Страница:
Алисон смотрела в глаза Джафара, такие уязвимые и беспомощные, не в силах отвести взгляд. Сейчас он совсем не был похож на человека, который когда-то клялся отомстить убийцам родителей.
— А если это правда? — прошептала она.
И в это мгновение на лице Джафара сменилось множество эмоций — нежность, желание, страсть и самая сильная из них — неуверенность. Алисон понимала каждую так ясно, как свои собственные чувства, потому что они и были ее собственными.
— Если так оно и есть, — хрипло ответил он, — тогда и я могу признаться в любви к женщине… которой уже давно восхищаюсь, перед которой благоговею.
Алисон открыла рот, но слова не сорвались с языка. Безумная надежда бурлила в ней, но горло было сжато настолько, что она не могла говорить. И тогда она ответила единственным возможным способом — бросилась в объятия Джафара. Почувствовав, что его руки обвили ее стальным кольцом, девушка, почти теряя сознание, прислонилась к Джафару и спрятала лицо на его груди.
Джафар почувствовал, как она трепещет, ощутил влагу ее слез на щеке и молча укачивал ее, как младенца. Только через несколько минут, слегка отстранив Алисон, он осторожно сжал ладонями ее щеки.
— Только ты можешь успокоить бурю, бушующую в моем сердце, Алисон. Скажи, что не питаешь ко мне ненависти… Подари надежду, что когда-нибудь полюбишь меня.
— Да. О, Джафар, да…
Но, прежде чем Алисон успела договорить, Джафар начал осыпать легкими отчаянными поцелуями ее подбородок, щеки, снимая губами катившиеся из глаз слезы. Алисон льнула к нему, смеясь, всхлипывая, забыв обо всем, пока Джафар наконец не поднял голову. Она никогда не видела его таким торжественно-серьезным.
— Ты станешь моей женой, Алисон?
— Ж-женой? Хочешь, чтобы я стала твоей женой?
— Да, сердце мое. Я прошу тебя выйти за меня замуж, разделить мою жизнь и дом, стать матерью моих детей, состариться рядом со мной.
Алисон потрясенно смотрела на Джафара, пока внезапная тоска не стерла улыбку на губах.
— Но твое племя… Джафар… они никогда не примут меня… неверную, англичанку…
— Неправда, Алисон. Они примут тебя без всяких условий. Женщина, способная убить льва, достойна носить в своем чреве детей вождя. Именно так говорят о тебе мои люди.
Сознание того, что берберы могут обсуждать, пригодна ли она в жены вождю, должно было взволновать Алисон, но вместо этого она почувствовала лишь безграничное облегчение. И счастье. Мысль об их детях наполняла Алисон бурной радостью.
Но Джафар, должно быть, посчитал, что она колеблется, потому что тихо продолжил:
— Если скажешь, что не можешь жить здесь, со мной, в моей стране, я пойму. Мы поедем куда захочешь — в Англию, Францию, Индию… мне все равно. Главное, что ты будешь рядом.
Глаза Алисон вновь наполнились слезами. Она знала, как много значит для Джафара его родина, однако он готов покинуть Алжир, отречься от своей жизни, страны, борьбы. И все ради нее.
— Не плачь, любимая, — молил он на своем языке. — Не могу вынести твоих слез.
— Я не плачу, — всхлипнула она. — И мы будем жить здесь, Джафар.
— Значит… ты станешь моей женой?
— Да. Да, я выйду за тебя замуж.
Но Джафар, очевидно, не веря, робко, нерешительно, едва прикасаясь, вытер соленые капли.
— Я не буду таким неумолимым, каким всегда казался, Алисон. И не хочу отнимать у тебя твою свободу, независимость, не попытаюсь изменить твою страстную натуру. Больше всего я люблю в тебе эту силу духа. И не попрошу отказаться от своей религии. Коран не запрещает мусульманину жениться на христианке. Мы можем обвенчаться дважды — в церкви и по мусульманским обычаям, чтобы доставить радость твоим родственникам и моему деду.
Джафар замолчал, пристально вглядываясь в ее лицо. Ее трепетная улыбка, должно быть, вселила в него надежду, потому что его собственный взгляд мгновенно смягчился.
— Что же до наших будущих детей, мы сможем, надеюсь, достичь справедливого компромисса. Они будут воспитываться в вере ислама, но изучать и Библию, а когда станут достаточно взрослыми, смогут выбрать сами. Ты согласишься на это?
— Да, это, наверное, будет справедливо, но… ты уверен, что хочешь взять в жены англичанку?
Джафар сухо усмехнулся, но все же это была улыбка, первая с момента их встречи.
— Если я пал так низко, что согласился сотрудничать с французами, особенно с человеком, которому поклялся мстить, английскую жену уж как-нибудь стерплю.
— Что ты имеешь в виду под «сотрудничать с французами»? Ты говоришь об Эрве?
— Похоже, полковник хочет, чтобы я стал советником Бюро по делам арабов.
Джафар подвел Алисон к мраморной скамейке, усадил и, сев рядом, рассказал о предложении Бурмона. Он постепенно убеждался в том, что самым правильным решением будет согласиться работать с Эрве. К тому же шансы получить поддержку совета достаточно велики.
— Что ты об этом думаешь, сердце мое? — спросил он в заключение.
Алисон молча погладила его по щеке, не в силах поверить, что это не сон, что Джафар действительно здесь и говорит все это.
— Поверь, я счастлива, безмерно счастлива. Ты сможешь сделать так много хорошего для своего народа, Джафар, особенно если займешь высокую должность в правительстве. Может, ты сумеешь забыть на время о своих разногласиях с французами.
Джафар глубоко, с еле заметной горечью вздохнул.
— Не так-то легко смириться с тем, что вынужден сотрудничать с врагом.
Алисон поняла, что он думает об Эрве.
— Значит, ты по-прежнему его ненавидишь?
— Нет, теперь уже не так сильно. И если быть честным, готов признаться, что ненависть по большей части была рождена ревностью. Все это время я думал, что ты любишь его.
— Нет. Просто не хотела, чтобы ему зря причинили зло. Это ты… только тебя… я люблю.
Они снова замолчали, и Джафар, взяв руки Алисон, прижал их к своей груди, к тому месту, где гулко и ровно билось сердце.
— И я люблю тебя, Алисон, так сильно, что не могу выразить.
Алисон вскинула на него вопрошающие глаза.
— Если это правда, почему ты отпустил меня?
— Я думал, ты будешь счастливее с Бурмоном, — просто ответил Джафар. — В любом случае следовало предоставить тебе возможность выбора. Ты должна была прийти ко мне сама, по собственной воле. Если бы я вынудил тебя остаться, тогда мало чем отличался бы от дикаря, которым ты меня считала. Я повторял себе, что, если бы ты любила меня по-настоящему, наверняка захотела бы остаться.
