Эддингс Дэвид. Часовые Запада

   Но чтобы прошибить толстые кости, из которых скроены головы арендийцев, требовалось нечто более потрясающее. Гарион небрежно отбросил свое непобедимое копье, закинул руку за спину и вытащил из ножен могущественный Ривский меч. Шар Алдура засиял ослепительным голубым светом, и сам меч тут же вспыхнул, словно объятый пламенем. Как всегда, несмотря на свой огромный размер, меч в его руке был почти невесом, и Гарион действовал им с неимоверной скоростью. Подлетев к одному ошарашенному всаднику, он искромсал его копье на кусочки. Когда в руке опешившего рыцаря остался только обрубок, Гарион нанес удар плашмя и выбил его из седла. Снова развернувшись, он аккуратно рассек пополам поднятую вверх булаву, а затем повалил обладателя булавы на землю вместе с конем и всем снаряжением.
   Пораженные бешеным натиском, раскрывшие рты от удивления рыцари отступили. Но не только его несокрушимая доблесть в бою заставила их дрогнуть. Сквозь сомкнутые зубы король Ривский изрыгал страшные проклятия, при этом он находил такие бранные слова, от которых побледнели даже самые стойкие воины. Он обвел всех вокруг горящим взором и призвал на помощь всю свою волю. Подняв над головой пылающий меч, он направил его в мутное небо. «ДАВАЙ!» — выкрикнул он резким, как щелчок кнута, голосом.
   Облака содрогнулись и сжались, сокрушенные силой воли Белгариона. Шипящее лезвие молнии, толстое, как ствол могучего дерева, с оглушительным громовым раскатом пронзило небо, и по земле на несколько миль во всех направлениях прошла дрожь. В дерне, там, куда ударила молния, появилась глубокая дымящаяся дыра. Гарион снова и снова призывал молнию с небес. Воздух прорезали раскаты грома, а копоть от горящей травы и опаленной земли висела словно облако над перепуганными войсками.
   Затем начался бешеный, ревущий ураган; небеса разверзлись, и на противостоящие друг другу войска потоком хлынул такой сильный ливень, что многих рыцарей просто смыло с коней. Под завывание бури и шум проливного дождя по полю, разделяющему воинов, продолжали блуждать вспышки молний, которые с угрожающим шипением наполняли воздух дымом и паром. Нельзя было и подумать о том, чтобы проехать по полю.
   Гарион натянул поводья, остановил перепуганное животное посередине арены, на которой разыгрывалось это непередаваемое словами представление, и стоял несколько минут, освещаемый вспышками молний, между поливаемыми дождем армиями, пока не уверился, что теперь они будут его слушать с должным вниманием; затем он небрежно махнул пылающим мечом, и ливень прекратился.
   — Довольно глупостей! — провозгласил он голосом таким же оглушительным, как только что прогремевший гром. — Сейчас же сложите оружие!
   Они недоверчиво поглядели друг на друга.
   — СЕЙЧАС ЖЕ! — проревел Гарион, подкрепляя свой приказ еще одной вспышкой молнии и сокрушительным ударом грома.
   Бряцание разом брошенного на землю оружия было не менее грозным, чем громовые раскаты.
   — Пускай господин Эмбриг и господин Мандореллен выйдут вот сюда! — произнес тогда Гарион, указывая мечом прямо перед собой. — Немедленно!
   Медленно, словно нерадивые школьники, двое рыцарей в стальных латах приблизились к нему.
   — Ну-ка, теперь расскажите мне, что, по-вашему, вы здесь делаете? — потребовал Гарион.
   — Меня побудила явиться сюда моя честь, ваше величество, — заявил господин Эмбриг запинающимся голосом. Это был полный мужчина лет сорока с багровым лицом и сизым носом, выдающим в нем любителя приложиться к бутылочке. — Господин Мандореллен похитил мою родственницу.
   — И ты еще смеешь говорить, что заботишься о чести этой дамы! — горячо отпарировал Мандореллен. — Ты захватил ее земли и имущество и, неблагодарный, не считаясь с ее чувствами, ты…
   — Довольно, — отрезал Гарион, — хватит. Из-за того, что вы друг с другом повздорили, вы чуть было не втянули в войну половину Арендии. Этого вы хотели? Вы что, дети малые: готовы свою страну разорить, лишь бы было по-вашему?
   — Но… — попытался вставить Мандореллен.
   — Молчать.
