Эддингс Дэвид. Часовые Запада

   Эрранд опять подумал, что в Белгарате словно живут два разных человека. Когда не было никаких важных занятий, он погружался в полурасслабленное состояние, проводя время за дружескими попойками, хулиганскими проделками и мелким воровством. Когда же возникала серьезная проблема, он забывал про пустые развлечения и всю свою неиссякаемую энергию бросал на решение этой проблемы.
   Полгара ссадила Эрранда с коленей и поглядела на отца.
   — Значит, дело серьезное?
   — Не знаю, Пол, — сказал он, — а когда происходит то, о чем я не знаю, то мне это не нравится. Если ты закончила с тем, ради чего сюда приехала, тогда давай собираться домой. Как только удастся поднять Бэрака на ноги, он отвезет нас в Камаар. Там мы сможем найти лошадей. Мне нужно поговорить с Белдином — выяснить, известно ли ему что-нибудь про всю эту историю с Зандрамас.
   — Мы соберемся и поедем, как только ты скажешь, отец, — ответила Полгара.
   Чуть позже Эрранд отправился на конюшню, чтобы попрощаться со своим резвым жеребцом. Он был немного опечален тем, что так рано уезжает. Он был искренне привязан к Гариону и Сенедре. Молодого ривского короля Эрранд считал братом, а Сенедру любил как родную сестру. Но больше всего, конечно, он будет скучать по коню.
   Мальчик стоял посреди двора, а рядом под ярким утренним солнцем скакал длинноногий жеребец. Боковым зрением он увидел, что к нему приближаются Дарник и Гарион.
   — Доброе утро, Эрранд, — сказал ривский король. — Я смотрю, вы с конем очень хорошо проводите время.
   — Мы друзья, — сказал Эрранд. — Нам нравится быть вместе.
   Гарион печально поглядел на гнедого. Конь подошел к нему и уткнулся мордой в одежду, Гарион почесал его навостренные уши и провел рукой по блестящему гладкому лбу. Потом он вздохнул.
   — Ты хочешь, чтобы он принадлежал только тебе? — спросил он Эрранда.
   — Наши друзья не могут нам принадлежать, Гарион.
   — Ты прав, — согласился Гарион. — Но ты хочешь, чтобы он отправился с тобой в Долину?
   — Но он тебя тоже любит.
   — Я всегда смогу приехать к вам в гости, — ответил ривский король. — Да к тому же ему здесь негде побегать, а я всегда так занят, что не могу уделить ему достаточно времени. Ему лучше быть с тобой, как по-твоему?
   Эрранд размышлял, стараясь думать только о благополучии своего друга, а не о своих личных привязанностях. Он поглядел на Гариона и понял, чего тому стоит такое щедрое предложение. Когда он наконец ответил, голос его был тих и серьезен.
   — Думаю, ты прав, Гарион. В Долине ему действительно будет лучше. Там ему не придется стоять на привязи.
   — Его надо будет объездить, — сказал Гарион. — На него еще никто никогда не садился.
   — Мы этим займемся, — заверил его Эрранд.
   — Тогда он поедет с тобой, — решил Гарион.
   — Спасибо, — просто ответил Эрранд.
   — Пожалуйста.
   «Молодец!» — Гарион так отчетливо услышал голос, как будто он звучал у него в голове.
   «Что?»
   «Ты молодец, Гарион. Я хочу, чтобы этот мальчик и этот конь были вместе. Им вдвоем многое предстоит сделать».
   После этого голос умолк.

Глава 6

   — Для начала лучше всего положить ему на спину тунику или куртку, — объяснял Хеттар. Высокий алгариец, неизменно одетый в черную кожу, стоял вместе с Эррандом на пастбище к западу от дома Полгары. — Главное, чтобы у этой вещи был твой запах. Нужно приучить его к твоему запаху. Надо, чтобы он понял: если у него на спине есть что-то, пахнущее тобой, то все в порядке.
   — Но разве он еще не привык к моему запаху? — спросил Эрранд.
