Несбит Эдит. Феникс и ковер

   — Извиняюсь, мэм, но я хочу получить расчет.
   Мама обессиленно прислонилась спиной к вешалке. Детям было видно в приоткрытую дверь, что она заметно побледнела — да и было отчего! Мама всегда была очень добра с кухаркой и не далее, как позавчера, позволила ей взять выходной. Понятно, что со стороны кухарки было большим свинством ни с того ни с сего взять и попросить расчет, да еще в воскресенье.
   — Но в чем же, собственно, дело? — спросила мама.
   — Это все ваши пострелята, — сказала кухарка, и дети, которые почему-то с самого начала знали, что речь пойдет именно о них, покорно приняли виноватый вид. На самом деле, они как будто не делали ничего из ряда вон выходящего — так, обычные мелкие шалости, — но вы же знаете, что кухарки сердятся по самому ничтожному поводу, а иногда и вовсе без него.
   — Я говорю, ваши пострелята, — продолжала кухарка, — опять принялись за свое. Уляпа-ли грязью весь ковер! Новый ковер в детской, говорю вам. Уляпали с обеих сторон, да грязь-то такая желтая, жирная — бр-р! Где они только такую откопали, ума не приложу. Как хотите, а я не буду мараться в этой гадости, да еще в воскресенье. Ох, не по мне это место, ох, не по душе мне все это! Честно говорю вам, мэм, если бы не эти неслухи, то ваш дом всем бы был хорош. И уж как уходить-то мне неохота, да знать не судьба…
   — Поверьте, мне очень жаль, — успокаивающим тоном сказала мама. — Я обязательно поговорю с детьми. А вы пока обдумайте все хорошенько, и уж если действительно захоти-те уйти, то скажите мне завтра.
   На следующий день кухарка немного успокоилась и сказала, что, пожалуй, задержится еще на пару недель, а там видно будет.
   Но перед тем мама и папа произвели тщательное расследование всей этой истории с ковром. Джейн по-честному пыталась объяснить, что грязь пристала к ковру, когда он лежал на дне заграничной башни, но ее слова были встречены так холодно, что остальные дети ограничились лишь многочисленными извинениями и заверениями, что больше никогда не будут так делать. Это им мало помогло: папа сказал (и мама поддержала его — не потому, что ей этого хотелось, а просто мамы всегда и во всем поддерживают пап), что детям, которые пачкают грязью ковры, а вместо объяснения рассказывают всякие байки — это он имел в виду чистосердечное признание Джейн, — вообще не полагается иметь таких дорогих вещей, и потому он забирает у них ковер на целую неделю.
   После этого ковер был начисто выметен (в том числе и чайными листьями, что немного утешило Антею), свернут и заперт в шкафу на чердаке. Ключ от шкафа папа положил себе в карман.
   — До субботы! — напомнил он.
   — Ну ничего! — сказала Антея, когда дети остались одни. — У нас еще остался Феникс.
   Но, как выяснилось, она ошибалась. Феникс куда-то запропастился, и в одно мгновение сверкающий мир волшебных приключений померк и уступил место удручающей ноябрьской сырости и обыденности камдентаунской жизни. Посреди детской теперь неприглядно красовались обрамленные лохмотьями старого линолеума голые доски, и на их желтой поверхности по вечерам отчетливо выделялись тараканы, которые, как обычно, были исполнены намерения завязать знакомство с детьми. Но дети, как обычно, оставались при своем мнении.
   Так что остаток воскресенья дети провели в унынии, которое не смог рассеять даже сладкий творог со взбитыми сливками, поданный на ужин в чаше из дрезденского фарфора. На следующий день Ягненку стало хуже, и родители, опасаясь, как бы его кашель и впрямь не оказался коклюшным, послали за доктором. В полдень его коляска остановилась у дверей дома.
