Джексон Лиза. Звонок с того света

   Детективы усадили ее в свою машину и на всем стремительном, с полицейской сиреной пути до Нового Орлеана продолжали тягостное дознание. Саманта едва слышала их голоса сквозь рев кондиционера и треск радиоприемника, настроенного на полицейскую волну, и вяло отвечала на вопросы, касающиеся ее бывшего супруга, неудачного вояжа в Мексику, отставленного ею такого вроде бы респектабельного жениха и коллег по работе. Сколько же обнаруживается корней у самого маленького, невинного деревца, каким она себя представляла, если его вырвать из почвы и начать исследовать каждый корешок.
   – Мы считаем, что он одевал свои жертвы, чтобы они походили на вас, – высказал свое заключение Бентс, и тут Саманта взорвалась:
   – Так посчитайте меня его сообщницей! Вот мои руки! Наденьте на них наручники и подождите со свойственными вам терпением и выдержкой, что будет дальше и кого он еще убьет.
   – Мы ни в чем не подозреваем вас, доктор Лидс, – миролюбиво произнес Бентс. – Мы рассматриваем вас как потенциальную жертву, как главную цель убийцы, судя по тому, какую дьявольскую сеть он вокруг вас раскинул. Но мы не можем доискаться пока до причин и если...
   «Тогда Анни в последний момент не добралась до меня. Кто-то ее остановил. И сейчас Лианн – она звонила, просила о встрече... И опять я была для нее недосягаема. И два ребенка умерли в чреве убитых матерей. Каким ужасным саваном «Джон» душит меня! Какого еще искупления грехов он требует? Чтобы я прекратила дышать и жить? Или чтобы каждый мой вздох оплачивался чьей-то смертью?» – терзала она себя.
   Ее проводили в душный кабинет, где Бентс вскрыл пластиковую обертку с ее красным комплектом белья, игривой женской штучкой. Сомнений не было. Она разглядела даже кусочек ярлыка, который небрежно отрезала ножницами дома, когда рассматривала покупку. Если бы ее ударили кулаком в живот, даже это не было бы так болезненно. Ее чуть не вырвало.
   Лианн была одета в эту вещь, когда ее убивали!
   – Но кто мог выкрасть из комода это... это... – Саманта уже не могла обозначить словом красную тряпицу, побывавшую на мертвом теле. Только теперь она полностью лишилась надежды, что ее дом – уютное пристанище, а не открытое злым ветрам пространство.
   – Он подбирается к вам все ближе, – кстати или некстати произнес прямо ей в ухо детектив Бентс. – Но мы его остановим.
   – Пусть он убьет меня, хотя я не понимаю, за что, но зачем погибла Лианн, зачем другие? Сколько их было?
   – Трое, как мы предполагаем, но, возможно, и больше.
   – Виновна я? Или моя радиопередача?..
   – Возможно, в ней ключ...
   – Мне ее прекратить?
   – Ни в коем случае.
   – Это единственный поводок? Больше у вас ничего нет?
   – К сожалению, да, мэм.
   – Ну, а я – собачка на поводке, приманка для того, кто прячется в кустах?
   Бентс не нашел в себе мужества сказать «да», а лишь молча кивнул.
 
   «Сучка подвела меня, да еще посмела выпустить коготки. И ушла живой!»
   Он тяжко переживал такой прокол. Его Наставник ему это не простит. Он с отвращением смотрел на свое отражение в зеркале. Двухдневная щетина не могла скрыть отметин от девичьих ногтей. Другая самочка расплатилась за его ошибку, но Наставник не примет это как оправдание и будет в нем разочарован. А как горько сознавать свое несовершенство! Действовать только безошибочно – вот девиз, который внушал Наставник. Наставник был мудр. Он видел души людей насквозь. Дипломов и званий у него было побольше, чем у проклятой Саманты.
   «Но перестань грызть себя! Подумай, как действовать дальше».