   — Это немного другое, — возразил Хеттар. — Объездка лошадей — не игрушки. Коня нужно приучать постепенно. Его нельзя пугать. Если испугаешь, то он тебя сбросит.
   — Мы друзья. — попытался объяснить Эрранд. — Он знает, что я не могу причинить ему боли, так почему ему может вздуматься причинить мне боль?
   Хеттар покачал головой.
   — Делай так, как я объяснил, Эрранд, — терпеливо сказал он. — Поверь мне, я знаю, о чем говорю.
   — Ну, если ты так хочешь, — ответил Эрранд, — но я думаю, что это пустая трата времени.
   — Поверь мне.
   Эрранд послушно положил на лошадиную спину одну из своих старых туник, а конь с любопытством глядел на него, недоумевая, очевидно, что же он делает. Они уже потратили добрую половину утра, следуя осторожным наставлениям горбоносого алгарийца о том, как нужно объезжать коня. Если бы они сразу взялись за дело, то Эрранд уже мог бы скакать на коне по простиравшемуся перед ними пространству, по холмам и долинам.
   — Может, хватит? — не выдержал наконец Эрранд. — Теперь можно мне на него сесть?
   Хеттар вздохнул.
   — Как видно, придется тебе учиться старинным способом, — сказал он. — Ну что ж, давай залезай на него, если хочешь. Только будь готов к тому, что он тебя сбросит. Так что постарайся выбрать местечко помягче, когда будешь падать.
   — Он этого не сделает, — уверенно ответил Эрранд. Он положил руку на шею гнедого и повел его к белевшему среди травы валуну.
   — Может, ты все-таки наденешь на него сбрую? — спросил Хеттар. — Так хоть будет за что уцепиться.
   — Нет, не надо, — ответил Эрранд. — Боюсь, что сбруя ему не понравится.
   — Как хочешь, — сказал Хеттар. — Только не сломай себе что-нибудь, когда будешь падать.
   — Нет, я не упаду.
   — Слушай, тебе не кажется, что ты слишком рискуешь?
   Эрранд рассмеялся и взобрался на валун.
   — Ну, — сказал он, — поехали. — Он перекинул ногу через спину коня. Жеребец дернулся.
   — Все хорошо, — тихо успокоил его Эрранд. Конь повернулся и удивленно поглядел на него своими большими влажными глазами.
   — Держись хорошенько за гриву, — предупредил Хеттар, на лице его было написано недоумение, да и голос звучал не совсем уверенно.
   — Он молодец. — Эрранд вытянул ноги, даже не касаясь пятками боков гнедого.
   Конь неуверенно шагнул вперед и, оглянувшись, вопросительно взглянул на него.
   — Да, да, вот так, — подбодрил его Эрранд. Конь сделал еще несколько шагов, затем, остановившись, снова оглянулся.
   — Хорошо, — сказал Эрранд, хлопая его по спине. — Очень хорошо.
   Конь восторженно загарцевал.
   — Осторожно! — крикнул мальчику Хеттар.
   Эрранд склонился к лошадиной шее и указал на поросший травой холмик в нескольких сотнях ярдов от них к юго-западу.
   — Поскакали туда, — шепнул он в навостренное ухо.
   Жеребец весь содрогнулся от удовольствия, сгруппировался и во весь опор понесся к холму. Когда через несколько мгновений они взобрались на вершину, он замедлил бег и гордо загарцевал.
   — Прекрасно, — сказал Эрранд, смеясь от удовольствия. — Давай-ка теперь доскачем вон до того дерева.
   — Этого не может быть, — хмуро произнес Хеттар, когда вечером того же дня все собрались за столом.
   — Они, кажется, прекрасно друг с другом ладят, — сказал Дарник.
   — Но Эрранд все делал не так, — возразил Хеттар. — Конь должен был прийти в бешенство, когда он так вот, без предупреждения, взобрался на него. И лошади не говорят, куда надо ехать. Просто правят ею. На то и поводья.
   — Эрранд — необычный мальчик, — ответил ему Белгарат. — И конь этот тоже необычный. Какая разница, если они друг друга прекрасно понимают?
