Джонсон Сьюзен. Чистый грех

   — Чарли — это рослый гнедок, да? — спросила Флора. При этом она тайком любовалась Адамом: какой другой мужчина способен выглядеть таким свежим и таким царственно красивым после почти бессонной ночи? Бодрый и ясноглазый, волосы еще влажные после ванной, ворот белой отутюженной и накрахмаленной сорочки завлекающе распахнут. Красивый сюртук из добротного ирландского твида. Из кармашка для часов солидно свисает тяжелая золотая цепь. Впечатление, что его утренним туалетом любовно занимался опытный камердинер.
   — Угу, — утвердительно тряхнула кудряшками Люси. И с полным ртом ветчины пояснила: — Вы должны помнить. Чарли — это который яблоки обожает.
   Флора снова встретила пылкий взгляд Адама… И думалось ей сейчас вовсе не о Чарли, который яблоки обожает. Память вновь и вновь возвращалась к ночному урагану страстей.
   — Пусть мисс Маклеод возьмет подбитое монгольское седло, я разрешаю, — сказал Адам, с усилием переключая внимание на дочь.
   — Добрая Туча жирная-прежирная, настоящая корова! — с простодушной детской жестокостью пояснила Люси, поворачиваясь в сторону Флоры. — Поэтому она всегда ездит в экипаже или в бричке. А лисья нора между холмами, высоко. Туда дороги нет. Но лисята такие хорошенькие, такие забавные… Ради этих пушистиков Добрая Туча наверняка изменит своим привычкам и рискнет взгромоздиться на старичка Чарли. Он спокойный.
   Флора в который раз подивилась развитию Люси: девчушка складывала слова в весьма сложные предложения!
   Вполуха слушая болтовню дочки, Адам разглядывал Флору. Она казалась ему прекрасной даже в простенькой рыжевато-коричневой шелковой блузке и саржевой юбке. Впрочем, голой она была еще лучше, невольно подумалось ему. Сейчас ее волосы — пышные, с медным отливом — были аккуратно собраны в пучок на затылке. Девушка выглядела прекрасно, однако он не мог не заметить легкие тени под глазами: ему стало чуточку стыдно, что он так измучил ее. Не стоило быть таким эгоистом — пусть бы она поспала немного подольше!
   — Папа, а можно положить на Чарли сразу два монгольских седла? У Доброй Тучи такая большая попка — ей ни за что не поместиться на одном седле!
   Адам отвлекся от своих размышлений, чтобы ответить назойливой проказнице:
   — Фу-у! Не дурачься, Люси! Неприлично говорить такие вещи о достойной мисс Маклеод. Намазать тебе тартинку клубничным джемом?
   — А можно мы устроим пикник?
   — Идея хорошая, — с добродушной улыбкой отозвался Адам. — Устраивайте.
   Люси в восторге захлопала в ладоши — при этом ее локотки заходили ходуном в опасной близости от чашки с шоколадом, но отец только посмеивался и не беспокоился о скатерти.
   — Для пикника я хочу лимонный пирог, обсахаренное печенье и такие маленькие вкуснющие штуковинки — ну как шарики, а вовнутри орехи.
   — Надо говорить не вовнутри, а внутри, — терпеливо поправил ее отец. — И нехорошо думать только о себе. Возможно, не всем нравится лимонный пирог и обсахаренное печенье. Насчет еды для пикника ты должна посоветоваться и с леди Флорой, и с лордом Халдейном. — Поучая Люси, Адам по-прежнему видел только свою возлюбленную.
   Флора поспешно отвела глаза. Она не могла выдерживать столь страстный взгляд в присутствии дочери Адама и своего отца, который в продолжение завтрака был непривычно молчалив. Когда Адам смотрел на нее так, ей казалось, что он прикасается к ее телу, и по жилам мгновенно разливался упоительный жар, с которым она ничего поделать не могла. Сейчас ей понадобилось добрых пять секунд, чтобы справиться с наплывом чувства и не допустить в голос предательскую дрожь. После этой странной заминки и не очень светской паузы Флора обратилась к отцу:
   — Папа, ты ведь не против пикника? Прихватить для тебя что-нибудь особенное?
