Страница:
На какой-то момент Алисон показалось, что, обозвав его трусом, она зашла слишком далеко. Джафар ничего не ответил, не шевельнулся, но почти животная настороженность, скрытая за небрежной позой, и взгляд из-под опущенных век показывали, что она ступила на опасную тропу.
— Неплохо бы вам, мадемуазель, как можно тверже запомнить одну вещь, — наконец медленно выговорил он, не повышая голоса. — Я здесь хозяин, а вы станете выполнять все мои приказы.
У нее чесались руки от безумного желания ударить по этому жесткому красивому лицу, но не хватало мужества. Пришлось ограничиться уничтожающим взглядом.
— Я не признаю твоей власти над собой.
Она знала, что ведет себя неразумно, что зря злит человека, от которого зависит ее судьба, но это все же лучше слепой покорности.
— Я не стану больше кормить тебя и перевязывать рану! И если будешь умирать на моих глазах, даже не шевельнусь!
— Раны в пустыне редко гноятся, поэтому вряд ли я умру от такой царапины.
— Как прискорбно!
Глаза Джафара опасно сузились, но в медовых глубинах глаз мелькнули искорки, подозрительно напоминающие усмешку.
— Можешь считать себя счастливицей, поскольку я не требую, чтобы ты мыла мне ноги, как все бедуинские женщины.
— Если хотя бы на минуту вообразишь, что…
Алисон, взметнувшись с пола, вскочила и вызывающе подбоченилась. Ей только этого не хватало!
Поняв наконец, что Джафар намеренно дразнит ее, Алисон едва не зашлась от бешенства. О, как она жалела, что не может вонзить кинжал в его сердце!
Но Джафар с поистине королевским пренебрежением к ее ярости допил кофе и, поднявшись, остановился на пороге шатра спиной к ней, оглядывая лагерь. «Повелитель, обозревающий свои владения», — с отвращением думала Алисон, молча проклиная высокомерие, отличавшее каждый шаг и каждое слово этого человека.
Джафар думал почти о том же, хотя проклинал при этом страстную, мятежную натуру Алисон. Он предпочитал слезы и мольбы о пощаде, вполне понятные для женщины. Насколько легче тогда было бы ей противиться! Сейчас же он слишком остро осознавал присутствие разгневанной молодой красавицы и едва подавлял желание утешать и успокаивать девушку, а еще лучше — попросту согласиться отпустить ее на свободу.
Джафар молча покачал головой. Какой же он глупец! Стоит лишь вспомнить тот вечер, когда он стоял в саду, наблюдая за Алисон Викери, окруженной толпой обожателей. Всех мужчин в зале, молодых и старых, влекло к ней, словно мух на мед. Дядя просто не чаял в ней души. А Бурмон… это отродье дьявола, настолько потерял голову от своей прелестной невесты, что против воли позволил ей отправиться в путешествие, хотя безошибочным инстинктом предчувствовал опасность.
Джафар стиснул зубы. Он не позволит себе поддаться ее чарам, как все эти безмозглые дураки, не станет бессловесной пешкой, рабом капризной девчонки.
— Пора отдыхать, — тихо сказал он, решив не обращать внимания на ее гнев. — Тебе лучше приготовиться ко сну.
И почувствовал, как Алисон сжалась.
— Хочешь сказать, что…
Джафар, оглянувшись, спокойно встретил ее взгляд. Она уставилась на него сверкающими серыми глазами. Все обуревавшие девушку чувства легко читались на раскрасневшемся выразительном лице, особенно когда она поняла, что он намерен делить с ней постель: ярость сменялась смятением, тоской, вызовом, страхом.
Но Джафар только поднял брови, выжидая, пока она придет в себя. Все это уже было пережито раньше, и исход будет тем же самым.
К его удивлению, Алисон молча повиновалась и, сжав кулаки, резко повернулась и скрылась в другой комнате.
Джафар вздохнул. Будь у него другой выбор, он, несомненно, воспользовался бы им. Если бы Алисон проявила хоть немного больше покорности, Джафар мог бы отвести ее на ночь к молодым незамужним служанкам. Но доверять ей нельзя. Алисон, конечно же, попытается сбежать, как только надзор ослабнет. Ее придется охранять день и ночь, и лучше всего, если он сам не будут спускать с нее глаз.
Нагнувшись, Джафар опустил занавеску, прикрывающую вход в шатер. Он без всякой радости думал о предстоящих неделях ее заточения. До сих пор он ни разу не укладывал в постель женщину против ее воли, а мисс Викери совсем не желала делить с ним ложе. Ночи, проведенные рядом с ней, потребуют от него невероятной выдержки.
Не слыша ни малейших звуков из спальни, он тем не менее вошел. Алисон стояла, словно прикованная к одному месту, полностью одетая, задумчиво глядя на жаровню.
Пока они ужинали, Махмуд приготовил спальню: зажег лампы и развел огонь в жаровне, чтобы отогнать холод пустынной ночи. Джафар не нуждался в этом, потому что привык проводить ночи в пустыне, но его прелестная гостья, по-видимому, предпочтет жар огня теплу его объятий. Он сделал все возможное, чтобы устроить ее с теми удобствами, к которым она привыкла, но Алисон, вероятно, все равно не оценит его усилий.
Алисон молча повернулась, широко раскрыв затуманенные глаза цвета дыма лесного пожара.
— Моя маленькая тигрица, — мягко сказал Джафар, — твоя жизнь здесь станет легче, если смиришься с судьбой.
Знакомая паника сжала сердце. Какова же ее судьба? Неужели настал момент, когда он захочет взять ее силой?
Алисон понимала: Джафар хочет, чтобы она разделась. Его глаза впивались в нее, требуя, молчаливо приказывая. Крик унижения и ярости рвался из горла, но Алисон, стиснув зубы, повиновалась, медленно стягивая жакет, ботинки, чулки и бриджи.
— Ложись в постель, — велел он.
Алисон нехотя, спотыкаясь, легла на тюфяк, подтянула одеяло до подбородка и, с ужасом наблюдая за похитителем, поклялась, что он не вырвет мольбы о пощаде, не заставит пролить ни единой слезинки.
Сбросив рубашку и сапоги и оставшись в шароварах, Джафар шагнул к постели, неслышно, гибко, словно черная пантера. Алисон окаменела от ужасного предчувствия, не сводя с него глаз. Если он посмеет коснуться ее, она будет сопротивляться, пока не умрет…
Джафар сел рядом и потянулся к ее ноге. Алисон, охнув, быстро села. Но, к облегчению девушки, он всего-навсего привязал ее щиколотку к своей, как и в предыдущие ночи.
