Дюма Александр. Королева Марго

   – Так вы еще не решили? А вид у гостиницы заманчивый! Но, может быть, я соблазнился тем, что увидал здесь вас. Все-таки согласитесь, что вывеска хороша.
   – Так-то оно так, но она-то и возбуждает мои сомнения относительно самой гостиницы. Меня предупреждали, что в Париже уйма плутов и что здесь так же ловко обманывают вывесками, как и другими способами.
   – Черт побери! Плутовство меня не пугает, – объявил пьемонтец. – Если хозяин подаст мне курицу, изжаренную хуже, чем та, что на вывеске, я его самого посажу на вертел и буду вертеть, пока он не прожарится. Итак, сударь, войдемте.
   – Вы меня убедили, – со смехом ответил провансалец. – Прошу вас, сударь, входите первым.
   – Нет, сударь, клянусь душой, я этого не допущу, – я всего-навсего ваш покорный слуга, граф Аннибал де Коконнас.
   – Граф Жозеф-Иасинт-Бонифас Лерак де Ла Моль к вашим услугам.
   – В таком случае возьмемтесь за руки и войдем вместе.
   Во исполнение этого примирительного предложения оба молодых человека спешились, отдали поводья конюху, поправили шпаги и, взявшись за руки, пошли к двери гостиницы, на пороге которой стоял хозяин. Но, вопреки обыкновению людей этой категории, почтенный домовладелец, как видно, не обратил на них ни малейшего внимания: он был занят разговором с желтым сухопарым верзилой, покрытым широким плащом цвета древесного гриба, как сова – перьями.
   Дворяне подошли к хозяину гостиницы и его собеседнику в плаще цвета древесного гриба так близко, что Коконнас, уязвленный их невнимательностью к себе и своему спутнику, дернул хозяина за рукав. Хозяин сразу очнулся и отпустил своего собеседника.
   – До свидания! – сказал он ему. – Приходите поскорее и непременно расскажите мне обо всем, что происходит.
   – Эй, негодяй, – сказал Коконнас, – ты что же, не видишь, что к тебе пришли по делу?
   – Ах, простите, господа, – ответил хозяин, – я вас не заметил.
   – Черт побери! Надо замечать! А теперь, когда ты нас заметил, будь любезен обращаться к нам не просто «сударь», а «граф».
   Ла Моль стоял сзади, предоставив вести переговоры Коконнасу, благо тот все взял на себя.
   Однако по нахмуренным бровям Ла Моля было ясно, что он в любую минуту готов прийти на помощь Коконнасу, когда наступит время действовать.
   – Ладно! Так что же вам угодно, граф? – совершенно спокойно спросил хозяин.
   – Вот-вот… Так-то лучше, не правда ли? – спросил Коконнас, оборачиваясь к Ла Молю, который утвердительно кивнул головой. – Нам с графом угодно получить ужин и ночлег в вашей гостинице, вывеской коей мы соблазнились.
   – Господа, я в отчаянии, – ответил хозяин, – у меня свободна только одна комната, и я боюсь, что это вам не подойдет.
   – Ну что ж, – сказал Ла Моль, – мы остановимся в другой гостинице.
   – Нет, нет, – возразил Коконнас, – я останусь здесь; моя лошадь измучена. Раз вы отказываетесь, я беру комнату один.
   – А-а, это меняет дело, – с тем же наглым равнодушием ответил хозяин. – Если вы один, так я вас вовсе не пущу.
   – Черт побери! Вот забавная скотина! Только что сказал, что двое – слишком много, а теперь оказывается, что один – слишком мало! Так ты не хочешь принять нас, негодяй?
   – Что ж, господа, раз уж вы заговорили таким тоном, я отвечу вам откровенно.
   – Отвечай, да поскорей.
   – Ладно! Я уж лучше откажусь от чести принять вас в моей гостинице.
   – Почему?.. – спросил Коконнас, бледнея от гнева.
   – Да потому, что у вас нет лакеев, значит, господская комната будет занята, а две лакейские будут пустовать. Ежели я отдам вам господскую комнату, стало быть, есть риск, что не сдам другие.
