Страница:
— А взглянуть на твои работы можно? — попросила Джемм. — Здесь есть какие-нибудь?
— Угу. Я бы тоже не отказался — хоть одним глазком. — Смит повернулся к Джемм. — Восемь лет живу с этим парнем, а чем он занимается в своей студии, так и не видел. Даже снимков. Покажи ей дипломные работы, Ральфи.
Ральф недовольно скривился, однако исчез мгновенно. Вернулся он с большим альбомом, на первом развороте которого громадными буквами значилось: «Ральф Маклири». Джемм перевернула плотную страницу. Не большой ценитель и уж тем более не знаток современного искусства, она тем не менее поразилась первой вещи под названием «Зыбучие пески. 1985». Вторая картина называлась «Ядовитые газы и ультрафиолет. 1985», а третья, размером поменьше, — «Мощные электрические бури. 1985».
Абстракция, понятно, но цвет богатый, и, даже несмотря на очевидную одномерность изображения, Джемм ощутила исходящую от картин энергетику.
— Послушай, это же… здорово. Просто здорово и… — она подыскивала слова, которые не выдали бы ее невежество, — сильно, впечатляюще… жутковато даже! А ведь я современное искусство не очень люблю. Но эти вещи великолепны!
— Спасибо. — С маской деланного равнодушия, но явно довольный, Ральф захлопнул альбом. — И хватит расспросов о нас. Расскажи-ка лучше о себе.
Эта тема никогда не приводила Джемм в восторг, и она быстренько, в двух словах, рассказала о театральном агентстве «Смолхэд менеджмент», куда устроилась три года назад, о своем недавнем повышении — секретарское место она сменила на должность менеджера по работе с юными дарованиями, а теперь набиралась опыта у своего босса, Джарвиса Смолхэда, который возлагает на нее, Джемм, большие надежды. В агентстве не обходится без своих маленьких закулисных трагедий и драм с участием героев-любовников и примадонн, и каждый инцидент приходится утрясать лично. Упомянула Джемм и зануду Стеллу с ее нездоровым интересом к чужой личной жизни; про свою эксцентричную мамочку и долготерпеливого отца; про идиллическое детство, прошедшее в пасторальном коттедже в Девоне. До появления на Альманак-роуд Джемм (Джемм — это сокращение от Джемаймы) жила вместе с сестрой Лулу в огромной, убого обставленной квартире в тупике Куинстаун-роуд. Недавно Лулу решила переехать к своему парню и его трем детям от первого брака. Джемм могла остаться, ее даже просили об этом, но она предпочла сменить жилье.
За разговорами Джемм со Смитом убрали со стола (3 : 0 в пользу Смита), и чем дольше Джемм за ним наблюдала, тем больше убеждалась в своей правоте. Из двоих друзей Смит определенно спокойнее. Спину за столом держал прямее, вел себя вежливее, смеялся сдержаннее. И вместе с тем в Смите чувствовалась некая уязвимость, трогавшая сердце Джемм, грусть какая-то… одинокость.
Ральф более живой и веселый, больше похож на нее, зато именно с чуточку скованным Смитом она ощущала родство душ.
Главное — выбор сделан, а уж запустить процесс и направить события в нужное русло — это раз плюнуть. Возьмет, фигурально выражаясь, Смита за руку и осторожненько поведет по пути к счастью. Вот только прыти подобной от судьбы Джемм никак не ожидала.
Незадолго до одиннадцати Ральф, чуть покачиваясь, встал из-за стола, галантно поцеловал Джемм руку, рассыпался в благодарностях за ужин, ставший вехой в его гастрономическом опыте, и удалился к себе, оставив ее со Смитом наедине.
Джемм тут же взяла быка за рога.
— Ты веришь в судьбу? — спросила она напрямик, сворачивая «косячок» на кухонном столе.
— М-м-м?
— Ну, в то, что все в жизни происходит не случайно, что все предопределено. Вот я, к примеру, оказалась здесь. А если бы мне понравилась другая комната, то сейчас я была бы на другой кухне, общалась бы совсем с другими людьми и понятия не имела бы о вашем с Ральфом существовании. — Джемм помолчала. — Но этого не могло случиться, понимаешь? — Она колебалась, гадая, насколько может быть с ним откровенной.
Смит же гадал, к чему она, собственно, клонит, и упорно, но безуспешно пытался сфокусировать взгляд.
— Сразу предупреждаю — то, что я скажу, тебе покажется идиотизмом. Обещай, что не примешь меня за шизанутую.
Смит потянулся за бутылкой текилы.
— Обещаю.
— Мне с детства часто снится один и тот же сон. Смит пододвинул к ней бокал с текилой. Ну и забавная же девчонка.
— Ничего особенного, — продолжала Джемм. — Извилистая улица, красивый высокий дом с цокольным этажом, обсаженный деревьями. Я иду по улице, заглядываю в квартиру полуподвального этажа и вижу парня, который сидит на диване спиной к окну. Он курит и с кем-то разговаривает, но я не вижу с кем. Мне ужасно, ужасно хочется зайти. Квартира кажется такой теплой, такой уютной; я чувствую, что это мой дом, что я обязана здесь жить и просто не имею права проходить мимо и этого дома, и человека, которого пока не знаю. Вот и весь сон. Так вот… когда я сюда пришла, то узнала ТУ САМУЮ квартиру! Я заглянула в окно — как и во сне — и увидела человека, который сидел на диване ко мне спиной и разговаривал с кем-то в глубине комнаты. Все точь-в-точь как во сне! — Она запнулась, а потом спросила с нервным смешком: — Думаешь, у меня крыша поехала?
Смит стер усмешку, дрожавшую в уголках губ. Не имея представления, куда может завести странный рассказ, он почему-то был совсем не против болтовни. Поэтому изобразил крайний интерес:
— Ничего подобного я не думаю. Наоборот, все это очень любопытно. Потрясающе, я бы сказал.
— Но это еще не все. Надеюсь, ты не сочтешь, что я вываливаю на тебя… Ой, даже не знаю, говорить или нет…
Смит пристроил подбородок на сцепленных ладонях и уставился на Джемм немигающим взглядом:
— Продолжай. Сгораю от нетерпения.
— Одним словом, дело не только в квартире. Дело в том человеке. Во сне я точно знаю, что он предназначен мне судьбой. Понимаешь, о чем речь?