На этот раз веревка оказалась шелковой. Алисон чувствовала, как она скользит по коже.
Джафар выпрямился и взглянул на девушку. Золотистые глаза переливались в полутьме, отражая огонь. Алисон с бешено колотящимся сердцем затаила дыхание. Его руки, эти жесткие большие руки, с неожиданной странной нежностью сжали ее плечи и толкнули назад, на подушки.
О Боже, что ему надо? Алисон сильно прикусила губу, боясь расплакаться.
Она не станет ни о чем просить его — пусть убивает, если хочет, пусть насилует…
Но он просто растянулся рядом, подложив руки под голову, и, осторожно вытянув из ее кулака край одеяла, укрылся.
— Спокойной ночи, пленница.
Потрясенная непонятно мягким обращением, Алисон уставилась на Джафара. В душе боролись облегчение и смятенное непонимание.
Зачем, для какой цели привез он ее в этот пустынный лагерь? Если не хочет сделать своей наложницей, почему похитил?
Глава 6
— Неплохо бы вам, мадемуазель, как можно тверже запомнить одну вещь, — наконец медленно выговорил он, не повышая голоса. — Я здесь хозяин, а вы станете выполнять все мои приказы.
У нее чесались руки от безумного желания ударить по этому жесткому красивому лицу, но не хватало мужества. Пришлось ограничиться уничтожающим взглядом.
— Я не признаю твоей власти над собой.
Она знала, что ведет себя неразумно, что зря злит человека, от которого зависит ее судьба, но это все же лучше слепой покорности.
— Я не стану больше кормить тебя и перевязывать рану! И если будешь умирать на моих глазах, даже не шевельнусь!
— Раны в пустыне редко гноятся, поэтому вряд ли я умру от такой царапины.
— Как прискорбно!
Глаза Джафара опасно сузились, но в медовых глубинах глаз мелькнули искорки, подозрительно напоминающие усмешку.
— Можешь считать себя счастливицей, поскольку я не требую, чтобы ты мыла мне ноги, как все бедуинские женщины.
— Если хотя бы на минуту вообразишь, что…
Алисон, взметнувшись с пола, вскочила и вызывающе подбоченилась. Ей только этого не хватало!
Поняв наконец, что Джафар намеренно дразнит ее, Алисон едва не зашлась от бешенства. О, как она жалела, что не может вонзить кинжал в его сердце!
Но Джафар с поистине королевским пренебрежением к ее ярости допил кофе и, поднявшись, остановился на пороге шатра спиной к ней, оглядывая лагерь. «Повелитель, обозревающий свои владения», — с отвращением думала Алисон, молча проклиная высокомерие, отличавшее каждый шаг и каждое слово этого человека.
Джафар думал почти о том же, хотя проклинал при этом страстную, мятежную натуру Алисон. Он предпочитал слезы и мольбы о пощаде, вполне понятные для женщины. Насколько легче тогда было бы ей противиться! Сейчас же он слишком остро осознавал присутствие разгневанной молодой красавицы и едва подавлял желание утешать и успокаивать девушку, а еще лучше — попросту согласиться отпустить ее на свободу.
Джафар молча покачал головой. Какой же он глупец! Стоит лишь вспомнить тот вечер, когда он стоял в саду, наблюдая за Алисон Викери, окруженной толпой обожателей. Всех мужчин в зале, молодых и старых, влекло к ней, словно мух на мед. Дядя просто не чаял в ней души. А Бурмон… это отродье дьявола, настолько потерял голову от своей прелестной невесты, что против воли позволил ей отправиться в путешествие, хотя безошибочным инстинктом предчувствовал опасность.
Джафар стиснул зубы. Он не позволит себе поддаться ее чарам, как все эти безмозглые дураки, не станет бессловесной пешкой, рабом капризной девчонки.
— Пора отдыхать, — тихо сказал он, решив не обращать внимания на ее гнев. — Тебе лучше приготовиться ко сну.
И почувствовал, как Алисон сжалась.
— Хочешь сказать, что…
Джафар, оглянувшись, спокойно встретил ее взгляд. Она уставилась на него сверкающими серыми глазами. Все обуревавшие девушку чувства легко читались на раскрасневшемся выразительном лице, особенно когда она поняла, что он намерен делить с ней постель: ярость сменялась смятением, тоской, вызовом, страхом.
Но Джафар только поднял брови, выжидая, пока она придет в себя. Все это уже было пережито раньше, и исход будет тем же самым.
К его удивлению, Алисон молча повиновалась и, сжав кулаки, резко повернулась и скрылась в другой комнате.
Джафар вздохнул. Будь у него другой выбор, он, несомненно, воспользовался бы им. Если бы Алисон проявила хоть немного больше покорности, Джафар мог бы отвести ее на ночь к молодым незамужним служанкам. Но доверять ей нельзя. Алисон, конечно же, попытается сбежать, как только надзор ослабнет. Ее придется охранять день и ночь, и лучше всего, если он сам не будут спускать с нее глаз.
Нагнувшись, Джафар опустил занавеску, прикрывающую вход в шатер. Он без всякой радости думал о предстоящих неделях ее заточения. До сих пор он ни разу не укладывал в постель женщину против ее воли, а мисс Викери совсем не желала делить с ним ложе. Ночи, проведенные рядом с ней, потребуют от него невероятной выдержки.
Не слыша ни малейших звуков из спальни, он тем не менее вошел. Алисон стояла, словно прикованная к одному месту, полностью одетая, задумчиво глядя на жаровню.
Пока они ужинали, Махмуд приготовил спальню: зажег лампы и развел огонь в жаровне, чтобы отогнать холод пустынной ночи. Джафар не нуждался в этом, потому что привык проводить ночи в пустыне, но его прелестная гостья, по-видимому, предпочтет жар огня теплу его объятий. Он сделал все возможное, чтобы устроить ее с теми удобствами, к которым она привыкла, но Алисон, вероятно, все равно не оценит его усилий.
Алисон молча повернулась, широко раскрыв затуманенные глаза цвета дыма лесного пожара.
— Моя маленькая тигрица, — мягко сказал Джафар, — твоя жизнь здесь станет легче, если смиришься с судьбой.
Знакомая паника сжала сердце. Какова же ее судьба? Неужели настал момент, когда он захочет взять ее силой?
Алисон понимала: Джафар хочет, чтобы она разделась. Его глаза впивались в нее, требуя, молчаливо приказывая. Крик унижения и ярости рвался из горла, но Алисон, стиснув зубы, повиновалась, медленно стягивая жакет, ботинки, чулки и бриджи.
— Ложись в постель, — велел он.
