Джонсон Сьюзен. Чистый грех

6

   Едва он переступил порог, как увидел Флору. Девушка сидела полностью одетая на краю его кровати.
   — Я могла лишь гадать, сколько времени ты проведешь в компании Джеймса, — с легким упреком в голосе промолвила она. — Сидела и тряслась как осиновый лист: а ну как войдет лакей или горничная! Сердце так и колотилось от страха!
   Адам бесшумно затворил дверь.
   — Напрасно тревожилась. Я строго-настрого приказал сегодня вечером меня не беспокоить.
   Облегченно вздохнув, она заулыбалась и шаловливо откинулась на подушки. Затем вдруг перекатилась на постели, зарылась в покрывало и весело тихонько воскликнула:
   — Ах уж этот мистер Серр, он такой предусмотрительный — никогда и ничего не упустит!
   — Стараюсь, стараюсь, — сказал Адам, так же весело улыбаясь в ответ. Он покосился на каминную доску, где стояли часы. — Час ранний. Чем желаешь заняться?
   — Я могу сама выбрать?
   — Разумеется. Как всегда.
   — В таком случае я хочу… танцевать!
   — Здесь?
   Флора энергично кивнула.
   Мысль потанцевать с Адамом пришла ей в голову еще днем, когда во время пикника кто-то вскользь упомянул Тюильрийский дворец. Ей вдруг представилось, что они с Адамом в Париже, в бывшем королевском дворце, и кружатся в вальсе на глазах у его друзей и родственников. Какие же, однако, странные и опасные идеи бродят у нее в голове! К тому же такое романтическое видение совершенно не в ее духе!
   Тем не менее соблазн оказался непреодолимым.
   Немного замявшись, Адам наконец решился:
   — Хорошо. Только ты напевай для ритма.
   — Лучше ты напевай.
   Он привалился спиной к дверному косяку и шутливо нахмурился.
   — Ты просишь о невозможном!
   — Ну же, не робей! Так будешь петь?
   — Попробую, — сказал Адам, запирая дверь. Пока молодой человек двигался по направлению к ней через всю просторную комнату, она зачарованно любовалась им. Элегантный темный пиджак сидел на нем как влитой. Благодаря темно-синему шейному платку с бриллиантовой заколкой, который подпирал подбородок, прекрасная голова Адама была вскинута вверх особенно величаво. Длинные иссиня-черные волосы, байронически разметанные по плечам, довершали облик надменного денди. Но в его лице не было той бледности и расслабленности, что заметна у лондонских великосветских хлыщей и парижских щеголей. Глаза хозяина ранчо горели первобытным огнем, и в них, как всегда, прочитывалась дикая, совсем несветская, необузданная чувственность.
   — Позвольте просить о чести пригласить вас на танец, леди Флора, — тихо произнес он, протягивая ей руку.
   Их пальцы соприкоснулись. И вот уже ее рука покоится в его руке, и оба они радостно улыбаются друг другу — как исполненные взаимного обожания влюбленные, которые втайне упиваются интимными воспоминаниями об общих сладостных утехах и об общих маленьких и больших секретах.
   Он обнял ее, покоряясь той же властной силе, которая заставила его отложить важный разговор с Джеймсом. Этой деспотической силой было желание прикоснуться к Флоре и прижать к своей груди — ненасытное стремление к теплоте ее роскошного тела. Девушка обхватила его за плечи и припала к нему, как к источнику блаженства.
   Оба замерли на долгие секунды, насыщаясь незамысловатой близостью.
   Что-то принуждало их молчать — дабы не нарушить всей торжественной прелести момента. И вдруг оба ощутили странный прилив меланхолии — как будто счастье, достигнув пика, обратилось в свою противоположность.
   — Запомни это мгновение, — прошептала Флора, и глаза ее внезапно наполнились слезами. Возникло ощущение, что она сейчас теряет его навсегда… уже потеряла! И это ощущение было настолько сильно, что девушка невольно протянула руку и прикоснулась к его щеке — убедиться, что никакой волшебник не отнял у нее Адама и она обнимает не пиджак на манекене, а живого человека.
