Дюма Александр. Королева Марго

   С этими словами Екатерина всунула кошелек в руку ошеломленного юноши и, сделав несколько шагов вперед, приложила руку к стене.
   Молодой человек по-прежнему стоял в нерешительности. Он не мог поверить, что беда, которую он чуял у себя над головой, миновала.
   – Да не дрожи ты так! – сказала Екатерина. – Ведь я сказала тебе, что ты можешь уйти свободно и что если ты захочешь вернуться, то твоя судьба обеспечена.
   – Благодарю вас, ваше величество, – сказал Ортон. – Значит, вы меня прощаете?
   – Больше того – я даю тебе награду! Ты хороший разносчик любовных записок, милый посланец любви. Но ты забываешь, что тебя ждет твой господин.
   – Ах да! Верно! – сказал юноша и бросился к двери.
   Но едва он сделал три шага, как пол исчез под его ногами. Он оступился, распростер руки, испустил страшный крик и исчез, провалившись в каменный мешок, открытый пружиной, на которую нажала королева-мать.
   – Ну, – пробормотала Екатерина, – теперь из-за упрямства этого негодяя мне придется пройти полтораста ступенек вниз.
   Екатерина вернулась к себе, зажгла глухой фонарь, возвратилась в галерею, поставила пружину на место, отворила дверь на винтовую лестницу, которая, казалось, погружается в недра земли, и, побуждаемая неутолимой жаждой любопытства, которое было не чем иным, как следствием ненависти, спустилась к железной двери, которая поворачивалась на петлях и вела на дно каменного мешка.
   Там, окровавленный, искалеченный, разбившийся при падении с высоты в сто футов, но еще трепещущий, лежал несчастный Ортон.
   За толстой стеной слышалось журчание Сены, воды которой, просачиваясь под землей, подходили к самому подножию лестницы.
   Екатерина ступила в эту сырую, зловонную яму, видевшую немало таких падении на своем веку, обыскала тело, схватила письмо, убедилась, что это то самое, которое она хотела получить, толкнула труп ногой, нажала большим пальцем на пружину, дно наклонилось, и труп, увлекаемый собственной тяжестью, скользнул вниз и исчез по направлению к реке.
   Затворив дверь, она поднялась, заперлась у себя в кабинете и прочла, записку, составленную в следующих выражениях:

   «Сегодня в десять часов вечера, улица Арбр-сек, гостиница „Путеводная звезда“. Если придете – ответа не надо; если не придете – скажите подателю письма „нет“. Де Муи де Сен-Фаль».

   Когда Екатерина читала эту записку, только улыбку и можно было видеть у нее на лице; она думала лишь о предстоящей победе, совершенно забыв о том, какой ценой она ей досталась.
   В самом деле: что такое Ортон? Верное сердце, преданная душа, красивый мальчик – вот и все!
   Всякому понятно, что это ни на одно мгновение не могло поколебать чашу тех холодных весов, на которых лежат судьбы государств.
   Прочитав записку, Екатерина поднялась к г-же де Сов и положила ее за зеркало.
   Спустившись с лестницы, она встретила у входа в коридор командира своей охраны.
   – По распоряжению вашего величества лошадь оседлана, – объявил де Нансе.
   – Дорогой барон, лошадь не нужна, – отвечала Екатерина. – Я поговорила с этим мальчиком, и, по правде сказать, он оказался слишком глуп для той должности, какую я хотела ему доверить. Я брала его в лакеи, а он годен разве что в конюхи; я дала ему немного денег и выпустила в маленькую калитку.
   – А как же быть с поручением? – спросил де Нансе.
   – С поручением? – переспросила Екатерина.
   – Да, с тем, которое он должен был выполнить в Сен-Жермене. Не желаете ли, ваше величество, чтобы я исполнил его сам или приказал исполнить его кому-нибудь из моих подчиненных?
   – Нет, ист? – возразила Екатерина. – У вас и у ваших подчиненных вечером будет другое дело.
