Страница:
Стоя на площадке постамента скульптуры Эндрю Джексона, где бродячие клоуны в уморительных масках старались рассмешить собравшуюся публику, «отец Джон», только что отключивший свой мобильник, от души расхохотался. Никакая пошлая острота или ужимка уличного шута не могла бы его развеселить так, как удалось этой глупой девице.
Невидимый, неразличимый в толпе туристов и прочих бездельников, прячущих свои глаза от новоорлеанского солнца за темными очками, он наблюдал, как Мелани стремительно и грациозно сокращает на своих высоких каблучках пространство, отделяющее ее от него, а точнее, от ее неминуемого конца.
Сколько в ней тщеславия, сколько самонадеянности в этой глупышке, подцепленной им в баре на Бурбон-стрит! На ее слабых струнах было так же легко сыграть, как и с его пленником. Тому нужны были наркотики, а Мелани – лесть. Лесть и секс – вот гремучая смесь, которая на нее действовала безотказно.
Он отвернулся и устремил взгляд поверх голов на Миссисипи, поблескивающую темной сталью сквозь листву прибрежных деревьев. В могучей реке, в ее медленном, неотвратимом течении была такая же тайна, какая заключалась в нем самом.
Глава 33
Монтойя, впервые приглашенный Бейтсом к себе домой, распоряжался в нем вполне по-хозяйски.
– Разве у тебя ничего нет покрепче пива?
– Если ты желаешь напиться, то ближайший бар в двух кварталах.
– А ты? Вроде бы мы не на работе.
– Я постоянно на работе, – огрызнулся Бентс.
– Чепуха! – Монтойя возмущенно рассматривал содержимое холодильника своего напарника. – Истинно по-американски. Ни жирного, ни спиртного... Тебе всего сорок лет, а ты уже перестал жить по-человечески. Завяжи еще с сигаретами, и можешь здоровеньким ложиться в гроб. Хорошо, что свой ужин я догадался захватить с собой.
Монтойя по дороге заглянул в любимую пиццерию.
– Впрочем, теперь мне все понятно. – Он заметил на тумбочке в углу целый набор четок. – Ты ударился в религию и готовишь себя в отшельники?
– С первого раза не угадал. Попробуй напрячь мозги, – посоветовал Бентс с усмешкой.
– Ну, хорошо. Я вижу перед собой четки. Убийца их использовал как оружие. Мы вроде бы это установили, изучив ранки на шеях жертв. Он даже в открытую заявил об этом, оставив один экземплярчик на шее манекена. Следует вывод, что он фанатичный католик и свихнулся на своей вере. Таких в городе пруд пруди, они шляются везде... Я сам когда-то истово молился. Был такой период...
– А теперь подставь свою шею, Монтойя, – предложил Рик.
– Собрался душить меня?
– Ради эксперимента. Можешь закрыть глаза, если страшно.
Бентс накинул петлю и стал затягивать ее на шее партнера.
– Может, хватит? – осведомился тот.
– Я давлю изо всех сил, а ты жив. Обычными четками не задушишь и не оставишь таких ран. Убийца изготовил их сам.
– Не проще ли было использовать веревку или проволоку? – удивился Монтойя.
– Нет. Четки для него – символ. В смерти от такого ритуального предмета есть особый смысл. Я начинаю думать, что доктор Лидс была права, когда говорила о какой-то связи с «Потерянным раем» Мильтона.
– Весьма начитанный маньяк! – улыбнулся Монтойя.
– Не мешает и мне достать экземпляр и ознакомиться.
– Я таким дерьмом пудрил себе мозги в колледже. И засыпал здоровым сном после первой главы, – признался Монтойя. – Проще отыскать и прочитать эту книжонку в Интернете. А пока мы не углубились в литературные дебри, не хочешь ли послушать сведения, горячие, как пирожки?
– Выкладывай, пока совсем не остыли.
– Я попытался пройти по следу двух парней из Хьюстона – того, кто был ухажером Анни Сигер, и ее братца. Кажется, они оба ошиваются здесь, поблизости, адреса я их выяснил, но оба пропали без следа. Работу ребята бросили и по указанным адресам больше не проживают. Мне не очень-то хотелось соглашаться с теорией этого прощелыги Уиллера, что все завязано на смерти Анни, но чем-то подобным тут явно пахнет.
– Ты считаешь, что «Джон» убил ее?
– Да, и за нашим «Джоном» прячется либо Кент Сигер, либо Райан Циммерман.
– Предположим, что так. А каков мотив? Не говори мне, что, по твоему мнению, тут, как и везде, замешаны деньги. Я на это объяснение не куплюсь.
– На этот раз я тоже. Но есть в биографии Анни Сигер что-то такое, о чем мы не знаем, и что, черт нас побери, надо обязательно раскопать, иначе нам грош цена. И куда, в конце концов, подевались эти два парня, Сигер и Циммерман?
– Хороший вопрос, – уныло согласился Бентс.
– А тебя не мучает дурное предчувствие... насчет их обоих?
– Ты просто читаешь мои мысли, напарник.
Тай бомбардировал электронными посланиями Эстеллу Фарадей и не получал ответа. Текст варьировался раз от раза, но смысл оставался неизменным:
«Я, Тай Уиллер, передал в полицию Нового Орлеана всю информацию, какую имел на данный момент. Логично предположить, что здешний серийный убийца имеет какое-то отношение и к смерти Анни. Будь прокляты семейные секреты, Эстелла! Ведь гибнут невинные жертвы! Если вы что-то знаете, но скрываете, на вас ложится часть вины, и полиция имеет право предъявить вам обвинение в сообщничестве преступнику.
Это очень серьезно. Вы можете обратиться ко мне или непосредственно в полицию Нового Орлеана. Право выбора остается за вами. Пока еще не поздно это сделать. Но если еще одна женщина будет убита, то я сочту вас ответственной за это злодеяние и срочно приму надлежащие меры. Мой электронный адрес и номер телефона у вас есть. Не тяните время».
Отправив очередной призыв в безмолвное пространство, Тай прошел в гостиную и включил радиоприемник. В эфире звучали легкие джазовые записи, подготовленные коллегами Саманты и предназначенные для успокоения нервов. Но Таю они не помогали. Он сверился с часами. Наваррон, «дитя тьмы», его верный друг и ищейка, подозрительно запаздывал с докладом о своих последних открытиях.
Сумерки в Хьюстоне сгущались лишь на какие-то минуты позже, чем в не таком уж далеком Новом Орлеане. Темнота застала Эстеллу Фарадей сидящей в полной неподвижности у бассейна. Аквамариновая глубина светилась изнутри. Высокий бокал с коктейлем, где было намного больше водки, чем сока, как полагалось по рецепту, опустел.
