Страница:
Сердце ее замерло, во рту пересохло. Неопределенный, едва слышный звук донесся откуда-то с веранды.
Возможно, это оседает старый дом. Она поселилась в нем всего три месяца назад и только после переезда узнала его историю от словоохотливого старика-соседа. По утверждению мистера Киллингсворта на этот дом так долго не находилось покупателя, несмотря на невысокую цену, потому что последняя его владелица была убита прямо здесь – стала жертвой своего обезумевшего от ревности приятеля. Саманта, конечно, не верила ни в привидения, ни в злые чары, но все-таки холод пронизал ее.
«Стоп, Саманта, – сказала она себе..– Скоро ты начнешь пугаться любого шороха, любой тени. Возьми себя в руки».
«Привет, Сэмми! – заговорил автоответчик голосом Мелани. – Надеюсь, прогулка в Мексику была приятной, несмотря на казус с ногой. Я считаю, что в этом есть некая доля романтики. Разве не ради приключений мы отправляемся в путешествия?
Я позвонила в банк, как ты просила, а почту оставила на столе. Ты уже, наверное, ее просматриваешь. Кварту молока, бисквиты и твое любимое ванильное мороженое ты найдешь в холодильнике. Харон без тебя вел себя скверно, был постоянно на взводе, шастал везде, даже по пианино. Увидимся на работе, а до этого звони, если что понадобится».
Саманта немного расслабилась. Мелани напомнила ей, что жизнь входит в привычную колею. А какое место теперь в этой жизни будет занимать Дэвид?
Его фотография стояла на письменном столе перед нею. Высокий, атлетично сложенный, с твердым квадратным подбородком и серыми стальными глазами, вице-президент и исполнительный директор компании, владеющей сетью отелей «Регал». Человек с большим будущим и с острым, если не сказать точнее, разящим юмором. «Добытчик» – так бы с уважением отозвалась о нем Бет Метсон – мать Саманты, если бы была жива.
Саманта перевела взгляд с портрета Дэвида на выгоревшее цветное семейное фото. Родители, оба улыбающиеся, счастливые, гордые за свою дочь, и она посередине между ними в шапочке и мантии магистра в день получения университетского диплома. А за спиной отца ее старший брат Питер, нахмуренный, смотрящий в сторону от камеры, не потрудившийся даже снять с себя солнцезащитные очки, как бы подчеркивая этим свою непричастность к семейному торжеству.
Бет считала, что удачный брак – главное в жизни, и, конечно, рада была бы видеть дочь замужем за таким человеком, как Дэвид Росс, – амбициозным, удачливым... и с темной изнанкой.
Слишком похожий на Джереми, ее бывшего мужа. Вслед за посланием Мелани автоответчик выдал целую серию записей звонков от подруг, каким-то образом прознавших о ее мексиканских злоключениях и поторопившихся выразить свое сочувствие.
– Я неожиданно обрела популярность! – Саманта поделилась этим замечанием с котом, продолжая просматривать почту, в которой не обнаружилось ничего сколько-нибудь существенного, и прослушивая телефонные послания. Одно было из приемной дантиста с приглашением явиться для очередного профилактического осмотра, другое – из медицинского центра, где она проводила сеансы психотерапии в рамках благотворительной программы.
Саманта взяла со стола последний конверт – стандартный, ничем не примечательный, без обратного адреса. Ее имя и адрес были напечатаны на принтере.
Из вскрытого конверта на стол выпало фото. Она похолодела.
Саманта узнала снимок. Он был сделан несколько лет назад для рекламы ее радиопередачи в газетах и потом размножен. Над этой копией кто-то изрядно потрудился, чтобы так ее изуродовать.
Она с ужасом уставилась на свое искаженное изображение. Ее улыбающееся симпатичное лицо осталось нетронутым, и даже сохранилось его несколько игривое выражение, но рыжеватые волосы фломастер «шутника» превратил в огненно-рыжие, а на месте зеленых, с густыми ресницами глаз зияли рваные дыры, как будто тот, кто их прорезал, действовал с остервенением и в спешке.
Поперек чуть тронутых помадой губ было начертано красным карандашом единственное слово: «Покайся!» Она с отвращением отшвырнула снимок и вскочила.
– О господи... – у нее перехватило дыхание. По веранде и по ступеням крыльца кто-то пробежал. Значит, неизвестный, кто бы он ни был, прятался где-то в темноте, наблюдал за нею через окно, а теперь спешил убраться прочь.
И тут же автоответчик воспроизвел шепот мужчины, казалось, охваченного сексуальным томлением:
«Тебе не избежать своей участи. Придется платить за свои грехи».
Красный «глазок» включенного аппарата теперь походил на светящийся глаз хищника.
Однако в тоне мужчины не было угрозы. Он скорее уговаривал ее смириться с неизбежным, обращаясь к ней, как к близкой подруге или даже как к своей возлюбленной.
– Подонок! – воскликнула Саманта. Кот испуганно зашипел, спрыгнул со стола, метнулся по комнате и забился в угол.
Автоответчик щелкнул, просигналив об окончании последней записи на кассете. Тишина навалилась на Саманту, а стены и потолок, казалось, начали придвигаться с явным намерением стиснуть ее и раздавить.
Разумеется, это она себе вообразила, но звук убегающих ног и запись на автоответчике не были иллюзией. Саманта сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, затем, ковыляя на костылях, обошла первый этаж, проверяя все замки и запоры на окнах. По пути она убеждала себя: «Это всего лишь хулиганская выходка. Конечно, он недоумок, но вряд ли опасный».
В профессиональной области Саманта была своего рода знаменитостью. Она наладила контакт с обширной аудиторией, многим людям помогала решать их проблемы, к ней обращались за советом, исповедовались, считали ее если не другом, то по крайней мере своей хорошей знакомой.
Как психолог, выступающий на радио, Саманта, которую чаще называли «доктор Сэмми», имела дело с самыми различными психическими отклонениями и фобиями каждую ночь, когда была в эфире. Это не первый случай вторжения в ее личную жизнь и наверняка не последний. Она подумала, не позвонить ли ей в полицию, или Дэвиду, или кому-нибудь еще, но меньше всего ей хотелось предстать в их глазах истеричкой.
А тем более в собственных глазах.
Она – профессионал, дипломированный врач-психиатр. Она не должна впадать в панику от случайного вторжения в ее жизнь какого-то недоумка. Однажды Саманта уже побывала в подобной ситуации и не желала повторения. Так или иначе, ей придется все же связаться с полицией.
Но не сейчас, позже, а еще лучше, когда наступит утро и ночные страхи не будут влиять на оценку случившегося. Для паники нет никаких оснований. Никто на всем свете не заинтересован в том, чтобы причинить ей вред. «Покайся!»
