Дюма Александр. Королева Марго

   Она сидела, глубоко задумавшись, как вдруг кто-то постучал в дверь потайного хода; она вздрогнула: ведь этим ходом пользовались только три человека – король, королева-мать и герцог Алансонский. Она заглянула в кабинет, знаками приказала Жийоне и Ла Молю затаиться и впустила посетителя.
   Посетителем оказался герцог Алансонский.
   Молодой человек не появлялся у нее со вчерашнего дня. На мгновение у Маргариты мелькнула мысль попросить его заступиться за короля Наваррского, но другая, страшная мысль остановила ее: брак был заключен против воли Франсуа; он терпеть не мог Генриха и сохранял нейтралитет по отношению к нему только потому, что был уверен, что Генрих и его жена остались друг другу чужими. Следовательно, любой знак внимания Маргариты к своему супругу мог не отдалить, а приблизить к груди Генриха три угрожавших ему кинжала.
   Вот почему, увидев брата, Маргарита испугалась больше, чем если бы увидела Карла IX и даже королеву-мать. По внешнему виду юного принца нельзя было себе представить, что в городе и в Лувре происходит нечто чрезвычайное: он был одет, как всегда, весьма изысканно. От его одежды и белья пахло духами, чего не выносил Карл IX, но чем злоупотребляли его братья – герцог Анжуйский и герцог Алансонский. Только изощренный глаз Маргариты мог заметить, что, хотя герцог был бледнее, чем обычно, а его руки, такие красивые и холеные, словно это были женские руки, слегка дрожали, душу его переполняла радость.
   Войдя, он, как всегда, подошел к сестре поцеловать ее, но Маргарита наклонилась и подставила ему для поцелуя лоб, хотя два старших брата – король и герцог Анжуйский – целовали ее в щеку.
   Герцог Алансонский тяжело вздохнул и прикоснулся бледными губами к подставленному для поцелуя лбу Маргариты.
   Он сел и начал рассказ о кровавых событиях этой ночи: о медленной и мучительной смерти адмирала Колиньи и о мгновенном конце Телиньи, убитого пулей на месте. Он уселся поглубже в кресле и с наслаждением, с присущей ему и двум его братьям любовью к кровавым зрелищам, принялся описывать во всех подробностях кровавую ночь. Маргарита его не прерывала.
   Закончив рассказ, он умолк.
   – Ведь вы, дорогой брат, зашли ко мне не только для того, чтобы рассказать все это, не так ли? – спросила Маргарита.
   Герцог Алансонский улыбнулся.
   – Вы хотите сказать мне что-то еще?
   – Нет, – отвечал герцог, – я жду.
   – Чего вы ждете?
   – Разве вы не говорили, моя милая и горячо любимая Маргарита, что брак ваш с королем Наваррским свершился против вашего желания? – начал герцог, подвигая свое кресло ближе к креслу сестры.
   – Конечно, говорила! Ведь я даже не была знакома с наследником беарнским, когда мне предложили его в мужья.
   – Но и когда вы познакомились, вы уверяли меня, что не любите его, не так ли?
   – Верно, я это говорила.
   – Разве вы не были убеждены, что этот брак будет для вас несчастьем?
   – Дорогой Франсуа, если брак не становится величайшим счастьем, он почти всегда становится величайшим несчастьем, – заметила Маргарита.
   – Вот потому, как я уже сказал вам, дорогая Маргарита, я и жду.
   – Но чего же вы ждете?
   – Жду, когда вы скажете, что рады.
   – Чему же мне радоваться?
   – Неожиданной возможности вернуть себе свободу.
   – Свободу? – переспросила Маргарита, желавшая заставить герцога высказаться до конца.
   – Ну да, свободу. Вас освободят от короля Наваррского.
   – Освободят? – снова переспросила Маргарита, пристально глядя на брата.
   Герцог Алансонский попытался выдержать взгляд сестры, но тотчас смущенно отвел глаза.