   Каждый из детей старался мужественно переносить жизненные невзгоды, обостренные сознанием того, что волшебный ковер заперт на чердаке, а Феникс вообще обретается неизвестно где. Правда, последнего не переставали искать по всему дому.
   — Феникс — это птица слова, — повторяла Антея. — Он ни за что не бросит нас. Вы же знаете, что ему пришлось совершить ужасно изнурительный перелет от того места, где мы были за границей, до окрестностей Рочестера и обратно. Наверняка, бедняжка вымотался до последней степени и теперь отдыхает где-нибудь в укромном месте. Я уверена, что он нас не подведет.
   Остальные пытались уверить себя в том же самом, но у них почему-то это плохо получалось.
   Естественно, что никто из них теперь не испытывал добрых чувств по отношению к кухарке, поднявшей скандал из-за нескольких малюсеньких пятнышек заграничной грязи — скандал, закончившийся тем, что у них отобрали ковер.
   — Ну почему она не сказала сначала нам? — жаловалась Джейн. — Мы с Пантерой в одну секунду промели бы ковер чайными листьями.
   — Потому что она сварливая ведьма! — сказал Роберт.
   — А я вообще не хочу говорить о ней, — надменно сказала Антея, — потому что тогда мне придется сказать, что она скандалистка, лгунья и доносчица!
   — Не будет преувеличением сказать, что она самая настоящая клуша и противная сизоносая Боцуосиха впридачу, — сказал Сирил, недавно прочитавший книжку с названием «Огненные глаза» и намеревавшийся выражаться исключительно как Тони (правда, осуществлению этого намерения изрядно мешало то, что Роберт не читал «Огненных глаз» и не мог отвечать ему как Пол).
   Остальные дети согласились с ним в том, что если кухарка и не совсем похожа на сизоносую Боцуосиху, то, все равно, лучше бы ей вовсе не рождаться на свет.
   При всем при том я заверяю вас, что маленькие неприятности, которые случались на протяжении всей последующей недели и которые так досаждали кухарке, вовсе не были намеренно подстроены детьми, хотя, с другой стороны, они бы никогда не случились, не будь они на нее в обиде.
   Вот вам одна из загадок нашей жизни. Разгадайте ее, если сумеете.
   А вот список маленьких неприятностей, случившихся за последующую неделю:

 
   Воскресенье. — Ковер в детской с обеих сторон испачкан грязью.

 
   Понедельник. — Антея поставила на плиту кастрюльку с лакрицей и анисовыми семечками. Она полагала, что это поможет Ягненку от кашля, но заигралась с детьми, и в результате у кастрюльки выгорело дно. Это была очень красивая кастрюлька с белой полоской по краю. В ней кипятили детское молоко.

 
   Вторник. — В кладовке обнаружена дохлая мышь. Во время рытья могилы до 'досадной случайности сломана десертная лопаточка. Оправдание: «Кухарка сама виновата — нечего было хранить в кладовке дохлых мышей».

 
   Среда. — На кухонном столе на минутку оставлено рубленое сало. Роберт, решив, что это одно и то же, добавил туда рубленого мыла.

 
   Четверг. — В результате игры в разбойников разбито кухонное окно. Оправдание: «Мы играли по всем правилам».

 
   Пятница. — Слив кухонной раковины замазан мастикой, а сама раковина наполнена водой для запускания бумажных корабликов. После окончания игры кран не завернут. Кухонный коврик и кухаркины шлепанцы залиты водой.

 
   В субботу ковер был возвращен на место. За неделю у детей было достаточно времени, чтобы решить, куда они отправятся в следующий раз.
   Мама, как обычно, отправилась к бабушке, но на этот раз Ягненок остался дома по причине своего кашля, который кухарка упорно называла «коклюшным, чтоб мне сдохнуть».
   — Ничего, мы возьмем с собой нашего милого утеночка, — сказала Антея. — Мы отправимся в такое место, где просто не может быть коклюшного кашля. Прекрати нести чепуху, Роберт! Ничего он никому не расскажет А если и расскажет, то ему все равно никто не поверит. Он постоянно болтает о всяких невероятных вещах.