   Адам молча поцеловал руку, легшую на его щеку, и торжественно кивнул, как бы обещая запомнить это мгновение на всю жизнь.
   — Май шестьдесят седьмого, — тихо произнесла Флора, ощущая тепло его дыхания на кончиках своих пальцев.
   — Я не забуду.
   — Джеймс забирает тебя.
   — Не сегодня. И не завтра.
   — Но в самое ближайшее время.
   Адам вздохнул. Ему и самому было досадно, что их отношениям отпущен такой короткий срок.
   — От меня мало что зависит. Что они там надумают в столице штата и когда — один Бог ведает.
   — Тебя могут ранить или даже убить.
   Он отрицательно мотнул головой.
   — Добрые духи оберегают меня и в обиду не дадут. Это было сказано с такой серьезной уверенностью, что у Флоры как-то сразу отлегло от сердца. Если добрые духи дадут в обиду такого человека, то они сущие болваны и грош им цена!
   — Ну а теперь задавай ритм, — сказал Адам. — Этим прелестным весенним вечером мы будем танцевать, как счастливые сумасшедшие!
   Она запела, и он вскоре присоединился к ней. Его низкий голос был исполнен ласки. А слова — слова были замечательные! Кто-то кого-то любил и клялся в вечной привязанности. Молодые люди носились по паркету освещенной свечами комнаты, ступая неслышно, почти на цыпочках, и это добавляло прелести и без того воздушному вальсу.
   И раз-два-три, и раз-два-три…
   В тишине было слышно каждое движение ее платья, каждое соприкосновение их одежды.
   И шур-шур-шур, и шур-шур-шур…
   — Давно ты не была в Тюильри? — спросил Адам, каким-то чудом угадав, где она танцует в своей душе, — очевидно, днем он заметил, как сверкнули ее глаза при упоминании о лучшем бальном зале Парижа.
   — С прошлого года. Я танцевала дважды за сезон. Мы и там разминулись?
   Он помотал головой — нет, в прошлом сезоне он в Тюильри не появлялся. Не до Европы было — лакотам вздумалось перекочевать западнее обычного, к самой границе абсарокских владений, и ему пришлось всю зиму охранять от них свои табуны.
   — А годом раньше я танцевала там весной.
   — Когда именно?
   Той весной он в Париже был! И они могли встретиться! О, почему они не встретились тогда?
   — В апреле, — улыбнулась Флора, — как раз во время открытия скакового сезона.
   — Стало быть, ты видела, как Донген взял Королевский кубок!
   — Это твой конь?
   Она даже остановилась — и пытливо уставилась ему в глаза.
   — Мой, мой, — с гордостью сказал Адам, ласково обнимая девушку. Счастье того вечера, той победы теперь соединилось в его душе со счастьем сегодняшнего вечера, этой победы. — Помнится, Тюильрийский дворец был пропитан дурманящим запахом резеды.
   — О Господи! Я тоже отлично помню весь тогдашний вечер и запах резеды! Теперь я знаю, почему именно тот бал ни с того ни с сего так прочно врезался в память!
   — Должно быть, наши души познакомились еще тогда, — прошептал Адам.
   Позже, ночью, они занимались любовью с необычайной нежностью — и оба были как никогда деликатны и предупредительны, словно каждый вдруг заметил, что другой сделан из хрупкого хрусталя и требует самого бережного отношения.
   Та безбольная, но острая меланхолия, которая посетила молодых людей во время вальса, снова и снова возвращалась в течение ночи. Она как бы вытеснила прежний вечно торопливый и ненасытный плотский голод. Влюбленные жались друг к другу с пронзительной тоской, словно их было только двое во всей Вселенной — выживших после какой-то страшной, весь мир разрушившей катастрофы.