— Я хотела остаться, Джафар, но боялась… за тебя. Не желала становиться между тобой и твоим племенем, служить причиной бед и неприятностей. Подумай только, в чем тебя обвиняли, и это всего лишь за милосердие к Эрве! Не могу вынести мысли о том, чтобы снова причинить тебе боль. Ты уверен, что племя не станет возражать против твоей женитьбы на мне? Я всегда считала, что ты должен жениться по политическим соображениям.
— Совершенно верно. Однако ты не совсем разбираешься в политических воззрениях берберов. До сих пор я не мог предложить тебе руку, не изменив своему долгу. Но теперь, когда я заключил мир с Бурмоном, такой брак означает, что у меня появились сильные союзники. По закону берберов вождю дозволяется взять в жены даже дочь врага, если это поможет укрепить межплеменные союзы. В этом случае мне крайне выгодно жениться на женщине, к просьбам и советам которой прислушивается сам глава «Арабского Бюро».
— Именно поэтому ты хочешь жениться на мне? — нерешительно спросила Алисон. — Чтобы использовать меня в качестве могущественного союзника?
Голос звучал небрежно, почти весело, но Джафар уловил в нем нотки неуверенности и мрачно улыбнулся.
— Подойди ко мне, — приказал он и, не дожидаясь, пока Алисон подчинится, притянул ее к себе, стиснул в объятиях. Лишь потом, медленно наклонив голову, Джафар завладел ее губами и обжег страстными поцелуями, кружившими голову и окончательно убедившими Алисон в правдивости его слов. Джафар продолжал целовать ее, властно, с прежней неукротимой свирепостью, заставляя окончательно терять рассудок.
И когда он наконец отстранился, давая Алисон возможность вздохнуть, щеки девушки пылали, а губы распухли и болели. Но ей было все равно. Она хотела снова и снова испытать его неумолимую жестокость, ревность и жажду обладания и даже втайне надеялась, что буйная природа их любовных игр не изменится.
Джафар удовлетворенно улыбнулся, наблюдая за словно одурманенной Алисон. Глаза его жарко, почти зловеще блеснули:
— Я не целую своих союзников, Эхереш, и не укладываю их в постель.
— Надеюсь, — робко усмехнулась Алисон. — Это… это было очень убедительно.
И, безуспешно пытаясь взять себя в руки, начала разглаживать складки помятого платья. Взгляд Джафара скользнул к скромному вырезу, прикрывавшему изгиб соблазнительных грудей, но оставлявшему на виду островок шелковистой кожи. Желание, острое и пылкое, мгновенно вспыхнуло в нем при воспоминании о вкусе этих тугих вершинок, этой сладостной плоти.
Но тут до него вновь донеслись шум, веселые голоса и звуки музыки из бальной залы, и Джафар мгновенно опомнился. Неохотно отпустив Алисон, он отступил, стараясь воспротивиться искушению вновь коснуться ее.
— Больше всего на свете мне хотелось бы умчать тебя отсюда, Эхереш, — гортанно выдохнул он — сорвать с тебя одежду, обнажить ослепительное тело и любить всю ночь напролет, но думаю, будет лучше, если я найду твоих дядюшек и попрошу разрешения жениться на тебе.
Алисон так увлеклась заманчивой перспективой второго похищения, что едва нашла в себе силы возразить ему:
— Это совершенно необязательно, Джафар. Я не нуждаюсь ни в чьем разрешении, чтобы выйти за тебя замуж.
— Пусть так, но я предпочел бы получить их благословение.
— Думаю, они будут рады дать его. Больше всего на свете они хотят, чтобы я была счастлива. И если заверишь их, что больше не похитишь меня и не сделаешь наложницей, они будут рады принять тебя в семью как моего мужа.
Казалось, с сердца Джафара упала огромная тяжесть.
— Насколько я понял, — сухо заметил он, — придется дать обет, что отныне я стану вести себя как подобает цивилизованному человеку.
— Надеюсь, не слишком цивилизованному, — пробормотала Алисон. Она вовсе не хотела, чтобы Джафар изменился. Он был настоящим мужчиной, гордым и свирепым, как бродившие по горам львы, неукрощенным и смелым. И никто никогда не сможет его укротить. И она надеялась, что таким он и останется. В будущем Алисон, вне всякого сомнения, не раз посчитает Джафара высокомерным, надменным, несговорчивым, властным, грубым и безмерно раздражающим, но не поменялась бы ни с одной женщиной за все богатства мира.
— Однако, — продолжал Джафар, — я хочу убедить их, что смогу достойно позаботиться о тебе.
Он снова поколебался, в переливчатых глазах опять мелькнула беззащитность, так трогавшая ее сердце.
— Я не могу обещать тебе спокойной, безопасной жизни, Алисон, готов лишь поклясться, что сделаю все на свете, лишь бы ты была счастлива.
И наконец, позволив себе поверить в его искренность, осознать, что Джафар ее любит, что все это происходит на самом деле, Алисон нежно коснулась губами его губ.
— Этого более чем достаточно, — тихо заверила она. — Мне не нужны пустые обещания, только ты и твоя любовь.
И ответное чувство, отраженное в ее глазах, ярко сиявших в лунном свете, наполнило Джафара нежностью, угрожавшей окончательно потрясти его. Джафару пришлось сделать над собой отчаянное усилие, чтобы вернуться к реальности.
— Я должен пойти и отыскать твоих родственников, — хрипло повторил он, — чтобы мы могли обсудить цену за невесту. Как по-твоему, кто из них будет торговаться больше всего?
Алисон покачала головой, не понимая такой настойчивости.
— Джафар, тебе совсем ни к чему платить за меня. Что за странное желание?
— Но это необходимо, Эхереш. Таков обычай моего народа… и я не желаю, чтобы твои дяди думали, будто я стремлюсь завладеть лишь твоим состоянием.
Алисон тихо рассмеялась, на этот раз с неподдельным весельем.
— Им и в голову не придет вообразить такое! Ты настолько презираешь иностранцев, что способен жениться на чужестранке исключительно по любви.
— Для меня самое главное, чтобы ты понимала это.
Он говорил так тихо и нерешительно, что Алисон подняла брови. Подобное смирение было совсем не в характере Джафара. Куда исчезла всегдашняя непоколебимая уверенность, наследие многих поколений воинов-правителей, храбрых и безжалостных. Однако, подумав немного, Алисон решила воспользоваться этим неожиданно представившимся случаем.
— По правде говоря, у меня немало опасений, — призналась она и, несмотря на небрежность тона, мгновенно почувствовала, как насторожился Джафар.
— Видишь ли, — объяснила она, запрокинув голову, чтобы взглянуть на него, — я, вероятно, привыкну, обращаясь к тебе, говорить «мой повелитель», но действительно не знаю, смогу ли заставить себя называть тебя господином.
Облегченно вздохнув, Джафар улыбнулся лениво-чувственной, ослепительно нежной улыбкой.