Нет. Смит понятия не имел, о чем речь, зато отлично чувствовал другое: с каждой минутой эта шальная девушка становилась все ближе… Он буквально видел, как придвигается к этому немного кукольному личику и целует эти пухлые губы… Но уже в следующую секунду, вспомнив Шери, представил себе ее там, наверху, изящно прикрытую кремовой шелковой простыней (постельного белья Шери он, понятно, никогда не видел, но разве может быть оно иным?), с разметавшимися по подушке золотыми прядями. Представил, как высокая грудь под пеной кружев едва заметно вздымается и опускается, мысленным взором увидел, как Шери поворачивается во сне, вытягивается, как шелк соскальзывает с ее безупречного тела, приоткрывая стройную загорелую ногу, как с губ срывается чуть слышный, чувственный вздох — и Шери вновь погружается в сон…
— Скажи честно — по-твоему, я полоумная, да? Вот черт. Так и знала. Не надо было ничего говорить.
— Чт-то? Да нет же, нет! Господи, извини. Я просто задумался. — Смит виновато улыбнулся. Желание поцеловать Джемм не проходило, да и мысль эта не казалась уже нелепой. Подняв стакан, он кивнул: — Твое здоровье!
— Брр! — Лихо опустошив свой стакан, Джемм передернула плечами.
— Дрянь, — согласился Смит.
Оба молчали, поглядывая то на дно стаканов, то друг на друга. Что-то явно витало в воздухе. Что-то должно было произойти.
— Смит, — первой не выдержала Джемм, — боюсь, ты решишь, что я тороплю события, но мне ужасно хочется обнять тебя. Просто ужасно хочется. Ты как? — С неловкой ухмылкой она потянулась к нему.
Объятие вышло монументальным. Джемм могла бы поклясться, что чувствовала мощные импульсы взаимного притяжения, когда, уткнувшись лицом Смиту в грудь, вдохнула его запах, — все было как во сне, только еще лучше, потому что наяву.
Смит прижал ее к себе, неожиданно наслаждаясь ощущением близости. Как же давно, как чертовски давно он ни с кем по-настоящему не обнимался. Уж и забыл, каково это — обнимать женщину, делиться с ней своим теплом, сливаться воедино. Признаться, он надеялся, что это произойдет с Шери, но и с Джемм совсем неплохо. Даже замечательно. И Джемм замечательная.
Глава восьмая
Глава девятая
— Угу. Я бы тоже не отказался — хоть одним глазком. — Смит повернулся к Джемм. — Восемь лет живу с этим парнем, а чем он занимается в своей студии, так и не видел. Даже снимков. Покажи ей дипломные работы, Ральфи.
Ральф недовольно скривился, однако исчез мгновенно. Вернулся он с большим альбомом, на первом развороте которого громадными буквами значилось: «Ральф Маклири». Джемм перевернула плотную страницу. Не большой ценитель и уж тем более не знаток современного искусства, она тем не менее поразилась первой вещи под названием «Зыбучие пески. 1985». Вторая картина называлась «Ядовитые газы и ультрафиолет. 1985», а третья, размером поменьше, — «Мощные электрические бури. 1985».
Абстракция, понятно, но цвет богатый, и, даже несмотря на очевидную одномерность изображения, Джемм ощутила исходящую от картин энергетику.
— Послушай, это же… здорово. Просто здорово и… — она подыскивала слова, которые не выдали бы ее невежество, — сильно, впечатляюще… жутковато даже! А ведь я современное искусство не очень люблю. Но эти вещи великолепны!
— Спасибо. — С маской деланного равнодушия, но явно довольный, Ральф захлопнул альбом. — И хватит расспросов о нас. Расскажи-ка лучше о себе.
Эта тема никогда не приводила Джемм в восторг, и она быстренько, в двух словах, рассказала о театральном агентстве «Смолхэд менеджмент», куда устроилась три года назад, о своем недавнем повышении — секретарское место она сменила на должность менеджера по работе с юными дарованиями, а теперь набиралась опыта у своего босса, Джарвиса Смолхэда, который возлагает на нее, Джемм, большие надежды. В агентстве не обходится без своих маленьких закулисных трагедий и драм с участием героев-любовников и примадонн, и каждый инцидент приходится утрясать лично. Упомянула Джемм и зануду Стеллу с ее нездоровым интересом к чужой личной жизни; про свою эксцентричную мамочку и долготерпеливого отца; про идиллическое детство, прошедшее в пасторальном коттедже в Девоне. До появления на Альманак-роуд Джемм (Джемм — это сокращение от Джемаймы) жила вместе с сестрой Лулу в огромной, убого обставленной квартире в тупике Куинстаун-роуд. Недавно Лулу решила переехать к своему парню и его трем детям от первого брака. Джемм могла остаться, ее даже просили об этом, но она предпочла сменить жилье.
За разговорами Джемм со Смитом убрали со стола (3 : 0 в пользу Смита), и чем дольше Джемм за ним наблюдала, тем больше убеждалась в своей правоте. Из двоих друзей Смит определенно спокойнее. Спину за столом держал прямее, вел себя вежливее, смеялся сдержаннее. И вместе с тем в Смите чувствовалась некая уязвимость, трогавшая сердце Джемм, грусть какая-то… одинокость.
Ральф более живой и веселый, больше похож на нее, зато именно с чуточку скованным Смитом она ощущала родство душ.
Главное — выбор сделан, а уж запустить процесс и направить события в нужное русло — это раз плюнуть. Возьмет, фигурально выражаясь, Смита за руку и осторожненько поведет по пути к счастью. Вот только прыти подобной от судьбы Джемм никак не ожидала.
Незадолго до одиннадцати Ральф, чуть покачиваясь, встал из-за стола, галантно поцеловал Джемм руку, рассыпался в благодарностях за ужин, ставший вехой в его гастрономическом опыте, и удалился к себе, оставив ее со Смитом наедине.
Джемм тут же взяла быка за рога.
— Ты веришь в судьбу? — спросила она напрямик, сворачивая «косячок» на кухонном столе.
— М-м-м?
— Ну, в то, что все в жизни происходит не случайно, что все предопределено. Вот я, к примеру, оказалась здесь. А если бы мне понравилась другая комната, то сейчас я была бы на другой кухне, общалась бы совсем с другими людьми и понятия не имела бы о вашем с Ральфом существовании. — Джемм помолчала. — Но этого не могло случиться, понимаешь? — Она колебалась, гадая, насколько может быть с ним откровенной.
Смит же гадал, к чему она, собственно, клонит, и упорно, но безуспешно пытался сфокусировать взгляд.
— Сразу предупреждаю — то, что я скажу, тебе покажется идиотизмом. Обещай, что не примешь меня за шизанутую.
Смит потянулся за бутылкой текилы.
— Обещаю.
— Мне с детства часто снится один и тот же сон. Смит пододвинул к ней бокал с текилой. Ну и забавная же девчонка.