Она уже потеряла счет этим бокалам, наполняемым из объемистого серебряного шейкера. Лед в нем растаял, но теплый напиток был на вкус даже приятнее. Так казалось Эстелле в ее теперешнем состоянии. Впрочем, из такого состояния она не выходила уже давно. Глотая обжигающую своей крепостью жидкость, она пыталась выгнать прочь демонов, поселившихся у нее в голове.
Но они не желали уходить, они угнездились там и раздирали когтями ее мозг. Она все откладывала последнее решение, надеясь, что буря пройдет стороной и утихнет постепенно, как сходят на нет разрушительные торнадо, но послания Тая Уиллера методично забивали гвозди в крышку гроба этой надежды. Он не оставит ее в покое. И глупо было угрожать ему. Он раскусил, что это чистейший блеф с ее стороны, и нисколько не испугался. И другие не испугаются, а, наоборот... вцепятся в нее зубами, как охотничьи собаки в затравленную дичь.
Неужели наивность и доверчивость передаются с генами по наследству, как и тяга к «нехорошим» мальчикам, испорченность, заложенная не дурным воспитанием, а от рождения?
В голубой глади бассейна выплыло, словно отражение в зеркале, прекрасное, полное жизненной энергии лицо дочери, зачатой ею во грехе и за грехи погибшей шестнадцать лет спустя.
Слезы стыда и жалости к самой себе набухали в некогда прекрасных глазах Эстеллы. Никого нет рядом. Ее все покинули. Она одна в доме. Даже горничная взяла выходной, чтобы побыть со своими внучатами.
О боже, как получилось, что она встретит свой конец в одиночестве? Бесполезно жаловаться. Она сама промотала без пользы сокровища, дарованные ей от рождения. Все у нее было в избытке в молодые годы. И множество поклонников, и деньги, и красивая внешность... и будущее ее сияло, словно новенький серебряный доллар. Но она вбила себе в голову, что ей надо доказать глупым снобам-родителям свое право самостоятельно принимать решения.
Она не любила Уолли, сейчас Эстелла это поняла. Да и тогда понимала, но заталкивала свое трезвое понимание куда-то вглубь и поддавалась обаянию этого красивого парня, поманившего ее из сточной канавы вместе барахтаться в грязи. Неважно, что он не закончил Гарвард или, на худой конец, Стэнфорд и даже не посещал вечерние курсы при местном колледже. Зато он был дик, агрессивен, зарабатывал на хлеб и пиво ремонтом мотоциклов и умел гонять на них так, что дух захватывало. Вначале он обращался с ней по-доброму, и это в стране, где доброта редка, как вода в пустыне.
Эстелла сделала выбор, а родители пришли в ужас. Выходить замуж за Уолли она не собиралась, но и аборт, как оказалось, делать было уже поздно.
– Не целуйся с мальчиками, – наставляла ее мать каждое утро, отправляя в школу.
А Эстелле только этого и хотелось. Не учеба ее интересовала, а только мальчики. Она слушала мамочку невнимательно...
– Это дьявол тебя искушает, – твердила мать. – Запомни: все девочки делятся на хороших и плохих. Плохих девочек никто не уважает, и тебя тоже, если ты будешь позволять мальчикам притрагиваться к себе. Поверь мне и будь хорошей девочкой. И тебе откроется путь...
Путь в лучезарное будущее не открылся, Эстелла сама захлопнула туда калитку. Она об этом не беспокоилась, а целовалась и обжималась со многими мальчиками, и ничего плохого не случалось. Поцелуи доставляли ей удовольствие. Особенно было приятно, когда мальчик проникал языком ей в рот. Ощущения после такого интимного акта она хранила в себе долгие часы, вплоть до отхода ко сну в своей уютной девичьей спальне.
Прошло немного времени, и ухажеры принялись запускать пальцы в чашечки ее бюстгальтера и пощипывать труди, и хотя Эстелла знала, как это дурно и неприлично, но ей нравилось, что ее кровь в такие моменты становится вроде бы горячее, а в укромном месте между ног, где пробивались волосики, возникала болезненная истома.
А когда мальчик впервые преодолел защитную броню ее трусиков и коснулся этого места, она затрепетала и изошла влагой. И захотела большего. Она вела себя, как животное, – стонала, прерывисто дышала и желала продолжения.
О любовной страсти Эстелла узнала давным-давно из книг, которые читала, укрывшись с головой, при свете фонарика, но тогда, отводя книгу и рассматривая свою промежность, сгорала от стыда или, наоборот, ей почему-то становилось смешно. Она не предполагала, что с ней случится все то, что написано в книгах, и неодолимое влечение полностью овладеет ею. Причем без партнера ей не обойтись. Игра сама с собой наедине уже не удовлетворяла ее.
Она понимала, что согрешит, но пошла на эксперимент, о котором не решится рассказать даже на исповеди. После пяти-шести жарких свиданий с одним и тем же симпатичным мальчиком она позволила ему...
Ведь он был такой умный и знающий, что и как надо делать, так нежно ласкал и умело целовался, говорил, что она прекрасна и что он любит ее. Она верила ему, как и другим после этого, в следующие разы, с мальчишками, похожими на первого и говорившими то же самое.
А первым как раз был тот, кого мать прочила ей в женихи, но он не притронулся к ней больше, как будто брезговал, перестал звонить, а приятелям растрепался о своей легкой победе.
Мать без конца спрашивала, куда подевался Винсент, почему они больше не встречаются, а дочь наконец-то, хоть и не в полной мере, осознала правоту материнских пророчеств.
С той поры каждый парень делал с ней то, что хотел. Если она сопротивлялась, ей со злостью напоминали, как охотно она раздвинула ножки в тот раз с Винсентом Миллером.
И в каждом случае Эстелла находила себе оправдание и даже радовалась тому, что своим греховным поведением пачкает незапятнанную репутацию родителей. Все парни ей нравились, может быть, один больше других. От него она и забеременела. Впрочем, особой уверенности не было. Об аборте вопрос даже не стоял. Она была еще несовершеннолетней, и ни один врач не рискнул бы пойти на преступление, пусть и за большие деньги.
Эстелла согласилась на ложь, придуманную матерью, что она якобы проведет один семестр в частной школе за границей. На самом деле она отъехала не дальше Остина и там родила, подписав заявление об отказе от ребенка. Доктор, принимавший роды, и сестра, державшая в руках ее кричавшего первенца, проводили ее ледяными взглядами, когда она покидала больницу, едва оправившись от родовых мук и наспех переодевшись.