   И Екатерина ушла к себе, твердо надеясь, что сегодня вечером судьба окаянного короля Наваррского будет у нее в руках.

Глава 6
Гостиница «Путеводная звезда»

   Два часа спустя после события, о котором мы рассказали и которое не оставило никаких следов на лице Екатерины, г-жа де Сов, закончив свою работу у королевы, поднялась в свои покои. Вслед за ней вошел Генрих и, узнав от Дариолы, что заходил Ортон, направился прямо к зеркалу и взял записку.
   Записка, как мы уже сказали, была составлена в следующих выражениях:
   «Сегодня в десять часов вечера, улица Арбр-сек, гостиница „Путеводная звезда“. Если придете – ответа не надо; если не придете – скажите подателю письма „нет“.
   Адресат не был указан.
   «Генрих непременно пойдет на свидание, – подумала Екатерина. – Если даже ему и не захочется идти, то теперь он не сможет сказать подателю письма „нет“!
   Екатерина не ошиблась. Генрих спросил об Ортоне, и Дариола сказала ему, что он ушел с королевой-матерью, но, найдя записку на месте и зная, что бедный мальчик не способен на предательство, Генрих не стал беспокоиться.
   Он, как обычно, пообедал у короля, который то и дело подтрунивал над ошибками, какие допускал Генрих утром на соколиной охоте.
   Генрих оправдывался тем, что он житель гор, а не равнин, но обещал Карлу изучить соколиную охоту.
   Екатерина была очаровательна и, вставая из-за стола, попросила Маргариту составить ей компанию на весь вечер.
   В восемь часов Генрих, взяв с собой двух дворян, вышел с ними из Парижа в ворота Сент-Оноре, сделал большой крюк, вернулся в город со стороны Деревянной башни, переправился через Сену на пароме у Нельской башни, поднялся к улице св. Иакова и здесь отпустил дворян, словно его ожидало любовное свидание. На углу улицы Де-Матюрен он увидел закутанного в плащ всадника и подошел к нему.
   – Мант, – сказал всадник.
   – По, – ответил король.
   Всадник тотчас же спешился. Генрих закутался в его плащ, весь забрызганный грязью, сел на его коня, от которого шел пар, вернулся назад по улице Ла-Гарп, снова переехал через реку по мосту Мельников, спустился на набережную, свернул на улицу Арбр-сек и постучал к Ла Юрьеру.
   В знакомой нам зале сидел Ла Моль и писал длинное любовное письмо; кому он писал – вам известно.
   Коконнас пребывал на кухне вместе с Ла Юрьером, наблюдая, как жарятся на вертеле шесть куропаток, и спорил со своим другом-трактирщиком, при какой степени прожаренности надо снимать куропаток с вертела.
   В эту самую минуту постучался Генрих. Грегуар открыл дверь, отвел лошадь в конюшню, а приезжий вошел в залу, так топая, точно хотел согреть окоченевшие ноги.
   – Эй! Ла Юрьер! – крикнул Ла Моль, не отрываясь от письма. – Вас тут спрашивает какой-то дворянин.
   Ла Юрьер вошел в зал, осмотрел Генриха с головы до ног и, так как плащ из грубого сукна не внушал ему большого уважения, спросил короля:
   – Кто вы такой?
   – Ах ты, Господи! – воскликнул Генрих. – Этот господин, – продолжал он указывая на Ла Моля, – сию секунду сказал вам, что я гасконский дворянин и приехал в Париж, чтобы явиться ко двору.
   – Что вам угодно?
   – Комнату и ужин.
   – Хм! – хмыкнул Ла Юрьер. – А у вас есть лакей? Как известно читателю, это был обычный его вопрос.
   – Нет, – ответил Генрих, – но я рассчитываю нанять его, когда преуспею.
   – Я не сдаю господских комнат без лакейских, – ответил Ла Юрьер.
   – Даже если я предложу вам за ужин золотой нобль с розой, а за все остальное рассчитаюсь завтра?
