Джордан Николь. Повелитель желания

   Через несколько минут Алисон передумала. Глупо позволять гордости или страху мешать утолить голод, особенно еще и потому, что ей понадобятся силы для побега.
   Собравшись с духом, она поднялась и приблизилась к нему, настороженно встала на колени рядом с бурнусом, готовая сбежать при малейшем подозрительном движении. Но он просто вручил ей кусок лепешки и сыр, а потом и мех с водой.
   Алисон пыталась разжевать жесткий хлеб, искоса поглядывая на похитителя. С наступлением вечера его безжалостная надменность была не так заметна. Слабеющий золотистый свет ласкал худощавое лицо, смягчая очертания выступающих скул и глубоких канавок по обе стороны рта. За скудным обедом никто не разговаривал. Поев, бербер начал тщательно осматривать наспех замотанную рану. Даже на расстоянии нескольких шагов Алисон видела, что черная ткань запачкана высохшей кровью. Она едва не охнула от неожиданности, когда он протянул ей раненую руку.
   — Не поможешь развязать узел?
   Алисон ошеломленно уставилась на него. Первым порывом было послать негодяя ко всем чертям. Но, очевидно, он не мог справиться сам.
   Она неуклюже стряхнула крошки с пальцев, подползла к нему, чтобы попытаться распутать узел, и наконец неловко, медленно размотала повязку. Через прореху в тунике открылась кровавая бороздка, пропаханная ее пулей. Рана казалась не слишком глубокой, однако, по-видимому, была достаточно болезненной. Даже когда незнакомец, засучив рукав, обнажил кровавую царапину, лицо его оставалось совершенно спокойным.
   — Ее нужно промыть, — бесстрастно заметил он и вновь протянул ей мех с водой.
   Алисон недовольно поморщилась, услышав повелительный голос. Опять он вздумал приказывать ей, как служанке! В конце концов она не рабыня!
   Девушка вызывающе посмотрела на мужчину, отказываясь подчиниться.
   — Это твой первый урок покорности.
   Это было сказано так тихо, почти безразлично, что прошло несколько минут, прежде чем истинный смысл слов дошел до нее. Глаза девушки широко раскрылись. Да ведь он совершенно серьезен!
   Десятки уничтожающих ответов вертелись на языке Алисон.
   — Ты… Ты самодовольный варвар! Если ты думаешь, что я… что ты…
   Она свирепо стиснула кулаки.
   — Ты ранила меня, следовательно, должна исправить содеянное. Таков закон этой страны — каждый ущерб требует возмещения.
   — Да я и гроша медного не дам за ваши законы!
   Щека незнакомца зловеще дернулась.
   — Нет, вы, надменные европейцы, презираете чужие обычаи. Но ты скоро научишься жить по-другому.
   — Черта с два! — Алисон решительно приподняла голову. Взгляды противников скрестились, словно сабли. Никто не хотел отступать. Жесткий блеск его глаз был почти пугающим. Однако просто покориться подобной наглой настойчивости было для нее немыслимым.
   — А как насчет того зла, что ты причинил мне?! — раздраженно воскликнула она. — Разве я просила меня похищать?
   — Это тоже своего рода мщение.
   — Что ты имеешь в виду? О чем говоришь?
   — Рана. Я жду.
   Алисон стиснула зубы.
   — Долго придется ждать. Когда ад обледенеет, тогда я, возможно, соглашусь выполнить твое требование.
   Но незнакомец по-прежнему невозмутимо протягивал ей мех. Надменно-выжидающий вид окончательно вывел Алисон из себя. Долго сдерживаемая ярость наконец-то прорвалась. Вырвав мешок, она отбросила его в сторону. Иссушенная земля жадно впитала воду.
   — Глупая женщина!
   Тихо выругавшись, он упал на колени и замахнулся на нее. Алисон, сжавшись от страха, подняла руки, чтобы защититься от удара. Но удара не последовало. Цепкие пальцы сомкнулись на предплечье, а другая рука несильно сжала горло, вынуждая Алисон встретить взгляд разъяренных золотистых глаз, немигающих, как у ястреба. При виде едва сдерживаемого бешенства в этих глазах Алисон задрожала.