– Это первый правильный поступок, совершенный тобой в жизни, – убеждала ее мать. – Добро – по отношению к младенцу и нашей семье... Оно вознаградится.
Эстелла «вознаградила» мать, выйдя замуж почти сразу после возвращения в Хьюстон за парня «из канавы». Она сделала это и в отместку, и потому, что Уолли Сигер был единственным из ее прошлых ухажеров, кто дождался и встретил ее в Хьюстоне с пышной розой в руке. Это произвело на нее впечатление.
Они оформили брак, едва ей исполнилось восемнадцать, а вскоре родился Кент. Анни появилась на свет двумя годами позже. Остальное стало историей, которую хотелось бы забыть. Родители отвергли юных супругов с брезгливостью и ограничивались подарками на праздники внуку и внучке.
Уолли Сигер оказался не таким уж никчемным парнем, а вполне положительным работягой нефтяной компании, но ни его заработок, ни общественный статус Эстеллу не устраивали. Она пришла к такому убеждению, когда их дети еще только начали произносить «папа» и «мама». Ее презрение к их отцу передавалось сыну и дочери невидимыми волнами. Уолли был беспечен, увлекался мотоциклами и прочей юношеской ерундой и не заботился о чековой книжке. Слава богу, подвернулся Язон Фарадей... Какое-то время Эстелла думала, что ей выпал выигрышный билет и грехи ее прощены.
Но наказание лишь откладывалось. Удары наносились ей жестокие. Они сыпались один за другим, и выстроенный ею с таким трудом иллюзорный мирок благопристойности рушился. Еще одного удара она не переживет. Тайны, хранимые глубоко внутри, готовы были вырваться на волю. Она не могла их больше держать в себе, если только... не умереть... сейчас, немедленно.
Спиртное придало ей решимости.
Голубая вода бассейна мерцала так соблазнительно, а статуя Святой Девы распахивала руки в приглашающем жесте.
Слезы обильно текли по щекам Эстеллы. Она опрокинула в рот последние капли из высокого бокала, поднялась с шезлонга и на слабых, подгибающихся ногах приблизилась к краю бассейна. Она думала о людях, которых любила и которых так глупо потеряла. О своих детях, об Анни, ушедшей из жизни, запятнанной громким скандалом, о другом своем ребенке, превратившемся в чудовище, утерявшее человеческий облик. «Какая ты была им мать?..» – промелькнула горькая мысль.
Сбросив сандалии, она босиком проковыляла по бордюру на ту сторону бассейна, где была подходящая глубина.
Ее любимый коктейль «Космо» что-то слишком сильно подействовал на нее. И дело не в количестве выпитого сегодня. Неужели ее последний посетитель что-то подмешал в бутылку водки «Абсолют»? Но как он мог! Впрочем, это уже неважно. Не имеет никакого значения...
Она наклонилась вперед и развела руки, совсем как статуя Святой Девы.
– Прости меня, – прошептала Эстелла.
Ее ступни оторвались от теплых гладких плиток, и, закрыв глаза, она упала лицом вниз в прозрачную подсвеченную воду.
– Разве у тебя ничего нет покрепче пива?
– Если ты желаешь напиться, то ближайший бар в двух кварталах.
– А ты? Вроде бы мы не на работе.
– Я постоянно на работе, – огрызнулся Бентс.
– Чепуха! – Монтойя возмущенно рассматривал содержимое холодильника своего напарника. – Истинно по-американски. Ни жирного, ни спиртного... Тебе всего сорок лет, а ты уже перестал жить по-человечески. Завяжи еще с сигаретами, и можешь здоровеньким ложиться в гроб. Хорошо, что свой ужин я догадался захватить с собой.
Монтойя по дороге заглянул в любимую пиццерию.
– Впрочем, теперь мне все понятно. – Он заметил на тумбочке в углу целый набор четок. – Ты ударился в религию и готовишь себя в отшельники?
– С первого раза не угадал. Попробуй напрячь мозги, – посоветовал Бентс с усмешкой.
– Ну, хорошо. Я вижу перед собой четки. Убийца их использовал как оружие. Мы вроде бы это установили, изучив ранки на шеях жертв. Он даже в открытую заявил об этом, оставив один экземплярчик на шее манекена. Следует вывод, что он фанатичный католик и свихнулся на своей вере. Таких в городе пруд пруди, они шляются везде... Я сам когда-то истово молился. Был такой период...
– А теперь подставь свою шею, Монтойя, – предложил Рик.
– Собрался душить меня?
– Ради эксперимента. Можешь закрыть глаза, если страшно.
Бентс накинул петлю и стал затягивать ее на шее партнера.
– Может, хватит? – осведомился тот.
– Я давлю изо всех сил, а ты жив. Обычными четками не задушишь и не оставишь таких ран. Убийца изготовил их сам.
– Не проще ли было использовать веревку или проволоку? – удивился Монтойя.
– Нет. Четки для него – символ. В смерти от такого ритуального предмета есть особый смысл. Я начинаю думать, что доктор Лидс была права, когда говорила о какой-то связи с «Потерянным раем» Мильтона.
– Весьма начитанный маньяк! – улыбнулся Монтойя.
– Не мешает и мне достать экземпляр и ознакомиться.
– Я таким дерьмом пудрил себе мозги в колледже. И засыпал здоровым сном после первой главы, – признался Монтойя. – Проще отыскать и прочитать эту книжонку в Интернете. А пока мы не углубились в литературные дебри, не хочешь ли послушать сведения, горячие, как пирожки?
– Выкладывай, пока совсем не остыли.
– Я попытался пройти по следу двух парней из Хьюстона – того, кто был ухажером Анни Сигер, и ее братца. Кажется, они оба ошиваются здесь, поблизости, адреса я их выяснил, но оба пропали без следа. Работу ребята бросили и по указанным адресам больше не проживают. Мне не очень-то хотелось соглашаться с теорией этого прощелыги Уиллера, что все завязано на смерти Анни, но чем-то подобным тут явно пахнет.
– Ты считаешь, что «Джон» убил ее?
– Да, и за нашим «Джоном» прячется либо Кент Сигер, либо Райан Циммерман.
– Предположим, что так. А каков мотив? Не говори мне, что, по твоему мнению, тут, как и везде, замешаны деньги. Я на это объяснение не куплюсь.
– На этот раз я тоже. Но есть в биографии Анни Сигер что-то такое, о чем мы не знаем, и что, черт нас побери, надо обязательно раскопать, иначе нам грош цена. И куда, в конце концов, подевались эти два парня, Сигер и Циммерман?
– Хороший вопрос, – уныло согласился Бентс.
– А тебя не мучает дурное предчувствие... насчет их обоих?