   — Что ты чувствуешь? — нежно спросила Флора уже гораздо позже полуночи, когда Адам, на время пресыщенный сексом, лежал на ней, опираясь на локти, чтоб не совсем раздавить ее.
   — Чувствую себя обласканным богами, биа.
   — Или удачей, — промолвила Флора, со счастливой рассеянной улыбкой теребя розовую раковину-серьгу в его ухе.
   Он с любопытством посмотрел на нее.
   — А нет ли у тебя часом дара мистических предчувствий?
   Девушка уклонилась от вопроса и в свою очередь спросила:
   — Отчего ты носишь эти сережки так часто? — Получив воспитание прагматическое и научное, она чуралась всякой мистики.
   — Мать подарила, как только я родился. Таков обычай. Эти раковины оберегают меня от напастей. Они же заодно и лекарственное средство.
   Она не стала вдумываться ни в чудесные свойства раковин, ни в то, сколько и какие предрассудки живут под чудесной шапкой его иссиня-черных волос. Упоминание напастей вернуло ее к реальности, ибо напомнило о предвкушающих добычу волонтерах и о грядущей кампании по «замирению индейцев» — словом, обо всем, что она слышала за ужином.
   — Будет много крови? — спросила Флора, округляя глаза от страха. Так близко от его горячего тела и в благостной ночной тиши казалось противоестественным само существование где-то войны и смерти.
   — Не беспокойся. Я позабочусь о твоей охране. Вас с отцом будут сопровождать мои люди.
   — Но ведь речь идет только об индейцах. Они намерены нападать только на индейцев…
   — Заварушка долго не продлится, — ласково заверил ее Адам. — Это все пьяные разговоры и политические игры.
   — Я знаю, ты вмешаешься… А это опасно!
   — Ничего со мной не случится… Теперь молчок о постороннем. Иди сюда.
   И они опять, позабыв обо всем, слились в бесконечном поцелуе.
   На рассвете Адам вошел в комнату, где расположился на ночь Джеймс. Он неслышно закрыл дверь и, прежде чем двигаться к постели кузена, быстрым жестом пригладил взъерошенные волосы.
   Тот уже проснулся и при приближении кузена сел на кровати.
   — Вид у тебя усталый, — неодобрительно сказал Джеймс. Смерив наспех одетого Адама критическим взглядом, он добавил: — Похож на лиса прямо из курятника. А я тут лежу и любуюсь восходом. Давно любуюсь.
   В его голосе слышался упрек.
   — Извини, — сказал Адам, тяжело рухнув в кресло возле кровати. — Она только что заснула.
   — Флора Бонхэм не похожа на остальных, — ворчливо продолжал Джеймс, щуря глаза на брата. — Да и ты нынче на себя мало похож… Не успел стоптать мокасин после отъезда Изольды, а уже с другой. Поразительно…
   — Я и сам в недоумении, — огрызнулся Адам.
   — Если я правильно слышал, вы познакомились у судьи Паркмена?
   Адам устало ссутулился в кресле и впился в брата тяжелым взглядом из-под темных густых бровей.
   — Какая сорока тебе на хвосте принесла?
   — Аврора Паркмен среди прочих. Сплетня взошла как на дрожжах. Ведь ты, с твоим обычным неподражаемым мастерством, ухитрился за один вечер нарушить сразу дюжину разных условностей. Грешить греши, но не зарывайся! Я думаю, вам с Флорой ни к чему было возвращаться на бал… ну, после, — со значением прибавил Джеймс.
   — К чему или ни к чему… Все сложней, чем тебе кажется, — сказал Адам, криво усмехнувшись при воспоминании о том бурном вечере. — Во-первых, идея уйти с бала принадлежала не мне. Если по совести, то прогуляться предложила она.
   — А когда ты с женщиной, слово «нет» выпадает из твоего лексикона, не правда ли?
   — Ошибаешься, слово «нет» уже было на кончике моего языка.
   — Однако ненароком прилипло да там и осталось.
