Эфендиев Ильяс. Повесть о Сарыкейнек и Валехе

   - Давай, - решительно сказал я.
   Наутро в укромном местечке в лесу - на этот раз Раджаб сам попросил нашу схватку не предавать гласности!- я его уложил на лопатки в два счета. Тот не успел и глазом моргнуть. Я его уложил и держал так до тех пор, пока он сам не сказал, что сдается, что проиграл.
   Он встал, оделся, с шутовскими ужимками поднял мою руку над головой: дескать, поздравляю, абсолютным победителем оказался ты! И повернулся уходить.
   - Постойте. Вы куда? - окликнул его Зейнал.
   - А что? - остановился Раджаб. - Бой окончен. Результат налицо.
   - Значит, счет в матче два - один в пользу Валеха, не так ли? - спросил Зейнал.
   - Я же сказал, что...
   - Тогда гони денежки.
   Он расхохотался. Он хохотал долго и, по-моему, искренне. Мы стояли и ждали, пока он замолкнет и что будет дальше.
   - Хи-хи, - хихикнул он напоследок, утихая, - и вы поверили? Да разве советский спортсмен может бороться за деньги?! - проговорил он с неожиданным пафосом и даже покачал головой неодобрительно, будто это мы затеяли все, не он сам. - Да если узнают про такое ваше требование, про вас напечатают фельетон!
   Такого нахальства мы даже от него не ожидали, Дело, конечно, было не в деньгах. Его, этого наглеца, следовало проучить. И как следует!.
   Мы не отступали.
   - Это про тебя фельетон напишут, про тебя!..- Зейнал угрожающе надвинулся на Раджаба.- Давай сюда двести рублей! А не то...
   - Триста, - подсказал Сарвар.
   - Да! Триста...
   - Не забывай, ты говоришь с начальником, - отступая, сделал последний демагогический ход Раджаб.
   - Гони денежки! - продолжал наступать на него Зейнал.
   Эльдар подлил масла в огонь.
   - Знаете, - с деланной заботой, искусно подражая голосу самого Раджаба, сказал он, - этот наш Зейнал такой нервный!.. Чуть что, рвется в драку, а как вцепится, так его не оторвешь. Силен драться, особенно головой...
   Криво улыбнувшись, Раджаб промямлил:
   - При мне нет денег, ребята. Я не захватил... Я принесу позже. Завтра.
   - Нет, деньги при тебе, - не отставал Зейнал. Все лицо и шея у него были такими пунцово-красными, что казалось, еще немного - и покраснеет воротник рубашки.
   Раджаб полез в карман, вытащил носовой платок, выронил его - руки у него дрожали, не то с перепугу, не то от жадности... Он полез в другой карман и вытащил двадцатипятирублевку.
   - Вот,- сказал он. - У меня больше нет... Выпейте за мое здоровье! - Он еще пробовал шутить.
   - Гони все! До последнего гроша. Как договорились! - не отступал от него Зейнал.
   Тогда Раджаб снова полез в карман, вытащил еще какие-то мятые купюры. Протянул мне:
   - На, Валех-джан, возьми. У меня больше нет... Вы ребята холостые, а у меня семья, дети... - Голос у него дрожал.
   Я взял деньги, подержал в руке (чтобы он поверил в то, что деньги мы у него собираемся взять всерьез) и швырнул их ему в лицо. Точнее, не в лицо - в грудь: как-никак он был старше меня по возрасту, а не считаться с этим я не мог.
   - Возьми обратно. И проваливай!
   Он опустился на колени, стал ползать, собирать деньги. А собрав, торопливо пошел прочь.
   А мне вдруг опротивело все. Показалась жалкой эта затея - попугать начальника и вся эта возня с матчами, сама борьба - все. Я налетел на Зейнала:
   - Какого черта ты пристал к нему?
   - Будь уверен, проиграй ты, он бы от тебя так просто не отстал, хладнокровно парировал Зейнал. А Эльдар неожиданно добавил:
   - Деньги надо было все же взять. Взять и... ну... купить подарок его жене. Или что-нибудь на новоселье. Идея была неплохой, но явно запоздалой. А Сарвар только и сказал:
   - Пустой человек! Ну его...
