, муж, оповещенный предателем, явился домой с убийцами. Они были повсюду – на улице, во дворе, даже в саду.
   Если бы все ставни в оружейной не были закрыты, о чем мы уже говорили, можно было бы заметить, как побледнел при этих последних словах принц, несмотря на все свое самообладание.
   – Бюсси защищался, как лев, государь, но их было слишком много и…
   – Он умер, – прервал король, – и смерть его заслужена, ибо я, разумеется, не стану мстить за прелюбодея.
   – Государь, я еще не кончил мой рассказ, – возразил Сен-Люк. – После того, как несчастный около получаса дрался в комнате, после того, как он одержал победу над своими врагами, ему, израненному, окровавленному, изувеченному, почти удалось спастись. Надо было лишь протянуть ему руку помощи, я бы и сам сделал это, если бы его убийцы не схватили меня, вместе с женщиной, которую он вверил мне, если бы они не связали меня, не заткнули мне рот. На свою беду, они забыли лишить меня зрения, как лишили голоса, и я увидел, государь, я увидел, как к несчастному Бюсси, зацепившемуся бедром за острия железной решетки, подошли двое. Я слышал, как раненый попросил их о помощи, ибо он имел право считать этих двоих своими друзьями. Так вот, один из них.., государь, мне страшно об этом говорить, но поверьте, еще страшнее было видеть и слышать.., один из них приказал застрелить его, а другой выполнил приказ.
   Крийон стиснул кулаки и нахмурился.
   – И вы узнали убийцу? – спросил король, взволнованный вопреки своему желанию.
   – Да, – сказал Сен-Люк.
   Он повернулся к принцу, показал на него пальцем и, вкладывая в свои слова всю так долго сдерживаемую ненависть, произнес:
   – Это монсеньер. Убийца – это принц! Убийца – это Друг!
   Король был подготовлен к удару, герцог встретив его не моргнув глазом.
   – Да, – сказал он невозмутимо, – да, господин де Сен-Люк хорошо видел и хорошо слышал. Я приказал убить господина де Бюсси, и ваше величество будете мне за это признательны, ибо действительно господин де Бюсси был моим слугой, но этим утром, как я его ни отговаривал, господин де Бюсси собирался поднять оружие против вашего величества.
   – Ты лжешь, убийца! Ты лжешь! – крикнул Сен-Люк. – Бюсси, исколотый шпагами, Бюсси, висящий на железных остриях, зацепившись бедром, этот Бюсси был годен только на то, чтобы внушить жалость самым своим злейшим врагам, и злейшие его враги помогли бы ему. Но ты, ты – убийца Ла Моля и Коконнаса, ты убил Бюсси, как убил одного за другим всех своих друзей. Ты убил Бюсси не потому, что он был врагом твоего брата, но потому, что он был поверенным твоих тайн. А! Монсоро – тот хорошо знал, почему ты затеял это преступление.
   – Проклятие! – прошептал Крийон. – Зачем я не король!
   – Меня оскорбляют в вашем присутствии, брат, – сказал герцог, побелев от ужаса, ибо конвульсивно сжавшаяся рука Крийона и налитые кровью глаза Сен-Люка не сулили ему безопасности.
   – Уйдите, Крийон, – сказал король. Крийон вышел.
   – Правосудия, государь, правосудия! – снова выкрикнул Сен-Люк.
   – Государь, – сказал герцог, – накажите меня за то, что я спас сегодня утром друзей вашего величества и за то, что я обеспечил блестящую победу вашему делу, которое также и мое дело.
   – А я, – продолжал, больше не владея собой, Сен-Люк, – я говорю тебе, что дело твое – проклятое дело и что на все, к чему ты ни прикоснешься, ты навлекаешь гнев господний. Государь, государь, ваш брат взял под свое покровительство наших друзей, горе им!
   Король почувствовал, как дрожь ужаса прошла по его телу.
   В это самое мгновение снаружи донесся глухой шум, поспешные шаги, торопливый разговор.
   Потом наступила глубокая, мертвая тишина.
   И среди этой тишины, словно само небо выразило свое согласие с Сен-Люком, три медленных, торжественных удара, нанесенных мощной рукой Крийона, сотрясли дверь.
   Холодный пот заструился по вискам Генриха, черты ею исказились.
   – Побеждены! – вскричал он. – Мои бедные друзья побеждены!
   – А что я вам говорил, государь? – воскликнул Сен-Люк.
   Герцог в ужасе стиснул руки.
   – Видишь, трус, – продолжал, вне себя от горя, молодой человек, – вот как убийцы спасают честь государей! Убей и меня тоже, я без шпаги!
   И он швырнул свою шелковую перчатку в лицо герцога. – Франсуа издал крик ярости и побелел, как смерть.
   Но король ничего не видел, ничего не слышал. Он уронил голову на руки.
   – О! – прошептал он. – Бедные мои друзья, они побеждены.., быть может, тяжело ранены! Кто скажет мне правду?
   – Я, государь, – раздался голос Шико. Король узнал этот дружеский голос и простер к нему руки.
   – Ну? – сказал он.
   – Двое уже мертвы, а третий вот-вот испустит дух.
   – Кто этот третий?
   – Келюс, государь.
   – А где он?
   – Во дворце Буасси, куда я приказал его перенести.
   Король не стал слушать дальше и с горестными криками бросился вон из комнаты.
   Сен-Люк отводил Диану к ее подруге, Жанне де Бриссак, поэтому он и не сразу явился в Лувр.
   Жанна три дня и три ночи ухаживала за несчастной женщиной, находившейся во власти жестокой горячки.
   На четвертый день, изнемогая от усталости, Жанна отлучилась, чтобы немного отдохнуть. Но когда, два часа спустя, она вернулась в комнату подруги, Дианы там уже не было.
   Известно, что Келюс – единственный из трех защитников дела короля, оставшийся в живых, несмотря на девятнадцать ранений, – умер в том самом дворце Буасси, куда приказал его перенести Шико, умер после тридцати дней борьбы со смертью и на руках у короля.
   Генрих был безутешен.
   Он заказал для своих друзей великолепные надгробия, на которых они были высечены из мрамора в натуральную величину.
   Он учредил в их память особые мессы, велел священникам молиться за их души и добавил к обычным словам своей утренней и вечерней молитвы следующее двустишие, которое произносил до конца жизни:
 