— Поверь, это совершенно глупое утверждение, на которое не стоит обращать внимания. Кроме того, в нем нет ни унции правды. По берберским обычаям, я могу быть твоим господином, но ты — властительница моего сердца, Эхереш.
— Это правда?
— Да, и я надеюсь провести остаток жизни, доказывая это тебе.
Алисон, внезапно потеряв дар речи, смогла только смотреть на Джафара, пытаясь выразить взглядом то, чего не могла высказать. И, увидев в ее глазах нескрываемое голодное желание, Джафар резко втянул в себя воздух. Когда она глядела на него вот так, открыто и незащищенно, одно лишь стремление обуревало его — взять Алисон прямо здесь, овладеть этим прелестным телом, сделать своей навсегда, вонзиться в нее, слиться в единое целое.
И Джафар беспомощно, не умея совладать с собой, потянулся к Алисон, властно сжимая ее пальцы.
— Ах, Эхереш, — шепнул он, лаская ее губы теплым дыханием, — неужели не видишь, как страстно я люблю тебя? Какую власть ты имеешь надо мной? Ты можешь покорить меня взглядом, уничтожить улыбкой этих сладких губ, привести в отчаяние хмурым видом…
— Джафар, ты намереваешься сыпать бессмысленными комплиментами или поведешь себя как человек дела и снова поцелуешь меня?
Джафар весело рассмеялся и, продолжая улыбаться, опять наклонил голову.
Прошло довольно много времени, прежде чем они вспомнили первоначальное намерение — получить благословение родственников невесты, и, поднявшись, отправились на поиски дядюшек Алисон.
Эпилог
Примечание автора
— А если это правда? — прошептала она.
И в это мгновение на лице Джафара сменилось множество эмоций — нежность, желание, страсть и самая сильная из них — неуверенность. Алисон понимала каждую так ясно, как свои собственные чувства, потому что они и были ее собственными.
— Если так оно и есть, — хрипло ответил он, — тогда и я могу признаться в любви к женщине… которой уже давно восхищаюсь, перед которой благоговею.
Алисон открыла рот, но слова не сорвались с языка. Безумная надежда бурлила в ней, но горло было сжато настолько, что она не могла говорить. И тогда она ответила единственным возможным способом — бросилась в объятия Джафара. Почувствовав, что его руки обвили ее стальным кольцом, девушка, почти теряя сознание, прислонилась к Джафару и спрятала лицо на его груди.
Джафар почувствовал, как она трепещет, ощутил влагу ее слез на щеке и молча укачивал ее, как младенца. Только через несколько минут, слегка отстранив Алисон, он осторожно сжал ладонями ее щеки.
— Только ты можешь успокоить бурю, бушующую в моем сердце, Алисон. Скажи, что не питаешь ко мне ненависти… Подари надежду, что когда-нибудь полюбишь меня.
— Да. О, Джафар, да…
Но, прежде чем Алисон успела договорить, Джафар начал осыпать легкими отчаянными поцелуями ее подбородок, щеки, снимая губами катившиеся из глаз слезы. Алисон льнула к нему, смеясь, всхлипывая, забыв обо всем, пока Джафар наконец не поднял голову. Она никогда не видела его таким торжественно-серьезным.
— Ты станешь моей женой, Алисон?
— Ж-женой? Хочешь, чтобы я стала твоей женой?
— Да, сердце мое. Я прошу тебя выйти за меня замуж, разделить мою жизнь и дом, стать матерью моих детей, состариться рядом со мной.
Алисон потрясенно смотрела на Джафара, пока внезапная тоска не стерла улыбку на губах.
— Но твое племя… Джафар… они никогда не примут меня… неверную, англичанку…
— Неправда, Алисон. Они примут тебя без всяких условий. Женщина, способная убить льва, достойна носить в своем чреве детей вождя. Именно так говорят о тебе мои люди.
Сознание того, что берберы могут обсуждать, пригодна ли она в жены вождю, должно было взволновать Алисон, но вместо этого она почувствовала лишь безграничное облегчение. И счастье. Мысль об их детях наполняла Алисон бурной радостью.
Но Джафар, должно быть, посчитал, что она колеблется, потому что тихо продолжил:
— Если скажешь, что не можешь жить здесь, со мной, в моей стране, я пойму. Мы поедем куда захочешь — в Англию, Францию, Индию… мне все равно. Главное, что ты будешь рядом.
Глаза Алисон вновь наполнились слезами. Она знала, как много значит для Джафара его родина, однако он готов покинуть Алжир, отречься от своей жизни, страны, борьбы. И все ради нее.
— Не плачь, любимая, — молил он на своем языке. — Не могу вынести твоих слез.
— Я не плачу, — всхлипнула она. — И мы будем жить здесь, Джафар.
— Значит… ты станешь моей женой?
— Да. Да, я выйду за тебя замуж.
Но Джафар, очевидно, не веря, робко, нерешительно, едва прикасаясь, вытер соленые капли.
— Я не буду таким неумолимым, каким всегда казался, Алисон. И не хочу отнимать у тебя твою свободу, независимость, не попытаюсь изменить твою страстную натуру. Больше всего я люблю в тебе эту силу духа. И не попрошу отказаться от своей религии. Коран не запрещает мусульманину жениться на христианке. Мы можем обвенчаться дважды — в церкви и по мусульманским обычаям, чтобы доставить радость твоим родственникам и моему деду.
Джафар замолчал, пристально вглядываясь в ее лицо. Ее трепетная улыбка, должно быть, вселила в него надежду, потому что его собственный взгляд мгновенно смягчился.
— Что же до наших будущих детей, мы сможем, надеюсь, достичь справедливого компромисса. Они будут воспитываться в вере ислама, но изучать и Библию, а когда станут достаточно взрослыми, смогут выбрать сами. Ты согласишься на это?
— Да, это, наверное, будет справедливо, но… ты уверен, что хочешь взять в жены англичанку?
Джафар сухо усмехнулся, но все же это была улыбка, первая с момента их встречи.
— Если я пал так низко, что согласился сотрудничать с французами, особенно с человеком, которому поклялся мстить, английскую жену уж как-нибудь стерплю.
— Что ты имеешь в виду под «сотрудничать с французами»? Ты говоришь об Эрве?
— Похоже, полковник хочет, чтобы я стал советником Бюро по делам арабов.
Джафар подвел Алисон к мраморной скамейке, усадил и, сев рядом, рассказал о предложении Бурмона. Он постепенно убеждался в том, что самым правильным решением будет согласиться работать с Эрве. К тому же шансы получить поддержку совета достаточно велики.
— Что ты об этом думаешь, сердце мое? — спросил он в заключение.
Алисон молча погладила его по щеке, не в силах поверить, что это не сон, что Джафар действительно здесь и говорит все это.