   — Я считал тебя умнее, но, как видно, ошибался, — процедил он. — Только глупцы и безумцы могут тратить зря воду в этой стране. Человек, оставшийся без воды, может погибнуть.
   Алисон уже жалела об опрометчивом поступке и признала правоту бербера, однако в этот момент была не способна мыслить здраво. Ей хотелось кричать, наброситься на него с кулаками, вынудить этого дикого дьявола освободить ее.
   — Мне все равно! — выкрикнула она, заикаясь. — И, если это поможет отправить тебя на тот свет, я пойду на что угодно!
   Несколько долгих ужасных минут бербер холодно разглядывал ее, и наконец напряженно-зловещее выражение его лица слегка смягчилось.
   — Я могу в чем-то оправдать тебя, — сказал он наконец, — потому что ты англичанка. Но ты приучишься повиноваться мне. И ради самой же себя, я надеюсь, что это произойдет как можно скорее. Отныне, если тебе захочется пить, попросишь, и как можно вежливее. И без всяких жалоб и нытья станешь лечить мою рану.
   Стальная хватка немного ослабла. Алисон резко вырвалась и вскочила.
   — Пусть она хоть совсем сгниет, твоя рука!
   Похититель тоже поднялся, заставив Алисон настороженно отступить. Но он лишь поднял мех и начал сам промывать рану. Алисон, удивленная такой уступкой, облегченно вздохнула, хотя знала, что поединок еще не завершен. Он был слишком уверен в ее поражении, но это лишь придавало девушке решительности.
   Она молча наблюдала, как он, закончив лить воду на рану, закрыл мех и оттащил его в сторону. И вновь удивил Алисон, сняв тюрбан. В наступающих сумерках девушка заметила, как золотятся его волосы. Это лишь подтвердило ее предположение, что он принадлежит к потомкам светлокожих берберов. «Варварской берберской расе», — поправила она себя, мрачно глядя в его спину.
   — Я хочу, чтобы ты сняла башмаки.
   Негромкий приказ, отданный примерно таким тоном, каким обычно рассуждают о погоде, застал девушку врасплох. Алисон ответила взглядом, явно говорившим, что считает его не в своем уме.
   — Босая ты далеко не уйдешь, если вздумаешь бежать.
   — Можешь идти ко всем…
   — Больше я повторять не намерен. Если не снимешь их сама, я сделаю это за тебя.
   Она в беспомощной ярости воззрилась на него. Этот негодяй способен не только заставить ее подчиниться, но и, без сомнения, обрадуется возможности преподать хороший урок. Алисон решила не подвергать себя лишним унижениям и все сделать самой. Усевшись на высохшую траву, она стащила ботинки, отбросила в сторону и презрительно фыркнула.
   — А теперь жакет.
   — Что?! — охнула Алисон, охваченная вновь пробудившимися подозрениями.
   — Зачем? Что ты собираешься делать?
   — Ничего.
   — Тогда почему? Без жакета я до смерти замерзну. Ты, очевидно, не собираешься разжигать костер!
   — Уверяю, ты не замерзнешь. Проведешь ночь, завернувшись в мой бурнус.
   — Какая нежная забота!
   — Скорее, практические соображения. — Он пожал плечами. — Ну а теперь делай, как велено.
   Сцепив зубы, мысленно посылая на его голову все проклятия, какие только могли прийти ей на ум, Алисон повиновалась, бросила жакет на ботинки и вздрогнула от холода, оставшись в тонкой кембриковой блузке. Тьма быстро сгущалась, и воздух с каждой минутой становился холоднее.
   — Теперь блузку.
   Глаза Алисон потрясение распахнулись.
   — Ты шутишь!
   — Нисколько.
   — Зачем? Чтобы легче было насиловать меня?