   — Веришь или нет, но я и потом едва не отказался.
   — И что же помешало?
   — Да она уже наполовину разделась. Я был бы смешон со своим целомудренным «нет».
   — Шустрая особа. А если бы кто зашел? К примеру, ее отец?
   Адам раздраженно передернул плечами.
   — Никто не зашел. К чему теперь эти «если бы»!
   — К тому, что любовь тебе сейчас нужна, как зайцу летом белая шкурка. Ситуация грозит осложниться до предела. А от витающего в облаках страсти Адама нам толку не видать.
   Взгляды кузенов встретились. Ноздри у обоих задрожали. Впрочем, до столкновения дело не дошло.
   — Ладно, успокойся, — примирительно сказал Адам, понимая, что кузеном движут высшие интересы, а не желание вмешиваться в его жизнь. — Это не любовь.
   — Отрадно слышать, — отозвался Джеймс, расплываясь в улыбке. — А то у меня сердце так и екнуло. Весьма непривычно видеть тебя таким увлеченным. Любой бы на моем месте смутился, заметив твои откровенные пламенные взгляды и почти открытое обожание.
   — Э-э, брат, становишься подслеповат, видишь, чего нету, — сказал Адам и, резко кладя конец обсуждению своих любовных дел, спросил: — Значит ли все это, что и Шерман идет на север? Выходит, нам придется столкнуться не только с шайкой Мигера, но и с федеральными войсками?
   — Нет, Шерман идти на север не планирует, — ответил Джеймс, довольный тем, что с щекотливым вопросом касательно Флоры Бонхэм покончено. — Да и с федеральными войсками нам, слава Богу, дела иметь не придется. Шерман направил в Виргинию своего адъютанта, майора Льюиса, чтобы тот разобрался в том, насколько велика угроза со стороны индейцев.
   — Таким образом, лето мы угробим на сдерживание глупых амбиций Мигера. Ведь его так и тянет спровоцировать большую драку с индейцами и нажить политический капитал на их усмирении. Если мы удержим Мигера от пакостей до зимы, холод разгонит его молодцов по домам.
   — Да, суть ситуации примерно в этом. К сожалению, два форта, которые они начинают укреплять, находятся так близко от нас, что беды просто не миновать.
   — Ну, будем надеяться, что слухи о находке золота в бассейне Иеллоустона отвлекут мигеровских волонтеров от войны с индейцами. Прошлогодние переговоры об открытии для всех этих земель не были прерваны, а лишь приостановились. Если Мигер не хочет проливать кровь, у него есть способ спасти лицо — продолжить переговоры.
   — Учти, на него давят железнодорожные компании — им нужен здешний уголь.
   — Да, а также алчные скотоводы, которые хотят заполонить своими стадами земли к северу от Иеллоустона. Сукин сын Сторхэм и его бандиты уже сейчас то и дело нарушают границы наших владений! — Адам мало-помалу распалялся, думая о всех этих наглых чужаках, разевающих рот на исконную собственность его племени.
   — Я загляну в летнее становище и сообщу о шермановской телеграмме, — решил Джеймс, — а затем отправлюсь в форт Бентон — забрать заказанный тобой дополнительный запас оружия.
   — Давай именно там, в Бентоне, и встретимся. Скажем, через… через четыре дня.
   — Если через четыре дня подобной жизни тебя не будет ветром шатать, — язвительно усмехнулся Джеймс, глядя на кузена, который бессильно раскинулся в кресле.
   — Если четыре дня подобной жизни меня угробят, — весело огрызнулся Адам, — то ты унаследуешь моих лучших скакунов.
   Джеймс рассмеялся.
   — В таком случае даже не знаю, чего тебе пожелать: выстоять в любовной схватке или пасть героем!
   Адам тяжело встал и со вздохом потянулся.
   — Ладно, браток, шутки шутками, а поспать мне надо — хотя бы пару часов. Итак, договорились, свидимся в форте Бентона в четверг.