   Он принялся расхаживать по своему тесному, убогому пристанищу, как дикий зверь, взбешенный тем, что его заперли в логове и не позволяют выйти на охоту. Но зато здесь он надежно отгорожен от полицейских ищеек, здесь он полновластный хозяин – и над зловонным болотом, и над обитающей в нем всякой тварью. Он мог здесь свободно убивать и москитов, и жаб, и летучих мышей, и даже пристрелить своих милых дружков – аллигаторов.
   Конечно, ему тут недоставало комфорта, к которому он привык с детства. Он вырос в роскошном особняке и пользовался всеми преимуществами, которые дает богатство, а кончил тем, что, отринутый семьей, вынужден прятаться в дощатой хижине, пригодной скорее лишь для змеиного гнезда, а не для пребывания в ней человека.
   Но он не человек... Он сверхчеловек. Он отец Джон.
   Он вспомнил о ничтожестве, которым являлся его отец. Не мужчина, а дерьмо... Как и мать, и сестры. Они тоже дерьмо. Он отрезал их от себя. Он стал сам по себе, личностью, единственной и неповторимой. Они его не поняли. Никто не понял. Даже его Наставник стал избегать контактов с ним. Наставник, единственный, кто мог управлять чудовищем, которое постепенно заполнило всю его телесную оболочку, завладело его разумом и стало его вторым «я». Нет, не вторым, а первым...
   Сейчас он оказался по-настоящему одиноким. Среди людей нет ни одной близкой ему души.
   Если бы Анни была жива...
   Но она была слишком веселой, слишком податливой. Хохочущей поблядушкой – вот кем она была! Она заслуживала казни. Она сама напрашивалась на это.
   Предательница... подлая Иезавель... как она могла отдаваться другому мужчине, когда рядом был он?
   Буря, кипевшая в его мозгу, не мешала ему действовать методично, тем более что все необходимые средства для перевоплощения были давно подготовлены и хранились в шкафчике, выложенном фольгой для защиты от насекомых. Сперва он аккуратно побрился, потом обесцветил загорелую кожу специальным кремом, замазал гримом маленькие порезы на лице и преобразился. Теперь он выглядел бледным, как киношный вампир, проспавший день-два в гробу, но зато неузнаваемый для тех, кто будет вглядываться в его фоторобот.
   Жалобный стон из отделенного хлипкой перегородкой угла хижины, куда не попадал свет от керосиновой лампы, отвлек его внимание от кропотливого процесса перевоплощения.
   Он приблизился и заглянул за перегородку.
   Накрепко связанное и обклеенное скотчем существо смотрело на него умоляющими глазами. С чего бы это оно очнулось в неположенное время? Веки пошевелились несколько раз и вновь сомкнулись в знак того, что существо смирилось со своей судьбой. Так и должно быть. За грехи надо расплачиваться.
   Он вернулся к зеркалу и вновь посмотрел на себя. Отец Джон стал другим, преобразился, но остался внутренне тем же охотником за грешницами. Настала пора позаботиться и об оружии для охоты.
   Он извлек из кармана и перебрал пальцами свои любимые четки. Они и в жаркой духовке луизианского болота источали ледяной холод, а их бритвенно отточенные грани, касаясь кожи на его большом и указательном пальцах, напоминали о работе, с которой они отлично справлялись. Какое опасное, обольстительно прекрасное, обманчивое с виду оружие, символ добра и чистоты, но способное причинять жертве адские мучения. Ему больше всего импонировала заключенная в таком противоречии злая ирония.
   Он прокрутил в памяти, словно сцены из фильмов, все смерти, которые срежиссировал. Анни была первой в череде убитых им женщин, но то случилось еще до его знакомства с Наставником, до того, как он осознал свое предназначение и усовершенствовал свои методы. И заимел эту дьявольски коварную и столь обожаемую им удавку.