   И не успели слова слететь с языка, как Алисон мысленно выругала себя. Какой идиотизм вбивать подобные идеи в его голову!
   Но ответ был совсем иным, чем она ожидала. На жестких губах показалась пренебрежительная усмешка.
   — Твоя честь в полной безопасности, моя красавица! В отличие от твоего народа я не испытываю радости, насилуя беззащитных, невинных леди!
   И, заметив ее недоверчивый взгляд, поднял брови.
   — Просто хотел твердо знать, что ты не сбежишь. Правила поведения, которым подчиняются английские дамы, требуют показываться на людях только прилично одетыми. Ну а теперь сними блузку, или я буду вынужден сделать это сам.
   Холодная паника охватила Алисон. Она глазами измерила расстояние между собой и ружьем, но оно лежало слишком далеко. Вне себя от необходимости оттянуть неизбежное, девушка сказала первое, что пришло в голову:
   — Как я могу быть уверена, что ты не… не станешь…
   — Не воспользуюсь твоим положением? Даю слово.
   — Я тебе не верю!
   — А это меня совершенно не интересует, — с прежней резкостью бросил незнакомец. — Ну же, я жду, мисс Викери.
   Но она не могла сделать это. Не могла заставить себя раздеться перед мужчиной, хотя он и обещал не трогать ее. Может, это и трусость с ее стороны, но Алисон просто не способна на такое. Ее взгляд снова упал на ружье. Дотянуться невозможно, но она должна попытаться.
   Это действительно оказалось невозможным. Не успела она метнуться в ту сторону, как похититель молниеносно вскочил, загородив дорогу. Алисон едва не уткнулась в твердую преграду его груди. Теряя голову от ужаса, девушка бросилась на него, яростно молотя врага ногами и руками. Когда удар пришелся на место ранения, похититель чуть слышно застонал от боли, но, лягнув его босой ногой по колену, Алисон лишь сильно ушибла пальцы, и, поскольку мужчина был куда сильнее, борьба закончилась почти мгновенно. Подхватив ее извивающееся тело, он поднес Алисон к бурнусу и почти швырнул на землю, а сам опустился рядом на колени. Алисон снова попыталась вырваться, едва не всхлипывая от страха и отчаяния. Но все усилия оказались напрасными. Он прижал ее руки к земле и удерживал до тех пор, пока девушка не прекратила сопротивление.
   — Для тебя будет лучше, если поймешь, что бесполезно мне противиться.
   Он решительно нагнулся над ней и начал расстегивать маленькие пуговки, идущие по всему переду блузки, отстраняя ее руки, когда Алисон пыталась оттолкнуть его. Девушка крепко зажмурилась, едва сдерживая слезы страха и унижения.
   — Я же сказал, что не причиню тебе зла, — пробормотал он. Низкий сдержанный голос на несколько мгновений вывел ее из оцепенения: — До тех пор, пока будешь повиноваться.
   В этом вся беда! Если она станет исполнять его желания, если покорно склонит голову, если позволит делать с собой все, что ему заблагорассудится, он обещает не бить ее… а может, и того хуже, не пытать и не издеваться! Ну что ж, она не покорится его угрозам! И никогда не смирится с пленом!
   Но пока придется признать поражение. Она оставалась застывшей и неподвижной, пока он, слегка приподняв ее, стаскивал блузку, и только стиснула зубы, когда вечерний холод пронизал ее. Соски грудей под полотняной сорочкой сморщились и затвердели.
   Алисон невольно поежилась, а ее похититель неожиданно замер. Со страхом поглядев на него, девушка обнаружила, что он не сводит глаз с ее грудей. Никогда еще так остро она не сознавала себя женщиной!
   Алисон мучительно покраснела и поспешно, неуклюже прикрылась руками.
   — Я презираю тебя, — сказала она со всем отвращением, на какое была способна. Но похититель, скомкав блузку, отбросил ее.
