Джонсон Сьюзен. Чистый грех

   — Люси от вас в восторге, — с улыбкой сообщил Адам. — Спасибо, что уделяли ей так много времени.
   — Нам это было только приятно, — сказал граф, легким кивком отвечая на благодарность. — Она напомнила мне Флору в том же возрасте. Однажды, когда мы были в Венеции…
   — Папочка, воздержись от анекдотов о моем детстве, — мягко остановила его Флора. — Уверена, они никого не интересуют.
   — Полагаю, вы были несносным ребенком, — сказал Адам.
   — Если что и было во мне несносного — так это любопытство. Здесь я мало отличалась от Люси. Кстати, сегодня мы с вашей дочкой провели добрый час в библиотеке — прикидывали на карте Монтаны ваши возможные маршруты. С утра она была как на иголках — вас ждала.
   — Да мы и сами не знали, что все так затянется, — произнес Адам, медленно потер лоб тыльной стороной ладони и потянулся к графинчику с виски.
   — У вас усталый вид, — сказала Флора, ловя себя на неподобающей, супружеской интонации.
   Адам взглянул на нее поверх только что наполненного хрустального стакана. В голосе девушки он услышал не чинный интерес супруги, а живую озабоченность страстной любовницы.
   — Во время погони особенно не разоспишься, — ответил молодой человек, стараясь говорить предельно официальным тоном. Только так он мог отвлечь свои мысли от неприличных картин интимной близости с Флорой Бонхэм. — Три дня в пути…
   Адам сделал большой глоток виски. Надо было подкрепиться, дабы достойно противостоять соблазну.
   — Это опять племя Черноногов похитило ваших лошадей? — спросил лорд Халдейн.
   — Ну да, покоя от них нет. Но трусы. Когда мы их настигли и чуток прижали, они побросали лошадей и дали деру. — Тридцать миль по пересеченной местности и несколько ожесточенных кровавых стычек его нарочито небрежный рассказ превратил в немного утомительное, однако забавное приключение.
   — Как вам мои лошадки? Всех успели разглядеть? — обратился хозяин к лорду Халдейну. Ему явно не хотелось вдаваться в подробности рейда против конокрадов. При подобных разговорах белые женщины вечно задают вопросы, на которые скучно и тошно отвечать.
   — Да, мы времени не теряли, — ответил Джордж Бонхэм. — И не скрою от вас — впечатление сильное. Вы тут чудесно поработали. Вопрос лишь в том, о цене какой из ваших красавиц мы сумеем сговориться. Флоре особенно нравится ваша гнедая — та, крупная, которая отлично берет препятствия — смело и с ходу.
   Адам про себя заметил: раз понравилась самая прыгучая кобыла — стало быть, Флора любит охоту и знает в ней толк. Еще одна неожиданная деталь к интригующему портрету мисс Бонхэм.
   — А папе приглянулся ваш вороной. Он считает, что на скачках в Аскоте жеребец запросто обойдет хваленых коней графа Хантли.
   — Мой воронок пробегает милю за минуту сорок шесть, — сказал Адам. — Дьявольская резвость!
   — Люси уже похвасталась, — усмехнулся лорд Халдейн. — Она у вас такая умница. Знает время каждой скаковой лошади.
   — И немудрено, ведь на пробных пробегах секундомер у нее в руках, — спокойно заметил Адам, словно умение работать с секундомером — в порядке вещей для трехлетних девочек. — Вы хотите выставить воронка в Аскоте уже в этом году? В таком случае с переправой через океан придется здорово поторопиться.
   — Нет, это терпит. Отложим до будущего сезона. Я надеюсь пробыть в бассейне реки Иеллоустон до самой осени. Впрочем, индейцы могут вытурить меня прочь гораздо раньше, если им надоест, что я путаюсь под ногами и лезу с расспросами.
   Адам неопределенно пожал плечами.
