Страница:
— Что произошло? — шепотом спросил Оуэн. — Он все еще безумствует? Я готов был биться об заклад, что все миновало. Мне казалось, что он едва не падал с лошади от усталости, когда мы расстались.
— Я не знаю, — ответил Джеффри дрожащим голосом, едва не плача. — Он был совершенно спокоен всю дорогу до замка, по крайней мере, разговаривал с леди Элинор очень любезно. Когда мы въехали в город, он оставил там… тела убитых, распорядившись, чтобы их выставили у ворот и глашатаи разъяснили всем, что они совершили и какое понесли наказание. Потом мы приехали в замок, и госпожа позвала его принять ванну. Они говорили о приглашениях на свадьбу и брачном контракте. Потом он рассказал ей про эту хижину, и какая здесь грязь и паразиты, и попросил почистить его от них, и она послала служанку за чем-то, и… и… — дальше я не знаю! Они вдруг начали кричать друг на друга. Я не знаю, почему, а служанки выбежали из комнаты и меня увели за собой. Я…
— Господи и все святые! Это женщина! — воскликнул Оуэн.
— Это потому, что она красивая, — зарыдал Джеффри.
— Частично поэтому, — согласился Оуэн. — Но ему приходилось иметь дело с еще лучшими, но они никогда не трогали его. Разница в том, что он любит ее — и любит давно, я думаю. Да, да, должно быть, так. Он очень изменился, стал вспыльчивым — чего раньше за ним не наблюдалось — с тех пор, как получил известие о смерти сэра Саймона. Я думал, что он горюет по своему другу и господину, но это, оказывается, все было связано с этой женщиной. Я думаю, он хотел ее и боялся, что будет бесчестием взять жену своего старого господина.
Джеффри снова всхлипнул, и Оуэн, поморщившись, покачал головой.
— Прибереги свои слезы. В ближайшие дни у тебя будет много причин поплакать. Служить влюбленному — все равно что дьяволу, — заметил Оуэн с высоты своего на два года жизни превосходящего опыта.
8.
9.
— Я не знаю, — ответил Джеффри дрожащим голосом, едва не плача. — Он был совершенно спокоен всю дорогу до замка, по крайней мере, разговаривал с леди Элинор очень любезно. Когда мы въехали в город, он оставил там… тела убитых, распорядившись, чтобы их выставили у ворот и глашатаи разъяснили всем, что они совершили и какое понесли наказание. Потом мы приехали в замок, и госпожа позвала его принять ванну. Они говорили о приглашениях на свадьбу и брачном контракте. Потом он рассказал ей про эту хижину, и какая здесь грязь и паразиты, и попросил почистить его от них, и она послала служанку за чем-то, и… и… — дальше я не знаю! Они вдруг начали кричать друг на друга. Я не знаю, почему, а служанки выбежали из комнаты и меня увели за собой. Я…
— Господи и все святые! Это женщина! — воскликнул Оуэн.
— Это потому, что она красивая, — зарыдал Джеффри.
— Частично поэтому, — согласился Оуэн. — Но ему приходилось иметь дело с еще лучшими, но они никогда не трогали его. Разница в том, что он любит ее — и любит давно, я думаю. Да, да, должно быть, так. Он очень изменился, стал вспыльчивым — чего раньше за ним не наблюдалось — с тех пор, как получил известие о смерти сэра Саймона. Я думал, что он горюет по своему другу и господину, но это, оказывается, все было связано с этой женщиной. Я думаю, он хотел ее и боялся, что будет бесчестием взять жену своего старого господина.
Джеффри снова всхлипнул, и Оуэн, поморщившись, покачал головой.
— Прибереги свои слезы. В ближайшие дни у тебя будет много причин поплакать. Служить влюбленному — все равно что дьяволу, — заметил Оуэн с высоты своего на два года жизни превосходящего опыта.
8.
Страдание тоже познается в сравнении. Служанки Элинор, которые долго проклинали угрюмость их хозяйки, ложившуюся тяжелым бременем на их души, теперь имели причину вспоминать те времена с умилением. После завершения долгого разговора с отцом Френсисом хозяйка бросилась в кипучую деятельность. Все, что ни делалось, однако, творилось совершенно бестолково. Шлепки и площадная брань перебрасывали прислугу с одной работы на другую целых три бесконечных дня.
Люди, служившие Иэну, в эти дни пережили подобный же опыт. Поначалу они думали, что плохое настроение господина вызвано их неспособностью поймать преступников. Произошли две небольшие стычки, но грабители поспешно убрались, как только поняли, что фермы, на которые они напали, защищают воины, а не крепостные с мотыгами. Люди Иэна преследовали их лишь до границы владений Элинор, согласно полученным распоряжениям, и были весьма довольны результатами своих усилии, поскольку злоумышленникам не удалось унести ни одной курицы, ни мешка муки, никакого другого добра.
Неудовольствие Иэна очень смутило их, но лишь немногие наконец сумели заглянуть дальше своего носа, чтобы объяснить остальным, что господин желает уничтожить саму банду. Пока это не произойдет, они будут сидеть здесь, на границе, хоть целую вечность. Даже если грабители ушли куда-то на время, они вернутся, как только обнаружат, что земли Роузлинда снова остались без охраны. Учитывая это, казалось резонным, что лорд Иэн будет проявлять нетерпение, пока не вернутся валлийцы с новостями о расположении лагеря разбойников.
Валлийцы предстали перед Иэном на второй вечер после его возвращения и были встречены раздраженным вопросом, где они так долго пропадали. Привыкший к нетерпеливым и несдержанным хозяевам, их толмач спокойно ответил, что лес большой и они полагали, что хозяину интересно будет узнать, где находятся пути к отступлению и запасные убежища, а также кто из лесников осведомлен о присутствии в лесу банды.
То, что этот достойный отпор не развеял дурное расположение духа хозяина, не удивило валлийцев — но то, что он даже не выказал удовольствия от их детального отчета, который давал ему возможность захватить бандитов врасплох, когда он сам пожелает, заставило их недоуменно покачать головами.