– Ты просто читаешь мои мысли, напарник.
Тай бомбардировал электронными посланиями Эстеллу Фарадей и не получал ответа. Текст варьировался раз от раза, но смысл оставался неизменным:
«Я, Тай Уиллер, передал в полицию Нового Орлеана всю информацию, какую имел на данный момент. Логично предположить, что здешний серийный убийца имеет какое-то отношение и к смерти Анни. Будь прокляты семейные секреты, Эстелла! Ведь гибнут невинные жертвы! Если вы что-то знаете, но скрываете, на вас ложится часть вины, и полиция имеет право предъявить вам обвинение в сообщничестве преступнику.
Это очень серьезно. Вы можете обратиться ко мне или непосредственно в полицию Нового Орлеана. Право выбора остается за вами. Пока еще не поздно это сделать. Но если еще одна женщина будет убита, то я сочту вас ответственной за это злодеяние и срочно приму надлежащие меры. Мой электронный адрес и номер телефона у вас есть. Не тяните время».
Отправив очередной призыв в безмолвное пространство, Тай прошел в гостиную и включил радиоприемник. В эфире звучали легкие джазовые записи, подготовленные коллегами Саманты и предназначенные для успокоения нервов. Но Таю они не помогали. Он сверился с часами. Наваррон, «дитя тьмы», его верный друг и ищейка, подозрительно запаздывал с докладом о своих последних открытиях.
Сумерки в Хьюстоне сгущались лишь на какие-то минуты позже, чем в не таком уж далеком Новом Орлеане. Темнота застала Эстеллу Фарадей сидящей в полной неподвижности у бассейна. Аквамариновая глубина светилась изнутри. Высокий бокал с коктейлем, где было намного больше водки, чем сока, как полагалось по рецепту, опустел.
Она уже потеряла счет этим бокалам, наполняемым из объемистого серебряного шейкера. Лед в нем растаял, но теплый напиток был на вкус даже приятнее. Так казалось Эстелле в ее теперешнем состоянии. Впрочем, из такого состояния она не выходила уже давно. Глотая обжигающую своей крепостью жидкость, она пыталась выгнать прочь демонов, поселившихся у нее в голове.
Но они не желали уходить, они угнездились там и раздирали когтями ее мозг. Она все откладывала последнее решение, надеясь, что буря пройдет стороной и утихнет постепенно, как сходят на нет разрушительные торнадо, но послания Тая Уиллера методично забивали гвозди в крышку гроба этой надежды. Он не оставит ее в покое. И глупо было угрожать ему. Он раскусил, что это чистейший блеф с ее стороны, и нисколько не испугался. И другие не испугаются, а, наоборот... вцепятся в нее зубами, как охотничьи собаки в затравленную дичь.
Неужели наивность и доверчивость передаются с генами по наследству, как и тяга к «нехорошим» мальчикам, испорченность, заложенная не дурным воспитанием, а от рождения?
В голубой глади бассейна выплыло, словно отражение в зеркале, прекрасное, полное жизненной энергии лицо дочери, зачатой ею во грехе и за грехи погибшей шестнадцать лет спустя.
Слезы стыда и жалости к самой себе набухали в некогда прекрасных глазах Эстеллы. Никого нет рядом. Ее все покинули. Она одна в доме. Даже горничная взяла выходной, чтобы побыть со своими внучатами.
О боже, как получилось, что она встретит свой конец в одиночестве? Бесполезно жаловаться. Она сама промотала без пользы сокровища, дарованные ей от рождения. Все у нее было в избытке в молодые годы. И множество поклонников, и деньги, и красивая внешность... и будущее ее сияло, словно новенький серебряный доллар. Но она вбила себе в голову, что ей надо доказать глупым снобам-родителям свое право самостоятельно принимать решения.
Она не любила Уолли, сейчас Эстелла это поняла. Да и тогда понимала, но заталкивала свое трезвое понимание куда-то вглубь и поддавалась обаянию этого красивого парня, поманившего ее из сточной канавы вместе барахтаться в грязи. Неважно, что он не закончил Гарвард или, на худой конец, Стэнфорд и даже не посещал вечерние курсы при местном колледже. Зато он был дик, агрессивен, зарабатывал на хлеб и пиво ремонтом мотоциклов и умел гонять на них так, что дух захватывало. Вначале он обращался с ней по-доброму, и это в стране, где доброта редка, как вода в пустыне.
Эстелла сделала выбор, а родители пришли в ужас. Выходить замуж за Уолли она не собиралась, но и аборт, как оказалось, делать было уже поздно.
– Не целуйся с мальчиками, – наставляла ее мать каждое утро, отправляя в школу.
А Эстелле только этого и хотелось. Не учеба ее интересовала, а только мальчики. Она слушала мамочку невнимательно...
– Это дьявол тебя искушает, – твердила мать. – Запомни: все девочки делятся на хороших и плохих. Плохих девочек никто не уважает, и тебя тоже, если ты будешь позволять мальчикам притрагиваться к себе. Поверь мне и будь хорошей девочкой. И тебе откроется путь...
Путь в лучезарное будущее не открылся, Эстелла сама захлопнула туда калитку. Она об этом не беспокоилась, а целовалась и обжималась со многими мальчиками, и ничего плохого не случалось. Поцелуи доставляли ей удовольствие. Особенно было приятно, когда мальчик проникал языком ей в рот. Ощущения после такого интимного акта она хранила в себе долгие часы, вплоть до отхода ко сну в своей уютной девичьей спальне.
Прошло немного времени, и ухажеры принялись запускать пальцы в чашечки ее бюстгальтера и пощипывать труди, и хотя Эстелла знала, как это дурно и неприлично, но ей нравилось, что ее кровь в такие моменты становится вроде бы горячее, а в укромном месте между ног, где пробивались волосики, возникала болезненная истома.
А когда мальчик впервые преодолел защитную броню ее трусиков и коснулся этого места, она затрепетала и изошла влагой. И захотела большего. Она вела себя, как животное, – стонала, прерывисто дышала и желала продолжения.
О любовной страсти Эстелла узнала давным-давно из книг, которые читала, укрывшись с головой, при свете фонарика, но тогда, отводя книгу и рассматривая свою промежность, сгорала от стыда или, наоборот, ей почему-то становилось смешно. Она не предполагала, что с ней случится все то, что написано в книгах, и неодолимое влечение полностью овладеет ею. Причем без партнера ей не обойтись. Игра сама с собой наедине уже не удовлетворяла ее.
Она понимала, что согрешит, но пошла на эксперимент, о котором не решится рассказать даже на исповеди. После пяти-шести жарких свиданий с одним и тем же симпатичным мальчиком она позволила ему...