   — Ну, что касается моего племени, — сказал он, — то тут вы можете быть спокойны. Большинство абсароков настроены дружелюбно по отношению к бледнолицым — есть давняя традиция мирного общения. Мы доверяем местным властям… покуда речь не заходит о земле. Тут их порядочность кончается. Мой отец понимал, что договор со здешним начальством может оказаться ничего не значащей бумажкой. Поэтому он позаботился о том, чтобы исконные земли абсароков были закреплены за нами специальным актом Конгресса. И, невзирая на это, я вынужден с оружием в руках доказывать всякой сволочи, что долина целиком принадлежит мне.
   — Насколько я понимаю, вы имеете в виду скотоводов? — сказал лорд Халдейн.
   — Да, — со вздохом подтвердил Адам. — В последнее время их тут развелось больше чем нужно. Индейские территории для негодяев вроде как ничейная земля — им плевать даже на постановление Конгресса.
   — Неужели они и вас воспринимают как заурядного индейца, с которым, по их мнению, можно не очень-то и считаться? — спросила Флора. — Не сочтите этот вопрос бестактным — я ведь знаю, что вы никоим образом не открещиваетесь от своего происхождения и от культуры своих предков. И тем не менее…
   — Разумеется, у богатых в этом мире меньше проблем, — ответил Адам. Похоже, он не закрывал глаза на сложности жизни и подобные расспросы нисколько не задевали его. — Да и звонкий титул кое-что значит в здешнем «высшем обществе». На сборище у судьи Паркмена вы могли убедиться, как пыжится местная публика, как она силится выглядеть респектабельной. — Широко улыбнувшись, Адам заключил: — Словом, цвет моей кожи и длина волос значат в наших краях куда меньше, нежели мое богатство и графский семейный герб.
   — Да, здесь все не так, как в других землях, — иронически заметила Флора. Воспитанная в широких взглядах, девушка взирала на нестерпимую претенциозность света не без обоснованного цинизма. К тому же в глубине души она предполагала, что случай с Адамом Серром усугублен еще и вульгарной трусостью монтанского белого сообщества — едва ли не раболепное отношение к графу-полуиндейцу по меньшей мере наполовину дань тому, что он испытанный храбрец и великолепный стрелок.
   — Следует ли сделать вывод, что вы предпочитаете простую жизнь вне обременительных условностей света? — с несколько дерзкой улыбкой осведомился Адам, окинув быстрым взглядом сторонницу неприхотливой жизни, которая полувозлежала на диванчике в расслабленной позе светской львицы — в дорогом вечернем платье, с бриллиантовым колье на шее и бокалом шампанского в руке.
   — Да, мне частенько случается выбирать именно простую жизнь, — ответила Флора, решительно парируя желчный выпад хозяина ранчо. — Я полагаю, вы тоже с детства умеете пользоваться вилкой для рыбы и носовым платком, и это не побудило вас отречься от древних традиций своего народа. Хорошие манеры никак не ставят меня на одну доску с расфуфыренными дурами, у которых на уме одни танцы и женихи.
   — Друзья мои, время ли затевать спор о демократии в Америке? — шутливо перебил дочь лорд Халдейн. — У вас обоих матери-американки, так что вы имеете право судить, а я, как чистый англичанин, вынужден помалкивать.
   — А мы не спорим, папа, — улыбнулась Флора. — Только слегка пикируемся. Глупо тратить столь прекрасный вечер на препирательство по общим вопросам. Подлить тебе коньяку?
   — Нет, спасибо. Мне еще над дневником работать. — Поставив пустой бокал на стол, он встал, обозначил легкий поклон в сторону хозяина дома и произнес: — Надеюсь, вы извините меня. Я удаляюсь к себе наверх. — Затем, с многолетней привычкой заботливого отца, машинально добавил: — Флора, не засиживайся допоздна.
   — Хорошо, папа.
   После того как лорд Халдейн поднялся в свою комнату, Адам спросил:
   — А что, обычно вы склонны засиживаться допоздна?
   — Случается.