   Затем Гарион еще некоторое время во всех подробностях продолжал рассказывать им, что он о них думает. Речь его отличалась презрительными интонациями и богатым набором выражений. Двое рыцарей стояли перед ним, попеременно краснея и бледнея. К ним осторожно приблизился Лелдорин.
   — Ах, и ты здесь! — обратился Гарион к молодому астурийцу. — Что это ты делаешь в Мимбре?
   — Я? Я? Мандореллен мой друг, Гарион.
   — Он просил тебя о помощи? — Ну…
   — Не думаю. Ты сам в это ввязался. — Он распространил свои комментарии и на Лелдорина, жестикулируя при этом горящим мечом, который держал в правой руке.
   Все трое, широко раскрыв глаза, следили за движениями меча с вполне оправданным беспокойством.
   — Прекрасно, — произнес Гарион, выговорившись, — вот что мы теперь сделаем. — Он воинственно поглядел на господина Эмбрига. — Хочешь со мной сразиться? — предложил он, задирая кверху подбородок.
   Лицо господина Эмбрига сделалось мертвенно-бледным, а глаза чуть не вылезли из орбит.
   — Я, ваше величество? — Он судорожно глотнул воздух. — Я не достоин помериться силами с Богоубийцей. — Он затрясся крупной дрожью.
   — И я так думаю, — ухмыльнулся Гарион. — А раз так, ты немедленно передашь мне все свои полномочия в отношении баронессы Нерины.
   — С превеликим удовольствием, ваше величество, — произнес Эмбриг заплетающимся языком.
   — Мандореллен, — сказал Гарион. — А ты хочешь со мной сразиться?
   — Ты мой друг, Гарион, — возразил Мандореллен. — Я скорее умру, чем подниму на тебя руку.
   — Прекрасно. Тогда ты передашь мне все территориальные претензии баронессы. Теперь я ее защитник.
   — Согласен, — серьезно произнес Мандореллен.
   — Господин Эмбриг, — продолжал Гарион. — Я передаю в твое распоряжение все баронство Во-Эмбор целиком, включая земли, принадлежащие Нерине. Ты их принимаешь?
   — Разумеется, ваше величество.
   — Господин Мандореллен, я предлагаю тебе руку опекаемой мною Нерины Во-Эмборской. Ты ее принимаешь?
   — Всем сердцем, господин мой, — произнес Мандореллен прерывающимся голосом; на глаза его навернулись слезы.
   — Как славно, — восхищенно проговорил Лелдорин.
   — Молчать, Лелдорин, — приказал ему Гарион. — Итак, господа, война ваша окончена. Собирайте свои войска и отправляйтесь по домам, а если опять повторится нечто подобное, я снова вернусь. И в следующий раз я буду очень сердит. Мы все друг друга поняли?
   Они молча кивнули.
   На этом война и завершилась.
   Однако у баронессы Нерины возникли серьезные возражения, когда по возвращении армии Мандореллена в Во-Мандор ее известили о решении Гариона.
   — Я что — крепостная, чтобы меня отдавали в распоряжение первому же понравившемуся моему господину мужчине? — спросила она напыщенным, как у трагической актрисы, голосом.
   — Ты ставишь под сомнения мои полномочия как твоего опекуна? — прямо спросил ее Гарион.
   — Нет, мой господин, господин Эмбриг передал их тебе, теперь ты — мой опекун. Я должна поступать, как ты прикажешь.
   — Ты любишь Мандореллена? Она бросила на короля быстрый взгляд и покраснела.
   — Отвечай!
   — Да, мой господин, — тихо призналась она.
   — В чем же тогда дело? Ты уже много лет его любишь, но теперь, когда я приказываю тебе выйти за него замуж, ты возражаешь.
   — Господин мой, — упрямо ответила она, — надо соблюдать определенные приличия. Дамой нельзя так бесцеремонно распоряжаться. — И, повернувшись, она удалилась прочь;
   Мандореллен простонал, и у него вырвался вздох.
   — Ну что еще? — спросил Гарион.
   — Боюсь, что мы с моей Нериной никогда не обвенчаемся, — произнес Мандореллен срывающимся голосом.
   — Ерунда. В чем дело, Лелдорин? Немного помявшись, тот решился наконец открыть рот.
   — Послушай, Гарион. Существует множество тонкостей и формальностей, через которые ты перескакиваешь. Необходимо решить вопрос о приданом, получить формальное письменное согласие опекуна — твое согласие и, самое важное, должно быть сделано официальное предложение — при свидетелях.