   – Господин де Ла Моль, – сказал Коконнас, оборачиваясь, – как вы думаете: не отколотить ли нам этого прохвоста?
   – Согласен, – ответил Ла Моль, готовясь вместе со своим спутником отхлестать хозяина плетью.
   Но, несмотря на готовность обоих, видимо, очень решительных дворян перейти от слов к делу, что не предвещало трактирщику ничего хорошего, он нимало не испугался и только отступил на шаг от двери.
   – Сейчас видно, что вы из провинции, господа, – насмешливо сказал он. – В Париже прошла мода бить трактирщиков, которые не желают сдавать комнат. Теперь бьют вельмож, а не горожан, а ежели вы будете на меня орать, я кликну соседей, и тогда уж исколотят вас, а это отнюдь не почетно для дворян.
   – Черт побери! Да он издевается над нами! – вне себя от гнева вскричал Коконнас.
   – Грегуар, подай мне аркебузу! – приказал хозяин своему слуге таким тоном, каким сказал бы: «Подай господам стул!».
   – Клянусь кишками папы! – зарычал Коконнас, обнажая шпагу. – Да разгорячитесь же, господин де Ла Моль!
   – Не надо! Право не стоит: пока мы будем горячиться, остынет ужин.
   – Вы так думаете? – воскликнул Коконнас.
   – Я думаю, что хозяин «Путеводной звезды» прав, но он не умеет принимать гостей, особенно дворян. Вместо того чтобы грубо говорить нам: «Господа, вы мне не нужны», лучше было бы сказать нам вежливо: «Пожалуйте, господа», а в счете поставить: за господскую комнату – столько-то, за лакейскую – столько-то, приняв в соображение, что, если у нас сейчас нет лакеев, мы их наймем.
   С этими словами Ла Моль мягко отстранил хозяина, Уже протянувшего руку к аркебузе, пропустил в дом Коконнаса и следом за ним вошел сам.
   – Ну хорошо, – сказал Коконнас, – но все-таки очень досадно вкладывать шпагу в ножны, не убедившись, что она колет не хуже, чем вертела у этого малого.
   – Потерпите, дорогой спутник, – ответил Ла Моль. – Теперь все гостиницы переполнены дворянами, съехавшимися в Париж кто на брачные торжества, кто на предстоящую войну во Фландрии, поэтому другой квартиры нам не найти; а кроме того, возможно, что в Париже принято так встречать приезжих.
   – Черт побери! Ну и терпение у вас! – пробурчал пьемонтец, яростно закручивая рыжий ус и сверкая глазами. – Но берегись, мошенник! Если у тебя готовят скверно, постели жестки, вино выдержано в бутылках меньше трех лет, а слуга менее гибок, чем тростник…
   – Те-те-те, дорогой дворянин, можете не сомневаться, что вы будете здесь, как у Христа за пазухой, – прервал его хозяин, оттачивая на оселке кухонный нож, и пробормотал, качая головой:
   – Это гугенот; все отступники совершенно обнаглели после свадьбы своего Беарнца с мадмуазель Марго!
   Помолчав, он добавил с такой усмешкой, что оба постояльца наверно вздрогнули бы, если бы видели ее:
   – Ну, ну! Забавно, что мне попались гугеноты… и что как раз…
   – Эй! Будем мы ужинать наконец? – прикрикнул Коконнас, прерывая рассуждения хозяина с самим собой.
   – Как вам будет угодно, сударь, – ответил хозяин, сразу смягчившись, вероятно, под влиянием какой-то мысли, пришедшей ему в голову.
   – Нам угодно поужинать, да поскорее, – ответил Коконнас и, повернувшись к Ла Молю, сказал:
   – Вот что, граф: пока нам приготовляют комнату, скажите: как, по-вашему: Париж – веселый город?
   – По правде говоря – нет, – ответил Ла Моль. – У меня сложилось такое впечатление, что у всех встречных или встревоженные, или отталкивающие лица. Может быть, это оттого, что парижане боятся грозы. Видите, какое мрачное небо? Чувствуете, какая тяжесть в воздухе?