   – Ого! Уж больно вы щедры, дворянин! – сказал Ла Юрьер, подозрительно глядя на Генриха.
   – Нет. Но, намереваясь провести вечер и ночь в вашей гостинице, которую мне очень хвалил один дворянин, мой земляк, я пригласил поужинать со мной приятеля. У вас есть хорошее арбуасское вино?
   – У меня есть такое, что лучше не пивал и сам Беарнец!
   – Отлично! Я заплачу за него отдельно… А вот и мой гость!
   В самом деле, дверь отворилась и пропустила другого дворянина, на несколько лет старше первого, с огромной рапирой на боку.
   – Ага! Вы точны, мой юный друг! – сказал он. – Вы явились минута в минуту – это что-нибудь да значит для человека, проделавшего двести миль!
   – Это ваш гость? – спросил Ла Юрьер.
   – Да, – ответил тот. Он приехал первым и сейчас, подходя к молодому человеку с длинной рапирой, пожал ему руку, – приготовьте нам ужин.
   – Здесь или у вас в комнате?
   – Где хотите.
   – Хозяин! – крикнул Ла Моль Ла Юрьеру. – Избавьте нас от этих гугенотских физиономий; мы с Коконнасом не сможем говорить при них о своих делах.
   – Эй! Накройте ужин в комнате номер два, на четвертом этаже, – приказал Ла Юрьер. – Идите наверх, господа, идите наверх!
   Оба приезжих последовали за Грегуаром, шедшим впереди и освещавшим путь.
   Ла Моль смотрел им вслед, пока они не скрылись; обернувшись, он увидел, что Коконнас высунул голову из кухни. Широко раскрытые глаза и разинутый рот придавали его лицу вид неописуемого изумления.
   Ла Моль подошел к нему.
   – Видал, черт побери? – спросил Коконнас.
   – Что?
   – Двух дворян?
   – И что же?
   – Готов поклясться, что это…
   – Кто?
   – Да… король Наваррский и человек в вишневом плаще.
   – Клянись, если хочешь, только тихо.
   – А, ты их тоже узнал?
   – Конечно.
   – Зачем они сюда пришли?
   – Какие-нибудь любовные делишки.
   – Ты так думаешь?
   – Уверен.
   – Я предпочитаю любовным делам хорошие удары шпагой. Я готов был поклясться, а теперь бьюсь об заклад…
   – Из-за чего?
   – Что тут какой-нибудь заговор.
   – Э! Ты с ума сошел.
   – Я тебе говорю…
   – А я тебе говорю, что если они заговорщики, то это их дело.
   – Что ж, это верно! Ведь я больше не служу у Алансона, так что пускай себе улаживают свои дела, как их душе угодно.
   Так как куропатки достигли, по-видимому, той степени прожаренности, какую любил Коконнас, то пьемонтец, рассчитывавший на них как на самое лакомое блюдо своего ужина, позвал Ла Юрьера, чтобы тот снял их с вертела.
   А в это время Генрих и де Муи устроились у себя в комнате.
   – Государь! Вы видели Ортона? – спросил де Муи, когда Грегуар накрыл на стол.
   – Нет, но я получил записку, которую он положил за зеркало. Я думаю, мальчик испугался; дело в том, что его застала там королева Екатерина, он и убежал, не дожидаясь меня. Я было немного встревожился, когда Дариола сказала мне, что королева-мать долго разговаривала с Ортоном.
   – О! Это не опасно. Он ловкий постреленок, и, хотя королева-мать знает свое дело, он обведет ее вокруг пальца, я в этом уверен.
   – А вы, де Муи, видели его потом? – спросил Генрих.
   – Нет, но я увижу его сегодня: в полночь он должен зайти сюда за мной и принести мне добрый мушкет, а когда мы отсюда выйдем, он все мне расскажет.
   – А что это за человек был на углу улицы Де-Матюрен?
   – Какой человек?
   – Человек, который дал мне лошадь и плащ; вы в нем уверены?
   – Это один из самых преданных нам людей. А кроме того, он вас не знает, ваше величество, и даже не представляет себе, с кем он имел дело.