   Праведный боже, прими в свое лоно
   Келюса, Шомберга и Можирона.
 
   Около трех месяцев Крийон не спускал глаз с герцога Анжуйского, которого король возненавидел смертельной ненавистью и никогда не простил.
   А потом наступил сентябрь, и в этом месяце Шико, не покидавший своего господина и, наверное, утешивший бы Генриха, если бы Генрих был способен утешиться, получил нижеследующее письмо, отправленное из Бомского аббатства.
   Письмо было написано рукой писца.
 
   «Любезный сеньор Шико!
   В нашей стороне чудесный воздух, и в Бургундии в нынешнем году ожидается богатый урожай винограда, Говорят, что государь наш король, которому я, как мне кажется, спас жизнь, все еще очень печалится. Привезите его в аббатство, любезный господин Шико, мы угостим его вином 1550 года, которое я раскопал в моем погребе. С помощью этого вина можно забыть самые великие горести. Не сомневаюсь – оно развеселит короля, потому что я нашел в одной из священных книг такую замечательную фразу: «Доброе вино веселит сердце человека!» По-латыни это звучит великолепно, я дам вам прочесть. Итак, приезжайте, любезный господин Шико, приезжайте с королем, приезжайте с господином д'Эперноном, приезжайте с господином де Сен-Люком. Вот увидите, мы все тут наедимся и напьемся до отвала.
   Преподобный приор Горанфло, ваш покорный слуга и друг.
   Р. S. Скажите королю, что из-за хлопот, связанных с моим водворением здесь, у меня еще не было времени помолиться за души его друзей, как он просил, но лишь только будет закончен сбор винограда, я обязательно ими займусь».
 
   – Аминь, – сказал Шико, – вход в царство небесное этим беднягам обеспечен.