   – Освободят? – повторила Маргарита. – Ну что ж, посмотрим! Но я была бы очень рада, если бы вы, брат мой, помогли мне понять: как же думают меня освободить?
   – Да ведь Генрих – гугенот! – растерянно пробормотал герцог.
   – Конечно, но он и не делал тайны из своего вероисповедания, об этом знали все, когда устраивали наш брак.
   – Да, сестра, но что делал Генрих с тех пор, как вы поженились? – спросил герцог, и луч радости скользнул по его лицу.
   – Вы, Франсуа, должны лучше всех знать, что делал Генрих, – ведь вы с ним почти не расставались: то вы вместе охотились, то играли в мяч, то гоняли шары.
   – Дни-то он проводил со мной, это правда, ну, а ночи? – спросил герцог.
   Маргарита не ответила и потупила глаза.
   – А ночи-то, ночи?.. – настаивал герцог Алансонский.
   – Продолжайте! – сказала Маргарита, чувствуя что надо что-то сказать.
   – А ночи он проводил у госпожи де Сов.
   – Почем вы знаете? – воскликнула Маргарита.
   – Я это знаю потому, что мне нужно это знать, – ответил юный герцог, бледнея и нервно обрывая шитье у себя на рукавах.
   Маргарита начинала понимать, что сказала Екатерина на ухо Карлу IX, но сделала вид, что остается в неведении.
   – Брат! Зачем вы мне это говорите? – отвечала она с превосходно разыгранной печалью. – Зачем напоминать мне, что здесь меня никто не любит и не дорожит мной, не исключая и тех, кого сама природа мне дала в заступники и кого церковь дала мне в мужья?
   – Вы несправедливы, – горячо возразил герцог Алансонский, еще ближе придвигая свое кресло к креслу сестры, – я вас люблю, я ваш заступник.
   – Франсуа, ведь вы должны что-то сказать мне по поручению королевы-матери? – пристально глядя на брата, спросила Маргарита.
   – Да нет! Клянусь вам, сестра, вы ошибаетесь! Почему вы так думаете?
   – Да потому, что вы так себя ведете: вы разрываете Дружбу с моим мужем; вы решили больше не участвовать в политических делах короля Наваррского.
   – В политических делах короля Наваррского?! – повторил сбитый с толку герцог Алансонский.
   – Да!.. Послушайте, Франсуа, давайте поговорим откровенно. Вы сами двадцать раз признавались, что оба вы не можете подняться и хоть как-то держаться без взаимной поддержки. Ваш союз…
   – Теперь стал невозможен, сестра, – перебил герцог Алансонский.
   – Это почему?
   – Потому, что у короля свои намерения насчет вашего мужа… Простите! Сказав: «Вашего мужа», – я обмолвился – я хотел сказать: «Генриха Наваррского». Наша мать догадалась обо всем. Я заключил союз с гугенотами, полагая, что они в милости. Но теперь их избивают, а через неделю их не останется и полусотни во всем королевстве. Я протянул руку помощи королю Наваррскому потому, что он был… вашим мужем. Но он больше вам не муж. Что скажете на это вы – ведь вы не только самая красивая женщина во Франции, но и самый глубокий ум в королевстве?
   – Скажу, – подхватила Маргарита, – что я хорошо знаю нашего брата Карла. Вчера я была свидетельницей одного из его припадков умоисступления, а каждый из них стоит ему десяти лет жизни; скажу, что его припадки, к несчастью, повторяются все чаше и, по всей вероятности, наш брат Карл проживет недолго; скажу, что недавно умер король Польский и многие поговаривают об избрании французского наследного принца на польский престол; скажу, наконец, что раз обстоятельства складываются таким образом, то совсем не время бросать союзников, которые в час битвы могут нас поддержать, пользуясь любовью целого народа и опираясь на целое королевство.