   – Значит, мы можем говорить о наших делах совершенно спокойно?
   – Вне всякого сомнения. А кроме того, Ла Моль на страже.
   – Чудесно.
   – Так что же сказал герцог Алансонский, государь?
   – Герцог Алансонский не хочет уезжать, де Муи, он вполне ясно дал это понять. Избрание герцога Анжуйского на польский престол и нездоровье короля изменили все его намерения.
   – Так это он разрушил наш план?
   – Да.
   – А он нас не выдаст?
   – Пока нет, но выдаст при первом удобном случае.
   – Трусливая душонка! Предательский умишко! Почему он не отвечал на письма, которые я ему писал?
   – Для того, чтобы иметь доказательства, но не предъявлять их. А пока все проиграно, не так ли, де Муи?
   – Напротив, государь, все выиграно. Вы прекрасно знаете, что гугенотская партия, кроме небольшой группы сторонников принца Конде, была за вас и сделала вид, что завязывает отношения с герцогом Алансонским только для того, чтобы он служил ей защитой. И вот, после приема послов, я их всех снова объединил и связал с вами. Ста человек было достаточно, чтобы бежать с герцогом Алансонским; теперь у меня пятьсот; через неделю они будут готовы и расставлены отрядами вдоль дороги на По. Это будет уже не бегство, а отступление. Государь! Вам довольно пятисот человек? Будете вы чувствовать себя в безопасности с таким войском?
   Генрих улыбнулся и хлопнул его по плечу.
   – Ты-то знаешь, де Муи, – и знаешь только ты один, – что король Наваррский от природы не так уж пуглив, как о нем думают, – сказал он.
   – Боже мой! Я-то знаю, государь, и надеюсь, что уже недалек тот час, когда вся Франция будет знать это не хуже меня.
   – Но когда люди составляют заговор, им нужен успех. Первое условие успеха – решимость, а чтобы к этой решимости присоединились быстрота, прямота, твердость, нужна уверенность в успехе.
   – Превосходно! Государь, по каким дням бывает охота?
   – Каждую неделю или каждые десять дней – или с гончими, или соколиная.
   – А когда была последняя?
   – Как раз сегодня.
   – Значит, через неделю или через десять дней двор снова поедет на охоту?
   – Вне всякого сомнения, а может, даже раньше.
   – Выслушайте меня: по-моему, все совершенно успокоились – герцог Анжуйский уехал, о нем забыли и думать. Здоровье короля с каждым днем улучшается. Преследования нас, гугенотов, почти прекратились. Расстилайтесь перед королевой-матерью, расстилайтесь перед герцогом Алансонским, твердите ему все время, что не можете уехать без него, постарайтесь, чтобы он вам верил, – это самое трудное.
   – Будь покоен, он поверит!
   – А вы думаете, что он так доверяет вам?
   – Господь с вами, вовсе нет. Но он верит всему, что говорит королева Наваррская.
   – А королева служит нам искренне?
   – О! У меня есть тому доказательства. А кроме того, она честолюбива, и наваррская корона, которой нет, жжет ей лоб.
   – Хорошо. Тогда за три дня до охоты пришлите мне сказать, где она будет – в Бонди, в Сен-Жермене или в Рамбуйе; прибавьте, что вы готовы. А когда увидите, что впереди скачет де Ла Моль, следуйте за ним и мчитесь что есть духу. Только бы вам удалось выехать из лесу, а там пусть королева-мать, если ей захочется вас видеть, летит за вами вслед. Но я надеюсь, что ее нормандские лошади не увидят даже подков берберских лошадей и испанских жеребцов.
   – Решено, де Муи.
   – У вас есть деньги, государь?
   Генрих сделал гримасу, какую делал всю жизнь, когда ему задавали этот вопрос.
   – Не слишком много, но, по-моему, деньги есть у Марго.
   – Все равно, ваши ли, ее ли, берите с собой как можно больше.
   – А ты что будешь делать тем временем?