   — Этого не может быть, — недоуменно повторил Хеттар. — Я ждал, когда же конь взбрыкнет, но он был абсолютно спокоен. Я знаю, о чем думают лошади, но единственное, что чувствовал этот жеребец, когда Эрранд сел ему на спину, — любопытство. Любопытство! Все неправильно. — Он мрачно покачал головой, и длинный черный вихор у него на макушке тоже покачался в такт этому движению. — Этого не может быть, — снова пробормотал он, как будто не мог найти больше подходящих слов.
   — По-моему, ты уже в третий раз это говоришь, Хеттар, — сказала ему Полгара. — Лучше расскажи мне о малыше Адары.
   Жесткое ястребиное лицо Хеттара приняло выражение дурацкого блаженства.
   — Это мальчик, — произнес он, переполненный отцовской гордости.
   — Мы это поняли, — отозвалась Полгара. — А какого роста он был, когда родился?
   — Ну… — смешался Хеттар. — Где-то вот такого. — Он развел руки на пол-ярда в стороны.
   — Разве никто не потрудился его измерить?
   — Ну, этим занималась моя мать и все остальные женщины.
   — А сколько он весит?
   — Примерно столько же, как взрослый заяц — крупный заяц или, может, как головка сендарийского сыра.
   — Понятно, приблизительно полтора фута и восемь-девять фунтов — ты это хочешь сказать? — Она не отводила от него взгляда.
   — Да, что-то вроде того.
   — Что же ты сразу прямо так и не сказал?
   Он удивленно уставился на нее.
   — А что, неужели это так важно?
   — Да, Хеттар, очень важно. Женщины всегда хотят знать такие подробности.
   — Надо будет это запомнить. Все, что меня интересовало, это все ли у него в порядке с руками, ногами, ушами, носом и так далее. И конечно, я проследил, чтобы первой его пищей было молоко кобылицы.
   — Да уж, — едко заметила она.
   — Это очень важно, Полгара, — убежденно произнес он. — Первый глоток каждого алгарийца — лошадиное молоко, этим устанавливается связь между ними.
   — Ты для этого подоил кобылицу? Или младенец сразу же пополз к своей кормилице?
   — Ты очень необычно все воспринимаешь, Полгара.
   — Можешь списать это на мой возраст, — произнесла она угрожающим голосом.
   Он сразу же уловил ее интонацию.
   — Нет, лучше не буду.
   — Разумное решение, — прошептал Дарник. — Ты говорил, что направляешься в Улгские горы?
   Хеттар кивнул.
   — Помнишь хруглов? — Алгариец с радостью сменил тему.
   — Это кони, питающиеся мясом?
   — У меня есть одна идейка. Взрослого хругла укротить, конечно, невозможно, но если я поймаю жеребенка, то…
   — Это очень опасно, Хеттар, — предупредил Белгарат. — На защиту жеребенка встает весь табун.
   — Есть некоторые способы отделить жеребят от табуна.
   Полгара неодобрительно поглядела на него.
   — Даже если тебе это удастся, что ты собираешься делать с этими зверюгами?
   — Укрощать их, — ответил Хеттар.
   — Их нельзя укротить.
   — Просто никто не пытался. А если даже я не смогу их укротить, то, может быть, получится скрестить их с обыкновенными лошадьми.
   Дарник смотрел на него с удивлением.
   — Зачем же тебе нужны лошади с клыками и когтями?
   Хеттар задумчиво уставился на огонь, пылавший в очаге.
   — Они быстрее и сильнее обычных лошадей, — ответил он. — Они умеют высоко прыгать и к тому же… — Он замолчал.
   — И к тому же ты не можешь вынести мысли о том, что есть на свете лошади, на которых ты еще не ездил, — докончил за него Белгарат.
   — Возможно, и поэтому тоже, — согласился Хеттар. — И они были бы незаменимы в бою.
   — Хеттар, — сказал Дарник, — ведь самое главное богатство Алгарии — это скот, так?