   — Разве что фляжку с коньяком, — шутливо отозвался Джордж Бонхэм. — Других капризов у меня нет. А впрочем, — тут он с доброй улыбкой повернулся к Люси, — «маленькие штуковинки с орехами внутри» — это звучит весьма заманчиво. Они и впрямь такие вкусные?
   Флора как зачарованная наблюдала за загорелой рукой Адама — неспешным и мерным жестом он размазывал широким ножом клубничный джем по тартинке Люси. Это была та самая рука, которая упоительно ласкала ее еще два часа назад… Слова лорда Халдейна едва доходили до сознания дочери.
   — Джордж, они так и тают во рту! — ответила Люси, комично закатывая глазки. Жизнь на ранчо не приучила ребенка к церемониям — и лорд Халдейн превратился у нее в просто Джорджа уже на второй день знакомства. — Эти штуковинки сразу как торт и как печенье. Раз попробуешь — за уши не оттащат! Но ты, главное, не зевай: Добрая Туча любит их больше всего на свете и может стрескать целую сотню за раз!
   — Хорошо, я учту, — с серьезной миной кивнул лорд Халдейн. — Раз такое дело, я обязательно постараюсь оказаться первым у корзинки с едой и мигом стрескаю все те вкусные штуковинки.
   Отхлебывая кофе, он любовался девочкой. Люси напоминала ему Флору в детстве. Его дочь была такой же неотразимой обаяшкой и непоседой: та же тысяча вопросов наготове и такой же острый язычок, но душа непосредственная, чистая и беззлобная.
   — Не бойся, Джордж, твоя непременно возьмет, — солидно заверила его Люси. — Ты хоть и старенький, но можешь потягаться с мисс Маклеод, потому что она вообще не умеет бегать. И я побегу с тобой — если, конечно, Добрая Туча не раскричится. Она говорит, что леди не пристало носиться как угорелой. Папа, а правда, что на пикнике не обязательно быть как леди?
   Адам не слышал ее вопроса. Его мысли были заняты тем, сможет ли он в течение дня улучить момент, чтобы где-нибудь и как-нибудь увлечь Флору в уединенный уголок…
   Флора, в свою очередь, замечала его многозначительную рассеянность и косые взгляды. Нетрудно было догадаться, о чем он думает. Ее соски отзывчиво отвердели под тонкой тканью сорочки, и она ощутила горячую пульсацию между ног.
   Девушка невольно заерзала на кресле. Нет мочи ждать до полуночи!.. Такая же самоуверенная, как и Адам, она нисколько не сомневалась в том, что ее визави умирает от желания снова и побыстрее остаться с ней наедине.
   — Ну, папа! Ты же не слушаешь!
   — Да, куколка, все, что ты хочешь… все, что ты хочешь… — рассеянно откликнулся Адам. Поглощенный своими похотливыми мыслями, он мог дать «добро» на что угодно.
   — Урр-ра! Спасибо, папа! — возликовала Люси. Адам даже слегка испугался: судя по реакции дочки, его угораздило согласиться на что-то из ряда вон выходящее.
   — Я побежала к Доброй Туче, — заявила Люси, проворно спрыгивая со своего кресла. — Она лопнет от злости, когда узнает, что ты разрешил. Теперь она не посмеет ругать меня! Урр-ра! Флора, Джордж, пикник будет прелесть! Вы просто обалдеете!
   С этими словами девочка выбежала из комнаты, оставив всех взрослых с улыбками на губах.
   — Охо-хо, — произнес Адам, тихо посмеиваясь, — похоже, придется расстараться с пикником — дабы подобный энтузиазм не остался втуне.