   Сказал, как припечатал.
   Обиженный на мою резкость, Зейнал не утерпел.
   - Эх ты, - покачал он головой. - Нашел перед кем благородничать! - Он имел в виду историю с квартирой.
   - Квартиру не ему дали, - рассудил Сарвар. - Его детям, его жене, ведь она-то не виновата, что он подлец. .. И куда только смотрела, когда выходила за него замуж, - добавил он неожиданно.
   Глава третья
   О ТОМ, КАК ПОСТРОЕН БЫЛ НОВЫЙ ДОМ
   ДЛЯ ГЮЛЛЮБЕИМ И ЧУТЬ БЫЛО НЕ СЫГРАНА
   НАША СВАДЬБА, А В ИТОГЕ САРЫКЕЙНЕК
   ОКАЗАЛАСЬ В ОБЩЕЖИТИИ
   На этот раз мы сидели и пили чай не в доме, а во дворе. Прямо на земле Гюллюбеим-хала расстелила палас, накидала подушек... Вот так и сидели мы на свежем воздухе, под орешником, листья которого по весне издавали резкий, волнующий ардмат.
   Вечерело. Гюллюбеим-хала включила свет, и от света, падающего на палас, на орешник, на дворик, все вокруг выглядело странно, необычно: и листья, освещенные так ярко, что видны были жилки на них, и неестественно длинные тени, черные, уходящие куда-то в ночь.
   Гюллюбеим-хала хлопотала на веранде, время от времени принося очередную вазочку с еще одним сортом варенья,- большая она мастерица варенье варить. Вот так весь день на ногах. Неустанно бегает она по хозяйству. А как любит Сарыкейнек и меня! Как расхваливает! Послушать ее - так лучше нас нет на свете... Славная старушка! Вот бы и вправду она всегда жила с нами. И деятельная, и добрая. Не стонет, не причитает, как иные матери, что ее позабыл-позабросил родной сын. А когда заходит о нем разговор, то, не роняя чувства собственного достоинства, она говорит: "Лишь бы здоров был... И вам всем желаю здоровья!"
   Вот так мы сидели. А надо сказать, что весна в наших горах отличается особым непостоянством. То стоит распрекрасная тихая пора, цветут маки в низинах, а то вдруг как хлынет дождь сплошной стеной, как загремит-загрохочет в небе, да так близко, что кажется - можно рукой достать до молнии...
   Вот и сейчас внезапно, как по команде, зашумел орешник над головой. Поначалу тихий и порывистый ветер, упав сверху, с гор, на глазах набирал силу. Смолкли птицы. Небо мигом потемнело, исчезли звезды. От порывов ветра закачалась электрическая лампочка на шнуре, и от этого вокруг тревожно зашевелились тени, все стало как-то неопределенно и зыбко.
   - Вставайте! Быстро! - крикнула Гюллюбеим-хала, торопливо хватая самовар с заварным чайником. - Сейчас польет!
   Не успела Сарыкейнек собрать стаканы, а я свернуть палас, как первые крупные капли застучали по земле. И - хлынуло! Казалось, небо обрушило на землю разом все свои запасы дождя. В один миг все вокруг превратилось в сплошные потоки - шумя и пенясь, вода низвергалась с крыш, неслись неожиданно образовавшиеся здесь и там широкие, в арык шириной, ручьи, через которые уже было не переступить. А на небе грохотало, поминутно сверкала молния... Когда я был маленьким, во время таких вот гроз покойная бабушка - мир праху ее! говаривала, что, дескать, это ангелы скачут по облакам на волшебных конях с серебряными копытами - оттого и искры, и гром; вот сейчас погарцуют-поскачут, разгонят тучи копытами и выглянет солнышко. .. Когда она это говорила, я представлял себе скачки, которые время от времени устраивались в наших местах. Я их любил. И оттого майские грозы не были мне страшны...