В чем ей каяться? В каких грехах? Парень давил ей на психику, но с какой целью? Можно ли понять его мотивы? Да, если покопаться в его внутреннем мире, разложить его на составные элементы, подобрать аналогии... Но пока у нее слишком мало материала для этого.
Глава 2
Возможно, это оседает старый дом. Она поселилась в нем всего три месяца назад и только после переезда узнала его историю от словоохотливого старика-соседа. По утверждению мистера Киллингсворта на этот дом так долго не находилось покупателя, несмотря на невысокую цену, потому что последняя его владелица была убита прямо здесь – стала жертвой своего обезумевшего от ревности приятеля. Саманта, конечно, не верила ни в привидения, ни в злые чары, но все-таки холод пронизал ее.
«Стоп, Саманта, – сказала она себе..– Скоро ты начнешь пугаться любого шороха, любой тени. Возьми себя в руки».
«Привет, Сэмми! – заговорил автоответчик голосом Мелани. – Надеюсь, прогулка в Мексику была приятной, несмотря на казус с ногой. Я считаю, что в этом есть некая доля романтики. Разве не ради приключений мы отправляемся в путешествия?
Я позвонила в банк, как ты просила, а почту оставила на столе. Ты уже, наверное, ее просматриваешь. Кварту молока, бисквиты и твое любимое ванильное мороженое ты найдешь в холодильнике. Харон без тебя вел себя скверно, был постоянно на взводе, шастал везде, даже по пианино. Увидимся на работе, а до этого звони, если что понадобится».
Саманта немного расслабилась. Мелани напомнила ей, что жизнь входит в привычную колею. А какое место теперь в этой жизни будет занимать Дэвид?
Его фотография стояла на письменном столе перед нею. Высокий, атлетично сложенный, с твердым квадратным подбородком и серыми стальными глазами, вице-президент и исполнительный директор компании, владеющей сетью отелей «Регал». Человек с большим будущим и с острым, если не сказать точнее, разящим юмором. «Добытчик» – так бы с уважением отозвалась о нем Бет Метсон – мать Саманты, если бы была жива.
Саманта перевела взгляд с портрета Дэвида на выгоревшее цветное семейное фото. Родители, оба улыбающиеся, счастливые, гордые за свою дочь, и она посередине между ними в шапочке и мантии магистра в день получения университетского диплома. А за спиной отца ее старший брат Питер, нахмуренный, смотрящий в сторону от камеры, не потрудившийся даже снять с себя солнцезащитные очки, как бы подчеркивая этим свою непричастность к семейному торжеству.
Бет считала, что удачный брак – главное в жизни, и, конечно, рада была бы видеть дочь замужем за таким человеком, как Дэвид Росс, – амбициозным, удачливым... и с темной изнанкой.
Слишком похожий на Джереми, ее бывшего мужа. Вслед за посланием Мелани автоответчик выдал целую серию записей звонков от подруг, каким-то образом прознавших о ее мексиканских злоключениях и поторопившихся выразить свое сочувствие.
– Я неожиданно обрела популярность! – Саманта поделилась этим замечанием с котом, продолжая просматривать почту, в которой не обнаружилось ничего сколько-нибудь существенного, и прослушивая телефонные послания. Одно было из приемной дантиста с приглашением явиться для очередного профилактического осмотра, другое – из медицинского центра, где она проводила сеансы психотерапии в рамках благотворительной программы.
Саманта взяла со стола последний конверт – стандартный, ничем не примечательный, без обратного адреса. Ее имя и адрес были напечатаны на принтере.
Из вскрытого конверта на стол выпало фото. Она похолодела.
Саманта узнала снимок. Он был сделан несколько лет назад для рекламы ее радиопередачи в газетах и потом размножен. Над этой копией кто-то изрядно потрудился, чтобы так ее изуродовать.
Она с ужасом уставилась на свое искаженное изображение. Ее улыбающееся симпатичное лицо осталось нетронутым, и даже сохранилось его несколько игривое выражение, но рыжеватые волосы фломастер «шутника» превратил в огненно-рыжие, а на месте зеленых, с густыми ресницами глаз зияли рваные дыры, как будто тот, кто их прорезал, действовал с остервенением и в спешке.
Поперек чуть тронутых помадой губ было начертано красным карандашом единственное слово: «Покайся!» Она с отвращением отшвырнула снимок и вскочила.
– О господи... – у нее перехватило дыхание. По веранде и по ступеням крыльца кто-то пробежал. Значит, неизвестный, кто бы он ни был, прятался где-то в темноте, наблюдал за нею через окно, а теперь спешил убраться прочь.
И тут же автоответчик воспроизвел шепот мужчины, казалось, охваченного сексуальным томлением:
«Тебе не избежать своей участи. Придется платить за свои грехи».
Красный «глазок» включенного аппарата теперь походил на светящийся глаз хищника.
Однако в тоне мужчины не было угрозы. Он скорее уговаривал ее смириться с неизбежным, обращаясь к ней, как к близкой подруге или даже как к своей возлюбленной.
– Подонок! – воскликнула Саманта. Кот испуганно зашипел, спрыгнул со стола, метнулся по комнате и забился в угол.
Автоответчик щелкнул, просигналив об окончании последней записи на кассете. Тишина навалилась на Саманту, а стены и потолок, казалось, начали придвигаться с явным намерением стиснуть ее и раздавить.
Разумеется, это она себе вообразила, но звук убегающих ног и запись на автоответчике не были иллюзией. Саманта сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, затем, ковыляя на костылях, обошла первый этаж, проверяя все замки и запоры на окнах. По пути она убеждала себя: «Это всего лишь хулиганская выходка. Конечно, он недоумок, но вряд ли опасный».
В профессиональной области Саманта была своего рода знаменитостью. Она наладила контакт с обширной аудиторией, многим людям помогала решать их проблемы, к ней обращались за советом, исповедовались, считали ее если не другом, то по крайней мере своей хорошей знакомой.
Как психолог, выступающий на радио, Саманта, которую чаще называли «доктор Сэмми», имела дело с самыми различными психическими отклонениями и фобиями каждую ночь, когда была в эфире. Это не первый случай вторжения в ее личную жизнь и наверняка не последний. Она подумала, не позвонить ли ей в полицию, или Дэвиду, или кому-нибудь еще, но меньше всего ей хотелось предстать в их глазах истеричкой.
А тем более в собственных глазах.
Она – профессионал, дипломированный врач-психиатр. Она не должна впадать в панику от случайного вторжения в ее жизнь какого-то недоумка. Однажды Саманта уже побывала в подобной ситуации и не желала повторения. Так или иначе, ей придется все же связаться с полицией.
Но не сейчас, позже, а еще лучше, когда наступит утро и ночные страхи не будут влиять на оценку случившегося. Для паники нет никаких оснований. Никто на всем свете не заинтересован в том, чтобы причинить ей вред. «Покайся!»
