Джеллис Роберта. Коварный заговор

   — Позволь мне поцеловать их на ночь.
   — Как хочешь. Но они не заслуживают этого. Он обнял детей, как обычно, обоих сразу, и они побрели прочь, понурив головы. Иэн тоже начал подниматься.
   — Сиди! — прошипела Элинор, едва сдерживая готовые расплыться в улыбке губы.
   Наконец дети исчезли на лестнице.
   — Позволь мне подняться наверх, — сказал Иэн. — Они так расстроены.
   Элинор мягко улыбнулась.
   — Иэн, они играют с тобой, как с котенком. Ты слишком их балуешь. Ты их совсем испортишь.
   — Я? Испорчу? Но ведь они такие хорошие дети, такие умные, красивые…
   — Умные и красивые, может быта, — но разве хорошие? Это же такие озорники! — Она нежно улыбнулась. — Вся их скорбь была притворством, чтобы польстить тебе. Я не сомневаюсь, что они уже колотят друг друга подушками, устроив тарарам.
   Иэн улыбнулся.
   — Надеюсь, что так. Я не мог видеть их печаль. — Он замолчал в нерешительности.
   Прежде чем он смог собраться с духом и произнести следующую фразу, Элинор покачала головой.
   — Ты все еще выглядишь утомленным, — заметила она. — Ты поспал хоть немного?
   —Да.
   — Я, наверное, согрешила, так отругав детей, — вздохнула Элинор. — Я сама хочу, чтобы ты хоть немного побыл у нас. Я беспокоюсь насчет Адама — и Джоанны тоже, но это меньшая проблема.
   — Насчет Адама? Но он же счастливейший ребенок, и умница, и так хорошо владеет оружием.
   Элинор повернула голову к огню, и на лице ее заплясали блики.
   — Нет мужчины приглядывать за ним, — сказала она — За последний год при нем находился только Бьорн.
   Саймон пытался с ним заниматься, но он был слишком болен. А для того чтобы отправить его куда-нибудь на воспитание, Адам слишком мал. Я не могу отослать его к Вильяму и леди Изабель. Король очень зол на Вильяма. Я полагаю, что нужно найти для малыша опекуна, но кого, Иэн? Я могу держать в доме молодого человека. Может быть, ты знаешь какого-нибудь женатого мужчину, лучше с детьми, который согласился бы на это и был лоялен ко мне?
   Элинор попыталась незаметно смахнуть непрошенные слезы. Иэн сжал кулаки, и если бы Элинор в этот момент обернулась, то увидела бы, как неестественно побледнело его лицо. Но она не обернулась. Она не выдержала — присутствие друга, радостный вечер с детьми, совсем как при жизни Саймона, молодое обнаженное тело Иэна, которое напомнило ей об утерянном счастье, все это вместе вдруг обрушилось на нее лавиной безысходности и горя, и она закрыла лицо ладонями. Иэн видел, как содрогаются ее хрупкие плечи, слышал, как безуспешно она пытается подавить рыдания…
   Душа Элинор страдала, и дело было не только в том, что ее дети остались сиротами. Ей стало стыдно — не следовало перекладывать собственные проблемы на плечи верного друга, у которого — она это хорошо поняла — было немало собственных. Вот только если бы Иэн смог предложить какую-то кандидатуру на роль опекуна Адама!..
   — Давай отложим ненадолго проблемы Адама, — неожиданно сухо сказал Иэн.
   Элинор сжала губы и вытерла лицо, совсем мокрое от слез. Она не могла требовать чего-либо от Иэна. Она не могла ничего требовать ни от какого другого человека, за исключением своих вассалов, а лучшие из них, самые преданные и верные, уже умерли. Да, их сыновья беспрекословно подчинялись Саймону, но она не знала, станут ли они столь же охотно выполнять ее приказы. В любом случае Иэн ей ничем не был обязан.
   Элинор гордо, с вызовом тряхнула головой и прямо глянула в глаза Иэну.
