Джойс Бренда. Прощай, невинность!

   — Ну, вряд ли это намного лучше. Наши клиенты предпочитают французских художников. Уверен, вам это известно.
   — Вы совсем не продаете работы американцев?
   — Почему же. Мы постоянно имеем дело с Томасом Экинсом и, конечно, с Мэри Кассатт. Сейчас у нас нет работ Кассатт, но Экинс есть. Viens avec moi^[2], я вам покажу.
   Эдвард, слегка смущенный, последовал за воодушевившимся молодым человеком через зал. Смущение Эдварда еще усилилось, когда он увидел большой портрет, настолько отличный от работ Софи, насколько это вообще возможно. Портрет был выполнен в предельно реалистичной манере и в очень темных тонах.
   — И сколько он стоит? — спросил удивленный Эдвард.
   — Пожалуй, мы сможем продать его за тысячу, поскольку у мистера Экинса уже есть имя.
   — И он единственный американец, чьи работы вы здесь продаете?
   — Время от времени мы покупаем и у других, но это, как правило, американцы, живущие за границей, как Мэри Кассатт. Много продается французских мастеров восемнадцатого века, начала девятнадцатого, и всегда есть спрос на голландцев семнадцатого века. Недавно стали покупать Гойю. — Видя недоумение Эдварда, молодой человек терпеливо пояснил: — Это испанский художник конца восемнадцатого — начала девятнадцатого столетия, он был до недавних пор почти неизвестен, пока наши крупнейшие клиенты мистер и миссис Хэйвмейер не открыли его и не захотели приобрести несколько его работ.
   — Значит, это делают коллекционеры? Создают спрос на работы не известного до той поры художника? — Эдвард был изумлен и в то же время преисполнился надеждой.
   — Только если они покупают сразу несколько работ одного мастера. Это, безусловно, сразу поднимает цену.
   Эдвард был почти уверен, что, стоит работам Софи появиться в этой изысканной галерее, их сразу заметят крупнейшие коллекционеры.
   — Вы уже дважды упомянули женское имя. Кто такая Мэри Кассатт?
   — Она великая художница, а славу ей принесла тема матери и ребенка. Иногда ее ошибочно причисляют к импрессионистам, но, по правде говоря, у нее собственный стиль. Она американка, но давно, много лет живет и работает во Франции.
   — Ее работы часто покупают?
   — Да. — Жак Дюран-Ру улыбнулся. — Но так было не всегда, месье. Всего несколько лет назад ей приходилось бороться за место под солнцем, как и многим другим художникам из тех, что преуспевают сегодня.
   — Вы зайдете посмотреть работы мисс О'Нил?
   Дюран-Ру колебался.
   — Ну что ж, дайте мне адрес ее мастерской. Если у меня найдется время — когда вернется отец, возможно, мы договоримся о встрече.
   Эдвард понял, что молодой человек вовсе не намерен выполнить его просьбу.
   — Она действительно очень своеобразная художница, — мягко сказал он, — уверяю вас.
   Дюран-Ру, уже собравшийся оставить Эдварда, резко обернулся и увидел его напряженный взгляд.
   — Вы ведь ничего не потеряете, месье Дюран-Ру, если придете, кроме разве что получаса вашего времени, а если я прав, вы можете многое выиграть.
   — Хорошо. Запишите номер нашего телефона. Поговорите с художницей, а потом условимся о времени. Мне было бы удобнее зайти к ней утром.
   Эдвард улыбнулся, и мужчины пожали друг другу руки. Но когда Деланца вышел из галереи, улыбка его растаяла. Он взглянул на часы. Через час ему нужно быть в резиденции Ральстонов. Он обещал Софи немного попозировать.
   Юная художница дрожала от возбуждения, она просто не могла дождаться Эдварда. В мастерской все было подготовлено уже несколько часов назад. Софи придвинула стул к небольшому столу, покрытому белой льняной скатертью. Задним планом служило открытое окно, выходящее в сад. Украшенную ярким орнаментом вазу с букетом полевых цветов художница поместила в центре стола, среди изящных фарфоровых тарелок с золотыми ободками, хрустальных бокалов и серебра. Но Софи намеревалась еще не раз заглянуть к «Дельмонико», чтобы и убранство стола, и задний план написать как можно точнее.