— Поверь, я счастлива, безмерно счастлива. Ты сможешь сделать так много хорошего для своего народа, Джафар, особенно если займешь высокую должность в правительстве. Может, ты сумеешь забыть на время о своих разногласиях с французами.
Джафар глубоко, с еле заметной горечью вздохнул.
— Не так-то легко смириться с тем, что вынужден сотрудничать с врагом.
Алисон поняла, что он думает об Эрве.
— Значит, ты по-прежнему его ненавидишь?
— Нет, теперь уже не так сильно. И если быть честным, готов признаться, что ненависть по большей части была рождена ревностью. Все это время я думал, что ты любишь его.
— Нет. Просто не хотела, чтобы ему зря причинили зло. Это ты… только тебя… я люблю.
Они снова замолчали, и Джафар, взяв руки Алисон, прижал их к своей груди, к тому месту, где гулко и ровно билось сердце.
— И я люблю тебя, Алисон, так сильно, что не могу выразить.
Алисон вскинула на него вопрошающие глаза.
— Если это правда, почему ты отпустил меня?
— Я думал, ты будешь счастливее с Бурмоном, — просто ответил Джафар. — В любом случае следовало предоставить тебе возможность выбора. Ты должна была прийти ко мне сама, по собственной воле. Если бы я вынудил тебя остаться, тогда мало чем отличался бы от дикаря, которым ты меня считала. Я повторял себе, что, если бы ты любила меня по-настоящему, наверняка захотела бы остаться.
— Я хотела остаться, Джафар, но боялась… за тебя. Не желала становиться между тобой и твоим племенем, служить причиной бед и неприятностей. Подумай только, в чем тебя обвиняли, и это всего лишь за милосердие к Эрве! Не могу вынести мысли о том, чтобы снова причинить тебе боль. Ты уверен, что племя не станет возражать против твоей женитьбы на мне? Я всегда считала, что ты должен жениться по политическим соображениям.
— Совершенно верно. Однако ты не совсем разбираешься в политических воззрениях берберов. До сих пор я не мог предложить тебе руку, не изменив своему долгу. Но теперь, когда я заключил мир с Бурмоном, такой брак означает, что у меня появились сильные союзники. По закону берберов вождю дозволяется взять в жены даже дочь врага, если это поможет укрепить межплеменные союзы. В этом случае мне крайне выгодно жениться на женщине, к просьбам и советам которой прислушивается сам глава «Арабского Бюро».
— Именно поэтому ты хочешь жениться на мне? — нерешительно спросила Алисон. — Чтобы использовать меня в качестве могущественного союзника?
Голос звучал небрежно, почти весело, но Джафар уловил в нем нотки неуверенности и мрачно улыбнулся.
— Подойди ко мне, — приказал он и, не дожидаясь, пока Алисон подчинится, притянул ее к себе, стиснул в объятиях. Лишь потом, медленно наклонив голову, Джафар завладел ее губами и обжег страстными поцелуями, кружившими голову и окончательно убедившими Алисон в правдивости его слов. Джафар продолжал целовать ее, властно, с прежней неукротимой свирепостью, заставляя окончательно терять рассудок.
И когда он наконец отстранился, давая Алисон возможность вздохнуть, щеки девушки пылали, а губы распухли и болели. Но ей было все равно. Она хотела снова и снова испытать его неумолимую жестокость, ревность и жажду обладания и даже втайне надеялась, что буйная природа их любовных игр не изменится.
Джафар удовлетворенно улыбнулся, наблюдая за словно одурманенной Алисон. Глаза его жарко, почти зловеще блеснули:
— Я не целую своих союзников, Эхереш, и не укладываю их в постель.
— Надеюсь, — робко усмехнулась Алисон. — Это… это было очень убедительно.
И, безуспешно пытаясь взять себя в руки, начала разглаживать складки помятого платья. Взгляд Джафара скользнул к скромному вырезу, прикрывавшему изгиб соблазнительных грудей, но оставлявшему на виду островок шелковистой кожи. Желание, острое и пылкое, мгновенно вспыхнуло в нем при воспоминании о вкусе этих тугих вершинок, этой сладостной плоти.
Но тут до него вновь донеслись шум, веселые голоса и звуки музыки из бальной залы, и Джафар мгновенно опомнился. Неохотно отпустив Алисон, он отступил, стараясь воспротивиться искушению вновь коснуться ее.
— Больше всего на свете мне хотелось бы умчать тебя отсюда, Эхереш, — гортанно выдохнул он — сорвать с тебя одежду, обнажить ослепительное тело и любить всю ночь напролет, но думаю, будет лучше, если я найду твоих дядюшек и попрошу разрешения жениться на тебе.
Алисон так увлеклась заманчивой перспективой второго похищения, что едва нашла в себе силы возразить ему:
— Это совершенно необязательно, Джафар. Я не нуждаюсь ни в чьем разрешении, чтобы выйти за тебя замуж.
— Пусть так, но я предпочел бы получить их благословение.
— Думаю, они будут рады дать его. Больше всего на свете они хотят, чтобы я была счастлива. И если заверишь их, что больше не похитишь меня и не сделаешь наложницей, они будут рады принять тебя в семью как моего мужа.
Казалось, с сердца Джафара упала огромная тяжесть.
— Насколько я понял, — сухо заметил он, — придется дать обет, что отныне я стану вести себя как подобает цивилизованному человеку.
— Надеюсь, не слишком цивилизованному, — пробормотала Алисон. Она вовсе не хотела, чтобы Джафар изменился. Он был настоящим мужчиной, гордым и свирепым, как бродившие по горам львы, неукрощенным и смелым. И никто никогда не сможет его укротить. И она надеялась, что таким он и останется. В будущем Алисон, вне всякого сомнения, не раз посчитает Джафара высокомерным, надменным, несговорчивым, властным, грубым и безмерно раздражающим, но не поменялась бы ни с одной женщиной за все богатства мира.
— Однако, — продолжал Джафар, — я хочу убедить их, что смогу достойно позаботиться о тебе.
Он снова поколебался, в переливчатых глазах опять мелькнула беззащитность, так трогавшая ее сердце.
— Я не могу обещать тебе спокойной, безопасной жизни, Алисон, готов лишь поклясться, что сделаю все на свете, лишь бы ты была счастлива.
И наконец, позволив себе поверить в его искренность, осознать, что Джафар ее любит, что все это происходит на самом деле, Алисон нежно коснулась губами его губ.
— Этого более чем достаточно, — тихо заверила она. — Мне не нужны пустые обещания, только ты и твоя любовь.
И ответное чувство, отраженное в ее глазах, ярко сиявших в лунном свете, наполнило Джафара нежностью, угрожавшей окончательно потрясти его. Джафару пришлось сделать над собой отчаянное усилие, чтобы вернуться к реальности.
— Я должен пойти и отыскать твоих родственников, — хрипло повторил он, — чтобы мы могли обсудить цену за невесту. Как по-твоему, кто из них будет торговаться больше всего?