Ведь он был такой умный и знающий, что и как надо делать, так нежно ласкал и умело целовался, говорил, что она прекрасна и что он любит ее. Она верила ему, как и другим после этого, в следующие разы, с мальчишками, похожими на первого и говорившими то же самое.
А первым как раз был тот, кого мать прочила ей в женихи, но он не притронулся к ней больше, как будто брезговал, перестал звонить, а приятелям растрепался о своей легкой победе.
Мать без конца спрашивала, куда подевался Винсент, почему они больше не встречаются, а дочь наконец-то, хоть и не в полной мере, осознала правоту материнских пророчеств.
С той поры каждый парень делал с ней то, что хотел. Если она сопротивлялась, ей со злостью напоминали, как охотно она раздвинула ножки в тот раз с Винсентом Миллером.
И в каждом случае Эстелла находила себе оправдание и даже радовалась тому, что своим греховным поведением пачкает незапятнанную репутацию родителей. Все парни ей нравились, может быть, один больше других. От него она и забеременела. Впрочем, особой уверенности не было. Об аборте вопрос даже не стоял. Она была еще несовершеннолетней, и ни один врач не рискнул бы пойти на преступление, пусть и за большие деньги.
Эстелла согласилась на ложь, придуманную матерью, что она якобы проведет один семестр в частной школе за границей. На самом деле она отъехала не дальше Остина и там родила, подписав заявление об отказе от ребенка. Доктор, принимавший роды, и сестра, державшая в руках ее кричавшего первенца, проводили ее ледяными взглядами, когда она покидала больницу, едва оправившись от родовых мук и наспех переодевшись.
– Это первый правильный поступок, совершенный тобой в жизни, – убеждала ее мать. – Добро – по отношению к младенцу и нашей семье... Оно вознаградится.
Эстелла «вознаградила» мать, выйдя замуж почти сразу после возвращения в Хьюстон за парня «из канавы». Она сделала это и в отместку, и потому, что Уолли Сигер был единственным из ее прошлых ухажеров, кто дождался и встретил ее в Хьюстоне с пышной розой в руке. Это произвело на нее впечатление.
Они оформили брак, едва ей исполнилось восемнадцать, а вскоре родился Кент. Анни появилась на свет двумя годами позже. Остальное стало историей, которую хотелось бы забыть. Родители отвергли юных супругов с брезгливостью и ограничивались подарками на праздники внуку и внучке.
Уолли Сигер оказался не таким уж никчемным парнем, а вполне положительным работягой нефтяной компании, но ни его заработок, ни общественный статус Эстеллу не устраивали. Она пришла к такому убеждению, когда их дети еще только начали произносить «папа» и «мама». Ее презрение к их отцу передавалось сыну и дочери невидимыми волнами. Уолли был беспечен, увлекался мотоциклами и прочей юношеской ерундой и не заботился о чековой книжке. Слава богу, подвернулся Язон Фарадей... Какое-то время Эстелла думала, что ей выпал выигрышный билет и грехи ее прощены.
Но наказание лишь откладывалось. Удары наносились ей жестокие. Они сыпались один за другим, и выстроенный ею с таким трудом иллюзорный мирок благопристойности рушился. Еще одного удара она не переживет. Тайны, хранимые глубоко внутри, готовы были вырваться на волю. Она не могла их больше держать в себе, если только... не умереть... сейчас, немедленно.
Спиртное придало ей решимости.
Голубая вода бассейна мерцала так соблазнительно, а статуя Святой Девы распахивала руки в приглашающем жесте.
Слезы обильно текли по щекам Эстеллы. Она опрокинула в рот последние капли из высокого бокала, поднялась с шезлонга и на слабых, подгибающихся ногах приблизилась к краю бассейна. Она думала о людях, которых любила и которых так глупо потеряла. О своих детях, об Анни, ушедшей из жизни, запятнанной громким скандалом, о другом своем ребенке, превратившемся в чудовище, утерявшее человеческий облик. «Какая ты была им мать?..» – промелькнула горькая мысль.
Сбросив сандалии, она босиком проковыляла по бордюру на ту сторону бассейна, где была подходящая глубина.
Ее любимый коктейль «Космо» что-то слишком сильно подействовал на нее. И дело не в количестве выпитого сегодня. Неужели ее последний посетитель что-то подмешал в бутылку водки «Абсолют»? Но как он мог! Впрочем, это уже неважно. Не имеет никакого значения...
Она наклонилась вперед и развела руки, совсем как статуя Святой Девы.
– Прости меня, – прошептала Эстелла.
Ее ступни оторвались от теплых гладких плиток, и, закрыв глаза, она упала лицом вниз в прозрачную подсвеченную воду.
Глава 34
День прошел неудачно, а вечер подготовил Саманте ~ еще и неприятный сюрприз.
– Что это значит – «мы обойдемся без Мелани»? – обрушилась она на Тини по пути к кабине с микрофоном.
Нервы ее были на пределе. С утра и до вечера она, как крот, проделывала норы в темном прошлом Анни Сигер и не нашла следов человека, который мог бы выступить под личиной «Джона». Тай все ждал доклада от своего таинственного сыщика и приятеля Андре Наваррона, почему-то упорно молчавшего, а полиция вообще сидела сложа руки, дожидаясь, вероятно, когда убийца вновь подкинет им очередную жертву и можно будет помчаться к месту преступления, распугивая прохожих воем сирен и синими мигалками.
– Я знаю только то, что Мелани смылась. Уволилась, даже не предупредив заранее, как положено, за две недели. Элеонор имела с ней крутой разговор, но Мелани послала ее к черту.
– Вот как?..
– Вот так.
Непонятно, был ли Тини доволен сложившейся ситуацией.
– Наша надзирательница из полиции скоро явится, но пока мы здесь одни. Я и ты, милашка.
– Как ты меня назвал?! – – Саманта взвилась на месте. – Ты что, ополоумел, Тини? Никогда не употребляй этого слова.
– Ты не так поняла, – испуганный ее реакцией, пробормотал Тини. – Я лишь хотел сделать тебе комплимент.
– Ты ненормальный...
Но Саманта тут же опомнилась и извинилась.
– И ты меня прости. «Милашка» исчезнет из моего лексикона, – заверил Тини, но при этом улыбочка скривила его губы, что Саманте очень не понравилось.
Она сверилась с часами и поняла, что у нее еще есть время дозвониться до Мелани и узнать, почему девушка не явилась на работу.
Откликнулся лишь автоответчик.
– Мелани! Это Саманта, – начала говорить она после гудка. – Я бы хотела знать, что произошло. Я думаю, у тебя не было повода бросать работу. Ты нужна здесь, нужна мне, нужна всем нам. Пожалуйста, если ты дома, ответь.