В чем ей каяться? В каких грехах? Парень давил ей на психику, но с какой целью? Можно ли понять его мотивы? Да, если покопаться в его внутреннем мире, разложить его на составные элементы, подобрать аналогии... Но пока у нее слишком мало материала для этого.
Глава 2
– Уверена, что она сама все подстроила, – шепотом поделилась Мелба своим мнением с Тини, задержавшимся у ее конторки.
Однако она при этом тут же не преминула вполне дружелюбно подмигнуть проходившей мимо Саманте, которая иронически заметила:
– Как ты угадала? Конечно, я ношу это... – она постукала резиновым кончиком костыля по повязке на ноге, – для того чтобы иметь предлог отлынивать от работы и вызывать к себе жалость. И глотаю ибупрофен горстями из чистого мазохизма.
– Не исключено.
– Не слушай ее, Сэмми, – вмешался Тини.
– Подожди, дай сказать. – Мелба отмахнулась от него тонкой смуглой рукой с дюжиной позванивающих браслетов.
Красивая, длинноногая, с осиной талией, мулатка весьма эффектно смотрелась за своей конторкой на фоне огромной, ярко освещенной витрины с фотопортретами знаменитостей, выступавших когда-то на радиостанции, призовыми кубками и дипломами, а также обрядовыми куклами вуду и сушеными крокодильчиками, непременными, наряду с самой Мелбой, атрибутами новоорлеанской экзотики. Она сторожила вход на студию «Р-1», как заправский ротвейлер, не пропуская никого из сотрудников и посетителей без того, чтобы не завязать разговор и не высказаться самой по любому, пусть даже случайно подвернувшемуся поводу. В голове ее бродило множество идей, и ей были необходимы слушатели.
– Знаешь, у меня есть своя теория насчет вас, мозгоправов... то бишь психиатров.
– Выкладывай, – ободрила ее Саманта.
– Я считаю, что все вы отчасти тронутые еще с детства, раз занялись этим делом. У большинства мозгоправов, из тех, кого я знаю, вообще мозги набекрень. Тут нечему удивляться. Когда постоянно имеешь дело с психами, то недолго и самому свихнуться. Ну а тем, кто, как ты, сидит ночами в этой ужасной студии и выслушивает от разных чокнутых их дурацкие исповеди, наверняка приходится совсем тяжко. И от вас больше вреда, чем пользы. Ведь ты знаешь, что помочь ничем не можешь, и только твердишь: «Исповедуйся, и тебе станет легче».
– А это уже немало – сбросить с души камень.
– Но ты же не священник и грехи не отпускаешь, – возразила Мелба. – Какой тогда от тебя толк?
– Чаще всего люди звонят Саманте потому, что одиноки, – попробовал встать на ее защиту Тини.
– А может быть, они хотят исповедаться и получить взамен пустые советы, но и услышать от доктора Сэмми ее исповедь? Чтобы беседа была и взаправду на равных? Чтобы ведущая не представала такой уж всезнающей и непогрешимой, в чем-то призналась, в чем-то покаялась.
– Покаялась? – вздрогнув, переспросила Саманта. – В чем же мне, по-твоему, надо каяться?
Ответа она не получила, потому что раздался телефонный звонок, и Мелба, нажав алым наманикюренным ногтем кнопочку на аппарате, нежно проворковала:
– Вы звоните на радиостанцию «Р-1» – центр культурной жизни Нового Орлеана. Да... да... да... спасибо. И чему вы отдаете предпочтение – джазовым записям или разговорным шоу? О, я с удовольствием передам от вас благодарность нашему ведущему доктору Лидс. Мы все ее тоже любим... – При этих словах Мелба подмигнула Саманте.
Напряжение чуть отпустило Саманту. Может быть, только из-за нервного стресса, вызванного последними событиями, ей почудился в болтовне Мелбы о каком-то покаянии намек на вчерашнее телефонное послание?
Ночь она провела плохо, почти без сна, несмотря на все волевые потуги расслабиться. Нога болела адски, повязка сдавливала икру, была тяжелой и доставляла массу неудобств. Ну а мозг был занят все той же проблемой – что означает фото с проколотыми глазами, требование покаяться, напоминание о неких грехах, странное поведение Харона, явно чем-то встревоженного, присутствие таинственного наблюдателя за окном и его поспешное бегство? Все перечисленное, к сожалению, подталкивало к выводу, что за этим кроется злой умысел, который никак нельзя отнести к разряду невинных розыгрышей.
Утро и день прошли в докучливых хлопотах. Саманта начала с того, что связалась с полицейским участком по телефону, изложила свою историю и чуть ли не полдня дожидалась обещанного визита детектива.
Он забрал у нее пленку с записью телефонного звонка, конверт и фотографию, заверив, что полиция отнесется к происшествию со всем вниманием, а патрульная машина будет теперь гораздо чаше проезжать по ночам мимо ее дома. Затем Саманта с трудом добралась до гаража, вывела машину и с не меньшими трудностями из-за больной ноги проделала затяжное турне по различным учреждениям, демонстрируя занудным бюрократам свою личность и буквально выцарапывав себе дубликаты утраченных в мексиканской переделке документов. Заодно она навестила слесаря и договорилась, чтобы он завтра сменил все замки в ее доме.
Под конец она изрядно вымоталась, но все-таки ей было радостно вновь очутиться на работе, в кругу тех, кого она успела хорошо изучить за несколько лет, к кому привыкла и даже прикипела душой..
– Не бери в голову, – посоветовал Тини. – Не знаю, какая муха сегодня укусила Мелбу, но вообще-то она тебя обожает.
– Меня обожают, меня любят, по мне соскучились. Я готова петь от счастья. – Саманта взяла его под руку, другой рукой оперлась на костыль, и так они вместе покинули приемную и вошли в так называемую «аорту» – нескончаемый, изгибающийся коридор, куда выходили двери всех кабинетов и студий.
Старое здание, приютившее «Р-1» вместе с его многочисленными вспомогательными службами, в прошлом неоднократно меняло хозяев и перестраивалось под их нужды, а теперь походило на перенаселенный термитник, где использовался каждый уголок, каждая щелка, чтобы поместить туда одного или нескольких занятых кипучей деятельностью муравьев.
Тини задержал шаг у двери своего крохотного, без окон, но зато отдельного кабинета, переделанного из бывшей кладовки, и несколько смущенно предложил:
– Может, зайдешь хоть на пару минут?
– Зачем, Тини?
– Посмотришь свою почту. Я сложил ее у себя.