   — Да.
   — Ты что, в самом деле хочешь вывести породу лошадей, которые будут смотреть на корову как на еду?
   Хеттар нахмурился и почесал подбородок.
   — Я об этом не подумал, — признался он.
   Теперь, когда у Эрранда появился конь, он проводил с ним все свободное время. Молодой жеребец был поистине неутомим и мог без устали скакать весь день. Поскольку Эрранд оказался нетяжелой ношей для сильного и жизнерадостного животного, они весь день разъезжали по холмам южной Алгарии и по просторам Долины Алдура.
   Мальчик вставал рано утром, наскоро завтракал и бежал к своему гнедому. И они скакали галопом по густой зеленой траве, сверкающей каплями росы под косыми лучами утреннего солнца, топча пологие склоны холмов, обдуваемые прохладным сладковатым утренним воздухом. Полгара понимала, как необходимо этим двоим быть вместе. Она не ворчала, когда Эрранд проглатывал еду, сидя на самом краешке стула так, чтобы в ту же секунду, как опустеет тарелка, ринуться к двери навстречу открывавшемуся перед ним дню. Она глядела на него нежным взглядом и только улыбалась, когда он просил извинить его и убегал.
   Однажды туманным утром, когда лето уже подходило к концу и высокая трава пожелтела и склонялась под тяжестью созревших семян, Эрранд вышел из двери дома и, как всегда, нежно погладил своего друга по высокой холке. Конь затрепетал от восторга и сделал несколько нетерпеливых шагов в предвкушении скачки. Рассмеявшись, Эрранд запустил руку в гриву гнедого и одним легким движением перекинул ногу через его сильную лоснящуюся спину. Не успел мальчик сесть на коня, как тот уже пустился вскачь. Взобравшись на пологий холм, они остановились, чтобы оглядеть расстилавшуюся перед ними открытую степь, а затем обогнули лощину, в которой стоял их каменный дом с черепичной крышей.
   В тот день, в отличие от многих других, это была не просто прогулка по окрестностям безо всякой цели. Уже несколько дней Эрранд чувствовал присутствие в Долине чего-то странного, таинственного. Это нечто, казалось, обращалось к нему, и, выйдя из дома, он вдруг твердо вознамерился выяснить, что его исподволь так притягивает.
   Продвигаясь по тихой Долине мимо мирно пасущихся оленей и забавных крольчат, Эрранд чувствовал, что ощущение тайны усиливается. Словно нечто, пробудившись от тысячелетнего сна, посылало какие-то неясные тихие призывы.
   Когда они поднимались на вершину высокого холма в нескольких милях к западу от башни Белгарата, по траве промелькнула быстрая тень. Эрранд вскинул голову и увидел ястреба с голубой лентой, беззвучно парящего в прогретой солнцем вышине. Как только мальчик заметил его, ястреб склонился на одно крыло, а затем, описывая большие изящные крути, спустился вниз. Когда до пушистых метелок пожелтевшей травы оставалось не более нескольких дюймов, он сложил крылья, приземлился на свои когтистые лапы и превратился в сияющий шар. Когда же сияние померкло, ястреб исчез, а в высокой траве стоял горбатый Белдин. С любопытством приподняв брови, он спросил без всякого предисловия:
   — А ты что здесь делаешь, малыш?
   — Доброе утро, Белдин, — приветствовал волшебника Эрранд, отклоняясь назад, чтобы дать коню понять, что хочет на несколько минут остановиться.
   — Пол знает, что ты уезжаешь так далеко от дома? — спросил горбун, не обращая внимания на вежливое приветствие Эрранда.
   — Вообще-то нет, — сознался Эрранд. — Она знает, что я отправляюсь верхом на прогулку, но ей, видимо, неизвестно, какое расстояние мы можем проехать.
   — У меня есть дела поинтереснее, чем целый день за тобой следить, — раздраженно проворчал старик.
   — Ну и не надо.
   — Да нет, к сожалению, надо. В этом месяце мой черед.
   Эрранд недоуменно уставился на него.