   Раздался стук, и Софи вздрогнула. Дверь приоткрылась, в щель просунулась седая голова миссис Мардок.
   — Софи, к вам гость! — с сияющей улыбкой сообщила она.
   Девушка понимала, что миссис Мардок и Дженсон принимают Эдварда за ее поклонника и что им это очень нравится. Она пыталась разубедить их, но ничего не вышло: экономка и дворецкий настаивали на том, что Эдвард влюблен в Софи. И она оставила все, как есть.
   Сердце Софи подпрыгнуло. Эдвард должен был прийти лишь через час. Почему он явился слишком рано? Не волнуется ли он так же, как она сама, при мысли о совместной работе? Пригладив волосы и заправив за уши непослушные пряди, Софи весело произнесла:
   — Проводите мистера Деланца сюда, пожалуйста.
   — Это не мистер Деланца. К вам пришел другой джентльмен, Софи. — Миссис Мардок была в откровенном восторге. — Это мистер Генри Мартен, он в зеленой гостиной. Надеюсь, я не должна говорить ему, что вы нездоровы? — нахмурилась она.
   Софи удивилась. Что тут делает Генри Мартен? Она не имела ни малейшего представления, зачем бы он мог явиться.
   — Нет, я приму его, — сказала Софи и вслед за миссис Мардок вышла из студии и направилась в гостиную. Она решила, что, каково бы ни было дело Генри, вряд ли оно займет много времени, так что адвокат успеет уйти до того, как Эдвард придет позировать для портрета.
   Генри Мартен стоял посреди гостиной, засунув руки в карманы немного мешковатых брюк. Вид у него был слегка смущенный. Когда вошла Софи, он вспыхнул.
   — Надеюсь, я не слишком обеспокоил вас своим визитом, — сказал он.
   — Разумеется, нет, — с улыбкой ответила Софи. — Добрый день, мистер Мартен. Как дела?
   — Спасибо, отлично. — Он покраснел еще гуще. — Должен сказать, вы замечательно выглядите, мисс О'Нил.
   Софи благодарно кивнула, не поверив, однако, его словам. Она была в своей обычной синей юбке и белой английской блузке, волосы заплетены в одну толстую косу. Она указала на кресла, и они оба сели.
   — Я попрошу Дженсона принести что-нибудь. Может быть, кофе? — предложила Софи.
   — Спасибо. — Генри явно нервничал. — Я уже несколько недель в городе и давно хотел навестить вас, но у меня сейчас сразу несколько клиентов, и я буквально по уши в работе.
   — Это замечательно, — искренне обрадовалась за него Софи. Но ее изумление не проходило. Неужели он и вправду пришел лишь затем, чтобы повидать ее?
   Генри благодарно улыбнулся.
   — Да, это замечательно, плохо лишь то, что я так давно вас не видел.
   Софи моргнула и выпрямилась.
   Генри был уже не красным, а пунцовым. Он уставился на собственные руки, зажатые между коленями.
   Наступило неловкое молчание. Софи была слишком ошеломлена, чтобы поддерживать вежливую беседу. Но вскоре явился Дженсон с серебряным подносом, уставленным тарелочками с печеньем и пирожными, и с кофейником веджвудского фарфора, наполненным горячим черным кофе. Софи расставила блюдца и чашки и налила кофе для них обоих, добавив густых свежих сливок и сахара, это помогло ей отчасти восстановить душевное равновесие. Протягивая Генри чашку, она спросила:
   — И где же находится ваша адвокатская контора?
   Он ответил быстро, с облегчением в голосе:
   — В деловом центре, неподалеку от Юнион-сквер. Может быть, вы позволите показать вам мои владения — ну, как-нибудь, когда у вас будет свободное время?
   Софи вытаращила было глаза, но тут же спохватилась и торопливо согласилась:
   — Разумеется!