Студент-заочник колледжа Лойолы, Тини был по общему мнению «компьютерным гением» и обслуживал всю локальную сеть радиостанции. Специалист он был бесценный, к тому же настоящий трудоголик. Саманта, как и все, относилась к нему с уважением, хотя считала, что он слишком уж не от мира сего, и это представляет для него определенную трудность. Однако такая отрешенность от житейских проблем не помешала ему по уши влюбиться в Саманту, что несколько затрудняло их общение, хотя она и притворялась, будто понятия не имеет о его чувствах.
– А что, много пришло писем?
– Тонны! И все одинаковые – слушатели хотят твоего возвращения в эфир.
– Ты, значит, читал мою почту? – Она изобразила возмущение.
Тини покраснел до кончиков ушей.
– Только те, что были адресованы не тебе лично, а радиостанции. Но все равно, в большинстве из них речь шла о тебе.
– Ну, ладно, – смилостивилась Саманта. – Но личную свою почту я уж, с твоего позволения, вскрою сама.
– Конечно. – Хотя ему явно хотелось остаться в кабинете вдвоем с Самантой, Тини тактично удалился.
Саманта торопливо разрезала конверты один за другим, ощущая противную дрожь в руках, вытряхивала их содержимое на стол. Никаких фото, только послания, написанные от руки или на машинке. Во всех примерно одно и то же – добрые слова и пожелания, без какого-либо подтекста. Ничего, что могло бы встревожить или напугать.
Она отправила их в мусорную корзину, вышла в коридор и поискала глазами Тини, но того, покорно дежурившего за дверью, заслонила могучая фигура Элеонор.
– Вот она, наша заблудшая овечка! – загремел ее голос, отозвавшийся эхом по всей «аорте», и блеснули в люминесцентном свете золотые коронки во рту, растянувшемся в широкой, чуть ли не до ушей улыбке. Рослая негритянка имела пристрастие ко всему блестящему – браслетам, ожерельям, пуговицам, а в качестве пресс-папье на письменном столе держала бронзовые шары фунтов по пятнадцать и иногда жонглировала ими, демонстрируя внушительные бицепсы.
Она бесцеремонно подхватила Саманту за талию, чуть не оторвав от пола, и повела, вернее, потащила дальше по коридору в свой кабинет, а там усадила в роскошное, обитое дорогой кожей кресло для почетных посетителей – единственное напоминание о прежних обитателях этого здания, об их размеренном образе жизни, отличном от вечной спешки и нервозности, царящих на радиостанции.
– Сколько еще времени тебе придется таскать это на себе? – Элеонор ткнула пальцем в повязку, облегающую ногу Саманты.
– Наверное, не больше недели, я надеюсь. Но работать я могу.
– Отлично. Ты мне нужна за микрофоном. Твои слушатели ропщут и требуют тебя, Сэмми, а «Антен» зарится на твою территорию. Они уже запустили в нее зубы, передвинув Триш Лабелль с семи часов на девять, чтобы накрыть твое шоу, начинающееся в десять. Я предложила сдвинуть тебя на час позже, но Гатор Браун завопил: «Караул! Убивают!», доказывая, что тогда ты оттяпаешь у его аудитории единственное подходящее время для восприятия легкого джаза. Люди отправятся на боковую, не насладившись шедеврами, которые он им подобрал. Ему бы хотелось, чтобы ты осталась в прежнем интервале от десяти до полуночи.
Элеонор отыскала в ящике стола пузырек с пилюлями, вытряхнула парочку на ладонь и проглотила, не запивая.
– А мой супруг еще удивляется, почему у меня такое высокое давление.
Саманта не приняла близко к сердцу проблему, столь волнующую ее босса.
– Они вещают на средних волнах, а мы на коротких. У нас и качество вещания другое, и аудитория разная.
– Аудитория та же! – резко возразила Элеонор. – Мы все здорово потрудились, чтобы вывести нашу станцию на первое место, и скатываться с него не собираемся. Я не попрекаю тебя тем, что ты вдруг вздумала уйти в отпуск в неподходящее время, но не могу не отметить, что это снизило наш рейтинг. А в мои обязанности забота о нем входит в первую очередь. Как ни крути, ни верти, а это так...
Она улыбнулась, но улыбка выглядела несколько фальшивой. Саманта ощутила неловкость, но, на ее счастье, зазвонил телефон, и Элеонор тут же деловито схватила трубку.
– Слушаю... да... сейчас посмотрю. – Она крутанулась на своем вращающемся стуле и начала перебирать папки с документами на полках стеллажа. —А ты связывался с отделом рекламы? И что? Понимаю.
Элеонор вдруг как-то напряглась, насторожилась.
– Мы над этим работаем. Что? Да, Саманта вернулась. Она уже здесь, так что ночной эфир обеспечен. Что еще? Хорошо, дай мне минутку.
Элеонор свободной рукой потянулась за компьютерной «мышью», а глазами просигнализировала Саманте, что их разговор окончен.
Саманта выбралась из уютных объятий кресла и заковыляла к двери.
За ее спиной Элеонор уговаривала своего собеседника на другом конце провода:
– Ради бога, Джордж, успокойся. Сиди тихо, я все улажу. Побереги себя. Остынь.
Что-то неведомое Саманте творилось в стенах милой ее сердцу радиостанции, но сейчас ей хватало собственных забот.
Она миновала застекленную студию, где Гатор Браун, надев на лысую голову огромные наушники, сосредоточенно прослушивал и отбирал джазовые записи для своей регулярной ночной передачи. В эфире его голос звучал вкрадчиво, обволакивающе, проникновенно. Он был обстоятелен и серьезен, общаясь со слушателями, а на самом деле большего болтуна, смешливого и жизнерадостного человека трудно было сыскать. Поймав на себе взгляд Саманты, он небрежно махнул ей рукой и вновь углубился в мир джаза.
Наконец Саманта, изрядно притомившись, добралась до комнаты отдыха радиоведущих, смежной со студией, откуда они – и она в том числе – вели передачи. Там у нее было свое уютное местечко. До эфира еще оставалось много времени. Она выбрала, насколько это было возможно, удобную для себя позу и смежила веки. Ее никто не решался потревожить.
Ближе к ночи большинство сотрудников отправились по домам. Все реже слышались голоса в коридоре. Ритм жизни радиостанции замедлился. Здание почти опустело.
В наступившей паузе торопливой дробью издалека простучали женские каблучки и замерли у входа в комнату отдыха. «Вот и Мелани заступает на пост», – догадалась Саманта еще до того, как от толчка ноги, обутой в изящную туфельку, дверь распахнулась и в комнату влетела слегка растрепанная и раскрасневшаяся от духоты жаркого летнего вечера нарядная молодая красотка. Обе ее руки были заняты. Она несла картонный поднос с пирожными, термос с кофе и пару банок диетической кока-колы.