   — Разве ты не знаешь, что кто-нибудь из нас обязательно следит за тобой всякий раз, когда ты уходишь из дому?
   — Зачем?
   — Ты что, не помнишь Зедара?
   Эрранд печально вздохнул.
   — Помню.
   — Не стоит его жалеть, — сказал Белдин. — Он получил по заслугам.
   — Такого никто не заслужил.
   Белдин злобно усмехнулся.
   — Ему повезло, что его настиг Белгарат. Тот просто замуровал его в скалу. Я бы на его месте еще и не такое сотворил. Но это к делу не относится. Ты помнишь, почему Зедар нашел тебя и взял с собой?
   — Чтобы украсть Шар Алдура.
   — Верно. Насколько нам известно, ты единственный, не считая Белгариона, кто может, прикоснувшись к Шару, остаться в живых. Другим это тоже известно, так что тебе, видимо, придется свыкнуться с мыслью, что за тобой все время следят. Мы не позволим тебе бродить в одиночку там, где тебя может кто-нибудь сцапать. Но ты не ответил на мой вопрос.
   — Какой вопрос?
   — Что ты делаешь так далеко от дома?
   — Я должен кое-что увидеть.
   — Что именно?
   — Я не знаю. Это находится где-то впереди. Что это вон там такое?
   — Там только дерево.
   — Значит, это оно и есть. Оно хочет меня повидать.
   — Повидать?
   — Может, это не совсем подходящее слово.
   Белдин бросил на него хмурый взгляд.
   — Ты уверен, что это и есть вон то дерево?
   — Нет. Совсем не уверен. Мне известно лишь, что некая сущность где-то вон там… — Эрранд заколебался. — Я хочу сказать, приглашает меня зайти. Это подходящее слово?
   — Она с тобой говорит, а не со мной, называй это, как тебе нравится. Ну ладно, тогда пошли.
   — Ты не хочешь поехать верхом? — предложил Эрранд. — Конь может вынести нас обоих.
   — Ты еще не дал ему имени?
   — Пока я зову его просто «конь». Хочешь прокатиться?
   — Зачем мне ехать, когда я могу лететь? Эрранд вдруг почувствовал любопытство.
   — Что ты при этом чувствуешь? — спросил он. — Когда летишь?
   Взгляд Белдина внезапно изменился, он сделался каким-то отрешенным и почти мягким.
   — Ты даже представить себе не можешь, — сказал он. — Следи за мной. Когда я долечу до дерева, я сделаю круг, чтобы показать его тебе.
   Он пригнулся к траве, расставил руки в стороны и ринулся вперед. Поднявшись в воздух, он покрылся перьями, вновь обернулся ястребом и бесшумно полетел.
   Огромное дерево одиноко стояло посреди широкого луга, ствол его был больше дома какого-нибудь сендарийского крестьянина, широко расставленные в стороны ветви затеняли десятки акров, а крона поднималась вверх на сотни футов. Оно было невероятно старым. Корнями оно доставало до центра земли, а ветви его касались неба. Оно стояло, одинокое и молчаливое, словно связующая нить между небом и землей, значение которой было непостижимо для человеческого разума.
   Когда Эрранд приблизился к обширному затененному пространству под деревом, туда же влетел и Белдин, на мгновение застыл в воздухе и камнем упал на землю, мгновенно приняв свое привычное обличье.
   — Ну вот и оно, — изрек он. — И что теперь?
   — Сейчас увидим. — Эрранд соскользнул с коня и прошел по мягкому упругому дерну к огромному стволу. Ощущение чьего-то присутствия теперь усилилось, и Эрранд с любопытством приблизился к дереву, все еще не до конца понимая, чего от него хотят.
