Джордан Николь. Повелитель желания

   Наконец Джафар подошел к ней. Алисон стояла застывшая, неподвижная, не противясь, когда Джафар медленно, нерешительно взял ее руки в свои.
   — Алисон…
   Она отказывалась взглянуть на него. И тут ей снова показалось, что Джафар хочет сказать что-то важное, вероятно, еще раз объяснить причины его мести Эрве, однако ничем не мог оправдать жажду насилия… так же, как и она не была способна смириться с его возможной гибелью. Больше говорить было не о чем.
   Наконец он, вздохнув, отпустил ее, пробормотал несколько слов прощания, медленно повернулся и вышел. Боль подкралась неожиданно. Как она могла допустить, чтобы Джафар ушел в уверенности, что пленница его ненавидит и ей все равно, останется он в живых или погибнет?
   Алисон попыталась побежать за ним, но ослабевшие ноги не держали. Споткнувшись у самого входа, Алисон едва не упала и, шагнув вперед, внезапно застыла. Перед ней предстало величественное зрелище — почти двести берберских воинов на гарцующих конях разворачивались строем. Полированная сталь оружия блестела и сверкала в лучах полуденного солнца. Они выглядели такими свирепыми и неукротимыми, как земля, на которой жили. Зеленое знамя джихада — священной войны — трепетало на ветру рядом с красно-черным штандартом Джафара. Джафар уже вскочил в седло великолепного черного жеребца, красивый и гордый, как пустынный ястреб.
   «Пожалуйста , — молча молила Алисон. — Пожалуйста, береги себя ».
   Он уже начал разворачивать коня, когда случайно увидел стоявшую у входа Алисон. Девушка глядела на него с таким тоскливым отчаянием, что Джафар сжался, не желая слышать слова, которые вот-вот могли слететь с ее губ. Она, конечно, попросит оставить в живых ее жениха, но этого он сделать не мог. Джафар ждал, не обращая внимания на брызги песка, летевшие из-под копыт лошадей.
   — Пожалуйста, — прошептала девушка, так тихо, что Джафар еле расслышал. Но остальные слова застряли у нее в горле, а из светящихся глаз покатились крупные слезы. Осекшись, девушка прижала ладонь к вздрагивающему рту.
   Джафар почувствовал, как разрывается сердце от наплыва горьких чувств, куда более сильных, чем он испытывал когда-либо. Не нужно быть мудрецом, чтобы понять Алисон, — она в который раз станет доказывать, что Бурмон ни в чем не виновен.
   Джафар с маху пришпорил скакуна и, не глядя на девушку, занял место во главе войска. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы притвориться, будто он не заметил умоляющего выражения этого бледного личика, катившихся по щекам соленых капель, несчастных глаз. Джафар с мрачной решимостью вынудил себя больше не думать о ней и сосредоточиться на предстоящей битве.
   Но, несмотря на все усилия, взгляд Алисон продолжал преследовать его. Даже накануне битвы Джафар не мог забыть мучительную боль разлуки.
   Мысли об оставленной девушке терзали его и двадцать часов спустя, когда Джафар и его люди укрылись на плато в горах Аулед-Нейл. Джафар лежал на животе, прижав к глазам бинокль, оглядывая расположенную внизу узкую расселину. Берберы рассеялись среди горных гребней и пещер, с нетерпением ожидая начала боя. Рядом с Джафаром неотлучно находился его главный помощник — Фархат эль-Таиб, тот самый рыжебородый бербер, который выполнял роль толмача при нападении на отряд Алисон Викери.
   Алисон… его трепетная, непокорная пленница. Она никогда не простит Джафара за то, что он собирается сделать. Она…
   — Они идут, господин? — тихо спросил Фархат.
   Джафар, благодарный за то, что он прервал течение его нелегких мыслей, кивнул.
   — Да.
   Еще четверть часа, возможно, и враг появится внизу.