   — Радуйся, что я позволил оставить бриджи! — Голос звучал подозрительно весело, но, когда девушка злобно уставилась на бербера, ничего не смогла прочесть на его лице — наступившие сумерки скрыли все, что ей хотелось узнать.
   — Женщина не должна прятать то, что дано ей Аллахом, — небрежно заметил он. — Ты многому могла бы научиться у моих соотечественниц. Они бы втолковали тебе, что женщина должна повиноваться мужчине и выполнять каждый его каприз.
   Он и вправду подсмеивался над ней! Намеренно пытался вывести из равновесия! Алисон была готова задушить его!
   Но тут он растянулся рядом с ней на бурнусе с видом и грацией огромного хищника, а потом приподнялся на локте, касаясь грудью ее левой руки, так что загорелое лицо оказалось почти рядом. Алисон невольно напряглась. Сейчас она полностью в его милости, и, если он захочет нарушить слово, ничто не спасет ее честь.
   Чтобы скрыть страх, она презрительно усмехнулась.
   — Не имею ни малейшего намерения угождать твоим капризам! Я совсем не то, что обыкновенная женщина!
   — Да, ты молодая леди, богатая англичанка… избалованная и изнеженная с самого рождения. Сомневаюсь, что ты в жизни хотя бы день трудилась!
   У Алисон не нашлось ответа, потому что бербер говорил правду. Она привыкла, что слуги бросались выполнять каждое ее распоряжение, угождали любому ее желанию. И обычно умела добиться своего, особенно если речь шла о знакомых мужчинах. Однако она инстинктивно понимала, что именно этот человек не склонится перед ее волей. Опустив глаза, Алисон беспомощно обхватила себя руками, растирая покрытую мурашками кожу. Никогда еще ни один мужчина не действовал на нее вот так!
   Видя, что она дрожит, как в ознобе, бербер перегнулся через нее и схватил дальний конец бурнуса. Алисон в ужасе съежилась.
   — Не смей прикасаться ко мне! — Он замер на мгновение, глядя на девушку сверху вниз с загадочным, непонятным выражением, и принялся, как ребенка, укутывать ее черной тканью. Алисон с трудом сообразила, что похититель просто укрывает ее.
   — Понимаю, — бросил он, и на этот раз презрение в голосе было очевидным, — не хочешь, чтобы твою лилейно-белую кожу загрязнил арабский дикарь?
   Он был несправедлив к ней, совсем несправедлив! И его раса тут ни при чем! В отличие от остальных европейцев Алисон вовсе не считала арабов низшими существами только потому, что они смуглы и обожжены солнцем. Кроме того, он даже не был арабом!
   — Ты, конечно, настоящий дикарь, примитивное существо, но отнюдь не араб, — процедила она. — Ты бербер!
   В глазах блеснуло издевательское восхищение.
   — Мои поздравления. По крайней мере ты смогла увидеть разницу. Это гораздо больше того, на что способны люди твоего мира.
   Раздраженная вызывающим сарказмом, Алисон отвернула лицо, чтобы не видеть его.
   — Оставь меня в покое.
   Любой джентльмен поспешил бы выполнить ее просьбу. Но, даже не считая своего похитителя джентльменом, она надеялась, что он поймет намек и не станет ей докучать. Однако бербер не шевельнулся.
   — Я жду, — подчеркнуто вежливо сказала она, подражая его тону. — Мне хочется спать.
   — Пожалуйста, кто же мешает?
   — Ты! Пока не уйдешь, я не смогу заснуть!
   — Но я никуда не собираюсь!
   Встрепенувшись, Алисон грозно свела брови.
   — Ты сказал, что, если я сниму жакет, смогу закутаться в твой бурнус.
   — Он достаточно велик для нас обоих. Мы станем спать вместе.
   Ошеломленная девушка лишь открыла рот:
   — Ты шутишь!
   — Ничуть.
   — Это… это неприлично, — заикаясь, пробормотала Алисон, сгорая от смущения, полная гнева и отчаяния.