   – После того, как я устрою дела вашего величества – а я занялся ими, как вы видели, добросовестно, – надеюсь, что вы, ваше величество, разрешите мне заняться моими делами?
   – Конечно, де Муи, конечно! Но какие это у тебя «свои дела»?
   – Сейчас скажу, государь. Ортон, – а он мальчик очень умный, я особенно рекомендую его вашему величеству – вчера сказал мне, что встретил около Арсенала этого разбойника Морвеля, который благодаря заботам Рене теперь поправился и греется на солнышке, как и подобает змее.
   – Ага! Понимаю, – сказал Генрих.
   – Понимаете? Это хорошо… Когда-нибудь вы станете королем, государь, и если вы тоже захотите кому-нибудь отомстить, то отомстите по-королевски. Я же солдат и буду мстить по-солдатски. Поэтому, как только наши делишки уладятся, что даст этому разбойнику еще пять-шесть дней на поправку, я пройдусь около Арсенала, пришпилю мерзавца к земле четырьмя хорошими ударами рапиры и тогда уеду из Парижа с меньшей тяжестью на сердце.
   – Занимайся своими делами, мой Друг, занимайся, – сказал Беарнец. – Кстати, ты ведь доволен Ла Молем?
   – О-о! Это очаровательный юноша, преданный вам душой и телом, государь! Вы можете на него положиться, как на меня… Молодец!..
   – А главное – он умеет молчать. Он поедет с нами в Наварру, де Муи, а там мы подумаем, как мы сможем его вознаградить.
   Едва успел Генрих со своей лукавой улыбкой произнести эти слова, как дверь отворилась, или, вернее, распахнулась, и тот, кого сейчас так расхваливали, появился бледный и возбужденный.
   – Тревога, государь! Тревога! – крикнул Ла Моль. – Дом окружен!
   – Окружен?! – воскликнул Генрих, вставая с места. – Кем?
   – Королевскими стражниками!
   – Ого! Видно, будет драка, – вытаскивая из-за пояса пистолеты, – сказал де Муи.
   – Пистолеты, драка! А как вы одолеете пятьдесят человек? – возразил Ла Моль.
   – Он прав, – сказал король, – и если бы нашелся какой-нибудь путь к отступлению…
   – Он есть, он уже послужил мне однажды, и если вы, ваше величество, соблаговолите последовать за мной…
   – А де Муи?
   – И де Муи может последовать за нами, только поторопитесь оба.
   На лестнице раздались шаги.
   – Поздно, – сказал Генрих.
   – Ах, если бы кто-нибудь задержал их минут на пять, я был бы готов ответить за жизнь короля! – воскликнул Ла Моль.
   – Тогда отвечайте за нее, – сказал де Муи, – а я берусь их задержать. Идите, государь, идите!
   – А как же ты?
   – Не беспокойтесь, государь! Идите же!
   Де Муи тут же спрятал тарелку, салфетку и стакан короля, чтобы можно было подумать, будто он ужинал один.
   – Идемте, государь, идемте! – воскликнул Ла Моль, беря короля за руку и увлекая его к лестнице.
   – Де Муи! Мой храбрый де Муи! – воскликнул Генрих, протягивая руку молодому человеку.
   Де Муи поцеловал ему руку, вытолкнул его из комнаты и запер за ним дверь на задвижку.
   – Да, да, понимаю, – заговорил Генрих, – он отдастся им в руки, а мы спасемся… Но какой черт мог нас выдать?
   – Идемте, государь, идемте! Они уже на лестнице, на лестнице!
   В самом деле, свет факелов пополз вверх по узкой лестнице, а снизу донеслось бряцанье шпаг.
   – Скорее, государь, скорее! – сказал Ла Моль. Он вел короля в полной темноте, поднялся с ним двумя этажами выше, толкнул дверь в какую-то комнату, запер ее на задвижку и отворил окно в соседней комнате.
   – Ваше величество, вас не очень пугает путешествие по крышам? – спросил он.