Алисон нехотя, спотыкаясь, легла на тюфяк, подтянула одеяло до подбородка и, с ужасом наблюдая за похитителем, поклялась, что он не вырвет мольбы о пощаде, не заставит пролить ни единой слезинки.
Сбросив рубашку и сапоги и оставшись в шароварах, Джафар шагнул к постели, неслышно, гибко, словно черная пантера. Алисон окаменела от ужасного предчувствия, не сводя с него глаз. Если он посмеет коснуться ее, она будет сопротивляться, пока не умрет…
Джафар сел рядом и потянулся к ее ноге. Алисон, охнув, быстро села. Но, к облегчению девушки, он всего-навсего привязал ее щиколотку к своей, как и в предыдущие ночи.
На этот раз веревка оказалась шелковой. Алисон чувствовала, как она скользит по коже.
Джафар выпрямился и взглянул на девушку. Золотистые глаза переливались в полутьме, отражая огонь. Алисон с бешено колотящимся сердцем затаила дыхание. Его руки, эти жесткие большие руки, с неожиданной странной нежностью сжали ее плечи и толкнули назад, на подушки.
О Боже, что ему надо? Алисон сильно прикусила губу, боясь расплакаться.
Она не станет ни о чем просить его — пусть убивает, если хочет, пусть насилует…
Но он просто растянулся рядом, подложив руки под голову, и, осторожно вытянув из ее кулака край одеяла, укрылся.
— Спокойной ночи, пленница.
Потрясенная непонятно мягким обращением, Алисон уставилась на Джафара. В душе боролись облегчение и смятенное непонимание.
Зачем, для какой цели привез он ее в этот пустынный лагерь? Если не хочет сделать своей наложницей, почему похитил?
Глава 6
На следующее утро, увидев, что Джафара нет рядом, Алисон искренне обрадовалась. Махмуд принес ей воды для умывания, а потом и завтрак, который Алисон с аппетитом съела. Как она и ожидала, Махмуд принес блюдо с кускусом, традиционной едой берберов, — пшеничные зерна, сваренные на пару, как рис, и скатанные в маленькие шарики. Утром за завтраком кускус подслащали молоком с медом и подавали вместе с финиками, миндалем и приторным мятным чаем.
Освеженная крепким сном и вкусной едой, Алисон почти оправилась от тяжелых испытаний и теперь медленно пила третью чашку чая, наблюдая, как угрюмый Махмуд занимается уборкой — подметает ковры, проветривает одеяла и тюфяк, подливает в лампы оливковое масло и складывает одежду хозяина.
Снаружи раздавались привычные для лагеря кочевников звуки, и Алисон через отверстие входа было видно, как среди моря палаток десятки воинов занимались повседневными делами. За лагерем расстилалась бескрайняя пустыня, изнывающая под палящим солнцем, выжигавшим последние остатки ночной прохлады.
У шатра стоял высокий голубоглазый бербер, которого Алисон видела предыдущей ночью. Он, по-видимому, все еще охранял ее, хотя одновременно ухитрялся ухаживать за лошадьми. Здесь, в более спокойной обстановке, коней кормили, поили, расчесывали гривы и начищали сбрую и седла.
Алисон решила, что голубоглазый бербер — нечто вроде конюшего, а Махмуд — камердинер повелителя. Она пыталась вовлечь мальчика в разговор, выяснить, где находится лагерь и почему Джафар похитил ее, но сумела лишь вытянуть из слуги, что Джафар эль-Салех — могущественный вождь, который служит самому Абдель Кадеру, Защитнику Правоверных.
Махмуд все еще неуклюже ковылял по комнате, но Алисон внезапно поняла, что за ней наблюдают. Испуганно вскинув голову, она увидела нескольких молодых женщин, теснившихся на пороге и с любопытством разглядывавших ее, словно непонятный экспонат в музее. Подняв подбородок, Алисон ответила таким же откровенно изучающим взглядом.
Лица женщин были открыты, и Алисон могла легко разглядеть гордые, благородные черты. У всех были красивые большие глаза, узкие орлиные носы и светлая кожа. Лбы двоих украшала искусная татуировка. Алисон знала, что берберки в отличие от арабских женщин не носят чадры. На всех были яркие свободные платья, схваченные поясом у талии, легкие платки и множество серебряных цепочек и браслетов.
Одна из татуированных женщин, очевидно, самая старшая из всех, медленно выступила вперед и, поклонившись Алисон, показала на себя.
— Тагар.
Поняв, что так, должно быть, зовут женщину, Алисон нерешительно улыбнулась.
— Меня зовут Алисон. А-ли-сон.
— Али-сон, — с сияющей улыбкой повторила берберка, кивая головой. Остальные начали пересмеиваться и что-то говорить. Тагар хлопнула в ладоши. Женщины мгновенно оказались в шатре. Каждая несла охапку одежды и какие-то вещи. Алисон окружили и повели в спальню.
— Khemee ekkas, — велела Тагар, когда за ними опустилась занавеска.
Алисон непонимающе взглянула на нее.
— Ты, пожалуйста, сделай… — продолжала женщина на плохом французском. Она, казалось, гордилась своей способностью объясняться на чужом языке, а остальные с почтением взирали на нее, дружно кивая. Алисон тоже была поражена, поскольку не знала ни слова по-берберски, однако все же не могла сообразить, чего хочет женщина. Девушка покачала головой.
— Простите, не понимаю. Что именно сделать?
— Esdig, — пояснила Тагар, потянув за жакет Алисон. Девушка поняла, что они просят ее раздеться, и поспешно отступила.
— Не стану снимать одежду!
— Esdig, esdig, — терпеливо повторяла Тагар, но, только когда потерла в руках полу жакета, Алисон поняла, что женщины хотят постирать ее вещи, и радостно улыбнулась.
— Спасибо! Буду очень благодарна, если вы мне поможете.
Весь следующий час Алисон предоставила себя заботам берберских женщин, одевавших, причесывавших и украшавших ее по обычаям своей страны. Сначала они надели на девушку длинную сорочку тонкого белого полотна, а поверх — красно-синюю полосатую тунику, подпоясанную кушаком. Корсаж складывался вдвойне над грудью и закреплялся завязками на плечах. Женщины принесли и обувь — сандалии из мягкой кожи и бабуши — шлепанцы с задранными носами.
Когда на свет появились гребни, Алисон вспомнила обещание Джафара и нехотя признала, что до сих пор он был неизменно добр к ней. Очевидно, среди всех неотложных дел повелитель нашел время, чтобы позаботиться о пленнице.