   — Разумеется. Если ты сможешь чем-нибудь помочь, я буду признательна. Если нет, я не стану упрекать тебя, ни у кого нет причин помогать мне… Да и необходимости в этом нет, — как можно весело сказала она. — Давай я лучше подолью тебе немного вина, и ты расскажешь мне, что привело тебя в Англию, а потом…
   — У кого нет причин помогать тебе? У меня?! Нет причин помогать тебе? Да ты знаешь, кем для меня был Саймон?!
   — Я знаю, что ты служил его оруженосцем и он нежно любил тебя, но я не могу требовать…
   — Саймон сделал меня человеком. Он никогда не рассказывал тебе об этом? Да, конечно, я думаю, он не стал бы рассказывать. Мой отец был… Я не знаю, как это назвать. Он убил мою мать — забил до смерти. Он мучил и убивал ради забавы. Ты знаешь, у меня нет детских воспоминаний — впрочем, есть два. Я помню, как отец убил кнутом моего старого пони, потому что тот уже не мог работать и потому что я — он так сказал! — оказался слишком мягок к бесполезному животному. И я помню, как мать умерла. А остальное — пустота. То, что он творил на своих землях, я узнал не так давно, прочитав об этом записи в королевской канцелярии. Не то чтобы я был слишком мал, чтобы запомнить, мне было четырнадцать, когда Саймон пришел набирать рекрутов на наших землях…
   — Ох, Иэн… прости, я не знала…
   «Так вот почему, — подумала Элинор, — так вот почему Иэн никогда ни в чем не отказывал детям, не мог выносить, когда они плачут или даже грустят. Он хорошо помнил, что такое страдание — слишком хорошо знал! — и ценил доброту…»
   — Нет ничего, чего я не сделал бы ради Саймона, но я так для него ничего и не сделал. Он никогда бы мне не позволил расплатиться с долгом, — с горечью сказал Иэн.
   — Потому что это вовсе не долг. Он любил тебя, я знаю, но все, что он сделал для тебя, было сделано лишь потому, что сам Саймон считал это правильным. Он делал это не для тебя, а потому, что иначе поступать просто не умел. Следовательно, ты ему ничем не обязан.
   — Земли моего отца были конфискованы, но Саймон уговорил короля вернуть земли матери — а они составляли большую часть моего наследства.
   — Потому что это было справедливо, — продолжала настаивать Элинор. — Потому что, какое бы зло ни творил твой отец, не ты же виновен в его поступках!
   Иэн отмахнулся, будто хотел прекратить нелепые попытки его утешить.
   — Меня не волнует, почему Саймон сделал это для меня. Он сделал. И все, чем я сейчас обладаю, кем я стал, — это его заслуга.
   — Саймон умер. Ты теперь свободен.
   — Не говори глупостей, Элинор! — сердито оборвал ее Иэн. — Это жестоко. Саймон живет в тебе и в детях. Поэтому нет ничего, чего бы я не сделал ради детей и жены Саймона.
   — Это ты несешь бред, — в тон ему раздраженно ответила Элинор. Лицо ее раскраснелось, а в глазах заиграли золотые и зеленые огоньки. — Я не могу принять долг, о котором мой муж ничего не знал! Ты идиот! Мне теперь придется много раз подумать, прежде чем просить у тебя о малейшем одолжении.
   — Я — идиот?! — взорвался он, но, взглянув в пылающее негодованием лицо женщины, вдруг зашелся смехом. — Нет! Я не буду спорить с тобой. А не то я сейчас умру. Я лопну от смеха.
   Он остановился, перевел дух, а затем спросил любезным и равнодушным тоном:
   — А теперь расскажи, что тебя беспокоит в отношении Джоанны?
   — Я не скажу тебе даже своего имени, — прошипела Элинор.
   — Ну будет тебе, Элинор! — начал ластиться Иэн. — Ведь нет никакого одолжения в том, чтобы поговорить о Джоанне. Но чем бы я мог ей помочь? Это женское дело.