— Ничего особенного, — продолжала Джемм. — Извилистая улица, красивый высокий дом с цокольным этажом, обсаженный деревьями. Я иду по улице, заглядываю в квартиру полуподвального этажа и вижу парня, который сидит на диване спиной к окну. Он курит и с кем-то разговаривает, но я не вижу с кем. Мне ужасно, ужасно хочется зайти. Квартира кажется такой теплой, такой уютной; я чувствую, что это мой дом, что я обязана здесь жить и просто не имею права проходить мимо и этого дома, и человека, которого пока не знаю. Вот и весь сон. Так вот… когда я сюда пришла, то узнала ТУ САМУЮ квартиру! Я заглянула в окно — как и во сне — и увидела человека, который сидел на диване ко мне спиной и разговаривал с кем-то в глубине комнаты. Все точь-в-точь как во сне! — Она запнулась, а потом спросила с нервным смешком: — Думаешь, у меня крыша поехала?
Смит стер усмешку, дрожавшую в уголках губ. Не имея представления, куда может завести странный рассказ, он почему-то был совсем не против болтовни. Поэтому изобразил крайний интерес:
— Ничего подобного я не думаю. Наоборот, все это очень любопытно. Потрясающе, я бы сказал.
— Но это еще не все. Надеюсь, ты не сочтешь, что я вываливаю на тебя… Ой, даже не знаю, говорить или нет…
Смит пристроил подбородок на сцепленных ладонях и уставился на Джемм немигающим взглядом:
— Продолжай. Сгораю от нетерпения.
— Одним словом, дело не только в квартире. Дело в том человеке. Во сне я точно знаю, что он предназначен мне судьбой. Понимаешь, о чем речь?
Нет. Смит понятия не имел, о чем речь, зато отлично чувствовал другое: с каждой минутой эта шальная девушка становилась все ближе… Он буквально видел, как придвигается к этому немного кукольному личику и целует эти пухлые губы… Но уже в следующую секунду, вспомнив Шери, представил себе ее там, наверху, изящно прикрытую кремовой шелковой простыней (постельного белья Шери он, понятно, никогда не видел, но разве может быть оно иным?), с разметавшимися по подушке золотыми прядями. Представил, как высокая грудь под пеной кружев едва заметно вздымается и опускается, мысленным взором увидел, как Шери поворачивается во сне, вытягивается, как шелк соскальзывает с ее безупречного тела, приоткрывая стройную загорелую ногу, как с губ срывается чуть слышный, чувственный вздох — и Шери вновь погружается в сон…
— Скажи честно — по-твоему, я полоумная, да? Вот черт. Так и знала. Не надо было ничего говорить.
— Чт-то? Да нет же, нет! Господи, извини. Я просто задумался. — Смит виновато улыбнулся. Желание поцеловать Джемм не проходило, да и мысль эта не казалась уже нелепой. Подняв стакан, он кивнул: — Твое здоровье!
— Брр! — Лихо опустошив свой стакан, Джемм передернула плечами.
— Дрянь, — согласился Смит.
Оба молчали, поглядывая то на дно стаканов, то друг на друга. Что-то явно витало в воздухе. Что-то должно было произойти.
— Смит, — первой не выдержала Джемм, — боюсь, ты решишь, что я тороплю события, но мне ужасно хочется обнять тебя. Просто ужасно хочется. Ты как? — С неловкой ухмылкой она потянулась к нему.
Объятие вышло монументальным. Джемм могла бы поклясться, что чувствовала мощные импульсы взаимного притяжения, когда, уткнувшись лицом Смиту в грудь, вдохнула его запах, — все было как во сне, только еще лучше, потому что наяву.
Смит прижал ее к себе, неожиданно наслаждаясь ощущением близости. Как же давно, как чертовски давно он ни с кем по-настоящему не обнимался. Уж и забыл, каково это — обнимать женщину, делиться с ней своим теплом, сливаться воедино. Признаться, он надеялся, что это произойдет с Шери, но и с Джемм совсем неплохо. Даже замечательно. И Джемм замечательная.
Глава восьмая
Ральф не желал верить в то, что произошло. Не мог поверить — и все тут. Немыслимо это. Непостижимо. Грубо и… и… невероятно. Девчонка два дня как переехала, а Смит уже… уже ее трахает. Трахает, сукин сын!
Ральф не понимал, как это вышло. Только что они втроем трепались и хохотали — очень мило и успешно наводили мосты, подружились, можно сказать; потом он, Ральф, отчалил на боковую, а эти двое… эти двое — что? Какую хреновину старик Смитти наплел девушке, какого дьявола позвал на подмогу, чтобы с такой скоростью затянуть в койку? Может, она нимфоманка, меняющая квартиру за квартирой, чтобы оттрахать соседей? А что? Экономия налицо: по крайней мере, не надо тратиться на такси до дома. Господи.
Ральф все утро проторчал в постели с переполненным мочевым пузырем, дожидаясь, пока эта парочка уберется из дому. Не хватало еще наткнуться на кого-нибудь из них у дверей сортира. За Смитом входная дверь захлопнулась в восемь, Джемм ушла в девять, и уже через пару секунд Ральф стоял в туалете.
Нет, что-то в теории о нимфоманке не сходится. Джемм явно не такая. Хорошая девчонка. Настоящая. За ужином она его просто очаровала, он все радовался про себя, что им так повезло с соседкой. Нечасто встретишь такую подругу — умную, веселую и далеко не уродину, которая запросто пьет пиво из банки, обожает карри, а слушать умеет не хуже, чем языком чесать. К тому же она так искренне отозвалась о его картинах. А ее кулинарный талант и пристрастие к жгуче-острым блюдам и вовсе полный улет. И эта ее привычка жестикулировать на манер итальянцев и корчить забавные рожицы! Нет, Джемм не похожа ни на одну из его знакомых девушек. Она особенная.
Да уж. И что же думает себе это особенное создание, с ходу ныряя в койку с таким полудурком, как Смитти? Ральф терялся в догадках. Кроме того, его грызла ревность. Так, самую малость.
Он прошел на кухню, с жадностью выхлебал стакан воды из-под крана. За окном — осенняя мерзость: небо цвета промокашки, плотная морось накрывает мостовые Южного Лондона, превращая облетевшие за ночь листья в склизкую кашу. Сочетание отвратной погоды с тошнотворным похмельем превращало путешествие через весь Лондон к его обжитой сквозняками и крысами студии на Кэйбл-стрит в нечто неосуществимое.