После того, как волосы Алисон были заплетены в косы и уложены, ей дали веточку и велели жевать. Тагар объяснила, что это souak. Берберские женщины используют растение, чтобы дыхание всегда было свежим. Далее на стол поставили душистое травяное снадобье, чтобы втирать в обожженную солнцем кожу. Кроме того, ей принесли множество горшочков и кувшинчиков с краской для бровей и ресниц, хной, чтобы румянить ладони, лоб и ступни.
Однако Алисон решительно воспротивилась всякой косметике. Она не собирается раскрашивать лицо, наносить татуировку или пачкать хной соски, что, к ее невероятному смущению, они хотели над ней проделать. Однако пришлось подчиниться женщинам, повязавшим ей на голову большой синий платок, концы которого ниспадали на плечи, словно мантия.
Кроме всего этого, было еще множество нарядов. Алисон даже не знала, как они носятся. Получить объяснения оказалось труднее всего, но с помощью неправильного французского Тагар и почти несуществующего арабского Алисон, а также обмена жестами девушка умудрилась что-то понять. Она из вежливости пыталась узнать название каждого предмета на берберском, что неизменно вызывало добродушный смех женщин. К собственному удивлению, Алисон обнаружила, что прекрасно проводит время и почти забыла при этом о своем положении пленницы могущественного вождя. Когда женщины встали, чтобы уйти, она почувствовала разочарование, хотя пространно поблагодарила их за дары и пригласила приходить, когда будет время.
После ухода берберок Алисон начала рассматривать принесенную в подарок одежду. Еще раньше она заметила более скромный и подходящий к ее положению наряд — широкие парчовые шаровары и блузу, поверх которой надевался доходивший до талии жакет-болеро с длинными рукавами. Алисон решила, что он достаточно удобен, поскольку похож на прежний костюм для верховой езды.
Сняв тунику и сорочку, она натянула мешковатые панталоны и улыбнулась, видя, что совершенно утонула в них. Она как раз пыталась сообразить, как лучше завязать кушак, когда неожиданно ощутила чье-то присутствие.
Подняв глаза, Алисон с испугом увидела стоявшего в дверях Джафара. Он как раз приподнял занавеску, готовясь войти, но замер, словно зачарованный, не сводя глаз с ее обнаженной груди. Глаза хищно сверкали.
Алисон, охнув, уронила кушак и прикрыла руками порозовевшие холмики.
— Ты прекрасна, — медленно выговорил он.
Джафар словно позабыл французский! Алисон была так потрясена, услышав английскую речь, что на мгновение забыла об охватившей ее ярости и уставилась на Джафара.
— Ты знаешь английский? — потрясенно пролепетала она.
Джафар сделал вид, что ничего не произошло, хотя мысленно проклинал себя за глупость и беспечность. Не хватало еще, чтобы прелестная пленница узнала лишнее! Придется быть поосторожнее. Она слишком умна, чтобы долго оставаться в заблуждении, особенно если он будет продолжать делать подобные ошибки!
Встретившись с ней взглядом, Джафар безразлично пожал плечами,
— Я выучил несколько слов твоего языка, — ответил он по-французски с прежним высокомерием.
Алисон, мгновенно придя в себя, вспомнила, что стоит перед мужчиной полуобнаженная.
— К-как ты посмел? — заикаясь, выкрикнула она. — Немедленно убирайся!
— Но это мой шатер, красавица, — возразил он, шагнув навстречу, гибкий, опасный, словно огромная кошка. Длинные полы бурнуса обвились вокруг мощных ног. Алисон в панике отступала, пока не уперлась спиной в стену шатра, и, словно пойманный зверек, сжавшись, испуганно смотрела на преследователя. Щеки пылали, сердце лихорадочно билось. Если он подойдет хотя бы на шаг, она станет отбиваться…
Но Джафар не собирался мириться с отказом. Потянувшись к девушке, он легко сломил ее сопротивление и попытки вырваться из его объятий. Сильные пальцы мягко отводили руки, прижатые к телу, пока упругие груди не открылись его взгляду.
Алисон ошеломленно застыла, слишком потрясенная происходящим, слишком напуганная голодным, откровенным желанием, замеченным в его глазах. Она почувствовала, что дрожит под этим по-мужски оценивающим взглядом, которым он словно гипнотизировал ее. Охваченная смятением, странно взволнованная силой жаркой страсти, словно обволакивающей ее, Алисон опустила ресницы, чтобы ничего не видеть, и молча выдерживала его присутствие, дрожащая, но гордая, беззащитная, но непокорная. Джафар словно заколдованный наблюдал, как багровый румянец медленно растекается по белоснежной коже, понимал ее невинное смущение, и безумное свирепое возбуждение пронизывало его. Он смотрел и не мог насытиться видом этой нежной кожи, маленьких, но прелестных грудей, стройных бедер и ног, скрытых парчовыми панталонами. Она сложена не так, как пышногрудые, знойные женщины его страны, цель жизни которых — ублажать мужчин, однако эти налитые изгибы словно созданы для того, чтобы наполнить ладони изголодавшегося мужчины. И, как это ни странно, костюм арабской женщины на этой изящной фигуре волновал его почти так же, как зрелище шелковистой упругой плоти. Сейчас она почти не походила на англичанку, словно став частью его жизни, традиций и обычаев. Это позволяло Джафару представлять, что она принадлежит ему, его племени, его народу.
— Ты услаждаешь мой взор, — пробормотал он по-французски, мягко, еле слышно.
Алисон медленно, против воли открыла глаза, чтобы встретиться взглядом с Джафаром, и потрясенно замерла, столкнувшись с полыхающим в его глазах желанием, этим свидетельством почти физического обладания. Ей хотелось закричать, оттолкнуть его, умолять, чтобы он оставил ее в покое, но слова не шли с языка. В пересохшем горле стоял комок. Только когда его пальцы нежно скользнули по ее обнаженному плечу, она нашла в себе силы протестовать.
— Не нужно… — пробормотала она. — Я не хочу…
— Разве, ma belle?
Чуть ироническая улыбка ясно показывала, что он ей не верит.
— А я думаю, все как раз наоборот. Твое тело предает тебя. Твои соски жадно ждут моего прикосновения…
Бархатный голос словно ласкал ее. Алисон ощутила, как что-то странное, не изведанное ранее вспыхнуло в душе. Все еще сжимая ее запястья одной рукой, он погладил задорный изгиб девичьей груди, чуть провел по вершине кончиком пальца.
— Видишь, как он расцветает.
Алисон охнула, потрясенная жидким пламенем, растекшимся по жилам при еле ощутимом давлении, теплом и влагой, неожиданно проступившей между бедер.
— Думаю, настало время продолжить урок в искусстве поцелуев.