   Она никогда раньше особенно не заботилась о своей репутации, но сейчас, пожалуй, стоит разыграть скромность и невинность, если это поможет защитить ее от такого негодяя!
   — Я даже не знаю твоего имени, — слабо запротестовала она. — Как же я могу спать рядом с тобой?
   В ответ послышался мягкий, веселый смешок.
   — Можешь называть меня Джафар. Теперь, когда мы познакомились, приличия соблюдены?
   — Об этом и речи быть не может!
   — Только помни, ты моя пленница и не имеешь другого выбора, кроме как подчиняться моим желаниям. Это успокоит твою совесть.
   С этими словами Джафар сел и порылся за поясом. Алисон поспешно проглотила просившийся на язык язвительный ответ, разглядев в полумраке блеск драгоценных камней, которыми была украшена рукоятка кинжала. Подняв глаза, она едва успела различить улыбку на загорелом лице. С преувеличенной осторожностью он вынул клинок и положил на землю со своей стороны на расстоянии вытянутой руки. Алисон в досаде и раздражении сжала губы.
   И тут он наклонился и поймал ее за ногу.
   — Что это ты делаешь, черт возьми! — подпрыгнув от неожиданности, завопила девушка. Но он легко отстранил ее руки.
   — Связываю тебя на ночь. Я же говорил, не желаю гоняться за тобой по горам.
   Она потрясенно наблюдала, как он стягивает ее щиколотку шерстяной веревкой. Неужели собирается стреножить ее, как животное?
   — Будь ты проклят… ты… — задыхаясь, начала она. Но он не собирался связывать ей ноги. И вместо этого прикрутил конец веревки к собственной щиколотке. Если Алисон хотя бы пошевелится, он мгновенно проснется и не даст ей сбежать.
   Сотрясаемая подавленной яростью, Алисон сжала кулаки с такой силой, что ногти впились в ладонь.
   — Клянусь Богом, ты еще горько пожалеешь о том дне, когда похитил меня!
   — Скорее, уж твоим бедам посочувствует Аллах, чем христианский Бог!
   От такого богохульства девушка задохнулась, и Джафар, воспользовавшись передышкой, осторожно толкнул ее на спину. К ужасу и унижению девушки, он сжал сопротивляющееся тело в объятиях и укутал их обоих бурнусом. Алисон оказалась в плену: голова покоилась на его здоровом плече, нос прижат к мускулистой груди. Она лежала, не смея шевельнуться, проклиная похитителя, пытаясь не дрожать, чувствуя жар этого мускулистого тела, пронизывающий тонкую ткань сорочки, ощущала мужской запах. От него пахло лошадьми и пустынным ветром… и чем-то еще, пряным и приятным. Чем-то ужасно тревожащим.
   Господи Боже, не сможет она уснуть! Хотя и очень устала!
   — Надеюсь, твоя рана очень болит, — прошипела она, вновь обретая утраченное равновесие. — Невыносимо болит.
   — Совершенно верно, но я выживу. Спи, Эхереш.
   Она не поняла, что означает странное слово, но не собиралась допытываться. О, как она его ненавидела! Особенно злило ее, что он защищает ее от холода своим надежным теплом. Не нужна ей его защита, и ничего она от него не хочет…
   Измученная, напряженная, как струна, Алисон долго еще лежала без сна, замирая при малейшем движении похитителя, и прошло больше часа, прежде чем Джафар почувствовал, как стройное тело расслабилось в его объятиях. Ее дыхание было неровным и неглубоким, но по крайней мере девушка заснула.
   Джафар, позволив себе забыть о бдительности, попытался думать о чем-нибудь другом, не о девушке, которую прижимал к себе. В целом он был доволен сегодняшним днем. Он почти без труда достиг цели, похитил невесту своего врага. И скоро, после стольких лет, сможет отомстить! Полковник, вне всякого сомнения, бросится спасать свое сокровище.