Может, вся эта ее писанина в дневнике — чушь собачья, а на самом деле она сразу же положила глаз именно на Смита? Может, между ними что-то произошло еще в тот вечер, когда Смит показывал ей квартиру, а он сам трепался с Клаудией? Может, атмосфера в доме давно сгустилась от неприкрытой похоти и только полный кретин умудрился бы этого не заметить? Может (противно думать, но чего не бывает), и ужин-то был задуман исключительно ради Смита, а эти двое весь вечер ерзали на стульях от нетерпения, дожидаясь, когда же отвалит «третий лишний», обменивались взглядами всякий раз, когда он открывал рот, и про себя повторяли: «Отвали, Ральф. Ну же, Ральф. Отвали!» Ральф почувствовал себя законченным идиотом. Пять лет Смит заставлял его выслушивать нескончаемое нытье об этой жуткой бабе с верхнего этажа, этой бесстыжей, до безобразия невоспитанной, самодовольной шлюхе, которой до Смита абсолютно нет дела. И вот пожалуйста, стоило первой нормальной девушке переступить порог их квартиры и улыбнуться Смитти разок-другой, как он ныряет с ней в постель. Легко и просто.
На коврик упала утренняя почта, и Ральф прошлепал по коридору к двери. Чек от бюро путешествий на 340 фунтов. В самый раз, чтобы разделаться с долгами и начать копить их по новой. Ральф уж и не помнил, когда жил не в кредит. Положив чек на столик в коридоре — позже обналичит, — он заметил, что дверь в комнату Джемм снова приоткрыта. Воспоминание об интригующих отрывках, прочитанных накануне, вкупе с мучительным любопытством ослабили волю и благовоспитанность. Ральф толкнул дверь и прочесал комнату взглядом. Вдруг в дневнике найдется объяснение вчерашним событиям?
Комната все еще пребывала в прежнем встрепанном состоянии; в постели явно спали, — значит, Джемм удалось-таки перебраться из постели Смита в свою; сквозь плотные задернутые шторы с трудом пробивался слабый свет, придавая спальне розоватый оттенок. Ральф щелкнул выключателем, и небольшая стеклянная люстра-звезда вспыхнула. Дневник вместе со всеми предшественниками обнаружился под прикроватным столиком.
Ральф вздрогнул, поймав свое отражение в зеркале. Вот, значит, как выглядит проходимец, шарящий по чужим спальням. Сегодня — как, впрочем, и вчера — он облачился в старые серые бриджи и мешковатый серый джемпер. В v-образном вырезе кудрявятся темные волоски и поблескивает купленная в Бангкоке серебряная цепочка. Волосы, хоть и коротко подстриженные, кажутся всклокоченными. Над висками залысины, увеличивающиеся со скоростью, в точности равной скорости появления шерсти на плечах и груди. Голубые глаза какие-то тусклые — обычное явление после попойки. Однако в целом… в целом очень пристойный облик для парня тридцати одного года, пренебрегающего зарядкой и высаживающею пачку «Мальборо» в день.
Ральф не страдал самовлюбленностью, просто отдавал себе отчет в том, что благодаря удачному набору генов может не переживать насчет внешности, — в конце концов, проблем хватает и без того. На его счастье, заботиться о наружности особенно не приходилось: он никогда не толстел, а мышцы, накачанные еще в двадцать два на стройке, где Ральф подрабатывал летом, вроде как не собирались оплывать. Даже залысины были ему к лицу, и с прической хлопот никаких — раз в месяц сходить в парикмахерскую, к мастеру, которого он посещал со студенчества и который знал его устойчивую привязанность к «стрижке номер два». Что касается одежды — ею Ральфа, так уж сложилось, обеспечивали подружки. Чаще всего Девушки из мира рекламы и моды, обладательницы всевозможных дисконтных карт и прав на покупку шмотья от-кутюр с пятидесятипроцентной скидкой. Вот и джемпер, что сейчас на нем, купила Ориэль — красивая, но жутко нудная особа, сдвинутая на сумочках и своей псине по кличке Валентино. Недели через две после того, как Ральф с Ориэль разбежались, он заметил точно такой же в витрине бутика и обалдел при виде ценника. Убийственная стоимость в 225 фунтов, впрочем, не помешала ему таскать джемпер минимум пять дней в неделю не стирая, что сказалось не самым лучшим образом — несчастный трикотаж, во многих местах прожженный, источал амбре пепельницы с окурками под соусом карри.
Ральф отвернулся. Он не привык торчать перед зеркалом: не то чтобы неприятно, но неловко, что ли. Потоптавшись посреди комнаты, распахнул дверцы шкафа.
Десятки пар крохотных туфелек полностью заставили пол гардероба. Обувь самая разная, на каблуках и без, но главное — вся явно ношеная; в отличие от туфель, купленных в приступе приобретательства и составляющих экстравагантные дамские коллекции, эти давно и верно служили своей хозяйке.
В одежде царил художественный хаос цветов и тканей: шифон, бархат, замша, вельвет и шелк били в глаза самыми разными оттенками красного, коричневого, зеленого. От всего этого многоцве-тия исходил слабый аромат пряностей, копченостей, пива, дымка. Энциклопедия личных пристрастий. Ральф снял плечики с самой нарядной вещицей из чего-то воздушного с выбитыми розочками, бретельками-ниточками и длинным рядом микроскопических пуговиц вдоль спины. Он представил себе Джемм в этом наряде — цветок в черных кудрях, волнующе обтянутая высокая грудь. Дитя Ренессанса.
Нет нет нет нет нет НЕТ! Ральф резко мотнул головой, избавляясь от наваждения. Не для того он сюда забрался, чтобы обнюхивать одежду Джемм и сочинять сказочки. Не собирается он терять голову. Джемм совсем не в его, абсолютно не в его, определенно не в его вкусе. Нет, нет и НЕТ! Он предпочитает высоких, как супермодели, худых, холодных, надменных блондинок, любительниц шампанского, журнала «Elle» и модных приемов.
Однако пора и делом заняться; пора понять, что же такое творится вокруг. Еще вчера утром он был в игре, более того, числился в фаворитах; еще вчера был «сексуальным» и даже «пугающим», еще вчера «с ним было бы веселее». Вчера именно он находился в центре странных фантазий Джемм. А день спустя оказался в полном пролете?
Близкое — и неприглядное — будущее вдруг предстало перед ним во всей красе. Джемм со Смитом, спевшись, станут неразлучны; в гостиной перед телевизором они выделят Ральфу кресло, а сами завладеют диваном; по ночам он будет вынужден часами слушать несущиеся из-за стенки недвусмысленные звуки. Потом они объявят о своем решении пожениться, и после вечеринки по случаю помолвки Смит, конечно нервничая, начнет забрасывать удочки — как насчет того, чтобы освободить жилплощадь, дружище? И «дружище» переселится в картонный ящик из-под телевизора (кто еще, кроме Смита, станет терпеть, мягко говоря, неровные выплаты Ральфа за жилье?), а однажды, обкурившись травки до беспамятства, сгорит заживо в костре, разведенном из его конуры местной шпаной.