   В ближайшие дни Флора Бонхэм была единственным средоточием помыслов, желаний и капризов Адама.
   Позабросив все свои обычные ежедневные дела, Адам выполнял необходимый минимум обязан-ностей радушного хозяина и любящего отца, а в остальные часы неутомимо занимался любовью с Флорой.
   Оба отлично понимали, что для их утех осталось не так уж много времени, поэтому, как и всякие обуянные ненасытной страстью любовники, дружно искали случая побыть наедине — и шли на разные хитрости и уловки, чтобы создать себе лишнюю возможность для интимной встречи. Они как бы заключили союз и упоенно дурачили всех окружающих. То украдкой целовались в темных углах при торопливо притворенной двери; то разом, под изощренными предлогами, исчезали в разгар дня, чтобы уединиться в постели; то благодаря тщательно подстроенной случайности встречались в какой-нибудь укромной нише, или в заросшей плющом беседке, или в одной из многочисленных комнат особняка, куда в этот час никто из слуг не заглядывал. Ну а уж ночи, как говорится, сам Бог им велел проводить вместе. Расставались они лишь на рассвете — и не без отчаяния, ибо оба с горечью сознавали: вот и еще один день — их день — канул в Лету!
   Утром в среду, в предрассветном полумраке, Адам повернул голову на подушке и увидел, что балконная дверь медленно и осторожно открывается. Занавеска колыхнулась и пропустила внутрь знакомую мужскую фигуру.
   — Хатси-са, — едва слышно произнес Адам. На языке абсароков это значило «тихо».
   Адам бережно выпростал свою руку из-под Флориной головы и скользнул прочь от ее жаркого тела. С кошачьей грацией встал с постели и оглянулся на возлюбленную: все в порядке, она не проснулась.
   Повинуясь его жесту, пришелец последовал за хозяином в гардеробную. Плотно прикрыв за собой дверь, мужчины быстро, но негромко заговорили по-абсарокски.
   — Где они? С какой стороны подходят? — без предисловий спросил Адам. Было ясно, что опасность велика и совсем близко, если к нему послали «волка», то есть курьера-разведчика.
   — Вчера переправились через Журавлиную Реку. Идут с юго-запада, — ответил его соплеменник по имени Белая Выдра.
   — И сколько их? — озабоченно спросил Адам, открывая шкаф и начиная одеваться в слабом свете керосиновой лампы, которая на всякий случай по ночам постоянно горела в этой комнате с тех самых пор, как уехал Джеймс.
   — Пятьдесят голов.
   — Оружие? Обоз?
   — Винчестеры и холодное оружие. Повозки с едой и боеприпасами оставляют глубокие следы.
   — Надо прямо сегодня переместить наш стан на юг долины. Им нас не найти, если у нас будет преимущество во времени и мы будем действовать проворно и скрытно, — сказал Адам, застегнув ремень штанов и беря с полки замшевую рубаху. — В лагере все предупреждены?
   Белая Выдра кивнул.
   — К нашему приезду упакуют вещи, свернут вигвамы и будут готовы отправиться в путь. Сборы были в разгаре, когда я отправился к тебе.
   Адам, надевая нитку бус, приказал:
   — Иди к Монтойе, пусть он седлает двух низкорослых, а я минут через пять присоединюсь к тебе в конюшне.
   — Эш-ка-ка-мах-ху говорит, — сказал Белая Выдра, и широкая улыбка раздвинула его бронзовые щеки, — что ты нашел себе новую желтоглазую… и новую беду на свою голову. Эта женщина отпустит тебя?
   — Стану я ее спрашивать! — надменно усмехнулся Адам, натягивая мокасины.
   — Вот это разумно, — сказал высокий и дюжий «волк». — Стало быть, оседлаешь боевого скакуна?
   — А то как же! — ответил Адам, наспех заканчивая одеваться.