Наутро третьего дня люди старались по возможности не попадаться на пути у Иэна. Поскольку Оуэн и Джеффри помалкивали, как приличествовало их статусу, который запрещал пустую болтовню с простолюдинами, черное настроение Иэна для остальных оставалось необъяснимым и потому наводило на них страх. Оуэн не боялся и не удивлялся, но слишком чувствительная гордость юноши заставляла его вспыхивать с негодованием, когда ему доставались незаслуженные тумаки, или злобная брань. Он тоже старался избегать общения с хозяином. Один только Джеффри, который первоначально был самым боязливым, находил удовольствие задерживаться в компании Иэна.
Это было не потому, что Иэн обращался с ним любезнее, чем с остальными. Будучи менее увертливым, чем Оуэн, он не раз получал прямые удары, не говоря уже о многочисленных эпитетах вроде «неповоротливый болван», «осел» и «червяк ползучий», которые ему приходилось выслушивать гораздо чаще, чем другим. Джеффри, однако, подобные эпитеты не расстраивали. Поначалу это было связано с чувством какого-то родства с болью Иэна.
Прекрасная леди Элинор действительно не была жестокой к самому Джеффри — взамен она была жестокой к его господину. С течением времени тем не менее настроение Иэна стало совершенно безразлично Джеффри, поскольку никак не задевало его. Он и прежде никогда не обижался на синяк или два и теперь понимал, что оскорбления, сыпавшиеся из уст Иэна, имели причиной скорее его хандру, нежели какие-то недостатки в самом Джеффри. К тому же эти оскорбления никогда даже не приближались к тем предметам, к которым Джеффри был особо чувствителен.
Пугливое и смущенное поклонение человеку, который вытащил его из ада, который всегда был добр и справедлив к нему, переросло в душе Джеффри в глубокую и верную любовь. Прежде было невозможно проверить эту привязанность, когда он еще не видел господина по-настоящему вне себя. Вспышки гнева, случавшиеся с Иэном, которые описывал Оуэн, казались Джеффри слишком поверхностными, чтобы дать представление об истинном характере господина. Кроме того, во Франции поблизости был его отец, и Джеффри опасался, что отношение Иэна к нему смягчается желанием произвести хорошее впечатление на Солсбери. Теперь, увидев Иэна во всей красе, Джеффри понял, что может доверять ему. Поэтому, когда из замка Роузлинд прибыл гонец, именно Джеффри привел его к Иэну.
Он обнаружил своего господина сидевшим на табурете с закрытыми глазами, прислонившись спиной к стене хижины. Джеффри на мгновение замешкался. Он знал, что Иэн плохо спал, и не решался разбудить его.
— Да, что там? — взревел Иэн, не открывая глаз.
— Гонец из Роузлинда, господин. Глаза Иэна широко раскрылись. Джеффри с сочувствием наблюдал, как побледнело его лицо.
— Ну и? — отрывисто бросил Иэн.
Гонец открыл седельную сумку, которую держал на плече, и вытащил оттуда большой пакет свернутых в трубки документов. Краска вернулась на лицо Иэна, когда он развернул сначала один свиток, потом еще один. Брачные договоры! Беглый просмотр показал, что это было пять копий одного и того же. Пять! Элинор все предусмотрела. Один — для нее, один — для него, один — в местную церковь, один — в архив епископа и один — королю. Он посмотрел на густо исписанные листы, и слабая улыбка — первая за три дня — скривила его губы. Некоторое время нужно было, чтобы собраться, и ничуть не меньше времени — сделать пять копий. Значит, она, вероятно, приступила почти сразу после его поспешного отъезда из Роузлинда.
— Что сказала твоя хозяйка? — спросил Иэн.
— Доставить срочно, господин, что я и сделал, а потом следовать вашим приказам.
— Это все?
— Да, господин.
— Ничего другого не было? Никакого письма?
— Все, что мне было передано, вы получили, милорд. Иэн понимал, что это был, конечно, глупый вопрос. Разумеется гонец отдал бы ему все сразу. Значит, Элинор еще сердится. Иэн посмотрел на документы, не решаясь начать читать. Если она хочет избавиться от него, то могла вписать такие условия, какие он не сможет принять. А его отказ подписать будет воспринят как формальный отказ от женитьбы.
— Передохни немного, — сказал он гонцу. — Тебе придется скоро опять ехать.
«Ведьма», — подумал Иэн, сообразив, что она приперла его рогатиной. Вспышка гнева, решимость побить ее в ее же игре и все же сохранить эту мегеру для себя заставили его обратиться к чтению. Он быстро пробежал глазами документ, рассчитывая, что попытка заставить его уклониться от своего предложения выявится мгновенно. Однако ничего подобного не было. Чувство, что он, возможно, был несправедлив, подогреваемое страхом, что Элинор согласна выйти за него, но намерена как-то связать ему руки, побудило его перечитать все сначала, на этот раз очень внимательно, каждое слово.
Перечитав контракт во второй раз, Иэн опять переставил табурет к стене и беззвучно присвистнул. «Ну и ведьма», — снова подумал он, но теперь уже с любовным восхищением. Она слишком горда, чтобы просить прощения, и именно поэтому не написала ему письмо и не передала весточку. Этот договор был лучшим извинением, какое он мог получить. «И я более чем доволен», — решил он про себя. В конце концов, если бы Элинор сказала ему, что сожалеет о своей выходке, ему пришлось бы ответить, что это он должен извиняться за то, что спровоцировал ее. А подобный обмен любезностями мог привести к большим уступкам с его стороны, чем с ее.
Иэн стыдился, что недооценил Элинор. Когда все страхи улеглись, он должен был признать, что она не из тех, кто пользуется увертками. Она восстала бы на него с ножом в руке, если бы потребовалось, и сражалась бы лицом к лицу за то, к чему стремилась. Однако он был слишком доволен результатом, чтобы усовещивать себя. Он взглянул на Джеффри, который не получал приказа уйти и потому стоял, терпеливо дожидаясь распоряжений. Иэн улыбнулся ему.
— Никогда не пытайся спорить с женщиной, — назидательно сказал он. — Она все равно одолеет тебя. И что хуже всего, — добавил он со смехом, — ты будешь только рад этому.
— Господин? — с сомнением спросил Джеффри. Иэн снова рассмеялся.
— Тебе нужно еще несколько лет, прежде чем тебя начнет это беспокоить. А теперь иди и принеси мне перо и чернила — у управляющего должны быть — и поищи, нет ли человека, который знает дорогу в Винчестер и тамошнюю местность… Ах, да, еще лист пергамента, а потом пришлешь ко мне гонца.