   — И потом, конечно, просыпаетесь после полудня. — Про себя Адам закончил: совсем как моя жена и все прочие аристократки.
   — Нет, я не люблю спать до полудня. А вы?
   — Упаси Господи! Столько дел! Да и Люси имеет привычку очень рано вставать.
   — Я заметила. Сегодня утром мы совершили прогулку верхом. Она отличная наездница.
   — Это потому, что учитель хороший — ее двоюродный брат.
   — Она рассказывала.
   — Большое благо иметь поблизости столько родственников.
   — Мы с Люси ездили к реке и видели вигвамы.
   — Да, она говорила.
   Засим повисла напряженная тишина. Светская болтовня давалась трудно — оба слишком отчетливо помнили ту ночь в каретном сарае.
   — Я…
   — Я оч…
   — Говорите вы первой, — спокойно произнес Адам. Флора робко сглотнула. В последний раз такую жуткую застенчивость она испытывала еще подростком!
   — Я очень сожалею, — выдавила девушка, — что своим приездом поставила вас в неловкое положение.
   — Да, я вас не ожидал.
   — Понимаю.
   — Извините меня за прямоту.
   — У вас есть другая? Навязываться и быть третьей лишней не в моих привычках.
   — Другая?
   — Я имею в виду близкие отношения с другой женщиной.
   Он медлил с ответом. Небольшая ложь избавила бы его от хлопот. Однако он предпочел правду:
   — Нет.
   — Стало быть, я сама по себе вызываю у вас чувство неловкости.
   — Нет, — мягко возразил граф, — это не совсем так. И вы прекрасно знаете, что на самом деле все гораздо сложнее.
   Флора несколько мгновений молча созерцала золотистую влагу в своем бокале, затем набралась мужества и снова подняла глаза на Адама.
   — Вы утомлены. А я еще больше утомляю вас.
   — Да нет же, я не… — Тяжелый вздох. — И вы меня не…
   — Что ж, это отсутствие красноречия весьма красноречиво.
   — Вы меня неправильно поняли.
   Она откинулась на диванные подушки и секунду-другую не спускала с него глаз.
   — Так, значит, вы измотаны — в самом широком смысле слова. Да?
   Вопрос отчасти поставил Адама в тупик — в чем признались недоуменно взлетевшие брови.
   — Возможно, возможно, — осторожно проронил он.
   — Значит, мне следует ждать, когда вы сами попросите? Но ждать мне будет так мучительно…
   — Боже, Флора… — Он даже закрыл на мгновение глаза. — Не произносите подобных вещей!
   — Прощу прощения. В другой раз буду щадить вашу стыдливость.
   — Послушайте, — вдруг взорвался молодой человек, — вы снились мне всякую ночь с тех пор, как я вернулся из Виргинии! И я ворочался в постели, словно последний дурак!
   — О, как романтично!
   Адам в ярости уставился на Флору. Насмешливую улыбку на ее губах он считал в высшей степени неуместной.
   — Послушайте, это никак не изменит вашу жизнь, — сказала она.
   — «Это»? Что вы имеете в виду, говоря «это»?
   — Постель со мной. Теперь я, надеюсь, ясно выразилась? Я не мечтаю стать вашей женой.
   — О, подобные разговоры мне не внове.
   — Хотите сказать, вы слышали их слишком часто?
   — По крайней мере на один раз больше, чем хотелось бы.
   — Ну, я не она.
   — Знаю. И проблема именно в этом.
   — Вы сами делаете из этого проблему. Совершенно напрасно.
   Адам вздохнул, расслабил напряженные мускулы, свободней вытянул ноги в кожаных штанах, но так и не опорожнил свой стакан с виски, продолжая бессмысленно греть его в руке.
   — Сколько вы здесь пробудете?
   — У вас на ранчо — совсем недолго. А вообще в Монтане проведу все лето и осенью отправлюсь на полуостров Юкатан.
   — Чего ради?