   Элинор сверкнула глазами в его сторону, и он, молитвенно сложив на груди руки, произнес: «Пожалуйста» — с таким притворно-тоскливым выражением, что она не смогла удержаться от смеха и протянула ему руку. Он поднялся, чтобы поцеловать ее.
   — Прости меня. Я говорил больше сердцем, чем разумом. Я никогда не чувствовал бремени долга. Иначе мы не стали бы с Саймоном такими хорошими друзьями. Но ты ведь знаешь, как я люблю Адама и Джоанну!
   Элинор быстро посмотрела в лицо Иэну и скорее почувствовала, чем поняла, что под маской спокойствия в нем осталось какое-то напряжение. Что-то серьезно беспокоило Иэна.
   — Проблема в том, что мы слишком богаты, — начала она неторопливо. — Саймон много лет был шерифом Сассекса, но мы никогда не расточительствовали. Деньги сыпались на нас дождем, и мы покупали землю. Мы могли делать это, потому что Ричард доверял Саймону. Потом денег становилось еще больше, и…
   — Элинор, ради Бога… — запротестовал Иэн.
   — Нет, нет. Я знаю, что тебя это не интересует, но именно в этом кроется главная проблема Джоанны. Я не великосветская леди и никогда ею не была.
   Он снова хотел возразить, и Элинор подняла руку, чтобы помешать комплиментам.
   — Я хочу сказать, что сама присматриваю за служанками, сама веду счета и так далее. Я не умею проводить время в праздности, вышивании и пении. Однако положение Джоанны, именно благодаря величине приданого, обязывает ее приобрести манеры. Если она останется при мне, то превратится в такую же, как я.
   — Это было бы самое лучшее, — твердо произнес Иэн.
   — Я тоже так думаю, — согласилась Элинор. — Когда ты сам ведешь счета, никто тебя не обманет. Но я хорошо помню, как, оказавшись при дворе, чуть не умерла от тоски ничегонеделания.
   — Но ты же не отправишь Джоанну ко двору?! — воскликнул Иэн.
   — Нет, конечно же, нет, но я думаю отправить ее к Изабель. Она великолепно владеет искусством ничего не делать и наслаждаться этим.
   — Не нужно, — коротко отрезал Иэн.
   — Не нужно? — отозвалась Элинор так, будто вновь собиралась окрестить его «идиотом».
   Она решила, что он намекает на тень, лежавшую на имени Вильяма, графа Пемброка, и на то, что она недооценивает опасность для своей дочери.
   — Я очень высоко ценю леди Изабель, — поправился Иэн. — Она добра, мила, и сердечна, и умна тоже: Но если бы ей Бог не послал в качестве мужа Вильяма Маршала — о, я хочу сказать, Пемброка, — она бы никем не стала.
   — В Изабель есть не только это!
   — Возможно. Ты знаешь ее лучше, чем я, но это не меняет моего отношения к Изабель. Пойми, Джоанна очень похожа на Саймона! Она серьезная девочка и хочет вершить добрые дела. Но, учитывая молодость Джоанны, леди Изабель сможет легко внушить ей глубокое убеждение, что покорность — главная добродетель женщины.
   — Иэн! — Элинор лукаво улыбнулась. — Это говоришь ты?! Ты, который упрекал меня прямо в лицо за ослиное упрямство?! Я не ослышалась? Я действительно слышала, что ты советуешь не учить Джоанну покорности?
   — Вот мегера! — рассмеялся Иэн, но тут же нахмурился и покачал головой. — Если бы Джоанна была Адамом, а Адам — Джоанной, я согласился бы от всего сердца. Ничто не заставит Адама считать покорность добродетелью, и даже если бы он поверил в подобную глупость, ничего бы не изменилось. Адам добр, но добродетельность в грош не ставит — как и ты! Джоанна же другая.
   Элинор тоже стала серьезной. Она подняла обеспокоенный взгляд на Иэна.
   — Я знаю. Но… — Элинор вдруг остановила себя и отвернулась. Она ведь собиралась только вызвать Иэна на разговор о его неприятностях, а получилось, что взвалила на него свои.
   Иэн взял ее руку и ласково сжал.