   – А вы родному брату предпочитаете чужого! Это ли не измена? Да еще и пострашнее моей! – вскричал герцог.
   – Объясните мне, Франсуа, в чем и как я вам изменила?
   – А разве вы не просили вчера брата Карла пощадить короля Наваррского?
   – Так что же? – спросила Маргарита с притворным простодушием.
   Герцог вскочил и, вне себя, сделал два-три круга по комнате, потом подошел к Маргарите и взял ее неподвижную, застывшую руку.
   – Прощайте, сестра, – сказал он. – Вы не захотели понять меня, так пеняйте на себя за все несчастья, какие могут случиться с вами.
   Маргарита побледнела, но осталась на месте. Она видела, что герцог выходит из комнаты, но даже не пошевельнулась, чтобы удержать его. Однако едва успел он потонуть во мраке потайного хода, как вернулся обратно.
   – Вот что, Маргарита, я забыл сказать вам одну вещь: завтра в этот самый час король Наваррский будет мертв.
   Маргарита вскрикнула; мысль о том, что она является орудием убийства, вызывала у нее непреодолимый ужас.
   – И вы не воспрепятствуете этому убийству? – спросила она. – Вы не спасете своего лучшего друга и самого верного союзника?
   – Со вчерашнего дня мой союзник не король Наваррский.
   – А кто же?
   – Герцог де Гиз. Разгром гугенотов сделал де Гиза королем католиков.
   – Сын Генриха Второго признает своим королем какого-то лотарингского герцога!
   – Вы, Маргарита, не в духе и ничего не в состоянии понять.
   – Должна признаться, что я тщетно пытаюсь проникнуть в ваши мысли.
   – Вы, дорогая сестра, по своему происхождению не ниже принцессы де Порсиан, а герцог де Гиз так же смертей, как и король Наваррский. А теперь, Маргарита, представьте себе три вполне возможных обстоятельства: первое – что герцог Анжуйский избран польским королем; второе – что вы любите меня так, как я люблю вас; а третье… Третье – что я французский король, а вы… вы… королева католиков.
   Маргарита закрыла лицо руками, пораженная дальновидностью этого юноши, которого никто при дворе не решился бы назвать умным.
   – Значит, вы ревнуете меня к королю Наваррскому, а не к герцогу де Гизу? – спросила Маргарита после минутного молчания.
   – Что было, то было! – глухим голосом ответил герцог Алансонский. – А если у меня и была причина ревновать вас к Гизу, то я и ревновал.
   – Осуществлению этого превосходного плана мешает только одно.
   – Что именно?
   – Я больше не люблю герцога де Гиза.
   – Кого же вы теперь любите?
   – Никого.
   Герцог Алансонский, перестав понимать Маргариту, изумленно взглянул на нее, тяжело вздохнул и вышел из комнаты, сжимая холодной рукой лоб, который, казалось, вот-вот треснет.
   Оставшись одна, Маргарита задумалась. Ее положение представлялось ей ясно и определенно. Король лишь не воспрепятствовал Варфоломеевской ночи, а осуществили ее королева Екатерина и герцог де Гиз. Герцог де Гиз и герцог Алансонский теперь объединятся, чтобы извлечь из этого события как можно больше выгод. Смерть короля Наваррского явилась бы прямым следствием этого великого разгрома. Как только умрет король Наваррский, его королевство захватят. И тогда она, Маргарита, останется вдовой – без трона, без власти, а в дальнейшем ее ждет монастырь, где она даже не сможет грустить и скорбеть, оплакивая смерть своего мужа, который никогда им не был.
   Тут течение ее мыслей было прервано: королева Екатерина прислала к ней спросить, не желает ли она совершить вместе со всем двором паломничество к боярышнику, расцветшему на Кладбище невинно убиенных.
   Первым побуждением Маргариты было отказаться от участия в этой кавалькаде. Но, подумав, что на прогулке, может быть, представится случай узнать что-нибудь новое о судьбе короля Наваррского, Маргарита решила ехать. Она велела сказать, что если ей подадут оседланную лошадь, она охотно будет сопровождать их величества.