   — Люси у вас как комета! Такой живчик! — сказала Флора. А про себя подумала: вся в тебя, такая же неуемная… И снова рельефно вспомнились подробности нескончаемой ночи. — Отрадно, что она любит быть на природе!
   — Это действительно огромное счастье — горячо согласился Адам. — Пойди она норовом в свою мать — только маялась бы на ранчо, вдали от людских толп и городской сутолоки.
   — Ну, должна вам прямо сказать, — заметила Флора, — едва ли не все мои друзья любят раздолье отдаленных диких краев лишь на словах. А в действительности выносят природу только в гомеопатических дозах.
   Этим она как бы защищала Изольду. Надо полагать, тут вмешалась Флорина больная совесть — после бурной ночи любви с Адамом вдруг потянуло сказать доброе слово о его супруге.
   Адам раздраженно мотнул головой.
   — Изольда здесь никогда не заживалась. Сезон в Париже, потом сезон в Лондоне, где у нее тоже хватает друзей. Ну и хвостик года — тут, в постылом семейном гнезде. Люси успевала ее забыть в промежутках.
   Одно воспоминание о жене подняло в нем такую желчь, что аппетит немедленно пропал. Адам отодвинул тарелку и откинулся на спинку кресла.
   — Думается, я имел честь встречать вашу супругу на балу в деревенской усадьбе семейства Дарси, — осторожно заметил лорд Халдейн. Даром что сам некогда счастливый супруг, он за свою долгую жизнь навидался неудачных светских браков, да и несветских тоже. — Ведь она урожденная Довиль-Обигон, не правда ли?
   Адам кивнул.
   — Семейство ее матери весьма гордится своей графской кровью и леонвильскими наследными виноградниками.
   — Да, да, припоминаю, — подхватил лорд Халдейн. — Она что-то говорила о виноградниках. По-моему, тебя там не было, Флора. Очевидно, ты в то время ездила в Италию, к своей подруге Адели.
   Флоре вдруг стало досадно, что она упустила случай познакомиться у Дарси с женщиной, имеющей законное право на место в постели Адама. Ей почудилось, что, знай она его жену, она бы другими глазами взглянула на него. Не то чтобы он показался ей лучше или хуже… просто к его портрету прибавилось бы что-то очень существенное.
   И какая она, эта блондинка с портрета над каминной доской в претенциозном будуаре, исполненном розовых шелков? Как она говорит, как смеется, как жестикулирует, как перемещается в пространстве? Была ли она желанна своему мужу как женщина? Была ли холодна в постели? Часто ли надевала бриллианты? О, сколько вопросов могло бы задать любопытство Флоры!
   Впрочем, не обошлось и без более низменного импульса, чем интерес больной совести.
   Разве не приятно глянуть этак свысока на женщину, чей муж был так усерден всю предыдущую ночь, что позволил тебе лишь на часок сомкнуть глаза! И чем краше, чем желаннее соперница, тем острее извращенное удовольствие от триумфа!
   — Искренне надеюсь когда-нибудь встретить ее, — произнесла Флора, скрыв всю гамму своих чувств за шаблонной светской фразой.
   — Едва ли, едва ли вам это удастся, — почти грубо возразил Адам. — Разве что она так надоест барону Лакретеллю, что тот отправит ее обратно в Новый Свет. — Молодой человек помолчал и добавил с прежним раздражением: — Да и не сошлись бы вы — уж очень разные.
   Нежданно-надменные нотки в его голосе задели Флору за живое. И она сразу же встала на дыбы.
   — Плохо вы меня знаете, — заявила девушка. — Я с кем угодно найду общий язык.
   — То же я могу сказать и о себе, — отрезал Адам с мужской категоричностью. — Но я знаю, что такое Изольда.
   — Быть может, вы заблуждаетесь, — вежливо, однако упрямо возразила Флора. Девушку взбесила фамильярная небрежность, с какой он ставил ее на место — как муж, который не слишком высокого мнения о рассудительности своей жены. — Не исключено, что мы бы стали большими подругами.