   Он передал бинокль Фархату, а сам оглядел вершины, присматриваясь к тем местам, где лежали длинные тени. Черные бурнусы берберов, прятавшихся за скалами и валунами, полностью сливались с землей. Как и он сам, они были закаленными воинами, видавшими немало битв, однако теперь стратегия Джафара крайне отличалась от первых сражений, которые вел сам Абдель Кадер.
   В первые годы войны арабские воины легко побеждали жадных французов. В армии Абдель Кадера насчитывалось более сорока тысяч человек, а оружейные мастерские снабжали берберов и арабов вооружением. Но это было до того, как в борьбу вступили военачальники, подобные маршалу Франции Тома-Роберу Бюжо, назначенному командующим французскими силами в Берберии. Бюжо революционизировал армию, посадив пехоту на коней, и превосходящими силами нанес Абдель Кадеру несколько сокрушающих поражений, а потом приступил к планомерному, безжалостному уничтожению алжирского королевства и массовым убийствам туземного населения. От когда-то могучей армии султана остались лишь партизанские отряды, нападавшие из засад, перерезавшие провода, иногда похищавшие заложников за выкуп.
   Джафар построил свой план атаки именно на внезапности. У берберов было меньше сил, чем у Эрве де Бурмона, однако на его стороне знание местности и возможность напасть первым. Он и его люди заняли главный горный перевал — узкую теснину, через которую можно было пройти из Высокого Плато в пустыню Сахару.
   Джафар со всяческими предосторожностями распустил слухи, что Алисон держат именно здесь, в районе гор Аулед-Нейл, где живет арабское племя. По его замыслу полковник должен подойти к горам по узкому ущелью, где отсутствие свободного места сильно ограничивало свободу передвижений конницы. Как только французы пройдут ущелье, люди Джафара устроят обвал, отсекая им возможность к отступлению. Когда начнется битва, французы окажутся в ловушке.
   Что же до остальной армии, Бен Хамади окружит ее с флангов. Здесь, в ущелье, атаку возглавит Фархат. Джафар должен быть совершенно свободным, чтобы встретиться с давним врагом лицом к лицу.
   — Все, как вы сказали, повелитель, — прошептал Фархат, вручая бинокль Джафару. — Полковник впереди.
   Джафар поднес бинокль к глазам. Всего около восьмисот человек, все на конях, и большинство в летних голубых мундирах и кепи, с нашейными платками. В арьергарде ехал отряд бедуинов — летучая кавалерия арабских спаги, наемников французской армии. Войско было подкреплено двумя пушками, которыми нельзя сделать ни одного выстрела. Воины Джафара уже стояли наготове, ожидая его сигнала, пока цепочка всадников растянулась по ущелью.
   Взгляд Джафара упал на человека в мундире полковника, и руки непроизвольно стиснули бинокль.
   Бурмон. Сколько лет это имя не давало покоя, впивалось в душу острой занозой!
   Однако сейчас, как ни странно, Джафар не мог заставить себя почувствовать ту свирепую ненависть, которая преследовала его все эти годы при мысли о смертельном враге. Он словно онемел, если не считать тугого узла в низу живота и тупой боли в том месте, где должно было находиться сердце.
   Как это могло случиться? Семнадцать лет, целых семнадцать лет он ждал этой минуты. Мести за мучительную смерть родителей.
   Джафар усилием воли вынудил себя вернуться к страшным воспоминаниям того дня, когда он слишком рано стал мужчиной, вновь представить алую кровь, вытекавшую из тела отца, слышать вопли матери. Однако перед глазами постоянно стояла Алисон, ее бледное лицо и грусть в огромных глазах.
   Джафар с безмолвным проклятием оторвал взгляд от Бурмона и направил бинокль на строй всадников. Тугой узел в желудке стянулся еще сильнее при виде еще одного знакомого лица, краснощекого и круглого.