Саймон любил ее, более чем любил — молился на нее, — и Элинор знала, что всегда могла вести себя с ним по своему разумению. В ее отношениях с Иэном такой уверенности не было. Наверное, она успела уже продемонстрировать ему все свои самые худшие черты характера и в очень неудачное время. И вполне вероятно, что он захочет иметь какие-то гарантии, что она станет послушной женой, а не сварливой мегерой, какой себя явила.
Вполне возможно также, что он захочет наказать ее, оставив все в подвешенном состоянии. Когда она зайдет достаточно далеко в подготовке к свадьбе и приглашении гостей, он сможет добавить к контракту какие-то ущемляющие ее права пункты, рассчитывая, что она не посмеет отказаться, дабы спасти себя от позора отмененной свадьбы.
Элинор отправила гонца к Иэну сразу после заутрени. Весь день она наблюдала за солнцем, то прятавшимся в облаках, то снова расцветавшим. Она знала, как много времени занимает дорога до фермы, где обосновался Иэн. Она знала, сколько времени займет у него подписание пяти документов. Она знала, как долго гонец будет возвращаться обратно. Все это время давно миновало. Элинор заперлась в спальне, чтобы обдумать, что делать дальше, и чтобы ненароком не убить кого-нибудь, кто мог попасться ей на глаза.
Когда гонец вернулся, она обозвала себя, конечно же, дурой, сообразив наконец, что ее тщательные расчеты не оставили Иэну времени ни прочитать документы, ни написать ответное письмо, которое ей доставил гонец. «Я даже, — подумала она, распечатывая письмо, — не учла возможность, что Иэна вообще могло не оказаться на ферме». Ведь целью Иэна было охотиться за преступниками, а не ждать, пока она ему вышлет брачный договор. Ее реакция на собственную несдержанность была такой сильной, что она даже не страдала от сомнений в намерениях Иэна, когда поняла, что гонец привез только одно письмо. В нем было сказано:
«Элинор, леди Роузлинд, с наилучшими пожеланиями. Я очень доволен тем, что ты прислала мне. Добавив свое имя и свою печать к твоим, я отправил все Питеру де Рошу, епископу Винчестерскому, чтобы он мог подписаться как свидетель. Затем мой гонец отправится в Солсбери с тем, чтобы передать Вильяму приглашение на свадьбу, а заодно получить и его подпись в качестве свидетеля. Я, разумеется, написал ему, что он может не подписывать, если сомневается в реакции короля. Таким образом, ты сможешь получить свою копию лишь через несколько дней, но я хотел принять все возможные меры предосторожности до прибытия гонца от короля, если таковой будет. Что касается другого дела, я теперь знаю, где расположен лагерь бандитов. Однако я собираюсь выждать некоторое время, прежде чем атаковать их там, в надежде, что голод заставит их потерять бдительность и выйти ко мне. Так что не жди меня скоро, если, конечно, я не понадоблюсь тебе. А если что, присылай за мной, и я приеду. Писано в октябрьские иды Иэном, лордом де Випоном». Перечитав письмо дважды, Элинор резко выдохнула. Неужели лорд де Випон полагает, что имеет дело с капризной девчонкой? На первый взгляд она не могла не отдать должное Иэну, что он не обидчив и не мелочен. Он подписал договор и принял все меры, чтобы обеспечить его юридическую силу. С другой стороны, он вроде бы надеялся поставить ее на колени, давая понять, чтобы она не рассчитывала на компанию его блестящей персоны. Неужели он действительно думает, что она будет просить прощения и умолять его вернуться? Неужели он думает, что она не сумеет подготовиться к свадьбе без него? Дорогому Иэну еще предстоит узнать свою супругу.
Свадьба была намечена на первое декабря, и Элинор знала имена людей, которых хотел пригласить Иэн. От него ей больше ничего не потребуется, пока не настанет необходимость ему лично дать клятву и лечь с ней в постель. Элинор уставилась на камин в дальнем конце зала. Губы ее приподнялись в едва заметной улыбке, придав лицу необыкновенное очарование. Она вспомнила жадную плотскую страсть, отразившуюся на лице Иэна несколько дней назад, когда он смотрел на нее.
— Да, лорд де Випон, — тихо прошептала она. — Может быть, вы и думаете, что любите другую женщину, но я-то легко распознаю желание в глазах мужчины. — Брови ее выгнулись вверх, и улыбка стала более лукавой. — Желание — прекрасная узда, чтобы связать мужчину и отвести его на новое пастбище.
Глаза Элинор Засверкали, в то время как душа ее пела от ликования. Она ощутила в ногах легкость, какой не чувствовала уже больше года. С этой-то проблемой она не боялась столкнуться. Какая она дура, что не подумала о таком решении с самого начала. Для Иэна будет гораздо полезнее любить свою жену, чем сжигать душу безнадежной страстью.
Элинор знала, что была хорошей женой для Саймона — они были счастливы вместе. Раз она должна поработить Иэна, она станет хорошей женой и ему, и он тоже будет счастлив. Как жаль, подумала Элинор, легко поднимаясь по ступенькам, что Иэн никогда не говорил с ней о той женщине, которую любит. Задача ее намного бы упростилась, если бы она знала свою соперницу.
Перебирая в мыслях прожитые годы, Элинор вдруг поняла, что Иэн вообще никогда не говорил с ней о женщинах, разве что в общих словах упоминая придворных дам. Были намеки на любовные победы Иэна, но они исходили только от Саймона, который смеялся или многозначительно приподнимал бровь, когда упоминалось конкретное имя. Но никогда одно и то же имя не повторялось дважды. Элинор готова была биться о заклад, что ни одна из тех женщин не была более чем средством потушить жар молодой крови. В пользу Иэна говорило и то, что он не был самовлюбленным соблазнителем. При многозначительных намеках Саймона он казался скорее смущенным, чем гордым.