Трубку на том конце подняли, прозвучало невнятное «Мне...», и связь оборвалась.
Мелани была не в состоянии или не пожелала разговаривать. С Мелани или без нее передача все равно должна была начаться. Выяснение отношений можно отложить до утра.
Запоздавшая Дороти, сержант полиции, приставленная Бентсом в качестве наблюдателя на радиостанцию, с виноватым видом поставила перед Самантой традиционный термос с кофе и чашку.
– Теперь я на обслуге. Кажется, у нас в рядах потери.
– Не кажется, а так оно и есть, – огрызнулась Саманта и тут же извинилась за свой неуместный тон. Дороти, весьма милая и аккуратная девушка, была тут ни при чем.
– Не беспокойтесь. Я уже успела кое с чем здесь разобраться, – заверила она Саманту. – Мелани меня натаскала, куда какой штекер вставлять. Надеюсь, сегодня мы справимся без нее.
– Я тоже надеюсь.
Закрывшись в кабинке, Саманта постаралась выкинуть из головы все мысли о Мелани и ее проблемах. У нее был свой план на сегодняшнюю ночь – на часы в эфире и на время, оставшееся до рассвета. Она не поделилась им ни с полицией, ни с Таем. Она не решилась бы осуществить его, если бы сомневалась в своей безопасности. Но что плохого с ней могло случиться? Тай привозит и отвозит ее на работу и с работы, дом ее надежно заперт на новые замки, сигнализация в порядке, полиция – вот она здесь, под боком, и наблюдает за домом.
Но заставить «Джона» показать свое лицо она считала своей обязанностью, чтобы его взяли прежде, чем он доберется до очередной жертвы.
Обычная процедура проверки микрофона и связи и вступительная мелодия настроили ее на рабочий лад. Саманта устроила перед собой микрофон поудобней – последний традиционный штрих, повторяемый ею из вечера в вечер.
– Доброго вам вечера, радиослушатели! Сегодня я предлагаю поговорить о том, что может снять тяжесть с нашей души, и о жертве, которую мы готовы понести ради такого облегчения. Наступит ли оно? И какова должна быть величина жертвы? Есть ли предел, за который нельзя заступать?
Она считала, что такая тема заденет «Джона», и поэтому продолжила свой затянувшийся монолог:
– Мы постоянно чем-то жертвуем ради больших целей или малых, каждодневных забот или возможных успехов в будущем. А бывает, что и сами приносим себя в жертву во благо тех, кого любим или уважаем. Это часть нашей жизни. Но иногда мы начинаем ощущать, что, отдавая и отдавая все больше, мы ничего не получаем взамен. Хуже того, наша жертвенность не оценивается как надо. Ею пренебрегают.
Пока она говорила, на пульте вспыхивали лампочки. Одна, вторая, третья и наконец четвертая. Все линии были загружены. Тема мгновенно пробудила интерес у радиоаудитории. Чуть повернув голову, Саманта заметила, как озабоченно переговариваются Тини и девушка из полиции, процеживая звонки. Первое имя загорелось на экране: «Арлена».
Саманта переключилась на линию:
– Привет. Я доктор Саманта.
– А я Арлена. Здравствуйте.
– Добро пожаловать на наше радиошоу, Арлена. Я предполагаю, что у вас есть личный опыт в затронутой нами области или вы наблюдали что-то подобное в вашем окружении?
– Да, конечно. И то и другое. Я мать троих детей...
Арлена взахлеб рассказывала, сколько сил и времени она отдала своим детям без всякой надежды быть вознагражденной. И такова же участь ее подруги, обремененной еще более многочисленным потомством.
За ней последовали со своими исповедями Мэнди, Алан и Дженнифер. Они заняли половину времени, отведенного на передачу. «Джон» пока не клюнул на приманку, но Саманта не теряла надежды.
– Ты хочешь, чтобы я изображала перед тобой доктора Лидс? – спросила Мелани своего дружка, приготовляя ему и себе коктейль в своей тесной, но уютной квартирке. Она гордилась, что имеет собственный уголок с крошечной кухонькой и приличной ванной в перенаселенном Новом Орлеане, где люди даже среднего достатка вынуждены экономить на жилплощади, но ее дружку здесь явно не хватало пространства.
Он нервно мерил широкими шагами комнату от стены до стены. Он был таким при каждой встрече – всегда возбужденным, но сегодня как-то особенно. А она – наоборот. С его приходом и после того, как она сожгла все корабли и уволилась с проклятой радиостанции, ее гнев утих. Присутствие любовника поднимало настроение, а предвкушение еще и физических ласк делало Мелани вполне счастливой. Он был парень что надо. От него исходила энергия, так возбуждающая Мелани.
– Такую игру было бы интересно затеять, – сказал он, проверяя, насколько плотно закрыты на окнах жалюзи.
– А нельзя обойтись без этого? – заикнулась было она.
– Нет, раз я этого хочу! – Его резкость немного покоробила ее.
– Когда ты снимешь свои очки? – спросила она, выжимая лимоны в шейкер, куда уже залила джин и вермут.
– Когда вылечу свои глаза. Я не люблю повторять одно и то же.
– Ой, прости!
Он уже объяснил ей однажды, что страдает редкой глазной болезнью, и такая версия, по его мнению, должна была ее удовлетворить. Она и вправду не должна быть такой настырной. Черные очки никак не мешали ему удовлетворять Мелани в постели – в роскошной постели Саманты в те незабываемые ночи несколько недель тому назад.
Мелани мечтала, чтобы такое повторилось. Он был «плохой» мальчик, не из тех, кого можно познакомить с папой и мамой, за кого можно было рассчитывать выйти замуж, но именно этим он и был хорош. И он – единственный в этом мире – слушал ее, когда она излагала свои обиды.
– Не желаю быть на побегушках! Я могу стать таким же радиопсихологом, как она, и раздавать советы направо и налево. Я разбираюсь в психах не хуже ее.
– Конечно, – поддержал он ее и включил радио, поймав нужную ему волну.
– Разве жертвоприношение – это всегда благородный акт? Разве так уж необходимо приносить жертвы? – спрашивала доктор Саманта аудиторию.
Мелани хотелось зажать уши руками. Надо же так испортить в самом начале столь многообещающий вечер!
– Она кидает «Джону» приманку. Вот что она делает, – злобно заявила Мелани.
– Держу пари, что он клюнет. – Дружок Мелани улыбнулся странной улыбкой.
– Вряд ли она с ним справится. Скорее он свернет ей шею. Он уже и сейчас смог вывихнуть ей мозги, – убеждала себя Мелани.