   — Поверьте мне, не тот у вас характер, чтобы дружить с Изольдой.
   Он явно хотел завершить этот разговор.
   Но его надменный лаконизм был для Флоры что красная тряпка для быка. Она люто ненавидела мужчин-деспотов, по мнению которых женщине пристало лишь помалкивать и внимать их мудрым речам.
   Неустанный многолетний исследовательский труд под руководством отца и других археологов дал свои плоды, и Флора, невзирая на молодость, уже имела некоторую устойчивую репутацию в научных кругах. Впервые она проявила себя на раскопках под началом Людвига Росса. В то время ей только-только исполнилось семнадцать, но она уже сделала ряд существенных открытий касательно начальных этапов крито-микенской культуры — и успешно выступила перед Королевским научным обществом с докладом на эту тему.
   Таким образом, Адам Серр мог быть царем и богом монтанских степей, но у нее не имелось ни малейших причин смотреть на хозяина ранчо снизу вверх.
   С вызовом в голосе Флора заявила:
   — Позвольте мне усомниться, что при данных обстоятельствах вы способны здраво и объективно оценивать характер своей жены.
   — Послушайте, не будьте смешной, — сказал Адам, мрачно глянув на нее из-под насупленных бровей.
   — Вы полагаете смешной всякую особу женского пола, которая имеет дерзость не соглашаться с вами?
   В горячем упреке было много справедливого, но высказан он был как-то по-бабьи — не ко времени и слишком запальчиво. Флора и сама это почувствовала… и от этого еще больше рассердилась.
   — Это просто глупо, — уже совсем не по-светски огрызнулся Адам.
   Обсуждение сравнительно отвлеченной темы грозило перерасти в ссору. Поэтому лорд Халдейн счел нужным вмешаться, прежде чем спорщики перейдут на личности.
   — Друзья, — сказал он с добродушной улыбкой, — позвольте предложить вам перемирие. Со стороны вы похожи на подростков, которые не поделили кусок пирога.
   Адам с готовностью примирительно улыбнулся и разгладил морщины на лбу.
   — Прошу извинить меня за некоторую горячность, — произнес молодой человек. — Я сказал лиш-нee. Так уж сложилось — даже упоминание об Изольдe имеет на меня самое дурное влияние.
   «Ах, как он умеет сгладить углы, — подумала Флора, — каким обворожительным он может быть — при желании». Ох, негодяй, негодяй… но такой обаятельный!
   Тем временем Адам, теперь сама любезность, предложил:
   — Коль скоро мы сыты, не отправиться ли нам в конюшню? Думаю, настал час переговорить о лошадях.
   Флора, все еще кипя благородным гневом, поджала губы и предоставила отцу вести разговор.
   Так бы и огрела этого оборотня первым, что под руку попадет! Ишь как быстро успокоился! И опять эти неотразимые задорные искры в глазах! Погоди, отольются тебе Изольдины слезки… как и слезы всех прочих женщин, сохших по тебе!

4

   Построенная из песчаника внушительных размеров конюшня и величиной, и внутренним оборудованием напоминала королевский конный завод. У хозяина все было поставлено на широкую ногу. Просторные центральные проходы. В каждом стойле — проточная вода, поступавшая по трубам из огромных резервуаров на вершине холма. Перегородки — из привезенного издалека красного дерева. А в самих стойлах такая безупречная чистота, что Флора невольно подумала: сколько же конюхов следует иметь, дабы обслуживать всю эту массу лошадей и так вылизывать конюшню!
   Третий день она посещала чудо-конюшню, и всякий раз было впечатление, что стойла только что застлали свежим сеном, лошадей только что почистили, а каменные проходы только что вымыли. Не дуйся Флора на хозяина этого образцового конного завода, она бы засыпала его вопросами — до того ей было любопытно знать, каким образом и какой ценой все это содержится в идеальном порядке.