   — Она отказывается из-за этих формальностей? — недоверчиво спросил Гарион.
   — Для женщины формальности очень важны. Гарион с досадой покачал головой. Дело, по-видимому, затягивается.
   — Пошли, — сказал он.
   Нерина заперла дверь и отказалась ответить на вежливый стук Гариона. Наконец, оглядев стоявшие у него на пути дубовые планки, он произнес: «Разлетись!», и дверь, разлетевшись на мелкие кусочки, осыпала щепками сидящую на кровати ошеломленную баронессу.
   — Итак, — сказал Гарион, наступая на обломки, — приступим к делу. Какого размера нам подойдет приданое?
   Мандореллен был согласен — более чем согласен — принять чисто символическое приданое, но Нерина упрямо настаивала на чем-то более значительном. Слегка поморщившись, Гарион предложил приемлемую для дамы сумму. Затем приказал принести перо и чернила и с помощью Лелдорина нацарапал подходящий документ.
   — Прекрасно, — сказал он, обращаясь к Мандореллену, — теперь спроси ее.
   — Такое предложение не делается со столь неприличной поспешностью, ваше величество, — запротестовала Нерина. — Паре подобает получше познакомиться друг с другом.
   — Вы уже знакомы, Нерина, — напомнил он ей. — Так что действуй.
   Мандореллен, бряцая доспехами, опустился на колени перед баронессой.
   — Ты согласна взять меня в мужья, Нерина? — спросил он.
   Она беспомощно воззрилась на него.
   — У меня не было времени, мой господин, чтобы обдумать ответ.
   — Попробуй сказать «да», Нерина, — предложил Гарион.
   — Это твой приказ, господин мой?
   — Да, если хочешь.
   — Тогда я должна повиноваться. Я беру вас в мужья, господин Мандореллен, всем сердцем.
   — Замечательно, — улыбнулся Гарион, потирая руки. — Поднимайся, Мандореллен, и пошли в церковь. Найдем священника и к ужину завершим все формальности.
   — Нельзя так торопиться, это неприлично, мой господин, — упавшим голосом произнесла Нерина.
   — Очень даже можно. Мне пора возвращаться в Риву, и я не уеду до тех пор, пока вы не поженитесь. Здесь, в Арендии, могут снова возникнуть проблемы, если кто-нибудь не проследит за порядком.
   — Но ведь я не одета подобающим образом, ваше величество, — возразила Нерина, оглядывая свое черное платье. — Не пойду же я под венец в трауре!
   — А я, — подал голос Мандореллен, — все еще не снял доспехи. Нельзя венчаться в стальной одежде.
   — Мне нет ни малейшего дела до того, что на вас надето, — сообщил им Гарион. — Важно, что у вас в сердце, а не на теле.
   — Но… — сказала Нерина. — У меня даже нет вуали.
   Гарион окинул ее пристальным взглядом. Потом быстро оглядел комнату, поднял с ближайшего стола кружевную салфеточку и нацепил ее баронессе на голову.
   — Очаровательно, — пробормотал он. — Еще что-нибудь?
   — Кольцо? — нерешительно произнес Лелдорин. Гарион, повернувшись, осуждающе поглядел на него.
   — И ты тоже? — сказал он.
   — Но у них действительно должно быть кольцо, — оправдываясь, произнес Лелдорин.
   На мгновение задумавшись, Гарион сконцентрировал волю и вылепил из воздуха золотое кольцо.
   — Подойдет? — спросил он, протягивая им его.
   — А кто меня будет сопровождать? — спросила Нерина тихим, дрожащим голосом. — Знатной даме не подобает венчаться, если рядом нет женщины соответствующего положения, которая могла бы поддержать и приободрить ее.
   — Иди приведи кого-нибудь, — приказал Гарион Лелдорину.
   — Кого же я могу найти? — беспомощно спросил тот.
   — Мне все равно. Приведи в церковь какую-нибудь даму благородного происхождения, даже если придется притащить ее за волосы.
   Лелдорин опрометью выскочил из комнаты.
   — Что-нибудь еще? — спросил Гарион у Мандореллена и Нерины, уже начиная терять терпение.
   — Положено, чтобы жениха сопровождал близкий друг, — напомнил ему Мандореллен.
   — Там будет Лелдорин, — сказал Гарион. — Да и я тоже. Мы не позволим тебе упасть в обморок или сбежать.
   — А можно мне хотя бы маленький цветочек? — жалобно попросила Нерина.