– Уверен в этом, – согласился ее любовник.
В глупой головке Мелани родилась забавная мысль. Ей тотчас захотелось поделиться догадкой со своим дружком.
– А если бы ты был этим «Джоном»?..
– Ты бы меня боялась?
– Я тебя не боюсь. Ты ведь не убиваешь женщин. Ты просто шутник и очень... очень горячий парень. И работаешь со мной в паре. Мы здорово разыграли Саманту с этой покойницей Анни Сигер. Еще немного, и она бы свихнулась.
Мелани разлила коктейль по бокалам. Один отдала любовнику, из другого отхлебнула изрядную дозу.
– Не так плохо! Попробуй.
– Превосходно. Ты умеешь доставлять мне удовольствие, – похвалил он девушку.
– Любое, какое ты только пожелаешь, – заявила Мелани с апломбом.
Так сделай то, что я просил.
Что?
– Забыла? У тебя короткая память. Изобрази Саманту.
– Мне этого меньше всего хочется...
Мелани надула губки. Он впился в них поцелуем.
– Ну хорошо, – согласилась она, отдышавшись после восхитительного поцелуя. – Я буду доктором Самантой, а кем будешь ты?
– Кем я буду? – переспросил он со снисходительной усмешкой. – Я буду «Джоном».
– Ну, конечно, – развеселилась Мелани. – И я притворюсь, что ты меня пугаешь!
– Поглядим, какая из тебя актриса.
– И какой из тебя актер. У кого лучше получится.
Так давай быстренько...
Что?
– Переодевайся.
– А что мне надеть на себя? – наморщила лобик Мелани.
– Что подскажет твоя фантазия.
– Я знаю! Знаю! – расхохоталась Мелани. – Я знаю, как стать похожей на эту мымру.
Она сунула в руку любовнику свой бокал, ринулась к гардеробу и, порывшись там, извлекла обтягивающую юбку цвета хаки и белую блузку без рукавов – одежда в духе доктора Саманты. Зайдя за ширму, Мелани быстро сбросила с себя платье, чуть поразмышляла над проблемой нижнего белья и решила избавиться от него. Юбку и блузку она напялила на голое тело, чтобы меньше было возни, когда дружок потянет ее в постель. Под конец она слегка поправила прическу, заправив пряди за уши, как это делала Саманта. Он встретил ее с полными бокалами в каждой руке.
– Что это значит – «мы обойдемся без Мелани»? – обрушилась она на Тини по пути к кабине с микрофоном.
Нервы ее были на пределе. С утра и до вечера она, как крот, проделывала норы в темном прошлом Анни Сигер и не нашла следов человека, который мог бы выступить под личиной «Джона». Тай все ждал доклада от своего таинственного сыщика и приятеля Андре Наваррона, почему-то упорно молчавшего, а полиция вообще сидела сложа руки, дожидаясь, вероятно, когда убийца вновь подкинет им очередную жертву и можно будет помчаться к месту преступления, распугивая прохожих воем сирен и синими мигалками.
– Я знаю только то, что Мелани смылась. Уволилась, даже не предупредив заранее, как положено, за две недели. Элеонор имела с ней крутой разговор, но Мелани послала ее к черту.
– Вот как?..
– Вот так.
Непонятно, был ли Тини доволен сложившейся ситуацией.
– Наша надзирательница из полиции скоро явится, но пока мы здесь одни. Я и ты, милашка.
– Как ты меня назвал?! – – Саманта взвилась на месте. – Ты что, ополоумел, Тини? Никогда не употребляй этого слова.
– Ты не так поняла, – испуганный ее реакцией, пробормотал Тини. – Я лишь хотел сделать тебе комплимент.
– Ты ненормальный...
Но Саманта тут же опомнилась и извинилась.
– И ты меня прости. «Милашка» исчезнет из моего лексикона, – заверил Тини, но при этом улыбочка скривила его губы, что Саманте очень не понравилось.
Она сверилась с часами и поняла, что у нее еще есть время дозвониться до Мелани и узнать, почему девушка не явилась на работу.
Откликнулся лишь автоответчик.
– Мелани! Это Саманта, – начала говорить она после гудка. – Я бы хотела знать, что произошло. Я думаю, у тебя не было повода бросать работу. Ты нужна здесь, нужна мне, нужна всем нам. Пожалуйста, если ты дома, ответь.
Трубку на том конце подняли, прозвучало невнятное «Мне...», и связь оборвалась.
Мелани была не в состоянии или не пожелала разговаривать. С Мелани или без нее передача все равно должна была начаться. Выяснение отношений можно отложить до утра.
Запоздавшая Дороти, сержант полиции, приставленная Бентсом в качестве наблюдателя на радиостанцию, с виноватым видом поставила перед Самантой традиционный термос с кофе и чашку.
– Теперь я на обслуге. Кажется, у нас в рядах потери.
– Не кажется, а так оно и есть, – огрызнулась Саманта и тут же извинилась за свой неуместный тон. Дороти, весьма милая и аккуратная девушка, была тут ни при чем.
– Не беспокойтесь. Я уже успела кое с чем здесь разобраться, – заверила она Саманту. – Мелани меня натаскала, куда какой штекер вставлять. Надеюсь, сегодня мы справимся без нее.
– Я тоже надеюсь.
Закрывшись в кабинке, Саманта постаралась выкинуть из головы все мысли о Мелани и ее проблемах. У нее был свой план на сегодняшнюю ночь – на часы в эфире и на время, оставшееся до рассвета. Она не поделилась им ни с полицией, ни с Таем. Она не решилась бы осуществить его, если бы сомневалась в своей безопасности. Но что плохого с ней могло случиться? Тай привозит и отвозит ее на работу и с работы, дом ее надежно заперт на новые замки, сигнализация в порядке, полиция – вот она здесь, под боком, и наблюдает за домом.
Но заставить «Джона» показать свое лицо она считала своей обязанностью, чтобы его взяли прежде, чем он доберется до очередной жертвы.
Обычная процедура проверки микрофона и связи и вступительная мелодия настроили ее на рабочий лад. Саманта устроила перед собой микрофон поудобней – последний традиционный штрих, повторяемый ею из вечера в вечер.
– Доброго вам вечера, радиослушатели! Сегодня я предлагаю поговорить о том, что может снять тяжесть с нашей души, и о жертве, которую мы готовы понести ради такого облегчения. Наступит ли оно? И какова должна быть величина жертвы? Есть ли предел, за который нельзя заступать?