   Через пять минут явился паж и доложил, что если ей угодно ехать, то она может спускаться, так как кортеж сейчас трогается в путь.
   Король, королева-мать, Таванн и католические вожди уже сидели на лошадях. Маргарита быстрым взглядом окинула всю эту группу человек в двадцать: короля Наваррского здесь не было.
   Зато здесь была г-жа де Сов, и Маргарита, обменявшись с ней взглядом, поняла, что возлюбленная ее мужа хочет что-то сказать ей.
   Кавалькада тронулась в путь и по улице Астрюс выехала на улицу Сент-Оноре. При появлении короля, королевы Екатерины и католических вождей собрался народ и все нарастающей волной повалил за кортежем с криками:
   – Да здравствует король! Да здравствует месса! Смерть гугенотам!
   Кричавшие потрясали еще дымящимися аркебузами и окровавленными шпагами, которые свидетельствовали о доле участия каждого из них в только что свершившихся страшных событиях.
   Когда процессия поравнялась с улицей Прувель, она встретила людей, тащивших обезглавленный труп. Это был труп адмирала. Его волокли на Монфокон, чтобы повесить там за ноги.
   К Кладбищу невинно убиенных кавалькада подъехала в ворота со стороны улицы Шап, ныне улицы Дешаржер. Кладбищенское духовенство, предупрежденное о приезде короля и королевы-матери, ждало у ворот, чтобы приветствовать их величества хвалебными речами.
   Госпожа де Сов, воспользовавшись тем, что Екатерина слушает обращенную к ней речь, подошла к королеве Наваррской и попросила позволения поцеловать ей руку. Когда Маргарита протянула руку, г-жа де Сов наклонилась и, целуя руку, всунула королеве в рукав бумажку, свернутую трубочкой.
   Г-жа де Сов, казалось бы, проделала это очень быстро и совершенно незаметно, и, однако, это не ускользнуло от Екатерины, которая обернулась в то самое мгновение, когда ее придворная дама целовала руку королеве Наваррской.
   Обе женщины заметили этот молниеносный, пронизывающий взгляд, но не смутились. Г-жа де Сов отошла от Маргариты и заняла свое место около Екатерины.
   Ответив на обращенную к ней речь, Екатерина с улыбкой поманила к себе пальцем королеву Наваррскую.
   Маргарита подошла.
   – Вот оно что, дочь моя! Оказывается, вы в большой дружбе с госпожой де Сов? – по-итальянски спросила королева-мать.
   Маргарита усмехнулась с самым горестным выражением, какое только могла придать своему прекрасному лицу.
   – Да, матушка, – отвечала она, – гадюка подползла и укусила меня в руку.
   – Так, так! – с улыбкой заметила Екатерина. – Сдается мне, что ты ревнуешь.
   – Вы ошибаетесь, – возразила Маргарита, – я не ревную короля Наваррского, потому что король Наваррский меня не любит. Я умею отличать друзей от врагов. Я люблю тех, кто меня любит, и ненавижу тех, кто меня ненавидит. Иначе я не была бы вашей дочерью, матушка!
   Екатерина улыбнулась, давая понять Маргарите, что если у нее и были какие-то подозрения, то они рассеялись.
   К тому же в эту минуту внимание августейших особ привлекли к себе новые паломники. В сопровождении дворян-католиков, еще возбужденных резней, подъехал герцог де Гиз. Они окружали обитые дорогой тканью крытые носилки, остановившиеся перед королем.
   – Герцогиня Неверская! – воскликнул Карл IX. Вот так так! Идите сюда, красавица и рьяная католичка, примите наши поздравления! Мне рассказали, кузина, что вы охотились за гугенотами из окна и одного убили камнем, – это правда?
   Герцогиня Неверская сильно покраснела.