   Да, сокровище. Джафар улыбнулся во мраке, вспомнив ее слова о том, что она не просто обыкновенная женщина. Нет, второй мисс Алисон Викери просто не может быть. Она уникальна. И непредсказуема. Способна в одно мгновение из разъяренной тигрицы превратиться в испуганную голубку.
   Воспоминание об ужасе в глазах девушки стерло улыбку с лица Джафара. Плохо, что она боится его. Он не хотел, чтобы она в страхе и трепете сжималась под его взглядом. Джафар предпочитал ее неповиновение, каким бы раздражающим ни казалось подобное свойство в женщине. А этим она обладала в полной мере.
   Эхереш — назвал он ее. Непокорная. Да, непокорная… но, как ни странно, уязвимая, беззащитная. И красива, очень красива. Чувствовались в ней какая-то буйная воля, неистовость, бесшабашная смелость, способные невыразимо возбудить мужчину. Хотелось бы ему ощутить, как эта неистовость превращается в страсть… в его постели, как ненависть оборачивается безумной жаждой блаженства, яростным стремлением покориться и отдаться.
   Жеребец тихо фыркнул, и Джафар мгновенно насторожился, вглядываясь в темноту. Но лошади мирно щипали травку. Джафар, вздохнув, устало опустил голову. Рана горячечно пульсировала. Ему не раз приходилось испытывать нечто подобное после битвы. Гораздо острее боль от сознания того, что прекрасная девушка в твоих объятиях так же недостижима, как далекая звезда. Его терзала невозможность утолить желание. Однако почему так сладостно ощущать ее рядом с собой?
   Джафар осторожно, чтобы не разбудить девушку, устроил ее поудобнее. Какая ошибка! Ведь теперь эти мягкие, теплые холмики прижаты к его груди, а худенькое колено случайно уперлось в и без того возбужденную мужскую плоть.
   Он закрыл глаза, тщетно пытаясь заснуть. Да… мучительно, но почему-то необыкновенно приятно остаться здесь, под темным небом, где никого вокруг, кроме непокорной молодой пленницы в его объятиях.

Глава 4

   Восток загорелся розовым цветом, раскрашивая голубое небо, когда Алисон открыла глаза и, почувствовав утренний холодок, сонно завернулась в бурнус, не понимая, куда исчезло согревавшее ее всю ночь тепло.
   Резкое позвякивание вырвало ее из уютной дремоты. Только сейчас она сообразила, что лежит под бурнусом одна. Встрепенувшись, Алисон повернулась. Ее похититель, безжалостный варвар, называвший себя Джафаром, седлал лошадей.
   Словно ощутив ее пристальный взгляд, он оглянулся, встретившись с ней глазами. Алисон заметила на его щеках золотистую щетину, придававшую благородным чертам несколько сомнительный вид.
   Алисон резко отвернулась, желая лишь одного — спрятать голову под бурнус. Воспоминание о том, как ее вынудили раздеться перед мужчиной, вновь вызвало горячий румянец на щеках и волну ярости. Девушка не привыкла, чтобы ее волю так беспощадно ломали, но этот дьявол сделал все, чтобы подчинить ее и показать, как она беспомощна перед ним. Кроме того, Алисон спала совсем мало и совсем не отдохнула. Она просыпалась каждый час, только чтобы вновь и вновь обнаружить себя в объятиях незнакомца, прижатой к мускулистому мужскому телу. Его тревожащая близость терзала, мутила разум, кружила голову. Никогда ни один мужчина так не действовал на нее. Никогда еще она так остро не сознавала его мужественность и свою женственность.
   Пытаясь забыть обуревавшие ее чувства и неслыханное унижение, решив игнорировать человека, бывшего причиной всего этого, Алисон молча поднялась и оделась. К. собственному смятению, она поняла, что не сможет встретиться взглядом с Джафаром, хотя была благодарна ему за то, что он позволил ей отойти в сторону и уединиться на несколько минут. Алисон испытывала меньше благодарности за предложенный на завтрак хлеб, но Джафар не протянул ей мех с водой, свисавший с седла жеребца. Она знала, что Джафар ждет, пока его попросят, но не намеревалась сдаваться. Алисон не станет его молить, не покорится его высокомерным капризам.