   Он наблюдал, как умирала Анни, как медленно вытекала из нее кровь – сейчас ему казалось, что слишком медленно... А потом настал черед первой шлюхи. Он задумал расправиться с какой-нибудь шлюхой после того, как его предала женщина, которой он доверял, та, что должна была принадлежать ему и только ему... и навсегда.
   Он впервые услышал голос психолога Саманты Лидс в ночном эфире уже здесь, вдали от Хьюстона, вдали от могилы Анни... и сразу понял, что доктор Саманта всему причиной, и все в его сознании стало на место. Из-за этой самонадеянной советчицы ему пришлось лишиться Анни.
   А у этой стервы хватило наглости заново начать вешать по радио, выдавать бессмысленную чепуху за психологические премудрости, отравлять людям мозги, ломать их жизни.
   Но скоро она заткнется. Он об этом позаботится.
   Список женщин, расплатившихся за прегрешения Саманты, впечатлял даже его самого. Первую жертву он выбрал наугад, она подвернулась ему случайно. Шастая по Бурбон-стрит взад-вперед и предлагая себя прохожим мужчинам, эта потаскушка наткнулась на него и тем определила свою судьбу. Каким ужасом исполнился ее взгляд, когда ей стало ясно, что ее ждет.
   При этом воспоминании он ощутил приятное возбуждение и эрекцию, как и в те незабываемые мгновения. Вторую жертву – тоже проститутку – он подцепил на выходе из шумной пивной. Она охотно пошла с ним, но оказалась капризной и долго не соглашалась нацепить парик. Он убивал ее так же медленно, как и первую, и с таким же ужасом она смотрела на него. А его мужской орган при этом наливался силой и обретал твердость.
   Но лучшей из всех, самой обольстительной в момент агонии была эта девчонка Жаквиллар. Не ее он намечал в жертву в ту ночь, а совсем другую потаскушку, но вышло так, что попавшаяся ему у университетского кампуса дрянь, одетая точно как проститутка, почему-то взъерепенилась, пустила в ход ногти и вырвалась, оставив его ни с чем.
   Вот тогда он, потерпев досадную неудачу в одном месте, решил сделать ставку на девицу Жаквиллар. О ее существовании он узнал еще раньше от своего осведомителя, как и о том, что доктор Саманта принимает живое участие в судьбе девушки. Потом он видел их вместе выходящими из Боучеровского центра и беседующими на улице.
   Однажды он проследил за Лианн до ее дома. Ему показалось знаменательным, что вместо очередной убитой проститутки на день рождения Анни Саманта помимо торта получит в качестве сувенира еще и труп своей пациентки.
   Когда первая намеченная жертва сорвалась, он не мешкая сел в автобус, направился в район, где жила Лианн, пешком приблизился к ее дому и, спрятавшись в темном месте, стал ждать. Будучи в курсе обстоятельств в семье и ее взаимоотношений с родителями, он предполагал, что девушка не усидит весь вечер дома вместе с враждебно настроенной матерью.
   Как оказалось, он все рассчитал правильно. Он увидел, как она выскочила из подъезда, явно расстроенная и «на взводе», проследовал за девушкой по пятам до набережной Миссисипи, где та уселась на скамейку, а он подсел к ней. Некоторое время они оба молча разглядывали темную, медленно текущую перед ними реку, потом он завел разговор. Хотя Лианн пребывала в самом мрачном настроении, у них все быстро сладилось. Она, как оказалось, была не прочь урвать немного легких деньжат.
   Остальное ему тоже далось легко. Как когда-то с кражей у Саманты из комода ее белья.
   Но вот чего он хотел больше всего, так это наблюдать, как воспримет Саманта известие об убийстве милой ее душе девочки, незаметной мухой залететь в комнату, примоститься на потолке, все видеть и слышать. Ведь Саманта знает, что Лианн умерла из-за нее.