   — Там меня будут ждать друзья. Мы совершим экспедицию в Тикаль, древний город индейцев-майя. Так что я не повисну камнем у вас на шее.
   — Извините за грубую прямоту, но мне сейчас не с руки заводить какие-либо отношения с женщиной, которая имеет силу вторгаться в мои сны. Мы с Люси только-только начали жить спокойно, без нервотрепки. И я не хочу возвращаться в знакомый хаос!
   — Речь идет только о постели, Адам. Смешно так пугаться.
   Молодой человек пристально посмотрел на дерзкую собеседницу. Она восседала на позолоченном диванчике тициановой Венерой — роскошнотелая, нежнокожая, пышноволосая…
   — Как будто вы предлагаете мне чашку чаю, — пробормотал он.
   — Но я предлагаю отнюдь не чашку чаю, — сказала девушка и резко встала. Поставив свой бокал на стол, она сделала несколько шагов к Адаму.
   Молодой человек не шевельнулся, не изменил позы, не подобрал ноги. Он смотрел на носки ее туфель. Затем медленно прошелся взглядом по фигуре Флоры — вверх, вверх, вверх, пока не встретился с ее глазами.
   — Похоже, эту битву я проигрываю, — хрипло процедил Адам.
   — Похоже, — громким шепотом согласилась девушка. Ее взгляд стал опускаться — ниже, ниже, ниже, пока не уперся в продолговатый холм в паху его лосин. Еще полминуты назад там была равнина.
   — Закрой-ка дверь, — сказал Адам все так же хрипло, но решительным тоном приказа.
   Она подняла глаза, и их взгляды снова встретились.
   — А если я не пожелаю закрыть дверь? — с вызовом спросила Флора. Женщина своенравная, извечная упрямица, она шла наперекор даже самым мягким приказам.
   — Как вам угодно, — холодно отозвался Адам. Потом он рывком встал, шагнул к Флоре, чуть пригнулся, сгреб ладонью ее платье у колена и хозяйским жестом потянул вверх.
   — Могут войти!
   — Принимать это как «нет»? — спросил он. Кривя губы в дерзкой улыбке и глядя на Флору с насмешливым прищуром, Адам разжал руку, отшагнул — и вдруг снова опустился в кресло.
   — Принимать это как «нет»? — в свою очередь спросила она с такой же дерзкой улыбкой. Краем глаза Флора видела, что его лосины по-прежнему топорщатся в паху.
   Он усмехнулся — возбуждающе, чарующе…
   — А не закрыть ли нам дверь вдвоем? Она улыбнулась своей маленькой победе.
   — А чем плоха моя спальня — или ваша?
   С ним случился новый припадок задумчивости. Но, слава Богу, короткий.
   — Нейтральная территория предпочтительней, — наконец произнес молодой человек.
   Тут Флора с такой стремительностью обрушилась к нему на колени, что он даже крякнул от неожиданности. Обвив его шею руками и приблизив губы к его лицу, она прошептала:
   — Было бы славно, окажись на этой нейтральной территории хорошая кровать!
   В его объятиях был сущий рай. Она упивалась нежной теплотой и ароматом его кожи, а ягодицами чувствовала его растущее возбуждение — растущее в самом прямом смысле слова. Покуда Флора находилась в нескольких шагах от него, он еще мог сопротивляться. Но когда они были вот так близко…
   — Выбирай любую из десятка, — нежно произнес Адам и припал к ее губам. После долгого поцелуя он добавил: — Или выбирай все десять, если предпочитаешь марафон.
   — Ммммм… — Она снова потянулась к его губам и в последний момент шепнула: — Показывай!

3

   Отчаянно шурша кринолином платья о деревянные стенные панели, он проворно нес ее вверх по узкой и плохо освещенной лестнице для слуг, не желая случайно столкнуться в коридоре с лордом Халдейном. На первой же площадке молодой человек остановился и приник к губам девушки. Они едва не задохнулись в долгом и страстном поцелуе.