   Генри поставил чашку, так и не отпив ни глотка.
   — Вообще-то, мисс О'Нил, я надеялся, что… э-э… я подумал, может быть, мы как-нибудь покатаемся верхом вместе… в парке…
   Софи тоже поставила чашку и теперь уже не скрывала своего изумления. Безусловно, Генри очень мил, но у Софи просто нет времени для верховых прогулок по парку, хотя сама по себе идея недурна и даже соблазнительна и романтична. Тут наконец Софи поняла, что Генри, пожалуй, и в самом деле пришел только затем, чтобы повидать ее.
   Генри принял ее молчаливое изумление за желанный ответ.
   — Может быть, даже сегодня?
   Софи наконец обрела дар речи:
   — Мистер Мартен, я бы, конечно, с удовольствием поехала с вами в парк… — У нее не хватило духу просто отказать. Ведь ей так часто втайне мечталось о том, как она, прекрасная и веселая, отправляется на прогулку с поклонником, подобно другим юным леди… Вот только поклонник из ее мечты подозрительно напоминал Эдварда Деланца.
   Софи отбросила глупые мысли.
   — Но сегодня, к сожалению, это невозможно. Видите ли, я жду мистера Деланца.
   Генри вздрогнул, вытаращил глаза, а потом снова залился краской.
   И тут же Софи поняла свою ошибку. Генри, конечно, подумал, что Эдвард придет по той же причине, что и сам Мартен. Софи почувствовала, что ее щеки тоже запылали.
   — О, вы не поняли. Мистер Деланца отнюдь не мой поклонник. Он обещал мне позировать.
   — Позировать вам?
   — Я же художница, вы помните?
   — Да, конечно… Я и вправду на мгновение забыл об этом. — И снова воцарилось неловкое молчание.
   Буквально в следующее мгновение Дженсон ввел в гостиную Эдварда. Он действительно пришел намного раньше назначенного времени. Софи вскочила, просияв улыбкой. Эдвард широко улыбнулся в ответ, и его теплый, мягкий взгляд удивительно походил на взгляд влюбленного!
   — Доброе утро, Софи, — произнес он так, словно за его словами крылось нечто гораздо большее. Потом его глаза остановились на молодом адвокате, и улыбка превратилась в застывшую гримасу. — Здравствуйте, Генри. Я не помешал?
   Генри встал.
   — О, разумеется, нет! Похоже, это именно я пришел некстати.
   — Ничего подобного, уверяю вас, — бросил Эдвард, подходя к молодому человеку и по-приятельски обнимая его за плечи. Тут он заметил поднос и нетронутый кофе. — Прошу, не прерывайтесь из-за меня.
   Когда Генри немного неуверенно сел, Софи спросила:
   — Вы к нам не присоединитесь?
   Ее улыбка стала еще шире, потому что она заметила, как изумленно смотрит на нее Генри: ведь он воспринимал все по-своему.
   — С удовольствием, — ответил Эдвард. Все трое уселись, и снова настала тишина.
   Эдвард сначала посмотрел на Генри, а когда тот принялся наконец за кофе, перевел внимательный взгляд на девушку. Софи чувствовала, что Эдвард сгорает от любопытства. Ей хотелось понять, что же он думает по поводу присутствия здесь Мартена. Наконец Эдвард заговорил, обращаясь к Генри:
   — Что вас завело в эту часть города?
   — Я еще несколько недель назад хотел повидать мисс О'Нил, но у меня сейчас большая практика, я был постоянно занят. Я надеялся соблазнить мисс Софи прогулкой по Центральному парку сегодня, но она ждала вас, так что ничего не вышло.
   Мгновение-другое Эдвард молчал, потом усмехнулся, продемонстрировав сверкающие белые зубы.
   — Но возможно, мисс О'Нил будет свободна завтра? — предположил он. …
   Софи замерла, не веря собственным ушам.
   Генри, сдвинув брови, серьезно посмотрел на Эдварда, который теперь улыбался вполне благодушно, и быстро повернулся к Софи.