   Перебросив свернутый палас через плечо, я кинулся под навес. И остановился. Что такое? На моих глазах домик Гюллюбеим-халы стал оседать, крышу перехлестнул селевой поток, густая вязкая грязь потекла по стенам. Со стуком разорвавшейся бомбы лопнула электрическая лампочка на веранде, и все вокруг погрузилось во мглу. Дождь разом, как по команде, прекратился, в образовавшуюся на небе промоину выглянула луна, и в ее свете нам предстала неприглядная картина. Одной стороны дома, той, что примыкала к горе, не стало. На наших глазах крыша накренилась и обрушилась с грохотом. На месте домика Гюллюбеим-халы осталась груда обломков.
   А через минуту небо снова было чистым, еще ярче светили звезды на небе. Месяц освещал ровным спокойным светом мокрые сады, отражался в образовавшихся вокруг многочисленных лужах. Птица "иса-муса" сначала робко цвиркнула раз-другой, и вот уже пела, словно и не было ливня, селевого потока. Так и хотелось поддаться этой идиллии, если бы... если бы не груда обломков перед глазами. Вот они!
   Сбежались соседи. Общими усилиями мы разобрали завал из камней, черепицы, пытаясь найти что-нибудь уцелевшее в жидкой грязи. Но увы... Спасти удалось совсем немногое. Из съестного погибло все - запасы муки, лука, картошки... Но разве об этом сейчас думала старушка, плача горючими слезами возле своего разрушенного жилища?!
   Ночь мы коротали у соседей, а наутро узнали, что сель обрушился на проведенный совхозом по склону горы арык, стены арыка не выдержали и обрушились, причем именно над домиком Гюллюбеим.
   Гюллюбеим-хала имела непосредственное отношение к стройке, работала тестомесом в небольшой пекарне при столовой. И в тот же день, предварительно все обдумав и прикинув на бумаге, мы с Сарваром явились к Джамалу-муаллиму с идеей. Силами бригады, с помощью односельчан построить для Гюллюбеим-халы новый дом. Разумеется, во внеурочное время. Единственное, что нам нужно было, - это строительные материалы...
   Джамал-муаллим тут же при нас позвонил директору рудника, и в течение минуты вопрос был решен.
   - Дело это, конечно, благородное, - сказал он, прощаясь с нами. - Только, ребята, пусть это будет не в ущерб стройке, ладно?
   - Ладно.
   - Договорились
   - Конечно же! На этот счет будьте спокойны. Мы были рады, что дело уладилось так быстро. Ну, а как обрадовалась нашей помощи Гюллюбеим-хала! Где ей своими силами новый дом поднять?!
   Постройку можно было начинать хоть сегодня. Но прежде следовало решить, как будет выглядеть этот новый дом.
   - Пусть он будет таким, каким был, - сказала старушка.
   - В точности таким? - переспросил я.
   - В точности, - подтвердила она. - Таким, каким поставил его когда-то сельский каменщик, имя его, помнишь,- она обратилась ко мне, - вырезано у входа в дом...
   Да, конечно. Этот камень со стершейся арабской вязью, означавшей по традиции время постройки дома и имя строителя, мы откопали в развалинах.
   Прораб, молодой инженер, которого мы захватили с собой, рассмеялся.
   - Тетушка, - сказал он, - да какой смысл слепо копировать то, что когда-то было. Ведь сейчас строят иначе. Лучше. То есть нет, - поправил он сам себя,- в смысле качества мы можем многому поучиться у древних. Я имел в виду другое. Сейчас планировка домов удобнее, проще... Разве не так?
   Гюллюбеим-хала согласно кивнула головой:
   - Это верно. В современных домах жить удобнее, но... а как же память? Ведь так хочется, чтобы что-то напоминало мне старый дом... Дом, в котором я прожила всю жизнь!
   Я предложил простой выход: в своде двери на видном месте заложить камень из старого дома. Тот самый, на котором начертано имя строителя. Ну, а сам новый дом выстроить попросторнее старого, с окнами на все четыре стороны, разумеется - пошире прежних. И полы не земляными должны быть, как раньше, а деревянными, крашеными. А крышу мы решили выложить черепицей. Как и была. Так, чтобы снаружи дом напоминал прежний. Выделить черепицу нам обещали в совхозе. И заодно обещали углубить на метр дно того злосчастного арыка над домом Гюллюбеим-халы, который и явился причиной катастрофы. Ведь сколько на своем веку повидал дом Гюллюбеим-халы дождей, ветров - выстоял. Пока не провели этот арык сверху. Вырыли тяп-ляп...