   — Скорее! — взмолилась Флора, палимая огнем торопливого желания. — Ради Бога, скорее!!!
   Темные бархатистые глаза Адама выразительно блеснули в полумраке. Было очевидно, что он распален не менее сильно.
   — Подожди самую малость. — Необоримая дрожь в его голосе обещала минуты дикой страсти. — Мы почти у цели.
   Он зашагал еще стремительнее, могучими руками ловко ворочая томно расслабленное тело Флоры — чтобы ненароком, в спешке, не ударить ее о перила или о стену. В секунду Адам преодолел несколько ярдов до ближайшей пустой комнаты на втором этаже.
   Ногой он бесшумно прикрыл дверь, в темноте нашел дорогу к кровати и опустил Флору на шелковое покрывало.
   Пока она резким движением вздергивала платье до пояса, он рвал ремень своих лосин.
   Еще мгновение — и Адам уже вошел в нее.
   Больше двух недель оба томились желанием, и поэтому сейчас они словно с ума сошли. Это первое соитие после разлуки было таким стремительным и сумбурным, что оставило по себе лишь бессвязное воспоминание. Оба двигались навстречу друг другу с бешеной скоростью, задыхаясь и хрипя.
   Все кончилось так быстро, что каждый из них про себя подивился краткости этого жгучего наслаждения. Прекрасно… и все-таки слишком мгновенно!
   — Прошу… прощения, — пробормотал Адам. Его дыхание еще не пришло в норму, и сердце молотом колотилось в груди.
   — Не стоит… из… ви… нений, — таким же прерывающимся голосом отозвалась Флора. — Честное сло… во… Было пре… красно…
   Он попытался ответить улыбкой, но и на это не хватило сил.
   Улыбнулся Адам много позже, когда опять стал хозяином собственного тела и мозга, когда зажег лампу в изголовье и снова лег, так и не раздевшись, на измятое голубое покрывало.
   — Если я ошибаюсь, то лучше солги мне в ответ… — сказал он, лениво и нежно водя указательным пальцем по ее обнаженной ключице, — но мне кажется, что эта комбинация… ну, я и ты… словом, по остроте ощущений то, что между нами, не идет ни в какое сравнение с тем… с тем, что бывало. Я прав?
   — А зачем мне лгать? — ответила Флора с шаловливой улыбкой. Измятое платье, вместе с нижними юбками скомканное у самой талии, бесстыже оголяло ее ноги — и кожа повыше шелковых чулок была того же цвета, что и Флорины распаленные щеки.
   — Ладно, подправлю вопрос, — произнес Адам, сдвигая подушечку пальца на верхний край ее груди. — Просто скажи мне: я прав или нет?
   — Прав, — прошептала она, подаваясь вперед таким образом, чтобы его палец скользнул по лифу платья и оказался на соске. — Пра-а-ав… мммм… совершенно прав!
   — Однажды ночью меня так разобрало, — жарким шепотом признался он, поглаживая сквозь тонкую ткань острый холмик соска, — что я чуть было не вскочил на коня — хотел скакать в Виргинию и повидаться с тобой!
   — Это было бы замечательно! Зря ты сдержался! — Я хотел ощутить, как твоя ножка прижимается к моей…
   — Но потом благоразумие взяло верх, — усмехнулась Флора, — и ты подумал: а стоит ли ради такого пустяка трястись в седле добрый десяток часов!
   — Ради «такого пустяка» я трясся в седле хороших три часа — опомнился и повернул назад только у брода через Пайн-Крик.
   — Досадно. Ведь я так томилась по любви!
   — Тебе хотелось мужчины?
   — Я хотела тебя.
   Он слегка защемил ее сосок двумя пальцами и строго спросил:
   — Спала с кем-нибудь?
   — Фу, ты ревнуешь!
   — Была бы охота ревновать! — воскликнул Адам, отпуская сосок. Затем, уже с обычной надменной небрежностью уверенного в себе мужчины, осведомился: — Так с кем же ты спала?