   — Вы свободны завтра, мисс О'Нил?
   — Я… — Софи пришла в полное замешательство. Ей не слишком понравилось вмешательство Эдварда. Завтра утром у нее занятия в Академии, а потом она намеревалась вернуться к новому портрету Эдварда. — Я собиралась немного поработать, — сказала она наконец.
   — Уверен, вы сумеете найти часок для Генри, — ласково воскликнул Эдвард.
   Софи недоуменно уставилась на него. Генри с тревогой ждал ответа. Софи, опомнившись, улыбнулась:
   — Может быть, попозже, днем… ну, скажем, в четыре часа?
   — О, это будет просто замечательно! — вскричал обрадованный Генри.
   Софи переводила взгляд с адвоката на Эдварда. Эдвард наблюдал за ней и Генри. Его губы странно кривились. Софи затрепетала — ей вдруг пришла в голову ужасная мысль, а с нею и боль.
   Эдвард хочет отвязаться от нее. Спихнуть другому мужчине. И даже если его планы относительно Софи с самого начала были бесчестны, это все равно жестоко… и больно.
   — У меня есть кое-какие новости, Софи, — негромко сказал Эдвард.
   Софи резко повернулась к нему.
   — Жак Дюран-Ру согласился посмотреть ваши работы. Он предпочитает встречи по утрам. Если он зайдет завтра, сможете показать ему ваши картины?
   У Софи перехватило дыхание. Нервы ее натянулись. Ну конечно же, она пропустит ради этого занятия.
   — Да, — прошептала она.
   Эдвард кивнул и обернулся к Генри:
   — К Софи зайдет один из самых известных торговцев картинами. Если он купит какие-то из ее работ, это будет немалой победой.
   — Да, понимаю, — кивнул потрясенный Мартен. И тут Софи заговорила, тщательно выбирая слова:
   — Видите ли, Генри, я намерена со временем стать профессиональной художницей и жить продажей своих работ. — Она заметила брошенный на нее мрачный взгляд Эдварда, но не обратила на это внимания. Если Генри и в самом деле явился поухаживать за ней, подобная эксцентричность быстро заставит его сбежать. — Я, конечно, буду жить в Париже, в обществе других свободных художников.
   Генри окончательно онемел.
   Эдвард что-то пробурчал под нос, безусловно, он понял игру Софи. И вмешался:
   — Но разумеется, так будет лишь в том случае, если не появится какой-нибудь интересный джентльмен и не поведет вас к алтарю.
   Софи почувствовала, что краснеет. Раны ее кровоточили. Она думала: «Но ведь это будешь не ты, Эдвард, верно?»
   — Не думаю, чтобы подобное произошло, мистер Деланца.
   Он приподнял брови.
   — Что ж, может и не произойти, если вы будете пугать своих поклонников такими странными идеями.
   Румянец на щеках Софи стал ярче. Она не смогла найти подходящего ответа.
   Генри встал, взгляд его перебегал с Эдварда на Софи. Он откашлялся:
   — Мне, похоже, пора…
   Эдвард тоже встал.
   — Зачем так спешить, Генри?
   Софи поднялась.
   — Но мы должны начинать работу, Эдвард.
   Он не обратил внимания на ее слова.
   — Может быть, вам бы хотелось взглянуть на картины Софи, прежде чем вы уйдете?
   Девушка задохнулась от изумления.
   Генри, не менее изумленный, оторопело уставился на Эдварда.
   — Да, знаете, мне бы очень хотелось… — Он повернулся к Софи, явно загоревшись идеей. — Мисс О'Нил, если вы не возражаете, мне бы очень хотелось посмотреть ваши работы… Вы ведь так любите свое дело.
   Софи ничего не оставалось, как согласиться. Если бы она отказала Генри сейчас, он справедливо посчитал бы это верхом грубости, тем более что адвокат знал — Эдвард посвящен в дела Софи. Но в эту минуту она была готова убить Эдварда — за все сразу.