Алисон покачала головой, не понимая такой настойчивости.
— Джафар, тебе совсем ни к чему платить за меня. Что за странное желание?
— Но это необходимо, Эхереш. Таков обычай моего народа… и я не желаю, чтобы твои дяди думали, будто я стремлюсь завладеть лишь твоим состоянием.
Алисон тихо рассмеялась, на этот раз с неподдельным весельем.
— Им и в голову не придет вообразить такое! Ты настолько презираешь иностранцев, что способен жениться на чужестранке исключительно по любви.
— Для меня самое главное, чтобы ты понимала это.
Он говорил так тихо и нерешительно, что Алисон подняла брови. Подобное смирение было совсем не в характере Джафара. Куда исчезла всегдашняя непоколебимая уверенность, наследие многих поколений воинов-правителей, храбрых и безжалостных. Однако, подумав немного, Алисон решила воспользоваться этим неожиданно представившимся случаем.
— По правде говоря, у меня немало опасений, — призналась она и, несмотря на небрежность тона, мгновенно почувствовала, как насторожился Джафар.
— Видишь ли, — объяснила она, запрокинув голову, чтобы взглянуть на него, — я, вероятно, привыкну, обращаясь к тебе, говорить «мой повелитель», но действительно не знаю, смогу ли заставить себя называть тебя господином.
Облегченно вздохнув, Джафар улыбнулся лениво-чувственной, ослепительно нежной улыбкой.
— Поверь, это совершенно глупое утверждение, на которое не стоит обращать внимания. Кроме того, в нем нет ни унции правды. По берберским обычаям, я могу быть твоим господином, но ты — властительница моего сердца, Эхереш.
— Это правда?
— Да, и я надеюсь провести остаток жизни, доказывая это тебе.
Алисон, внезапно потеряв дар речи, смогла только смотреть на Джафара, пытаясь выразить взглядом то, чего не могла высказать. И, увидев в ее глазах нескрываемое голодное желание, Джафар резко втянул в себя воздух. Когда она глядела на него вот так, открыто и незащищенно, одно лишь стремление обуревало его — взять Алисон прямо здесь, овладеть этим прелестным телом, сделать своей навсегда, вонзиться в нее, слиться в единое целое.
И Джафар беспомощно, не умея совладать с собой, потянулся к Алисон, властно сжимая ее пальцы.
— Ах, Эхереш, — шепнул он, лаская ее губы теплым дыханием, — неужели не видишь, как страстно я люблю тебя? Какую власть ты имеешь надо мной? Ты можешь покорить меня взглядом, уничтожить улыбкой этих сладких губ, привести в отчаяние хмурым видом…
— Джафар, ты намереваешься сыпать бессмысленными комплиментами или поведешь себя как человек дела и снова поцелуешь меня?
Джафар весело рассмеялся и, продолжая улыбаться, опять наклонил голову.
Прошло довольно много времени, прежде чем они вспомнили первоначальное намерение — получить благословение родственников невесты, и, поднявшись, отправились на поиски дядюшек Алисон.
Эпилог
Париж, 1852 год
Переступив вслед за женой порог роскошного гостиничного номера, Джафар швырнул цилиндр на пристенный столик и начал стягивать перчатки, с нежной снисходительностью наблюдая за раздевавшейся Алисон. Нетерпеливо сбросив одежду, она поспешно распахнула окна, вглядываясь в ярко освещенные улицы французской столицы, заполненные людьми. Очевидно, она еще не остыла от возбуждения: целый день был проведен в увеселениях! Он и сам чувствовал необыкновенный подъем духа, особенно после стольких лет бесплодных попыток добиться освобождения султана.
Война закончилась, но события разворачивались не так, как надеялся Джафар. Через несколько недель, последовавших за капитуляцией Абдель Кадера, во Франции произошла революция, и короля Луи-Филиппа свергли с престола. Новое французское правительство, нарушив обещание позволить Абдель Кадеру искать убежище в какой-нибудь мусульманской стране, держало в заточении султана и его семью почти пять лет. И все это время Джафар прилагал отчаянные усилия, чтобы спасти их, и даже упросил деда, герцога Морлендского, обратиться с петицией к французским чиновникам.
Но теперь все изменилось. Абдель Кадер был освобожден. Алисон и Джафар по приглашению Наполеона Третьего приехали в Париж отпраздновать это событие и выразить почтение вождю арабов. Алисон утверждала, что ей очень весело, однако уже после трех дней празднеств, парадов и церемоний стала поговаривать о возвращении в Алжир.
— Как здесь душно, — пожаловалась она, жадно дыша прохладным осенним воздухом. — Я и не сознавала, как привыкла к свежему ветру. И как буду скучать по дому.
Джафар молча улыбался. Сердце его было слишком переполнено счастьем, чтобы он мог выразить его словами. С каждым новым днем он любил ее все сильнее… За счастливые годы их брака Алисон подарила мужу двух прекрасных детей — сына и дочь, которых родители оставили в Англии с безгранично восхищенным и довольным дедом. Оба унаследовали страстную и независимую натуру матери, и Джафар любил их за это еще больше.
— Но я рада, что мы приехали, — продолжала Алисон. — Иначе мне так и не удалось бы познакомиться с твоим султаном. Ты никогда не говорил мне, какой это очаровательный человек. И какой скромный. Я чувствовала себя такой особенной в его присутствии, словно я единственная женщина в мире.
— Возможно, потому что так оно и есть, дорогая… по крайней мере для меня.
Алисон рассеянно оглянулась, продолжая думать об утреннем событии. Ей наконец представилась возможность встретиться с обаятельным султаном. Красивый и умный человек, он казался молодым и к тому же отличался поразительной грацией и неотразимой улыбкой, напоминавшей чем-то улыбку Джафара. Теперь она понимала, почему муж готов был безоглядно последовать за Абдель Кадером и почему французские власти относились к султану с таким уважением. Он произвел впечатление даже на дядю Оноре. Она была безмерно горда, когда Абдель Кадер назвал Джафара «братом».
Алисон казалось, что мысли Джафара тоже заняты чем-то, но он, видимо, больше был склонен любоваться женой, чем обсуждать события дня.
— О чем ты думаешь? — с любопытством спросила она. Выражение его лица мгновенно смягчилось, губы раздвинулись в медленной чувственной улыбке.
— По-моему, ты прекрасно знаешь.
И, ощущая на себе его хищный взгляд собственника, Алисон молчаливо согласилась с мужем. Даже теперь, после пяти лет замужества, она по-прежнему прекрасно различала этот пылкий взгляд, который все еще заставлял сердце биться сильнее. Он хотел ее.
Дрожь сладостного предчувствия прошла по телу Алисон, ответившей мужу таким же горячим взглядом. Несколько мгновений за них говорили лишь голодные глаза, безмолвно передающие силу бурлившей между ними страсти. Наконец Джафар медленно обошел Алисон и встал за ее спиной. Почувствовав, как теплые губы коснулись виска, Алисон чуть откинулась назад, не обращая внимания на то, что безжалостно мнет пышные юбки платья для прогулок.