   — Не твое дело. А чью плоть услаждал ты на протяжении этих двух недель?
   — Соревнуемся в пошлости? — уже совсем отчужденным голосом спросил Адам и окончательно убрал руки с ее тела. Теперь он смотрел на Флору с хорошо знакомым циничным прищуром.
   — В этих играх я тебе не товарищ, — возразила девушка. — Не путай меня со своей супругой.
   — Ты, конечно, совсем другая?
   — Две недели я мечтала лишь о тебе и о твоем теле. Как я могла целоваться с кем-то другим? Не говоря уже о прочем! Я не люблю эрзацы.
   — Ты уж меня прости, но после нашего ураганного знакомства в доме судьи Паркмена мне не очень-то верится, что ты способна быть паинькой целых две недели!
   — Хочешь верь, хочешь не верь — меня это не заботит. Что для меня важно, — тут Флора опять перешла на чувственный шепот, — так это измочалить тебя к утру до полусмерти. Сегодняшняя ночь наша — и я сполна расквитаюсь с тобой за две недели воздержания!
   Адам расплылся в довольной улыбке.
   — Люблю, когда женщина называет вещи своими именами.
   — Когда говорит о телесной любви?
   Его улыбка стала еще шире.
   — Когда она говорит о телесной любви — со мной.
   — А моя страсть к мистеру Адаму Серру стала бы и вовсе безмерной, если бы он от слова перешел к делу.
   — Видал ли свет более нетерпеливую проказницу!.. Ну, я тебе покажу, чертовка!
   Он перекатился со спины на живот — и очутился над ней. Флора легонько поцеловала его в губы.
   — Да, я ужасно нетерпелива!
   Она обхватила шею Адама ладонями и всем телом прижалась к нему.
   — Чувствую, ты готов, совсем готов. Ну так иди сюда…
   Возбуждающим движением бедер и паха девушка еще выше задрала нижние юбки, а затем взяла его снова отвердевший член и направила в свое горячее лоно.
   Адам закрыл глаза, чтобы упиться каждой секундой неспешного проникновения. Казалось, сердце на мгновение-другое замерло…
   Затем, с трудом разлепляя веки, он тихо процедил:
   — Посмотрим, кто кого измочалит. Быть может, это я задолблю тебя до смерти!
   — В претензии не буду, — кокетливо отозвалась Флора, — если вашему сиятельству угодно задолбить меня до смерти. Извольте начинать, граф! К делу, поменьше слов!
   Адам властно обхватил и стиснул ее талию. В его темных глазах полыхнуло недоброе пламя.
   — А ты, однако, любительница покомандовать! — промолвил он и больно сжал бока девушки.
   — Временами. А ты против? — Ее обворожительные глаза смотрели прямо и бесстыже.
   Ладонями она ощутила движение его мускулов — Адам отреагировал на ее задиристое «А ты против?» сперва слабым пожатием плеч, а затем осторожным «Как когда». Он был не в том положении, чтобы дерзить.
   — Что значит это твое «как когда»? — спросила Флора и легонечко повела бедрами. От этой короткой фрикции обоих окатило такой волной наслаждения, что в едкой пикировке случилась долгая пауза.
   — Команды бывают разные, — наконец сказал Адам — уже иным тоном и с мягкой, томной улыбкой.
   — Стало быть, ты умеешь проявлять гибкость, — шепнула Флора.
   Он поднял ее словно пушинку и начал медленное движение.
   — До определенной границы, — рассеянно ответил молодой человек, весь сосредоточенный на месте приграничного контакта их тел.
   — А мне будет позволено узнать, когда граница… рядом? — с многоговорящей хрипотцой спросила она. Ее голос гулял из стороны в сторону, как плохо закрепленное на оси колесо — в прямой зависимости от движений Адама. И эти модуляции в цепочке слов очень его возбуждали.
   Он замер, проказливо держа ее на самом кончике своего члена.