Алисон попыталась было запротестовать, но, к собственному отчаянию, не сумела выдавить ни слова. Она была не в силах говорить, не могла шевельнуться. Джафар нежно, но крепко сжал ладонями ее лицо, обжигая пристальным взглядом.
Алисон была не в состоянии отвернуться, отвести глаза от его чувственного, жесткого рта. Теплое дыхание ласкало ее щеки. Джафар наклонил голову и завладел ее губами, требовательно, властно, по-хозяйски.
Громко втянув в себя воздух, девушка снова попыталась отстраниться, но Джафар безжалостно воспользовался тем, что губы ее по-прежнему полуоткрыты. Его язык проник в ее рот, словно завоеватель в покоренную крепость, лаская, гладя, требуя ответа.
Вкус его губ подействовал на нее как любовное зелье. Этим поцелуем он словно утверждал свое господство над ней, искушал и обещал, требовал отклика. Никогда в жизни не испытывала Алисон ничего подобного. Никогда… даже с Эрве. И каким-то отдаленным, еще не одурманенным уголком мозга Алисон поняла, что именно этого поцелуя ждала от Эрве, поцелуя, возбуждавшего и волновавшего тело, рождавшего в сердце безымянные буйные желания. Потрясенная силой поцелуя, Алисон невольно вскрикнула.
Именно этого приглашения ждал Джафар. Намеренно, рассчитано обольщая, он проник языком еще глубже, пробуя, исследуя, сплетаясь с ее языком в эротическом танце, побуждая девушку сдаться на милость победителя.
Алисон пошатнулась. Голова кружилась, мысли путались. Мириады ощущений охватили ее. Ей хотелось ненавидеть Джафара, изливать злобу и презрение, отвращение к этому совершенному искусству, жестокости, с которой он воспользовался ее беспомощным положением. Однако вместо этого она прижималась к упругому, горячему, властному телу, словно стремившемуся наложить на нее клеймо обладания. Алисон чувствовала настойчивый жар, исходивший от него, неведомый до сих пор, безумный голод, взывавший к утолению.
Алисон приникла к Джафару, бессознательно стремясь слиться с ним.
Поцелуй все продолжался, не давая ей возможности отступить. Она не могла убежать… не хотела. Колени подгибались, ноги тряслись. Почти не сознавая того, что делает, Алисон вцепилась в его плечи, чтобы не упасть. И когда потом, несколько трепетных сердечных биений спустя, его пальцы отыскали нежную чувствительную теплоту ее груди, Алисон так и не поняла, что слабый стон, прозвучавший в шатре, сорвался с ее губ. Но Джафар узнал этот тихий звук — предвестник наслаждения и ощутил, как тело ноет! наполняясь ответной страстью. Он медленно поднял голову, чтобы посмотреть на нее, и увидел глаза Алисон, полузакрытые, затуманенные, ошеломленные. Глаза женщины, познавшей первое в своей жизни блаженство мужских объятий.
Он знал, что Алисон готова сдаться, хотя по-прежнему боялась его, чувствовал это, слушая, как ее сердце бьется под его ладонью пойманной птичкой.
Но не дожидаясь, пока она полностью придет в себя, Джафар вновь нагнулся, чтобы осыпать легкими поцелуями трогательную ложбинку у горла, стройную шею, ключицы. Губы скользнули ниже, к соблазнительной припухлости груди. Шершавая ладонь сжала тяжелое полушарие, язык отыскал и осторожно обвел твердый камешек соска.
Алисон еле слышно вскрикнула.
— Ты околдовала меня, — пробормотал Джафар, прежде чем его губы вновь сомкнулись на тугом бутоне.
Алисон показалось, что она умирает. Невероятные ощущения охватили тело. Джафар начал нежно посасывать розовый сосок, и она напрягалась, пытаясь прижаться еще сильнее к его жадному рту. Потрясенная свирепым наслаждением, омывшим ее живительным дождем, Алисон судорожно вонзила пальцы в мускулистую спину. Она забыла о том, что нужно дышать, лишилась сил и воли. Девушка понимала, что необходимо заставить его остановиться, но собственное предательское тело, слабое сердце, опаленная душа желали продолжения этой изощренной пытки.
— Ты… омерзителен… — выдавила она. — Только негодяй может принудить меня… вот так!
Джафар застыл.
— Принудить? — скептически переспросил он. И хотя чувствовал свою правоту, слова девушки неприятно задели его. Джафар прерывисто вздохнул. Его тело все еще пульсировало неудовлетворенным голодом, однако желание было уже не таким отчаянным, как минутой раньше.
Усилием воли заставляя жар, бушующий в крови, улечься, он медленно оторвался от соблазнительно сладостной груди и так же неспешно поднял голову.
— Я никогда еще не принуждал женщину отдаться мне, дорогая. И тебя не принуждал.
Алисон, сгорая от стыда, поняла, что он не лжет. Она вела себя как распутница, которой нечего терять, и сознание этого убивало ее.
— Нет… — прошептала она.
Джафар невесело улыбнулся.
— В каком невежестве воспитывают вас, английских леди! Вы даже не способны распознать желание, которое испытываете к мужчине!
Алисон, всхлипывая, вырвалась из объятий Джафара. Будь она меньше расстроена, наверное, удивилась бы, что он так легко ее отпустил, но в этот момент могла думать лишь о том, что наделала, как позволила обращаться с собой.
Как она сумела так легко забыть Эрве? Предать его? Боже, она ведь даже собиралась стать его женой! Эрве отдал ей любовь, доверие, а она, забыв обо всем, отдается ласкам другого мужчины, да еще грязного дикаря к тому же!
Желая лишь одного — бежать, скрыться, Алисон начала лихорадочно рыться в груде одежды в поисках плаща, чтобы скрыть наготу. Наконец она отыскала широкое вышитое платье, натянула его, судорожно стягивая края выреза, и лишь потом скованно, настороженно обернулась к Джафару.
Лицо бербера ничего не выражало; только презрительный изгиб губ говорил о неудовлетворенном желании.
— Мадемуазель, вам нет необходимости столь доблестно защищать свою добродетель.
— Нет? Значит, мне остается только покорно смириться с насилием?
Джафар беззаботно пожал плечами.
— Если хорошенько подумаешь, сразу поймешь: твоя репутация уже погублена в глазах общества только лишь потому, что ты была похищена дикарем-арабом. Все это время ты жила в моем лагере, делила со мной постель, и уже одного этого достаточно, чтобы вынести тебе приговор.
— Это не так, — упрямо возразила Алисон, но голос предательски дрогнул.