   Ну, а пока нужно было временное пристанище. И тут нам помогло то, что односельчане Гюллюбеим-халы в прошлом занимались скотоводством. И почти у каждого крестьянина здесь имелся солидный запас войлока.
   Пока мы решали, как быть с новым домом Гюллюбеим-халы, односельчане прямо во дворе, под орешником, где мы сидели в тот злополучный вечер, .разбили палатку. Мы вошли, нагнув головы, внутрь, и в нос нам ударил крепкий запах прокаленной на солнце пыльной шерсти, кислого молока, кизячного дыма... Этот запах пробудил во мне далекие, смутные воспоминания детства: холодный ключ бьет неподалеку от нашего шатра на эйлаге, вода приятно студенит рот; холеные жеребцы носятся по поляне, усыпанной маками, и от избытка сил взбрыкивают задними копытами, разбрасывая комья сырой после недавно прошедшего ливня земли... Уж не знаю, было ли это в действительности со мной или мне это рассказывала бабушка - о старом житье-бытье, когда наши предки вели кочевой образ жизни, полный тяжелого труда и житейских неудобств, но не лишенный поэзии истинной простоты, близости к природе...
   Одна из войлочных плит в палатке имела несколько отверстий, откуда пробивались внутрь узенькие лучики света; я подошел поближе, вгляделся - края отверстий слегка обуглились, обгорели. От костра. Или, может, то были следы от пуль? Очень может быть! Мало ли в каких переплетах побывал на своем веку этот старый войлок? Наверное, повидал и перестрелки, горячую удаль молодцов - тех, которые среди ночи могли вскочить по тревоге на спину сонного скакуна, и, взбодрив его ударом голых пяток, помчаться в ночь.
   - Э-эх, - сказал Зейнал, рассматривая со мной загадочные дырочки в войлоке. - Вот были времена, а! Времена истинных мужчин. Смелых и решительных... Не то что сейчас... - Он попробовал развить свою мысль, но, не найдя нужных слов, махнул рукой.
   А я вновь, в который раз, подумал: ну что мужского есть в нашем, например, шоферском деле? Шоферами могут быть и женщины. Вон в лесхозе девушка по имени Саяд ездила по тем же кручам, что и мы. И что же? Хуже ездила? Нет, я этого не сказал бы. Быть может, в моторе разбиралась не так, как мы? Тоже нет. Однажды я видел, как она помогла завести заглохшую машину Эльдара. Эльдар больше часа бился, а тут Саяд подъехала. Подняла капот, покопалась несколько минут. И на тебе - мотор завелся. Эльдар стоял рядом, хлопая глазами, и от растерянности, что девушка ему нос утерла, даже поблагодарить забыл. Да, было когда-то в шофере что-то от космонавта наших дней, было! Редкая профессия, кожаная куртка, защитные очки. Пробеги через пустыни. В газетах помещали фото отважных "мастеров баранки" - так, наверное, писали тогда газетчики? В те времена шоферская профессия была истинно мужской, А сейчас... Сейчас - нет, не то!
   ... Каждый день после работы вместе с Сарыкейнек, Сарваром, Зейналом, Эльдаром, еще двумя ребятами - каменщиком и плотником (время от времени еще кто-нибудь подключался, приходил на "подхват", как мы говорили) - в поте лица трудились над новым жилищем нашей Гюллюбеим-халы. Работа шла споро. Сознание того, что мы делаем доброе дело не по принуждению, а по доброй воле, как бы подхлестывало нас. В нашем народе, как и, насколько я знаю, у других народов тоже, испокон веков существуют традиции такой коллективной помощи. Сельчане всем миром строят кому-то дом - молодоженам или погорельцам, - косят сено для коровы многодетной солдатки, старой одинокой женщины. Так что наши нынешние социалистические субботники имеют, по существу, глубокие народные корни... Надо ли говорить, что руководителем и вдохновителем - хотя особо вдохновлять ребят и не нужно было! - в этих "субботниках" ребята считали меня. Они даже прозвали меня шутливо - "безбородый аксакал" и то и дело обращались ко мне: "О безбородый аксакал, как нам быть - песка не хватает!" Или: "Распорядись насчет досок, почтенный аксакал, досок нет!"