   — Конечно, — ответил Гарион с деланной галантностью. — Протяни руку. — Тут он начал быстро, одну за другой, вытаскивать из пустого пространства лилии и совать их в руку ошеломленной даме. — Цвет подходит, Нерина? — спросил он. — Если хочешь, я могу их перекрасить — может, в сиреневый, или бордовый, или, может, тебе подошел бы ярко-голубой.
   И тут Гарион наконец понял, что так они ни к чему ни придут. Эти двое все время будут выискивать новые предлоги для отсрочки. Они привыкли жить, храня в сердце глубокую печаль своей взаимной любви, что не хотели — а может, и не могли — отказаться от этой приятной муки. Только он один может положить этому конец. Зная, что выглядит несколько театрально, но учитывая особенности восприятия действующих лиц, Гарион выхватил меч.
   — Мы все сейчас идем прямо в церковь, — объявил он, — и вас там поженят. — Он указал мечом на покореженную дверь. — Пошли! — скомандовал он.
   И таким образом счастливо завершилась одна из величайших в мире историй трагической любви. Мандореллен и его Нерина обвенчались в тот же день, и Гарион в буквальном смысле стоял у них над душой со своим пылающим мечом в руках.
   Короче говоря, Гарион был вполне доволен собой и тем, как ему удалось разобраться в столь запутанной ситуации. На следующее утро он вернулся в Риву в весьма благодушном настроении.

Глава 10

   — Ну вот, — рассказывал Гарион, сидя рядом с Сенедрой в их голубой гостиной вечером . того же дня, — когда мы вернулись в замок Мандореллена и сказали, что они могут пожениться, Нерина сразу же нашла массу возражений.
   — Я всегда думала, что она его любит, — сказала Сенедра.
   — Любит, но после того, как она все годы была главным действующим лицом этой трагедии, ей стало жаль расставаться с этой ролью. Она никак не могла выбросить из головы мысли о благородном страдании.
   — Не издевайся, Гарион. Сердце женщины — загадка.
   — У меня от этих арендийцев голова болит. Сначала она навязала ему приданое — и немалое.
   — Ну, это вроде разумно.
   — Особенно если принять во внимание, что платить за него пришлось мне.
   — Тебе? С какой стати?
   — Ты забыла, что я ее опекун? Несмотря на ее высокопарный стиль и все эти «господин мой», торгуется она почище драснийского купца. Когда мы наконец сошлись в цене, мой кошелек успел изрядно похудеть. И еще ей понадобилось формальное письменное согласие, и вуаль, и дама для сопровождения, и кольцо, и цветы. А я с каждой минутой все больше выходил из себя.
   — Ты ни о чем не забыл?
   — Вроде бы нет.
   — А разве Мандореллен не сделал ей предложения? — Сенедра наклонилась вперед, ее лицо приняло сосредоточенное выражение. — Я уверена, что она стала бы на этом настаивать.
   — Ты права, я об этом чуть не забыл. Она печально покачала головой.
   — Ах, Гарион, — осуждающе произнесла она.
   — Это было раньше — сразу после торговли о приданом. В общем, он сделал ей предложение, а я заставил ее согласиться, и тогда…
   — Погоди минутку, — прервала его Сенедра, подняв вверх маленькую ручку. — Не торопись-ка. Что именно он сказал при этом?
   Гарион почесал за ухом.
   — Я, кажется, забыл, — признался он.
   — Попытайся вспомнить, — настаивала она. — Пожалуйста.
   — Значит, так, — задумался он, уставившись на резные балки потолка. — Сначала она возражала против того, чтобы он делал предложение до того, как они «получше познакомятся», по ее выражению. По-моему, она имела в виду все эти свидания в уединенных местах и любовные послания, цветы и нежные взгляды.
   Сенедра бросила на него быстрый взгляд исподлобья.
   — Ты знаешь, иногда ты кого угодно можешь вывести из себя. У тебя чуткости не больше, чем у деревянного чурбана.
   — Что ты этим хочешь сказать?
   — Не важно. Расскажи мне, что произошло потом.
   — Ну, я и выложил ей напрямик, что не потерплю всей этой чепухи. Я сказал, что они уже давно знакомы и пора с этим покончить.
   — Ты был просто очарователен, — саркастически заметила она.
   — Сенедра, да в чем же дело?
   — Не важно. Продолжай. Вечно ты тянешь кота за хвост.
   — Я? Это ты меня все время перебиваешь.
   — Да рассказывай же, Гарион. Он пожал плечами.