   Так что они принялись надевать на Ягненка самые теплые вещи, какие у него имелись, причем бедняжка все время то кашлял, то смеялся. Пока мальчики убирали с ковра стол и стулья, Джейн нянчила Ягненка, а Антея в последний раз обежала дом в поисках Феникса.
   — Я думаю, больше ждать не стоит, — сказала она, появляясь наконец в детской и с трудом переводя дух. — Но я уверена, что он нас все-таки не бросил. Феникс — это птица слова.
   — Абсолютно верно, — донесся из-под стола вкрадчивый голос Феникса.
   Все тут же опустились на колени и, отогнув свисавшую со стола скатерть, уставились на Феникса, который как ни в чем не бывало восседал на перекладине, которая когда-то, в незабвенные весенние деньки, служила опорой выдвижному ящику — и продолжала бы служить вечно, если бы Роберту не вздумалось сделать из ящика лодку и продавить ему дно своими патентованными «рэггетовскими» школьными ботинками в первой же попавшейся луже.
   — Я все время был здесь, — сказал Феникс и зевнул, вежливо прикрывая клюв лапой. — Если вам уж так хотелось меня видеть, то нужно было прочитать заклинание вызова. Это очень красивое заклинание — в нем примерно семь тысяч строк, и написано оно на чеканном древнегреческом языке.
   — А не мог бы ты сказать его нам по-английски? — спросила Антея.
   — Какая разница? — вставила Джейн, подбрасывая на колене Ягненка. — Оно все равно немного длинноватое.
   — А нельзя ли для этого заклинания придумать сокращенный английский вариант? Ну, вроде как в словаре «Тейта и Брейди»?
   — О, выходи поскорей, — сказал Роберт, вытягивая вперед руку. — Что же ты мешкаешь, Феникс?
   — Наш замечательный Феникс, — застенчиво поправила птица.
   — Да-да, конечно, наш замечательный Феникс. Только выходи поскорей, — нетерпеливо повторил Роберт, потрясая протянутой рукой.
   Взмахнув крыльями, Феникс выпорхнул из-под стола и опустился Роберту на руку.
   — Этому добронравному юноше, — объяснил он остальным, — удалось чудесным образом переложить семь тысяч нуднейших строк греческого гекзаметра в одну великолепную строку английского — слегка ломаного, правда, но все же…
   — О, выходи поскорей, наш замечательный Феникс! Нам уже давно пора отправляться. —
   — Слышите? Конечно, недостает тренировки, но для его возраста совсем и совсем неплохо…
   — Ну хватит! В путь! — сказал Роберт и ступил на ковер, держа золотую птицу на запястье.
   — Ты немного похож на королевского со-кольничъего, — сказала Джейн, усаживаясь рядом с ним и пристраивая на коленях Ягненка.
   Чтобы еще больше походить на королевского сокольничьего, Роберт гордо выпятил грудь и надул щеки. А тем временем Сирил и Антея тоже устроились на ковре.
   — Нам нужно обязательно вернуться до обеда, — сказал Сирил, — а то кухарка поднимет такой переполох!
   — Вообще-то, она не ябедничала с самого воскресенья, — сказала Антея.
   — Да она просто… — начал было Роберт, но тут дверь стремительно отворилась, и в комнату смерчеподобно ворвалась раскрасневшаяся, запыхавшаяся и донельзя разъяренная кухарка. В одной руке она сжимала разбитую миску, в другой — раскаленный добела воздух. Влетев по инерции на ковер, она грозно нависла над детьми.
   — Эй, вы! — завопила она. — Это была моя последняя миска! В чем мне теперь готовить бифштекс и пирог с почками, а? Что мне скажет ваша матушка, когда вернется к обеду? Да вы сущие дьяволы! Вот что я вам скажу: не заслужили вы никакого обеда! Ничего-то вы сегодня не получите!