– Привет! С возвращением! Я забежала в буфет по дороге, пока они не закрылись, и прихватила для нас с тобой кое-что. Ну и, конечно, не устояла перед искушением и согрешила. – Пухлые губки ее были еще в креме и сахарной пудре. Она облизнула их острым язычком. – Пирожные – блеск, соблазнят даже святого праведника. Будешь?
– Я – пас, – покачала головой Саманта. – А за кофе и коку спасибо. И за Харона. Знаю, тебе пришлось с ним повозиться. Но ты здорово меня выручила. За мной должок.
– Расплатишься своим голосом «за», когда будет решаться вопрос о моем повышении.
– Договорились.
Двадцатипятилетняя Мелани была сообразительна и энергична. Лучшей на курсе она закончила колледж Всех Святых, небольшое учебное заведение в Батон-Руж, специализируясь одновременно в двух областях – связях с общественностью и психиатрии. Она, как и Саманта, была креатурой Элеонор, но появилась на радиостанции чуть позже, примерно через полгода.
Саманта сразу отметила, что ее помощница слишком возбуждена и одета слишком нарядно и вызывающе для работы. На ней было пурпурное платье с черной шелковой отделкой, туфли на высоких каблуках и более яркая, чем обычно, косметика на лице.
– Держу пари, ты прямо со свидания.
– Угадала. – Мелани лукаво сверкнула глазами.
– Опять новый парень?
– Я не теряю надежду найти парня своей мечты. Должно же мне когда-нибудь повезти? – смеясь, заявила Мелани и предостерегающе подняла вверх палец. – Только без материнских советов и призывов быть осмотрительной. Я уже большая девочка.
– Я еще не в том возрасте, чтобы заменить тебе мать, – улыбнулась Саманта.
– Вообще, не надо мне давать никаких советов. Ни дружеских, ни профессиональных... О'кей? – неожиданно жестко произнесла Мелани.
– О'кей.
Саманта знала, когда следует придержать язык. Все прошлые увлечения Мелани ни к чему хорошему не привели. И вот опять она явно нарывается на то, чтобы в очередной раз остаться с разбитым сердцем и переживаниями по поводу совершенной ею ошибки. Однако уговаривать Ме-лани было бесполезно. Тем более что Саманта сама за недостатком личного опыта никак не считала себя авторитетом в сердечных делах.
В приоткрывшуюся дверь всунулась голова с поблескивающей лысой макушкой.
– Вам, девочки, еще осталось прохлаждаться пятнадцать минут, – напомнил Гатор Браун. – Я пускаю две записи, потом погода, рекламный блок, а после вы.
Он исчез.
– Чего это Гатор сегодня такой суровый? – удивилась Саманта. – Кажется, он единственный, кто не выразил мне сочувствия. Впрочем, я в сочувствии не нуждаюсь...
Она неосторожно ступила на больную ногу и скривилась от боли, однако не застонала.
– Он злится, потому что ходят слухи, будто его джаз урежут ради наших «Полночных исповедей», – пояснила Мелани.
Гатор и так был загружен по горло и трудился на станции почти круглосуточно, поставляя в эфир джаз небольшими порциями ранним утром, в полдень и дважды вечером, а ночью, вслед за передачей Саманты и короткой программой о компьютерах «Гасите свет», которую готовил Тини, вел свое двухчасовое шоу. Однако его жадность до работы не знала предела, и он не желал расставаться даже с малой толикой отведенного ему эфирного времени.
– Не один он сидит сейчас как на иголках, – продолжила Мелани. – Кто-то запустил сплетню, что нас не то сожрет со всеми потрохами некий медийный спрут, не то мы сливаемся с нашими конкурентами.
– Все это старо как мир, – улыбнулась Саманта.
– Так или иначе, грядут великие реформы. Всех ведущих отлучат от прямого эфира, а отвечать слушателям будут компьютеры.
– Тоже старая песня.
– Но сейчас ее заводят все чаще, – – стояла на своем Мелани. – Джордж хочет вложить больше средств в компьютерное оборудование, зато сократить штат.
– И правильно сделает. Зачем церемониться с людьми, если за компьютерами будущее? – с напускным цинизмом отозвалась Саманта.
– И ты не переживаешь? – удивилась Мелани.
– Наши переживания не берутся в расчет. Надо смотреть в лицо реальности.
А реальность была такова, что радиоведущие повсеместно заменялись компьютерами, точно так же как в свое время пластинки и аудиокассеты – компакт-дисками. Грандиозное собрание качественных музыкальных записей на пластинках на сорок пять оборотов в минуту только зря занимало место на бесчисленных застекленных полках. Лишь одни Ворчун Роб, старейший из ведущих, ветеран «Р-1», от случая к случаю проигрывал их в эфире. «Вместе словим кайф», – хриплым, прокуренным голосом предлагал он радиослушателям. Ворчуна Роба давно пытались вытолкнуть на пенсию, но он в ответ лишь хохотал и грозил: «Пусть посмеют тронуть меня хоть пальцем, я попрошу господа – а мы с ним приятели – прикрыть это заведение к чертовой матери!»
– Кто в результате выиграет, так это твой воздыхатель, – добавила Мелани безапелляционно.
– О ком ты говоришь?
– О Тини, конечно. Он развернется вовсю и станет здесь главным человеком.
– Что ж, мальчику надо расти, – согласно кивнула Саманта, прекращая дискуссию. Она глянула на часы: – Пожалуй, нам пора садиться в седло.
Они прошли в студию и разместились рядышком в двух стеклянных кабинках.
– Начинаю просеивать звонки, —сказала Мелани. Саманта отрегулировала по высоте стойку микрофона, проверила, удобно ли расположен экран компьютера. Коснувшись пальцем соответствующей кнопки на клавиатуре, она могла запустить анонс, блок рекламы, музыкальную заставку, а также прогноз погоды.
Надев наушники, она взглянула на Мелани. Та кивнула, подтверждая, что телефонные каналы работают и подсоединены к компьютеру. Саманта дождалась окончания тридцатисекундного рекламного блока, посвященного местному торговцу автомобилями, затем нажала кнопку, и начальные ноты шедевра группы «Битлз» «Вечер трудного дня» словно воспарили ввысь и тут же растаяли. Саманта склонилась к микрофону:
– Добрый вечер, новоорлеанцы. Я доктор Сэмми, я опять с вами. На «Р-1» снова передача «Полночные исповеди». Как вы, вероятно, знаете, меня не было две недели в городе. Я совершила маленькое путешествие в один из красивейших уголков Мексики, Название ему Масатлан. Там очень романтично, но только если вы пребываете в соответствующем настроении. Вот об этой зависимости наших путевых впечатлений от душевного состояния, об удовлетворении или разочаровании проведенным вдали от дома отпуском я хотела бы сегодня с вами побеседовать. Для первого после перерыва нашего разговора я выбрала тему, казалось бы, легкую и приятную. Но и на отдыхе часто возникают проблемы не только материальные, но и психологические. Звоните и поделитесь ими со мной. Расскажите, где вы побывали, с чем там столкнулись и во что вылились ваши поиски развлечений или, наоборот, покоя и расслабления.