   – Нет, государь, – тихо ответила она, преклоняя колени перед королем, – мне посчастливилось приютить у себя одного раненого католика.
   – Отлично, отлично, кузина! Служить мне можно двумя способами: или истреблять моих врагов, или помогать моим друзьям. Каждый делает, что может, и я уверен, что если бы вы могли, вы сделали бы больше.
   В это время народ, видя доброе согласие между Карлом IX и лотарингским домом, кричал во все горло:
   – Да здравствует король! Да здравствует герцог де Гиз! Да здравствует месса!
   – Анриетта, вы с нами в Лувр? – спросила королева-мать красавицу герцогиню.
   Маргарита подтолкнула свою подругу локтем; герцогиня поняла ее и ответила:
   – Если вы, ваше величество, не прикажете мне ехать в Лувр, то я туда не поеду: у нас с ее величеством королевой Наваррской есть дело в городе.
   – Что же вы собираетесь там делать? – спросила Екатерина.
   – Мы хотим посмотреть очень редкие и очень любопытные греческие книги, которые нашли у одного старого протестантского пастора и перенесли в башню Сен-Жак-Де-ла-Бушри, – ответила Маргарита.
   – Вы бы лучше посмотрели, как с моста Мельников бросают в Сену последних гугенотов, – сказал Карл IX. – Настоящие французы должны быть там.
   – Мы туда и отправимся, раз это угодно вашему величеству, – сказала герцогиня Неверская.
   Екатерина бросила на молодых женщин недоверчивый взгляд. Насторожившаяся Маргарита перехватила его и с озабоченным видом стала тревожно оглядываться по сторонам. Ее тревога – искренняя или притворная – не ускользнула от внимания Екатерины.
   – Кого вы ищете? – спросила она.
   – Ищу… но нигде не вижу… – отвечала Маргарита.
   – Кого вы ищете? Кого не видите?
   – Да эту Сов, – ответила Маргарита. – Может быть, она уже вернулась в Лувр?
   – Я говорила, что ты ревнуешь! – сказала Екатерина на ухо дочери. – О bestia! Ну что ж, Анриетта, – пожав плечами, продолжала она, – забирайте к себе королеву Наваррскую.
   Маргарита, продолжая делать вид, что ищет кого-то глазами, нагнулась к уху подруги и сказала:
   – Увези меня скорее, мне надо сказать тебе нечто крайне важное.
   Герцогиня Неверская сделала реверанс королю и королеве-матери и, склонившись перед королевой Наваррской, сказала:
   – Ваше величество, вы соблаговолите сесть в мои носилки?
   – Охотно сяду, но с условием, что потом вы доставите меня в Лувр.
   – Мои носилки, мои слуги и я сама в распоряжении вашего величества, – ответила герцогиня.
   Королева Маргарита села в носилки и пригласила жестом свою подругу; герцогиня Неверская повиновалась и, приняв почтительную позу, уселась против нее на передней скамейке.
   Екатерина и ее придворные вернулись в Лувр прежней дорогой. Но на обратном пути королева-мать все время говорила что-то на ухо королю, несколько раз указывая ему на г-жу де Сов. И каждый раз король смеялся своим особым смехом, звучавшим более зловеще, чем его угрозы.
   Как только крытые носилки двинулись в путь и Маргарита перестала опасаться пронизывающих взглядов и расспросов Екатерины, она быстро вытащила из рукава записку г-жи де Сов и прочла следующее:
   «Я получила распоряжение передать королю Наваррскому два ключа: один от комнаты, где он заключен, другой – от моей. Мне приказано задержать его у себя до шести часов утра.
   Пусть ваше величество все обдумает, пусть ваше величество решит, пусть ваше величество не считается с моей жизнью».
   – Несомненно одно, – прошептала Маргарита, – эту несчастную женщину собираются сделать орудием гибели нас всех. Но мы еще посмотрим, удастся ли сделать монахиней королеву Марго, как называет меня брат Карл!