   — Мне очень-очень жаль, милая кухарка, — сказала Антея. — Это я виновата — хотела сказать вам, да забыла. Она разбилась, когда мы гадали в ней на расплавленном свинце. Честное слово, я сразу же собиралась вам все рассказать.
   — Собиралась, смотрите-ка! — ответила кухарка, пуще прежнего покраснев от гнева, что, впрочем, не так уж и удивительно. — Она собиралась! Ладно, тогда я тоже собираюсь все рассказать вашим родителям. Всю неделю я Держала язык за зубами, и все потому, что Добрая миссис сказала мне: «Что поделаешь, молодо — зелено!», но уж теперь-то вы за все ответите. Вы подложили нам с Элизой мыло в пудинг, но мы даже и рта не раскрыли — хотя могли бы, да еще как! — а потом вы испортили детскую кастрюльку, а потом сломали лопаточку, а потом… Господи ты Боже мой! Чего это вам взбрендило напялить на это бедное дитя теплую одежду? Оно-то в чем виновато?!
   — Мы собирались взгреть… то есть, прогреть его как следует, — сказала, запинаясь, А.нтея, — а потому…
   Она хотела сказать, что они не собираются выводить его на Кентиш-Таун-Роуд, а хотят устроить ему хорошую солнечную ванну. Но кухарка из ее бессвязного лепета услышала лишь слово «взгреть» — и восприняла его очень серьезно.
   — Взгреть?! — воскликнула она. — Ну уж, нет! Покуда я жива, вы к нему и пальцем не притронетесь!
   С этими словами она вырвала Ягненка у Джейн из рук. Антея с Робертом инстинктивно схватились за концы ее фартука, как будто это могло помочь.
   — Послушайте! — сказал Сирил, от отчаяния набравшись смелости. — Может быть, вам лучше пойти на кухню и приготовить ваш дурацкий пудинг в салатнице или в ступке — или, на худой конец, в цветочном горшке?
   — Как же! — отозвалась кухарка. — И оставить вам эту крохотулечку, чтобы вы уморили ее до смерти?
   — Предупреждаю вас в последний раз, — медленно произнес Сирил, — уходите, а то будет поздно.
   — Сам такое слово! Ах, ты маленький ползунчик-попрыгунчик! — слащаво заныла она, обращаясь к Ягненку. — Они не взгреют тебя, эти бандиты. Я им сейчас… Эй! А это еще что такое?! Где вы подобрали эту желтую курицу?!
   И она показала на Феникса,
   Тут даже вежливая Антея поняла, что, если немедленно не выбить у кухарки почву из-под ног, то им всем придется худо.
   — Я хочу, — сказала она, — чтобы мы очутились на солнечном берегу какого-нибудь южного моря, где ни у кого не бывает коклюшных кашлей.
   Ее голос едва пробивался сквозь плач испуганного Ягненка и громогласные нотации кухарки, но, тем не менее, в следующую секунду каждый из присутствующих испытал знакомое ощущение стремительного полета во внезапно сорвавшемся с троса лифте. Кухарка слоноподобно осела на ковер и, изо всех сил прижимая к своему затянутому в ситец огромному торсу беспрестанно вопящего Ягненка, принялась взывать к Святой Бригитте. Она, видите ли, ко всему прочему была еще ирландкой.
   Когда чувство падения вверх тормашками прекратилось, кухарка приоткрыла один глаз и тут же снова закрыла его. В промежутке между этими двумя действиями она пронзительно взвизгнула. Воспользовавшись моментом, Антея отняла у нее отчаянно завывавшего Ягненка.
   Ну-ну, все в порядке, — сказала она. — воя Пантерочка больше тебя никому не отдаст. Посмотри-ка, какие здесь чудные деревья, и песок, и раковины — и даже самые настоящие гигантские черепахи. О Господи, какая тут жара!