Какого хрена ее потянуло на Смита? Чем ей Ральф не понравился? Чем оттолкнул? Может, газовые атаки сыграли недобрую службу? Стоит выйти из сортира — и туда, как назло, влетает Джемм. Или все дело в том, что он не вился вокруг нее со своей помощью, пока она готовила угощение? В отличие от проныры Смитти. Из трепа за ужином она не могла не понять, сколько Смит зашибает… а солидный банковский счет всегда был одним из притягательных качеств в мужике. Смит, ловкач, еще и цветочки приволок — тоже плюс в его пользу. Девушки на цветы падки. Допер, да поздно. Ну почему Смит? Почему не Ральф? Если уж на то пошло, он Джемм с первой минуты понравился. У Смита и так всего навалом — и квартира, и работа классная, и куча денег. Как-нибудь обойдется без подружки. Вдобавок он ведь уже влюблен в другую. Ральфа даже затошнило вдруг от едкой зависти, всплывающей на поверхность души, будто комки туалетной бумаги в забитом унитазе.
Задавив остатки неловкости, Ральф уселся на кровать и взял из стопки верхнюю тетрадь. Он начал с первой страницы, с января 1996, когда Джемм для него еще не существовало и знакомство с ней было в будущем. Если Смиту подфартило спать с Джемм, то на его, Ральфа, долю по крайней мере выпало узнать ее получше.
Подошел обеденный перерыв; клерки в надраенных ботинках и солидных пальто заполняли улицы, заскакивали в кафешки, глотали сандвичи, покупали «Ивнинг стандард». Ральф читал.
После обеда клерки висели на телефонах, проводили деловые встречи, пили кофе и трепались у «ксероксов» в своих офисах. Ральф читал.
К пяти часам за окном потемнело и клерки, наведя порядок на рабочих столах, повыключали компьютеры. Ральф все еще читал.
В шесть или около того он захлопнул дневник, вернул на место под столом, поправил покрывало, выключил свет и вышел. Вернулся к себе, сел за стол, щелчком выбил из пачки сигарету и закурил в ожидании возвращения Смита и Джемм.
Ральф не понимал, как это вышло. Только что они втроем трепались и хохотали — очень мило и успешно наводили мосты, подружились, можно сказать; потом он, Ральф, отчалил на боковую, а эти двое… эти двое — что? Какую хреновину старик Смитти наплел девушке, какого дьявола позвал на подмогу, чтобы с такой скоростью затянуть в койку? Может, она нимфоманка, меняющая квартиру за квартирой, чтобы оттрахать соседей? А что? Экономия налицо: по крайней мере, не надо тратиться на такси до дома. Господи.
Ральф все утро проторчал в постели с переполненным мочевым пузырем, дожидаясь, пока эта парочка уберется из дому. Не хватало еще наткнуться на кого-нибудь из них у дверей сортира. За Смитом входная дверь захлопнулась в восемь, Джемм ушла в девять, и уже через пару секунд Ральф стоял в туалете.
Нет, что-то в теории о нимфоманке не сходится. Джемм явно не такая. Хорошая девчонка. Настоящая. За ужином она его просто очаровала, он все радовался про себя, что им так повезло с соседкой. Нечасто встретишь такую подругу — умную, веселую и далеко не уродину, которая запросто пьет пиво из банки, обожает карри, а слушать умеет не хуже, чем языком чесать. К тому же она так искренне отозвалась о его картинах. А ее кулинарный талант и пристрастие к жгуче-острым блюдам и вовсе полный улет. И эта ее привычка жестикулировать на манер итальянцев и корчить забавные рожицы! Нет, Джемм не похожа ни на одну из его знакомых девушек. Она особенная.
Да уж. И что же думает себе это особенное создание, с ходу ныряя в койку с таким полудурком, как Смитти? Ральф терялся в догадках. Кроме того, его грызла ревность. Так, самую малость.
Он прошел на кухню, с жадностью выхлебал стакан воды из-под крана. За окном — осенняя мерзость: небо цвета промокашки, плотная морось накрывает мостовые Южного Лондона, превращая облетевшие за ночь листья в склизкую кашу. Сочетание отвратной погоды с тошнотворным похмельем превращало путешествие через весь Лондон к его обжитой сквозняками и крысами студии на Кэйбл-стрит в нечто неосуществимое.
Может, вся эта ее писанина в дневнике — чушь собачья, а на самом деле она сразу же положила глаз именно на Смита? Может, между ними что-то произошло еще в тот вечер, когда Смит показывал ей квартиру, а он сам трепался с Клаудией? Может, атмосфера в доме давно сгустилась от неприкрытой похоти и только полный кретин умудрился бы этого не заметить? Может (противно думать, но чего не бывает), и ужин-то был задуман исключительно ради Смита, а эти двое весь вечер ерзали на стульях от нетерпения, дожидаясь, когда же отвалит «третий лишний», обменивались взглядами всякий раз, когда он открывал рот, и про себя повторяли: «Отвали, Ральф. Ну же, Ральф. Отвали!» Ральф почувствовал себя законченным идиотом. Пять лет Смит заставлял его выслушивать нескончаемое нытье об этой жуткой бабе с верхнего этажа, этой бесстыжей, до безобразия невоспитанной, самодовольной шлюхе, которой до Смита абсолютно нет дела. И вот пожалуйста, стоило первой нормальной девушке переступить порог их квартиры и улыбнуться Смитти разок-другой, как он ныряет с ней в постель. Легко и просто.
На коврик упала утренняя почта, и Ральф прошлепал по коридору к двери. Чек от бюро путешествий на 340 фунтов. В самый раз, чтобы разделаться с долгами и начать копить их по новой. Ральф уж и не помнил, когда жил не в кредит. Положив чек на столик в коридоре — позже обналичит, — он заметил, что дверь в комнату Джемм снова приоткрыта. Воспоминание об интригующих отрывках, прочитанных накануне, вкупе с мучительным любопытством ослабили волю и благовоспитанность. Ральф толкнул дверь и прочесал комнату взглядом. Вдруг в дневнике найдется объяснение вчерашним событиям?
Комната все еще пребывала в прежнем встрепанном состоянии; в постели явно спали, — значит, Джемм удалось-таки перебраться из постели Смита в свою; сквозь плотные задернутые шторы с трудом пробивался слабый свет, придавая спальне розоватый оттенок. Ральф щелкнул выключателем, и небольшая стеклянная люстра-звезда вспыхнула. Дневник вместе со всеми предшественниками обнаружился под прикроватным столиком.