   Как был разрушен домик Гюллюбеим, так же быстро он был и возведен заново. Светлый, красивый дом, крытый новенькой черепицей, - лучше прежнего. Старый щербатый камень с надписью старым азербайджанским алфавитом стал на то место, где и был прежде, - над дверью. И теперь - в окружении светлого свежеотесанного камня - даже смотрелся лучше. Как аксакал в кругу молодых домочадцев.
   Два наших товарища-маляра хорошенько побелили стены и потолки. Дом постоял день-другой с распахнутыми окнами - чтобы побелка высохла. И вот уже мы торжественно вводим Гюллюбеим-халу - я держу ее за одну руку, Сарыкейнек за другую - в ее новый дом. Рядом с домом мы построили летнюю кухоньку и небольшой сарай - для живности, нехитрого крестьянского инвентаря. Без такого сарая на селе дом не дом.
   Многое из этого инвентаря, всю кухонную посуду подарили соседи Гюллюбеим-хале. На новоселье. Ну а мы... Мы тоже преподнесли ей подарок тюлевые занавески. Словом, все закончилось лучшим образом. И даже районная газета сообщила о нашем поступке в корреспонденции под заголовком, длинноватым, но точным: "Добрая традиция уважения к старшим не отмирает!" А несколько дней спустя Сарыкейнек во время обеденного перерыва отозвала меня в сторонку и взволнованным шепотом сообщила:
   - Вчера знаешь Гюллюбеим-хала что сказала. Играйте, говорит, свою свадьбу с Валехом и приходите жить ко мне. До получения квартиры или насовсем... Вы, говорит, все равно что мои дети. Не стесняйтесь... У нас с вами общий дом! Вы его построили для меня, вам в нем и жить... Прямо так и сказала!
   "А что - подумал я, - предложение дельное. И главное - предложено от души". Я это знал.
   - И что ты ответила?
   - Сказала, поговорю с Валехом. Разве я могу без тебя решать вопрос, касающийся нас двоих?!
   Я подумал минуту-другую, спросил - скорее чтобы лишний раз проверить самого себя:
   - Искренне она нам это предлагает? Или как в том анекдоте: пригласил Молла Насреддин путника к себе в дом, тот пошел следом, спрашивает - куда лошадь привязать? Молла и отвечает - к моему длинному языку. Не скажет ли то же самое нам и Гюллюбеим-хала потом? Быть может, она сделала это предложение нам из вежливости или, точнее, из чувства благодарности...
   - Ты что! - удивилась Сарыкейнек. - Да конечно же предложение Гюллюбеим-халы совершенно искренне. Сам знаешь!
   Да, я знал. И что там ни говори, а в житейских делах женщины мудрее нас, мужчин.
   - А ты сама как считаешь?
   Сарыкейнек посмотрела мне в глаза и ответила:
   - Надо соглашаться. Да побыстрее. Сколько можно тянуть со свадьбой? И Гюллюбеим-хале с нами будет лучше. - Сарыкейнек еще раз посмотрела мне в глаза проницательным и одновременно преданным взглядом и закончила: - Да что я тебе все это говорю. Ты сам прекрасно знаешь!
   - Хорошо, - сказал я. - Передай: мы согласны!
   Мы крепко обнялись и минуту-другую стояли, позабыв обо всем на свете. Впрочем, не обо всем, вру. Мысль о том, что наша свадьба скоро может состояться, ни на секунду не вылетала из головы, билась в висках. "Скоро свадьба!.. Скоро свадьба!.. Свадьба!.."
   А потом мы сели и в который раз стали прикидывать, что нам нужно для свадьбы. Сколько гостей позовем, то да се - все это было не раз обговорено. Все мы практически давно решили. Но если представилась возможность- отчего не поговорить снова, не сделать себе приятное?!