   Алисон была поражена, узнав, что Джафар позволил ей сесть на кобылу, но решила, что он просто не хочет утомлять своего коня, а вовсе не потому, что внезапно стал доверять ей. Однако, когда Джафар хотел помочь ей сесть в седло, Алисон сжалась, презрительно сверкая глазами.
   — Я сама могу справиться!
   На щеке Джафара дернулась жилка, но он ничего не ответил. Злорадствуя, Алисон села на лошадь. Джафар, как и раньше, привязал поводья к луке своего седла и поехал вперед. Алисон старалась не смотреть на него. Она была исполнена решимости игнорировать своего спутника-дикаря и его смехотворные требования покорности.
   Ее решимость немного поколебалась, когда через несколько миль они набрели на ручей. Алисон с нескрываемым желанием смотрела, как Джафар поит лошадей и наполняет водой мех. Его пронизывающий взгляд при виде того, как она облизывает сухие губы, подчеркнуто напоминал о том, что у нее есть выбор.
   — Ты знаешь условия, — спокойно сказал он. — Стоит только вежливо попросить воды и согласиться перевязать мне рану, и тебе будет позволено утолить жажду.
   — Мне не хочется пить, — солгала Алисон. Она пыталась убедить себя в этом. Утро почти кончилось, и скоро они покинули относительную прохладу гор. Перед ними расстилалась широкая равнина, пестревшая небольшими пригорками и кочками. Они добрались до Высокого Плато.
   Когда беспощадное желтое солнце начало сжигать ее пылающими лучами, Алисон, измученная жаждой, могла лишь непрерывно повторять:
   — Я не хочу пить, не хочу пить, не хочу…
   Но к полудню пытка стала невыносимой. Алисон была покрыта потом, пылью, умирала от жажды. Ей хотелось протянуть руку к стакану холодного лимонада. Хотелось принять ванну. Лечь в мягкую постель. Но сильнее всего хотелось добыть оружие и прикончить этого негодяя. И в эту минуту она была готова убивать его медленно, чтобы заставить помучиться.
   На ум пришла старинная арабская пытка — врага растягивали на песке, привязав к колышкам руки и ноги, и обмазывали медом тело, оставляя в жертву муравьям.
   Но ее свирепые мысли нисколько не действовали на безжалостного похитителя. Они продолжали мчаться все с той же головокружительной скоростью. Алисон едва не падала с лошади от усталости и жажды, а надежды на побег таяли с каждой бесконечной милей. Она могла лишь молиться, чтобы дядя благополучно вернулся в Алжир и не вздумал искать ее. Он никогда не вынесет этого утомительного путешествия и пусть лучше предоставит возможность более молодому и храброму Эрве спасать невесту.
   К полудню унылый пейзаж сменился степью, покрытой зеленой травой и ковылем. Время от времени вдали виднелись стада овец и коз, но бербер держался подальше от этих признаков цивилизации.
   Днем они остановились еще раз, чтобы напоить лошадей. Ненависть Алисон к Джафару разгорелась с новой силой. Он пытается убить ее и куда больше заботится о животных: позволяет им остыть после водопоя, некоторое время едет шагом, прежде чем пуститься в галоп.
   Однако, чувствуя на себе взгляд Джафара, девушка гордо выпрямлялась. Она не знала, сколько еще сможет продержаться, но тлевшие глубоко в душе остатки гордости мешали ей сдаться.
   Однако по мере того, как они углублялись в глушь, решимость начала таять. Алисон пришлось стиснуть зубы, чтобы не начать молить. Ей хотелось кричать на него, бить кулаками, просить освободить, но она уже усвоила вчера, что всякие мольбы и угрозы бесполезны. Он не отпустит ее, этот жестокий дикарь, не выносивший, когда ему противоречат.