Однако она при этом тут же не преминула вполне дружелюбно подмигнуть проходившей мимо Саманте, которая иронически заметила:
– Как ты угадала? Конечно, я ношу это... – она постукала резиновым кончиком костыля по повязке на ноге, – для того чтобы иметь предлог отлынивать от работы и вызывать к себе жалость. И глотаю ибупрофен горстями из чистого мазохизма.
– Не исключено.
– Не слушай ее, Сэмми, – вмешался Тини.
– Подожди, дай сказать. – Мелба отмахнулась от него тонкой смуглой рукой с дюжиной позванивающих браслетов.
Красивая, длинноногая, с осиной талией, мулатка весьма эффектно смотрелась за своей конторкой на фоне огромной, ярко освещенной витрины с фотопортретами знаменитостей, выступавших когда-то на радиостанции, призовыми кубками и дипломами, а также обрядовыми куклами вуду и сушеными крокодильчиками, непременными, наряду с самой Мелбой, атрибутами новоорлеанской экзотики. Она сторожила вход на студию «Р-1», как заправский ротвейлер, не пропуская никого из сотрудников и посетителей без того, чтобы не завязать разговор и не высказаться самой по любому, пусть даже случайно подвернувшемуся поводу. В голове ее бродило множество идей, и ей были необходимы слушатели.
– Знаешь, у меня есть своя теория насчет вас, мозгоправов... то бишь психиатров.
– Выкладывай, – ободрила ее Саманта.
– Я считаю, что все вы отчасти тронутые еще с детства, раз занялись этим делом. У большинства мозгоправов, из тех, кого я знаю, вообще мозги набекрень. Тут нечему удивляться. Когда постоянно имеешь дело с психами, то недолго и самому свихнуться. Ну а тем, кто, как ты, сидит ночами в этой ужасной студии и выслушивает от разных чокнутых их дурацкие исповеди, наверняка приходится совсем тяжко. И от вас больше вреда, чем пользы. Ведь ты знаешь, что помочь ничем не можешь, и только твердишь: «Исповедуйся, и тебе станет легче».
– А это уже немало – сбросить с души камень.
– Но ты же не священник и грехи не отпускаешь, – возразила Мелба. – Какой тогда от тебя толк?
– Чаще всего люди звонят Саманте потому, что одиноки, – попробовал встать на ее защиту Тини.
– А может быть, они хотят исповедаться и получить взамен пустые советы, но и услышать от доктора Сэмми ее исповедь? Чтобы беседа была и взаправду на равных? Чтобы ведущая не представала такой уж всезнающей и непогрешимой, в чем-то призналась, в чем-то покаялась.
– Покаялась? – вздрогнув, переспросила Саманта. – В чем же мне, по-твоему, надо каяться?
Ответа она не получила, потому что раздался телефонный звонок, и Мелба, нажав алым наманикюренным ногтем кнопочку на аппарате, нежно проворковала:
– Вы звоните на радиостанцию «Р-1» – центр культурной жизни Нового Орлеана. Да... да... да... спасибо. И чему вы отдаете предпочтение – джазовым записям или разговорным шоу? О, я с удовольствием передам от вас благодарность нашему ведущему доктору Лидс. Мы все ее тоже любим... – При этих словах Мелба подмигнула Саманте.
Напряжение чуть отпустило Саманту. Может быть, только из-за нервного стресса, вызванного последними событиями, ей почудился в болтовне Мелбы о каком-то покаянии намек на вчерашнее телефонное послание?
Ночь она провела плохо, почти без сна, несмотря на все волевые потуги расслабиться. Нога болела адски, повязка сдавливала икру, была тяжелой и доставляла массу неудобств. Ну а мозг был занят все той же проблемой – что означает фото с проколотыми глазами, требование покаяться, напоминание о неких грехах, странное поведение Харона, явно чем-то встревоженного, присутствие таинственного наблюдателя за окном и его поспешное бегство? Все перечисленное, к сожалению, подталкивало к выводу, что за этим кроется злой умысел, который никак нельзя отнести к разряду невинных розыгрышей.
Утро и день прошли в докучливых хлопотах. Саманта начала с того, что связалась с полицейским участком по телефону, изложила свою историю и чуть ли не полдня дожидалась обещанного визита детектива.
Он забрал у нее пленку с записью телефонного звонка, конверт и фотографию, заверив, что полиция отнесется к происшествию со всем вниманием, а патрульная машина будет теперь гораздо чаше проезжать по ночам мимо ее дома. Затем Саманта с трудом добралась до гаража, вывела машину и с не меньшими трудностями из-за больной ноги проделала затяжное турне по различным учреждениям, демонстрируя занудным бюрократам свою личность и буквально выцарапывав себе дубликаты утраченных в мексиканской переделке документов. Заодно она навестила слесаря и договорилась, чтобы он завтра сменил все замки в ее доме.
Под конец она изрядно вымоталась, но все-таки ей было радостно вновь очутиться на работе, в кругу тех, кого она успела хорошо изучить за несколько лет, к кому привыкла и даже прикипела душой..
– Не бери в голову, – посоветовал Тини. – Не знаю, какая муха сегодня укусила Мелбу, но вообще-то она тебя обожает.
– Меня обожают, меня любят, по мне соскучились. Я готова петь от счастья. – Саманта взяла его под руку, другой рукой оперлась на костыль, и так они вместе покинули приемную и вошли в так называемую «аорту» – нескончаемый, изгибающийся коридор, куда выходили двери всех кабинетов и студий.
Старое здание, приютившее «Р-1» вместе с его многочисленными вспомогательными службами, в прошлом неоднократно меняло хозяев и перестраивалось под их нужды, а теперь походило на перенаселенный термитник, где использовался каждый уголок, каждая щелка, чтобы поместить туда одного или нескольких занятых кипучей деятельностью муравьев.
Тини задержал шаг у двери своего крохотного, без окон, но зато отдельного кабинета, переделанного из бывшей кладовки, и несколько смущенно предложил:
– Может, зайдешь хоть на пару минут?
– Зачем, Тини?
– Посмотришь свою почту. Я сложил ее у себя.
Студент-заочник колледжа Лойолы, Тини был по общему мнению «компьютерным гением» и обслуживал всю локальную сеть радиостанции. Специалист он был бесценный, к тому же настоящий трудоголик. Саманта, как и все, относилась к нему с уважением, хотя считала, что он слишком уж не от мира сего, и это представляет для него определенную трудность. Однако такая отрешенность от житейских проблем не помешала ему по уши влюбиться в Саманту, что несколько затрудняло их общение, хотя она и притворялась, будто понятия не имеет о его чувствах.