— Разве? Думаешь, мне не знакома мораль твоего класса? И неужели действительно веришь, что твой француз захочет тебя сейчас, после того, как ты узнала мои поцелуи? Что он по-прежнему согласится взять тебя в жены?
— Эрве все равно, целовал ты меня или нет! — воскликнула она, хотя вовсе не была уверена в своей правоте.
Голос Джафара, как и его тон, стал ледяным.
— Если бы я захотел взять тебя… положить на постель, вонзиться в сладостное местечко между твоими нежными бедрами… вряд ли ему понравилось бы такое. Вряд ли. Ни один цивилизованный европеец, включая твоего полковника, не подумает жениться на тебе.
Алисон не сводила с Джафара потрясенных глаз. Прошло несколько мгновений, прежде чем она пришла в себя настолько, чтобы угроза насилия вынудила выдавить несколько слов из пересохшей глотки.
— Нет… неправда. Эрве не покинет меня.
— О, Бурмон, несомненно, придет за тобой. Этого требует его честь. Но, если ему удастся вернуть тебе свободу, ты для него будешь значить не больше грязной тряпки. Он просто брезгливо отбросит тебя, как ненужную вещь.
Освеженная крепким сном и вкусной едой, Алисон почти оправилась от тяжелых испытаний и теперь медленно пила третью чашку чая, наблюдая, как угрюмый Махмуд занимается уборкой — подметает ковры, проветривает одеяла и тюфяк, подливает в лампы оливковое масло и складывает одежду хозяина.
Снаружи раздавались привычные для лагеря кочевников звуки, и Алисон через отверстие входа было видно, как среди моря палаток десятки воинов занимались повседневными делами. За лагерем расстилалась бескрайняя пустыня, изнывающая под палящим солнцем, выжигавшим последние остатки ночной прохлады.
У шатра стоял высокий голубоглазый бербер, которого Алисон видела предыдущей ночью. Он, по-видимому, все еще охранял ее, хотя одновременно ухитрялся ухаживать за лошадьми. Здесь, в более спокойной обстановке, коней кормили, поили, расчесывали гривы и начищали сбрую и седла.
Алисон решила, что голубоглазый бербер — нечто вроде конюшего, а Махмуд — камердинер повелителя. Она пыталась вовлечь мальчика в разговор, выяснить, где находится лагерь и почему Джафар похитил ее, но сумела лишь вытянуть из слуги, что Джафар эль-Салех — могущественный вождь, который служит самому Абдель Кадеру, Защитнику Правоверных.
Махмуд все еще неуклюже ковылял по комнате, но Алисон внезапно поняла, что за ней наблюдают. Испуганно вскинув голову, она увидела нескольких молодых женщин, теснившихся на пороге и с любопытством разглядывавших ее, словно непонятный экспонат в музее. Подняв подбородок, Алисон ответила таким же откровенно изучающим взглядом.
Лица женщин были открыты, и Алисон могла легко разглядеть гордые, благородные черты. У всех были красивые большие глаза, узкие орлиные носы и светлая кожа. Лбы двоих украшала искусная татуировка. Алисон знала, что берберки в отличие от арабских женщин не носят чадры. На всех были яркие свободные платья, схваченные поясом у талии, легкие платки и множество серебряных цепочек и браслетов.
Одна из татуированных женщин, очевидно, самая старшая из всех, медленно выступила вперед и, поклонившись Алисон, показала на себя.
— Тагар.
Поняв, что так, должно быть, зовут женщину, Алисон нерешительно улыбнулась.
— Меня зовут Алисон. А-ли-сон.
— Али-сон, — с сияющей улыбкой повторила берберка, кивая головой. Остальные начали пересмеиваться и что-то говорить. Тагар хлопнула в ладоши. Женщины мгновенно оказались в шатре. Каждая несла охапку одежды и какие-то вещи. Алисон окружили и повели в спальню.
— Khemee ekkas, — велела Тагар, когда за ними опустилась занавеска.
Алисон непонимающе взглянула на нее.
— Ты, пожалуйста, сделай… — продолжала женщина на плохом французском. Она, казалось, гордилась своей способностью объясняться на чужом языке, а остальные с почтением взирали на нее, дружно кивая. Алисон тоже была поражена, поскольку не знала ни слова по-берберски, однако все же не могла сообразить, чего хочет женщина. Девушка покачала головой.
— Простите, не понимаю. Что именно сделать?
— Esdig, — пояснила Тагар, потянув за жакет Алисон. Девушка поняла, что они просят ее раздеться, и поспешно отступила.
— Не стану снимать одежду!
— Esdig, esdig, — терпеливо повторяла Тагар, но, только когда потерла в руках полу жакета, Алисон поняла, что женщины хотят постирать ее вещи, и радостно улыбнулась.
— Спасибо! Буду очень благодарна, если вы мне поможете.
Весь следующий час Алисон предоставила себя заботам берберских женщин, одевавших, причесывавших и украшавших ее по обычаям своей страны. Сначала они надели на девушку длинную сорочку тонкого белого полотна, а поверх — красно-синюю полосатую тунику, подпоясанную кушаком. Корсаж складывался вдвойне над грудью и закреплялся завязками на плечах. Женщины принесли и обувь — сандалии из мягкой кожи и бабуши — шлепанцы с задранными носами.
Когда на свет появились гребни, Алисон вспомнила обещание Джафара и нехотя признала, что до сих пор он был неизменно добр к ней. Очевидно, среди всех неотложных дел повелитель нашел время, чтобы позаботиться о пленнице.
После того, как волосы Алисон были заплетены в косы и уложены, ей дали веточку и велели жевать. Тагар объяснила, что это souak. Берберские женщины используют растение, чтобы дыхание всегда было свежим. Далее на стол поставили душистое травяное снадобье, чтобы втирать в обожженную солнцем кожу. Кроме того, ей принесли множество горшочков и кувшинчиков с краской для бровей и ресниц, хной, чтобы румянить ладони, лоб и ступни.
Однако Алисон решительно воспротивилась всякой косметике. Она не собирается раскрашивать лицо, наносить татуировку или пачкать хной соски, что, к ее невероятному смущению, они хотели над ней проделать. Однако пришлось подчиниться женщинам, повязавшим ей на голову большой синий платок, концы которого ниспадали на плечи, словно мантия.
Кроме всего этого, было еще множество нарядов. Алисон даже не знала, как они носятся. Получить объяснения оказалось труднее всего, но с помощью неправильного французского Тагар и почти несуществующего арабского Алисон, а также обмена жестами девушка умудрилась что-то понять. Она из вежливости пыталась узнать название каждого предмета на берберском, что неизменно вызывало добродушный смех женщин. К собственному удивлению, Алисон обнаружила, что прекрасно проводит время и почти забыла при этом о своем положении пленницы могущественного вождя. Когда женщины встали, чтобы уйти, она почувствовала разочарование, хотя пространно поблагодарила их за дары и пригласила приходить, когда будет время.