   Через несколько мгновений, с кривой саблей у пояса и с винчестером за спиной, Адам вернулся в спальню — попрощаться. Флора мирно спала, по-детски сунув кулачок под щеку. Не хотелось нарушать ее покой. Молодой человек молча нагнулся и легко поцеловал ее в щеку. Не просыпаясь, девушка заворочалась. Адам застыл — терпеливо выжидая, когда она успокоится и ее дыхание станет таким же ровным, как и прежде.
   — Сладких снов, биа, — прошептал он. Пора было уходить, но он не мог оторвать от нее взгляд. В памяти роились воспоминания о бурных прошедших днях.
   — Камба-к 'уевима-тсики, — шепнул Адам, тихонько вздохнув. Это означало: «Я должен идти». Его племени угрожала страшная опасность, медлить нельзя. Да и знали они, с самого начала знали, что у их романа будет короткая жизнь.
   И вот… вот и все.
   Адам круто повернулся и неслышными шагами вышел из комнаты.
 
   В детской Адам первым делом разбудил мисс Маклеод. Когда он легко тронул ее за массивное плечо, женщина дернулась всем телом и в испуге открыла глаза. Но, узнав хозяина, грузно села на постели и спокойно спросила:
   — Волонтеры близко, да?
   — Настолько близко, что летнее становище следует незамедлительно передвинуть в другое место. Мы с Белой Выдрой хотим попрощаться с Люси.
   — Когда вернетесь, известно? — осведомилась мисс Маклеод, машинально поправляя ночной чепец и убирая под него выбившиеся пряди песочного цвета волос. Несмотря на слоновьи размеры, она всегда была озабочена своим внешним видом — и даже в смятой ночной сорочке желала выглядеть элегантно.
   — Вернусь при первой возможности. А точнее сказать невозможно. Вы уж тут хорошенько заботьтесь о Люси — чтоб ей не было одиноко без меня.
   — И без вашего наказа наша пташечка без присмотра не осталась бы, — обиженно фыркнула мисс Маклеод. — Я при ней со дня рождения, и она как моя кровинушка. Так что вы об одном думайте: как бы себя сберечь. Эти холоворезы, черт их побери, слишком распоясались! Любого стрельнут, кто хоть мало-мало на индейца смахивает. Так вы уж, холубчик, помните, что храфский сан у вас на лбу не написан — сперва они пальнут, а кохда прощения попросят — уж поздно будет! Вы ж знаете, как это бывает! В сорок пятом наши-то херои, которые были, навроде Михера, за независимость Ирландии, взяли да и вырезали почти весь наш клан — ночным делом да под хорячую руку. Кохда дело до резни доходит, своих и чужих не очень-то различают.
   Адам стер улыбку с лица и серьезно сказал:
   — Я мигеровским скотам не свой. Да вы не беспокойтесь, мисс Маклеод. Я всегда осторожен. К тому же мы вооружены и в обиду себя не дадим.
   — Дай Бох, дай Бох! Ну да полно вам вежливо переминаться у моей постели. Идите к Люси — знаю, что вы спешите. А впрочем, вот еще что! — торопливо прибавила добрая гувернантка. — Бонхэмы уезжают или остаются? Люси привязалась к ним всей душой!
   В ее голосе была нотка ревности, но заботу о девочке мисс Маклеод, похоже, ставила выше своих чувств.
   Адам замялся. Что предпримут Бонхэмы после его отъезда — об этом он мог лишь гадать. Подняться в спальню и попросить Флору остаться до его возвращения? Нет, исключено. К тому же мисс Маклеод справится сама… да и нотка ревности в ее голосе… действительно ли она хочет, чтобы Бонхэмы задержались на ранчо?
   — Вы вот что… — сказал Адам, — вы им от моего имени предложите остаться… если сочтете это полезным для Люси. А когда именно я вернусь — не в моей воле обещать. Как все повернется — один Господь ведает. Обстоятельства, знаете ли…
   Адам развел руками.
   — Всадите пулю в одно «обстоятельство» — за меня. И да благословит вас Хосподь!