   Он восстановил в воображении все детали, все стадии убийства. Как она умоляла пощадить ее! Ее голос и сейчас звучал у него в ушах, словно записанный на пленку. Его кровь начала вскипать и ревущим потоком устремилась по венам. Вены набухали от толчков крови. Его бросило в жар. А отвердевший член распирал брюки. Он представил, что Саманта сейчас стоит перед ним, рыжая, зеленоглазая, зрелая женщина во всем великолепии своей нагой красоты. Скоро видение обратится в реальность. Саманта доставит ему наслаждение еще большее.
   Сигнал мобильника вырвал его из мира сладостных фантазий. С яростью он прохрипел в трубку: «Слушаю!»
   – Привет! – пропела она кокетливо.
   Ее задорный голосок ему приятно было услышать, и гнев его мгновенно улетучился, а на лице невольно засветилась улыбка. Она была хорошенькой, всегда оживленной и весьма предприимчивой особой, готовой исполнить его любые, самые извращенные желания и претворить в реальность самые странные идеи. Впрочем, в извращенности она ничуть не уступала, если даже не превосходила его. И сейчас в ее тоне ощущалась неприкрытая похоть.
   – Сегодня ночью я не работаю, и, может быть, мы вместе с пользой проведем время?..
   – Может быть... – произнес он, все еще улыбаясь, но поглядывая на снова зашевелившееся существо в углу комнаты. Настал срок для очередной дозы. Он пичкал узника снотворным из аптечки, похищенной им когда-то в хьюстонской больнице.
   – Открылся новый ресторан на Шартр-сквер. Я прочла в газете... Настоящая французская кухня и прочее... Ты знаешь, как это все шикарно подается в рекламе. А можно перекусить и наедине... Я ведь даже умею готовить. Чтобы ты знал, я еще многое умею... Ха-ха...
   Он слушал ее смех и думал о своей «охоте», о том, как жизнь покидала тело Лианн. Эта болтушка еще не знает, что ей придется испытать те же муки, когда мерцающая удавка обовьет ее красивую тонкую шею.
   – Что ж, я согласен, – протянул он с притворной ленцой, хотя на самом деле его охватило желание рискнуть и показаться на людях, смешаться с толпой прохожих, фланирующих по Бурбон-стрит, ощутить запахи разгоряченных тел, быть как все и в то же время быть одному и нести под маской обыденности свою неповторимость.
   – Кажется, я созрел для того, чтобы послушать немного джаза. Давай встретимся, – он взглянул на часы, – на углу Биенвиль и Бурбон-стрит.
   – Ой, как здорово! Мне прямо не терпится... – произнесла она с намеком.
   «Мне тоже», – подумал он и мысленно усмехнулся. Их желания совпадали, но, однако, не до той глубины, где обитала его истинная страсть, ради которой он пожертвовал столь многим. В его хижине хранились сувениры, оставшиеся от давних, более светлых времен. Он принес их из прошлого и разместил здесь как напоминание о том, какой была его жизнь раньше и какой она могла бы быть и сейчас – спортивные награды, теннисная ракетка, клюшки для гольфа, эстафетная палочка, удочки, лыжи и то, что было связано с трагическим поворотом его судьбы, – фотографии Анни и Саманты. Одной из этих грешниц он уже воздал по заслугам, второй еще предстоит искупить свою вину.
   А сам он обрек себя на бесконечное искупление. Он не знал, наступит ли ему конец, а возможно, и не желал конца. Сегодня он даст себе послабление, ублажит свою подружку, потолкается в толпе, если повезет, раздобудет кокаину, а позже... позже возвратится в свое Одиночество, в нору, откуда никто не услышит вопля о помощи, и займется своим пленником.
   Он и так уже потратил на него слишком много сил и времени. Пора запускать свой сокровенный план в действие.