   Дядя Оноре. А рядом с ним ее слуга-индиец. Он примерно этого и ожидал, хотя отчаянно молился, чтобы они остались в Алжире. Какой глупый, бесполезный поступок! Зачем они оказались здесь? Но стоит ли осуждать их за попытку отыскать Алисон? Если бы девушка принадлежала ему, Джафар тоже сделал бы все возможное, чтобы спасти ее.
   Лежавший рядом Фархат напрягся и посмотрел вниз. Вдалеке, на севере, поднималось облако пыли — это скакали кавалеристы Бен Хамади, словно облаком накрывая равнину, поднимая тучи песка. По ветру струилось знамя Абдель Кадера, белое, с человеческой ладонью в центре. Французы еще не успели увидеть окружавших их врагов. Джафар кивнул:
   — Время пришло.
   Настало время мщения. Время закончить кровную месть.
   Он вновь заставил себя выбросить из головы мысли об Алисон, приветствуя окутавшее его ледяное спокойствие.
   Осторожно подавшись назад, Джафар прошептал последние приказы людям, которые должны оставаться наверху. Потом он и Фархат спустились по крутому склону в глубокую расселину, где стояли лошади, бесшумно вскочили в седла. И стали ждать.
   Через несколько мгновений напряженная тишина была прервана топотом подбитых сталью копыт коней по камням.
   Джафар поднял руку. Воздух наполнился оглушительным грохотом — лавина камней и глины рухнула в ущелье, сопровождаемая французскими проклятиями и тревожными воплями.
   Рука Джафара резко опустилась. Берберы открыли огонь по врагу, стараясь, однако, не поразить полковника. Удовольствие и право убить Бурмона принадлежали лишь их повелителю.
   Однако хорошо обученные французские солдаты, предупрежденные шумом, поняли, что впереди ждет засада, и немедленно осадили коней.
   — К оружию! К оружию! — кричали офицеры. Кавалерия перестроилась в тесном ущелье, вытянулась в квадрат, защищенная одинаково со всех сторон и способная выдержать любую яростную атаку.
   И атака поистине была яростной. Берберы с хриплыми криками нападали, погоняя коней по каменистой тропе, а оставшиеся в укрытии вели непрерывный огонь, чтобы расстроить ряды французов.
   В ущелье теснились люди и кони. Джафар скакал впереди, прорубая дорогу среди солдат, отбивая направленные на него штыки кривой саблей. Среди самой жаркой битвы он оставался спокоен, не пугаясь ни пуль, ни сабель, ни копий. Все его внимание было сосредоточено на поисках сына человека, безжалостно убившего его родителей.
   Ярдах в пяти Джафар наконец заметил храбро сражавшегося Бурмона. Кавалерист рядом с ним упал, сраженный залпом, другой рухнул, пронзенный саблей. Джафар, почти оглушенный воплями раненых и ржанием коней, мчался вперед, отражая одну атаку за другой.
   Еще несколько минут, и положение французов стало отчаянным. Они безуспешно пытались выстоять против свирепых берберов, появившихся неизвестно откуда. Строй солдат был прорван, сопротивление слабело.
   — Спешиться! Спешиться! — кричал Бурмон.
   Повинуясь приказу, французы спрыгнули на землю и попытались спрятаться за коней, чтобы успеть перезарядить оружие. Берберы разразились торжествующими воплями. Их главной целью было завлечь врага на холмы, пока вождь вступит в поединок с полковником.
   Бурмон взмахнул винтовкой, чтобы отразить удар, которого так и не последовало. Вместо этого Джафар с ходу врезался в коня полковника. Тот выпал из седла, но удержался на ногах и выхватил саблю.
   Джафар с мрачным удовлетворением улыбнулся и бросился в атаку, гонимый жаждой мести. Сверкающие клинки со звоном скрестились.
   Они схватились бешено, свирепо. Каждый стремился взять верх, каждый понимал, что бой идет не на жизнь, а на смерть.