   — Но ты хотела бы отправить ее в безопасное место до возвращения короля? Элинор, что же все-таки король Джон имеет против тебя? Саймон говорил мне, что ты чем-то крепко обидела Джона.
   — Обидела? — отозвалась Элинор растерянно. — Да я вообще с ним почти не встречалась… О Боже милостивый! — Вспомнив о чем-то, она хитро прищурила глаза. — Я совершенно забыла!.. Сэр Джайлс — вот кто мне нужен. Сэру Джайлсу и сэру Генри я могу доверять. Людей можно взять из Иленда, и молодой сэр Джон выполнит свой долг — по крайней мере, если он не сделает этого, я буду знать, где искать дальше. С людьми проблем не будет. В наше время людей достаточно легко нанять. Джоанне придется уехать, потому что я не могу оставить ее здесь на попечении прислуги. Адаму тоже… О Боже! Нет, это не поможет. Опасность, которой он может подвергнуться, если будет под опекой Вильяма…
   — Элинор, о чем ты толкуешь?
   Элинор бросила рассеянный взгляд на Иэна. Она так глубоко ушла в свои мысли, что почти забыла, кто перед ней, и, не раздумывая, ответила на вопрос:
   — Я должна ехать и заменить трех кастелянов Саймона. Они…
   — Ты собираешься поехать сама собирать войско? — изумленно спросил Иэн.
   Он не знал, удивляться ему или браниться, смеяться или плакать.
   На лице Элинор отразилось раздражение.
   — Ну, не собирать войско, конечно. Не будь дураком и меня не делай дурой. И все-таки я должна ехать. Сэр Джайлс честен, силен и не глуп, но он не лидер. Сэр Генри может быть предводителем при условии, что кто-то укажет ему направление, куда идти. Сэр Джон слишком молод, и я не совсем уверена в его преданности. Естественно, раз другого вожака нет, я должна поехать, чтобы предотвратить возможные глупости с их стороны.
   Элинор снова взглянула на Иэна и осторожно высвободила руку.
   — Я должна поблагодарить тебя за то, что ты напомнил мне о той старой неприятности. Я, ничего не подозревая, угодила бы в мышеловку короля, а может быть, и нет, поскольку и так достаточно наслышана о его злодеяниях. Но теперь я обязана удвоить бдительность.
   — А обо мне ты забыла? — горько заметил Иэн. — В какой разряд ты отнесла меня? Слишком глупых? Слишком слабых? Или слишком ненадежных, чтобы полагаться на их помощь?
   — Но, Иэн, — воскликнула Элинор, — как я могу просить тебя, если…
   — Ради всего святого, не сыпь мне соль на раны!
   — Нет, я имела в виду не тот наш идиотский спор, — уверила его Элинор. — Я уже выбросила это из головы и, конечно, попросила бы сослужить мне службу, но, как я заметила, у тебя самого есть какое-то важное дело, которое отягощает тебе душу. Прости, что я не попросила выложить то, что залегло камнем на твоем сердце. Я знала, что ты хотел что-то рассказать мне, но…
   — У тебя зоркий глаз, но замечать тут было практически нечего. — Голос Иэна снова стал скрипучим и жестким. — Так ты расскажешь мне, чем не угодила королю, — я имею в виду, ты готова рассказать?
   — Разумеется, я готова, хотя не понимаю, чем это тебе может оказаться полезным. Но если хочешь… Ты знаешь, что мы с Саймоном поженились на Святой Земле, и, когда вернулись в Англию, никто не знал об этом. Саймон поспешил рассказать о нашем браке королеве. Я осталась дома, чтобы привести в порядок дела. Но меня хитростью заманили в Кингслер, и я оказалась в руках короля Джона — это было до того, как он стал королем, разумеется. Он хотел выдать меня замуж за человека по своему выбору и воспользоваться моими землями в своих интересах. Я сказала ему, что уже слишком поздно, что уже принадлежу Саймону. Тогда он сказал… — Элинор вдруг захихикала, как девчонка. — Он сказал, что не стал бы срывать бутон — из уважения к человеку, которого он избрал для меня, — но раз цветок уже распустился, то немного полакомится его нектаром.