   Но, ввиду обстоятельств, девушка ограничилась ролью вежливой, однако молчаливой посетительницы. Вместе с отцом она шла за Адамом, выслушивала его пояснения и при необходимости отвечала на вопросы — предельно лаконично и с натянуто-любезной улыбкой. Флора все еще горела желанием схватить грабли и хорошенько огреть ими самодовольного графа Шастеллюкса.
   Лорд Халдейн тщательно отбирал лошадей для покупки: упряжных и ездовых, для охоты и для бегов. Флора помогала ему сдержанными замечаниями. Но энтузиазм ее отца был так велик, что его хватало на двоих. К тому же Джордж Бонхэм, в пылу восторга от выращенных Адамом великолепных лошадей, не обращал внимания на то, что дочь продолжает дуться.
   — Клянусь Богом, у вас первоклассные экземпляры, один к одному! — вскричал он перед просторным стойлом, в котором находился особенно красивый и холеный трехлетний жеребец чистых кровей. Забывая про то, что нахваливать товар больше пристало продавцу, а не покупателю, лорд Халдейн восторженно продолжал: — Теперь понятно, отчего ваши кони берут призы в последние годы! Сколько стоит этот дивный красавец? Гарри Астон будет посрамлен, если я выставлю на беговую дорожку этакое чудо!
   — Увы, Джордж, к этому трехлетку у меня особая привязанность. Он не продается.
   — Да бросьте вы! — воскликнул Флорин отец. — За правильную цену что угодно продается! Называйте вашу цифру!
   Адам решительно замотал головой.
   — И рад бы, да не могу. Будущим летом Магнус возьмет для меня Большой приз в Лонгшампе.
   Из этого замечания Флора заключила, что Адам Серр выставляет своих коней на бегах не только в Америке, но и во Франции. Стало быть, на парижских ипподромах, регулярно посещаемых парижской аристократией, он неизбежно сталкивается со своей супругой. Флора дорого бы дала, чтобы узнать, как происходят эти встречи. Они делают вид, что незнакомы? Или любезно кивают друг другу издалека? А может, Адам лжет, и на самом деле супруги до самого последнего времени вполне неплохо уживались, да и в постели у них все было прекрасно?
   — В Лонгшампе вашему Магнусу придется соревноваться с Вихрем, который принадлежит графу Девонширскому, — заметил лорд Халдейн. — В прошлом сезоне Вихрь взял первый приз, и Фредди, насколько я знаю, намерен снова выставить его.
   — Поскольку продать Магнуса я не могу, — сказал Адам, — то в качестве утешения предлагаю вам поставить будущим летом против Вихря. Сорвете большой куш. Потому что первым придет мой Магнус.
   — Досадно, досадно, — вздохнул лорд Халдейн, — мы бы могли сговориться о цене… Ну да ладно. А нет ли часом у вашего Магнуса братца — таких же статей и такого же ходкого? Признайтесь, вы не прячете где-нибудь его близнеца?
   — Вы попали в самую точку, — сказал Адам. — У Магнуса есть единокровный брат. Только он еще совсем молодой. Желаете взглянуть? Через двор — в другом крыле.
   — А он продается? — спросил лорд Халдейн. Адам утвердительно кивнул. — Тогда ведите.
   Гнедой двухлеток, которого они увидели, мало в чем уступал Магнусу: могуч, длинноног, строен. Мужчины сговорились о цене буквально за пару минут.
   По предложению Адама конюх стал готовить красавца гнедка для показательной пробежки. Лорд Халдейн до того разволновался и был охвачен таким нетерпением, что бросился помогать седлать коня, обстоятельно восторгаясь каждым его достоинством в отдельности и вслух смакуя грядущую месть графу Хантли.
   Между двумя английскими графами существовало давнее и яростное соперничество. Поскольку оно ограничивалось только спортивной сферой и не переходило в личную вражду, то Флора считала его здоровым и полезным. Вот и сейчас она радовалась молодому азарту своего отца.