   — Да вот, собственно, почти и все. Он сделал ей предложение, она согласилась; потом я повел их в церковь.
   — Слова, Гарион, — настаивала она. — Слова. Что именно он сказал?
   — Ничего потрясающего. Что-то вроде «ты согласна взять меня в мужья, Нерина».
   — Ах, — проговорила Сенедра дрогнувшим голосом. Он поразился, увидев слезы у нее на глазах.
   — Да в чем же дело? — спросил он.
   — Не важно, — ответила она и вытерла глаза тонким носовым платком. — А что она ответила?
   — Она сказала, что у нее не было времени, чтобы обдумать ответ, поэтому я приказал ей согласиться.
   — И?..
   — Она сказала: «Я беру вас в мужья, господин Мандореллен, всем сердцем».
   — Ах, — снова проронила Сенедра и опять поднесла платок к покрасневшим глазам. — Как это прекрасно.
   — Ну, если ты так считаешь, — сказал он. — Мне это показалось слишком затянутым.
   — Иногда ты просто безнадежен, — произнесла она. Затем грустно вздохнула. — Мне никогда не делали формального предложения.
   — Разумеется, делали, — возмущенно произнес он. — Разве ты не помнишь всю эту церемонию, когда вы с толнедрийским послом вошли в Тронный зал?
   — Это я тебе делала предложение, Гарион, — напомнила она ему, тряхнув золотыми кудрями. — Я предстала перед твоим троном и спросила тебя, согласен ли ты взять меня в жены. Ты согласился, и на этом все завершилось. Меня ты никогда об этом не просил.
   Он, нахмурив брови, задумался.
   — Не может быть, чтобы не просил.
   — Никогда.
   — Ну, раз уж мы поженились, значит, это не так уж и важно, правда?
   Лицо молодой женщины окаменело. Он перехватил ее застывший взгляд.
   — Ну неужели же это так важно, Сенедра? — спросил он у нее.
   — Да, Гарион. Важно. Он вздохнул.
   — Ну ладно. Придется мне это сделать.
   — Что сделать?
   — Предложение. Выходи за меня замуж, Сенедра.
   — Это все, на что ты способен?
   Он окинул ее долгим, внимательным взглядом. Надо признаться, что вид у нее был очень соблазнительный. Одетая в бледно-зеленое платье, все в оборочках и кружавчиках, она сидела на стуле, выпрямив спину, капризно прикусив губу. Гарион поднялся с места, подошел к ней и элегантно опустился на колени. Взяв ее маленькую ручку в свои ладони, он испытующе заглянул ей в лицо, пытаясь изобразить то безграничное обожание, которое было написано на лице Мандореллена, когда он делал предложение прекрасной Нерине.
   — Согласны ли вы, ваше императорское величество, взять меня в мужья? — спросил он. — Я почти ничего не могу предложить вам, кроме честного, любящего сердца и вечной преданности.
   — Ты что, смеешься надо мной? — с подозрением спросила Сенедра.
   — Нет, — сказал он. — Ты хотела официального предложения, вот я тебе его и сделал. Ну?
   — Что «ну»?
   — Ты согласна выйти за меня замуж? Она лукаво поглядела на него, глаза ее сверкнули. Затем она нежно взъерошила ему волосы.
   — Я подумаю, — ответила Сенедра.
   — Что значит — подумаешь?
   — Кто знает? — кокетливо сказала она. — Может, найдутся претенденты получше. Поднимайся, Гарион. Если ты так и будешь стоять на полу, твои штаны отвиснут на коленях.
   Он поднялся на ноги.
   — Ох уж эти женщины! — воскликнул он, театрально заламывая руки.
   Сенедра наградила его одним из тех быстрых, исподлобья, взглядов, от которых, пока он не раскусил, что это просто притворство, у него всегда слабели колени.
   — Разве ты меня больше не любишь? — спросила она дрожащим голосом, изображая маленькую девочку.
   — Послушай, мы ведь договорились, что это больше не повторится?
   — Но это же особый случай, дорогой, — ответила она. А затем, рассмеявшись, соскочила со стула и обвила руками его шею. — Ах, Гарион, — смеясь проговорила она. — Я безумно тебя люблю.
   — Надеюсь, что так оно и есть, — произнес он и, крепко обняв свою драгоценную жену, поцеловал ее в губы.
   На следующее утро, одевшись довольно небрежно, Гарион постучал в дверь личных покоев Сенедры.
   — Да? — откликнулась она.