   Иэн отвернулся, сообразив, к чему шла эта история, и не желая смущать Элинор.
   — Паскуда, — пробормотал он. — Он изнасиловал тебя?!
   — Разве он ненавидел бы меня, если бы ему это удалось? — весело рассмеялась Элинор, и Иэн поднял голову, когда сообразил, что всхлипывающие звуки, которые он услышал, были вовсе не плачем. — Он называл меня пугливой маленькой птичкой, — веселилась Элинор, — и щекотал меня под подбородком.
   — Но как же тебе удалось уберечь свое целомудрие?
   — Целомудрие? — фыркнула Элинор. — Целомудрие здесь совершенно ни при чем! Ну и олух! Да он унизил меня, называя птичкой и щекоча подбородок, словно я была простой служанкой. Я ударила его в живот пяльцами для вышивания. — Элинор снова засмеялась. — Думаю, что попала по его разыгравшимся чреслам, и, когда он взвыл от боли, я заставила его убраться из комнаты под угрозой горящего факела и ножа.
   Иэн смотрел на нее, раскрыв рот и часто моргая ресницами.
   — Он очень рассердил меня, — вздохнула Элинор, с сожалением качая головой. — С моей стороны было бы более благоразумно просто кричать, но он не дал мне времени подумать!
   — Элинор, — задыхаясь, пробормотал Иэн, — где твоя нравственность?
   Сначала она усмехнулась, что рассказ не слишком удивил Иэна, но тут же вдруг залилась горькими слезами. Иэн наклонился к ней, проклиная себя, что забыл, какая чувствительная она теперь.
   — Именно так выразился Саймон, — рыдая, произнесла Элинор, — точно такими словами. А потом мы смеялись, потому что он знал, что акт сам по себе, без любви, которая связывала нас, был пустяком. Лишь немного приятнее, чем пописать, как он сказал.
   Иэн почувствовал приступ раздражения. Саймон сказал, Саймон сказал! Неужели он обречен слушать всю жизнь, что и как Саймон говорил?
   — Ты только несколько минут назад сказала, что Саймон умер. Теперь я говорю тебе это! — завопил он. — Пора перестать плакать по нему!
   Элинор удивленно подняла глаза.
   — Я плачу не по Саймону. Я даже не могу сказать, что желала, чтобы он прожил дольше. Он ненавидел себя за свою немощь. Я не пыталась удержать его жить. В этом мое утешение. Ни разу я не уговаривала его отдохнуть, или не поскользнуться на лестнице, или не делать того, что ему хотелось. Я отпустила его от себя потому, что так хотел он. Но… я так одинока! Я плачу по себе, а не по Саймону.
   — Ты не долго будешь одинокой. Иэн стоял перед ней, подобно статуе, с такими же пустыми глазами, с таким же застывшим лицом. Элинор затихла в ожидании. Она внимательно разглядывала его лишенное выражения лицо, пытаясь понять, что это он сказал. Может быть, Иэн пытается предупредить о грозящей ей и детям беде, намекая, что она вскоре воссоединится с Саймоном? Мысль, что он мог угрожать ей сам, даже не мелькнула в ее голове. Не то чтобы Элинор вообще не могло прийти в голову, что кто-то осмелится угрожать ей здесь, в Роузлинде, где она окружена преданными людьми. Она просто знала, что, в каком бы настроении ни был Иэн, он никогда не позволит даже волоску упасть с ее головы.
   Тогда что? Мысли ее вернулись к разговору о короле Джоне. «Не одинока — король Джон… Конечно, брак, который станет наказанием за то, что я оскорбила короля».
   Ее первым порывом был прямой вызов. Но она оставила идею открытого сопротивления Джону как последний вариант спасения. Теперь, когда над владениями Саймона нависла угроза и Элинор не была уверена в надежности своих младших вассалов, у нее уже не было достаточной силы.
   Значит, оставалось согласиться.