— Ты не забыл, что нас сегодня вечером ждут в опере? — спросила она, чуть задыхаясь.
— Теперь модно опаздывать.
— Совсем не модно проводить вечер в постели с собственной женой. В некоторых кругах подобное поведение посчитали бы весьма скандальным.
— Вероятно. Но с каких это пор тебя волнуют скандалы, голубка моя?
Послышался тихий грудной смех. Алисон явно решила сдаться.
— Ты поможешь расстегнуть крючки?
— Я полностью к твоим услугам.
Однако Джафар не торопился и агонизирующе медленно снял с нее платье и кринолин. За ними последовали муслиновые нижние юбки и корсет, пока Алисон не осталась лишь в кружевных панталонах и прозрачной сорочке. Вынужденная пассивно подчиняться ловким рукам мужа, Алисон невольно задумалась о прошедших годах.
Время было благосклонно к ним. Как и хотел Джафар, они поженились дважды. Сначала их венчал сам епископ Алжирский, а потом в горной крепости Джафара состоялась роскошная свадебная мусульманская церемония, сопровождаемая длившимися неделю торжествами. Алисон так и не приняла религию мужа, однако пыталась соблюдать традиции и обычаи племени.
Кроме того, Алисон также делала все возможное, чтобы помочь арабскому народу, и поддерживала мужа, старавшегося сохранить шаткий мир между французами и алжирцами, победителями и побежденными. Оказалось, что Джафар принял правильное решение, согласившись сотрудничать с де Бурмоном. Эрве сдержал обещание бороться за лучшее будущее Алжира. Арабские и берберские племена получили по крайней мере еще один голос в свою защиту во французском правительстве, а всевозраставшая жадность французских поселенцев столкнулась с серьезным сопротивлением. Кровопролития же почти прекратились. Дядя Оноре сумел вырастить плодоносные виноградники, не боясь угрозы нападения. Эрве тоже был доволен жизнью, поскольку женился на молодой француженке, обожавшей его. Даже Чанд нашел счастье в Алжире. Отказавшись оставить Алисон, он мужественно отправился вслед за госпожой в горы, там женился на двоюродной сестре Тагар и уже обзавелся несколькими озорными детишками.
Как и предсказывал Джафар, племя Бени Абесс приняло Алисон, в отличие от европейского общества. Во многих благородных семьях ее попросту не было велено принимать. Однако Алисон мало заботили подобные вещи. Ей был нужен один лишь Джафар. Именно он сумел потушить безумную жажду приключений, горевшую в ее крови. Больше ей ни к чему было путешествовать по свету в поисках новых впечатлений, в попытке избавиться от одиночества или гоняясь за вечно ускользавшим чувством покоя. Она нашла свой дом.
— Так много одежды, — шепнул Джафар, нагибаясь, чтобы прижаться губами к белоснежному полушарию, открытому вырезом сорочки.
Ощущение было восхитительным, непозволительно непристойным — Алисон почти обнажена, а Джафар все еще был полностью одет в элегантный черный фрак с накрахмаленным белым галстуком и тщательно причесан. Алисон нетерпеливо запустила пальцы в эти выгоревшие на солнце пряди, казавшиеся в полумраке темно-золотыми. Но Джафар отказывался спешить и лишь изредка припадал к ее губам короткими дразнящими поцелуями.
— К чему торопиться? — мягко упрекнул он. — Я хочу наслаждаться тобой.
При этом обещании кровь в ее жилах закипела, и Алисон беспрекословно подчинилась, когда муж подвел ее к постели и, заставив сесть на край, продолжал сводить с ума неспешными ласками. Он медленно снял сначала одну, потом другую туфельку, массируя стройные ножки, и дюйм за дюймом стянул прозрачные чулки с подвязками. Только потом он нежно уложил Алисон на спину.
Алисон, почувствовав, как тонет в мягкой перине, неожиданно поняла, что совсем отвыкла от европейских кроватей. Как ей недоставало восточных циновок, ковров… и мускулистого тела мужа, прижимающегося к ней.
Алисон попыталась притянуть его к себе, но Джафар, отстранив ее руки, опустился на колени и прижался горячими влажными губами и языком к мягкому холмику, чуть выделявшемуся под тонкой тканью панталон. Алисон задохнулась.
— Джафар… — пролепетала она, не помня себя.
— Нет, Эхереш. Еще нет.
Эхереш . Непокорная. Он осыпал ее любовными словечками, становившимися с каждым годом все более цветистыми и нежными: гордость моего сердца… солнце моей жизни, обожаемая роза… Но его любимым обращением по-прежнему оставалось «Эхереш». Она, бывало, давала ему причины так называть себя, но теперь такое случалось все реже. Возможно, потому, что Джафар, со своей стороны, не часто давал ей причины противоречить ему. Ни один мужчина не мог быть более внимателен к ее желаниям. Ни один мужчина не мог быть более чудесным мужем, более восхитительным любовником.
Говоря по правде, Алисон и сама изменилась. Стала мягче, возможно, не настолько, чтобы называть мужа «господином», но иногда все же целовала на людях руки Джафара, как это делают берберские женщины, желая выказать уважение мужу.
Она и теперь поцеловала бы его руки, эти волшебные, умелые, сильные руки, но Джафар не позволял ей шевельнуться. Вынужденная лежать спокойно, она могла лишь стонать и беспомощно цепляться за стеганое покрывало, пока Джафар наслаждался своим излюбленным способом пытки, — еще раз убеждаясь, сколькими способами и как сильно может возбудить ее.
Он осыпал Алисон чувственными ласками, наслаждаясь ею, словно старым крепким вином, сходя с ума от пламенных прикосновений, и вскоре она, потеряв голову, выгнулась навстречу его жадным губам. Тихие крики наполнили комнату.
Только тогда Джафар, удовлетворенно улыбнувшись, почти сорвал оставшуюся одежду с Алисон и начал раздеваться сам.
Все еще содрогаясь в последних конвульсиях экстаза, Алисон не сводила затянутых дымкой наслаждения глаз с мужа, восхищаясь скульптурными линиями его тела, способная думать лишь о грядущем блаженстве. Он снова и снова станет брать ее, с неукротимым пылом, а она будет отвечать безумным исступлением, забыв обо всем. Так было всегда между ними: буйство чувств и ощущений, радость жизни и горячая любовь.
И когда наконец Джафар остался обнаженным, во всем своем гордом великолепии, Алисон с готовностью протянула ему руки. И когда он лег на постель, легко, одним толчком, войдя в колыбель ее женственности, Алисон удовлетворенно вздохнула. Обхватив ногами его бедра, она приняла мужа в свое тело еще глубже, впитывая дар мужской силы, стискивая, словно тугими ножнами, напряженный стальной клинок.