   По выражению лица Генри Софи сразу поняла, что он впал в полное замешательство. Откашлявшись, он повернулся к Софи и выдавил:
   — Вы по-настоящему талантливы, мисс О'Нил.
   Софи знала, что Генри лжет, что он ничего не понял в ее работах, не смог их почувствовать и совсем не был ими восхищен. Но все же она улыбнулась:
   — Благодарю вас.
   — Я, конечно, всего лишь любитель, не знаток… — Он снова откашлялся. — Но мне приходилось видеть нечто подобное прежде. Так работают итальянцы, да?
   — Импрессионисты — французы, — мягко поправила Софи.
   — О да, вы очень на них похожи, — заверил ее Генри. Он был чрезвычайно сконфужен и мечтал только об одном — поскорее уйти. — Думаю, мне пора. Значит, завтра, в четыре?
   Софи кивнула, провожая Генри к выходу из мастерской.
   — Я сейчас вернусь, — бросила она Эдварду, который лишь молча кивнул в ответ.
   Софи дошла с Мартеном до парадной двери. Когда юноша ушел, Софи отправилась обратно в мастерскую. Войдя туда, она набросилась на Эдварда:
   — Что вы тут вытворяли?!
   Эдвард изобразил невинную улыбку:
   — Простите?..
   — Да уж, прощение вам понадобится! — закричала Софи. — Вы заманили Генри в мастерскую — и ему совсем не понравились мои работы, и вы еще навязали мне прогулку с ним!
   Он коснулся пальцем кончика ее носа.
   — А что, разве вы не горите желанием покататься завтра?
   — Разумеется, нет!
   Его палец скользнул по ее губам, потом Эдвард резко отдернул руку.
   — Видите ли, — серьезно сказал он, — вы обзавелись поклонником, Софи, и вам не удастся так просто прогнать его.
   Софи в упор посмотрела на него — разгневанная, разгоряченная, смущенная. Неужели он надеется на серьезные отношения между нею и Генри? Он хочет выдать ее замуж? И не намерен соблазнять ее… вообще встречаться с ней?
   — Мне не нужны поклонники, Эдвард, — натянутым тоном произнесла она. — И вы мне не отец, чтобы заботиться о моих свиданиях!
   — Верно, я вам не отец, — мрачно откликнулся он, уже не улыбаясь. — Но кто-то ведь должен направить вас на верный путь.
   — Вы чересчур дерзки и самонадеянны! — выпалила Софи.
   — Ну, может быть, я и перестарался немного, — почти шепотом признался он. — Но ведь должен кто-то позаботиться о вас?
   — Так вы решили стать моим опекуном?
   — Да.
   Он протянул руку, чтобы коснуться ее лица, но Софи отшвырнула его ладонь.
   — Вы просто наглец, Эдвард!
   — Я ваш друг.
   Софи повернулась к нему спиной. К ее немалому смущению, Эдвард тут же подошел к ней сзади и, обняв за плечи, прижал к себе.
   — Чем вы так расстроены?
   Софи не могла сказать правду — по крайней мере сейчас. Она покачала головой, не произнеся ни слова.
   — Извините меня, Софи. Возможно, я и ошибся. Генри очень симпатичный молодой человек, но он ужасно консервативен в своих взглядах. И… да, действительно, он не очарован вашими работами так, как я.
   — Ох, Эдвард! — воскликнула она, сжимая его сильные руки. — Ну когда-нибудь вы перестанете говорить правильные слова?
   — Боже, Софи, да я никогда не говорил правильных слов! — Он на мгновение прижался губами к ее щеке. Софи замерла, потому что его бедра коснулись ее ягодиц… — Вы мне слишком льстите, милая моя, вы даже сами не понимаете, как вы мне льстите!
   — Вам все льстят, я уверена.
   Его ласка вызвала в ней слишком сильный отклик. Но ведь Эдвард был всего лишь самоуверенным наглецом, не более того. Он не способен на любовь, никогда не был способен… и никогда не будет. Софи просто не могла понять истерического всплеска собственных чувств, это ведь совсем не в ее характере, это было совершенно необъяснимо. Ее охватил ужас.