   – Скажите, граф, вы ведь стремитесь попасть в Лувр?
   – Да, и, мне кажется, вы тоже, господин де Коконнас?
   – Ну что ж?! Давайте устремимся вместе.
   – Гм! Пожалуй, поздновато выходить на улицу.
   – Поздно или не поздно, а выйти придется. Мне даны точные приказания: как можно скорее доехать до Парижа и тотчас по прибытии снестись с герцогом де Гизом.
   При имени герцога де Гиза хозяин насторожился и подошел поближе.
   – Мне сдается, что этот бездельник подслушивает.
   – Да! – сказал Коконнас, который, как все пьемонтцы, был злопамятен и не мог простить хозяину «Путеводной звезды» не слишком почтительный прием.
   – Да, я прислушиваюсь, господа, – ответил трактирщик, прикасаясь рукою к своему колпаку, – но только чтобы услужить вам. Я услыхал имя герцога де Гиза и тотчас подошел. Чем могу быть вам полезен, господа?
   – Ха, ха, ха! Как видно, это имя обладает волшебной силой, судя по тому, что из наглеца ты превратился в подхалима. Дьявольщина!.. Как тебя зовут?
   – Ла Юрьер, – с поклоном ответил хозяин.
   – Отлично; стало быть, Ла Юрьер, у герцога де Гиза такая тяжелая рука, что может сделать вежливым даже тебя! Уж не думаешь ли ты, что моя легче?
   – Не легче, граф, а короче, – возразил хозяин. – А кроме того, – добавил он, – должен вам сказать, что великий Генрих – кумир парижан.
   – Какой Генрих? – спросил Ла Моль.
   – По-моему, есть только один, – ответил трактирщик.
   – Прости, любезный, есть и другой, и я советую не говорить о нем плохо, – это Генрих Наваррский. А кроме него, есть еще Генрих Конде, человек тоже весьма достойный.
   – Этих я не знаю, – сказал хозяин.
   – Зато их знаю я, – сказал Ла Моль, – а так как я послан к королю Генриху Наваррскому, то и советую не отзываться о нем плохо в моем присутствии.
   Хозяин молча прикоснулся к своему колпаку и продолжал нежно поглядывать на Коконнаса.
   – Стало быть, сударь, вы будете разговаривать с великим герцогом де Гизом? Какой вы счастливец, сударь: вы приехали, конечно, ради…
   – Ради чего? – спросил Коконнас.
   – Ради праздника, – ответил хозяин с особенной усмешкой.
   – Вернее – ради праздников, – ведь Париж, как я слышал, захлебывается во всяких празднествах; только и разговору, что о пирах, балах и каруселях. В Париже много веселятся, а?
   – Не так уж много, сударь, по крайней мере, до сегодняшнего дня, – ответил хозяин. – Но я надеюсь, что скоро мы повеселимся.
   – Однако на свадьбу его величества короля Наваррского в Париж съехалось много народа, – заметил Ла Моль.
   – Много гугенотов, это верно, сударь, – резко ответил Ла Юрьер, но, спохватившись, добавил:
   – Ах, простите, может быть, господа – тоже протестанты?
   – Это я-то протестант? – воскликнул Коконнас. – Еще чего! Я такой же католик, как его святейшество.
   Ла Юрьер повернулся в сторону Ла Моля, как бы спрашивая и его, но Ла Моль то ли не понял его взгляда, то ли счел нужным ответить на этот немой вопрос вопросом же:
   – Если вы, Ла Юрьер, не знаете его величества короля Наваррского, то, быть может, знаете господина адмирала? Я слышал, что господин адмирал пользуется благоволением двора, а так как я ему рекомендован, то я и хотел бы знать, где он живет, если только его адрес не застрянет у вас в горле.
   – Он жил на улице Бетизи, направо отсюда, – ответил хозяин с тайной радостью, невольно отразившейся на его лице.
   – То есть как – жил? – спросил Ла Моль. – Значит, он переехал?
   – Похоже, что он переехал на тот свет.
   – Как – «переехал на тот свет»? – воскликнули оба дворянина.