   — Дорогая, ты пойдешь со мной? — спросил лорд Халдейн, наблюдая за тем, как конюх подтягивает подпруги. Ласково поглаживая коня, он прибавил: — Поглядим вместе, на что способно это прелестное создание.
   — У меня имеется прекрасная лошадь под женское седло, — сказал Адам. — Отлично подойдет для чинных прогулок в Гайд-парке. Я мог бы показать ее леди Флоре прямо сейчас. Сделаем вот как: вы, Джордж, идите на беговую дорожку — Том вас проводит, — а я догоню вас попозже.
   — Договорились, — рассеянно согласился лорд Халдейн. Он горел желанием побыстрее увидеть гнедка в деле. — Идемте, Том. Так вы и впрямь полагаете, что этот жеребец способен пробежать милю за минуту и сорок шесть секунд?
   Оживленно беседуя, граф и конюх вышли из конюшни на яркое солнце.
   Адам и Флора остались одни в легком сумраке… и в почти гробовой тишине. Время от времени в стойлах переминались лошади или раздавалось тихое ржание. Но, за вычетом этих периодических и приглушенных перегородками звуков, под каменными сводами было до того диковинно тихо, что они слышали свое дыхание, гулкое и напряженное.
   Наконец Адам осторожным ласковым пальцем скользнул по пряди волос, выбившейся из Флориной прически, и сказал:
   — Я не имел намерения показывать тебе лошадь. Это только предлог. А впрочем, ты, верно, и сама догадалась.
   — Ни о чем я не догадалась! — решительно возразила Флора и оттолкнула его руку. Она все еще обижалась на молодого человека за сцену во время завтрака. — И ни о чем догадываться не желаю. Я сердита на тебя.
   — Это я сердит на тебя, — почти грубо осадил девушку Адам. При этом он взял ее руку и стал нежно поглаживать тыльную сторону ладони.
   — Вот как? — насмешливо сказала Флора, бросив многозначительный взгляд на пальцы, ласкающие ее руку.
   Он тяжело вздохнул. Ему и самому было тошно так разрываться. Уж, кажется, хватило удовольствий в течение ночи… ан нет! Опять влечет, да так властно, так безрассудно…
   — Не люблю, когда судят и рядят о моей жене, ничего толком про нее не зная, — обиженно проворчал молодой человек. — Что за охота бессмысленно дразнить меня? И тем более после того, что было между нами ночью! Ведь мы глаз не сомкнули, а это что-нибудь да значит!
   — Ах, значит, я не давала тебе спать? — воскликнула Флора не без язвительной нотки в голосе. — Или, может, это ты не давал мне заснуть?
   — Прекрати! — взбешенно рявкнул Адам. — Хватит меня задирать!
   — Да вы никак стали обидчивым, граф! — По тону девушки было ясно, что гнев Адама ее не слишком-то пугает. Флора умела постоять за себя.
   — Ладно, — сказала она, — оставим в стороне глупый вопрос о том, кто кого измотал сегодня ночью. На самом деле я просто терпеть не могу, когда со мной разговаривают свысока, будто ставят меня на место. То, что мы ночь провели вместе, не дает вам никаких прав на мою жизнь — в том числе и права покрикивать на меня. Я привыкла самостоятельно принимать все решения — до постели, в постели и после постели. Если мне взбредет в голову повидаться с вашей женой — я это сделаю, и все тут!
   — А у меня, стало быть, разрешения спрашивать не станете?
   — Не стану.
   Оба молчали. Снова их объяла тишина. Но теперь воздух был заряжен куда большей злостью, чем в начале их разговора. От мелкой размолвки молодые люди ходкой рысью двигались к доброй ссоре.
   В этом отдаленном крыле было безлюдно — конюхи закончили свои утренние дела и ушли. Через маленькие оконца света вливалось мало, было сумрачно, как в средневековом храме с цветными мозаичными окнами. Сходство длинного помещения с церковью усиливал непомерно высокий сводчатый потолок.