   Несколько минут они дрались на равных. Бурмон оказался серьезным противником, но у Джафара выучка была куда лучше, и, кроме того, подхлестывало сознание, что правда на его стороне. Он сражался с неукротимой решимостью — семнадцать лет неутоленной ярости и горечи сделали его другим человеком. В сердце кипела ненависть, жажда крови бурлила в венах, заглушая шум битвы.
   Но тут огонь стих, в воздухе свистели лишь одиночные пули. Каким-то шестым чувством Джафар осознал, что сражение выиграно. К этому времени берберы успели взять пленных и преследовали беспорядочно отступающее войско.
   Крики радости заглушили лязг стали. Это армия Бен Хамади окружила французов и завершила начатое людьми Джафара.
   Джафар удвоил усилия и резким выпадом выбил саблю из рук полковника. Бурмон рухнул на землю и остался лежать, оцепенев, тяжело дыша, глядя на дикаря бербера в черном одеянии.
   Джафар поднял саблю, чтобы нанести последний смертельный удар.
   — Знай, что я мщу за смерть отца! — крикнул он по-французски так громко, что хриплый голос эхом вернулся от близлежащих скал.
   Эрве де Бурмон, не шевелясь, наблюдал, как Джафар поднимает саблю. В темных глазах не было страха — лишь смирение и покорность судьбе. Настоящий мужчина встречает смерть с сожалением, но без трепета.
   Возможно, это было всего лишь игрой света, но лицо полковника неожиданно расплылось. Темные глаза превратились в серые. Серые, светящиеся и огромные, полные отчаяния. На какое-то кратчайшее мгновение Джафар смежил веки. Но образ Алисон продолжал преследовать его, воспоминания о ее боли и тоске разрывали сердце.
   Алисон. Ее слезы. Ее терзания. Ее любовь к этому французу. Мучительный крик вырвался у Джафара. Сабля со свистом рассекла воздух. Однако в последний момент рука дрогнула. Клинок не пронзил человеческое тело. Острие глубоко вонзилось в землю, в каких-то четырех дюймах от головы полковника.

Глава 15

   Поднявшаяся суматоха пробудила Алисон от глубокого сна. Неужели это оружейный огонь?
   Девушка, еще не успев прийти в себя и по-настоящему очнуться, в тревоге оглядела темный шатер. Стояла глубокая ночь. Почему же в лагере никто не спит? Джафар. Так он вернулся?
   Сердце забилось так, что больно было дышать. Алисон вскочила с постели и начала шарить по полу в поисках платья. Наспех одевшись, она поспешила к входу в шатер. Страх и усталость одолевали девушку. Она совсем не спала вот уже две ночи, с той поры, как Джафар отправился на битву во главе отряда своих воинов, и измучилась к этому времени настолько, что наконец смогла задремать. Кроме того, силы ее после болезни еще не совсем восстановились.
   Отдернув занавеску, она выглянула наружу. Значит, предчувствие ее не обмануло — воины возвращались домой. Женщины, дети, мужчины, остававшиеся в лагере, спешили встретить отцов и мужей. Многие стреляли в воздух в знак приветствия, горели огни бесчисленных факелов, слышались радостные крики. Так, значит, Джафар победил?
   Алисон вонзила ногти в ладони и, затаив дыхание, искала глазами человека, в чьих руках была ее судьба. Джафар, жестокий похититель. Удалось ли ему утолить желание кровной мести?
   И тут она увидела его, черного всадника, принимавшего как должное поклонение и похвалы обитателей лагеря. Алисон смутно осознала, что тяжелые удары сердца уже не причиняют такую боль. Он жив. Он вернулся к ней невредимым.
   Непролитые слезы облегчения сжали горло. Алисон неотрывно смотрела на Джафара, на это суровое, гордое лицо, вопреки всем ожиданиям и доводам рассудка ставшее дорогим для нее.
   Джафар осадил коня у своего шатра. Лагерь, казалось, окутала мертвая тишина. Алисон, не в силах говорить, просто смотрела на Джафара. Джафар тоже не произнес ни слова. Лицо в свете факелов было по-прежнему замкнутым и бесстрастным.