Ну что ж, на нет и суда нет, решила Элинор и занялась более практичными вопросами. Она потратила много времени с Джоанной, выбирая платья и отделку для нарядов девочки, но потом подумала, а она-то сама? Она созвала прислугу и принялась основательно перетряхивать сундуки. Для Саймона она всегда выдерживала платья в стиле, характерном для молодой девушки, потому что ему так нравилось. Для Иэна ей нужен новый образ. Ничего светло-зеленого и желтого. Зеленый и золотой цвета, конечно, шли ей, но в более насыщенных тонах, более ярких. И есть же и другие цвета.
Элинор пощупала пальцами отрез роскошного оранжевого бархата и золототканой вуали, тонкой, как дыхание, и сверкающей золотыми нитями. Вуаль пролежала здесь много лет с тех самых пор, как она вернулась из Святой Земли. Она поднесла вуаль к лицу и пошла посмотреть — по-настоящему посмотреть — на себя в полированный лист серебра. Даже невзирая на то, что это несовершенное зеркало давало темное и блеклое отражение, зрелище было эффектным. Теперь туника. Было открыто и перерыто еще несколько сундуков. Где-то когда-то был — да! — кусок тяжелой-тяжелой ярко-золотой парчи. Она развернула ткань и облегченно вздохнула. Кусок был достаточно велик. Элинор приложила оранжевую ткань к золотой и услышала изумленное восклицание одной из служанок.
— Это под тунику, мадам? — едва слышно спросила та.
— Да, — медленно произнесла Элинор, — разумеется. Мне нет нужды кичиться богатством. Я могу позволить себе скромность.
Один наряд есть. Но нужно еще как минимум три. Взгляд ее упал на другой отрез бархата, темно-красный, почти коричневый, с ярко-алыми, пушистыми, как подшерсток у котенка, ворсинками. Чтобы украсить его, потребуется вышивка. Элинор уже мысленно видела узор, не слишком тонкий в деталях, так, чтобы с ним справились служанки. А головной убор? Придется делать золотым — другой цвет здесь не подойдет.
Остальные наряды были выбраны быстро. Был установлен стол для кройки, и Элинор принялась за работу с выбранными тканями. До наступления темноты одно платье и одна туника были готовы к шитью. Элинор была немножко разочарована, что не успела сделать больше, но находилась в слишком приподнятом настроении, чтобы позволить такой мелочи расстроить ее. Служанки могли шить при свечах, а остальное она раскроит завтра.
На том порешив, она снова спустилась в зал и отыскала отца Френсиса. Общими усилиями они выбрали разные формулировки, отдельно для приглашения друзей, для крупных вельмож и для вассалов с кастелянами, которых скорее вызывали, нежели приглашали. Первоначально Элинор планировала написать приглашения сама при участии отца Френсиса, но теперь она поняла, что это займет слишком много времени.
Она поручила священнику взять и отнести список гостей и образцы в небольшое аббатство, расположенное в десяти милях на восток, и уговорить аббата, чтобы тот поручил переписать все это мирским братьям, которые служили там писцами. Естественно, в благодарность за помощь Элинор пожертвует приличную сумму церкви аббатства.
Вечер Элинор провела за письмом к Вильяму и Изабель. Они были ее сердечными друзьями и заслуживали большего, чем сухое приглашение на свадьбу. Не то чтобы здесь требовались какие-то особые разъяснения. Даже если Вильям не знал о проблемах Элинор с королем — а скорее всего он знал, поскольку Саймон обычно во всем доверялся ему, — и он, и Изабель, безусловно, понимали тяжелую правду жизни.
Очень довольная прошедшим днем, Элинор позволила служанкам раздеть ее и расчесать сверкающие волосы, пока ее мысли были заняты планами на следующий день. Она только немного устала, физически устала от волнений и трудов, хоть и без тяжести на душе, устала ровно настолько, чтобы с удовольствием вытянуть ноги в своей роскошной постели.
— Иэн, лорд де Випон, — прошептала она и тихонько хихикнула. Постель вызывала неизбежные ассоциации. — Ты скоро будешь подписывать свои письма по-другому, или я не та женщина, какой себе кажусь!
Подпись, которая так терзала Элинор, стоила Иэну не меньших мук. Если бы Элинор потрудилась присмотреться, она увидела бы, что та часть письма была замарана, подтерта и переписана. Иэн сначала написал «твой господин и муж», потом решил выцарапать, когда сообразил, что это может указывать на стремление к власти над ней.
Разумеется, Иэн собирался подчинить себе Элинор, но в свете ее страстного утверждения своей независимости не хотел открыто демонстрировать подобные замыслы, во всяком случае, до свадьбы. Следующая его идея была: «Твой любящий муж». Он размышлял над этим некоторое время, пытаясь убедить себя, что Элинор примет это без возражений, просто как формальное завершение письма.
В конце концов, он решил, что так подписаться будет слишком рискованно. Простейшим вариантом было бы подписаться «Иэн», поскольку маловероятно, что кто-то другой с таким именем мог писать ей на эту тему. Однако к тому времени он так взвинтил себя в поисках темной подоплеки в своих подписях, что решил, что даже одно имя могло намекать на высокомерие. Так на странице появилась подпись «Иэн, лорд де Випон».
Фразы, в которых Элинор нашла признаки чванства, стоили Иэну еще больших трудов, чем подпись. Как только договор был подписан, его охватил порыв побыстрее расправиться с грабителями и вернуться в Роузлинд, чтобы доложить о победе своей госпоже. Но когда он вспомнил их последнюю бурную ссору и свою растущую неспособность приличным образом скрывать страсть, ему пришлось признать, что такое сближение было бы достаточно неразумно. Пока они порознь, они не будут ссориться. Лучше вернуться, как только начнут съезжаться гости. Не только потому, что Элинор была слишком хорошо воспитана, чтобы устраивать сцены на людях, но и потому, что у них будет меньше возможностей для уединения и конфликтов.
Люди, служившие Иэну, в эти дни пережили подобный же опыт. Поначалу они думали, что плохое настроение господина вызвано их неспособностью поймать преступников. Произошли две небольшие стычки, но грабители поспешно убрались, как только поняли, что фермы, на которые они напали, защищают воины, а не крепостные с мотыгами. Люди Иэна преследовали их лишь до границы владений Элинор, согласно полученным распоряжениям, и были весьма довольны результатами своих усилии, поскольку злоумышленникам не удалось унести ни одной курицы, ни мешка муки, никакого другого добра.