   – От кого это письмо? – спросила герцогиня Неверская, указывая на записку, которую Маргарита прочла и теперь перечитывала с величайшим вниманием.
   – Ах, Анриетта! Мне надо многое сказать тебе, – ответила Маргарита, разрывая записку на мельчайшие клочки.

Глава 2
Откровенный разговор

   – Прежде всего, куда мы направляемся? – спросила Маргарита. – Надеюсь, не к мосту Мельников? Со вчерашнего дня я досыта насмотрелась на убийства, милая Анриетта!
   – Я позволю себе доставить вас, ваше величество…
   – Во-первых и в главных, мое величество просит тебя забыть «ваше величество»… Так куда ты меня доставишь?
   – Во дворец Гизов, если у вас нет других намерений.
   – Нет, нет, Анриетта! Отправимся к тебе. А там нет герцога де Гиза и твоего мужа?
   – О нет! – воскликнула герцогиня с такой радостью, что изумрудные глаза ее засверкали. – Нет ни деверя, ни мужа, никого! Я свободна, как ветер, как птица, как облака… Свободна, вы слышите, королева? Понимаете ли вы, сколько счастья в этом слове: свободна? Я хожу, куда хочу, распоряжаюсь, как хочу! Ах, бедняжка королева! Вы не свободны! От этого-то вы и вздыхаете…
   – Ходишь, куда хочешь, распоряжаешься, как хочешь! Разве это все? И в этом вся твоя свобода? Уж очень ты веселая, у тебя есть что-то, кроме свободы!
   – Ваше величество, вы обещали сами начать откровенный разговор.
   – Опять «ваше величество»! Послушай, Анриетта, мы поссоримся! Разве ты забыла наш уговор?
   – Нет. «Я ваша покорная служанка на людях и я же твоя безрассудная подруга с глазу на глаз». Не так ли? Не так ли, Маргарита?
   – Вот, вот! – с улыбкой ответила королева.
   – Никаких родовых споров, никакого коварства в любви; все честно, благородно, откровенно; словом, оборонительный и наступательный союз, имеющий единственную цель: искать и ловить некую мимолетность, которая называется счастьем, если оно нам встретится.
   – Прекрасно, дорогая герцогиня! Именно так! И в знак возобновления нашего договора поцелуй меня.
   И две прелестные женщины, одна бледная, охваченная грустью, другая румяная, белокурая и смеющаяся, изящно склонили друг к Другу свои головки и так же крепко соединили свои губки, как и мысли.
   – Так, значит, есть что-то новенькое? – спросила герцогиня, с жадным любопытством глядя на Маргариту.
   – Разве мало нового произошло за последние два дня?
   – Я говорю не о политике, а о любви! Когда нам будет столько лет, сколько королеве Екатерине, твоей матушке, тогда и мы займемся политикой. Но нам, прекрасная моя королева, по двадцати, – так поговорим о другом. Слушай, ты замужем по-настоящему?
   – За кем? – со смехом спросила Маргарита.
   – Ох, ты меня успокоила.
   – А знаешь, Анриетта, то, что успокоило тебя, приводит в ужас меня. Мне придется выйти замуж.
   – Когда же?
   – Завтра.
   – Вот так так! Правда? Бедная подружка! А так ли уж это необходимо?
   – Совершенно необходимо.
   – Черт побери, как говорит один мой знакомый! Это очень грустно.
   – У тебя есть знакомый, который говорит «черт побери»? – со смехом спросила Маргарита.
   – Да – А кто он такой?
   – Ты все расспрашиваешь меня, а ведь рассказывать должна ты. Кончай свой рассказ, и тогда начну я.
   – В двух словах дело обстоит так: король Наваррский влюблен в другую, а мной обладать не желает. Я ни в кого не влюблена, но не хочу принадлежать и ему. А между тем мы должны изменить наши отношения или, по крайней мере, сделать вид, что мы их изменили сегодня ночью.