   - На музыкантов не тратьтесь, - сказала Гюллюбеим-хала. - Мой двоюродный брат ашуг, живет в соседнем районе. Стоит позвать, тут же приедет... Он всегда говорит: на свадьбе твоего сына сыграю. А я и скажу: сыграй на свадьбе моей дочери. - И старушка ласково посмотрела на Сарыкейнек.
   Мы долго сидели, обсуждая все в деталях. Но... Не везет так не везет.
   На следующий же день - мы собрались уже покупки делать к свадьбе! - село облетела новость: к Гюллюбеим-хале вернулся ее блудный сын! Вот так - взял да приехал. Выбрал момент! Все эти годы шлялся бог знает где, даже писем не слал. А тут - объявился, хромой черт его принес! Будто специально выждал случай своим приездом учинить кому-то пакость!
   А впрочем, что это я!.. В пылу обиды я не сразу сообразил, какая для Гюллюбеим-халы это, должно быть, радость. Как-никак родной сын!..
   Вечером после работы мы с Сарыкейнек зашли поздравить ее. Она так и светилась от счастья! Тут же был и виновник торжества. Плотный, белолицый малый с довольно красивыми, правильными чертами лица. Он был одет в модную тройку из дорогой ткани. На руке поблескивали электронные часы. Вид у него был самодовольный, уверенный. Как я глянул на него, так он мне сразу не понравился. Если бы завтра выяснилось, что он ограбил государственный банк и бежал, я бы ничуть не удивился. Что-то фальшивое, чрезмерное было во всем его облике: и в одежде, и в улыбке, и в манере держаться. Даже в девичьей нежной коже.
   Разумеется, я не стал делиться своими впечатлениями с Гюллюбеим-халой. Судя по всему, она забыла обо всем на свете, в том числе и о сделанном нам накануне предложении, а потому не сообразила, что неожиданный приезд ее сына, мягко говоря, нарушил наши с Сарыкейнек планы. (Недаром говорят: сама по себе радость хороша, но от радости человек глупеет!)
   Когда мы оказались на улице, я сказал Сарыкейнек:
   - Ну и тип! Откуда только свалился он на нашу голову!
   - Зачем ты так? - с присущей ей мягкостью возразила Сарыкейнек. - Сын вернулся к матери, что в этом плохого? Нельзя думать только о себе.
   - Уж не приглянулся ли он тебе?! - Когда я разозлюсь, меня трудно остановить. - Как-никак белолиц и на руке электронные часы. Не то что мы, сельская шоферня.
   - При чем здесь он и его часы? - От обиды у Сарыкейнек даже слезы выступили на глазах. - Не о нем речь, я о Гюллюбеим-хале, как ты не понимаешь?!
   - Нет, ты прямо скажи. Если этот подлец тебе понравился, то... - Уж не знаю, что я имел в виду, но язык уже не повиновался мне.
   Сарыкейнек остановилась, посмотрела молча на меня, и в ее глазах я увидел столько боли, что на мгновение мне сделалось не по себе.
   Но на меня нашло. Я продолжал говорить ей какие-то глупые, обидные, несправедливые слова. Говорил, говорил... Ничто не могло остановить меня.
   Глава четвертая
   ПРО МУЖЧИНУ, КОТОРЫЙ НА МАШИНЕ ОХОТИЛСЯ ЗА ДЖЕЙРАНАМИ
   Неожиданная размолвка с Сарыкейнек поразила меня в самое сердце. Между нами бывало всякое, но никогда мы так не ссорились прежде, ни разу не обидел я ее недоверием. А тут словно бес вселился в меня.
   И всему виной этот тип! Я вспомнил его самоуверенное, красивое лицо, его девически белую кожу, манеры городского человека, оказавшегося в деревенской малокультурной среде... Я вспомнил, что он явился в отчий дом не с пустыми руками: когда мы вошли, он разбирал содержимое большого кожаного чемодана швырял на стол отрезы, связки каракулевых шкурок, какие-то пакеты, свертки. У его ног стояла еще пара чемоданов... Мы с Сарыкейнек замешкались на пороге Гюллюбеим-халы в комнате не было, когда мы вошли. Он, глянув в нашу сторону, широким жестом хозяина пригласил внутрь и тут же, повернувшись к нам спиной, продолжил свое занятие. На стол полетели еще свертки, пакеты, женские туфли и прочее - до тех пор, пока не опустел последний чемодан. Только тогда он поздоровался с нами за руку. Причем руку Сарыкейнек задержал в своей руке и какое-то мгновение пристально всматривался в нее. Не без удивления, как мне показалось. Провинция, глухая деревня, и на тебе - красивая девушка! Так, повторяю, мне показалось. Но тут в комнату вошла Гюллюбеим-хала и своим появлением положила конец неловкой сцене.