После ухода берберок Алисон начала рассматривать принесенную в подарок одежду. Еще раньше она заметила более скромный и подходящий к ее положению наряд — широкие парчовые шаровары и блузу, поверх которой надевался доходивший до талии жакет-болеро с длинными рукавами. Алисон решила, что он достаточно удобен, поскольку похож на прежний костюм для верховой езды.
Сняв тунику и сорочку, она натянула мешковатые панталоны и улыбнулась, видя, что совершенно утонула в них. Она как раз пыталась сообразить, как лучше завязать кушак, когда неожиданно ощутила чье-то присутствие.
Подняв глаза, Алисон с испугом увидела стоявшего в дверях Джафара. Он как раз приподнял занавеску, готовясь войти, но замер, словно зачарованный, не сводя глаз с ее обнаженной груди. Глаза хищно сверкали.
Алисон, охнув, уронила кушак и прикрыла руками порозовевшие холмики.
— Ты прекрасна, — медленно выговорил он.
Джафар словно позабыл французский! Алисон была так потрясена, услышав английскую речь, что на мгновение забыла об охватившей ее ярости и уставилась на Джафара.
— Ты знаешь английский? — потрясенно пролепетала она.
Джафар сделал вид, что ничего не произошло, хотя мысленно проклинал себя за глупость и беспечность. Не хватало еще, чтобы прелестная пленница узнала лишнее! Придется быть поосторожнее. Она слишком умна, чтобы долго оставаться в заблуждении, особенно если он будет продолжать делать подобные ошибки!
Встретившись с ней взглядом, Джафар безразлично пожал плечами,
— Я выучил несколько слов твоего языка, — ответил он по-французски с прежним высокомерием.
Алисон, мгновенно придя в себя, вспомнила, что стоит перед мужчиной полуобнаженная.
— К-как ты посмел? — заикаясь, выкрикнула она. — Немедленно убирайся!
— Но это мой шатер, красавица, — возразил он, шагнув навстречу, гибкий, опасный, словно огромная кошка. Длинные полы бурнуса обвились вокруг мощных ног. Алисон в панике отступала, пока не уперлась спиной в стену шатра, и, словно пойманный зверек, сжавшись, испуганно смотрела на преследователя. Щеки пылали, сердце лихорадочно билось. Если он подойдет хотя бы на шаг, она станет отбиваться…
Но Джафар не собирался мириться с отказом. Потянувшись к девушке, он легко сломил ее сопротивление и попытки вырваться из его объятий. Сильные пальцы мягко отводили руки, прижатые к телу, пока упругие груди не открылись его взгляду.
Алисон ошеломленно застыла, слишком потрясенная происходящим, слишком напуганная голодным, откровенным желанием, замеченным в его глазах. Она почувствовала, что дрожит под этим по-мужски оценивающим взглядом, которым он словно гипнотизировал ее. Охваченная смятением, странно взволнованная силой жаркой страсти, словно обволакивающей ее, Алисон опустила ресницы, чтобы ничего не видеть, и молча выдерживала его присутствие, дрожащая, но гордая, беззащитная, но непокорная. Джафар словно заколдованный наблюдал, как багровый румянец медленно растекается по белоснежной коже, понимал ее невинное смущение, и безумное свирепое возбуждение пронизывало его. Он смотрел и не мог насытиться видом этой нежной кожи, маленьких, но прелестных грудей, стройных бедер и ног, скрытых парчовыми панталонами. Она сложена не так, как пышногрудые, знойные женщины его страны, цель жизни которых — ублажать мужчин, однако эти налитые изгибы словно созданы для того, чтобы наполнить ладони изголодавшегося мужчины. И, как это ни странно, костюм арабской женщины на этой изящной фигуре волновал его почти так же, как зрелище шелковистой упругой плоти. Сейчас она почти не походила на англичанку, словно став частью его жизни, традиций и обычаев. Это позволяло Джафару представлять, что она принадлежит ему, его племени, его народу.
— Ты услаждаешь мой взор, — пробормотал он по-французски, мягко, еле слышно.
Алисон медленно, против воли открыла глаза, чтобы встретиться взглядом с Джафаром, и потрясенно замерла, столкнувшись с полыхающим в его глазах желанием, этим свидетельством почти физического обладания. Ей хотелось закричать, оттолкнуть его, умолять, чтобы он оставил ее в покое, но слова не шли с языка. В пересохшем горле стоял комок. Только когда его пальцы нежно скользнули по ее обнаженному плечу, она нашла в себе силы протестовать.
— Не нужно… — пробормотала она. — Я не хочу…
— Разве, ma belle?
Чуть ироническая улыбка ясно показывала, что он ей не верит.
— А я думаю, все как раз наоборот. Твое тело предает тебя. Твои соски жадно ждут моего прикосновения…
Бархатный голос словно ласкал ее. Алисон ощутила, как что-то странное, не изведанное ранее вспыхнуло в душе. Все еще сжимая ее запястья одной рукой, он погладил задорный изгиб девичьей груди, чуть провел по вершине кончиком пальца.
— Видишь, как он расцветает.
Алисон охнула, потрясенная жидким пламенем, растекшимся по жилам при еле ощутимом давлении, теплом и влагой, неожиданно проступившей между бедер.
— Думаю, настало время продолжить урок в искусстве поцелуев.
Алисон попыталась было запротестовать, но, к собственному отчаянию, не сумела выдавить ни слова. Она была не в силах говорить, не могла шевельнуться. Джафар нежно, но крепко сжал ладонями ее лицо, обжигая пристальным взглядом.
Алисон была не в состоянии отвернуться, отвести глаза от его чувственного, жесткого рта. Теплое дыхание ласкало ее щеки. Джафар наклонил голову и завладел ее губами, требовательно, властно, по-хозяйски.
Громко втянув в себя воздух, девушка снова попыталась отстраниться, но Джафар безжалостно воспользовался тем, что губы ее по-прежнему полуоткрыты. Его язык проник в ее рот, словно завоеватель в покоренную крепость, лаская, гладя, требуя ответа.
Вкус его губ подействовал на нее как любовное зелье. Этим поцелуем он словно утверждал свое господство над ней, искушал и обещал, требовал отклика. Никогда в жизни не испытывала Алисон ничего подобного. Никогда… даже с Эрве. И каким-то отдаленным, еще не одурманенным уголком мозга Алисон поняла, что именно этого поцелуя ждала от Эрве, поцелуя, возбуждавшего и волновавшего тело, рождавшего в сердце безымянные буйные желания. Потрясенная силой поцелуя, Алисон невольно вскрикнула.