Ральф вздрогнул, поймав свое отражение в зеркале. Вот, значит, как выглядит проходимец, шарящий по чужим спальням. Сегодня — как, впрочем, и вчера — он облачился в старые серые бриджи и мешковатый серый джемпер. В v-образном вырезе кудрявятся темные волоски и поблескивает купленная в Бангкоке серебряная цепочка. Волосы, хоть и коротко подстриженные, кажутся всклокоченными. Над висками залысины, увеличивающиеся со скоростью, в точности равной скорости появления шерсти на плечах и груди. Голубые глаза какие-то тусклые — обычное явление после попойки. Однако в целом… в целом очень пристойный облик для парня тридцати одного года, пренебрегающего зарядкой и высаживающею пачку «Мальборо» в день.
Ральф не страдал самовлюбленностью, просто отдавал себе отчет в том, что благодаря удачному набору генов может не переживать насчет внешности, — в конце концов, проблем хватает и без того. На его счастье, заботиться о наружности особенно не приходилось: он никогда не толстел, а мышцы, накачанные еще в двадцать два на стройке, где Ральф подрабатывал летом, вроде как не собирались оплывать. Даже залысины были ему к лицу, и с прической хлопот никаких — раз в месяц сходить в парикмахерскую, к мастеру, которого он посещал со студенчества и который знал его устойчивую привязанность к «стрижке номер два». Что касается одежды — ею Ральфа, так уж сложилось, обеспечивали подружки. Чаще всего Девушки из мира рекламы и моды, обладательницы всевозможных дисконтных карт и прав на покупку шмотья от-кутюр с пятидесятипроцентной скидкой. Вот и джемпер, что сейчас на нем, купила Ориэль — красивая, но жутко нудная особа, сдвинутая на сумочках и своей псине по кличке Валентино. Недели через две после того, как Ральф с Ориэль разбежались, он заметил точно такой же в витрине бутика и обалдел при виде ценника. Убийственная стоимость в 225 фунтов, впрочем, не помешала ему таскать джемпер минимум пять дней в неделю не стирая, что сказалось не самым лучшим образом — несчастный трикотаж, во многих местах прожженный, источал амбре пепельницы с окурками под соусом карри.
Ральф отвернулся. Он не привык торчать перед зеркалом: не то чтобы неприятно, но неловко, что ли. Потоптавшись посреди комнаты, распахнул дверцы шкафа.
Десятки пар крохотных туфелек полностью заставили пол гардероба. Обувь самая разная, на каблуках и без, но главное — вся явно ношеная; в отличие от туфель, купленных в приступе приобретательства и составляющих экстравагантные дамские коллекции, эти давно и верно служили своей хозяйке.
В одежде царил художественный хаос цветов и тканей: шифон, бархат, замша, вельвет и шелк били в глаза самыми разными оттенками красного, коричневого, зеленого. От всего этого многоцве-тия исходил слабый аромат пряностей, копченостей, пива, дымка. Энциклопедия личных пристрастий. Ральф снял плечики с самой нарядной вещицей из чего-то воздушного с выбитыми розочками, бретельками-ниточками и длинным рядом микроскопических пуговиц вдоль спины. Он представил себе Джемм в этом наряде — цветок в черных кудрях, волнующе обтянутая высокая грудь. Дитя Ренессанса.
Нет нет нет нет нет НЕТ! Ральф резко мотнул головой, избавляясь от наваждения. Не для того он сюда забрался, чтобы обнюхивать одежду Джемм и сочинять сказочки. Не собирается он терять голову. Джемм совсем не в его, абсолютно не в его, определенно не в его вкусе. Нет, нет и НЕТ! Он предпочитает высоких, как супермодели, худых, холодных, надменных блондинок, любительниц шампанского, журнала «Elle» и модных приемов.
Однако пора и делом заняться; пора понять, что же такое творится вокруг. Еще вчера утром он был в игре, более того, числился в фаворитах; еще вчера был «сексуальным» и даже «пугающим», еще вчера «с ним было бы веселее». Вчера именно он находился в центре странных фантазий Джемм. А день спустя оказался в полном пролете?
Близкое — и неприглядное — будущее вдруг предстало перед ним во всей красе. Джемм со Смитом, спевшись, станут неразлучны; в гостиной перед телевизором они выделят Ральфу кресло, а сами завладеют диваном; по ночам он будет вынужден часами слушать несущиеся из-за стенки недвусмысленные звуки. Потом они объявят о своем решении пожениться, и после вечеринки по случаю помолвки Смит, конечно нервничая, начнет забрасывать удочки — как насчет того, чтобы освободить жилплощадь, дружище? И «дружище» переселится в картонный ящик из-под телевизора (кто еще, кроме Смита, станет терпеть, мягко говоря, неровные выплаты Ральфа за жилье?), а однажды, обкурившись травки до беспамятства, сгорит заживо в костре, разведенном из его конуры местной шпаной.
Какого хрена ее потянуло на Смита? Чем ей Ральф не понравился? Чем оттолкнул? Может, газовые атаки сыграли недобрую службу? Стоит выйти из сортира — и туда, как назло, влетает Джемм. Или все дело в том, что он не вился вокруг нее со своей помощью, пока она готовила угощение? В отличие от проныры Смитти. Из трепа за ужином она не могла не понять, сколько Смит зашибает… а солидный банковский счет всегда был одним из притягательных качеств в мужике. Смит, ловкач, еще и цветочки приволок — тоже плюс в его пользу. Девушки на цветы падки. Допер, да поздно. Ну почему Смит? Почему не Ральф? Если уж на то пошло, он Джемм с первой минуты понравился. У Смита и так всего навалом — и квартира, и работа классная, и куча денег. Как-нибудь обойдется без подружки. Вдобавок он ведь уже влюблен в другую. Ральфа даже затошнило вдруг от едкой зависти, всплывающей на поверхность души, будто комки туалетной бумаги в забитом унитазе.
Задавив остатки неловкости, Ральф уселся на кровать и взял из стопки верхнюю тетрадь. Он начал с первой страницы, с января 1996, когда Джемм для него еще не существовало и знакомство с ней было в будущем. Если Смиту подфартило спать с Джемм, то на его, Ральфа, долю по крайней мере выпало узнать ее получше.
Подошел обеденный перерыв; клерки в надраенных ботинках и солидных пальто заполняли улицы, заскакивали в кафешки, глотали сандвичи, покупали «Ивнинг стандард». Ральф читал.
После обеда клерки висели на телефонах, проводили деловые встречи, пили кофе и трепались у «ксероксов» в своих офисах. Ральф читал.
К пяти часам за окном потемнело и клерки, наведя порядок на рабочих столах, повыключали компьютеры. Ральф все еще читал.