   Затем он вытянул руку и дотронулся до шершавой коры; дотронувшись, он в то же мгновение понял все. Он обнаружил, что может мысленно проникнуть взглядом сквозь многие миллионы дней в те времена, когда мир только что возник из первобытного хаоса, из которого его слепили боги. В одно мгновение он узнал, на протяжении какого невероятно долгого времени земля пребывала в молчании, ожидая появления человека. Он увидел бесконечную смену времен года и почувствовал, как по земле ступают боги. Эрранду передалось знание дерева о том, как ошибочны представления человека о природе времени. Человек расчленил время, разбил его на удобные в обращении кусочки: эры, века, годы и часы. Но это вечное дерево понимало, что время неделимо, что это не просто бесконечное повторение одних и тех же событий, а движение от самого начала к некой конечной цели. И для того, чтобы сообщить ему эту простую истину, дерево вызвало его сюда. И когда он это понял, дерево подарило ему свою дружбу.
   Рука Эрранда медленно скользнула вниз по коре, он повернулся и зашагал к тому месту, где стоял Белдин.
   — Ну и что? — спросил горбатый волшебник. — Это все, чего оно хотело?
   — Да. Это все. Мы можем отправляться назад.
   Белдин пронзил его взглядом.
   — Что оно сказало?
   — Словами этого не передашь.
   — Попытайся.
   — Ну… вроде того, что мы слишком большое значение придаем годам.
   — Очень полезная информация, Эрранд.
   Эрранд напряг все свое воображение, стараясь выразить словами то, что он только что узнал.
   — Все происходит в свое время, — наконец выговорил он. — И не имеет значения, как много или как мало лет, как мы их называем, прошло между событиями.
   — О чем это ты?
   — О важном. Ты что, и правда собираешься провожать меня до самого дома?
   — Я должен за тобой присматривать. Даже не пытайся спорить. Ты сейчас домой?
   — Да.
   — Я буду вверху. — Белдин указал в направлении голубого небесного свода. Содрогнувшись, он принял облик ястреба и, несколько раз сильно взмахнув крыльями, взмыл в небо.
   Эрранд взобрался на спину гнедому. Его задумчивое настроение каким-то образом передалось животному; вместо того чтобы скакать галопом, конь повернулся и неторопливо побрел по направлению к приютившемуся в лощине дому.
   Обдумывая то, что сообщило ему вечное дерево, мальчик медленно ехал по золотистой, залитой солнцем траве и, погруженный в свои мысли, не замечал ничего вокруг. Поэтому он не заметил и фигуры, завернутой в накидку с капюшоном, которая стояла под разлапистой сосной, пока не подъехал к ней вплотную. Его вывело из задумчивости отрывистое ржание коня.
   — Так, значит, вот ты какой, — прорычал голос, мало походивший на человеческий.
   Эрранд присмирил коня, погладив его уверенной рукой по дрожащей шее, и взглянул на стоявшую перед ним темную фигуру. Он почувствовал исходящие от нее волны ненависти и понял, что эта темная тень — самое опасное из всего, с чем ему приходилось встречаться в жизни. И все же самому себе на удивление он оставался спокойным.
   Фигура издала безобразный сухой звук, похожий на смешок.
   — Ты глупец, мальчик, — сказала она. — Ты должен бояться меня, ибо придет день, когда я тебя обязательно уничтожу.
   — Вовсе не обязательно, — спокойно ответил Эрранд. Он пристально вгляделся в затененный образ и понял, что, как и Цирадис, с которой он повстречался на вершине заснеженного холма, эта кажущаяся реальной фигура на самом деле была не здесь, а где-то далеко и через многие мили передавала свою злобную ненависть. — И кроме того, — добавил он, — я уже слишком большой, чтобы пугаться теней.
   — Я встречусь с тобой во плоти, — прорычала фигура, — и тогда ты умрешь.
   — Но ведь это еще не предрешено, так ведь? — сказал Эрранд. — Для этого мы и должны встретиться — чтобы решить, кто из нас уйдет, а кто останется.
   Темный образ с шипящим свистом втянул воздух.
   — Радуйся своей юности, мальчик, — прорычал он, — ибо больше у тебя в жизни ничего не будет. Ты погибнешь. — И темный образ исчез.