   Такая конюшня — истинный лошадиный храм, где молятся на породистых жеребцов, — даже несколько раздражала своими размерами, почти полным отсутствием запахов и невиданной чистотой.
   Флора первой устала держать паузу. Тишина слишком давила на нее.
   — Вы вольны мнить себя восточным деспотом, — выпалила она, — и никто вам не запретит по своему усмотрению повелевать челядью и работниками — подданными вашего небольшого ханства. А впрочем, при одном взгляде на эту волшебно вылизанную конюшню любой поймет, что вы правите здесь железной рукой. Однако помыкать мною — этого я вам не позволю! Никто и никогда мной не командовал и командовать не будет!
   — Ой, не зарекайся! — усмехнулся Адам и, меняя тактику, нежно обнял девушку за талию.
   Флора не знала, как трактовать странный блеск в его глазах. Что это — издевка? коварство? подавленная ярость? или просто игра света от низких окон? И что для него их спор — забава? Или он и вправду оскорблен?
   — Вы обольщаетесь, мистер Серр! — сказала она, готовая до конца стоять за свое выстраданное право на независимость. — Рано или поздно вам встретится кое-кто, кем вам будет слабо вертеть по своему усмотрению.
   — Я так понимаю, что ты и есть этот «кое-кто»?
   — Да! А теперь извольте отпустить меня! — М-да, похоже, мы зашли в тупик, — промолвил Адам. Руки с ее талии он так и не убрал, но хватку ослабил.
   — Никакого тупика, ваше графское высочество, — иронично возразила Флора. — Я вижу прямо перед собой дверь — вот через нее-то я и выйду.
   — Дорогуша, мы не в лондонской гостиной, — произнес Адам. — Тут иной мир, да и нравы иные. Может статься, эта дверь не про тебя. Хотеть выйти не запрещено, а выпустят тебя или нет — вопрос другой.
   Но при этих словах он снял руку с ее талии, словно приглашая: а ну-ка, попробуй уйти.
   Флора выпрямилась пуще обычного. Она была прекрасна — в сорочке мужского покроя и в простой юбке, спина прямая, голова вскинута, глаза с вызовом устремлены на обидчика.
   — Меня не так-то просто запугать. Что мне до твоей разбойничьей репутации и до твоего всевластия на этих землях! Я давно не школьница.
   — Что ты давно не школьница, это я заметил, — сказал Адам с легкой усмешкой, и в его глазах вдруг запрыгали чертики. — Мне как раз это и нравится: твое прямодушие, откровенность, отсутствие жеманства. Никакого дешевого романтизма. Ты крепко стоишь ногами на земле и не витаешь в облаках. Именно эта приземленность и делает тебя такой интригующе интересной…
   — …и менее предсказуемой, — криво усмехнувшись, закончила за него Флора. — Хорошенько запомни!
   — Что ж, запомню.
   Это было сказано с шутливой рассеянностью, как будто они обсуждали игру в фанты, а не коренные принципы мирного сосуществования любовников.
   Мысли Адама уже переключились на другое.
   Он пошарил глазами по конюшне. Затем его взгляд вернулся к Флоре. Словно напрочь позабыв весь предыдущий разговор, Адам сказал:
   — Похоже, мы тут совершенно одни.
   — Уверена, это продлится недолго, — резко возразила девушка. — Скоро вернется отец.
   Адам отрицательно мотнул головой.
   — Беговая дорожка за рекой. А туда идти и идти.
   — Неважно. Главное то, что я, Адам, отнюдь не робкая инженю, и как вести себя с таким, как ты, мне отлично известно.
   Произнося по инерции эти жесткие слова, она любовалась его волосами, разметанными по вороту сорочки. Память напоминала ей, какие шелковистые они на ощупь, как сладостно пахнут, как щекочут случайным прикосновением ее соски…