   — Это Гарион, — сказал он. — Можно мне войти? Воспитание Полгары не прошло для него бесследно. В Сендарии ему так прочно привили хорошие манеры, что, даже будучи королем, он всегда спрашивал разрешения прежде, чем войти к кому-нибудь в комнату.
   — Конечно, — ответила она.
   Отворив дверь, он оказался в комнате, сплошь отделанной драпировками из розового атласа и светло-зеленого бархата. Арелл, любимая фрейлина Сенедры, смущенно поднялась со стула и склонилась в реверансе. Арелл была племянницей сенешаля Бренда, дочерью его младшей сестры. Она представляла собой образец алорийской женской красоты — высокая, светловолосая и полногрудая, с обернутыми вокруг головы косами, глубокими голубыми глазами и нежно-молочным цветом кожи. Они с Сенедрой стали близкими подругами и много времени проводили вместе, шепчась и хихикая. Арелл всегда густо краснела, когда в комнату заходил Гарион. Он не мог понять почему, но втайне подозревал, что Сенедра рассказывает своей фрейлине кое-какие интимные подробности их супружеской жизни, которые следовало бы держать при себе.
   — Я отправляюсь в город, — сказал Гарион своей жене. — Тебе что-нибудь нужно?
   — Я предпочитаю сама ходить по магазинам, — ответила Сенедра, расправляя складки на своем атласном утреннем платье. — Все равно ты купишь что-нибудь не то.
   Он хотел было ей на это ответить, но передумал.
   — Как хочешь. Увидимся за обедом.
   — Как прикажет мой господин, — ответила Сенедра, делая вид, будто опускается на колени.
   — Прекрати.
   Она состроила ему гримаску, а потом вдруг подбежала, обвила руками за шею и поцеловала. Гарион повернулся к Арелл.
   — Моя госпожа, — поздоровался он, вежливо поклонившись.
   Арелл, стоявшая поодаль, наблюдала за супругами с откровенным интересом и, как показалось Гариону, с некоторым ехидством. В ответ на приветствие своего государя она снова вспыхнула и сделала реверанс.
   — Ваше величество, — с уважением произнесла фрейлина.
   Покидая личные покои королевы, Гарион пытался догадаться, что же такого Сенедра поведала Арелл, что вызывает все эти румянцы и странные взгляды. Он был, однако, искренне благодарен этой светлово лосой девушке. После вмешательства тетушки Пол, которой удалось положить конец размолвке, причинившей королевской чете так много страданий, Сенедра снова стала покушаться на все свободное время Гариона. И только Арелл, эта светловолосая красавица, умела увлечь беседой и разными женскими заботами несколько взбалмошную королеву, что позволяло Гариону заниматься своими делами и не ощущать при этом чувство вины. В общем, он понял, что быть женатым — дело неплохое, но иногда Сенедра немного пережимает.
   В коридоре его поджидал второй сын Бренда, Кейл, державший в руке лист пергамента.
   — Думаю, что это заслуживает вашего незамедлительного внимания, ваше величество, — церемонно произнес он.
   Кейл был настоящим воином, высоким, широким в плечах, как и его отец и братья, к тому же он отличался недюжинным умом, образованностью, сдержанностью и благоразумием и достаточно много знал о Риве и ее гражданах, чтобы разбираться в ворохе прошений, жалоб и предложений, отделяя действительно важное от незначительного. Когда Гарион впервые сел на престол, он сразу понял, что ему необходим человек для управления штатом чиновников, и выбор естественным образом пал на Кейла. Ему было года двадцать четыре, он носил аккуратно подстриженную каштановую бороду. Результатом долгих часов, проведенных над книгами и документами, стали слегка прищуренные глаза и глубокая складка между бровями. Поскольку они с Гарионом много работали вместе, то вскоре сделались добрыми друзьями. Гарион высоко ценил советы Кейла и всегда прислушивался к его суждениям.
   — Это серьезно? — спросил он, беря в руки пергамент и пробегая по нему глазами.
   — Может оказаться, что да, ваше величество, — ответил Кейл. — Спор идет о владении одной долиной. Обе семьи, вовлеченные в него, довольно могущественны, и мне кажется, что нам следует поскорее уладить это дело, пока оно не зашло слишком далеко.
   — Есть у какой-нибудь из сторон неоспоримые доказательства на право собственности? Кейл покачал головой.
   — Обе семьи уже несколько веков сообща пользуются этой землей. Однако в последнее время между ними возникли какие-то трения.