   — Не пора ли нам взяться за дело?
   Улыбка Эдварда растаяла.
   — Я ведь за этим и пришел.
   Послушно выполняя распоряжения Софи, Эдвард уселся за столик, накрытый на двоих. Он чувствовал, что слишком напряжен и потому сидит неестественно. Однако, наблюдая за тем, как Софи раскладывает кисти, краски, готовясь к работе, он забыл, что должен позировать. Он изучал девушку, наслаждался быстрой грацией ее движений, которую ничуть не нарушала легкая хромота. Ему нравилось мягкое покачивание ее округлых бедер. Наконец Софи повернулась к нему лицом. Вспомнив, что он должен позировать, Эдвард мгновенно напрягся. Софи нахмурилась.
   — Вы должны расслабиться.
   — Это легче сказать, чем сделать.
   — Почему?
   Ответа у Эдварда не нашлось, поэтому он просто поерзал на стуле, пытаясь найти удобную позу и слишком остро чувствуя, что Софи внимательно рассматривает его. Эдвард нервничал, словно она раздевала его взглядом. Бог знает почему так было, ведь сам он тысячи раз смотрел на женщин именно так, раздевая их взглядом, но сейчас что-то пугало и смущало его. Пульс его забился немного быстрее обычного, а в паху ощущался подозрительный прилив крови. Он не должен думать ни о чем подобном, особенно сейчас, когда они с Софи наедине.
   Эдвард решительно отбросил неподходящие мысли. Он обещал позировать. Конечно, ему куда сильнее хотелось поцеловать Софи, обнять, но он помнил их последний поцелуй и знал, что это слишком опасно. Их следующий поцелуй должен быть куда более целомудренным. Ч-черт! Идея нелепая, ведь не может же он прямо сейчас наброситься на Софи…
   Эдвард глубоко вздохнул. Он не должен думать ни о чем подобном. Не должен, если хочет позировать.
   Кроме того, ничего возбуждающего, эротичного нет в том, что она делает, — она ведь просто пишет его портрет, черт побери. Это лишь его самого одолевают бесстыдные мысли. Наконец Эдвард устроился на стуле поудобнее и посмотрел на Софи, ища ее одобрения.
   — Эдвард, — попросила она, — вы не могли бы развалиться?
   Лицо Эдварда вытянулось.
   — Развалиться?..
   Это слово мгновенно нарисовало ему образ постели.
   — Да. Когда мы обедали в тот день, вы сидели на стуле развалясь, вы были полностью расслаблены, уверены в себе, вы казались немного небрежным и в то же время невероятно элегантным и… и мужественным. Я хочу написать вас именно так, в таком настроении.
   — Боже! — пробормотал Эдвард, и его мужское естество мгновенно напряглось и окаменело. Он нервно вздохнул, глядя в глаза Софи и гадая, удастся ли ему пережить ближайшие часы. Восхищение девушки привело его в такое состояние, в какое не приводила никогда ни одна из женщин с помощью рук, губ и прочих деталей женской анатомии. Ох, если бы Софи когда-нибудь коснулась его рукой — или губами, коснулась бы одного из тайных изгибов его тела… Эдвард представил, что бы с ним тогда произошло…
   Он тихо выругался и рванул воротник рубашки — хотя предпочел бы сорвать с себя брюки.
   — Что-то не так? — Софи была сбита с толку и начала сердиться.
   Эдвард постарался улыбнуться.
   — Похоже, вам не так-то легко угодить, — пробормотал он, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки и ослабляя узел галстука.
   Но Софи не догадывалась о причинах его нервозности. Она улыбнулась:
   — Да, вот так гораздо лучше. Знаете, у вас талант к позированию.