Она считала, что такая тема заденет «Джона», и поэтому продолжила свой затянувшийся монолог:
– Мы постоянно чем-то жертвуем ради больших целей или малых, каждодневных забот или возможных успехов в будущем. А бывает, что и сами приносим себя в жертву во благо тех, кого любим или уважаем. Это часть нашей жизни. Но иногда мы начинаем ощущать, что, отдавая и отдавая все больше, мы ничего не получаем взамен. Хуже того, наша жертвенность не оценивается как надо. Ею пренебрегают.
Пока она говорила, на пульте вспыхивали лампочки. Одна, вторая, третья и наконец четвертая. Все линии были загружены. Тема мгновенно пробудила интерес у радиоаудитории. Чуть повернув голову, Саманта заметила, как озабоченно переговариваются Тини и девушка из полиции, процеживая звонки. Первое имя загорелось на экране: «Арлена».
Саманта переключилась на линию:
– Привет. Я доктор Саманта.
– А я Арлена. Здравствуйте.
– Добро пожаловать на наше радиошоу, Арлена. Я предполагаю, что у вас есть личный опыт в затронутой нами области или вы наблюдали что-то подобное в вашем окружении?
– Да, конечно. И то и другое. Я мать троих детей...
Арлена взахлеб рассказывала, сколько сил и времени она отдала своим детям без всякой надежды быть вознагражденной. И такова же участь ее подруги, обремененной еще более многочисленным потомством.
За ней последовали со своими исповедями Мэнди, Алан и Дженнифер. Они заняли половину времени, отведенного на передачу. «Джон» пока не клюнул на приманку, но Саманта не теряла надежды.
– Ты хочешь, чтобы я изображала перед тобой доктора Лидс? – спросила Мелани своего дружка, приготовляя ему и себе коктейль в своей тесной, но уютной квартирке. Она гордилась, что имеет собственный уголок с крошечной кухонькой и приличной ванной в перенаселенном Новом Орлеане, где люди даже среднего достатка вынуждены экономить на жилплощади, но ее дружку здесь явно не хватало пространства.
Он нервно мерил широкими шагами комнату от стены до стены. Он был таким при каждой встрече – всегда возбужденным, но сегодня как-то особенно. А она – наоборот. С его приходом и после того, как она сожгла все корабли и уволилась с проклятой радиостанции, ее гнев утих. Присутствие любовника поднимало настроение, а предвкушение еще и физических ласк делало Мелани вполне счастливой. Он был парень что надо. От него исходила энергия, так возбуждающая Мелани.
– Такую игру было бы интересно затеять, – сказал он, проверяя, насколько плотно закрыты на окнах жалюзи.
– А нельзя обойтись без этого? – заикнулась было она.
– Нет, раз я этого хочу! – Его резкость немного покоробила ее.
– Когда ты снимешь свои очки? – спросила она, выжимая лимоны в шейкер, куда уже залила джин и вермут.
– Когда вылечу свои глаза. Я не люблю повторять одно и то же.
– Ой, прости!
Он уже объяснил ей однажды, что страдает редкой глазной болезнью, и такая версия, по его мнению, должна была ее удовлетворить. Она и вправду не должна быть такой настырной. Черные очки никак не мешали ему удовлетворять Мелани в постели – в роскошной постели Саманты в те незабываемые ночи несколько недель тому назад.
Мелани мечтала, чтобы такое повторилось. Он был «плохой» мальчик, не из тех, кого можно познакомить с папой и мамой, за кого можно было рассчитывать выйти замуж, но именно этим он и был хорош. И он – единственный в этом мире – слушал ее, когда она излагала свои обиды.
– Не желаю быть на побегушках! Я могу стать таким же радиопсихологом, как она, и раздавать советы направо и налево. Я разбираюсь в психах не хуже ее.
– Конечно, – поддержал он ее и включил радио, поймав нужную ему волну.
– Разве жертвоприношение – это всегда благородный акт? Разве так уж необходимо приносить жертвы? – спрашивала доктор Саманта аудиторию.
Мелани хотелось зажать уши руками. Надо же так испортить в самом начале столь многообещающий вечер!
– Она кидает «Джону» приманку. Вот что она делает, – злобно заявила Мелани.
– Держу пари, что он клюнет. – Дружок Мелани улыбнулся странной улыбкой.
– Вряд ли она с ним справится. Скорее он свернет ей шею. Он уже и сейчас смог вывихнуть ей мозги, – убеждала себя Мелани.
– Уверен в этом, – согласился ее любовник.
В глупой головке Мелани родилась забавная мысль. Ей тотчас захотелось поделиться догадкой со своим дружком.
– А если бы ты был этим «Джоном»?..
– Ты бы меня боялась?
– Я тебя не боюсь. Ты ведь не убиваешь женщин. Ты просто шутник и очень... очень горячий парень. И работаешь со мной в паре. Мы здорово разыграли Саманту с этой покойницей Анни Сигер. Еще немного, и она бы свихнулась.
Мелани разлила коктейль по бокалам. Один отдала любовнику, из другого отхлебнула изрядную дозу.
– Не так плохо! Попробуй.
– Превосходно. Ты умеешь доставлять мне удовольствие, – похвалил он девушку.
– Любое, какое ты только пожелаешь, – заявила Мелани с апломбом.
Так сделай то, что я просил.
Что?
– Забыла? У тебя короткая память. Изобрази Саманту.
– Мне этого меньше всего хочется...
Мелани надула губки. Он впился в них поцелуем.
– Ну хорошо, – согласилась она, отдышавшись после восхитительного поцелуя. – Я буду доктором Самантой, а кем будешь ты?
– Кем я буду? – переспросил он со снисходительной усмешкой. – Я буду «Джоном».
– Ну, конечно, – развеселилась Мелани. – И я притворюсь, что ты меня пугаешь!
– Поглядим, какая из тебя актриса.
– И какой из тебя актер. У кого лучше получится.
Так давай быстренько...
Что?
– Переодевайся.
– А что мне надеть на себя? – наморщила лобик Мелани.
– Что подскажет твоя фантазия.
– Я знаю! Знаю! – расхохоталась Мелани. – Я знаю, как стать похожей на эту мымру.
Она сунула в руку любовнику свой бокал, ринулась к гардеробу и, порывшись там, извлекла обтягивающую юбку цвета хаки и белую блузку без рукавов – одежда в духе доктора Саманты. Зайдя за ширму, Мелани быстро сбросила с себя платье, чуть поразмышляла над проблемой нижнего белья и решила избавиться от него. Юбку и блузку она напялила на голое тело, чтобы меньше было возни, когда дружок потянет ее в постель. Под конец она слегка поправила прическу, заправив пряди за уши, как это делала Саманта. Он встретил ее с полными бокалами в каждой руке.