В шесть или около того он захлопнул дневник, вернул на место под столом, поправил покрывало, выключил свет и вышел. Вернулся к себе, сел за стол, щелчком выбил из пачки сигарету и закурил в ожидании возвращения Смита и Джемм.
Глава девятая
— Что она тут делает? — спросила Шиобан, старательно изображая спокойное безразличие, прямо противоположное ревности и нервозности, которые бурлили внутри. Уж больно хороша девица; чертовски хороша, так и светится здоровой красотой, энергией — словом, всем тем, что давно сделало самой Шиобан ручкой. И волосы — просто роскошь!
Это была прощальная вечеринка в Сол-и-Сомбра. Ничего особенного, легкая выпивка почти без закуски, пожелание Карлу удачи в новой блестящей карьере от студентов, многие из которых занимались у него в танцклассе по пять лет.
— Она тоже у меня училась, разве я тебе не говорил? — Карл присосался к бутылке с пивом.
Даже не упоминал.
— По-моему, нет. А может, и говорил. Точно не помню.
Как-то эта красотка танцовщицей не смотрится; скорее уж ей место в классе аэробики или в тренажерном зале.
— Способная, даже очень. Мы с ней в паре работали, когда ты бросила танцы.
— Вот как? — От незнакомой прежде ревности стянуло желудок. Улыбайся, Шиобан, улыбайся, да пошире. Не смей показывать ему, что ты ревнуешь.
— Она тебе не нравится, верно? — неожиданно бросил Карл.
— Н-ну… Я ее, собственно, не знаю. Просто неприятие внутреннее, вот и все. Никогда таких не любила. Не мой тип. «Пивной тест» ей ни за что не пройти.
«Пивной тест» Карлу был хорошо известен: если новая знакомая вызывала сомнения, Шиобан представляла себя с ней в пабе, один на один за столиком с парой кружек пива и пакетиком чипсов. Годилась девушка для дружеской болтовни в такой обстановке — значит, тест пройден. Не годилась — ее радостно заносили в категорию «не мой тип».
— Угу. Мне она тоже не нравится. Кайф!
— Правда? А мне показалось, она тебе симпатична.
— Нисколько. Бревно эгоистичное, вот она кто. Я ее и не приглашал сегодня; наверное, кто-то из девчонок притащил.
— И что же тебе в ней не нравится? — Любопытство Шиобан полыхало уже вовсю. Чтобы Карл вдруг высказывал о ком-то четкое мнение, намеренно отказал в приглашении на вечеринку и назвал «эгоистичным бревном»? Это так на него непохоже.
— Даже не знаю. Но ты права, Шабби, что-то в ней есть… неприятное. Не могу точно сказать, что именно, но определенно есть.
Карл лукавил. На самом деле он был взбешен. Велел же этой стерве не появляться на вечеринке, и она обещала!
— Стану я толкаться среди твоих ничтожеств с бутылкой дешевого пива в руках. Делать мне больше нечего. Не переживай. Тащи свою благоверную, никто ее не тронет, слово даю.
И вот пожалуйста — как ни в чем не бывало красуется среди «ничтожеств», как в перчатку затянутая в черное платье с голой спиной до задницы, глушит пиво и строит глазки Джо Томасу, вечно потному мелкому банковскому клерку со съезжающими роговыми очками и избытком брильянтина на жидких волосах. Бедняга Джо. Того и гляди помрет от нежданно свалившегося на его напомаженный череп счастья.
Сейчас Карл уже и не сказал бы, кто сделал первый шаг, приведший к этому кошмару. Разумеется, он сразу обратил внимание на Шери, — а какой мужик не обратил бы? С другой стороны, на свете полно женщин, обращающих на себя внимание; если с каждой заводить интрижку, жить некогда будет. Карл и не заводил. До Шери. Выходит, вся вина на ней.
Однажды он у входной двери натолкнулся на Шери, копавшуюся в сумочке в поисках ключа. Карл как раз вернулся с занятий, соответственно, был при всем танцевальном параде, что вызвало резонный вопрос со стороны Шери: не принимал ли он, случаем, участия в бале-маскараде? Выслушав объяснения, соседка сообщила, что сама до двадцати лет занималась в балетной студии, обожает рок-н-ролл, а в детстве танцевала с отцом, страстным поклонником джаза. Ну как было не пригласить девушку в свой танцкласс? Шери приглашение приняла и уже на следующее занятие появилась в Сол-и-Сомбра. Оглядываясь назад, Карл понимал, что она отчаянно флиртовала с ним, во всю свою сексуальную мощь испуская эротические сигналы, к которым он поначалу был абсолютно — и искренне — глух.
До первого танца в паре с Шери он не испытывал ничего, кроме чисто эстетического удовольствия. Но она и впрямь была отменной партнершей, лучшей из всех, с кем ему доводилось танцевать. Балетная выучка добавляла грациозности ее движениям; она казалась невесомой, гибкой, воздушной, женственной; мгновенно подхватывала ритм и не забывала улыбаться.
Карл был покорен. Покорен до такой степени, что, вернувшись тем вечером домой, даже поостерегся делиться своими ощущениями с Шиобан — не из-за чувства вины, а из страха выдать себя. Был уверен, что покраснеет, Шиобан начнет выпытывать причину смущения, чем только подольет масла в огонь… Словом, он решил, что незачем тревожить ее по пустякам, и промолчал. Врать, впрочем, тоже не стал, но Шиобан ни разу не видела его и Шери возвращающимися вместе с занятий, и поскольку ничего даже отдаленно похожего на дружбу с Шери у нее быть не могло, она так и не узнала о появлении у Карла новой партнерши.
Неведение Шиобан облегчило ему жизнь в дальнейшем, когда танцевальное партнерство с Шери переросло в партнерство более плотское. Когда Шери в первый раз его поцеловала, Карл впал в прострацию. Шери определенно следовала сценарию собственного сочинения, но ведь жизнь, если подумать, полна волнующих кровь надуманных сценариев, которым мало кто следует.
— Ты позволишь угостить тебя пивом? — спросила она как-то после занятий. И добавила после первой кружки: — Признаться, я не прочь продолжить. Текилу будешь?
За первой текилой последовала вторая. Карл отказывался, но в конце концов отступал под ее напором. После третьей напряжение пропало, у обоих развязались языки, Шери хохотала, зазывно скрестив стройные ноги и полуприкрыв веки. А затем внезапно подалась вперед, заглянула Карлу в глаза и прикоснулась губами к его губам. Легко, едва заметно, в надежде, что он подхватит инициативу. И выдохнула хрипловато:
— Обожаю танцоров. — Взгляд ее оторвался от его глаз, остановился на губах. Второй поцелуй был настойчивее. — Особенно ирландцев, — протянула она с той же хрипотцой. — У них такие мягкие губы.