   – Подумаешь! Измени свое отношение к нему и можешь не сомневаться, что он переменит свое отношение к тебе!
   – Так-то оно так, но беда в том, что мне меньше, чем когда-либо хочется меняться.
   – Надеюсь, только по отношению к мужу?
   – Анриетта, меня мучит совесть.
   – В каком смысле?
   – В смысле религии. Для тебя имеет значение вероисповедание?
   – В политике?
   – Да, конечно.
   – А в любви?
   – Милый друг, в любви мы, женщины, совершеннейшие язычницы и потому допускаем любые секты и поклоняемся нескольким богам.
   – В одном-едином, не так ли?
   – Да, да, – ответила герцогиня с чувственным огоньком в глазах, – в том боге, у которого на глазах повязка, на боку колчан, за спиной крылья и которого зовут Амур, Эрот, Купидон. Черт побери! Да здравствует служение ему!
   – Однако у тебя весьма своеобразный способ служения ему: ты швыряешь камни в головы гугенотов!
   – Будем поступать хорошо, а там пусть себе болтают, что хотят. Ах, Маргарита! Как извращаются и лучшие понятия, и лучшие поступки в устах пошляка!
   – Пошляка?! Но, если память мне не изменяет, тебя расхваливал мой брат Карл?
   – Твой брат Карл, Маргарита, страстный охотник, целыми днями трубит в рог и от этого очень похудел… Я не принимаю похвал даже от него. Кроме того, я же ответила твоему брату Карлу… Разве ты не слышала?
   – Нет, ты говорила слишком тихо.
   – Тем лучше, мне придется больше рассказывать тебе… Ах да! Маргарита! А каков конец твоей исповеди?
   – Дело в том… в том…
   – В чем?
   – В том, что если твой камень, о котором говорил брат мой Карл, имел, так сказать, историческое значение, то уж лучше я на этом и кончу, – со смехом ответила королева.
   – Все ясно! – воскликнула Анриетта. – Твой избранник – гугенот! Тогда, чтобы успокоить твою совесть, я обещаю тебе, что в следующий раз возьму себе в любовники гугенота.
   – Ага! Как видно, на этот раз ты взяла католика?
   – Черт побери! – воскликнула герцогиня.
   – Хорошо, хорошо! Все понятно.
   – А что представляет собой наш гугенот?
   – Это не избранник; этот молодой человек для меня ничто и, вероятно, никогда ничем и не станет.
   – Но это не причина, чтобы не рассказать мне о нем; ведь ты же знаешь, как я любопытна! Так что же он собой представляет?
   – Это несчастный молодой человек, красивый, как Нисос Бенвенуто Челлини; он спрятался у меня, спасаясь от убийц.
   – Ха-ха-ха! А ты сама не поманила его пальчиком?
   – Бедный юноша!.. Не смейся, Анриетта, – в эту минуту он все еще между жизнью и смертью.
   – Он болен?
   – Тяжело ранен.
   – Но раненый гугенот в наше время – большая обуза!.. И что же ты делаешь с этим раненым гугенотом, который для тебя ничто и никогда ничем не будет?
   – Я прячу его у себя в кабинете и хочу спасти.
   – Он красив, он молод, он ранен; ты прячешь его у себя в кабинете, ты хочешь его спасти; что ж, в таком случае твой гугенот будет весьма неблагодарным человеком, если не проявит большой признательности!
   – Он уже ее проявляет; боюсь только… что больше, чем мне хотелось бы.
   – А этот несчастный молодой человек… тебя интересует?
   – Только… только из сострадания.
   – Ох уж это сострадание! Бедняжка королева! Эта-то добродетель и губит нас, женщин!
   – Да, ты понимаешь, ведь с минуты на минуту ко мне могут войти и король, и герцог Алансонский, и моя мать, и, наконец, мой муж!