   – Как, господин де Коконнас? – продолжал хозяин с хитрой усмешкой. – Вы сторонник Гиза, и не знаете?
   – Чего?
   – Да того, что третьего дня, когда адмирал шел по площади Сен-Жермен-Л'Осеруа мимо дома каноника Пьера Пиля, в него выстрелили из аркебузы.
   – И он убит? – спросил Ла Моль.
   – Нет, ему только перебило руку и оторвало два пальца, но есть надежда, что пули были отравлены.
   – Как «есть надежда», негодяй? – воскликнул Ла Моль.
   – Я хотел сказать – ходят слухи; не будем ссориться из-за слов; я просто оговорился.
   Ла Юрьер, повернувшись спиной к Ла Молю, многозначительно подмигнул Коконнасу и явно издевательски высунул язык.
   – Это правда? – радостно спросил Коконнас.
   – Правда? – тихо спросил Ла Моль, убитый горестным известием.
   – Точно так, как я имел честь доложить вам, – ответил хозяин.
   – В таком случае я немедленно отправляюсь в Лувр. Найду я там короля Генриха?
   – Вероятно: он там живет.
   – Я тоже пойду в Лувр, – объявил Коконнас. – А найду я там герцога де Гиза?
   – Возможно: он только что туда проехал, а с ним две сотни дворян.
   – Ну что ж, идемте, господин де Коконнас, – сказал Ла Моль.
   – Следую за вами, – ответил Коконнас.
   – А ваш ужин, господа дворяне? – спросил мэтр Ла Юрьер.
   – Ах да! – спохватился Ла Моль. – Впрочем, я, может быть, поужинаю у короля Наваррского.
   – А я – у герцога де Гиза, – сказал Коконнас.
   – А я, – сказал хозяин, проводив глазами дворян, зашагавших по дороге к Лувру, – почищу шлем, вставлю новый фитиль в аркебузу и наточу протазан. Мало ли что может случиться!

Глава 5
В частности – о Лувре, а вообще – о добродетели

   Дворяне спросили дорогу у первого встречного и зашагали сперва по улице Аверон, потом по улице Сен-Жер-мен-Л'Осеруа и подошли к Лувру в ту пору, когда силуэты его башен уже начинали расплываться в сумерках.
   – Что с вами? – спросил Коконнас, когда Ла Моль остановился перед старинным замком, со священным трепетом разглядывая представшие его взору подъемные мосты, узкие окна и островерхие башенки.
   – Право, и сам не знаю: у меня вдруг забилось сердце, – ответил Ла Моль. – Я ведь не так уж робок, но почему-то этот дворец представляется мне мрачным и, по правде говоря, страшным.
   – А я, – сказал Коконнас, – не знаю отчего, на редкость весел. Вот только костюм у меня подгулял, – заметил он, оглядывая свое дорожное платье. – Да это пустяки! Зато вид бравый. Да и приказ предписывает мне быстроту исполнения. А раз я выполняю его точно, значит, буду принят хорошо.
   И оба молодых человека пошли дальше, настроенные по-разному, каждый соответственно тому чувству, о котором он говорил.
   Лувр охранялся строго, и, видимо, количество постов удвоили. Сначала это обстоятельство смутило путешественников. Но Коконнас, уже заметивший, что имя герцога де Гиза действует на парижан магически, подошел к одному из часовых и, упомянув это всемогущее имя, спросил, не может ли оно дать ему свободный проход в Лувр.
   Это-имя, казалось, произвело обычное действие, однако часовой спросил у Коконнаса, знает ли он пароль.
   Пьемонтец вынужден был сказать, что не знает.
   – Тогда ступайте прочь, дорогой дворянин, – ответил часовой.
   В эту минуту какой-то человек, беседовавший с офицером охраны, но слышавший просьбу Коконнаса, прервал разговор и подошел к Коконнасу.
   – Што фам укотно от херцог де Гиз? – спросил он.
   – Мне угодно поговорить с ним, – с улыбкой ответил Коконнас.
   – Невосможно! Херцог у короля.
   – Но я получил письменное приглашение в Париж.
   – А-а! У фас есть письменный приклашений?
   – Да, и я приехал издалека.