   Ну а почему бы и нет? Разве она не сказала только что, насколько безразличен для нее половой акт без любви? Это было бы недорогой ценой за возможность собрать силы, а до этого могло бы даже не дойти. Перед самой свадьбой с беднягой может случиться несчастье. Нет, не несчастье и не перед свадьбой. В глубине глаз Элинор заиграл огонек. У нее есть худшая участь для любого жениха, которого король Джон пожелает навязать ей. Она действительно выйдет замуж и будет нежной и любящей женой для немого и слепого кастрата, который останется от него, когда с ним поработают ее люди. От этого будет дополнительная выгода. В ее распоряжение перейдет собственность мужа, и она сможет уберечься от очередного брака.
   На этой стадии размышлений чело Элинор нахмурилось. Принес бы Иэн такую весть? Это казалось маловероятным, но возможным, особенно если избранник был выбран из ближайшего королевского окружения. Первый кандидат, которого Джон назначил для Элинор, был очень приличным человеком. Если это случилось тогда, то…
   Глаза Элинор вспыхнули мрачным огнем. «Если это так, — подумала она, — я скоро буду иметь добровольного раба, готового исполнить все мои приказания». Но такой вариант выглядел слишком идеальным. Жених, предназначенный Джоном, не может быть приличным человеком, особенно если учесть вопрос Иэна о том, что король таит против нее. А если король не говорил о ней, почему Иэн затронул старую историю? Саймон, во всяком случае, в последние годы даже не вспоминал о ней.
   На самом деле последнее, о чем разговаривал Саймон с Иэном, была как раз обида короля. За два месяца до смерти Саймона Иэна вызвали на службу в войско Джона. Он хотел было откупиться, чтобы иметь возможность действовать в интересах Саймона, но умирающий отговорил его. Он сказал, что для Иэна гораздо важнее увидеть воочию реакцию короля Джона на известие о его смерти и находиться там, где тот начнет строить козни против Элинор.
   — Я не беспокоюсь о моих людях и землях. Они под ее управлением будут в полной безопасности. — Слабая улыбка легла на губы Саймона. — Своего она не упустит. «Свое — себе» — черта ее характера. Гнев короля, однако, совсем другое дело. У него есть причина ненавидеть Элинор, а он не из тех, кто забывает или прощает нанесенное ему оскорбление. Если ты любишь меня, Иэн, защити ее от короля.
   Упоминания о браке в разговоре не было. Даже если бы Иэн позволил себе в мыслях этот вариант, он не заговорил бы о подобном, опасаясь, что Саймону невыносимо будет представить Элинор в объятиях другого мужчины. Но Иэн тогда и не думал о браке Элинор, когда она станет вдовой. Саймон медленно умирал почти целый год. В отличие от Элинор, Иэн не считал, что страдающей душе лучше позволить покинуть тело. Он предпочел бы, чтобы Саймон продолжал жить, неважно, в каком состоянии, нежели умер, оставив Иэна наедине со своей скорбью.
   Элинор не подозревала, о чем говорили мужчины в последнюю встречу. Если бы она знала, то лучше подготовилась бы к тому, что только что услышала.
   — Ты поняла то, что я сказал? — Напряженный голос Иэна прервал затянувшуюся паузу.
   — Я слышала, что ты сказал, — медленно ответила Элинор, — но не поняла смысла.
   — Это же совершенно ясно. Решением всех твоих проблем было бы снова выйти замуж.
   — За кого же? — едко-сладким голосом спросила она. Все напряжение, таившееся в Иэне, взорвалось. Он сжал кулаки и стал затаптывать яркий цветок на ковре. Глаза его, до сих пор невидяще упиравшиеся в лицо Элинор, теперь с огромным интересом наблюдали за движениями ноги.
   — За меня.
   Элинор от изумления потеряла дар речи. Она была так захвачена собственным планом мести будущему избраннику и королю Джону, что предложение Иэна, которое, с одной стороны, укладывалось в цепочку ее мыслей, а с другой — было так далеко от них, совершенно сбило ее с толку.