Именно этого приглашения ждал Джафар. Намеренно, рассчитано обольщая, он проник языком еще глубже, пробуя, исследуя, сплетаясь с ее языком в эротическом танце, побуждая девушку сдаться на милость победителя.
Алисон пошатнулась. Голова кружилась, мысли путались. Мириады ощущений охватили ее. Ей хотелось ненавидеть Джафара, изливать злобу и презрение, отвращение к этому совершенному искусству, жестокости, с которой он воспользовался ее беспомощным положением. Однако вместо этого она прижималась к упругому, горячему, властному телу, словно стремившемуся наложить на нее клеймо обладания. Алисон чувствовала настойчивый жар, исходивший от него, неведомый до сих пор, безумный голод, взывавший к утолению.
Алисон приникла к Джафару, бессознательно стремясь слиться с ним.
Поцелуй все продолжался, не давая ей возможности отступить. Она не могла убежать… не хотела. Колени подгибались, ноги тряслись. Почти не сознавая того, что делает, Алисон вцепилась в его плечи, чтобы не упасть. И когда потом, несколько трепетных сердечных биений спустя, его пальцы отыскали нежную чувствительную теплоту ее груди, Алисон так и не поняла, что слабый стон, прозвучавший в шатре, сорвался с ее губ. Но Джафар узнал этот тихий звук — предвестник наслаждения и ощутил, как тело ноет! наполняясь ответной страстью. Он медленно поднял голову, чтобы посмотреть на нее, и увидел глаза Алисон, полузакрытые, затуманенные, ошеломленные. Глаза женщины, познавшей первое в своей жизни блаженство мужских объятий.
Он знал, что Алисон готова сдаться, хотя по-прежнему боялась его, чувствовал это, слушая, как ее сердце бьется под его ладонью пойманной птичкой.
Но не дожидаясь, пока она полностью придет в себя, Джафар вновь нагнулся, чтобы осыпать легкими поцелуями трогательную ложбинку у горла, стройную шею, ключицы. Губы скользнули ниже, к соблазнительной припухлости груди. Шершавая ладонь сжала тяжелое полушарие, язык отыскал и осторожно обвел твердый камешек соска.
Алисон еле слышно вскрикнула.
— Ты околдовала меня, — пробормотал Джафар, прежде чем его губы вновь сомкнулись на тугом бутоне.
Алисон показалось, что она умирает. Невероятные ощущения охватили тело. Джафар начал нежно посасывать розовый сосок, и она напрягалась, пытаясь прижаться еще сильнее к его жадному рту. Потрясенная свирепым наслаждением, омывшим ее живительным дождем, Алисон судорожно вонзила пальцы в мускулистую спину. Она забыла о том, что нужно дышать, лишилась сил и воли. Девушка понимала, что необходимо заставить его остановиться, но собственное предательское тело, слабое сердце, опаленная душа желали продолжения этой изощренной пытки.
— Ты… омерзителен… — выдавила она. — Только негодяй может принудить меня… вот так!
Джафар застыл.
— Принудить? — скептически переспросил он. И хотя чувствовал свою правоту, слова девушки неприятно задели его. Джафар прерывисто вздохнул. Его тело все еще пульсировало неудовлетворенным голодом, однако желание было уже не таким отчаянным, как минутой раньше.
Усилием воли заставляя жар, бушующий в крови, улечься, он медленно оторвался от соблазнительно сладостной груди и так же неспешно поднял голову.
— Я никогда еще не принуждал женщину отдаться мне, дорогая. И тебя не принуждал.
Алисон, сгорая от стыда, поняла, что он не лжет. Она вела себя как распутница, которой нечего терять, и сознание этого убивало ее.
— Нет… — прошептала она.
Джафар невесело улыбнулся.
— В каком невежестве воспитывают вас, английских леди! Вы даже не способны распознать желание, которое испытываете к мужчине!
Алисон, всхлипывая, вырвалась из объятий Джафара. Будь она меньше расстроена, наверное, удивилась бы, что он так легко ее отпустил, но в этот момент могла думать лишь о том, что наделала, как позволила обращаться с собой.
Как она сумела так легко забыть Эрве? Предать его? Боже, она ведь даже собиралась стать его женой! Эрве отдал ей любовь, доверие, а она, забыв обо всем, отдается ласкам другого мужчины, да еще грязного дикаря к тому же!
Желая лишь одного — бежать, скрыться, Алисон начала лихорадочно рыться в груде одежды в поисках плаща, чтобы скрыть наготу. Наконец она отыскала широкое вышитое платье, натянула его, судорожно стягивая края выреза, и лишь потом скованно, настороженно обернулась к Джафару.
Лицо бербера ничего не выражало; только презрительный изгиб губ говорил о неудовлетворенном желании.
— Мадемуазель, вам нет необходимости столь доблестно защищать свою добродетель.
— Нет? Значит, мне остается только покорно смириться с насилием?
Джафар беззаботно пожал плечами.
— Если хорошенько подумаешь, сразу поймешь: твоя репутация уже погублена в глазах общества только лишь потому, что ты была похищена дикарем-арабом. Все это время ты жила в моем лагере, делила со мной постель, и уже одного этого достаточно, чтобы вынести тебе приговор.
— Это не так, — упрямо возразила Алисон, но голос предательски дрогнул.
— Разве? Думаешь, мне не знакома мораль твоего класса? И неужели действительно веришь, что твой француз захочет тебя сейчас, после того, как ты узнала мои поцелуи? Что он по-прежнему согласится взять тебя в жены?
— Эрве все равно, целовал ты меня или нет! — воскликнула она, хотя вовсе не была уверена в своей правоте.
Голос Джафара, как и его тон, стал ледяным.
— Если бы я захотел взять тебя… положить на постель, вонзиться в сладостное местечко между твоими нежными бедрами… вряд ли ему понравилось бы такое. Вряд ли. Ни один цивилизованный европеец, включая твоего полковника, не подумает жениться на тебе.
Алисон не сводила с Джафара потрясенных глаз. Прошло несколько мгновений, прежде чем она пришла в себя настолько, чтобы угроза насилия вынудила выдавить несколько слов из пересохшей глотки.
— Нет… неправда. Эрве не покинет меня.
— О, Бурмон, несомненно, придет за тобой. Этого требует его честь. Но, если ему удастся вернуть тебе свободу, ты для него будешь значить не больше грязной тряпки. Он просто брезгливо отбросит тебя, как ненужную вещь.