   – А-а! Фы приехали исталека?
   – Я из Пьемонта.
   – Карошо, карошо! Это тругой тело. А фаш имя?
   – Граф Аннибал де Коконнас.
   – Карошо, карошо! Тайте фаш письм.
   «Честное слово, прелюбезный человек! – сказал себе Ла Моль. – Не посчастливится ли и мне найти такого же, чтобы пройти к королю Наваррскому?».
   – Так тавайте фаш письм, – продолжал немецкий дворянин, протягивая руку к Коконнасу, стоявшему в нерешительности.
   – Черт побери! Я не знаю, имею ли я право… – отвечал пьемонтец, недоверчивый по своей полуитальянской природе. – Я не имею чести знать вас.
   – Я Пэм, я шелофек херцога де Гиз.
   – Пэм, – пробормотал Коконнас. – Такого имени я не слышал.
   – Это господин Бэм, мой командир, – вмешался часовой. – Вас сбило с толку его произношение. Отдайте ему письмо, я за него ручаюсь.
   – Ах, господин Бэм! – воскликнул Коконнас. – Как же мне не знать вас! Ну конечно, я имею это удовольствие! Вот мое письмо. Простите, что я колебался, но без этого нельзя, если хочешь выполнить свой долг.
   – Карошо, карошо, не нато извинять сепя.
   Ла Моль подошел к немцу и обратился с просьбой:
   – Сударь, раз уж вы так любезны, не возьметесь ли вы передать и мое письмо, вместе с письмом моего товарища?
   – Как фаш имя?
   – Граф Лерак де Ла Моль.
   – Граф Лерак де Ла Моль?
   – Да.
   – Такой не спаю.
   – Неудивительно, что я не имею чести быть вам знакомым, я не здешний и так же, как граф де Коконнас, приехал издалека только сегодня вечером.
   – А откута фы приехал?
   – Из Прованса.
   – С один письм?
   – Да, с письмом.
   – К херцог де Гиз?
   – Нет, к его величеству королю Наваррскому.
   – Я не слушу у король Нафаррский, – холодно ответил Бэм, – я не могу перетафать фаш письм.
   Бэм отошел от Ла Моля и, войдя в Луврские ворота, сделал знак Коконнасу следовать за собой.
   Ла Моль остался в одиночестве.
   В ту же минуту из соседних Луврских ворот выехал отряд всадников – около ста человек.
   – Ага, вот и де Муи со своими гугенотами, – сказал часовой своему товарищу. – Они сияют: король обещал им казнить того, кто стрелял в адмирала, а так как этот парень убил и отца де Муи, то сын одним ударом отомстит за обоих.
   – Простите, – обратился Ла Моль к солдату, – ведь вы, кажется, сказали, что этот офицер – господин де Муи?
   – Совершенно верно.
   – И что сопровождающие – это…
   – Нечестивцы, сказал я.
   – Благодарю, – ответил Ла Моль, как будто не слыхав презрительной клички, которую дал гугенотам часовой. – Мне только это и надо было знать.
   Сказавши это, он подошел к командиру всадников.
   – Сударь, – сказал Ла Моль, – я сейчас узнал, что вы – господин де Муи.
   – Да, сударь, – учтиво ответил командир.
   – Ваше имя, хорошо известное всем, исповедующим протестантскую религию, дает мне смелость обратиться к вам с просьбой оказать мне услугу.
   – Какую, сударь? Но сначала – с кем имею честь говорить?
   – С графом Лераком де Ла Моль. Молодые люди обменялись поклонами.
   – Слушаю вас, сударь, – сказал де Муи.
   – Сударь, я прибыл из Экса с письмом от господина Д'Ориака, губернатора Прованса. Письмо адресовано короли» Наваррскому и заключает в себе важные и спешные известия… Каким образом я мог бы передать письмо? Как мне пройти в Лувр?
   – Пройти в Лувр – это проще простого, сударь, – отвечал де Муи, – но я боюсь, что король Наваррский сейчас очень занят и не сможет вас принять. Ну, не беда, пойдемте со мной, если хотите, и я доведу вас до его покоев, а дальше уж как хотите.