   — Ты хочешь сказать, что король приказал тебе жениться на мне? — нерешительно предположила она, сама не веря в то, что говорит, и не очень веря в то, что только что услышала от Иэна.
   Молодой человек наконец оторвал взгляд от пола. Еще по пути в Роузлинд он пытался представить, что ответит ему женщина, которую он любил, сколько себя помнил, любил издали, с немым обожанием. И вот теперь у него была возможность назвать это сокровище своей женой. Он знал, что Элинор достаточно практичная женщина, чтобы понять, что со временем ей придется второй раз выйти замуж хотя бы для того, чтобы защитить детей и свои земли от чрезмерно настойчивых претендентов. Три месяца, прошедших после смерти Саймона, были, конечно, недолгим сроком, хотя богатые наследницы часто вторично шли под венец уже через несколько недель после смерти предыдущего супруга. Но ведь немногие браки отличались такой взаимной любовью, как брак Элинор и Саймона.
   Однако Иэн боялся, что Элинор откажется от брака с ним, предпочтя кого-либо другого. Он никогда не осмеливался пытаться узнать, что на самом деле Элинор чувствует к нему, и все те месяцы, в течение которых напряженно обдумывал этот разговор, не принесли ему покоя. Иэн помнил каждую их встречу, и так, будто только вчера увидел небесной красоты создание, присевшее в глубоком реверансе в дорожной пыли, приветствуя королеву-мать. Он мог в деталях описать все ее наряды на балах при дворе короля Ричарда…
   Однако все, что он с таким тщанием перелистывал в своей памяти, чтобы найти хотя бы один откровенный ласковый взгляд, хотя бы намек, выдававший, что она может испытывать к нему то же чувство, что и он к ней… нет, ничего не приходило ему на память!.. Поступки Элинор указывали лишь на дружбу… Некоторые говорили о нежности чувств сестры к брату. Последнее страшило Иэна более всего. Хорошо хоть, что слова, так трудно давшиеся ему сейчас, не вызвали отвращения Элинор, а лишь повергли ее в замешательство.
   — Приказал? — переспросил он. — Нет. По правде говоря, я хочу обезопасить тебя и детей до того, как он вспомнит о вашем существовании. Нам еще повезло, что весть о смерти Саймона пришла в горячую пору осады. У короля не было времени обмозговать это. А потом я принял все возможные меры, чтобы отвлечь его.
   Элинор понемногу удалось привести мысли в порядок.
   — Ты это твердо решил для себя? — осторожно спросила она.
   — Да, — коротко ответил Иэн. Элинор снова протянула ему руку.
   — Как ты добр, Иэн! Очень добр! Спасибо!
   К ее удивлению, руку он не взял и густо покраснел.
   — Я не знаю, доброта это или нет. Это просто наилучший выход. Надеюсь, ты считаешь меня подходящим человеком для воспитания Адама. Я сумею приструнить кастелянов Саймона. А на нашей свадьбе твои вассалы принесут мне присягу, и это прояснит, что они думают на предмет верности тебе.
   Элинор с удовольствием разглядывала его красивое лицо. Румянец сделал его глаза еще более яркими.
   — Я уверена, что ты прав, — мягко произнесла она. — Для меня это было бы самым мудрым выходом. — Затем она покачала головой. — Но не думаю, что подобный брак — самое лучшее для тебя, Иэн.
   — Я достаточно пожил, чтобы знать, что для меня лучше!
   Такая твердость в отстаивании неправды заставила Элинор рассмеяться. Даже ее дед, который умер в восьмидесятилетнем возрасте и который знал, что хорошо и справедливо, не понимал, что самое лучшее для него. И Саймону не хватило шестидесяти с лишним лет жизни, чтобы научиться разнице между тем, что хорошо в принципе и что лучше для него. Элинор придерживалась мнения, что Иэн принадлежал к тому же типу людей. Опыт сделал ее мудрее. Она решила не пытаться объяснить Иэну разницу между «правильно» и «лучше». Она уже давно охрипла от таких попыток.