— Госпожа моего сердца, — шепнул Джафар, жадно глядя на жену пылающими глазами, начиная сладостный настойчивый ритм, который унесет их в рай для двоих, на радужное облако, куда могут попасть лишь влюбленные.
— Да… — прошептала в ответ Алисон, отдаваясь его ласкам со всей страстью пылко любящей женщины.
— Да! — вскрикнула она мгновение спустя, выражая в крике ослепительное счастье, переполняющее сердце.
Переступив вслед за женой порог роскошного гостиничного номера, Джафар швырнул цилиндр на пристенный столик и начал стягивать перчатки, с нежной снисходительностью наблюдая за раздевавшейся Алисон. Нетерпеливо сбросив одежду, она поспешно распахнула окна, вглядываясь в ярко освещенные улицы французской столицы, заполненные людьми. Очевидно, она еще не остыла от возбуждения: целый день был проведен в увеселениях! Он и сам чувствовал необыкновенный подъем духа, особенно после стольких лет бесплодных попыток добиться освобождения султана.
Война закончилась, но события разворачивались не так, как надеялся Джафар. Через несколько недель, последовавших за капитуляцией Абдель Кадера, во Франции произошла революция, и короля Луи-Филиппа свергли с престола. Новое французское правительство, нарушив обещание позволить Абдель Кадеру искать убежище в какой-нибудь мусульманской стране, держало в заточении султана и его семью почти пять лет. И все это время Джафар прилагал отчаянные усилия, чтобы спасти их, и даже упросил деда, герцога Морлендского, обратиться с петицией к французским чиновникам.
Но теперь все изменилось. Абдель Кадер был освобожден. Алисон и Джафар по приглашению Наполеона Третьего приехали в Париж отпраздновать это событие и выразить почтение вождю арабов. Алисон утверждала, что ей очень весело, однако уже после трех дней празднеств, парадов и церемоний стала поговаривать о возвращении в Алжир.
— Как здесь душно, — пожаловалась она, жадно дыша прохладным осенним воздухом. — Я и не сознавала, как привыкла к свежему ветру. И как буду скучать по дому.
Джафар молча улыбался. Сердце его было слишком переполнено счастьем, чтобы он мог выразить его словами. С каждым новым днем он любил ее все сильнее… За счастливые годы их брака Алисон подарила мужу двух прекрасных детей — сына и дочь, которых родители оставили в Англии с безгранично восхищенным и довольным дедом. Оба унаследовали страстную и независимую натуру матери, и Джафар любил их за это еще больше.
— Но я рада, что мы приехали, — продолжала Алисон. — Иначе мне так и не удалось бы познакомиться с твоим султаном. Ты никогда не говорил мне, какой это очаровательный человек. И какой скромный. Я чувствовала себя такой особенной в его присутствии, словно я единственная женщина в мире.
— Возможно, потому что так оно и есть, дорогая… по крайней мере для меня.
Алисон рассеянно оглянулась, продолжая думать об утреннем событии. Ей наконец представилась возможность встретиться с обаятельным султаном. Красивый и умный человек, он казался молодым и к тому же отличался поразительной грацией и неотразимой улыбкой, напоминавшей чем-то улыбку Джафара. Теперь она понимала, почему муж готов был безоглядно последовать за Абдель Кадером и почему французские власти относились к султану с таким уважением. Он произвел впечатление даже на дядю Оноре. Она была безмерно горда, когда Абдель Кадер назвал Джафара «братом».
Алисон казалось, что мысли Джафара тоже заняты чем-то, но он, видимо, больше был склонен любоваться женой, чем обсуждать события дня.
— О чем ты думаешь? — с любопытством спросила она. Выражение его лица мгновенно смягчилось, губы раздвинулись в медленной чувственной улыбке.
— По-моему, ты прекрасно знаешь.
И, ощущая на себе его хищный взгляд собственника, Алисон молчаливо согласилась с мужем. Даже теперь, после пяти лет замужества, она по-прежнему прекрасно различала этот пылкий взгляд, который все еще заставлял сердце биться сильнее. Он хотел ее.
Дрожь сладостного предчувствия прошла по телу Алисон, ответившей мужу таким же горячим взглядом. Несколько мгновений за них говорили лишь голодные глаза, безмолвно передающие силу бурлившей между ними страсти. Наконец Джафар медленно обошел Алисон и встал за ее спиной. Почувствовав, как теплые губы коснулись виска, Алисон чуть откинулась назад, не обращая внимания на то, что безжалостно мнет пышные юбки платья для прогулок.
— Ты не забыл, что нас сегодня вечером ждут в опере? — спросила она, чуть задыхаясь.
— Теперь модно опаздывать.
— Совсем не модно проводить вечер в постели с собственной женой. В некоторых кругах подобное поведение посчитали бы весьма скандальным.
— Вероятно. Но с каких это пор тебя волнуют скандалы, голубка моя?
Послышался тихий грудной смех. Алисон явно решила сдаться.
— Ты поможешь расстегнуть крючки?
— Я полностью к твоим услугам.
Однако Джафар не торопился и агонизирующе медленно снял с нее платье и кринолин. За ними последовали муслиновые нижние юбки и корсет, пока Алисон не осталась лишь в кружевных панталонах и прозрачной сорочке. Вынужденная пассивно подчиняться ловким рукам мужа, Алисон невольно задумалась о прошедших годах.
Время было благосклонно к ним. Как и хотел Джафар, они поженились дважды. Сначала их венчал сам епископ Алжирский, а потом в горной крепости Джафара состоялась роскошная свадебная мусульманская церемония, сопровождаемая длившимися неделю торжествами. Алисон так и не приняла религию мужа, однако пыталась соблюдать традиции и обычаи племени.
Кроме того, Алисон также делала все возможное, чтобы помочь арабскому народу, и поддерживала мужа, старавшегося сохранить шаткий мир между французами и алжирцами, победителями и побежденными. Оказалось, что Джафар принял правильное решение, согласившись сотрудничать с де Бурмоном. Эрве сдержал обещание бороться за лучшее будущее Алжира. Арабские и берберские племена получили по крайней мере еще один голос в свою защиту во французском правительстве, а всевозраставшая жадность французских поселенцев столкнулась с серьезным сопротивлением. Кровопролития же почти прекратились. Дядя Оноре сумел вырастить плодоносные виноградники, не боясь угрозы нападения. Эрве тоже был доволен жизнью, поскольку женился на молодой француженке, обожавшей его. Даже Чанд нашел счастье в Алжире. Отказавшись оставить Алисон, он мужественно отправился вслед за госпожой в горы, там женился на двоюродной сестре Тагар и уже обзавелся несколькими озорными детишками.