   Адам тихонько рассмеялся.
   — Я и не знал, что методистский Хосподь такой кровожадный!
   — Пресвитерианский, милорд, пресвитерианский! И наш Бох не таков, чтобы до скончания века глядеть сквозь пальцы на умышляющих зло!
   Когда Адам взял на руки Люси, она проснулась лишь наполовину. Рассеянно улыбаясь со сна, малышка приняла отъезд отца с обычной жестокой детской беспечностью (тоска и страх приходят позже).
   — Привези индейскую колыбельку для моей Малышки Ди-Ди, — только и пробормотала девочка.
   Впрочем, отцу часто случалось срываться из дома посреди ночи. Люси к этому привыкла и не догадывалась, что на этот раз он отправляется в особенно опасный путь.
   — Обязательно привезу. Ты не проказничай, береги себя — и не очень донимай Добрую Тучу.
   — Хорошо. Раз я остаюсь за хозяйку, значит Джордж и Флора теперь на мне, — солидно проронила Люси, сладко зевая и сонно тараща глаза. — Можно, я сама буду подавать им чай в гостиной?
   — Договорились. Я скажу миссис О, что в мое отсутствие ты тут главная. — Адам имел в виду вторую ирландку, экономку миссис 0'Брайен.
   — Возвращайся скорее, папа! Ведь ты обещал нам купание в дальней заводи! Она чудная! Флора и Джордж смерть как хотят увидеть эту красоту!
   В распорядок жизни трехлетнего существа никак не вписывались распалившиеся на индейское добро хмельные ополченцы.
   Ну и слава Богу, что в ее славной кудрявой головке нету места взрослым хлопотам!
   — Я вернусь к моему золотцу как можно скорее, — сказал Адам. — А теперь поцелуй папу — крепко-крепко!
 
   Через несколько часов пути, когда Адам и Белая Выдра выехали за пределы ранчо и во всех деталях обсудили будущие передвижения летнего становища, появилось время для посторонних мыслей. И первым, что представилось воображению Адама, были сокровища роскошного тела Флоры Бонхэм — в той самой заводи, о которой говорила Люси. Видение было таким ярким, таким осязаемым, что моло-дому человеку пришлось не раз тряхнуть головой, чтобы отогнать его. Но с подсознанием было справиться труднее — и в глубине души продолжали вставать соблазнительные картинки. Вот Флора, дерзко улыбаясь и вся открытая ему навстречу, выходит из прозрачной воды, как Афродита из морской пены. Вот она… Да что там, вариаций нескончаемое множество!
   Когда они перебирались вброд через ручей неподалеку от снявшегося лагеря, ему вдруг пришло в голову, что Флора может быть беременна. Глупая, незаконная мысль, но, раз появившись, она взялась терзать его с привязчивостью пейсатого ростовщика.
   Обычно женщины, разделявшие с ним любовные утехи, были в достаточной степени опытны — его любовницам какие бы то ни было последствия жаркой, но незаконной связи были бы так же неприятны, как и ему. Сейчас Адаму вдруг с запозданием пришло в голову, что Флора, в отличие от других женщин, никаких мер предосторожности не предпринимала. Охваченный страстью, он не обращал на это внимания.
   И вот теперь он наконец удосужился задуматься над этим.
   Пока его низкорослый конь взметал копытами водяные брызги, Адам прокручивал в голове новые, неожиданные мысли. А если Флора Бонхэм ждет ребенка от него? И что? До сих пор о беременности он думал лишь в связи с Изольдой. И с бешенством, потому что именно брюхатость этой сучки вынудила его жениться на ней. В противном случае он, может быть, даже преступил бы предсмертную волю отца.
   Но мысль о беременности Флоры, странное дело, не вызывала ярости. Она была скорее приятна…
   Из задумчивости Адама вывели приветственные крики — их с Белой Выдрой заметили. Детишки весело вопили, женщины улыбались и махали руками, мужчины на конях спешили навстречу, опережаемые собаками.