   Он взглянул на скулящее существо в углу и потянулся за шприцем. Пленник, почувствовав каким-то странным образом, что мучитель вот-вот приблизится к нему, часто задышал под плотной повязкой и задергался, пытаясь отползти. Тело его извивалось на месте, словно наколотый на булавку червь. В существе ничего не оставалось от человека, только, пожалуй, ужас в блеклых глазах, почти залепленных гноем.
   – Что предпочитаешь? Это, – спросил он пленника, показывая ему шприц, – или аллигатора?
   Какой патетический момент! Как сильна жажда жизни в существе, которое все равно обречено на смерть, но согласно на любые муки, чтобы продлить срок, пока в нем теплится сознание. Возиться с ним не доставляло ему никакого удовольствия, одни лишь заботы. Убить его, просто скинув в болото с порога хижины, было легче легкого, но существо было частью его плана, и главной его частью.
   – Заткнись!
   Он пнул пленника носком ботинка по оголенной бледной голени, изъеденной москитами. Какой еще запас крови остался в этой беспомощной плоти?
   – Заткнись! Не раздражай меня!
   Звуки, издаваемые существом, оборвались мгновенно, как будто выключили радио. Зато в узких щелочках его глаз стали набухать слезы.
   Отец Джон и вправду рассердился. Игра стала ему надоедать. Он вколол пленнику снотворное, стянул с омертвевшего пальца колечко с дешевым камнем и поместил в шкафчик со своими сувенирами.

Глава 30

   – Ты ни минуты не должна оставаться здесь!
   Это было первое, о чем решительно заявил Тай с ходу, влетев в распахнутую Самантой дверь и заключив в объятия свою перепуганную возлюбленную.
   – Твой дом стал для тебя опасен.
   Она была уже в таком разобранном состоянии, что не возражала, как прежде, отстаивая свою независимость, а лишь невнятно бормотала, захлебываясь слезами:
   – Как это ужасно! Все идет по кругу... Лианн... О боже, она была беременна... Как и Анни.
   – Успокойся, дорогая. Скоро все образуется.
   – Неправда! Будет только хуже.
   – Мы схватим его, я обещаю.
   Он целовал ее мокрые от слез щеки, потом дрожащие губы, и мужская ласка постепенно возвращала ее из мира кошмаров в реальность солнечного дня.
   Ей так хотелось верить хоть кому-нибудь, а больше всего – верить Таю Уиллеру, мужчине, который сейчас обнимал ее.
   – Расскажи по порядку и в подробностях о том, что произошло, – попросил он, осторожно поддерживая ее под руку, пока они шли в кабинет. Тай усадил ее в кресло, а сам сел напротив.
   Она выложила ему все события, случившиеся за время его отсутствия, рассказала о том, кем была для нее Лианн – пациенткой и младшей подругой, о том, как она безуспешно пыталась дозвониться ей, когда, вероятно, девушка уже была мертва. В отчет она еще включила, хотя ей и далось это с трудом, известие о воскрешении своего брата Питера из небытия, а финалом ее повести стал жуткий звонок «отца Джона» и последующее появление в ее доме полиции.
   – Каюсь, – сказал Тай. – Мне следовало быть рядом, а не мотаться в Хьюстон. Я мало что там выудил.
   – Но и здесь ты бы ничего не сделал, – резонно заметила Саманта. – И никто другой. Чем его можно остановить? Не знаю. У меня голова распухает от мыслей, и все впустую.
   Тай устремился в кухню, положил в свернутый платок льда из морозильника, вернулся и приложил компресс к пылающему лбу Саманты.
   – Спасибо. Твоя интуиция просто удивительна.
   Наконец-то на ее губах появилось некое подобие улыбки.
   – Меня возили в Новый Орлеан, в центральный участок на опознание украденной у меня одной вещицы. – Ее лицо исказилось в гримасе отвращения. – Прости, я не буду об этом говорить. Потом жгучий латиноамериканец по имени Монтойя доставил меня обратно. Я начала рыться в своем архиве, в книгах по психологии серийных убийц, вошла в Интернет... Но вся эта ученость ничем мне не помогла, лишь в мозгах началась полная какофония.