   Действительно, было немного жарковато. Дело в том, что верный ковер приземлился на «всамделишном», как выразился Роберт, тропическом берегу, большую часть дня залитом лучами солнца. Простиравшиеся перед ними склоны были настолько зелены, что в это было трудно поверить, и вели они не куда-нибудь, а к сверкавшим буйными красками юга рощицам, в которых в огромном изобилии произрастали пальмы, неведомые цветы и экзотические фрукты, о которых вы можете прочитать разве что в таких великих книжках, как «На запад!» и «Нечестная игра». Между бриллиантовой зеленью склонов и ослепительной синевой моря протянулась полоска песка, напоминавшая скорее покрытый искристой позолотой ковер, нежели наши сероватые северные пляжи — ибо здешний песок был не просто желт и светел, но переливался всеми цветами радуги. А самое главное — в тот момент, когда ковер закончил свой молниеподобный, головокружительный и немного неприятный для желудка полет, дети имели редкое удовольствие лицезреть трех огромных живых черепах, медленно ковылявших по направлению к лазурным волнам моря, где они вскоре и скрылись. И, конечно же, стояла такая жара, что, если только вы ни разу не бывали в парной, то, пожалуй, и представить себе не сможете.
   А потому первым делом дети принялись яростно срывать с себя теплую одежду (которая, собственно, ни в чем не была виновата, так как для лондоских улиц в ноябре годилась в самый раз). Затем Антея сняла с Ягненка синий разбойничий кафтан, треуголку и теплый вязаный жакет. Последнему эта игра изрядно пришлась по душе, потому что в следующий момент он вдруг совершенно самостоятельно (чего с ним прежде никогда не случалось} выскользнул из своих тесных голубых бриджей и весело заплясал на песке.
   — Могу поспорить, здесь гораздо теплее, чем у нас на побережье, — сказала Антея. — А ведь даже там мама позволяет нам ходить босиком.
   И с этими словами она сняла с Ягненка его крошечные туфельки, чулочки — и гамаши, после чего тот немедленно зарыл свои крошечные розовые ступни в гладкий золотой песок.
   — Я маленький беленький утеночек, — сказал он. — А утеночки любят плавать.
   В следующую секунду он уже вовсю плавал в песочном бассейне.
   — Ничего, — сказала Антея. — Это ему не повредит. Ох, ну и жара!
   Внезапно кухарка открыла глаза и громко взвизгнула. Потом она закрыла глаза и взвизгнула еще раз. Потом она снова открыла глаза и сказала:
   — Пропади я пропадом! Что все это значит? ^У Да, это же сон. И, чтоб я сдохла, самый лучший сон из всех, что я видывала. Нужно будет завтра обязательно заглянуть в сонник. Гак, что тут у нас?.. Пляж, деревья, мягкий ковер… Вот бы ни за что не поверила, что бывают такие сны!
   — Послушайте! — обратился к ней Сирил. — Это вовсе не сон. Всё это есть на самом деле.
   — Знаем, знаем! — сказала кухарка. — Во сне так всегда и говорят.
   — Говорю вам, это все ВЗАПРАВДУ, — сказал Роберт, нетерпеливо притопывая ногой. — Я не могу вам сказать, как это делается, потому что это наш большой секрет, — тут он многозначительно подмигнул остальным детям, — но вы же сами не захотели идти готовить пудинг, вот нам и пришлось взять вас с собой. Надеюсь, вам здесь хоть нравится?
   — Врать не буду: нравится, да еще как! — неожиданно сказала кухарка. — Раз это все равно сон, то я буду говорить, что захочу. И уж если на то пошло, то я скажу, что из всех негодных маленьких шалопаев, каких я повидала на своем веку…
   — Уйми свой пыл, добрая женщина! — сказал Феникс.
   — Сам уймись! — по привычке парировала кухарка, но затем, увидав, кто произнес эти слова, продолжила уже совсем другим тоном; — Вот тебе и на! Говорящая желтая курица! Слыхала я о таком, но вот уж никогда не думала, что увижу собственными глазами.