Неудовольствие Иэна очень смутило их, но лишь немногие наконец сумели заглянуть дальше своего носа, чтобы объяснить остальным, что господин желает уничтожить саму банду. Пока это не произойдет, они будут сидеть здесь, на границе, хоть целую вечность. Даже если грабители ушли куда-то на время, они вернутся, как только обнаружат, что земли Роузлинда снова остались без охраны. Учитывая это, казалось резонным, что лорд Иэн будет проявлять нетерпение, пока не вернутся валлийцы с новостями о расположении лагеря разбойников.
Валлийцы предстали перед Иэном на второй вечер после его возвращения и были встречены раздраженным вопросом, где они так долго пропадали. Привыкший к нетерпеливым и несдержанным хозяевам, их толмач спокойно ответил, что лес большой и они полагали, что хозяину интересно будет узнать, где находятся пути к отступлению и запасные убежища, а также кто из лесников осведомлен о присутствии в лесу банды.
То, что этот достойный отпор не развеял дурное расположение духа хозяина, не удивило валлийцев — но то, что он даже не выказал удовольствия от их детального отчета, который давал ему возможность захватить бандитов врасплох, когда он сам пожелает, заставило их недоуменно покачать головами.
Наутро третьего дня люди старались по возможности не попадаться на пути у Иэна. Поскольку Оуэн и Джеффри помалкивали, как приличествовало их статусу, который запрещал пустую болтовню с простолюдинами, черное настроение Иэна для остальных оставалось необъяснимым и потому наводило на них страх. Оуэн не боялся и не удивлялся, но слишком чувствительная гордость юноши заставляла его вспыхивать с негодованием, когда ему доставались незаслуженные тумаки, или злобная брань. Он тоже старался избегать общения с хозяином. Один только Джеффри, который первоначально был самым боязливым, находил удовольствие задерживаться в компании Иэна.
Это было не потому, что Иэн обращался с ним любезнее, чем с остальными. Будучи менее увертливым, чем Оуэн, он не раз получал прямые удары, не говоря уже о многочисленных эпитетах вроде «неповоротливый болван», «осел» и «червяк ползучий», которые ему приходилось выслушивать гораздо чаще, чем другим. Джеффри, однако, подобные эпитеты не расстраивали. Поначалу это было связано с чувством какого-то родства с болью Иэна.
Прекрасная леди Элинор действительно не была жестокой к самому Джеффри — взамен она была жестокой к его господину. С течением времени тем не менее настроение Иэна стало совершенно безразлично Джеффри, поскольку никак не задевало его. Он и прежде никогда не обижался на синяк или два и теперь понимал, что оскорбления, сыпавшиеся из уст Иэна, имели причиной скорее его хандру, нежели какие-то недостатки в самом Джеффри. К тому же эти оскорбления никогда даже не приближались к тем предметам, к которым Джеффри был особо чувствителен.
Пугливое и смущенное поклонение человеку, который вытащил его из ада, который всегда был добр и справедлив к нему, переросло в душе Джеффри в глубокую и верную любовь. Прежде было невозможно проверить эту привязанность, когда он еще не видел господина по-настоящему вне себя. Вспышки гнева, случавшиеся с Иэном, которые описывал Оуэн, казались Джеффри слишком поверхностными, чтобы дать представление об истинном характере господина. Кроме того, во Франции поблизости был его отец, и Джеффри опасался, что отношение Иэна к нему смягчается желанием произвести хорошее впечатление на Солсбери. Теперь, увидев Иэна во всей красе, Джеффри понял, что может доверять ему. Поэтому, когда из замка Роузлинд прибыл гонец, именно Джеффри привел его к Иэну.
Он обнаружил своего господина сидевшим на табурете с закрытыми глазами, прислонившись спиной к стене хижины. Джеффри на мгновение замешкался. Он знал, что Иэн плохо спал, и не решался разбудить его.
— Да, что там? — взревел Иэн, не открывая глаз.
— Гонец из Роузлинда, господин. Глаза Иэна широко раскрылись. Джеффри с сочувствием наблюдал, как побледнело его лицо.
— Ну и? — отрывисто бросил Иэн.
Гонец открыл седельную сумку, которую держал на плече, и вытащил оттуда большой пакет свернутых в трубки документов. Краска вернулась на лицо Иэна, когда он развернул сначала один свиток, потом еще один. Брачные договоры! Беглый просмотр показал, что это было пять копий одного и того же. Пять! Элинор все предусмотрела. Один — для нее, один — для него, один — в местную церковь, один — в архив епископа и один — королю. Он посмотрел на густо исписанные листы, и слабая улыбка — первая за три дня — скривила его губы. Некоторое время нужно было, чтобы собраться, и ничуть не меньше времени — сделать пять копий. Значит, она, вероятно, приступила почти сразу после его поспешного отъезда из Роузлинда.
— Что сказала твоя хозяйка? — спросил Иэн.
— Доставить срочно, господин, что я и сделал, а потом следовать вашим приказам.
— Это все?
— Да, господин.
— Ничего другого не было? Никакого письма?
— Все, что мне было передано, вы получили, милорд. Иэн понимал, что это был, конечно, глупый вопрос. Разумеется гонец отдал бы ему все сразу. Значит, Элинор еще сердится. Иэн посмотрел на документы, не решаясь начать читать. Если она хочет избавиться от него, то могла вписать такие условия, какие он не сможет принять. А его отказ подписать будет воспринят как формальный отказ от женитьбы.
— Передохни немного, — сказал он гонцу. — Тебе придется скоро опять ехать.
«Ведьма», — подумал Иэн, сообразив, что она приперла его рогатиной. Вспышка гнева, решимость побить ее в ее же игре и все же сохранить эту мегеру для себя заставили его обратиться к чтению. Он быстро пробежал глазами документ, рассчитывая, что попытка заставить его уклониться от своего предложения выявится мгновенно. Однако ничего подобного не было. Чувство, что он, возможно, был несправедлив, подогреваемое страхом, что Элинор согласна выйти за него, но намерена как-то связать ему руки, побудило его перечитать все сначала, на этот раз очень внимательно, каждое слово.