   Тай нежно прикоснулся губами к ее лбу.
   – Если бы я могла заткнуть уши... так бесполезно... – пожаловалась Саманта, как заболевший ребенок. – Стыдно признаваться в своем бессилии, но я не понимаю, откуда взялся этот «Джон» и что он от меня требует. Не понимаю....
   – Мы найдем его.
   – Но кто он? Я пыталась его вычислить. Полиция исследует сперму, сравнивает с образцами спермы тех, кто имел сношения с женщинами, которых он убил, с теми, с кем была близка Анни и я... Это унизительно, но я не возражала. Это займет кучу времени. Может, у них и получится, но я, как психолог, должна разгадать мотив.
   – Я владею некоторой информацией по поводу беременности Анни, – напомнил Тай. – Как зовут детектива, возглавляющего расследование?
   – Рик Бентс.
   – Я передам ему все, что успел накопать. Постараюсь втолковать ему, что именно из-за смерти Анни Сигер пошли круги по воде. Человек, убивший ее, и тот, за кем они охотятся, – одно и то же лицо.
   – Они еще убеждены, что Анни покончила самоубийством.
   – Я вправлю им мозги, – пообещал Тай. – У тебя есть телефон Бентса?
   – Его карточка на холодильнике.
   Тай не терял времени. Он прошел на кухню и соединился с Центральным управлением полиции Нового Орлеана. Минутой-двумя позже его связали с инспектором Бентсом, и он принялся излагать ему свою теорию насчет гибели Анни Сигер.
   За это короткое время Саманта успела сварить кофе. Ей требовалось действовать, чем-то занимать себя, чтобы разогнать демонов, поселившихся в ее голове после известия о страшной кончине Лианн. И не только Лианн, но и других... По меньшей мере на счету у «Джона» еще две жертвы.
   «И причиной тому ты, Саманта, какая-то твоя давняя промашка, может быть, нерасчетливо оброненное слово в беседах с Анни. Нет! Не бери из рук убийцы эстафету, не сходи с ума! Это он свихнулся, а не ты. Он как раз и добивается того, чтобы ты обвиняла себя. Это его цель. Остынь! Используй свой мозг, свои знания. Вычисли, кто он».
   Она схватилась за карандаш и блокнот и начала выписывать имена тех, кто был в Хьюстоне в момент смерти Анни Сигер. Список рос быстро – память выстреливала очередную фамилию, и рука фиксировала ее на бумаге. Сколько их, о боже! Как ширятся круги на воде!
   «Джордж Ханна и Элеонор с радиостанции, Кент Сигер, Райан Циммерман, Дэвид Росс... черт побери, Тай Уиллер... вот он здесь, рядом.... И Питер... да, Питер. Почему бы не включить в список и любимого брата, брата, исчезнувшего неизвестно куда и явно со сгустком ненависти в душе? Почему бы ему не быть тогда в Хьюстоне?»
   Рядом с именем Питера она поставила вопросительный знак. Вот куда завел ее этот поиск!
   Со слов Тая она знала, что отчим Анни, Язон Фарадей, и Кент Сигер имели положительную группу крови и не могли быть отцами ребенка. Она вычеркнула их из списка, как и женщин, хотя, возможно, они были сообщницами. Она не знала, какая группа крови у Тая, у Джорджа Ханна или у Дэвида, но имя Тая она густо замарала карандашом.
   «Если он убийца, то тогда весь мир развалится на куски».
   И Питера она также, подумав, вычеркнула. Вряд ли он вообще мог знать о существовании Анни Сигер, пусть у него и соответствуюшая группа крови.
   «Как ты можешь быть уверена, Саманта? Ты не видела его много лет, и, возможно, он следил за тобой, вынюхивал твой след, ждал момента, чтобы в беспричинной злобе нанести удар, обольстил для этого Анни, составив дьявольский план мести родной сестре».