Как и предсказывал Джафар, племя Бени Абесс приняло Алисон, в отличие от европейского общества. Во многих благородных семьях ее попросту не было велено принимать. Однако Алисон мало заботили подобные вещи. Ей был нужен один лишь Джафар. Именно он сумел потушить безумную жажду приключений, горевшую в ее крови. Больше ей ни к чему было путешествовать по свету в поисках новых впечатлений, в попытке избавиться от одиночества или гоняясь за вечно ускользавшим чувством покоя. Она нашла свой дом.
— Так много одежды, — шепнул Джафар, нагибаясь, чтобы прижаться губами к белоснежному полушарию, открытому вырезом сорочки.
Ощущение было восхитительным, непозволительно непристойным — Алисон почти обнажена, а Джафар все еще был полностью одет в элегантный черный фрак с накрахмаленным белым галстуком и тщательно причесан. Алисон нетерпеливо запустила пальцы в эти выгоревшие на солнце пряди, казавшиеся в полумраке темно-золотыми. Но Джафар отказывался спешить и лишь изредка припадал к ее губам короткими дразнящими поцелуями.
— К чему торопиться? — мягко упрекнул он. — Я хочу наслаждаться тобой.
При этом обещании кровь в ее жилах закипела, и Алисон беспрекословно подчинилась, когда муж подвел ее к постели и, заставив сесть на край, продолжал сводить с ума неспешными ласками. Он медленно снял сначала одну, потом другую туфельку, массируя стройные ножки, и дюйм за дюймом стянул прозрачные чулки с подвязками. Только потом он нежно уложил Алисон на спину.
Алисон, почувствовав, как тонет в мягкой перине, неожиданно поняла, что совсем отвыкла от европейских кроватей. Как ей недоставало восточных циновок, ковров… и мускулистого тела мужа, прижимающегося к ней.
Алисон попыталась притянуть его к себе, но Джафар, отстранив ее руки, опустился на колени и прижался горячими влажными губами и языком к мягкому холмику, чуть выделявшемуся под тонкой тканью панталон. Алисон задохнулась.
— Джафар… — пролепетала она, не помня себя.
— Нет, Эхереш. Еще нет.
Эхереш . Непокорная. Он осыпал ее любовными словечками, становившимися с каждым годом все более цветистыми и нежными: гордость моего сердца… солнце моей жизни, обожаемая роза… Но его любимым обращением по-прежнему оставалось «Эхереш». Она, бывало, давала ему причины так называть себя, но теперь такое случалось все реже. Возможно, потому, что Джафар, со своей стороны, не часто давал ей причины противоречить ему. Ни один мужчина не мог быть более внимателен к ее желаниям. Ни один мужчина не мог быть более чудесным мужем, более восхитительным любовником.
Говоря по правде, Алисон и сама изменилась. Стала мягче, возможно, не настолько, чтобы называть мужа «господином», но иногда все же целовала на людях руки Джафара, как это делают берберские женщины, желая выказать уважение мужу.
Она и теперь поцеловала бы его руки, эти волшебные, умелые, сильные руки, но Джафар не позволял ей шевельнуться. Вынужденная лежать спокойно, она могла лишь стонать и беспомощно цепляться за стеганое покрывало, пока Джафар наслаждался своим излюбленным способом пытки, — еще раз убеждаясь, сколькими способами и как сильно может возбудить ее.
Он осыпал Алисон чувственными ласками, наслаждаясь ею, словно старым крепким вином, сходя с ума от пламенных прикосновений, и вскоре она, потеряв голову, выгнулась навстречу его жадным губам. Тихие крики наполнили комнату.
Только тогда Джафар, удовлетворенно улыбнувшись, почти сорвал оставшуюся одежду с Алисон и начал раздеваться сам.
Все еще содрогаясь в последних конвульсиях экстаза, Алисон не сводила затянутых дымкой наслаждения глаз с мужа, восхищаясь скульптурными линиями его тела, способная думать лишь о грядущем блаженстве. Он снова и снова станет брать ее, с неукротимым пылом, а она будет отвечать безумным исступлением, забыв обо всем. Так было всегда между ними: буйство чувств и ощущений, радость жизни и горячая любовь.
И когда наконец Джафар остался обнаженным, во всем своем гордом великолепии, Алисон с готовностью протянула ему руки. И когда он лег на постель, легко, одним толчком, войдя в колыбель ее женственности, Алисон удовлетворенно вздохнула. Обхватив ногами его бедра, она приняла мужа в свое тело еще глубже, впитывая дар мужской силы, стискивая, словно тугими ножнами, напряженный стальной клинок.
— Госпожа моего сердца, — шепнул Джафар, жадно глядя на жену пылающими глазами, начиная сладостный настойчивый ритм, который унесет их в рай для двоих, на радужное облако, куда могут попасть лишь влюбленные.
— Да… — прошептала в ответ Алисон, отдаваясь его ласкам со всей страстью пылко любящей женщины.
— Да! — вскрикнула она мгновение спустя, выражая в крике ослепительное счастье, переполняющее сердце.
Примечание автора
Многие историки считают берберов потомками вандалов, чем объясняется преобладание светлых волос и голубых глаз у представителей этого народа. Нет сомнения, что берберы захватили Северную Африку задолго до арабов и исламская религия распространилась на этом континенте в VII — VIII веках.
Абдель Кадер — реальный исторический персонаж, возглавлявший священную войну против французских захватчиков. В конце концов он был вынужден капитулировать, частично по причине того, что не сумел объединить племена берберов и арабов. В1852 году, после пятилетнего заключения во Франции, Абдель Кадер поселился в Дамаске, где написал, помимо других трудов, философский трактат и книгу о великолепных конях Сахары. Правоверный и глубоко благочестивый мусульманин, он, однако, известен тем, что спас жизни тысяч христиан во время мусульманского восстания в Алжире.
Кроме того, он, обращаясь к французским завоевателям, произнес памятные слова о том, что они всего-навсего временные гости и, даже если останутся здесь, как турки, на триста лет, все равно будут вынуждены покинуть страну. Более века спустя, в 1962 году, пророчество Абдель Кадера сбылось. Алжир получил независимость.
Абдель Кадер — реальный исторический персонаж, возглавлявший священную войну против французских захватчиков. В конце концов он был вынужден капитулировать, частично по причине того, что не сумел объединить племена берберов и арабов. В1852 году, после пятилетнего заключения во Франции, Абдель Кадер поселился в Дамаске, где написал, помимо других трудов, философский трактат и книгу о великолепных конях Сахары. Правоверный и глубоко благочестивый мусульманин, он, однако, известен тем, что спас жизни тысяч христиан во время мусульманского восстания в Алжире.
Кроме того, он, обращаясь к французским завоевателям, произнес памятные слова о том, что они всего-навсего временные гости и, даже если останутся здесь, как турки, на триста лет, все равно будут вынуждены покинуть страну. Более века спустя, в 1962 году, пророчество Абдель Кадера сбылось. Алжир получил независимость.