   Алисон отчаянно хотелось узнать об Эрве, об исходе битвы, но не смогла заставить себя спросить, боясь услышать ответ. Она не перенесет известия о смерти Эрве… так же, как и мысли о том, что Джафар — его убийца.
   И тут неожиданно Алисон услышала откуда-то тихие слова родного языка. Ругательство. Французское ругательство!
   Девушка пошатнулась, не смея верить ушам. Но этот знакомый сварливый, родной голос снова донесся до нее из темноты.
   — Господи милостивый, — шепнула она, охваченная робкой надеждой и страхом. — Дядя Оноре…
   Ничего не видя вокруг, спотыкаясь и путаясь в полах длинного бурнуса, она зашагала вперед, но тут же нетерпеливо подобрала неудобное одеяние и продолжала оглядываться, пока не заметила знакомую поредевшую серебряную копну, сверкавшую в свете факелов. Оноре лежал на носилках, один конец которых тащили лошади, а другой — волочился по земле. В таких обычно возили раненых. И голос дяди звучал еле слышно, хотя он без устали продолжал проклинать язычников, задумавших его прикончить.
   Алисон в недоумении остановилась и с радостным воплем, рвущимся из горла, медленно опустилась на колени рядом с носилками.
   — Дядя, — хрипло выдохнула она. Оноре, мгновенно замолчав, уставился на нее.
   — Пресвятая дева… Алисон! Мое любимое дитя! — Алисон порывисто обняла дядю. Несколько мгновений они стояли, прижавшись друг к другу, всхлипывая от облегчения. Наконец Оноре, громко застонав, отстранил племянницу и с гримасой боли вгляделся в ее лицо.
   — Я с ума сходил от тревоги, родная. Ты здорова и невредима?
   Алисон, не вытирая текущих по щекам слез, кивнула. Она не могла наглядеться на любимое лицо.
   — Да, со мной все в порядке…
   Но, прежде чем она успела договорить и спросить о здоровье дяди, маленький смуглый человечек выступил из тени и низко поклонился.
   — Мемсаиб? Сердце мое наполняется радостью от встречи с вами.
   — Чанд!
   Алисон вскочила и бросилась на шею индийцу, едва не задушив его в объятиях, смеясь сквозь слезы, целуя темное сморщенное лицо.
   — Мемсаиб! Это неприлично! — воскликнул Чанд и, с достоинством фыркнув, освободился от рук Алисон. Но она успела заметить подозрительный блеск его глаз. — Мемсаиб, молю, выслушайте меня. Ваш дядя тяжело ранен.
   Сердце Алисон сжалось от ужаса и тоски. Она снова повернулась к Оноре. Тяжело ранен? Но он вовсе не выглядит умирающим, разве что чересчур бледным и определенно раздраженным. Но не похоже, что он вот-вот отправится на небо.
   Девушка немного успокоилась. Скорее всего Чанд, как обычно, преувеличивает.
   Тем не менее Алисон с беспокойством взглянула на Чанда. Индиец пояснил по-французски, с сильным акцентом:
   — Есть ли здесь спокойное место, где я мог бы ухаживать за саибом?
   — Да, дорогая, — вмешался Оноре прежним воинственным тоном. — Надеюсь, ты обладаешь некоторым влиянием на этих варваров? Они привязали меня к чертовой штуке и не отпускают! Клянусь, я истекаю кровью! Один из этих негодяев воткнул мне саблю в ребра, словно свинье, которую собрался насадить на вертел!
   «Влияние?» — с отчаянием думала Алисон. Она ни в чем не сможет убедить берберов, особенно того, от чьего слова зависит судьба дяди — всесильного повелителя этого дикого племени.
   Девушка беспомощно оглянулась и встретилась взглядом с мрачными, суженными глазами. Джафар бесшумно подошел сзади и молча наблюдал за ней.