   – Тысяча благодарностей!
   – Идемте, сударь, – сказал де Муи.
   Де Муи спешился, бросил поводья своему лакею, подошел к воротам, назвал себя часовому, провел Ла Моля в замок и, отворив дверь в покои короля Наваррского, сказал:
   – Входите и узнайте сами, сударь.
   Затем поклонился Ла Молю и удалился.
   Оставшись в одиночестве, Ла Моль огляделся.
   Передняя была пуста, одна из внутренних дверей отворена.
   Ла Моль сделал несколько шагов и очутился в коридоре.
   Он стучал и звал, но никто не откликался. Полнейшая тишина царила в этой части Лувра.
   «А мне еще говорили про строгий этикет! – подумал он. – Да по этому дворцу можно разгуливать, как по городской площади!».
   Он позвал еще раз, но с тем же успехом.
   «Что ж, пойдем прямо, – подумал он, – в конце концов кого-нибудь да встречу».
   Он пошел по коридору; везде было темно.
   Вдруг в противоположном конце коридора отворилась дверь, на пороге появились два пажа с канделябрами и осветили стройную фигуру женщины, величавой и поразительно красивой.
   Свет упал прямо на Ла Моля – тот замер на месте.
   Женщина, увидав Ла Моля, тоже остановилась.
   – Что вам угодно, сударь? – спросила она, и голос ее прозвучал в ушах молодого человека дивной музыкой.
   – Сударыня, прошу извинить меня, – сказал Ла Моль, потупив взор. – Господин де Муи был так любезен, что привел меня сюда, а я ищу короля Наваррского.
   – Его величества здесь нет, сударь; по-моему, он у шурина. Но раз его нет, ведь вы могли бы передать королеве…
   – Конечно, мог бы, сударыня, если бы кто-нибудь соблаговолил представить меня ей.
   – Вы перед ней, сударь.
   – Как?! – воскликнул Ла Моль.
   – Я королева Наваррская, – сказала Маргарита. Ла Моль так сильно вздрогнул от растерянности и от испуга, что королева улыбнулась:
   – Сударь, говорите скорее, – сказала она, – меня ждут у королевы-матери.
   – Ваше величество, если вас ждут, разрешите мне удалиться – сейчас я не в силах говорить. Я не могу собраться с мыслями – я ослеплен вами. Я уже не думаю, я только восхищаюсь.
   Во всем обаянии своей прелести и красоты Маргарита подошла к молодому человеку, невольно оказавшемуся утонченным придворным льстецом.
   – Придите в себя, сударь, – сказала она. – Я подожду, и меня подождут.
   – Простите, что я не приветствовал ваше величество со всей почтительностью, какую вы вправе ожидать от одного из ваших покорнейших слуг, но…
   – Но, – подхватила Маргарита, – вы приняли меня за одну из моих придворных дам.
   – Нет, за призрак красавицы Дианы де Пуатье. Мне говорили, что он появляется в Лувре.
   – Знаете, я за вас не беспокоюсь, – сказала Маргарита, – вы сделаете карьеру при дворе. Вы говорите, у вас есть письмо к королю? Сейчас вам не удастся с ним увидеться. Но это не беда. Где письмо? Я передам… Только поскорее, прошу вас.
   Ла Моль вмиг распустил шнурки своего камзола и вынул из-за пазухи письмо, завернутое в шелк.
   Маргарита взяла письмо и прочла надпись.
   – Вы господин де Ла Моль? – спросила она.
   – Да, ваше величество. Боже мой! Откуда мне такое счастье, что вашему величеству известно мое имя?
   – Я слышала, как его упоминали и король, мой муж, и герцог Алансонский, мой брат. Я знаю, что вас ждут.
   Королева спрятала за свой тугой от вышивок и алмазов корсаж письмо, только что лежавшее на груди молодого человека и еще хранившее ее тепло. Ла Моль жадно следил за каждым движением Маргариты.
   – Теперь, сударь, – сказала она, – спуститесь в нижнюю галерею и ждите там, пока за вами не придут от короля Наваррского или от герцога Алансонского. Один из моих пажей проводит вас.