   — Ну, ладно! — нетерпеливо произнес Сирил. — Вы сидите здесь и глазейте по сторонам: уверяю вас, еще не таких чудес навидаетесь! А все остальные за мной — на совет!
   И дети гурьбой отправились вдоль берега. Когда они отошли настолько далеко, что сидевшая на ковре и расплывшаяся в бессмысленной, но явно счастливой улыбке кухарка не могла их слышать, Сирил сказал:
   — Послушайте-ка меня! Нам нужно скатать ковер и спрятать его в каком-нибудь надежном месте, откуда в случае чего мы сможем его быстро достать. У Ягненка есть целое утро для того, чтобы избавиться от своего коклюшного кашля, а мы пока можем произвести небольшую разведку. Если окажется, что местные туземцы — людоеды, то мы немедленно улетаем на ковре вместе с кухаркой, а если нет, то мы ее оставляем здесь.
   — Но ведь наш пастор говорил, что нужно хорошо относиться к животным и слугам! — сказала Джейн.
   — А как она к нам относится? — возразил Сирил.
   — Не знаю, — задумчиво произнесла Антея. — Мне кажется, что безопаснее всего оставить ковер на месте. Пусть-ка она посидит на нем пару часиков! Может быть, это послужит ей уроком. Кроме того, она все равно думает, что это сон, а раз так, то пусть себе болтает дома, что захочет.
   На том и порешили. Ненужная теплая одежда была свалена в кучу на ковре, Сирил усадил себе на плечи довольного и, судя по всему, ничуть не больного Ягненка, Феникс устроился на запястье у Роберта, и «отряд разведчиков приготовился вступить в неизведанные земли».
   Поросший травой склон они преодолели быстро, но под деревьями их поджидали какие-го на редкость запутанные и колючие вьюнки яркими, необычного вида цветами, и скорость передвижения заметно снизилась.
   — Эх, надо было нам захватить с собой мачете! — сказал Роберт. — Обязательно попрошу папу подарить мне хотя бы парочку на Рождество.
   Чем больше дети углублялись в лес, тем теснее сплетались между собой лианы. Вскоре они уже напоминали благоуханные пестрые занавеси, свисавшие между стволами деревьев. Над головой у детей то и дело проносились сверкавшие наподобие маленьких бриллиантовых капелек пестрые птицы.
   — А теперь скажите мне откровенно, — вдруг произнес Феникс, — может ли среди этих птиц хотя бы одна сравниться со мной красотою? Не бойтесь обидеть меня — вы же знаете, что я самая скромная птица на свете.
   — Ни одна из них, — торжественно заявил Роберт, — и когтя твоего не стоит!
   — Я никогда не был тщеславен, — сказал Феникс, — но в данный момент я вынужден признать, что твои слова только подтверждают мои собственные подозрения. Я немножко полетаю.
   Минуту-другую он кружился высоко у них над головами, а затем, снова опустившись Роберту на запястье, сказал:
   — Там, налево, есть тропинка. Действительно, там была тропинка. Теперь дети продвигались по лесу быстро и со всем возможным комфортом — девочки собирали цветы, а Ягненок вступил в разговор с «птич-ками-пестрыми косичками», пытаясь убедить их в том, что он является не кем иным, как самим «белым-дебелым лебедем-водопла-вателем».
   И за все это время он ни разу не кашлянул ни коклюшным, ни каким иным кашлем.
   Тропинка, виляя, бежала по лесу, и временами детям приходилась прорываться сквозь самые настоящие цветочные цепи. Миновав очередную чащобу, они внезапно очутились на поляне, сплошь заставленной хижинами с островерхими крышами. Естественно, они сразу же догадались, что в этих хижинах живут дикари.
   Говорят, что самые храбрые люди испытывают самый большой страх. А что, если это и впрямь были людоеды? Бежать до ковра было неблизко.