   Вероятно, он слышал весь разговор, потому что Алисон всего лишь умоляюще прошептала:
   — Пожалуйста…
   Она не успела договорить, как Джафар жестом подозвал кого-то.
   — Гастар поможет тебе, — резко бросил он, перед тем как шагнуть ко входу в шатер. Алисон недоуменно смотрела ему вслед, не понимая, почему он так резко обращается с ней после той бесконечной нежности, которую выказал во время ее болезни. Но в этот момент, шаркая и бормоча что-то, подошла старуха лекарка. При виде Гастар Алисон виновато опустила глаза. Она так и не поблагодарила берберку за спасение. Впрочем, как и Джафара.
   Она вновь проводила взглядом высокую темную фигуру и не сразу вернулась мыслями к настоящему. Сначала нужно позаботиться о дяде, а уж потом пытаться понять, почему Джафар так холоден.
   Гастар приказала что-то мужчинам, и Оноре отнесли в ближайший шатер, где наконец отвязали и уложили на мягкий тюфяк. Оставалось лишь ждать, пока Гастар осмотрит рану. На долю Алисон и Чанда выпали роли наблюдателей, хотя индиец отнюдь не желал с этим мириться. Алисон едва удерживала его от вмешательства, уверяя, что на Гастар можно положиться. Затаив дыхание, девушка ждала, пока с груди Оноре снимут кровавые повязки, и с радостью увидела, что все не так уж страшно. В правом боку оказалась неглубокая и чистая рана, и два ребра были сломаны. Нагноения Алисон не заметила, и Гастар легко сумела зашить рассеченную плоть. Алисон держала дядю за руки, пока Гастар не закончила шить и не перетянула ребра.
   Только когда Оноре, выпив воды с настойкой опия, мирно уснул, Алисон смогла расспросить Чанда обо всем, что случилось. По-видимому, берберам удалось одолеть французов без особого труда.
   — Уже в конце битвы я начал бинтовать рану Ларусса-саиба, но тут нас отыскал вождь берберов.
   Чанд невольно вздрогнул, очевидно, до сих пор не придя в себя от страха.
   — Я думал, он убьет нас! Но мои молитвы были услышаны, потому что вождь приказал нам помочь.
   — Но почему? — с недоумением спросила Алисон, не понимая, почему Джафар пощадил заклятых врагов. — Он объяснил почему?
   Чанд покачал головой, увенчанной тюрбаном.
   — Только приказал оказать помощь Ларуссу-саибу. Как может ничтожный слуга вроде меня осмелиться расспрашивать могущественного повелителя?
   — Нет, конечно, нет. Но что случилось потом?
   — Люди вождя перевязали всех раненых, даже французов, и похоронили убитых. А привезли сюда нас… только нас. Не знаю, что стало с остальными пленными, — мрачно, с немалой долей страха ответил Чанд.
   — Слава Аллаху, мы нашли вас, мемсаиб, хотя и стали пленниками. Наверное, этот берберский вождь будет нас пытать?
   Алисон поспешно покачала головой.
   — Уверена, что он никогда не сделает этого.
   Хотя она сомневалась в добрых намерениях Джафара по отношению к французам, все-таки не могла поверить, что он способен пытать раненого Оноре и беззащитного слугу.
   Девушка, нахмурившись, глядела на любимого дядю, чью вялую руку так и не успела выпустить. Она была бесконечно благодарна Джафару за то, что он не бросил Оноре на поле боя. Но что побудило его сделать это? Обыкновенное милосердие? Традиции мусульман насчитывают много веков, а предложить гостеприимство даже врагу считалось священным долгом. Отказать раненому в убежище означало запятнанную честь всего племени. Вероятно, берберы тоже следуют этому обычаю. Однако по-прежнему непонятно, почему Джафар привез именно Оноре… если только не собирается использовать его как очередного заложника собственных политических амбиций. Это единственное, имеющее смысл объяснение.