Перечитав контракт во второй раз, Иэн опять переставил табурет к стене и беззвучно присвистнул. «Ну и ведьма», — снова подумал он, но теперь уже с любовным восхищением. Она слишком горда, чтобы просить прощения, и именно поэтому не написала ему письмо и не передала весточку. Этот договор был лучшим извинением, какое он мог получить. «И я более чем доволен», — решил он про себя. В конце концов, если бы Элинор сказала ему, что сожалеет о своей выходке, ему пришлось бы ответить, что это он должен извиняться за то, что спровоцировал ее. А подобный обмен любезностями мог привести к большим уступкам с его стороны, чем с ее.
Иэн стыдился, что недооценил Элинор. Когда все страхи улеглись, он должен был признать, что она не из тех, кто пользуется увертками. Она восстала бы на него с ножом в руке, если бы потребовалось, и сражалась бы лицом к лицу за то, к чему стремилась. Однако он был слишком доволен результатом, чтобы усовещивать себя. Он взглянул на Джеффри, который не получал приказа уйти и потому стоял, терпеливо дожидаясь распоряжений. Иэн улыбнулся ему.
— Никогда не пытайся спорить с женщиной, — назидательно сказал он. — Она все равно одолеет тебя. И что хуже всего, — добавил он со смехом, — ты будешь только рад этому.
— Господин? — с сомнением спросил Джеффри. Иэн снова рассмеялся.
— Тебе нужно еще несколько лет, прежде чем тебя начнет это беспокоить. А теперь иди и принеси мне перо и чернила — у управляющего должны быть — и поищи, нет ли человека, который знает дорогу в Винчестер и тамошнюю местность… Ах, да, еще лист пергамента, а потом пришлешь ко мне гонца.
* * *
Разумом Элинор понимала, что Иэн должен подписать договор. Это был честный документ, следовавший его собственным предложениям. У него нет причин не подписывать. Но на сердце у нее скребли кошки. Каждый раз, когда она начинала готовиться к свадьбе, будь это размышления над тем, какое платье сшить, или переговоры о необходимых для приема гостей поставках продуктов, ее охватывали приступы сомнений. Она знала и доверяла Иэну как другу, однако не имела ни малейшего представления, каков он в более глубоких личных отношениях.Саймон любил ее, более чем любил — молился на нее, — и Элинор знала, что всегда могла вести себя с ним по своему разумению. В ее отношениях с Иэном такой уверенности не было. Наверное, она успела уже продемонстрировать ему все свои самые худшие черты характера и в очень неудачное время. И вполне вероятно, что он захочет иметь какие-то гарантии, что она станет послушной женой, а не сварливой мегерой, какой себя явила.
Вполне возможно также, что он захочет наказать ее, оставив все в подвешенном состоянии. Когда она зайдет достаточно далеко в подготовке к свадьбе и приглашении гостей, он сможет добавить к контракту какие-то ущемляющие ее права пункты, рассчитывая, что она не посмеет отказаться, дабы спасти себя от позора отмененной свадьбы.
Элинор отправила гонца к Иэну сразу после заутрени. Весь день она наблюдала за солнцем, то прятавшимся в облаках, то снова расцветавшим. Она знала, как много времени занимает дорога до фермы, где обосновался Иэн. Она знала, сколько времени займет у него подписание пяти документов. Она знала, как долго гонец будет возвращаться обратно. Все это время давно миновало. Элинор заперлась в спальне, чтобы обдумать, что делать дальше, и чтобы ненароком не убить кого-нибудь, кто мог попасться ей на глаза.
Когда гонец вернулся, она обозвала себя, конечно же, дурой, сообразив наконец, что ее тщательные расчеты не оставили Иэну времени ни прочитать документы, ни написать ответное письмо, которое ей доставил гонец. «Я даже, — подумала она, распечатывая письмо, — не учла возможность, что Иэна вообще могло не оказаться на ферме». Ведь целью Иэна было охотиться за преступниками, а не ждать, пока она ему вышлет брачный договор. Ее реакция на собственную несдержанность была такой сильной, что она даже не страдала от сомнений в намерениях Иэна, когда поняла, что гонец привез только одно письмо. В нем было сказано:
«Элинор, леди Роузлинд, с наилучшими пожеланиями. Я очень доволен тем, что ты прислала мне. Добавив свое имя и свою печать к твоим, я отправил все Питеру де Рошу, епископу Винчестерскому, чтобы он мог подписаться как свидетель. Затем мой гонец отправится в Солсбери с тем, чтобы передать Вильяму приглашение на свадьбу, а заодно получить и его подпись в качестве свидетеля. Я, разумеется, написал ему, что он может не подписывать, если сомневается в реакции короля. Таким образом, ты сможешь получить свою копию лишь через несколько дней, но я хотел принять все возможные меры предосторожности до прибытия гонца от короля, если таковой будет. Что касается другого дела, я теперь знаю, где расположен лагерь бандитов. Однако я собираюсь выждать некоторое время, прежде чем атаковать их там, в надежде, что голод заставит их потерять бдительность и выйти ко мне. Так что не жди меня скоро, если, конечно, я не понадоблюсь тебе. А если что, присылай за мной, и я приеду. Писано в октябрьские иды Иэном, лордом де Випоном». Перечитав письмо дважды, Элинор резко выдохнула. Неужели лорд де Випон полагает, что имеет дело с капризной девчонкой? На первый взгляд она не могла не отдать должное Иэну, что он не обидчив и не мелочен. Он подписал договор и принял все меры, чтобы обеспечить его юридическую силу. С другой стороны, он вроде бы надеялся поставить ее на колени, давая понять, чтобы она не рассчитывала на компанию его блестящей персоны. Неужели он действительно думает, что она будет просить прощения и умолять его вернуться? Неужели он думает, что она не сумеет подготовиться к свадьбе без него? Дорогому Иэну еще предстоит узнать свою супругу.
Свадьба была намечена на первое декабря, и Элинор знала имена людей, которых хотел пригласить Иэн. От него ей больше ничего не потребуется, пока не настанет необходимость ему лично дать клятву и лечь с ней в постель. Элинор уставилась на камин в дальнем конце зала. Губы ее приподнялись в едва заметной улыбке, придав лицу необыкновенное очарование. Она вспомнила жадную плотскую страсть, отразившуюся на лице Иэна несколько дней назад, когда он смотрел на нее.