   – Это меня-то? Охотника за сернами? Да что вы! – возразил Генрих.
   – Тем лучше! Тогда идите за мной, ваше величество; дорогу я знаю и буду служить вам проводником.
   – Идите, идите, – сказал Генрих, – я следую за вами. Ла Моль первым перелез через подоконник и пошел по широкой закраине крыши, служившей кровельным желобом, в конце которого он обнаружил некую лощину, образуемую двумя крышами; в эту лощину открывалась дверь необитаемого чердака.
   – Государь, здесь вы у пристани, – сказал Ла Моль.
   – Ага! Прекрасно, – ответил Генрих. С этими словами он вытер бледный лоб, весь покрытый каплями пота.
   – Теперь все пойдет, как по маслу, – сказал Ла Моль. – Дверь чердака выходит на лестницу, внизу она выходит в коридор, а коридор ведет на улицу. Я, государь, проделал весь этот путь ночью, которая была пострашнее этой.
   – Идем, идем! – сказал Генрих. – Вперед! Ла Моль первым проскользнул в настежь распахнутое чердачное окно, дошел до неплотно закрытой двери, открыл ее, очутился на верхней ступеньке витой лестницы и всунул в руку короля веревку, служившую поручнями.
   – Спускайтесь, государь, – сказал он.
   На середине Генрих остановился; он очутился у окошка, а окошко это выходило во двор гостиницы «Путеводная звезда». Видно было, как в доме напротив бегали по лестнице солдаты – одни со шпагами в руках, другие с факелами.
   Вдруг в одной из групп король Наваррский увидел де Муи. Он отдал свою шпагу и мирно сходил с лестницы.
   – Бедный юноша, – сказал Генрих, – преданное, храброе сердце!
   – Ваше величество, – сказал Ла Моль, – вы можете заметить, что он, честное слово, совершенно спокоен. Смотрите, государь, он даже смеется. Он наверняка придумывает отличный выход: ведь де Муи, как вам известно, смеется редко.
   – А тот молодой человек, который был с вами?
   – Де Коконнас? – спросил Ла Моль.
   – Да, господин де Коконнас – что с ним?
   – О, государь, уж за него-то я не беспокоюсь! Увидев солдат, он сказал мне только одно: «Давай рискнем!» – «Головой?» – спросил я. – «А ты сумеешь спастись?» – «Надеюсь». – «И я тоже!» – ответил он. И я клянусь вам, государь, что он спасется. Если Коконнаса и схватят, то, ручаюсь вам, это случится только потому, что он по каким-то причинам сам даст себя схватить.
   – В таком случае все улажено; постараемся добраться до Лувра, – сказал Генрих.
   – Боже мой, да ничего нет проще, государь; закутаемся в плащи и выйдем – улица полна народу, сбежавшегося на шум, и нас примут за любопытных.
   В самом деле, Генрих и Ла Моль обнаружили, что дверь открыта, и единственно, что мешало им выйти, – это волна народа, заливавшая улицу.
   Тем не менее им удалось проскользнуть улицей Д'Аверон. Но, добравшись до улицы Де-Пули, они увидели, что через площадь Сен-Жермен-Л'Осеруа идет де Муи, окруженный конвоем во главе с командиром охраны де Нансе.
   – Вот как! По-видимому, его ведут в Лувр, – сказал Генрих. – Черт возьми! Пропускные ворота будут закрыты… У всех, кто возвращается, будут спрашивать имена, и если увидят, что я возвращаюсь следом за де Муи, то решат, что я был с ним.
   – Это верно, государь, – сказал Ла Моль, – но вы возвращайтесь в Лувр другим путем.
   – Кой дьявол поможет мне туда вернуться, как по-твоему?
   – А разве для вашего величества не существует окно королевы Наваррской?
   – Господи Иисусе! – воскликнул Генрих. – Ваша правда, господин де Ла Моль. А я об этом и не подумал!.. Да, но как дать знать королеве?