   Нет, не зря я вспылил. Этот тип вроде и на самом деле "положил глаз" на Сарыкейнек, надо было увести ее с собой. Я представил, что вечером Сарыкейнек вернется к себе домой, к Гюллюбеим-хале, будет сидеть за одним столом с этим ее сыночком, разговаривать, пить чай, и мне сделалось не по себе. Чуть было на крутом повороте не скинул машину с горы. Так меня разобрало!
   А тут - до каменного карьера оставалось меньше километра, мы спустились уже вниз, - вижу, по равнине навстречу нам мчится "ГАЗ-69", поднимая клубы пыли. Гонит перед собой стадо джейранов в несколько десятков голов. Вот это да!.. Газик знай себе набавляет скорость, расстояние между ним и джейранами сокращается, а из-за брезента кузова, вижу, торчит дуло ружья. Что такое?! А тут - арык. Джейраны перелетели через арык, а машина, взвизгнув тормозами, остановилась, развернулась и устремилась в объезд. К мосту. Решение пришло само собой. Я газанул изо всех сил, влетел на мост первым и нажал на тормоза. Мой "КрАЗ" застыл как вкопанный.
   - Что случилось? - подбежали ко мне товарищи. Я кивнул им в сторону удаляющихся джейранов, а сам поднял капот и стал копаться в моторе. Тут и газик подоспел.
   - Эй,- окликнул меня шофер газика, высунув голову из кабины, - ты чего стал?
   Я не ответил. Молча продолжал копаться в моторе, потом вытер тряпкой и без того чистое ветровое стекло и только после этого завел машину. Тронул ее с места и угрожающе двинулся на газик. Газик торопливо дал задний ход, отъехал в сторону, остановился. И тут из него пулей выскочил шофер, вспрыгнул на подножку моей машины.
   - Ты чего хулиганишь?! - заорал он. - Чего загородил дорогу, спрашиваю?!
   Я посмотрел на его худое, обросшее щетиной лицо, на искривившийся в крике рот и ничего не ответил.
   - Тебя спрашиваю, э-э!
   Я опять смолчал.
   - Он что, немой? - уже скорее озадаченно, чем гневно, спросил шофер газика у моих товарищей.
   Ребята рассмеялись.
   Шофер газика отошел, оглянулся назад, и тут мы увидели, что к нам, смешно семеня, катит коротконогий плотный мужчина с ружьем в руке. При виде "хозяина" шофер снова воспрял духом и взвился перед нами:
   - Заткнитесь! Вы знаете, с кем имеете дело?!
   Коротконогий не дал договорить своему шоферу, отстранил его в сторону, как ненужный предмет, подошел к моей машине:
   - Послушай, удалец... - Он сделал паузу и глянул на меня в упор. - Чего это ты, удалец, дорогу перегородил, а?!
   Я спрыгнул вниз, как бы оправдывая его обращение ко мне - "удалец", и хладнокровно ответил:
   - Я не вообще дорогу перегородил, а перегородил дорогу тебе. Именно тебе. Понял?
   Коротконогий от такой моей откровенности отпрянул назад, но тут же наскочил снова:
   - А позвольте узнать - почему?
   Ага, подумал я, перешел на "вы". То-то! Наглость по природе трусовата, когда ей даешь отпор, тает, как снег в горсти.
   - А потому, что охотиться на джейранов нельзя! Или у вас есть лицензия на отстрел?
   - Лицензия? - озадаченно переспросил коротконогий и вдруг сорвался на крик. - Какая еще лицензия?! Ты чего дурака валяешь? Тебя что, сторожем к джейранам поставили? Отвечай!