— Да, лорд де Випон, — тихо прошептала она. — Может быть, вы и думаете, что любите другую женщину, но я-то легко распознаю желание в глазах мужчины. — Брови ее выгнулись вверх, и улыбка стала более лукавой. — Желание — прекрасная узда, чтобы связать мужчину и отвести его на новое пастбище.
Глаза Элинор Засверкали, в то время как душа ее пела от ликования. Она ощутила в ногах легкость, какой не чувствовала уже больше года. С этой-то проблемой она не боялась столкнуться. Какая она дура, что не подумала о таком решении с самого начала. Для Иэна будет гораздо полезнее любить свою жену, чем сжигать душу безнадежной страстью.
Элинор знала, что была хорошей женой для Саймона — они были счастливы вместе. Раз она должна поработить Иэна, она станет хорошей женой и ему, и он тоже будет счастлив. Как жаль, подумала Элинор, легко поднимаясь по ступенькам, что Иэн никогда не говорил с ней о той женщине, которую любит. Задача ее намного бы упростилась, если бы она знала свою соперницу.
Перебирая в мыслях прожитые годы, Элинор вдруг поняла, что Иэн вообще никогда не говорил с ней о женщинах, разве что в общих словах упоминая придворных дам. Были намеки на любовные победы Иэна, но они исходили только от Саймона, который смеялся или многозначительно приподнимал бровь, когда упоминалось конкретное имя. Но никогда одно и то же имя не повторялось дважды. Элинор готова была биться о заклад, что ни одна из тех женщин не была более чем средством потушить жар молодой крови. В пользу Иэна говорило и то, что он не был самовлюбленным соблазнителем. При многозначительных намеках Саймона он казался скорее смущенным, чем гордым.
Ну что ж, на нет и суда нет, решила Элинор и занялась более практичными вопросами. Она потратила много времени с Джоанной, выбирая платья и отделку для нарядов девочки, но потом подумала, а она-то сама? Она созвала прислугу и принялась основательно перетряхивать сундуки. Для Саймона она всегда выдерживала платья в стиле, характерном для молодой девушки, потому что ему так нравилось. Для Иэна ей нужен новый образ. Ничего светло-зеленого и желтого. Зеленый и золотой цвета, конечно, шли ей, но в более насыщенных тонах, более ярких. И есть же и другие цвета.
Элинор пощупала пальцами отрез роскошного оранжевого бархата и золототканой вуали, тонкой, как дыхание, и сверкающей золотыми нитями. Вуаль пролежала здесь много лет с тех самых пор, как она вернулась из Святой Земли. Она поднесла вуаль к лицу и пошла посмотреть — по-настоящему посмотреть — на себя в полированный лист серебра. Даже невзирая на то, что это несовершенное зеркало давало темное и блеклое отражение, зрелище было эффектным. Теперь туника. Было открыто и перерыто еще несколько сундуков. Где-то когда-то был — да! — кусок тяжелой-тяжелой ярко-золотой парчи. Она развернула ткань и облегченно вздохнула. Кусок был достаточно велик. Элинор приложила оранжевую ткань к золотой и услышала изумленное восклицание одной из служанок.
— Это под тунику, мадам? — едва слышно спросила та.
— Да, — медленно произнесла Элинор, — разумеется. Мне нет нужды кичиться богатством. Я могу позволить себе скромность.
Один наряд есть. Но нужно еще как минимум три. Взгляд ее упал на другой отрез бархата, темно-красный, почти коричневый, с ярко-алыми, пушистыми, как подшерсток у котенка, ворсинками. Чтобы украсить его, потребуется вышивка. Элинор уже мысленно видела узор, не слишком тонкий в деталях, так, чтобы с ним справились служанки. А головной убор? Придется делать золотым — другой цвет здесь не подойдет.
Остальные наряды были выбраны быстро. Был установлен стол для кройки, и Элинор принялась за работу с выбранными тканями. До наступления темноты одно платье и одна туника были готовы к шитью. Элинор была немножко разочарована, что не успела сделать больше, но находилась в слишком приподнятом настроении, чтобы позволить такой мелочи расстроить ее. Служанки могли шить при свечах, а остальное она раскроит завтра.
На том порешив, она снова спустилась в зал и отыскала отца Френсиса. Общими усилиями они выбрали разные формулировки, отдельно для приглашения друзей, для крупных вельмож и для вассалов с кастелянами, которых скорее вызывали, нежели приглашали. Первоначально Элинор планировала написать приглашения сама при участии отца Френсиса, но теперь она поняла, что это займет слишком много времени.
Она поручила священнику взять и отнести список гостей и образцы в небольшое аббатство, расположенное в десяти милях на восток, и уговорить аббата, чтобы тот поручил переписать все это мирским братьям, которые служили там писцами. Естественно, в благодарность за помощь Элинор пожертвует приличную сумму церкви аббатства.
Вечер Элинор провела за письмом к Вильяму и Изабель. Они были ее сердечными друзьями и заслуживали большего, чем сухое приглашение на свадьбу. Не то чтобы здесь требовались какие-то особые разъяснения. Даже если Вильям не знал о проблемах Элинор с королем — а скорее всего он знал, поскольку Саймон обычно во всем доверялся ему, — и он, и Изабель, безусловно, понимали тяжелую правду жизни.
Очень довольная прошедшим днем, Элинор позволила служанкам раздеть ее и расчесать сверкающие волосы, пока ее мысли были заняты планами на следующий день. Она только немного устала, физически устала от волнений и трудов, хоть и без тяжести на душе, устала ровно настолько, чтобы с удовольствием вытянуть ноги в своей роскошной постели.
— Иэн, лорд де Випон, — прошептала она и тихонько хихикнула. Постель вызывала неизбежные ассоциации. — Ты скоро будешь подписывать свои письма по-другому, или я не та женщина, какой себе кажусь!
Подпись, которая так терзала Элинор, стоила Иэну не меньших мук. Если бы Элинор потрудилась присмотреться, она увидела бы, что та часть письма была замарана, подтерта и переписана. Иэн сначала написал «твой господин и муж», потом решил выцарапать, когда сообразил, что это может указывать на стремление к власти над ней.