– А что, много пришло писем?
– Тонны! И все одинаковые – слушатели хотят твоего возвращения в эфир.
– Ты, значит, читал мою почту? – Она изобразила возмущение.
Тини покраснел до кончиков ушей.
– Только те, что были адресованы не тебе лично, а радиостанции. Но все равно, в большинстве из них речь шла о тебе.
– Ну, ладно, – смилостивилась Саманта. – Но личную свою почту я уж, с твоего позволения, вскрою сама.
– Конечно. – Хотя ему явно хотелось остаться в кабинете вдвоем с Самантой, Тини тактично удалился.
Саманта торопливо разрезала конверты один за другим, ощущая противную дрожь в руках, вытряхивала их содержимое на стол. Никаких фото, только послания, написанные от руки или на машинке. Во всех примерно одно и то же – добрые слова и пожелания, без какого-либо подтекста. Ничего, что могло бы встревожить или напугать.
Она отправила их в мусорную корзину, вышла в коридор и поискала глазами Тини, но того, покорно дежурившего за дверью, заслонила могучая фигура Элеонор.
– Вот она, наша заблудшая овечка! – загремел ее голос, отозвавшийся эхом по всей «аорте», и блеснули в люминесцентном свете золотые коронки во рту, растянувшемся в широкой, чуть ли не до ушей улыбке. Рослая негритянка имела пристрастие ко всему блестящему – браслетам, ожерельям, пуговицам, а в качестве пресс-папье на письменном столе держала бронзовые шары фунтов по пятнадцать и иногда жонглировала ими, демонстрируя внушительные бицепсы.
Она бесцеремонно подхватила Саманту за талию, чуть не оторвав от пола, и повела, вернее, потащила дальше по коридору в свой кабинет, а там усадила в роскошное, обитое дорогой кожей кресло для почетных посетителей – единственное напоминание о прежних обитателях этого здания, об их размеренном образе жизни, отличном от вечной спешки и нервозности, царящих на радиостанции.
– Сколько еще времени тебе придется таскать это на себе? – Элеонор ткнула пальцем в повязку, облегающую ногу Саманты.
– Наверное, не больше недели, я надеюсь. Но работать я могу.
– Отлично. Ты мне нужна за микрофоном. Твои слушатели ропщут и требуют тебя, Сэмми, а «Антен» зарится на твою территорию. Они уже запустили в нее зубы, передвинув Триш Лабелль с семи часов на девять, чтобы накрыть твое шоу, начинающееся в десять. Я предложила сдвинуть тебя на час позже, но Гатор Браун завопил: «Караул! Убивают!», доказывая, что тогда ты оттяпаешь у его аудитории единственное подходящее время для восприятия легкого джаза. Люди отправятся на боковую, не насладившись шедеврами, которые он им подобрал. Ему бы хотелось, чтобы ты осталась в прежнем интервале от десяти до полуночи.
Элеонор отыскала в ящике стола пузырек с пилюлями, вытряхнула парочку на ладонь и проглотила, не запивая.
– А мой супруг еще удивляется, почему у меня такое высокое давление.
Саманта не приняла близко к сердцу проблему, столь волнующую ее босса.
– Они вещают на средних волнах, а мы на коротких. У нас и качество вещания другое, и аудитория разная.
– Аудитория та же! – резко возразила Элеонор. – Мы все здорово потрудились, чтобы вывести нашу станцию на первое место, и скатываться с него не собираемся. Я не попрекаю тебя тем, что ты вдруг вздумала уйти в отпуск в неподходящее время, но не могу не отметить, что это снизило наш рейтинг. А в мои обязанности забота о нем входит в первую очередь. Как ни крути, ни верти, а это так...
Она улыбнулась, но улыбка выглядела несколько фальшивой. Саманта ощутила неловкость, но, на ее счастье, зазвонил телефон, и Элеонор тут же деловито схватила трубку.
– Слушаю... да... сейчас посмотрю. – Она крутанулась на своем вращающемся стуле и начала перебирать папки с документами на полках стеллажа. —А ты связывался с отделом рекламы? И что? Понимаю.
Элеонор вдруг как-то напряглась, насторожилась.
– Мы над этим работаем. Что? Да, Саманта вернулась. Она уже здесь, так что ночной эфир обеспечен. Что еще? Хорошо, дай мне минутку.
Элеонор свободной рукой потянулась за компьютерной «мышью», а глазами просигнализировала Саманте, что их разговор окончен.
Саманта выбралась из уютных объятий кресла и заковыляла к двери.
За ее спиной Элеонор уговаривала своего собеседника на другом конце провода:
– Ради бога, Джордж, успокойся. Сиди тихо, я все улажу. Побереги себя. Остынь.
Что-то неведомое Саманте творилось в стенах милой ее сердцу радиостанции, но сейчас ей хватало собственных забот.
Она миновала застекленную студию, где Гатор Браун, надев на лысую голову огромные наушники, сосредоточенно прослушивал и отбирал джазовые записи для своей регулярной ночной передачи. В эфире его голос звучал вкрадчиво, обволакивающе, проникновенно. Он был обстоятелен и серьезен, общаясь со слушателями, а на самом деле большего болтуна, смешливого и жизнерадостного человека трудно было сыскать. Поймав на себе взгляд Саманты, он небрежно махнул ей рукой и вновь углубился в мир джаза.
Наконец Саманта, изрядно притомившись, добралась до комнаты отдыха радиоведущих, смежной со студией, откуда они – и она в том числе – вели передачи. Там у нее было свое уютное местечко. До эфира еще оставалось много времени. Она выбрала, насколько это было возможно, удобную для себя позу и смежила веки. Ее никто не решался потревожить.
Ближе к ночи большинство сотрудников отправились по домам. Все реже слышались голоса в коридоре. Ритм жизни радиостанции замедлился. Здание почти опустело.
В наступившей паузе торопливой дробью издалека простучали женские каблучки и замерли у входа в комнату отдыха. «Вот и Мелани заступает на пост», – догадалась Саманта еще до того, как от толчка ноги, обутой в изящную туфельку, дверь распахнулась и в комнату влетела слегка растрепанная и раскрасневшаяся от духоты жаркого летнего вечера нарядная молодая красотка. Обе ее руки были заняты. Она несла картонный поднос с пирожными, термос с кофе и пару банок диетической кока-колы.
– Привет! С возвращением! Я забежала в буфет по дороге, пока они не закрылись, и прихватила для нас с тобой кое-что. Ну и, конечно, не устояла перед искушением и согрешила. – Пухлые губки ее были еще в креме и сахарной пудре. Она облизнула их острым язычком. – Пирожные – блеск, соблазнят даже святого праведника. Будешь?