   Почему именно сейчас всплыл Питер и постучался в закрытую дверь ее памяти? Черноволосый красивый мальчик, потом такой же обаятельный юноша, постоянно утверждавший свое превосходство над сестрой, будь то любая детская игра или велосипедные прогулки, совместные заплывы в озере Саста или лазанье по крутым скалам в горах, где родители устраивали семейные пикники.
   Не дух соревнования руководил им, а злобное желание унизить сестру, поиздеваться над ней. До того, как он напялил на себя эти дурацкие темные очки и почти не снимал их, она, случайно поймав на себе его взгляд, всякий раз удивлялась жестокости, которую излучали его красивые глаза... пока кокаин, героин и прочие средства для создания ложной эйфории не погасили в них всякий свет.
   Как и у Райана Циммермана...
   Она вторично вписала имя брата. Теперь он был последним в списке, но все же он там значился.
   Тай наконец закончил разговор и повесил трубку.
   – И что тебе сказал Бентс? – на всякий случай поинтересовалась она, все еще погруженная в собственную работу над списком.
   – Намекнул, чтобы я не совал нос не в свое дело. По-моему, он мне не доверяет.
   – Я его понимаю...
   – Вот как! – Тай помрачнел. Заглянув в ее список, он спросил с издевкой: – Тогда почему я вычеркнут?
   – Сужаю поле поисков, – объяснила она.
   – Чем руководствуясь? – настаивал он.
   – Интуицией, – Саманта вздохнула. – Чисто женской интуицией.
   Она робко улыбнулась.
   – Когда ты касаешься меня... – а она ощущала, как его близко придвинувшееся тело согревает ее спину, а дыхание – затылок, – ...я знаю, что ты не можешь быть им.
   Произнесла ли она эти последние слова вслух или они были сказаны только в ее воображении, но таков был ее вывод.
   Они пили кофе за кухонным столом из старых чашек, подаренных ей когда-то матерью ко дню свадьбы, за которой в скором времени последовал развод. Очередной сувенир из ее прошлого, где было всего понемногу – и хорошего, и плохого, но ужас последних дней затмил все воспоминания.
   Она глотала горячий напиток, который не согревал ее, и пробегала взглядом столбец имен, начертанных ею же на листке блокнота, тех имен, которые подсказали ей память и интуиция.
   «Кто? Владелец радиостанции Джордж Ханна? Убийца в костюме от Армани? Вряд ли Джордж согласится напялить на себя джинсы и кожаную куртку, да еще и пачкать руки прикосновением к телу уличной женщины. Однако вспомни, – убийца звонил по второй линии. Он должен быть как-то связан с радиостанцией. Насколько хорошо ты знаешь Джорджа, чтобы отмести его сразу?»
   Следующее имя – Райан Циммерман. О приятеле несчастной Анни ей было известно лишь, что этот отличный спортсмен и вообще Парень с Большой Буквы скатился по спирали наркомании до дна и сейчас вроде бы выкарабкался оттуда.
   Кент Сигер. Таинственная личность, юноша, впавший в депрессию и лечившийся в психиатрической лечебнице после смерти сестры. Саманта отметила для себя, что надо еще раз закинуть удочку в тихие воды клиники, где Кент провел некоторое время. Обычно они не дают информации о пациентах даже полиции, но в любой броне можно отыскать слабое место.
   Ну а как быть с отчимом Анни, Язоном Фарадеем, вскоре после смерти падчерицы подавшим на развод и незамедлительно вступившим в новый брак?
   Ее палец задержался на этой фамилии.
   – Вычеркни его, – сказал Тай, своим дыханием пощекотав ей ухо. Он как будто читал ее мысли, даже не глядя ей в глаза. – Язон Фарадей служил в армии, побывал во Вьетнаме. Его пальчики есть в архивах ФБР и полиции. Если бы он был причастен, то его давно бы уже арестовали.