Разумеется, Иэн собирался подчинить себе Элинор, но в свете ее страстного утверждения своей независимости не хотел открыто демонстрировать подобные замыслы, во всяком случае, до свадьбы. Следующая его идея была: «Твой любящий муж». Он размышлял над этим некоторое время, пытаясь убедить себя, что Элинор примет это без возражений, просто как формальное завершение письма.
В конце концов, он решил, что так подписаться будет слишком рискованно. Простейшим вариантом было бы подписаться «Иэн», поскольку маловероятно, что кто-то другой с таким именем мог писать ей на эту тему. Однако к тому времени он так взвинтил себя в поисках темной подоплеки в своих подписях, что решил, что даже одно имя могло намекать на высокомерие. Так на странице появилась подпись «Иэн, лорд де Випон».
Фразы, в которых Элинор нашла признаки чванства, стоили Иэну еще больших трудов, чем подпись. Как только договор был подписан, его охватил порыв побыстрее расправиться с грабителями и вернуться в Роузлинд, чтобы доложить о победе своей госпоже. Но когда он вспомнил их последнюю бурную ссору и свою растущую неспособность приличным образом скрывать страсть, ему пришлось признать, что такое сближение было бы достаточно неразумно. Пока они порознь, они не будут ссориться. Лучше вернуться, как только начнут съезжаться гости. Не только потому, что Элинор была слишком хорошо воспитана, чтобы устраивать сцены на людях, но и потому, что у них будет меньше возможностей для уединения и конфликтов.
9.
Закрепив ткань в пяльцах, Элинор едва успела взять в руки иголку, как в зал вошел Бьорн. К удивлению Элинор, он был не один. Опираясь на его руку и прихрамывая, с ним вошел молодой человек в грубой, изодранной одежде. Элинор с возрастающим беспокойством следила, как они медленно приближались к ней. Поначалу, заметив изможденный вид незнакомца, она испугалась, что это был один из людей Иэна, приехавший с плохими новостями. Но эта мысль практически сразу была отброшена. Бьорн не стал бы приноравливаться к медленным движениям незнакомца, если бы с Иэном что-то случилось. Он бы поспешно устремился вперед с подробной информацией, даже если его компаньон был очевидцем.
Когда мужчины подошли, Элинор поняла, что человек, сопровождавший Бьорна, несмотря на рваную одежду, не был простолюдином. Поэтому она не слишком удивилась, когда Бьорн представил его как сэра Ги из Хедингхэма.
— Он отправлен на ваш суд, госпожа, лордом Иэном. Он и есть тот самый предводитель разбойников.
— Лорд Иэн пострадал? — спокойно спросила Элинор.
— Нет, госпожа.
— Прекрасно. — Глаза Элинор повернулись к сэру Ги. — Зато вы, кажется, пострадали, сэр Ги. Присядьте и расскажите мне, почему мой господин прислал вас ко мне.
— Я не знаю, мадам, — горестно ответил молодой человек. — Я умолял его светлость позволить мне остаться и разделить участь моих людей. Я руководил ими. Я выбирал цели нападения. Я собирал их, когда им следовало передохнуть немного или скрыться на время. В любом случае, я более виновен, чем они.
Элинор выдвинула пяльцы вперед и принялась усердно работать иглой. Она была очень довольна, что послала за вышиванием. Иначе ей сейчас было бы очень трудно скрывать свою радость. С первых же слов сэра Ги ей стало ясно, почему Иэн прислал молодого человека на ее суд, а не сразу повесил его. Любой дворянин, который так храбро сражался без подходящего оружия, который требовал для себя участи своих приспешников-простолюдинов и который открыто заявлял о своей ответственности за злодея, несмотря на угрозу смерти, заслуживал снисхождения. Элинор подавила в себе желание улыбнуться несчастному пленнику и оторвала глаза от работы. Взору ее предстало довольно привлекательное, хотя и не слишком красивое, лицо. Волосы его были цвета речного песка, глаза ярко-синие, нос вздернутый, рот широкий, но тонкий и благородный. Молодой человек не казался излишне умным, но лицу его шла улыбка.
— Не будьте так уверены, что ваша участь окажется легче, чем у ваших людей. Я леди Роузлинд, и именно мою собственность вы разоряли и моих слуг убивали. К тому же я из тех людей, кто не забывает ни одного миля, который мне задолжали.
Когда мужчины подошли, Элинор поняла, что человек, сопровождавший Бьорна, несмотря на рваную одежду, не был простолюдином. Поэтому она не слишком удивилась, когда Бьорн представил его как сэра Ги из Хедингхэма.
— Он отправлен на ваш суд, госпожа, лордом Иэном. Он и есть тот самый предводитель разбойников.
— Лорд Иэн пострадал? — спокойно спросила Элинор.
— Нет, госпожа.
— Прекрасно. — Глаза Элинор повернулись к сэру Ги. — Зато вы, кажется, пострадали, сэр Ги. Присядьте и расскажите мне, почему мой господин прислал вас ко мне.
— Я не знаю, мадам, — горестно ответил молодой человек. — Я умолял его светлость позволить мне остаться и разделить участь моих людей. Я руководил ими. Я выбирал цели нападения. Я собирал их, когда им следовало передохнуть немного или скрыться на время. В любом случае, я более виновен, чем они.
Элинор выдвинула пяльцы вперед и принялась усердно работать иглой. Она была очень довольна, что послала за вышиванием. Иначе ей сейчас было бы очень трудно скрывать свою радость. С первых же слов сэра Ги ей стало ясно, почему Иэн прислал молодого человека на ее суд, а не сразу повесил его. Любой дворянин, который так храбро сражался без подходящего оружия, который требовал для себя участи своих приспешников-простолюдинов и который открыто заявлял о своей ответственности за злодея, несмотря на угрозу смерти, заслуживал снисхождения. Элинор подавила в себе желание улыбнуться несчастному пленнику и оторвала глаза от работы. Взору ее предстало довольно привлекательное, хотя и не слишком красивое, лицо. Волосы его были цвета речного песка, глаза ярко-синие, нос вздернутый, рот широкий, но тонкий и благородный. Молодой человек не казался излишне умным, но лицу его шла улыбка.
— Не будьте так уверены, что ваша участь окажется легче, чем у ваших людей. Я леди Роузлинд, и именно мою собственность вы разоряли и моих слуг убивали. К тому же я из тех людей, кто не забывает ни одного миля, который мне задолжали.