   — Давайте пойдем обратно, — сказала Джейн. — Прямо сейчас, — добавила она жалобным голосом. — А вдруг они нас съедят?
   — Чепуха, малышка, — бодро возразил Сирил. — Видишь, вон там привязан козел? Это значит, что они не едят людей. Наверное.
   — Давайте подойдем поближе и скажем, что мы миссионеры, — предложил Роберт.
   — Как раз этого я вам не советую, — произнес Феникс очень серьезным тоном.
   — Почему?
   — Ну, хотя бы потому, что это неправда, — ответила золотая птица.
   Пока они так стояли и решали, что им делать, из ближайшей хижины внезапно появился высокорослый туземец. Его бронзовое тело, едва прикрытое какой-то разноцветной тряпочкой, радовало глаз приятным желтоватым отливом — точь-в-точь таким же, какой был у хризантем, что папа принес домой в прошлое воскресенье. В руке у него имелось копье. В общем и целом, он смотрелся как одно сплошное темное пятно, на котором выделялись белки глаз да крупные (и явно острые) зубы. Правда, в тех местах, где его лоснящейся кожи касались солнечные зайчики, он тоже был довольно светел. Если у вас как-нибудь возникнет желание приглядеться к проходящему мимо дикарю с лоснящейся кожей, то вы убедитесь в точности моего описания (только не забывайте, что день должен быть солнечным).
   Дикарь посмотрел на детей. Прятаться было поздно, потому что в следующий момент он прокричал нечто, более всего на свете напоминавшее «Еамбарбия киркуду!», и из каждой хижины высыпало по дюжине его меднокожих собратьев, которые тут же организовались в угрожающего вида толпу и стали неотвратимо надвигаться на детей. Времени на то, чтобы решать, как поступить дальше, не было — да никто и не собирался ничего решать. Теперь уже было абсолютно неважно, являлись ли эти меднокожие туземцы людоедами или нет.
   Не теряя ни секунды, дети повернулись и бросились бежать по лесной тропинке — лишь Антея немного задержалась, чтобы пропустить вперед Сирила, несшего на плечах визжавшего от восторга Ягненка. (С тех пор, как ковер приземлился на песчаном берегу острова, он не издал ни одного коклюшного кашля}.
   — Н-но, Синичка, пошел! — подбадривал он свою лошадку, но Сирил и без того старался изо всех сил. Тропинка оказалась более коротким путем, чем заросший лианами лес, и вскоре, почти прямо по курсу, между стволами деревьев засверкал переливчатым золотом песчаный пляж, за которым простиралась ослепительная голубизна моря.
   — Держитесь в том направлении! — задыхаясь, прокричал Сирил.
   Последовав его совету, дети наддали скорости. У них за спиной раздавались легкие шлепки, какие обычно издают босые и — как детям было хорошо известно — отливающие медью ступни, ударяясь о хорошо накатанную лесную тропинку.
   Как и прежде, песок был золотым и переливался всеми цветами радуги. Вот только на нем недоставало одной очень важной вещи. Засохшие венки морских водорослей, огромные тропические раковины, которых на Кен-тиш-Таун-Роуд не купишь иначе, чем по пятнадцать пенсов за штуку, гигантские черепахи, беззаботно гревшиеся на самой кромке воды, — ьсе это было, а вот кухарка, одежда и ковер исчезли бесследно.
   — О, Господи! — воскликнул Сирил. — Залезайте в воду! Дикари боятся воды. Недаром же их называют грязными.
   Прежде чем он успел закончить, дети были уже по колено в воде. Море было на редкость спокойным, дно — ровным, а потому идти было очень легко. Нужно сказать, что бегать по тропическому лесу, спасая свою жизнь, — на редкость изнурительное занятие, и распаренные дети с большим удовольствием ощутили на себе прохладу морских волн. Когда вода стала доходить им до плеч (а Джейн — до подбородка), дети в нерешительности остановились.