   Однако было еще множество непонятных деталей. Почему, например, Джафар взял на себя труд позаботиться о раненых и похоронить тела врагов?
   При этой мысли горло Алисон тоскливо сжалось. Из-за нее погибли люди, едва не потерял жизнь дядя, а преданный слуга пожертвовал свободой.
   — Прости меня, Чанд, — пробормотала она дрожащим голосом.
   Чанд, должно быть, понял, что испытывает девушка в этот момент, потому что темные глаза сочувственно блеснули.
   — Не нужно винить себя, мемсаиб. Эти берберы сражались с французами еще до того, как вы приехали в эту страну, и будут продолжать драться еще долго после вашего отъезда.
   Он старался утешить ее. И, вероятно, был прав. Не стоит проклинать себя за каждое сражение между алжирцами и французскими завоевателями. Ненависть и горечь — словно гнойная рана в душе каждого туземца и каждого солдата, вынужденного сражаться на чужой земле. Джафару не нужны предлоги, чтобы заманить в ловушку врага. Его жажда мести требует утоления. А счеты к семье де Бурмонов…
   Алисон прерывисто вздохнула, пытаясь собрать все свое мужество. Как страшно услышать правду о судьбе Эрве! Но она должна знать…
   — Что с Эрве? Полковником Бурмоном? Видел, что с ним стало?
   — Нет, как ни грустно мне говорить об этом, но мы были отрезаны от отряда Бурмона-саиба.
   Алисон закрыла глаза, обрадованная уже тем, что Чанд не видел Эрве мертвым.
   — Вы устали, мемсаиб, — строго заметил Чанд. — Почему бы вам не прилечь? Я посижу с вашим дядей.
   И опять Чанд был прав. Вряд ли она сможет что-то сделать сейчас. Кроме того, нужно поскорее увидеть Джафара.
   Алисон, кивнув, наклонилась и нежно поцеловала дядю, а потом и Чанда, чем невероятно смутила его.
   — Тебе тоже надо бы немного поспать, — велела она. — Утром пораньше я приду сменить тебя.
   — Но где вы живете?
   Алисон поколебалась. Чанд, естественно, беспокоится о том, как устроена его подопечная, и не только потому, что хочет знать, как найти ее, если Оноре вдруг станет плохо. Индиец привык спать, свернувшись клубочком, у двери комнаты Алисон, и она уже давно перестала пытаться запретить слуге выполнять то, что он считал своим долгом: отец Алисон нанял его, чтобы защищать девочку, и защищать ее он будет до последней капли крови. Охранять ее жизнь и добродетель.
   Щеки Алисон мгновенно вспыхнули. Как она может признаться во всем Чанду, который был ей нянькой, любил, как собственное дитя? Как может сказать, что спит в шатре похитителя, делит с ним постель, отдается его ласкам, словно жена или любовница!
   — Мне отвели шатер, — пробормотала она.
   — Там вы в безопасности, мемсаиб?
   В голосе слуги слышались знакомые встревоженные нотки. Алисон выдавила ободряющую улыбку.
   — Да, вполне. И тебе ничто не угрожает.
   И она поклялась про себя, во что бы то ни стало сдержать слово.
   Шум веселья давно стих, люди разошлись, так что Алисон без помех добралась до шатра. Охранник тоже исчез, некому было мешать ей сбежать, но Алисон неожиданно поняла, что в этом больше нет необходимости. Теперь, когда дядя здесь, она и не подумает покинуть его. Вероятно, именно таков и был замысел Джафара, когда он привез Оноре в лагерь.
   Алисон нашла Джафара в шатре. Он стоял в дальнем углу комнаты. Над его головой мерцала масляная лампа, озаряя комнату уютным светом, но Алисон нерешительно остановилась на пороге, жадно глядя на Джафара. Боже, она должна сейчас быть безмерно счастлива, радоваться его возвращению, но мысли об ужасной судьбе Эрве не давали покоя. Как ей жить дальше, если Джафар окажется безжалостным убийцей?