   — При случае узнаешь. — И начал постепенно углубляться в нее.
   Затем последовала серия коротких махов, в которых, казалось, участвовали только мышцы его ягодиц. Флора застонала от удовольствия, задышала часто-часто и наконец-то упустила нить беседы. Она вся отдалась накатам наслаждения. Когда через долгую минуту Адам остановился и она, немного приходя в себя, подняла веки и посмотрела на него, он тихонько и ласково сказал: «Привет!», улыбнувшись уверенной и спокойной улыбкой мужчины, который умеет доводить женщин до экстаза и без спешки полностью удовлетворять их.
   — А теперь, моя сладкая биа, снимем-ка это платье. Оно мне так мешает.
   — Только платье? — усмехнулась Флора и тоном бесшабашной куртизанки тихо воскликнула: — Долой все!
   Ее глаза горели огнем такого откровенного, такого бесстыжего вожделения, какого не увидишь в глазах и последней бордельной шлюхи.
   Однако наглость этого взгляда была ему по нраву — волк овечке не товарищ! Подавай волчицу! Да чтоб поклыкастее! В постели именно такой — бордельный — взгляд должен быть у настоящей женщины, то есть у женщины, которая понимает и любит свое тело и знает толк в наслаждении!
   — Начнем, пожалуй, вот так, — сказал Адам, чувственно ухмыляясь, — и будем продолжать в том же духе. Времени у нас предостаточно. Вся ночь впереди…
 
   Завтракали за небольшим круглым столом в специальной комнате, которая в то утро утопала в золотистом свете. Живая трескотня умненькой Люси была такой же солнечной, как и занимавшийся за окном новый день.
   На фарфоре и посверкивающем серебре лежали пшеничные лепешки, овсянка, бекон и ветчина, вареные яйца, тосты со сливочным маслом, многоцветные джемы. В центре стола красовалась вазочка цвета морской волны с лавандово-голубыми ирисами. Все достаточно скромно, непомпезно, да и прислуги поутру было совсем немного — пара лакеев и три горничных. Поэтому беседа носила раскованный характер.
   Адам и Флора сидели друг против друга, переглядывались поверх трогательных цветочков ириса и скрытно обменивались улыбками. Спать каждому довелось не больше часа. Их тела еще гудели от нескончаемых ночных упражнений, и оба, даром что разделенные столом, каждым нервом ощущали взаимную близость.
   Для посвященного взгляда исходивший от них густой жар так до конца и не растраченного желания казался почти зримым, словно на холодной заре пар над крупами разгоряченных лошадей.
   — Папочка, а можно мы поедем смотреть на лисят? — стала клянчить Люси. При этом она размешивала сливки в своем горячем шоколаде с такой энергией, что расплескала чуть ли не полчашки.
   — Только после уроков, — строго отозвался отец. Не обращая внимания на коричневые пятна на скатерти, он спросил малышку: — Еще сливок?
   — После утренних уроков? — гнула свое Люси.
   — Ну да, — сказал Адам, степенно добавляя сливки в свой шоколад и помешивая его серебряной ложечкой. — Если мисс Маклеод пожелает сопровождать вас — я не против.
   Речь шла о бывшей при Люси с первого дня ее рождения няне, мисс Маклеод, которая теперь была возведена в чин гувернантки и начальницы целого штата молоденьких нянек. Будучи особой тучной, до суровости строгая мисс Маклеод, добрая педантка, частенько глядела тучей, за что и получила в конце концов прозвище на индейский лад — Добрая Туча. Люси ее обожала. Отец — высоко ценил. Но оба не упускали случая пройтись по поводу размеров и эксцентрических замашек чудной ирландки.
   — Добрая Туча не любит лошадей, — сказала Люси. — Она ездит через «не хочу».
   — А лисят любит. Она мне сама говорила.
   Адам принялся нарезать ветчину на дочкиной тарелке.
   — Мисс Маклеод может поехать на Чарли, — заявила Люси.