– Я – пас, – покачала головой Саманта. – А за кофе и коку спасибо. И за Харона. Знаю, тебе пришлось с ним повозиться. Но ты здорово меня выручила. За мной должок.
– Расплатишься своим голосом «за», когда будет решаться вопрос о моем повышении.
– Договорились.
Двадцатипятилетняя Мелани была сообразительна и энергична. Лучшей на курсе она закончила колледж Всех Святых, небольшое учебное заведение в Батон-Руж, специализируясь одновременно в двух областях – связях с общественностью и психиатрии. Она, как и Саманта, была креатурой Элеонор, но появилась на радиостанции чуть позже, примерно через полгода.
Саманта сразу отметила, что ее помощница слишком возбуждена и одета слишком нарядно и вызывающе для работы. На ней было пурпурное платье с черной шелковой отделкой, туфли на высоких каблуках и более яркая, чем обычно, косметика на лице.
– Держу пари, ты прямо со свидания.
– Угадала. – Мелани лукаво сверкнула глазами.
– Опять новый парень?
– Я не теряю надежду найти парня своей мечты. Должно же мне когда-нибудь повезти? – смеясь, заявила Мелани и предостерегающе подняла вверх палец. – Только без материнских советов и призывов быть осмотрительной. Я уже большая девочка.
– Я еще не в том возрасте, чтобы заменить тебе мать, – улыбнулась Саманта.
– Вообще, не надо мне давать никаких советов. Ни дружеских, ни профессиональных... О'кей? – неожиданно жестко произнесла Мелани.
– О'кей.
Саманта знала, когда следует придержать язык. Все прошлые увлечения Мелани ни к чему хорошему не привели. И вот опять она явно нарывается на то, чтобы в очередной раз остаться с разбитым сердцем и переживаниями по поводу совершенной ею ошибки. Однако уговаривать Ме-лани было бесполезно. Тем более что Саманта сама за недостатком личного опыта никак не считала себя авторитетом в сердечных делах.
В приоткрывшуюся дверь всунулась голова с поблескивающей лысой макушкой.
– Вам, девочки, еще осталось прохлаждаться пятнадцать минут, – напомнил Гатор Браун. – Я пускаю две записи, потом погода, рекламный блок, а после вы.
Он исчез.
– Чего это Гатор сегодня такой суровый? – удивилась Саманта. – Кажется, он единственный, кто не выразил мне сочувствия. Впрочем, я в сочувствии не нуждаюсь...
Она неосторожно ступила на больную ногу и скривилась от боли, однако не застонала.
– Он злится, потому что ходят слухи, будто его джаз урежут ради наших «Полночных исповедей», – пояснила Мелани.
Гатор и так был загружен по горло и трудился на станции почти круглосуточно, поставляя в эфир джаз небольшими порциями ранним утром, в полдень и дважды вечером, а ночью, вслед за передачей Саманты и короткой программой о компьютерах «Гасите свет», которую готовил Тини, вел свое двухчасовое шоу. Однако его жадность до работы не знала предела, и он не желал расставаться даже с малой толикой отведенного ему эфирного времени.
– Не один он сидит сейчас как на иголках, – продолжила Мелани. – Кто-то запустил сплетню, что нас не то сожрет со всеми потрохами некий медийный спрут, не то мы сливаемся с нашими конкурентами.
– Все это старо как мир, – улыбнулась Саманта.
– Так или иначе, грядут великие реформы. Всех ведущих отлучат от прямого эфира, а отвечать слушателям будут компьютеры.
– Тоже старая песня.
– Но сейчас ее заводят все чаще, – – стояла на своем Мелани. – Джордж хочет вложить больше средств в компьютерное оборудование, зато сократить штат.
– И правильно сделает. Зачем церемониться с людьми, если за компьютерами будущее? – с напускным цинизмом отозвалась Саманта.
– И ты не переживаешь? – удивилась Мелани.
– Наши переживания не берутся в расчет. Надо смотреть в лицо реальности.
А реальность была такова, что радиоведущие повсеместно заменялись компьютерами, точно так же как в свое время пластинки и аудиокассеты – компакт-дисками. Грандиозное собрание качественных музыкальных записей на пластинках на сорок пять оборотов в минуту только зря занимало место на бесчисленных застекленных полках. Лишь одни Ворчун Роб, старейший из ведущих, ветеран «Р-1», от случая к случаю проигрывал их в эфире. «Вместе словим кайф», – хриплым, прокуренным голосом предлагал он радиослушателям. Ворчуна Роба давно пытались вытолкнуть на пенсию, но он в ответ лишь хохотал и грозил: «Пусть посмеют тронуть меня хоть пальцем, я попрошу господа – а мы с ним приятели – прикрыть это заведение к чертовой матери!»
– Кто в результате выиграет, так это твой воздыхатель, – добавила Мелани безапелляционно.
– О ком ты говоришь?
– О Тини, конечно. Он развернется вовсю и станет здесь главным человеком.
– Что ж, мальчику надо расти, – согласно кивнула Саманта, прекращая дискуссию. Она глянула на часы: – Пожалуй, нам пора садиться в седло.
Они прошли в студию и разместились рядышком в двух стеклянных кабинках.
– Начинаю просеивать звонки, —сказала Мелани. Саманта отрегулировала по высоте стойку микрофона, проверила, удобно ли расположен экран компьютера. Коснувшись пальцем соответствующей кнопки на клавиатуре, она могла запустить анонс, блок рекламы, музыкальную заставку, а также прогноз погоды.
Надев наушники, она взглянула на Мелани. Та кивнула, подтверждая, что телефонные каналы работают и подсоединены к компьютеру. Саманта дождалась окончания тридцатисекундного рекламного блока, посвященного местному торговцу автомобилями, затем нажала кнопку, и начальные ноты шедевра группы «Битлз» «Вечер трудного дня» словно воспарили ввысь и тут же растаяли. Саманта склонилась к микрофону:
– Добрый вечер, новоорлеанцы. Я доктор Сэмми, я опять с вами. На «Р-1» снова передача «Полночные исповеди». Как вы, вероятно, знаете, меня не было две недели в городе. Я совершила маленькое путешествие в один из красивейших уголков Мексики, Название ему Масатлан. Там очень романтично, но только если вы пребываете в соответствующем настроении. Вот об этой зависимости наших путевых впечатлений от душевного состояния, об удовлетворении или разочаровании проведенным вдали от дома отпуском я хотела бы сегодня с вами побеседовать. Для первого после перерыва нашего разговора я выбрала тему, казалось бы, легкую и приятную. Но и на отдыхе часто возникают проблемы не только материальные, но и психологические. Звоните и поделитесь ими со мной. Расскажите, где вы побывали, с чем там столкнулись и во что вылились ваши поиски развлечений или, наоборот, покоя и расслабления.