   – О-о, ваше величество! – почтительно кланяясь, сказал Ла Моль. – Вы бросаете камни так метко…

Глава 7
Де Муи де Сен-Фаль

   На сей раз Екатерина тщательно приняла все меры предосторожности и полагала, что может быть уверена в успехе.
   Около десяти вечера она отпустила Маргариту, вполне убежденная, что королева Наваррская не подозревает, – кстати сказать, это было совершенно справедливо, – какие козни строятся против ее мужа, и пришла к королю с просьбой, чтобы он пока не ложился спать.
   Заинтригованный торжествующим видом матери, лицо которой, вопреки ее обычной скрытности, так и сияло, Карл принялся расспрашивать Екатерину.
   – Могу сказать вашему величеству одно, – сказала Екатерина, – вечером вы избавитесь от двух злейших ваших врагов.
   Король двинул бровью, как человек, который как бы говорит себе: «Хорошо, посмотрим». Свистнув большой борзой собаке, которая подползла к нему на брюхе, как змея, и положила свою красивую и умную морду на колено хозяина, Карл стал ждать.
   Спустя несколько минут, в течение которых Екатерина стояла, устремив глаза в одну точку и вся превратившись в слух, во дворе Лувра раздался пистолетный выстрел.
   – Что это? – нахмурив брови, спросил Карл, в то время как борзая вскочила и насторожила уши.
   – Ничего особенного, просто сигнал, вот и все.
   – А что он означает?
   – Он означает, что с этой минуты, государь, единственный ваш настоящий враг уже не сможет вам вредить.
   – Там убили человека? – спросил Карл, глядя на мать взором властителя, означавшим, что смертная казнь и помилование есть два неотъемлемых атрибута королевской власти.
   – Нет, государь; только арестовали двоих.
   – Ох! – пробормотал Карл. – Вечно эти тайные козни, вечно какие-то заговоры, и все без ведома короля! Черт знает что! Матушка, я уже большой мальчик, такой большой мальчик, что могу и сам постоять за себя и не нуждаюсь ни в детских чепчиках, ни в детских помочах. Поезжайте в Польшу с вашим сыном Генрихом, коли хотите царствовать, а здесь вы напрасно играете в эту игру!
   – Сын мой, – отвечала Екатерина, – я вмешиваюсь в ваши дела последний раз. Но эта история началась давно, и вы все время говорили, что я неправа, а потому я всей душой стремилась доказать вашему величеству, что не ошиблась.
   В эту минуту в вестибюле остановились люди; было слышно, как небольшой отряд стрелков со стуком опустил приклады мушкетов на каменные плиты пола.
   Почти тотчас же де Нансе попросил позволения войти к королю.
   – Пусть войдет, – поспешно сказал Карл. Де Нансе вошел, поклонился королю и, обращаясь к Екатерине, сказал:
   – Приказание вашего величества исполнено: он взят.
   – Как «он»? – в глубоком смущении воскликнула Екатерина. – Разве вы взяли только одного?
   – Он был один, ваше величество.
   – Он защищался?
   – Нет, он спокойно ужинал в комнате и отдал шпагу при первом требовании.
   – Кто он такой? – спросил король.
   – Сейчас увидите, – отвечала Екатерина. – Господин де Нансе, введите арестованного! Через пять минут ввели де Муи.
   – Де Муи! – воскликнул король. – В чем дело?
   – Государь! – совершенно спокойно отвечал де Муи. – С вашего позволения я задам вам тот же вопрос.
   – Вместо того, чтобы задавать такой вопрос королю, господин де Муи, – сказала Екатерина, – будьте любезны сказать моему сыну, кто недавно ночью находился в комнате короля Наваррского и в ту же ночь, воспротивившись приказу его величества, чего и можно было ожидать от такого мятежника, убил двух королевских стражей и ранил господина де Морвеля!
   – Да, в самом деле, – сдвинув брови, сказал Карл, – не знаете ли вы, господин де Муи, как зовут этого человека?
   – Знаю, государь. Вашему величеству угодно знать его имя?
   – Признаюсь, это доставило бы мне удовольствие.