   Эдвард коротко и резко рассмеялся. Софи начала работу, продолжая говорить:
   — Я, конечно, не стану писать нас обоих… только вас одного. Вы будете очень близко к зрителю. Будете занимать большую часть холста, теперь я легко с этим справлюсь, раз уж вы тут, передо мной. — Голос Софи чуть вибрировал от возбуждения. — Это будет немного необычная композиция, зрителю покажется, что он стоит почти рядом с вами, словно он находится внутри холста… — Софи широко улыбнулась, выглядывая из-за мольберта. — Честно говоря, я надеюсь, что зритель решит, что он очутился прямо в ресторане «Дельмонико», а может быть, даже разговаривает с вами!
   Страсть, с которой она отдавалась работе, поразила Эдварда, она словно непосредственно передавалась ему.
   — Вы взялись за сложную задачу, не так ли? — пробурчал он. Ее голова то и дело высовывалась из-за мольберта, Софи окидывала Эдварда внимательным взглядом и продолжала писать.
   — Да, задача сложная, но я намерена с ней справиться. — Она нахмурилась, прищурила глаза. — Ваш портрет… Хочу, чтобы это действительно было похоже на вас… нечто необычное… выдающееся.
   Эдвард в очередной раз глубоко вздохнул. Софи скрылась за мольбертом, и Эдвард воспользовался этим, чтобы поправить брюки. Ведь она всего лишь писала его портрет, черт побери, просто портрет, но он уже возбудился так, словно они лежали вдвоем в постели, обнаженные, в страстном объятии. Он совсем не был уверен, что сможет просидеть вот так еще хотя бы несколько минут, не говоря уже о часах. Ну зачем она так открыто восхищается им? И почему это так сильно на него действует? Ведь Софи полностью сосредоточена на работе, отдает ей всю свою энергию. Эдвард сомневался, чтобы девушка могла сейчас думать о чем-либо, кроме живописи.
   Но никакая логика не могла изменить того странного факта, что каждое прикосновение кисти к холсту Эдвард воспринимал всей своей кожей.
   Софи снова выглянула из-за мольберта, ее щеки слегка порозовели.
   — Эдвард, вы не могли бы расстегнуть пиджак?
   Его пробрало холодом. Он испугался.
   Глаза Софи сияли.
   — Ну да, в тот день ваш пиджак не был расстегнут, но, понимаете, на нем образуются такие складочки, они будут не слишком хорошо выглядеть на портрете.
   Эдвард перевел дыхание. Ничего, сеанс скоро закончится. Отказаться позировать он не мог — но и продолжать был не в состоянии. Софи вот-вот поймет все, поймет, что с ним сделали ее слова, ее восторг, ее уникальная личность. Он расстегнул пиджак. Прежде он никогда не смущался своей сексуальности, но теперь почувствовал, что щеки его покалывает жаром.
   Но Софи была слишком погружена в работу. Прежде чем он понял это, девушка подошла к нему и поправила на нем пиджак, чтобы тот выглядел как можно живописнее. Ее рука случайно коснулась бедра Эдварда. Как ему хотелось бы, чтобы это движение было намеренным! Задержав дыхание, он неотрывно смотрел на Софи и уловил тот момент, когда девушка вдруг поняла, что его мысли весьма далеки от живописи. Щеки ее вспыхнули, руки замерли. Она испуганно посмотрела на Эдварда.
   Эдвард встретил ее взгляд:
   — Софи…
   — Я… я надеюсь, вы ничего не имеете против, — неуверенно произнесла она. — Я… это… — И она повернулась, чтобы отойти к мольберту.
   Эдвард схватил ее за руку, не дав ускользнуть.
   — Вы же знаете, что бы вы ни делали, я никогда не буду иметь ничего против, — сказал он охрипшим голосом.
   Она чуть вздохнула. Грудь ее поднялась в глубоком вздохе.
   — Эдвард, мы же работаем…
   — Но я, похоже, не слишком хорошо справляюсь с делом, — пробормотал он, едва удерживаясь от того, чтобы не усадить ее к себе на колени. — Наверное, вы уже поняли это?
   Он невольно опустил глаза, ее лицо стало пунцовым.
   — Я понимаю лишь, что вы лучший натурщик, которого мне приходилось видеть, — негромко ответила она.
   Волна мужской властности накатила на Эдварда.