Вот тут Карл не выдержал и поцеловал ее в ответ. Шери торжествовала.
Поцелуи длились все дольше, Карл, распалившись, с мычанием прижимал Шери к себе.
Это была прощальная вечеринка в Сол-и-Сомбра. Ничего особенного, легкая выпивка почти без закуски, пожелание Карлу удачи в новой блестящей карьере от студентов, многие из которых занимались у него в танцклассе по пять лет.
— Она тоже у меня училась, разве я тебе не говорил? — Карл присосался к бутылке с пивом.
Даже не упоминал.
— По-моему, нет. А может, и говорил. Точно не помню.
Как-то эта красотка танцовщицей не смотрится; скорее уж ей место в классе аэробики или в тренажерном зале.
— Способная, даже очень. Мы с ней в паре работали, когда ты бросила танцы.
— Вот как? — От незнакомой прежде ревности стянуло желудок. Улыбайся, Шиобан, улыбайся, да пошире. Не смей показывать ему, что ты ревнуешь.
— Она тебе не нравится, верно? — неожиданно бросил Карл.
— Н-ну… Я ее, собственно, не знаю. Просто неприятие внутреннее, вот и все. Никогда таких не любила. Не мой тип. «Пивной тест» ей ни за что не пройти.
«Пивной тест» Карлу был хорошо известен: если новая знакомая вызывала сомнения, Шиобан представляла себя с ней в пабе, один на один за столиком с парой кружек пива и пакетиком чипсов. Годилась девушка для дружеской болтовни в такой обстановке — значит, тест пройден. Не годилась — ее радостно заносили в категорию «не мой тип».
— Угу. Мне она тоже не нравится. Кайф!
— Правда? А мне показалось, она тебе симпатична.
— Нисколько. Бревно эгоистичное, вот она кто. Я ее и не приглашал сегодня; наверное, кто-то из девчонок притащил.
— И что же тебе в ней не нравится? — Любопытство Шиобан полыхало уже вовсю. Чтобы Карл вдруг высказывал о ком-то четкое мнение, намеренно отказал в приглашении на вечеринку и назвал «эгоистичным бревном»? Это так на него непохоже.
— Даже не знаю. Но ты права, Шабби, что-то в ней есть… неприятное. Не могу точно сказать, что именно, но определенно есть.
Карл лукавил. На самом деле он был взбешен. Велел же этой стерве не появляться на вечеринке, и она обещала!
— Стану я толкаться среди твоих ничтожеств с бутылкой дешевого пива в руках. Делать мне больше нечего. Не переживай. Тащи свою благоверную, никто ее не тронет, слово даю.
И вот пожалуйста — как ни в чем не бывало красуется среди «ничтожеств», как в перчатку затянутая в черное платье с голой спиной до задницы, глушит пиво и строит глазки Джо Томасу, вечно потному мелкому банковскому клерку со съезжающими роговыми очками и избытком брильянтина на жидких волосах. Бедняга Джо. Того и гляди помрет от нежданно свалившегося на его напомаженный череп счастья.
Сейчас Карл уже и не сказал бы, кто сделал первый шаг, приведший к этому кошмару. Разумеется, он сразу обратил внимание на Шери, — а какой мужик не обратил бы? С другой стороны, на свете полно женщин, обращающих на себя внимание; если с каждой заводить интрижку, жить некогда будет. Карл и не заводил. До Шери. Выходит, вся вина на ней.
Однажды он у входной двери натолкнулся на Шери, копавшуюся в сумочке в поисках ключа. Карл как раз вернулся с занятий, соответственно, был при всем танцевальном параде, что вызвало резонный вопрос со стороны Шери: не принимал ли он, случаем, участия в бале-маскараде? Выслушав объяснения, соседка сообщила, что сама до двадцати лет занималась в балетной студии, обожает рок-н-ролл, а в детстве танцевала с отцом, страстным поклонником джаза. Ну как было не пригласить девушку в свой танцкласс? Шери приглашение приняла и уже на следующее занятие появилась в Сол-и-Сомбра. Оглядываясь назад, Карл понимал, что она отчаянно флиртовала с ним, во всю свою сексуальную мощь испуская эротические сигналы, к которым он поначалу был абсолютно — и искренне — глух.
До первого танца в паре с Шери он не испытывал ничего, кроме чисто эстетического удовольствия. Но она и впрямь была отменной партнершей, лучшей из всех, с кем ему доводилось танцевать. Балетная выучка добавляла грациозности ее движениям; она казалась невесомой, гибкой, воздушной, женственной; мгновенно подхватывала ритм и не забывала улыбаться.
Карл был покорен. Покорен до такой степени, что, вернувшись тем вечером домой, даже поостерегся делиться своими ощущениями с Шиобан — не из-за чувства вины, а из страха выдать себя. Был уверен, что покраснеет, Шиобан начнет выпытывать причину смущения, чем только подольет масла в огонь… Словом, он решил, что незачем тревожить ее по пустякам, и промолчал. Врать, впрочем, тоже не стал, но Шиобан ни разу не видела его и Шери возвращающимися вместе с занятий, и поскольку ничего даже отдаленно похожего на дружбу с Шери у нее быть не могло, она так и не узнала о появлении у Карла новой партнерши.
Неведение Шиобан облегчило ему жизнь в дальнейшем, когда танцевальное партнерство с Шери переросло в партнерство более плотское. Когда Шери в первый раз его поцеловала, Карл впал в прострацию. Шери определенно следовала сценарию собственного сочинения, но ведь жизнь, если подумать, полна волнующих кровь надуманных сценариев, которым мало кто следует.
— Ты позволишь угостить тебя пивом? — спросила она как-то после занятий. И добавила после первой кружки: — Признаться, я не прочь продолжить. Текилу будешь?
За первой текилой последовала вторая. Карл отказывался, но в конце концов отступал под ее напором. После третьей напряжение пропало, у обоих развязались языки, Шери хохотала, зазывно скрестив стройные ноги и полуприкрыв веки. А затем внезапно подалась вперед, заглянула Карлу в глаза и прикоснулась губами к его губам. Легко, едва заметно, в надежде, что он подхватит инициативу. И выдохнула хрипловато:
— Обожаю танцоров. — Взгляд ее оторвался от его глаз, остановился на губах. Второй поцелуй был настойчивее. — Особенно ирландцев, — протянула она с той же хрипотцой. — У них такие мягкие губы.
Вот тут Карл не выдержал и поцеловал ее в ответ. Шери торжествовала.
Поцелуи длились все дольше, Карл, распалившись, с мычанием прижимал Шери к себе.