   Эрранд глубоко вздохнул и поглядел на небо, где кружил Белдин. Он понял, что даже зоркий взгляд ястреба не проник через густую крону сосны, под которой стояла эта странная, закутанная в плащ фигура. Белдин ничего не узнал об этой встрече. Эрранд ударил коня по бокам, и он рысью поскакал прочь от одинокого дерева, направляясь к дому.

Глава 7

   В последующие годы все в усадьбе было спокойно. Белгарат и Белдин часто подолгу отсутствовали, а когда они возвращались, измученные и пообтрепавшиеся, лица их выражали растерянность и недовольство, как у людей, которые не нашли того, что искали. Хотя Дарник проводил много времени на берегу ручья, пытаясь убедить невыловленных еще форелей, что кусочек отполированного металла размером с ноготь и тянущейся за ним красной ниткой не просто съедобен, но и на редкость приятен на вкус, он не забывал поддерживать в усадьбе безупречный порядок, который лучше всяких слов свидетельствовал, что ее хозяином является сендариец. Так, несмотря на то, что ограды по природе своей обычно зигзагообразны и имеют склонность повторять очертания рельефа, Дарник твердо стоял на том, чтобы его изгороди вытягивались в абсолютно прямые ровные линии. Очевидно, прямодушный характер кузнеца не позволял ему даже в мелочах идти в обход препятствия. Поэтому если на пути изгороди попадался холмик или канава, то из строителя ограды он превращался в землекопа.
   Полгара с головой ушла в домашние дела. В доме всегда царили чистота и уют. Пол она не просто подметала, но и часто скребла. Грядки с фасолью, репой и капустой в ее огороде были не менее прямыми, чем ограды Дарника, а сорняки безжалостно истреблялись. Лицо ее, когда она возилась с этими, казалось бы, бесконечными делами, принимало мечтательно-довольное выражение, и за работой она всегда напевала старые песенки.
   Мальчик Эрранд, однако, чем дальше, тем больше проявлял склонность к бродячей жизни. Не то чтобы он был лентяем, но монотонная и довольно утомительная работа в сельской усадьбе его нисколько не привлекала. Эрранд не слишком любил ходить за дровами. Полоть грядки казалось бессмысленным занятием, потому что на следующий день сорняки снова вырастали. А уж вытирать посуду было полнейшей глупостью, потому что посуда и так высыхала без посторонней помощи. Он сделал несколько попыток убедить Полгару разделить его соображения по этому вопросу. Она серьезно выслушала его, кивая в знак согласия, когда он с безупречной логикой и всем красноречием, на которое был способен, продемонстрировал ей, что посуду вытирать не нужно. Когда он закончил, блистательно подводя итог своим рассуждениям, она улыбнулась и, сказав: «Да, дорогой», неумолимо протянула ему кухонное полотенце.
   Тем не менее Эрранд отнюдь не был придавлен непосильным бременем домашних забот. Не проходило ни дня, чтобы он не проводил несколько часов, сидя на спине гнедого жеребца, обгонял ветер, носясь по лугам вокруг дома.
   Мир вокруг погрузившейся в бесконечную сладкую дремоту Долины продолжал жить своей жизнью. Хотя усадьба находилась в уединенном месте, гости здесь не были редкостью. Часто к ним заглядывал Хеттар, иногда в сопровождении своей высокой миловидной жены Адары и их младенца. Так же как и ее муж, Адара была алгарийкой до мозга костей, и в седле она чувствовала себя чуть ли не увереннее, чем на ногах. Эрранду она очень нравилась. Хотя лицо ее всегда казалось серьезным, даже печальным, сквозь это внешнее спокойствие проглядывал ироничный проницательный ум, приводивший его в полный восторг. Но дело было не только в этом. Вокруг этой высокой темноволосой женщины с тонкими чертами лица и мраморной кожей постоянно витал легкий нежный аромат, в котором было что-то неуловимое и вместе с тем неодолимо влекущее. Однажды, когда Полгара играла с малышом, Адара доехала вместе с Эррандом до вершины близлежащего холма и там рассказала ему о происхождении этого запаха.