   С этими словами Маргарита пошла своей дорогой. Ла Моль посторонился, но коридор был так узок, а фижмы королевы Наваррской так широки, что ее шелковое платье коснулось одежды молодого человека, и в то же время аромат духов наполнил пространство, где она прошла.
   Ла Моль вздрогнул всем телом и, чувствуя, что сейчас упадет, прислонился к стене.
   Маргарита исчезла, как видение.
   – Сударь, вы идете? – спросил паж, которому было приказано проводить Ла Моля в нижнюю галерею.
   – Да, да! – восторженно воскликнул Ла Моль, видя, что юноша указывает туда, куда удалилась Маргарита: он надеялся догнать ее и увидеть еще раз.
   В самом деле, выйдя на лестницу, он заметил королеву, уже спустившуюся в нижний этаж; случайно или на звук шагов Маргарита подняла голову, и он увидел ее снова.
   – О, это не простая смертная, это богиня, – следуя за пажом, прошептал Ла Моль, – как сказал Вергилий Марон: «Et vera incessu patuit dea».^[5]
   – Что же вы? – спросил юный паж.
   – Иду, иду, простите, – отвечал Ла Моль. Паж прошел вперед, спустился этажом ниже, отворил одну дверь, потом другую и остановился на пороге.
   – Подождите здесь, – сказал он.
   Ла Моль вошел в галерею, и дверь за ним затворилась.
   Галерея пустовала, только какой-то дворянин прогуливался взад и вперед и, видимо, тоже кого-то поджидал.
   Вечерние тени, спускаясь с высоких сводов, окутывали все предметы таким густым мраком, что молодые люди на расстоянии двадцати шагов не могли разглядеть один другого.
   Ла Моль пошел навстречу этому дворянину.
   – Господи помилуй! – подойдя к нему совсем близко, тихо сказал он, – ведь это граф де Коконнас.
   Пьемонтец обернулся на шум шагов и стал разглядывать Ла Моля с неменьшим изумлением.
   – Черт меня побери, если это не господин де Ла Моль! – вскричал он. – Тьфу, что я делаю?! Ругаюсь в доме короля! А впрочем, сам король ругается, пожалуй, еще похлеще, и даже в церкви. Итак, мы оба в Лувре?
   – Как видите; вас провел господин Бэм?
   – Да! Очаровательный немец этот господин Бэм. А кто провел вас?
   – Господин де Муи… Я ведь говорил вам, что гугеноты тоже немало значат при дворе… Что ж, повидались вы с герцогом де Гизом?
   – Еще нет… А вы получили аудиенцию у короля Наваррского?
   – Нет, но скоро получу. Меня привели сюда и попросили подождать.
   – Вот увидите: нас ждет роскошный ужин, и на этом пиршестве мы окажемся рядом. А случай и в самом деле странный! В течение двух часов судьба все время сводит нас… Но что с вами? Вы как будто чем-то озабочены?
   – Кто, я? – вздрогнув, спросил Ла Моль, все еще словно завороженный видением, представшим передним. – Нет, я не озабочен, но самое место, где мы находимся, вызывает у меня целый рой мыслей.
   – Философических размышлений, не так ли? И у меня тоже. Как раз когда вы вошли, мне вспомнились уроки моего наставника. Граф, вы читали Плутарха?
   – Еще бы! – с улыбкой отвечал Ла Моль. – Это один из самых любимых моих авторов.
   – Так вот, – серьезно продолжал Коконнас, – по-моему, этот великий человек не ошибся, сравнивая наши природные способности с ослепительно яркими, но увядающими цветами и видя в добродетели растение бальзамическое, с невыдыхающимся ароматом и представляющее собой лучшее лекарство от ран.
   – А разве вы знаете греческий, господин де Коконнас? – спросил Ла Моль, пристально глядя на собеседника.
   – Я-то не знаю, но мой наставник знал и усиленно советовал мне побольше рассуждать о добродетели, если я буду при дворе. Это, говаривал он, производит прекрасное впечатление. Так что, предупреждаю вас, – по этой части я собаку съел. Кстати, вы не проголодались?